Гареммыка ч2

Часовая прогулка по угомонившемуся городу пошла мне на пользу, и домой я вернулся гораздо более уравновешенным, чем уходил вчера. Родители спали. Чтобы их не будить, я на цыпочках прокрался в свою комнату, тихонько лёг и моментально вырубился.
 Первый рабочий день в новом году начался со скандала. Тридцать первого числа представитель заказчика, обозлённый тем, что ему пришлось выходить на работу в предпраздничный день, прицепился к неустойчивой работе двух стоек, и завернул всё изделие целиком. После чего ушел пить. Начальники цехов и участков, стараясь переложить почетное звание козла отпущенья на коллег, на срочном совещании у директора подняли лай не хуже чем на псарне. Отголоски той планёрки доносились до рабочих в виде взмыленных мастеров, которым вышестоящие командиры уже успели авансом накрутить хвоста.
 В курилке шли свои митинги, где особо усердствовал Чёрношапко:
 – Представляешь, они решили выгрести весь задел и по быстрому собрать замену забракованным стойкам!
 – И что?
 – Да там одних кассет УВМ-ов десять штук. Их же на меня повесят!
 – Не хочешь сам их делать, отдай вон Сереге.
 – Серый, возьмёшь?
 – С чего такая щедрость, Борисыч? – удивился я. Двести сороковые кассеты у нас считались хлебной работой, возни с ними было немного, а нормы стояли очень даже приличные. – Давай, колись, в чём подвох.
 – Степаниду на пенсию проводили, так что с этого года весь "Сапфир" на нашем участке будет принимать Ирка, а Борисыч её боится как огня. – просветил меня Юрка.
 – Ничего я не боюсь. – буркнул Чёрношапко. –Зануда она, к тому же тупая, что валенок, ей пока растолкуешь что к чему.
 Напрасно он так сказал, Ирка была далеко не дура. Въедливая девчонка, старательная, она выполняла контроль строго по инструкции, чем приводила ловчилу Борисыча в неистовство. Он-то привык делать всё поверхностно, выдерживая основные параметры блока, а на второстепенные особого внимания не обращал. И сдавал работу, ловко вешая лапшу на уши женщине предпенсионного возраста, которая в электронике была ни в зуб ногой. С Иркой такой номер не проходил, в чем Борисыч смог убедиться на собственном опыте. Схлопотав подряд два возврата, он отрастил длиннющий зуб на новую мастерицу ОТК.
 Получив от Абрамыча распоряжение заняться УВМ-ами, я за пару дней настроил весь десяток и сдал его Ирине с первого предъявления. Без всякого занудства с её стороны. Да и не была она настоящей занудой, честно говоря. Просто въедливость и строгое следование инструкциям были продолжением такой черты её характера как аккуратность, а дружелюбно-официальный стиль общения с рабочими – ничто иное, как маска или, если хотите, способ держать на безопасном расстоянии излишне настырных поклонников. Что и говорить, доморощенных донжуанов, не пропускающих ни одной мало-мальски симпатичной девчонки, у нас хватало с избытком, а Ирине их внимание было нужно как собаке пятая нога. Не писаная красавица, но довольно приятная внешне молодая женщина, она появилась в цеху год назад, одновременно со мной, только я пришел из армии, а Ирка из декретного отпуска. Дома муж, маленькая дочка, до амурных ли тут похождений? Любой же из наших работяг, сдавая ей изделие, не упускал случая отвесить какой-нибудь комплимент. Умный или глупый, это уж как получалось, от говорившего зависело. За мной подобных грешков не водилось, ведь все мои мысли были заняты Катькой, а с Ириной я общался исключительно по делу. Она это оценила, и с охотой садилась рядом принимать у меня работу.
 То, что моя продукция принимается влёт и без придирок, довольно быстро вычислил Абрамыч. Ну, у него был свой интерес, ведь чем меньше возвратов, тем выше показатели участка, а, значит, и лучше работа мастера. С его подачи я постепенно стал "участковым сдатчиком", чем все оказались довольны. Мужики тем, что им не надо по часу бодаться с ОТК, споря по каждому показанию контрольного прибора. Мне увеличили разряд, подняв зарплату аж до двухсот двадцать рублей. А Ирина была довольна тем, что рядом со мной можно не напрягаться в ожидании какого-либо подвоха. Спокойно ей показалось на соседнем со мной стуле.
 Сидим мы с ней как-то раз, смотрим, как ведёт себя очередной блок на прогоне, следим за пляской цифр на частотомере, тут подходит Абрамыч:
 – Позвони комсомольцам, дело у них к тебе есть.
 Я звонить не стал, а прогулялся в обеденный перерыв в здание заводоуправления.
 – Привет, Лен, что случилось?
 – Привет, тебе час назад какая-то женщина звонила по городскому. Просила, чтобы ты ей сегодня обязательно перезвонил вот по этому номеру. – Круглолицая Ленка-хохотушка, оторвавшись от разложенных перед ней учетных карточек, протянула мне половинку перфокарты, на которой размашистым почерком был выведен знакомый мне до боли Катин номер.
 – Лен, я позвоню, можно? – спросил я, указывая на стоящий особняком телефонный аппарат.
 – А о чем ты будешь говорить? – насторожилась Ленка.
 – Не волнуйся, мне известно о существовании в первом отделе некой укромной комнатки с магнитофонами, поэтому ничего лишнего я не скажу.
 – Здравствуйте, Катерина Юрьевна. Это Сергей вас беспокоит. Вы просили перезвонить. – официальным тоном начал я, когда услышал в трубке небрежное "алло", произнесённое любимым голосом.
