Первый шторм

Шесть баллов ветер, море - не более пяти.. Старый пароходик  шел тяжело. Медленно и нехотя нос поднимался на волну, заваливая влево.  Огромная волна, усиленная океанской зыбью, сопротивляясь этому натиску, задирала бак судна высоко в хмурое небо, перекатывалась через леера на бак ,полубак и с разбегу разбивалась о палубные надстройки виды видавшего «Крильона».
Все знают песню о том, как кидают камешки с крутого бережка далекого пролива Лаперуза. Крутой бережок далекого пролива между Японией и островом Сахалин носит название мыс Крильон, с одноименным названием маяка, спасшим своим мерцающим светом не одно судно, застигнутое жестоким штормом при входе в пролив.
  Вот и сейчас старенький «Крильон», переделанный в советское время из железнодорожного парома в пассажирское судно, старался всеми силами допотопного машинного отделения, собранного Владивостокскими Кулибиными из утильсырья,  держать заданные обороты, дабы устоять против натиска встречной волны и ветра.
 Вахтенного помощника капитана раздражало не только рыскание судна на волне и постоянный уход от курса влево, но и безжизненное тело практиканта, висевшее  на  стойке правого компаса. Не первый десяток лет он бороздил моря и океаны, и всегда одно и то же. Первая серьезная волна и «висяки» на крыле ходовой  рубки.
  - Ничего, шквальные заряды дождя не дадут «уснуть» практиканту – юнге. Оклемается  к  концу вахты,- думал между делом Старший помощник капитана, держа в постоянном  поле зрения  так называемого впередсмотрящего.
  Сергей встретил первый в своей жизни серьезный шторм без энтузиазма.  Мутило, тошнота подкатывала к горлу, стараясь вырваться наружу горячей струей блевотины. На палубу блевать нельзя. До ватервейсов добраться можно, но оставить пост вперед смотрящего он не мог. Уйти, значит сдаться, а это не в его правилах.
 - Надо работать, выполнять поставленную задачу, не обращая внимания на качку и свое состояние. Укачивает всех, виду подавать не надо, и все пройдет. Все пройдет, - стучали в висках напутственные слова боцмана.
 Он поднял повыше промокший воротник бушлата. Натянул поглубже мичманку, ветер не шутил, стараясь содрать с головы курсанта головной убор.
  - Что же я увижу в этих клочьях тумана  вперемешку с дождем. И слышать я ничего не слышу, кроме завывания ветра в вантах. Как можно что – то увидеть и услышать в этой круговерти облаков и волн. – думал Сергей, вцепившись в поручни гирокомпаса озябшими до синевы руками.
 Стоять. Стоять, надо стоять. Еще пару часов и долгожданное тепло каюты, горячий чай и спать. Душ - это роскошь не для  юнг.
 - Ага, сообразил, – отметил про себя Старпом, увидев, как курсант короткими перебежками с размаху уткнулся в угол между ходовой  рубкой и передней переборкой правого крыла, здесь было самое «тихое» место и качка поменьше, во всяком случае, бортовая.
 Можно было смотреть вперед, находясь внутри ходовой рубки, так и делали вахтенные матросы, доверяя осмотр горизонта локатору. Но прочувствовать все «прелести»  летнего шторма можно только находясь на крыле, всматриваясь туда, где ничего не увидишь,  стараясь услышать среди шума волн и воя ветра гудки идущих навстречу судов.
  Так было со всеми, решившими связать свою жизнь с морем.  Его нельзя бояться, море надо любить. Разве можно полюбить море, не зная его грозную мощь всесокрушающей волны, не слыша ветра, несущего столько разных звуков, не пересилив дрожь озябшего тела, не победив страх неизведанного.
 «Закрепившись», Сергей поправил мичманку и стал вслушиваться в накатный шум, стараясь уловить и услышать нужный звук  встречного гудка, слиться с  судном, представив себя, разрезающего волны и ветер. Тошнить стало меньше, тяжесть в голове постепенно ушла.

- Я форштевень, стальной и мощный, - думал Сергей, представляя себя монолитом из плоти и стали, кинувшим вызов самому Посейдону. – Волна в правую скулу под углом градусов тридцать. От подошвы до гребня метров пять. Океанская зыбь три –четыре метра. Что имеем? Да, ерунда! Главное не прозевать накат подошвы и выгребать вверх, в туманное небо. Накатываешь? Давай ! Я тебя встречу. Чувствуешь мою мощь? Ты всего лишь вода, а я металл. У меня положительная плавучесть, и ты вынуждена помогать мне. Поднимать  по твоему гребню, навстречу шипящей пене и вою ветра. Это твой голос? Нет !  Завывания ветра в вантах -  это песнь Сирен, ласкающая слух. А это тяжелое « У-у-хххх…» не удар волны, это стон Посейдона от моего натиска. Трепещите волны, я на гребне и сейчас развалю вас надвое. Омою брызгами палубу бака и брашпиль. А якоря, висящие у меня по бортам,  лишь усилят натиск, пробивая дорогу вперед.
За полчаса до окончания вахты он окончательно справился со своим «недугом», ведь теперь он был пароходом, который не знает морской болезни. Седоголовые от пены волны уже не несли с собой опасность и не казались такими огромными и неукротимыми. То ли ветер поменял направление, то ли ванты «петь» перестали, но среди стука дождя об ограждение правого крыла ходовой рубки Сергей услышал подобие гудков, доносившихся то ли по носу, то ли по правому борту.  Доложил вахтенному помощнику капитана.
- Молодец, юнга. Услышал. Это радует. Рыбак штормуется в трех милях слева по курсу. А услышал звук справа. Это ветер шалит. Смотри внимательнее. На радаре я его вижу. Рыбаки редко помощи просят. Бойся в море рыбака и военного моряка. Для первых правила не писаны, а вторые ходят без опознавательных знаков, выныривают , как призраки.- старпом  улыбнулся и захлопнул дверь.
Палуба , не «убегала» из под ног Сергея.  Озноб исчез. Вокруг было море, море, в котором предстояло жить и работать. Его море. А разве может отец Посейдон обидеть своего сына ? Нет. Устроить взбучку, да. Понапрасну море не наказывает никого, но и ошибок не прощает. Океан дал жизнь всему человечеству, океан может ее и забрать.
 Когда Сергей переступил порог ходовой рубки, носивший морское название – комингс, никто не мог сказать, что это именно его тело безжизненно висело на стойке правого компаса.
  Вместе со штатным вахтенным матросом он сдал вахту согласно незыблемой морской традиции. Заступающие на вахту были ознакомлены с курсом судна и погодными условиями плавания, особенностями перекладки руля в штормовую погоду, рысканием на курсе от боковой волны и ветра, и многим другим, чему юнга-практикант обучается во время многочисленных практик.
  Тепло каюты и долгожданная тишина, без завывания ветра в вантах, успокаивающе расслабляли, и он разложил все свои 178 см и 75 кг живого веса  по всей площади столь желанной поверхности качающейся кровати. Голова еще не коснулась подушки, а он уже спал, забыв снять верхнюю одежду.