Бесконечный маршрут ч. 1

Часть 1. Нора

1. Скука, полковник…

Все, как обычно. Бегут часы, столбы, верстовые отметки. Холмы соревнуются с равнинами, поля — с лесами. Сел за баранку — и понеслось, пошло к горизонту. К далеким, неведомым городам, деревенькам, людям, которые в них живут. К чему-то необычному, новому, а может быть, просто забытому, затерянному в каком-нибудь чулане биографии. Может, к какой-то иной судьбе, потому что любая дорога — уже приключение, пускай даже это тропинка от твоего дома к туалету.
Холодно за окном, может быть дождь или снег. Ветер сбивает с ног. Но, раз уж ты не Рокфеллер, крепись. Головой надо было ковать себе счастье. Не смог — валяй в конюшню. Там тебя уже ждут.
—Привет, верный конь!
Зажигание, стартер. Дружелюбное урчание ожившего дизеля.
—С Богом!
День, впрочем, уже иссякал. Над шоссе глумился вечер. Еще не успела догореть прикуренная в сумерках сигарета, а вот уже и мрак впереди, ни зги. Мир, полный жизни и красок, обратился в черный прямоугольник лобового стекла, почти такой же загадочный, как у Казимира Малевича. И там — ничего. Тоже — ничего такого особенного. Просто ночь. Темно-серое полотно асфальта в свете фар. Под эту унылую дудку липнет дрема. Какое-то время ее еще гонит табак. Но тело все равно не обманешь. Оно просит приюта. Только где его взять в этой непроглядной степи?
Вдруг — огни, вереница огней. И справа, и слева. Торговые развалы, кафе, АЗС.
Маленький придорожный Лас-Вегас.
Стоп. Стоп, машина. Пора закругляться!
Давно уж за полночь, а всюду народ. Заезжие дальнобойщики, местная индустрия услуг. Минуту назад кому ты был нужен? И вдруг — все. Ты — пуп мира! Вокруг тебя сразу вырастает целая армия филантропов.
—Горячие пирожки! Домашние, с мясом...
Пока ты раздумываешь, под носом уже поблескивает какая-то видеокассета, обернутая в красочную упаковку с голыми девочками.
—Блондинки! Такие блондинки! А-а…
Щуплый, сгорбленный, глаза горят, как у сексуального маньяка — того и гляди расплавят линзы его очков. Взывая ко мне, он всхлипывает так сладострастно, будто сам только что выбрался из постели одной из своих протеже.
— Возьми, а? Возьми! Не девочки — сказка!
И сбрасывает с цены червонец за червонцем. Может быть, я бы, расслабившись, и клюнул, однако его уже оттеснил другой, покрепче. Тоже порнуха, но попроще. Под мышкой у парня толстая пачка старых эротических газет и журналов. Он скуп на слова, только мычит, но губы, и пальцы выписывают передо мной такие кренделя, что я на мгновенье тоже немею. Потом лишь, очнувшись от изумления, отмахиваюсь:
—Now, now!
В этих непривычных для его острого глаза словах он, видимо, чувствует некоторое пренебрежение к своей ущербленной природе. Немой коробейник хмурится, шлет меня куда-то. По губам и возмущенной мимике догадываюсь — куда.
А тут уже следующий персонаж:
—Дядь, дя-иька, дядь!
Цыганка, лет, наверное, восьми. Грязная, ободранная, босая.
—Рубль дай!
Мне она — ровно по пояс, но просит уверенно, даже нагло. По-взрослому.
—Нет у меня рубля!
В чернявых глазенках — ни капли смятения.
—А сколько есть?
Грублю, чтоб отстала:
—Нисколько!
Но ту не смущает мой тон:
—А в кармане?
—В каком кармане?
—Вот в этом.
Чумазая рученка тянется к нагрудному карману моей чистой голубой рубахи. Из него действительно выглядывает уголок одной из купюр.
—Не рубль это!
—А сколько?
—Тебе-то что?
—Ну, сколько? Десять? Дай десять рублей, дя-инька! Дай?
—Это сотня.
—Ну, сто рублей дай! — требует почти.
—Зачем тебе столько, такой маленькой?
—Нам с мамой. Ну, да-инька, дай! Мама обрадуется.
Дал рубль. Ушла, отблагодарив презрительным взглядом.
Вслед за ней:
—Э, брат!
Еще одна рожа! С какой-то дремучей горы. В руке — дорогой мобильник. Он вертит им перед моим носом, словно пачку стодолларовых банкнот. Играет в респект.
—Брат, помоги? У моей тачки что-то с проводкой.
Что-то там у него якобы перегорело или просто не изолированы провода.