 – Здравствуйте, Сергей. – подыграла мне Катя. Я ещё в прошлом году сообщил ей о прослушке телефонных разговоров на заводе, и попросил не удивляться, если вдруг начну вещать словно с трибуны. – Я хотела бы с вами увидеться сегодня вечером, обсудить кое-что. Жду вас к семи часам на месте нашей предпоследней встречи.
 А предпоследняя наша встреча была у неё дома, куда я пообещал не приходить. И, прежде чем я успел ответить отказом, она положила трубку. Я несколько раз набирал её номер, но Катька упорно не брала телефон. По-моему, она даже выдернула шнур из розетки, была у неё такая привычка. Чёрт побери эту упрямицу! Я вернулся на участок, тупо уставился в синусоиду, которую мне рисовал осциллограф и уподобился Роденовскому мыслителю в его неподвижности. По цеху пронеслась трель звонка, возвещающего о конце обеденного перерыва, рядом опустилась на стул Ирина, приготовила для записи журнал, ручку, а я всё ещё пребывал в подвешенном состоянии.
 – О чём задумался?
 – Быть иль не быть, вот в чём вопрос. – Я поднял на ладони опутанный проводами тестер и, пристально глядя на него, закончил фразу: – Бедный Ёрик.
 – Что-то случилось? – не приняла Ирина шутливого тона.
 – С чего ты взяла?
 – Я заметила: у тебя всегда так меняется настроение, когда начинаются сложности или неприятности. – Я аж поперхнулся от неожиданности. Ничего себе, оказывается, меня уже вовсю изучают, скоро вообще препарировать начнут, а я и не замечу.
 – Ладно, – говорю – давай делом займёмся.
 Но работа шла медленно. Я непростительно тупил на каждой операции: то забывал переключить предел измерения, то пытался отловить длину импульса вольтметром.
 – Ты после обеда стал какой-то рассеянный. Это в комитете комсомола тебя расстроили?
 – А… Да, можно сказать и так.
 – Ладно. Ты блоки "на себя" проверял перед сдачей?
 – Эти два проверил, а тот не успел.
 – Хорошо. Тогда два я тебе закрываю, а третьим займёмся завтра. Надеюсь, за ночь ты придёшь в себя.
 Поставив росписи в маршрутных листах, Ира встала и ушла. Если бы я не был так зациклен на предстоящей поездке к Кате, то непременно удивился такому несвойственному Ирине поступку. Раньше она никогда и никому не верила на слово в производственных вопросах, как бы её не убеждали, каким бы авторитетом не давили. Но сегодня мне было не до разбора неожиданных странностей поведения мастера ОТК. В голове все мысли крутились исключительно вокруг разговора с Катериной. Как мне отнестись к её приглашению, ехать или нет? С одной стороны я четко и ясно дал понять, что отныне к ней домой ездить не стану. А с другой, ведь отказаться я не успел, значит, надо ехать. Или всё же не ездить? Я не думаю, чтобы она случайно бросила телефон, значит, предвидела отказ и опасалась его. А вдруг я ошибаюсь? И потом, она же сказала, что хочет обсудить со мной что-то. Неужели они с морячком поссорились? Я замер. Нет, не может быть, это было бы слишком, слишком хорошо для меня. Ладно, хватит терзаться попусту. Я вытащил монету и подбросил. Выпала поездка. Вот и конец сомнениям.
 В темпе вальса я прогнал третий блок, убедился, что он в норме, и подозвал Ирину. Вдвоём с ней мы проверили все три блока, включая уже закрытые.
 – Да что с тобой сегодня? То спишь на ходу, то стрелой летаешь. Я даже показания записывать не успеваю. Влюбился?
 – Эх, Иришка. Влюбился-то я давно, а вот теперь, похоже, начался обратный процесс.
 – Поссорились?
 – Хуже. Кажется… Ладно, не будем об этом. Что там у нас на очереди, сто девятые?

 Ровно в семь часов вечера я нажал кнопку звонка. Катерина открыла мгновенно, словно дожидалась моего прихода стоя под дверью. На ней было вязаное платье, так поразившее меня в первый день, а ажурные чулки и туфли на шпильке дополняли картину.
 – Ты куда-то собралась, или ждёшь кого-либо?
 – Жду, тебя. Проходи скорее, я так соскучилась. – От этих слов у меня чуть сердце не выскочило из груди. Но Катька тут же окатила меня холодным душем: – Не бойся, Виктора нет. Он сегодня на вахте в Находке, в подменном экипаже.
 – Значит, ты решила остаться с ним. Зачем тогда звала, могла бы это сказать по телефону.
 – Я уже говорила: соскучилась. Очень.
 – Ты считаешь, что стоит тебе соскучиться, и я буду по каждому твоему зову прибегать на задних лапках?
 – Но ты же пришел сегодня. – из Катьки полезла её обычная язвительность. Психанув, я развернулся, открыл замок и решительно потянул на себя дверную ручку, намереваясь уйти. Быстрее молнии Катька бросилась на полуоткрытую дверь, захлопывая её. Потом кинулась мне на шею и заговорила:
 – Прости меня, пожалуйста прости. – частила она, торопясь и проглатывая окончания слов. – Я знаю, я мерзкая и гадкая, я часто тебя мучила, но этого больше не повторится. Обещаю. Я просто хотела попрощаться с тобой так, чтобы ты запомнил обо мне не только плохое. Останься со мной сегодня. Пожалуйста.
 Она отпустила мою шею и принялась расстёгивать пуговицы пальто. Пока Катька меня раздевала, я стоял безучастный, как манекен. Один раз было дёрнулся чтобы всё-таки уйти, но потом подумал: "А почему бы и нет? Кто знает, когда ещё у меня появится другая женщина. Вряд ли скоро".
