Ботинки

    Это действительно хорошие ботинки. Среди своих головастых желтых братьев, смахивающих на трехлитровые банки, они показались мне аристократами. Высокие, с вощеными тонкими шнурками и металлическими молниями. И даже ярко-оранжевые стельки, устилавшие их кожаные внутренности, пленили меня  своей сверхъестественностью. Я вытащила одну на свет, бережно помяла в руке и едва удержалась от соблазна понюхать. Впрочем, ботинки были новыми. Они стояли на полке магазина и стоили денег. Деньги у меня были. И повод тоже. Я сразу решила обуть в них своего брата. Потому, что носить такие ботинки сумеет только модник. А мой младший брат — модник. Как минимум, на пять лет моднее меня.


      Когда я жила на краю света, одной ногой в Северной Европе, привозила ему носки, расцвеченные портретами главного героя кубинской революции. Когда переехала в Петербург — неистово искала ему  правильную сумку с итальянским мопедом на боку. Потом брат купил билет до Петербурга и уже сам выуживал в шоу-румах и мега-моллах вещи, что надо: цветные кроссовки, пальто, похожее на плащ средневекового ваганта, джинсы с особенной посадкой на грани, за которой вот-вот раздастся «пощечина общественному вкусу»...


      В мужском увлечении одеждой мне видится что-то аномальное. Подмена чего-то очень важного, какой-то необязательный поиск, неправдоподобная цель. Если в мужчине все слишком прекрасно — и лицо, и одежда, то про душу и мысли мне уже неинтересно. Но все-таки мой брат мне казался особенным. За хорошей одеждой я видела славного безалаберного переростка, одинаково талантливого во всем, от вращения ди-джейских вертушек, до заворачивания самодельного сырного рулета.


      Этим летом я выучила новое слово — хипстер. Хипстер — это мой брат. Хипстер и модник, что, впрочем, почти знак равенства. И ботинки на полке магазина выглядели хипстерской вещицей — идеальная форма с глубоким и притягательным содержанием.
      Концептуальный выбор я сделала за сутки до 27 Дня рождения брата. Ботинки уложили в некрашеную картонную коробку и укрыли папиросной бумагой. Даже в таком виде эта парочка продолжала интриговать и производить впечатление.


      Сырым декабрьским утром я приехала в город, где мы с братом появились на свет. Села в автобус и все смотрела на сиреневые и розовые губы женщин, вокруг себя. Казалось, они существуют отдельно друг от друга — женщины и их противоестественные губы.
      Мне позвонил папа. Было еще утро, но он уже искал в магазине подходящий торт для праздника, которого хотелось и ему, и мне. Из множества сладких названий, мы выбрали «Эстерхази». В его миндальной сущности, присыпанной какао, нам виделся еще один верный способ удивить брата. Маленького мальчика, которого оба помним из совсем другого декабря, - мы ехали из родильного дома домой в такси, и все не могли наудивляться на красные щеки и курносый нос нового, еще безымянного человека.


      Дверь открыл брат. Он едва проснулся. Но это утро и для него было добрым. Он улыбнулся и принялся сворачивать одеяло.
      Через десять минут мы все собрались на кухне: папа, мой девятилетний сын и я. Брат в широких домашних трусах сел на табурет, подложив под себя ногу. На столе выстроились открытки и подарки. Французские духи во флаконе, по объему соперничающим с графином для виски — от папы. Годовая подписка на глянцевый журнал для мыслящих модников — от папы. Переливающаяся наклейка — от моего сына. И коробка с ботинками.
      Брат взял ее в руки, поспешно распахнул, дернул папиросную бумагу и сразу ушел в зал. Мы почти бегом бросились за ним.
      Брат сидел в кресле с одним ботинком в руке. Словно бы враз обессилев. Выражение его лица не оставляло надежды, но я все же с каким-то подростковым отчаянием начала защищаться:

; Это Тимберленд. Настоящие. Я выбрала эти, потому, что они лучшие. Или ты хотел желтые, как у всех? Ведь это же хипстерские ботинки...