—Идем, брат, подскажешь. Мамой клянусь, в долгу не останусь!
«Мама» — это у них в крови. Поласкают они их, горемык, во всяком дерьме, как последних, зачуханных шлюх. Услышали бы эти мамы клятвы некоторых из своих сыновей, язык бы им залили кипятком!
Я понимаю, что он норовит отвлечь меня от машины. Отстраняю его руку, слушаю, постоянно оглядываясь.
—Э, брат, нехорошо! — хмурится тот, досадуя, что я начеку. — Когда мужчины разговаривают, не принято отворачиваться.
Наивные глаза, бесхитростные, как у ребенка. Действительно, чего это я? Зачем думать плохо обо всех! Может, человек, в самом деле, нуждается в помощи. Уж больно убедительно просит. Впрочем, подобные мысли не засоряют мне голову. Я убежден, что, пока мы тут травим лясы, его напарник крадется к дверце с другой стороны кабины. Наивный! Откуда ему знать, что пассажирская дверца открывается только изнутри. Предусмотрительность — страж дальнобойщика!
Ну, кажется, отметились все. Отбой! Давно уже спит дорога. Лишь редкие лунатики-энтузиасты нет-нет да проскочат мимо, чтобы тут же затеряться в ночи.
Вокруг, вдоль обочин, и в том и в другом направлении, остывает уставшая техника. Весь мировой автопром: и «вольво», и «маны», и «Мерседесы», шикарные, громадные, как динозавры. Еще больше — наших, особенно «мазов» с «КамАЗами». Те выглядят, конечно, скромней, но даже на их фоне мой грузовик — просто гадкий утенок. Невзрачный, маленький, Так, тьфу. Ни скорости, ни комфорта. Скворечник на колесах. К тому же, потрепан не одним лихолетием. И даже название: ну, что это за название — «Тата»? Не фирма, а какой-то гопак на капоте!
Но это я так, к слову. «Тата» — судьба!
В теплом воздухе — ароматы шашлыка и солярки. Музыка, смех. Еще продолжается праздник жизни. Как здесь заснуть?
Соленый огурец, водка, стакан. А еще колбаса, килька… Все это разложено на пассажирском сиденье. Походный вариант шведского стола. Но в начале, после первой, — ломоть хлеба. Черного, ароматного. Я у распахнутой дверцы, на асфальте. Вжимаю его в ноздри, как эфирную маску. Под водку и гробовую усталость все кажется необычайно шикарным.
Теплая ночь искрится созвездиями. Пересвистываются с подружками озабоченные сверчки. Тянет к поэзии, приключениям. И как по мановению волшебной палочки вдруг:
—Юноша, не хотите с девушкой отдохнуть?
Она мила, но меня в тридцать пять назвать «юношей» — это смело. Смотрю на нее с любопытством. Что дальше? Я никогда еще не связывался с проститутками.
—Почем это все? — робко спрашиваю, оценивая взглядом фактуру.
А там все в порядке. Разве что ножки слегка полноваты.
—У нас прейскурант!
—Так много услуг?
—В пределах разумного.
—То есть?
—Секс, французская любовь.
—Миньет?
Она поморщилась. Мой лексикон ее покоробил.
—А цены?
—Смотря, что ты хочешь. Секс — двадцать долларов, лямур а ля Франс — в два раза меньше. Оплата почасовая.
Почувствовав мою заинтересованность, девушка отбросила излишнюю щепетильность и перешла на «ты». Ее деловитость в интимных вопросах меня позабавила. В тон ей, куражась, спросил:
—А в попу, например. Это как?
Думал, смутится. Ничуть!
—Сорок долларов, — ответила, чуть помолчав. — Но в машине я этим заниматься не стану.
—Гигиена?
—Что-то вроде того.
—А если с презервативом?
Она посмотрела на меня, как на малолетнего недоумка:
—Без презерватива мы вообще не работаем!
Вообще, разговор меня веселил. Барьеры приличий, ужимки, обычно сопровождающие прелюдию интима, — все это не засоряло нашу беседу.
—На чем остановимся? — спросила, наконец, она строго.
—Как ваше имя, мадемуазель?
—Элеонора.
—То есть — Эля?
—Можно так. Или Нора. Так зовут меня друзья.
—Надеюсь к ним примкнуть. Ну, а я Александр.
—Звучит. Ну, так что?
—Думаю.
—Что-то не сходится?
—Мысль одна стукнула в голову.
—Я уже краснею.
—Эля, я приличный человек!
—Господи, неужели ты хочешь на мне жениться?
—Не будем ставить телегу впереди паровоза. Я предлагаю тебе предсвадебное путешествие!
—К морю?
—Практически.
—То есть вода рядом все-таки будет?