 В этот вечер мы почти не разговаривали, всё уже было сказано раньше, а добавить оказалось нечего, ни ей, ни мне. Вместо пустых слов мы занялись сексом, но каким… И я, и она просто из кожи вон лезли, стараясь доставить партнёру максимум возможного удовольствия, словно хотели навечно запечатлеть себя в его памяти. И, похоже, нам это удалось. Спустя много лет, при одном только воспоминании о той безумной ночи, по моей спине мурашки толпами носятся, марш-броски вдоль позвоночника устраивают. И Катерину проняло не меньше. Уже в утренних сумерках она оборонила такую фразу:
 – Ты знаешь… Не сочти это за лесть, но я начала сильно сомневаться в правильности своего выбора. Правда.
 В тот день я на работу не пошел. Дождавшись начала девятого, я позвонил Ленке на завод и попросил сообщить в цех, что беру отгул на сегодня. "Скажи Абрамычу, что я приболел" – и вновь нырнул под одеяло к Кате. Мы подремали пару часов, а потом продолжили наше прощание. Домой я возвращался пошатываясь, словно был порядком пьян, но и Катя выползла из постели проводить мне до двери, цепко держась за стену.
 Как я себя чувствовал после расставания? Плохо было, но не так, как после моего прошлого ухода из этого дома. Тогда боль была острой, раздирающей, а сейчас словно кто-то вложил мне в грудную клетку массивную чугунную болванку. Эта тяжесть долго не давала вздохнуть полной грудью, напоминая о себе при каждом удобном для неё случае.

 – Что с тобой вчера случилось? – вопросом в лоб встретил меня Абрамыч на пороге участка.
 – Колбаски на ужин поел. Пол ночи с горшка не слезал, а потом весь день живот крутило. – На вскидку придумал я себе оправдание. Не стану же я рассказывать ему о бурной ночке. "Глушь, Азия, не так поймут-с." – повторил про себя фразу из анекдота, провожая взглядом обрюзгшую фигуру мастера. Снял верхнюю одежду, напялил белый халат и направился в курилку за порцией свежих новостей.
 В пропахшем никотином помещении, как всегда перед началом смены, было многолюдно. Тут народ обычно травил байки, рассказывал анекдоты, сплетничал, перемывал косточки начальству, но не в этот раз. Сегодня там сцепились наш Чёрношапко и Денис, монтажник с пятого участка. Что они не поделили, я не понял, но маты неслись добротные, аж стены дрожали.
 – Из-за чего свара? – спросил я у Юрика, моего бригадира.
 – А то ты Чёрношапко не знаешь. Он же вечно себя обиженным считает, вот и отстаивает права угнетённых. Достал уже, с утра к Андрюхе цеплялся, сейчас вот на Денисе разминается. Вчера тебя пол дня поносил, дескать, ты в профкоме балду пинаешь, развлекаешься, так ещё и отгулы ни за что получаешь, а бригаде тебя обрабатывай.
 Почему-то меня это зацепило. Нет, я и раньше знал, что Борисыч сволочь ещё та, и старался с ним лишний раз не связываться, впрочем, как все наши с блочной регулировки, но вот сегодня обиделся не на шутку. Будь Чёрношапко нормальный мужик, я б ему просто морду набил и всё на этом, но ведь он, когда чует запах действительно жареного, на открытый конфликт не идёт ни в какую. "А чо, я ничо", а сам по за углам на тебя помои льёт. До обеда я вынашивал план мести, как подставить Борисыча перед Абрамычем.
 – Дюха, у тебя в запасе диоды есть?
 – Д-девять пойдут?
 – В металле или в стекле?
 – И тех и других есть по жмене.
 – Давай штук несколько в стеклянных корпусах. Мы сейчас Борисычу маленькую пакость устроим.
 – Да с нашим удовольствием, ради такого дела не жалко.
 Сегодня Чёрношапко получил в работу с монтажного участка пять БР-ов. По правилам, регулировщик должен проверить правильность монтажа, включить изделие и добиться от него устойчивой работы с заданными параметрами. А он этого не сделал. Посмотрел на монтаж краем глаза и отложил как готовые. Конечно, БР изделие не ахти какое сложное – полтора провода и релюшка, там настраивать-то нечего. Но ведь он его не включил, поленился! Вот на этом я и решил поймать Борисыча. Дождался, когда он отошел на очередной перекур, подошел к его столу, начал внимательно рассматривать блоки и уже на втором обнаружил непропай, так называемую "холодную" пайку. Запомнил этот блок и, довольно потирая руки, вернулся на своё место.
 – Иришка, давай ты сегодня покапризничаешь?
 – Зачем?
 – Устрой Борисычу возврат. Там на одном БР-е есть холодная пайка. Прицепись к ней.
 – А Абрамыч потом на тебе не отыграется, что ты меня не уговорил?
 – Так я же первый бучу подниму и все шишки на Чёрношапко высыплю. – ответил я Ирине, про себя отметив её последнюю реплику.
 Вопрос: с чего вдруг она стала заботиться о моей репутации? О моей роли, уговаривать и уламывать ОТК она знает и, похоже, согласна с существующим положением, но чтобы беспокоиться о том, как я выгляжу в глазах начальства – это что-то новенькое.
