Особенности дворянского воспитания при социализме

С детства родители пытались привить мне дворянское воспитание. Это трудно себе представить, поскольку на дворе уже более полувека торжествовала советская власть. Главным пунктом этого воспитания было изучение французского языка. Почему-то мои родители считали неприличным, что девочка, будущая молодая девушка не будет говорить по-французски.

Французская спецшкола была одна на весь город и я, совсем ещё кроха, ездила туда долгим маршрутом. Училась я, надо сказать, весьма посредственно и до сих пор без душевного трепета вспоминаю «школьные годы чудесные». Система обучения и воспитания в этой школе требует отдельного рассказа. Но недаром она имела могущественную приставку «спец». К выпуску просто невозможно было не знать язык. И, хотя сбежала я оттуда после восьмого класса, французский я знала вполне прилично, по крайней мере разговорный.

Это было доперестроечное время, когда в магазинах существовало всего лишь три вида варёной колбасы. Причём названия у неё не было. Просто колбаса. Отличалась она только ценой: по 2.20, по 2.90 и по 3.70. Первые две были похожи на рулоны дешёвой серой туалетной бумаги. Но нам это было неведомо, потому, что о существовании туалетной бумаги мы знали также понаслышке.

Прилавки магазинов украшали причудливые пирамиды и замки из банок сгущёнки. Возможно, москвичи меня, не поймут. Столицу обеспечивали продуктами несравнимо лучше. Оно и понятно, уже в то время было не редкость встретить на её улицах иностранных туристов. У нас в Перми туристов не было, но тоже стали появляться иностранцы в виде студентов из недоразвитых капиталистических стран и бывших колоний. Да, конечно, у нас и не было туалетной бумаги, зато образование было достойным, и была всеобщая грамотность. Может оттого, что вместо туалетной бумаги мы использовали тогда газеты?

А ещё молодые мои годы запомнились мне тем, что каждый год по-осени мы, как дань платили, поездками на картошку. Впрочем, это могла быть и морковка, и свёкла, и турнепс. Началось это ещё со школы, продолжилось в техникуме, в институте и потом везде, где только я не работала. Причём согласия нашего даже никто и не спрашивал. Социалистическое сознание отличается своей абсурдной непререкаемостью. Поездка на уборку картофеля была неоспорима, как аксиома.

В тот день я как раз возвращалась с таких сельхозработ. С обеда зарядил дождик, перешедший в сильный ливень. Понятно, что сверху я промокла, а снизу, как самосвал, извозилась в грязи, выбираясь с картофельного поля, земля на котором под дождём превратилась в рыжую жижу. Хорошо, что на мне были огромные литые мужские сапоги до колена, моментом намотавшие на себя комья грязи. В руке бессмысленно болталось грязное ведро с десятком попутно прихваченных картох и дохлая авоська с какой-то ерундой. Вот в таком виде и доставил меня и моих коллег по ударному коммунистическому труду дежурный автобус, которого тоже пришлось изрядно дожидаться у дороги под чахлыми деревцами с полуопавшей листвой.

Еле двигая отяжелевшими ногами в направлении к дому, мечтала о горячей ванной и сытном ужине. Кстати, об ужине – в холодильнике шаром покати! В кармане наскребла рубль с мелочью. Пришлось попутно заходить в продуктовый магазинчик, чтобы к болтающейся в ведре картошке прикупить хотя бы хлеба и колбаски. Той самой, за 2.20. Уже получая у продавца оплаченный набор продуктов, и укладывая в авоську, вдруг услышала за спиной диалог двух молодых людей. Они горячо обсуждали чего бы им купить, и отчаянно препирались, кто будет общаться с продавцом.

 Последнее мне в первый момент показалось довольно странным. В чём, казалось бы, проблема? А во второй момент я начала соображать, что разговаривают они на французском языке. Видимо так устала и продрогла, что не сразу ощутила разницу. И, конечно же, как гостеприимный хозяин своей социалистической родины, повернулась, вымученно улыбнулась и предложила свою помощь.

Передо мной стояли два молодца, мои ровесники, разные, как день и ночь. Один был яркий блондин, а второй типичный представитель негроидной расы. Чёрный и блестящий, как галоша. Сейчас таким зрелищем вряд ли кого удивишь.

Помню самый первый случай, когда я впервые увидела негра. Это было в детстве. Мы с мамой часто ездили в Москву, навестить престарелую тётушку Лидию Петровну, последнюю представительницу вымирающего русского дворянства. Она была неимоверно толстая и чопорная, но встречала нас радушно, поскольку других родственников у неё не имелось, и круг её общения был весьма ограничен.

Из-за своей полноты она почти не выходила из дома. Хорошо помню, как каждый раз при звуке телефонного звонка она нервно вздрагивала, колыхаясь всем своим огромным телом и вскидывала взгляд и руки вверх, к потолку.  Тогда она была уже на пенсии, но когда-то преподавала французский и немецкий язык в Военной академии им.Фрунзе. Обоими языками она владела в совершенстве. Со мной разговаривала исключительно на французском, цепляла меня за язык, поправляя произношение, что весьма  напрягало, так как сразу возвращало в постылую атмосферу школы. Бывало, мысли её начинали путаться, и она неожиданно переходила на немецкий. Увидев удивлённые мои глаза, спохватывалась, повторяла всё на русском, а потом, для верности, ещё и по-французски.
 
Вот там-то, в Москве, на спуске в метро я впервые столкнулась с негром. Он выскочил на меня из-за угла, как чёрт из табакерки. Я чуть не грохнулась от испуга, а он широко улыбнулся и деликатно поддержал меня под локоть, второй рукой сжав тихонько мою ладонь.
На следующий день с ладони стала слезать кожа, как перчатка. У меня не было чувства отвращения, это  скорее нервное.

Наверное нечто похожее испытали наши иностранные гости, когда увидели перед собой грязное бесполое существо с мокрыми слипшимися волосами и оцинкованным ведром, покупающее двести граммов дешёвой колбасы на ужин и разговаривающее при этом на хорошем французском языке. Оправившись от шока, они скороговоркой стали называть продукты, а я следом переводила всё это продавщице.

Сдобная продавщица в несвежем голубом халате подхалимски заулыбалась и засуетилась, выкладывая и навешивая товар. Её также распирало чувство ответственности момента. На обрывке грязной обёрточной бумаги простым карандашом она старательно вывела получившуюся сумму и протянула молодым людям.

Блондинчик взял обрывок и сайгаком радостно поскакал к кассе выбивать чек. А его приятель стал рассказывать мне, что они студенты, живут в общежитии и приехали учиться на доктора. Русский язык они понимают, но разговаривают пока с трудом.

Я вяло поддерживала беседу. Так хотелось есть, что готова была достать сырую картошку из ведра и грызть её, закусывая колбасой. Пожалуй, если бы я это сделала, мой визави принял бы меня за говорящую обезьяну. Интересно, едят ли обезьяны сырую картошку?

Наконец его приятель вернулся с чеком, и я посчитала свою миссию оконченной. Темнокожий студент ещё раз поблагодарил меня и на прощание добавил, что не ожидал получить помощь от мадмуазель, которая выглядит столь экстравагантно. Я кивнула и тоже попрощалась. И только дворянское воспитание удержало меня произнести вслух: «Весь фокус в том, дружище, что я сейчас приду домой и отмоюсь, а ты навсегда таким и останешься!»

  03.03.2010г.