—Ты задаешь слишком много вопросов.
—А можно — еще один?
—Коротко.
—Зачем все откладывать?
—Хочешь сейчас?
—Время — деньги!
—Я очень устал, выпил. Тебе не понравлюсь.
—Ты слишком мнительный, Саша. Я способная.
И правда. Все получилось у нас вовсе не плохо. Тяпнули для знакомства по рюмке, еще по одной. Потом, отдышавшись от дела, оделись, выпили еще, и я окончательно захмелел. Растроганный ее обаянием и сексапильностью, а может быть просто предощущением скуки, ожидавшей меня в пути, я напомнил:
—Так едем?
—А что я буду иметь? — спросила, чуть помолчав.
Я усмехнулся:
—Все у тебя — на деньги. А может, это любовь?
—Предлагаешь — бесплатно?
—Корысть развращает.
—По крайней мере, в ней есть хоть какой-то смысл.
—А в любви?
—Не будем о грустном.
—Уже обожглась?
—Ты отклоняешься от темы.
—А тема у нас?
—Коммерция. Слыхал ведь, наверное: сначала деньги, а потом стулья!
—У нас два-три дня. Учти: я оптовый покупатель.
—Скинем немного.
—В пределах разумного?
—У тебя хорошая память.
—Договорились.
—Во сколько оплытие?
—Думаю, в шесть. Может, чуть позже.
—Так рано?
—Я жаворонок.
Она разочарованно вздохнула:
—А я сова. Выходит, мы разные. А ты говоришь, любовь…
Цок-цок, и ее каблучки затихли в ночи. Пригубив последнюю, забрался на спальник и забыл обо всем почти сразу.

2. Маленький сюр в ре-миноре

Море, солнце и пальмы. Белый рояль и смуглый мэтр Питерсон. Он стар, он еле передвигается по сцене. Но за клавишами возраст уже не имеет никакого значения. Настоящий художник не стареет душой. В воздухе, прокуренном ароматами юга, плавают жизнеутверждающие аккорды регтайма. Все танцуют: дамы в белых бальных платьях, их кавалеры в черных смокингах. Я в стороне у одной из колонн, подпирающих летний дворец. Услужливые гарсоны с подносами лавируют между изысканной публикой:
—Еще шампанского? Виски? Коньяк?
Прибывают все новые гости. «Мерседесы», «Хонды» и «Линкольны». Нарядные лакеи почтительно распахивают задние дверцы перед очередной звездой или кошельком. Но что это? Кто? Знакомая личность! Да это же Лобачев Игорь, мой одноклассник! Сидели на соседних партах. Едва протискиваюсь к нему сквозь толпу поклонников и поклонниц:
—Гарик! Как жизнь?
—Да вот, — роняет он, — как-то так.
Застенчив, как девочка, чуть не краснеет. А на груди — целый иконостас. Целая история моего поколения, которая меня лично не коснулась никак. Тут и Афган, и Чечня, и золотая, на ленточке, медаль Олимпийского чемпиона по самбо. Когда-то, еще в 10-м классе, я уложил его на пол приемом французской борьбы, показанном мне отцом. Но это был только случай, а он из случая выстроил жизнь. Стал лучшим!
—Послушай, когда ты успел?!
Он только улыбался в ответ. Успел, мол. Старался!
А вон и еще один. Вместе учились в медицинском. Я это бросил на полпути, а он дотянул и стал главным врачом известной больницы. Больше того — депутатом гордумы. Политиком! Элитой, так скажем. Мелькает в телевизоре, красуется на светских раутах. Степенный, с аккуратной бородкой и усиками. Чем он выделялся из нас, молодых, самонадеянных сумасбродов? Ничем. Мышь серая, библиотечный сучок. Кто б мог подумать?
Господи, кого я вижу! Из кареты, запряженной в тройку белогривых красавцев, под ручку с каким-то старым хмырем является миру она. Супруга моя бывшая! Колье бриллиантовое на шее, все пальцы в перстнях. Пристроилась, наконец, горемыка. Нашла свое счастье. Встретились взглядами. У нее он довольный-довольный. Теперь она дама светская. Ну, что, мол, выкусил, голодранец! Я, было, даже состроил в ответ какую-то уж чересчур безразличную рожу. Но в этот момент кто-то сзади схватил меня за локоть и поволок в сторону:
—Саня! Ты ль это, старик? Сколько зим!
Сорокин. Тоже сокурсник, но уже по филфаку. Я слышал, у него свой театр. Пробился и он ближе к солнцу!
—Ты писал что-то вроде. Опубликовался уже? Нет? Рискуешь, старик. А я вот уже протолкнул три своих пьесы.