 Дождавшись, когда Борисыч притащит к моему столу стопку БР-ов, я отыскал блок с некачественной пайкой и отложил его в сторону. Один блок поставил на стол, якобы на проверку, а другой "заминировал", аккуратно воткнув выводы взятого у Андрюхи диода в колодку питания. Идея была в следующем: в присутствии Абрамыча я пытаюсь включить якобы проверенный Борисычем блок, для чего втыкаю шнур в розетку. На подсунутый мной диод приходит двести двадцать вольт, отчего он громко говорит "бум", разлетаясь на мелкие осколки. Давно проверено, не любят Д-девятые напряжение вдвое большее от номинала, взрываются они от этого почему-то. То есть для мастера создастся впечатление хлопка короткого замыкания. А откуда могло взяться КЗ, если блоки действительно были проверены?
 Сделав своё грязное дело, я радостно потёр руки и обратился к Ирине, с интересом наблюдающей за моими манипуляциями.
 – Значит так, Ириш, в этом блоке был непропай. Ты заметила, а я его устранил. – я ткнул горячим паяльником в плату, сделав одну пайку не такой опрятной, как была. – Дальше. В следующем блоке ты нашла второй непропай и возмутилась. Запомнила? Мы пошумим, будет небольшой хлопок, но ты не пугайся, это не опасно. Ты рассердись на столь явный брак и, как бы тебя потом Абрамыч не упрашивал, не уступай. Хорошо?
 Ирина кивнула, а я пошел к Чёрношапко ломать комедию.
 – Борисыч, ты БР-ы хоть включал, или они у тебя просто так на столе полежали? – нарочито громко обратился я к этому типу.
 – Конечно, все до единого проверил, как положено.
 – Что за шум, о чём спорим? – сзади как чёртик из табакерки нарисовался Абрамыч.
 – Ирка сегодня не с той ноги встала, увидала "холодную" пайку и возврат ставит.
 – А ты на что?
 – Да с первым БР-ом я её кое-как уговорил, пропаял всё прямо при ней, но когда она на втором блоке увидала точно такую же картину, то упёрлась рогом. Возврат и точка.
 – А ну, пойдём, посмотрим.
 Втроём мы подошли к моему столу, где я ткнул носом Борисыча в непропай.
 – Вон, даже реле качается, сразу видно, что оно на одной ножке держится. Как блок работать будет с таким монтажом? А ты говоришь, включал. На, забери. Хочешь, сам перепаяй, хочешь, к монтажнице отнеси, а мы пока следующий проверим.
 Произнося этот монолог, я взял со стола дефектный блок, а вместо него положил "заминированный". Подсоединил шнур питания и подал напряжение, предварительно отвернувшись. Не зря я моську отворотил, ох, не зря! Шарахнуло так, словно кто-то из пистолета выстрелил. Абрамыч присел на месте, а Борисыч испуганным зайцем отпрянул в сторону.
 – И это проверенный вами блок, да, товарищ Чёрношапко? Извините, Игорь Абрамович, но я просто обязана поставить возврат. – Всё-таки испугавшаяся Ирина встала и ушла, часто выстукивая каблучками по бетонному полу цеха.
 – В туалет побежала, наверное. – подал голос Борисыч. – Обоссалась с перепугу.
 – Посмотрим, как ты кипятком ссать начнёшь, когда без премии на пару месяцев останешься. – с металлом в голосе осадил его Абрамыч. – Что стоишь? Хватай БР-ы, и чтоб через пять минут они работали как часики. И чтоб монтаж был как картинка. Понял?
 – А ты, – мастер повернулся ко мне – делай, что хочешь, хоть в ресторан её веди, хоть в постель тащи, но чтоб возврат она не ставила. Один единственный зафиксированный случай брака, и не видать нашему участку по итогам квартала первого места как своих ушей. И премии. Сообразил? То-то.

 Ирина долго отсутствовала, появившись на участке спустя час после разыгранного представления. Не говоря ни слова, она села на место и стала смотреть, как я прогоняю вылизанные Борисычем блоки. По крайней мере, так мне показалось вначале. Но, случайно взглянув в сторону, я в стекле перегородки между нашим и соседним участками, увидел её отражение. Откинувшись на спинку стула, чтобы оказаться чуть позади, вне моего поля зрения, она смотрела не на блок, не на показания контрольных приборов – она глядела прямо на меня.
 – Ира, – она вздрогнула – так что с блоками будем делать, пропустим, или возврат поставим?
 – Как хочешь.
 – Почему, как я хочу, ты же у нас мастер ОТК?!
 – Потому, что я люблю тебя. – Это было произнесено всё тем же ровным тоном, что и предыдущее "как хочешь".
 На вас никогда мешок с песком не падал, этажа так со второго? Если падал, то вы поймёте моё состояние в ту секунду. Не веря своим ушам, я медленно повернулся к Ирине и уставился на неё изумлённым взором.
 – Но почему? – пролепетал я – Я ведь ничего не добивался от тебя, ничего не делал…
 – Делал. – она покраснела и спрятала лицо. – Ты всё делал. Медленно, шаг за шагом. День за днём, месяц за месяцем. Не понимаешь? Как тебе объяснить… Вспомни, где я сидела раньше, на чём сидела.
 – Ну, где сидела… Вон там, где сейчас кассеты с блоками навалены.
 – Правильно. На проходе, у всех на виду, как на ладони, где ни на секунду нельзя было расслабиться, где каждый мимо идущий меня дёргал, отпускал шуточки, говорил глупые надоевшие комплименты. Знаешь, как мне было тяжело ощущать себя манекеном в витрине? Постоянно держать себя в руках, быть постоянно на нервах. И никто до тебя мне не помогал, даже не пытался. Раньше я на работу ходила, как на каторгу. Ты же сделал так, что я смогла успокоиться, человеком себя почувствовать. Кто переместил меня в этот закуток, укрыв от досужих глаз? Ты. Кто сделал всё, чтобы он стал удобным для меня? Ты. Кто тебя просил переделать вот этот стул так, что он стал удобнее любого кресла? Никто. Ты сам понял, что мне неудобно, и сам всё сделал, никого не спрашивая.
