Заяц

Дорога была неважная, из-под колёс, закручиваясь маленькими торнадо, вздымались ручейки пыли. Ещё больше раздражали плавающие в воздухе клочки сизоватого дыма, упopнo внедрявшиеся в салон несмотря на задраенные стёкла.

В подлеске опять горели леса и торфяники. Который год и вновь – к традиционному вящему изумлению чиновников всех уровней.
Вот надо же! Зимой – снег. Летом – пожары. Чудеса какие-то непредсказуемые…

Вадим прекратил ворчать про себя и покосился на светлую макушку на заднем сиденье.
Наташка спала безмятежно – будто и не чувствовала ни тряски, ни одуряюще едкого дыма.
Пусть спит. Выезжали засветло, девчонка умаялась, собирая и укладывая сумки, рюкзаки, спальники... А потом развлекая его полночи разговорами, чтобы не задремал за рулём.
Свернулась вон теперь калачиком, головёнка болтается в такт ухабам… надо бы подложить ей куртку, что ли… нет, не дотянется сейчас. Ладно – совсем скоро уже городок, всего ничего осталось гнать, там и позавтракаем, кстати.

Из сухой, странного жёлто-бурого от засухи цвета, травы на дорогу вывалился серый комок. Вывалился нерешительно, всего-то на пару шагов от обочины, и замер, прижав уши.

Не сказать, чтоб прямо под колёса, но когда стрелка спидометра висит у отметки 120, попробуй затормози… Машину повело юзом, слегка подкинуло и вынесло на встречку. Там железное чудовище ещё раз содрогнулось всем своим мощным телом и остановилось. Так, вцепившись в руль, Вадим и замер вслед за своей Хондой.

Наташка свалилась на пол между сиденьями и теперь поднималась, охая, не столько от боли, сколько от неожиданности.

- Вадь, что случилось?

То, что случилось, сидело недвижимо на том же самом месте. Только тряслось мелкой и видимой дрожью, полуприкрыв круглые блестящие глаза.

- Ой! Зайчик! – Натка проворно распахнула дверь и выпрыгнула на пустынную трассу.

Вадим приходил в себя.

Однако. С тех самых пор, как он, тогда ещё начинающий водитель, чуть не перевернулся, уходя на МКАДе от невменяемого Сааба, так тормозить ему больше не приходилось.

Промелькнувшие мгновенно в мозгу картинки сменились другими, совсем уж нелепыми мыслями: почему, интересно, в траве совсем не видно серого зайца? А на сером асфальте – как раз наоборот? Парадокс.

Наташа приближалась к зверьку, смешно семеня и присюсюкивая, как будто могла усыпить заячью бдительность такими хитроумными маневрами.
Заяц сидел, только крепче прижимая к трясущейся спинке уши.
Осторожно, словно большого плюшевого медведя с витрины, Ната обняла двумя руками мягкое тельце и понесла к авто.

Когда оба разместились на заднем сиденье, Вадик предупредил:
- Наташа, осторожней. У зайцев вообще-то зубы острые. Вдруг он кусучий?
- Сам ты кусучий, - обиделась Натка, - вон он какой несчастный, дрожит весь.

Лес горит, за помощью бедолага ломанулся, не видишь, что ли? Он же не дурачок, чтоб кусаться теперь.

За умственные способности зайца Вадим, конечно, не поручился бы. Но, похоже, опасаться и впрямь было нечего: серая шкурка вела себя смирно и даже как-то… обречённо, что ли, притаившись в подоле Наткиного пёстрого сарафанчика.

Лесополоса слева действительно исходила синеватым густым дымом, словно огромная дымовая шашка. Справа картина тоже не радовала глаз.

- Ну что? Поехали зайца спасать? Поищем ему пригодный для жизни лес?
Вадиму вдруг стало весело. Их малочисленный отряд, боевая единица гринпис, блин, пристраивает зайца в трёхстах километрах от города. Пафосная кинохроника.

Ну а что прикажете? Зашвырнуть несчастное животное обратно, в лесок-с? Ладно, спасать так спасать. Вадим вывернул руль в сторону Донецка.
Ната на заднем сиденье ворковала что-то прямо в длинные бархатные уши, уютно устроив ладошки под заячьим животом. Показалось или заяц и впрямь перестал так отчаянно трястись?

Вадим вдруг остро, пронзительно, совершенно невпопад подумал, что из Наташки получится хорошая мать. Нежная и заботливая.
Подумал и сам удивился.

Вообще-то ничего подобного ему раньше в голову не приходило. Ни когда его деятельная подружка пристраивала котят соседской кошки, ни когда водилась, собственно, с малышами, подкинутыми на вечер его, Вадима, сестрой, в честь похода с мужем в театр…

Никогда ему в голову не приходило, смотря на увлечённые бои всех троих в песочнице или сосредоточенное сопение над рисунками (Ната и два племянника в этот момент не слишком отличались в его, Вадима, восприятии, по своему возрасту), представить эту девчонку матерью своих детей.

А тут вот – пришло. И Вадим удивился даже слегка: почему, собственно? В смысле – почему сейчас и почему вообще пришло?

Он не особенно привык задумываться над такими вещами в своей жизни. Над тем, например, кто ему Натка и что их ждёт в будущем. Просто она была как-то постоянно, уже три года, рядом с ним. Нет, не так. Постоянно – слишком определённое слово.

А было просто – он сам, его работа, друзья, увлечения, интересы, радости и неприятности, дни и ночи. Ну, и Натка тоже. Она была у него, и всё. Безотносительно прошлого или будущего. Со своими бесконечными микро-открытиями и микро-трагедиями вроде несданного зачёта, с неповторимым «подпрыгивающим» смехом, с зелёными прозрачными глазами и одиннадцатью жёлтыми конопушками на носу.

Он их как-то подсчитал, дразнясь и подтрунивая над ней – шесть лет разницы давали ему негласное право держаться с ней чуть свысока, как с ребёнком - и Натка потом тайком сжигала кожу перекисью, пока он не заметил облупленный нос и не пресёк это безобразие…

А ведь никакая она не маленькая. 23 года уже, и институт свой, слава богу, домучила наконец в этом году. И вообще – славная и родная.

- Наташк, а ты родишь мне ребёнка?

Спросил и напрягся. Стало неуютно: вдруг это неугомонный чертёнок начнёт смеяться и ёрничать, как уже бывало, сведя тему к привычному стёбу?
Но Наташа помедлила лишь секунду и сказала неожиданно прямо, спокойно, как будто ответ был давно очевиден:

- Конечно.

Вадим чуть не вылетел на встречку повторно, непроизвольно крутанув руль.

Вот так. Ты думаешь, братан, что крутой и взрослый, и лишь у тебя могли возникнуть такие взрослые серьёзные вопросы. А эта худенькая весёлая девочка, его Наташа, давным-давно обдумала и приняла важные в своей жизни решения.
Да и делила ли она когда-нибудь эти понятия в своём цельном естественном восприятии? Любимый – дети от любимого – общий дом…

И вот что это? Анекдотичная куриная ограниченность, согласно которой имена детям придумываются уже на стадии прогулок по парку? Или глубинная женская мудрость, мощная, генетическая, неподвластная его пониманию?

Зайца выпустили. Он помчался к зелёной кромке леса так, будто его увезли и удерживали силой. Тоже ещё, жертва теракта нашёлся… Сам сдался, сам героически валялся в плену на девчоночьих тёплых коленках… Живи уж, серая шкурка. Не кашляй.

Вадим повернул ключ и привычно обнял правой рукой Наташку, перебравшуюся к нему вперёд.

- Ну, поехали? Скоро будем дома…