—О чем?
—Какая разница? Время Толстого с его неподъемными эпопеями давно ушло. И в психологии, как Достоевский, копаться теперь никто не будет. Некогда! Бобосы заколачивать нужно. Вот в чем, старик, идеология эпохи!
—И все таки? Не о ****е же ты пишешь.
—Да, в общем-то, Саня, о ней. А что еще может идти у нас нарасхват? Страна ж дураков, старик! Только порнуха. Ну, кровушка еще какая-нибудь: Чейз, Чандлер…
—Страна дураков, — я усмехнулся, — а ты себя сам к кому относишь?
—К ним же. К ним же, старик. Говорю тебе без стеснения и без всякой позы. А кто я еще, если до сих пор не уехал в какой-нибудь Берн или Сан-Франциско?
—Тебя там ждут?
—Очень!
Он рассмеялся и серьезно добавил:
—Но с большими деньгами. Примерно такими, как у тех, — он кивнул в сторону двух простоватых с виду дяденек, окруженных спортивными шкафами в черных очках.
—А это?
—А это, старик, наши нефть и газ, заводы и фабрики, поезда, пароходы, дороги и прочая, прочая, профуканное государством Российским. Это большие люди, Саня. Те, кого ради мы живем.
—Ну, я бы о себе так не сказал.
—Не тешься самообманом, старик. Все в нашей жизни заточено под эту публику. Начиная от уборщицы в каком-нибудь загородном особняке и заканчивая конституцией с президентом. Я ж говорю тебе, Саня, — дурильник!
—И это слова человека, обласканного властью…
—Ты хочешь сказать, что я лицемер? Что ж, может, и так. А что делать? Правдой мы часто огорчаем друг друга. Тебе нравится, старик, когда тебя огорчают? Вот и мне — нет. И мэру не нравится, и губернатору, и президенту. Любому, от кого ты зависишь! Вот потому все и врут.
—А в Берне и Сан-Франциско не так?
—Уверен, что точно так же. Может быть, даже хуже. Но знаешь же: хорошо, где нас нет. Людям нравятся сказки. Поэтому, в общем, мы и путешествуем. По странам, планетам, своим собственным, внутренним, мирам. Ищем, где нам уютней.
—Тебе, значит, — там? Ниже пояса?
Сорокин развел руками. И вдруг рассмеялся:
—А тебе что — не нравится хлеб с маслом? Будь проще, старик. По-моему, ты слишком мудришь. Булгаков — наивный мечтатель. Рукописи горят. Горят еще как! Несть числа примерам в истории. Писать в стол — все равно, что в мусорное ведро. Пиши для народа! Только тогда ты станешь публичным и обеспеченным человеком. Да, придется напрячься, поломать себя. Порой и наступить, как сказал поэт, на горло собственной песне!
—То есть хлеб и зрелища?
—Вот-вот.
Стало скучно. Скучновато. Тоскливо как-то. На этой ярмарке чужого тщеславия я чувствовал себя абсолютным нулем. Неудачником, сирой птахой, нечаянно запорхнувшей в стаю расфуфыренных, сытых павлинов! Потянуло к теплу. К чему-то более вдохновляющему. И вдруг появилась она. Ни на кого не похожая, почти неземная. И сразу затмила собой все вокруг, словно Жар-птица. Исчезли пальмы, море, все остальное. А может быть, и не вдруг, а потому что я этого очень хотел. Да, так, пожалуй. Мало ли что преподносит нам одиночество!
Мы растворили друг друга в проникновенных словах и поцелуях. Тишина и нега наполняли пространство инстинкта. Хотелось, чтобы эта сказочная милость длилась вечно. Но тут:
—Тук-тук-тук.
Сначала я даже не понял, что это. Подумалось, ветер, а может быть, дождь стучит по подоконнику. Она лишь ничего не замечала. Навалившись на меня своей мягкой, горячей грудью, она касалась влажными губами моих щек и губ и нашептывала что-то ласковое. Но опять:
—Тук-тук-тук...
Противно, назойливо.
—Кто это может быть? — наконец, встрепенулась, отпрянув. Вскочила с постели, прикрылась платьем.
Подумалось вдруг: жена! И, следом, с досадой: какого черта? Я уже второй год в разводе! И все же вскочил. Открыл глаза.
Ни пальм, ни моря. Вообще ничего, что бы, хоть чем-то напоминало, сказку. Одно только солнце. Как лампа забытого киношниками «юпитера», оно сияло за запотевшим стеклом. И кто-то по-прежнему упрямо долбил:
—Тук-тук-тук!
Ну, просто ломал дверь кабины.
Я перевалился на другой бок и прямо со спальника отжал ручку и толкнул от себя дверь.