 – Но ведь это ерунда, пустяки, мелочи! – до меня упорно не доходило, о чём она пытается сказать.
 – Да, это мелочи. Там одна, здесь другая. Но главное, что ты заботился обо мне. Понимаешь?! Просто брал и заботился. Постоянно, каждую секунду, порою сам не замечая этого. Я раньше думала, что ты мастера ОТК обхаживаешь, а потом поняла, что это не так. Ты просто хороший человек, и для тебя заботиться о ком-то так же естественно, как дышать. Но ты ко мне стал проявлять заботу, вот это меня и покорило.
 – Ты так говоришь… Неужели муж о тебе никогда не заботился?
 – Заботился, ухаживал. До свадьбы. Потом перестал. В этом и отличие между вами: для него забота была средством, а для тебя она потребность. Мне сложно объяснить, но так, как ты, не ради достижения моего расположения, обо мне заботились только родители. А ты меня словно в детство вернул, в хорошем смысле этого слова. Мне хорошо рядом с тобой, спокойно, уютно, надёжно. Раньше мне не хотелось идти на работу, а теперь не хочется идти домой…
 – Сергей! Что там с БР-ами? – принесла нелёгкая Абрамыча.
 – Не волнуйтесь, Игорь Абрамович, Серёжа меня уговорил, и я не буду ставить участку возврат. – опередила меня Ирина.
 Услышав такой ответ, Абрамыч заметно подобрел, но уходить пока не спешил. Он с удобством облокотился о стеллаж и повёл неспешный разговор с Ириной об очерёдности приёмки. Я краем уха слышал их беседу, и всё никак не мог отделаться от мысли, что что-то тут не так, что-то неправильно, неверно. А потом понял: голос. Иришкин голос. Сейчас Ирина разговаривала с мастером точно так же, как до этого говорила со мной. Даже её недавнее признание прозвучало в той же самой интонации, ровным, спокойным голосом. "Так не может, не должно быть! Или она напрочь лишена эмоций, или это какая-то непонятная игра. – подумалось мне. – Неужели и тут фальшь, враньё?" А я, после Катькиной чудовищной лжи, подвох был готов увидеть во всём.

 Если бы не моя разыгравшаяся тогда паранойя, то у нас с Ириной всё могло сложиться по-другому, иначе. Как говориться, знать бы где упадёшь, так соломки подстелил бы. Ой, что-то меня на поговорки потянуло, вот ещё одна на ум пришла: обжегшись на молоке, на воду дует. Это я к тому, что дул, в смысле, смотрел на Иру очень внимательно, пристально выискивая малейшие признаки возможного обмана в любом поступке, слове, движении, даже поворот головы изучал под микроскопом. Не окажись тогда у меня этого критического взгляда, глядишь, и сошлись бы мы с ней как люди, и жили бы нормальной жизнью. Одно я знаю твёрдо: излишняя подозрительность на корню давила во мне всю романтику, не дав возникнуть взаимности к чувствам Иришки. А они были, эти чувства, на самом деле были. Я понял это много позже, когда смог узнать Иришку ближе, когда она раскрылась передо мной.
 Просто на поверку Ирина оказалась очень ранимым человеком, что объясняло многие её странности. Она как рак-отшельник старалась спрятать свою уязвимость за маской официальности, а та ровная, искусственно- спокойная речь, пробудившая во мне недоверие, была выработана ею ещё в школе, как средство пассивной самообороны от одноклассников. Потом я узнал, что такой стиль общения у Иришки на самом деле означал, что она волнуется, или чувствует себя крайне сковано. Эх, если бы я это знал раньше!
 Жизнь начала бить Иру ещё со школьной скамьи. Когда родители получили новую квартиру в другом районе города, ей пришлось сменить школу. Новые одноклассники не приняли девчонку в свой круг, наоборот, они начали травить её с жестокостью, так свойственной подросткам. Хорошо учится? Значит зубрила. Неплохо танцует? Выделывается! Не с кем не дружит? Значит, считает себя выше всех.
 В институте ей жилось легче, нежели в школе, но не намного. До открытой травли однокурсники не опускались и бойкот не объявляли, но вписаться в ту или иную компанию у привыкшей держаться в одиночестве Ирины так и не получилось до самого последнего курса. Образовалось нечто вроде замкнутого круга: слыша в перерывах между парами речь, более уместную для трибуны комсомольского собрания, одногруппники держались с Ириной настороже, а она, видя их настороженность, ещё больше отгораживалась от них щитом официальности.
 Поэтому-то она так рано и выскочила замуж без особой любви, за первого попавшегося парня, который проявил хоть какую-то настойчивость. Получилось всё достаточно банально: толком не имевшая ни друзей, ни подруг Ирина приняла ухаживания за проявление любви и уступила сладким речам ухажера, оказавшись в его постели. Беременность. Отец Ирины, человек довольно сурового нрава, чуть не за шкирку притащил горе-жениха в ЗАГС, наверное, впервые в жизни так открыто и настойчиво вмешавшись в судьбу дочери.
 Молодой муж, став отцом семейства, не слишком обрадовался новому положению, но тестя откровенно побаивался, поэтому жену открыто не обижал, не третировал, но при случае строил из себя обиженного. Свекровь в таком скоропалительном браке была склонна винить Ирину, зато своего сына она выгораживала всячески. Одним словом, семейная жизнь не принесла Ирине долгожданного счастья. Единственной отрадой для неё стала дочурка, крошечный человечек с огромными карими глазами.