; У меня под них штанов нет, - брат распахнул дверцы шкафа, - лучше бы купила мне свитер. Вечно дарите не то, что нужно.

; Ну давай куплю тебе штаны, - зачем-то сказала я.

; А куртка? - В голосе брата слышалось нескрываемое раздражение, - какую под них мне надевать куртку?

; Ну они же не для зимы. Можно, наверное, носить и без куртки.

Ботинки стояли на ковре в центре родительской квартиры, бессмысленные и беспощадные в своей идеальности. За тот месяц, что мы не виделись с братом, он успел стать лыжником и собрал новый гардероб. Среди широких штанов, длиных курток и нарочно растянутых худи не было места хипстерским ботинкам.

; Ну хотя бы померяй, - протянула я.

Брат молча вставил ногу в ботинок. Потряс ею.

; Велики. Смотри, как болтаются. Не веришь? Иди, вставь руку!

Я запустила ладонь между тощей щиколоткой брата и кожаным задником ботинка. Пальцы ощущали себя свободно и весело. В других обстоятельствах я бы пощекотала брата за пятку, но сейчас нам было не до шуток.

; Может, на махровый носок?

Брат продолжал меня презирать. Вздыхая себе под нос, он все же ушел за махровыми носками. На махровый носок ботинки вроде бы сели. Вернее, один правый ботинок. Обувать оба брат не собирался. Он стоял, высоченный и сонный, посреди комнаты, под люстрой. Как был — в утренних трусах и одном ботинке. И молчал, словно трагик из дачного театра.

; Еще можно ваты набить в носок, - съехидничал он, не выдержав паузы.

; Точно, набей их ватой, - тут же поддержал идею мой сын.

Атмосфера в комнате натянулась — вот - вот лопнет.

; Лучше бы подарила мне деньги, я бы хоть кредит заплатил, - сказал брат.

И вдруг мне стало грустно и мутно. Я почему-то вспомнила Новый год, когда мы с братом были совсем еще маленькими. Он, кажется, ходил в первый класс. Выучил песню или стихи и набор боевых приемов черепашек-ниндзя. У нас был накрыт большой стол с салатами в хрустале. Стояла веселая елка. Улыбалась мама. И после полуночи в дверь, как это обычно случается в Новый год, кто-то позвонил. Мы с братом бросились открывать, обгоняя друг друга. Но неуловимый Дед Мороз опять исчез, оставив только большой красный мешок, набитый подарками. Среди сладостей и книг брат откопал игрушечный мотоцикл. Долго смотрел на него, а потом принялся плакать и ругаться от всего детского сердца — старик здорово промахнулся с подарком. Не о том просил брат Деда Мороза в письме. И хотя мотоцикл оказался заводным и катился вперед на двух колесах, это было не то, не то...
      Я уже не помню своего подарка на тот Новый год. Но помню, как мне стало вдруг тяжело и обидно за Деда Мороза, который просчитался с подарком. Но ведь все — равно подарил.
И вот, через двадцать лет брат стоит в одном ботинке в центре комнаты, и я снова вижу его совершенно детское лицо. И снова больше всего в эту минуту мне хочется догнать Деда Мороза, и быстро — быстро сказать ему, что брат не виноват, он лучше, он просто капризничает... что, в — общем, не надо обижаться. Вот только теперь Дед Мороз — это я.
      Отверженные ботинки обул папа, затянул шнурки. Это был скорее примиряющий жест — ему они тем более были велики. У папы размер меньше, чем у брата.
      Я взяла ботинки в руки, потрогала упругие подошвы и бережно уложила пару в коробку. Ботинки вели себя, как истинные аристократы — в ответ на бурю они сохраняли молчание. Достоинства в них от этого даже прибавилось.
      Что мне было делать дальше? Увозить ботинки обратно и сдавать в магазин? Просить размер поменьше? Другую модель? В сердцах выкинуть? Но это был мой подарок. Вещь, в которой было столько теплого чувства, сколько редко вмещают вещи.