В проеме показалось чье-то лицо.
—Привет!
Призраки сновидений еще смущали сознание былым обаянием. Я даже не сразу нашел, что ответить. И только, собравшись, промямлил:
—Привет! — стараясь скрыть недоумение и досаду.
—Уже седьмой час, жаворонок, — заулыбалась мне Реальность. — Ты не забыл еще, как меня зовут?

3. Над правым берегом безоблачное небо

До Новочеркасска — километров шестьсот. Ерунда, в общем. К вечеру я рассчитывал быть на месте. Перед Камышином шоссе качнулось влево, и сразу рухнуло вниз, к реке. Она тянулась за мной, как хвост, от самого Саратова, лишь изредка пропадая из вида за ветвистыми шевелюрами холмов. Не такая широкая, как дома, но все же своя. Привычная до последней волны. И что-то вдруг накатило на сердце. Бывает такое, когда на чужбине повстречаешь земляка. На родине он вроде бы — ни к чему. Вроде как пятая нога собаке. Но тут… Я даже сглотнул набежавшую ненароком слезу. И понеслось, понеслось потихоньку:
Издалека долго
Течет река Волга,
Течет моя Волга,
Конца и края нет.
Хорошая песня в дороге — что вобла к кружке пива или засоленный груздь к запотевшей от холода стопочке. Можно и без, но будет уже не то. Без праздника и размаха. А как убедить себя иначе, что пока еще все в порядке? Что ни куплет, то светлее и легче на сердце. И даже колеса, казалось, крутиться стали быстрей. Начал вполголоса, но, разойдясь, уже орал, заглушая гулко рокочущий дизель.
Сказала мать: «Бывает все сынок.
Быть может, ты устанешь от дорог.
Когда домой придешь в конце пути
Свои ладони в Волгу опусти».
Порой это звучало почти пророчески, потому что на крутых подъемах моя малохольная техника сдавала совсем. Иногда мне чудилось, что мы даже не едем, а тихо плывем рядом со стайками сухогрузов, едва различимых на далеком фарватере.
Мы — это я уже не один. На спальнике — спутница, арендованная накануне в невесты. Утомленная ночной чехардой, обычной в ее бесприютном ремесле, она заснула почти сразу, попросив не тревожить ее пока, хотя бы час.
—Хороший у тебя голос, — откликнулась она.
И, сладко зевнув, добавила:
—Громкий. Я думала, что посплю еще немного.
—Прости, забылся.
—Еще с полчаса?
—Да спи ты! Не буду я больше петь.
—Ну, если что, разбудишь, — отключаясь, промямлила она.
Если что — это да, подумал я. И почему-то вспомнил о бывшей супруге. Ту, «если что», я бы будить не рискнул. Это – скандал! Ответственная была дама в этом смысле. Шибко продуманная. Не знаю, как остальных, но меня она все время держала на дистанции, как будто боялась переборщить. Дать больше, чем я, по ее мнению, заслуживал. Как не отметить тут преимущества свободной любви, даже продажной? Здесь все, по крайней мере, честней. И короче. Без долгих и мучительных предисловий, переживаний и слез. Выбор огромен. Бери, кого хочешь, хоть королеву красоты. Предел даже самому изысканному желанию устанавливает только сумма. Любая крепость сдается без боя на милость монеты. Распахивает перед тобой во всей наготе свои сокровенные рельефы и совершенно убойно, как Гратиска в картине Феллини, журчит:
—Угощайтесь!
Ну, разве не прелесть?
Сближаясь с женщинами, мы не ищем проблем. Как не стремимся к похмелью, вскрывая бутылку водки. И женщины тоже не ищут никаких гадостей, сближаясь с нами. А как же иначе? Мы ж все оптимисты! Хотя потом почему-то почти всегда оказывается, что все же не очень мудрые.
Программа «свадебного» путешествия была еще не ясна. Я, правда, пока и не грузил себя по этому поводу. Война план покажет сама. Но грезилось что-нибудь романтическое. Близость женщины, которую хочется затащить в постель, склоняет к сказкам. Ведь каждый из нас неотразим. И даже сапожник верит всерьез, что любая принцесса, увидев его, сразу же потеряет голову. Стоит лишь свистнуть!
А может быть, к морю? Новочеркасск, Азов, — это же рядом. На денек. Какой-нибудь дикий пляж, морская волна. Когда же я, черт, последний раз влюблялся?!
Ах, да. Конечно. Я ж на работе. Почти фронтовой заказ.
—Все срочно, ты понял? — внушал заказчик. — День — туда, день обратно. Аллюр — четыре креста!
А ехать — почти полторы тысячи верст в один конец.