 Школьная, институтская и семейная жизнь выработали у Иры синдром мышки – желание стать как можно незаметнее, забиться в укромную норку, а тут на заводе её усадили за стол, стоящий в середине т-образного перекрёстка, перед лицом всех работников цеха. Им, чтобы увидеть Ирину, было достаточно просто поднять глаза! Понятно, как не сладко приходилось молодой женщине, оказавшейся в центре такого внимания. И тут нарисовался я, эдакий прынц в белом. В смысле, что у нас все ходили в белых халатах, в том числе и я. Чёрт, слушая Ирины признания, мне порою становилось откровенно стыдно, ведь то, что она называла заботой, на самом деле было продиктовано или ленью, или себялюбием.
 Ну, лень мне было бегать за Ириной через весь участок со своей "камчатки", лень! Поэтому-то я и поставил рядом с собой второй стул, а, посидев на нём, понял, что тонюсенький дермантин нисколечко не мешает железному основанию вытягивать тепло. Чтобы замёрзшая Иришка не уходила, и мне не приходилось бегать за ней вновь и вновь для проверки каждой кассеты, я положил толстый поролон на сиденье, прикрыв его обивочной тканью. Что мне поролона жалко, когда его в третьем цеху хоть попой ешь?! А чаи гонять, согласитесь, гораздо приятнее в обществе симпатичной женщины, нежели в одиночку или с козлом Чёрношапко, не к ночи он будь помянут. Вот я и притащил кипятильник, спёр второй стакан из столовой, да жестяную банку с сахаром из дома приволок. Какая забота, о чём вы? Обычный эгоизм!
 А вот девчонка влюбилась и, похоже, всерьёз.

 Мартовские ручьи смыли следы февраля, и весна окончательно обосновалась в городе. Пробудились от зимней спячки дачники, а в числе первых стосковавшихся по копошению в земле были мои родители. Найдя себе другое место работы, поближе к дому, Ира уволилась с завода – к нам она когда-то попала по распределению после института, а тут выпал шанс уйти переводом, что делало отработку необязательной. Иришка долго колебалась, не сразу решившись на такой поступок, и несколько раз заводила со мной разговор на эту тему. Она боялась, что наша связь оборвётся с её уходом, а я, как мог, поддерживал идею перевода. Для меня главным аргументом стало присутствие в пятом цеху тётки Иришкиного мужа. Завод, он как большое село, и сплетни здесь разлетаются мгновенно. В том, что той родственнице рано или поздно станет известно об Ирином служебном романе, я даже не сомневался. И в негативных последствиях для нас обоих тоже был уверен, ведь тётушка непременно донесёт до племянника весть о непристойном поведении его супруги. Зато Иришкана свекровь явно порадуется, получив поток воды на свою мельницу.
 – Ир, я устал оглядываться по сторонам, прежде чем обнять тебя на секунду. Мне надоело вздрагивать каждый раз при появлении Абрамыча и отшатываться от тебя на пионерское расстояние. Почему мы вынуждены таиться как дети, забиваться в укромный уголок ради мимолётного поцелуя? Меня с души воротит необходимость делать равнодушным вид при встрече с тобой. Не лучше ли прекратить эту комедию? Смотри, до осени на все выходные у меня будет свободной квартира, где нас никто не побеспокоит, где нам не нужно будет прятаться, как ворам. Неужели одной нормальной, полноценной встречи в неделю нам будет не достаточно? Понимаю, что этого маловато, но большего я предложить не могу из-за твоего семейного положения.
 – А если я разведусь?
 – Ира, ты взрослый человек, и как тебе строить свою собственную жизнь, решать придётся самой. Я не считаю себя вправе давать тебе какие-либо советы. Подумай о себе, о дочке, хорошо подумай, а я приму любое твоё решение.
 Я тогда даже не догадывался, насколько сложную задачу взвалил на Ирину. По натуре она была очень ведомым человеком, и ей было бы гораздо легче, если бы кто-то за неё принял решение. Любое. И она бы последовала ему. Я-то в душе считал, что она подаст на развод и намекнёт мне о создании новой семьи, но этого не произошло. Решив, что нельзя оставлять ребёнка без отца, Ирина продолжала жить с ним, но каждую субботу приезжала ко мне.
 Вначале её визиты были волнующими, будоражащими, потом как-то незаметно стали привычными, пока совсем не превратились в рутину, раз за разом проходящую по одному и тому же неизменному сценарию: "привет – извини, я не надолго – я так соскучилась – пойдём скорее в твою комнату – мне надо бежать – пока". Да и любовницей Ира оказалась неискушенной, кроме традиционного "бутербродика" не знала ничего, всему её приходилось учить. Я-то сам знал не слишком много, только то, что успела преподать мне Катька, но, как оказалось, и этих навыков было вполне достаточно, чтобы Иришка смотрела на меня снизу вверх как на божество, способное подарить незабываемое наслаждение.
 Блин, какую женщину не спроси, все они свято уверены, что любой мужчина просто мечтает о связях по принципу "сунул-вынул и ушел". Вот скажите, это я такой дурак, что не понимаю своего счастья, или всё же ошибаются стригущие всех мужиков под одну гребёнку? Казалось бы, вот он, предел мужских мечтаний – регулярный секс без обязательств, да ещё с доставкой на дом. Ан-нет, никакого счастья я от него почему-то не испытывал. Интересно, почему?