      Я села перед компьютером, запустила социальную сеть, несколько минут вглядывалась в лица знакомых — тех, что живут в этом городе: одноклассник, который однажды, в начальной школе написал мне записку: «Убей меня, ну, пожалуйста»; музыкант, сочинивший песню про «Гвозди в молоке»; бывшие коллеги по бывшей газете; оператор, с которым я сняла самый первый в своей жизни телевизионный репортаж... Симпатичные люди. Почти незнакомые мне уже.
     «Привет! Я к тебе со странным вопросом — какой у тебя размер ноги? Привезла брату на День рождения ботинки. Ему велики. Мне очень жаль этих ботинок, они крутые. Если тебе подойдут — подарю, лишь бы носились». Я нажала на клавишу компьютера. Письмо исчезло. В городе, где я когда-то жила, нашлось целых три человека, кому мне захотелось отдать хорошие ботинки. Просто так.
      Через час телефон завибрировал: «Да! Да!! Да!!! Отдай мне эти ботинки за красивые глаза — только мне!!!» Первым откликнулся мой однокурсник. Когда мне было восемнадцать, он однажды проводил меня из университета домой, в проливной дождь. Вечером вернулся — с белой розой в руке. Меня не было дома. Розу принял папа.
      Следующим ответ написал фотограф — на рейсовых автобусах и попутках мы объездили с ним всю область, пропылились насквозь, научились быть храбрыми и всеядными. Мы много старались и мало получали. Я и сейчас бы узнала те единственные ботинки, которые тогда он носил в любое время года. Впрочем, теперь все изменилось.  Фотограф поменял репортерскую работу на съемки для журналов и свадебных альбомов. Мои ботинки в его гардеробе были совсем необязательны, да и размер ноги оказался неподходящим.
      Наконец, позвонила моя подруга и почти извинялась, что нога ее мужа тоже не совпадает с ботинками, но разве нам нужен повод, чтобы встретиться?
      Ночь и еще полдня я ждала, что во мне проснется что-то вроде жадности, пыталась сочинять диалоги неразумного человека с разумным, убеждала себя, что в обуви, даже самой хорошей, - деньги важнее теплого чувства. Но ботинки, купленные в подарок хорошему человеку, были неисправимы. Они оставались подарком и теплого чувства в них, по-прежнему, было больше, чем обычно помещается в кожаную вещь со шнурками и металлическими молниями.


          Мы встретились с бывшим однокурсником в кипучем торговом центре, обнялись на мгновение, сквозь толпу пробрались в кафе, нагрузили подносы первой попавшейся едой и уселись за стол, друг напротив друга.

; Держи ботинки, - сказала я ему. - Поздравляю тебя со всеми бывшими Днями рождения.

Я прикусила губу и не отводила глаз от его рук. Он вытащил из коробки один ботинок, потрогал ладонью коричневый нос, подошву, бережно поправил шнурки, потянул на свет ярко-оранжевую стельку... Он проделывал с ботинком те же влюбленные манипуляции, что и я. Он не был модником и теперь уже вряд ли им станет, но эта хипстерская пара оказалась удивительно подходящей его бакенбардам, тощим пальцам, его снобизму и даже его кандидатской по литературе, посвященной поэту Даниилу Хармсу.
      Вечером мой бывший однокурсник перезвонил мне. Несколько раз повторил спасибо. Он был рад и удивлен одновременно. Кажется, только сейчас он начал сознавать реальность этих странных ботинок. Только сейчас, когда ботинки нашли свое место в его квартире.

; Самое главное, чтобы тебе хотелось их носить, - сказала я.

Мой младший брат до сих пор считает, что ботинки удачно проданы. Эту историю я придумала для него, чтобы не пускаться в объяснения. Мы знаем друг друга всю жизнь, но я до сих пор не уверена, что понимаем друг друга. Впрочем, это не отменяет любви.