—Я не успею.
—Должен!
—А если сломаюсь?
—Еще один день. Потом — неустойка.
—Круто у вас.
—За что и платим.
Я был другого мнения насчет оплаты, но промолчал. С деньгами у меня тоже роман пока не из самых счастливых.
Она сопела за моей спиной и чему-то улыбалась во сне счастливо и безмятежно. Печать профессионального греха нисколько не опошляла облик Марии Магдалины. Оглянувшись, я даже умилился. Ну, проститутка, и что? Едва ли, это исчерпывающая характеристика для женщины. Все мы чего-то ищем и чем-то пользуемся. А чем мы можем пользоваться? Да тем в основном, что лучше всего получается.
Да, к морю, к поэзии! Пусть будет так. Плевать мне на все неустойки и затраты. Найдусь. В конце концов, я свободный художник! К тому же, одинокий и сирый, как волк.
Немножко взгустнув, я снова подумал о море. О Норе, студенте из одного рассказа Куприна, который пытался направить на путь истинный заблудшую на панели юную душу. Вообще меня понесло, черт знает куда. И тут:
—Эй-эй-эй-эй!
Встревоженный чей-то окрик.
Я сразу не понял, что это. Потом заметил. Какой-то чудак. Мы лезли в гору, а он бежал вниз по противоположной стороне шоссе, навстречу нам. Вырисовывал в воздухе рукой большие круги, как бы имитируя колесо, и орал во все горло:
—Эй! Эй-эй-эй!
Судя по его отчаянным жестам, что-то стряслось. Жесты его красноречивы. Неужели прокол? Вот радость-то — сворачивать старые гайки…
Свернул на обочину, остановился. Прошелся вокруг — ничего. Колеса в порядке. Заглянул под машину. Как будто бы ничего. Я озадаченно поднял голову.
—Здравствуйте, — подскочив, выпалил незнакомец. — У вас из-под колеса что-то вылетело. Железка какая-то.
Я обошел грузовик еще раз и снова ничего не заметил.
—А вы внимательно просмотрели?
—Как будто…
—Ну, слава богу! — облегченно выдохнул он.
Лет двадцать ему, может, чуть больше. Рубаха навыпуск, трико с дыркой на правом колене, какие-то тапочки.
—Я здесь в кафе, поблизости, работаю, — пояснил он, махнув рукой в сторону вагончика, притулившийся у склона холма. — Вышел покурить. Смотрю…
—Да нет, все в порядке. Наверное, показалось.
—Наверное. А я испугался. Дорога — ведь знаете. Здесь — глаз да глаз!
Я с благодарностью протянул ему руку. Тот отмахнулся:
—Не за что. Люди должны помогать друг другу. А то вчера здесь у нас было дело. «КамАЗ» ехал, сзади — «Волга». Рессора, что ли, у грузовика лопнула или что-то еще, но осколок влетел «Волге» прямо в лобовое стекло.
—Н-да… , — представил я с дрожью.
—И я вот к тому, — вздохнул паренек. — «Скорую» пришлось вызывать, один труп. Потому, может, и стал таким подозрительным.
—Ладно, счастливо.
—Счастливо. Извините уж.
—Ничего
Мы разошлись. Я взялся за ручку дверцы, открыл кабину. Вдруг за спиной:
—Минуточку!
Я обернулся.
—Вы что-нибудь слышали о торговой сети «Эльдорадо»?
Название на слуху. Оставалось только кивнуть. И тут же насторожиться по поводу возникновения столь неожиданной темы.
—Мне просто хотелось бы загладить перед вами свою вину, — пояснил он.
—Вину?
—Ну, все-таки задержал, отнял время. Просто у меня есть возможность компенсировать это. Я подрабатываю в «Эльдорадо». У нас благотворительная акция, разыгрываются призы.
Заметив, как скисла моя физиономия, он духом не пал.
— Хорошие, кстати, призы, — сказал, доверительно снизив голос. — На днях один человек у нас выиграл плазменный телевизор.
И тут же достал из кармана рубахи пачку лотерейных билетов, похожих на жевательные пластинки.
Раскинул их веером и сунул мне:
—Попробуйте! Может быть, и вам повезет.
Простое, деревенское лицо, невинный взгляд. Если бы не затрапезный вид уличного хулигана, я б мог подумать, что передо мной альтруист, простодыра. Из тех, кто, говорят, водился на Руси при царе Горохе.
—Спасибо, я не играю в азартные игры, — отрезал я холодно.
—Ну, почему же азартные? — ничуть не смутился он. — У нас все по-честному. Обычная лотерея.
А ловко он меня остановил, сообразил, рассеянно улыбнувшись. Чего только не придумают, козлы!