 Может, потому, что из головы ещё не выветрился Катькин образ? Скорее всего, да. Чувства к бесстыжей обманщице подёрнулись пеплом, но угли от них пока не прогорели окончательно. Я неоднократно ловил себя на невольном сравнении двух своих женщин, бывшей и настоящей. В моих глазах Ира по всем статьям проигрывала Катерине, и понятно почему: судья-то оказался пристрастен, и весьма. Но даже если на холодную голову рассуждать, то у Катьки было много преимуществ. Насчет внешности, тут спорно, кое в чём Иришка выигрывала, но что касаемо характера, то тут я просто из себя выходил.
 Моя нынешняя порой напоминала мне марионетку: дёрнешь за верёвочку, она ножкой дрыгнет, за другую потянешь – ручками взмахнёт. А оставишь ниточки в покое, она так и будет стоять без движения. День, месяц, год. Ирину постоянно нужно было шевелить, подталкивать, направлять. До чего неуверенный, безинициативный человек, просто зла не хватало. Вот бы их с Катькой смешать, и сделать из двух одну. Разбавить Катину гиперактивность Иришкиной пассивностью, смягчить повышенную возбудимость рыжего холерика брюнетистой флегмой – какая бы женщина получилась в итоге!
 Войдя во вкус, я принялся за мысленное (сейчас бы сказали виртуальное) конструирование внешнего облика получившейся мечты. Если начинать снизу, то ноги я бы взял непременно Кати, у Иры они были не столь изящны. То, что выше бёдер, позаимствовал бы от Иринки – тонкую талию, ровную спинку, аккуратные руки и, конечно же, грудь. Надо признать, грудь у Иришки была шикарная, не потерявшая форму, даже не скажешь, что она дочку ей кормила. А вот насчет личика я сильно засомневался, чьё было красивее. Так и осталось в моём воображении идеальная фигура с белым пятном вместо лица.
 Да, на нарисованный в воображении идеал Ирина походила до обидного мало. Скучно прощаясь после очередного свидания и закрывая за ней дверь, я всё чаще стал задумываться о прекращении наших отношений, не видя для них никаких перспектив. Однажды, когда мы лежали после очередного приступа сексуального оживления, я спросил её:
 – Ириш, что ты думаешь о будущем наших отношений?
 – Не знаю. Мне бы хотелось сделать наши встречи чаще, но это не возможно пока Юля маленькая.
 – Тебе хорошо, у тебя есть дочь. Тебе есть о ком волноваться, за кого переживать.
 – Ты хочешь ребёнка? Давай я тебе его рожу?! Хочешь? Давай!
 – А воспитывать его будет твоя семья и твой муж, да? Оч-чень хорошее предложение.
 – Будет он воспитывать, дождёшься от него! По-моему, Юлька и не знает, что у неё есть отец. Он-то когда из гаража своего возвращается, дочь видит лишь в кроватке, спящей. Ему старенький "Москвич" вполне семью заменяет, а собутыльники – общение.
 – Тем более. Я не хочу своему сыну судьбы безотцовщины. Нет, у моего ребёнка будет и мать, и отец.
 – Ты нашел себе другую? Или с той, с прежней помирился? – я почувствовал, как напряглась Ирина на моей груди.
 – Нет, не нашел. Нет, не помирился. Успокоилась? Но, тем не менее, о своём будущем мне пора подумать. Год, два ещё можно погулять, но потом как бы поздно не оказалось.
 – Ну, думай. Только сказать не забудь, когда найдёшь кого-нибудь.
 – Чтоб ты знала, что со мной пора расстаться?
 – Нет, наверное, это ты со мной расстанешься. И тут моё желание встречаться с тобой уже никакой роли играть не будет.
 – Твоё желание встречаться?! Это что, ты предлагаешь мне работу на два фронта? Как сама? Только у тебя муж и любовник, а у меня будет жена и любовница, так?
 – Не мучай меня! – резко отвернувшись, Ирина уткнула лицо в подушку и заплакала. – Я бы хотела, чтобы ты был мой, только мой, и ты об этом знаешь прекрасно!
 – Знаю. Но разве причина редкости наших встреч во мне?
 – Ну я же просила, чтоб ты меня не му-у-учи-и-ил. – окончательно разрыдалась Ирина.
 Я повернулся на бок и зарылся лицом в Иркины кудряшки, обняв её за вздрагивающие плечи. Надо было что-то сказать, но нужных слов не находилось. Тогда я использовал запрещённый приём: едва касаясь, медленно повёл кончиком пальца от копчика вверх по позвоночнику. Уже возле лопаток Иришка задёргалась:
 – Прекрати меня щекотать!
 – А ты прекращай плакать, договорились?
 – Нет!
 – Да!
 – Лучше бы поцеловал, чем щекотать.
 – А вот это с нашим удовольствием!
 После поцелуев мы ещё раз восславили Эроса, и Иринка стала поспешно собираться.
 – Ир, ты в следующую субботу приедешь?
 – Хотела бы, а что?
 – Сам не знаю, почему-то спросить захотелось. Чувство такое, что я что-то упустил.
 – Ладно, мне пора. До встречи.
 Дежурный поцелуй в щёку, чтобы не смазать помаду, щелчок замка.

 Чтобы хоть как-то разнообразить наши с Ириной встречи, я предложил ей прогуляться по старому центру города. Вырваться среди недели и посидеть в кафе, мороженым побаловаться, просто побродить безо всякой цели, или в кино завернуть – смотря по погоде. Договорились, что оба отпросимся с работы чуть пораньше, я заеду за ней, и мы двинемся. В начале второго я уже трясся в троллейбусе, уткнув нос в купленный на остановке журнал.
 – Ну, здравствуйте, молодой человек! И что читаем? – я поднял голову и увидел насмешливую Катькину улыбку.