—Не убедил я вас? — скис он, наконец.
—У меня твердые принципы.
—А можно я? — послышалось вдруг.
Я обернулся. Сзади, потягиваясь после сна, стояла Нора.

4. В сетях «Эльдорадо»

Есть люди, которым по барабану все науки. Предостерегать их бессмысленно. Они, как и все, знают все про бесплатный сыр. Может, и обжигались не раз. И все-таки лезут, лезут напропалую, ибо халява для некоторых это — диагноз!
Часть разговора барышня, видимо, уже слышала.
—У меня счастливая рука, — сообщила она, прикрывая ладошкой зевоту. — Я тоже хочу плазменный телевизор!
Я чуть придавил носком ей туфлю:
—Нам надо спешить!
—Да все ж это мигом! — ожил паренек.
Нора обернулась ко мне с лукавой мольбой:
—Мигом, Саша!
В ответ я незаметно ущипнул ее за задницу:
—Ждать не буду!
Лисица, однако, оказалась не из робких:
—Я же сказала «мигом». Мы будем ссориться?
Выудила из руки у паренька один билетик, развернула его и радостно вскрикнула:
—Ва-у!
Глаза ее засверкали. В восторге она даже выбила ножками на асфальте какую-то незамысловатую дробь.
—Телевизор? — заулыбался парень.
Мотнула головкой:
—Видеокамера. Но все равно хорошо.
—Я ж говорил, — он обратился ко мне, — у нас все по-честному!
—Чего мы ждем? — заерзала кукла.
—А все, — заулыбался снова искуситель. — Распишитесь и получите выигрыш.
—Расписываться-то зачем?
—Бухгалтерия! С бумажками у нас строго.
—И где это все?
—Вон, — махнул рукой паренек. — В кафе нашем.
—Вперед! — скомандовала Нора.
Ну, про кафе он, конечно, загнул. Вообще, это был просто строительный вагончик, приспособленный под небольшой общепит. Под навесом, прикрытом от солнца маскировочной сеткой, дымился мангал, стояли пара столиков, стулья. Обыкновенный фанерный щиток у обочины скромненько предлагал:
Чай
Кофе
Так, внешне, все выглядело более-менее. Правда, пока я ждал, остановился всего один, на вазовской белой «шестерке». А ждать пришлось долго: минут двадцать-тридцать. Если бы не моя закалка в хождении по магазинам и рынкам в качестве немого статиста, приобретенная еще в браке, я бы, ей-богу, сорвался. Плюнул на все и уехал. Но, связываясь женщиной, к которой тянет, теряешь инициативу. Это какая-то магия пола. Дурман.
—Сколько можно?! — вспылил я, когда она, наконец, появилась.
—Саша, — выпалила та, собравшись, — нужна помощь!
Щеки ее лоснилась, как медный таз, отполированный пастой ГОИ.
—Выигрыш не можешь донести или чем еще загрузили?
—Смешно? — нахмурилась она. — А мне не до смеха. Попала я, Саша. Давай, помогай!
Глаза у нее стали мокнуть.
—Ты понимаешь, развели, как последнюю дуру!
—Что ж, я пытался предупредить.
—Чуть ногу мне не отдавил своей лапой. Но делать-то что теперь? Что мне делать? Я просадила уже почти все свои деньги!
—А камеры нет.
—Ох, дура…
История, которую вкратце поведала девушка, была скучна и предсказуема, как столетний анекдот. Пока наш знакомый искал соответствующую бумажку для подписи, в вагончике появился еще один посетитель. Он заказал
себе какой-то салат и кофе. И тоже не отказался сыграть. И выиграл.
—И надо же, Саша, — искренне удивлялась она, — ты даже не можешь представить что!
—Почему ж? Догадываюсь. И знаю даже, что было дальше: в наличии оказалась только одна видеокамера. Вам предложили ее разыграть. То есть рискнуть еще раз. Только уже на конкретные деньги. С чего ты, кстати, решила, что у тебя их окажется больше, чем у твоего соперника? Может, он Крез.
Пожала плечами.
—У меня было пятьдесят долларов.
—Целое состояние… А у него?
—Чуть больше. Если ты мне дашь те три штуки, что обещал, я выиграю. Камера будет моей. Все остальное тоже.
—Держи карман шире!
—Не веришь?
—Нет.
—Но ты же все равно отдашь мне эти деньги.
—Отдам.
—Когда?
—Когда ты их заработаешь.
—Ну, ты и жук! — бросила она зло. — За кого ты меня принимаешь? Думаешь, шлюха? Никто я, по-твоему?!
—Я так далеко не захожу в своих домыслах. Мне жаль тебя просто.