 Вот почему у меня при встрече с Ириной не возникает такой фееричной пляски чувств, как при виде этой рыжей погибели? Стоило мне увидеть чуть склоненную набок огненную головку, как в крови бешеным коктейлем забурлили самые разные эмоции: от слюнявого восторга "Катенька, солнышко!" до откровенной злобы "чего тебе от меня надо, лживая тварь?". Сделав равнодушный вид, я ответил:
 – Обзор по катерам, лодкам и моторам. Тебе это интересно?
 – Не очень. А я вот у сестры была, сейчас домой еду. Увидела тебя и решила подойти, поздороваться. Ты мне не рад?
 – Не особенно. Мы же с тобой расстались, к чему ворошить былое? – как можно холоднее ответил я.
 – Вот как? – глаза у Катьки сузились, обещая неприятности. – А я вот, представь себе, обрадовалась, увидев тебя. Ты сейчас куда едешь?
 – В центр. Давно там не был, думал, просто побродить, поглазеть по сторонам.
 Мысль объявить Катьке о том, что я еду на свидание к другой женщине, мелькнула и сразу же пропала. С этой стервы станется увязаться следом, потом выбрать момент, подойти и прилюдно устроить безобразную сцену. Мне-то пофиг, а вот Иришке будет очень неприятно.
 – То есть, не торопишься? – с тем же прищуром уточнила Катя. – Тогда давай на "Парке" выйдем, посидим на лавочке. Мне с тобой надо серьёзно поговорить. Или ты на свидание спешишь?
 Чёрт бы побрал её проницательность! Нет, признаваться нельзя. Сохраняя невозмутимый вид, я согласился:
 – Хорошо, только не долго. Мне ещё в ГУМ и в "Электронику" успеть надо, аппаратуру для дискотеки присмотреть.
 – Ну, рассказывай, что у тебя случилось? –я поспешил прервать молчание, едва мы расположились на лавочке в дальней аллее парка.
 – Ко мне тут на днях участковый приходил по поводу моей безработности, я ведь официально нигде не числюсь. Сначала пугал двести девятой статьёй, за тунеядство. Мол, посадят – не посадят, а неприятности устроят. Потом добреньким прикинулся, стал воспитывать, увещевать. Всю плешь проел, гад. Вот я и подумала: сейчас же кооперативы разрешили открывать, так почему бы мне тоже не открыть? У меня есть две знакомые девчонки со швейной фабрики, думала с ними вместе заняться этим делом. Пошла в исполком, а мне там от ворот поворот, дескать, девчонки иногородние, вот пусть у себя по месту жительства и открывают, а мне одной нельзя потому, что кооператива из одного члена не бывает. Забавно, да – я, и вдруг "член".
 – Не пошли, "член" не от того, на что ты намекаешь, а от слова "членство".
 – Да, знаю я! – отмахнулась Катька. – Просто так пикантнее. Блин, сбил с мысли.
 – Сама сбилась.
 – Не мешай. Так вот, я и подумала о тебе, мне же всё равно нужно человека какого-то искать, и ещё неизвестно какой он окажется, вдруг алкаш или вор, а тебя я хоть знаю. К тому же нам машинки покупать придётся, подключать их, те же провода тянуть, розетки, а ты в этом сможешь помочь.
 – Что же ты своего Виктора не попросишь? Ты говорила, что он электромеханик на судне, ему и карты в руки.
 – Был Виктор, да весь вышел. Расстались мы с ним. Ты, лучше скажи, поможешь мне с организацией кооператива?
 – Не знаю, подумать надо. – ответил я, а сам взглянул на часы. До встречи с Иришкой времени оставалось всего ничего, а Катька пристала как репей: помоги, да помоги, пжалста, пжалста, пжалста. Больше для того, чтобы от неё отвязаться, я брякнул:
 – Ладно, я поинтересуюсь у знающих людей, как это лучше провернуть. – Вроде как распрощался, пошел уже к выходу, а Катька идёт рядом, и всё грузит, грузит. Достала.
 После этой встречи, к Иришке я пришел взвинченный, как… даже слова не подберу. Но на контрасте с недавним Катькиным напором, мне показалось так хорошо рядом с ней, так спокойно, что я очень быстро оттаял. Себе на удивление, сегодня я просто наслаждался обществом Иры, купаясь в исходящем от неё умиротворении. И впервые за последний месяц я обнимал и целовал Иришку, не столько отвечая на её ласки, сколько потому, что мне самому этого вдруг захотелось до жути. Надо сказать, Ирина моментально уловила мой настрой и поинтересовалась причинами столь внезапной перемены. Я не стал особо скрываться и поведал сжатую версию: дескать, когда ехал к тебе, то в троллейбусе столкнулся со своей бывшей. А вот сейчас смотрю на тебя, сравниваю вас, и понимаю, какая ты у меня хорошая, как мне с тобою здорово.
 Вы бы видели, как высоко поднялась головка с загадочной полуулыбкой на счастливом личике. Мы провели вместе несколько прекрасных часов, полностью позабыв счет времени, пока Ирина не спохватилась:
 – Шесть часов! Боже, я же за Юлькой в садик опоздала!
 Мы поймали частника и едва-едва успели к сроку. Находясь под впечатлением прошедших часов, я было начал выбираться из машины, намереваясь пойти вслед за Ириной, но она меня остановила.
 – Не надо нам вместе появляться в садике. Воспитательница тебя увидит, и обязательно при случае поинтересуется у свекрови, кто ты такой. А мне бы не хотелось лишних вопросов.
 – Ты права. Извини, это я не подумал. Просто сегодня был такой чудесный день…
 – Да. Спасибо тебе за него. Пока.