—А вот это не надо. Я пока, слава Богу, в жалости ничьей не нуждаюсь.
—То есть со мной ты поехала лишь для того, чтобы, как следует, накормить вот тех мужиков?
Краем глаза я заметил, что за нами уже наблюдают. В дверях вагончика покуривали Эй-эй-эй и водитель «2106». Первый при этом, как лицо, якобы, незаинтересованное, разыгрывал равнодушие. Он поглядывал в сторону и пускал дым колечками. Второй же, напротив, покусывал губу и нервно притопывал ногой.
—Твой соперник?
—Ну да.
Он так искусно разыгрывал переживание, что оставалось только признать: артист! Сидел, поди, в засаде, за каким-нибудь холмом, ждал сигнала.
—Босяк этот с драным коленом звонил куда-нибудь?
—Вроде нет.
—А сколько там вообще людей? — спросил, пытаясь оценить наши силы.
—Трое. Вон, у мангала, еще один.
—Ну, ясно. Он и вызвал подмогу, когда увидел, что тебя зацепили. Связь сотовая — вездесуща!
—Ребята, — окликнул нас водитель «06», нетерпеливо демонстрируя руку с часами, — вы там быстрее решайте чего-нибудь, а то мне пора ехать!
—Ну, что? — запаниковала Нора. — По правилам, тот, кто отказывается от игры, не получает ничего!
—Ты и так ничего не получишь.
Я взял ее за локоть и потянул к машине:
—Поехали! Нам здесь все равно ничего не обломится.
—Может, морду набить им?
—Ты сначала посмотри на их морды. На ракете не облетишь за три дня. Порвут обоих, как туалетную бумагу на соответствующем месте. Сматываемся! Целее будем.
Задумалась. И вдруг процедила:
—Уж дудки! Я так не могу. Не надо мне камеру, но деньги свои я верну!
—Есть план?
—Интуиция. Дай мне хотя бы пару штук? Для затравки. У меня все получится.
—Ребят, — снова донеслось от вагончика, — скоро вы?
—Ну, Саша, выручи, не томи! За мной потом не заржавеет. Тут дело даже не в деньгах, — в принципе! У меня, правда, легкая рука, Саша. Хотя бы полторы штуки? Пожалуйста! Клянусь, ты не разочаруешься во мне!
Она говорила столь проникновенно и убедительно, что я утратил часть скепсиса.
—Черт с тобой, — буркнул, сдавшись. — Знаю, делаю глупость, но пусть. Полторы штуки, не больше! Условие только одно: если влетишь, ты больше не добьешься от меня ни копейки! Устраивает?
—Давай тогда две! А то уж получится, что я с тобой сошлась совсем задаром. Лучше, конечно, три, чтобы все по-честному. Договорились же. Чего ты уставился? Я не побрезгую.
—Хочу угадать: кто у тебя в родне был цыган.
Она рассмеялась:
—Не жадничай. Мужчинам это не идет.
—Вот три «пятихатки».
Прищурилась:
—Все?
—Обойдешься.
—Ладно, — фыркнула, — гони свою мелочь. Дождись меня только, жмот!
—Что-о?! — вскипел, было, я.
Но она уже скрылась.
Я сел в машину и закурил. Мысли теснились одна мрачнее другой. Чего она там задумала? Времени не считал, но терпение лопнуло очень скоро. Ну, дурак! Зацепил забаву… Романтики захотелось. На одной обжегся — взялся за другую. А она — просто копия. Весь интеллект — между ног…
Минут через двадцать я был готов придушить эту безмозглую заразу. Под угрозой все мои планы! А может, действительно: баба — с воза? Деньги? Да, жалко. Можно было и на более полезное дело пустить. Но ведь все равно пропадут. А если на этом не кончится? А если за ней и меня потянут? Наобещает, идиотка, что-нибудь и мое. Вот будет весело, если и сам уйду отсюда пешком…
Возможность показалась мне весьма вероятной и сразу поставила крест всем сомнениям. Я подхватил со спальника ее спортивную сумку с барахлом и распахнул пассажирскую дверь. Мгновение — и выбросил бы! Но тут послышался торопливый стук каблучков.
—Трогай, Саня! Быстрей! — закричала она, запрыгивая в кабину. — Чего рот раззявил? Мотаем отсюда!
Большим пальцем я послушно вдавил в панель кнопку стартера. Раздался щелчок втягивающего устройства, но двигатель не провернулся. Так у меня уже частенько случалось, не разобрался еще — почему.
—Быстрее, быстрей! — кипятилась Нора.
Рукой, уже подрагивающей от туманных предчувствий, я снова шарахнул по стартеру. Немного поупрямившись, двигатель все же уркнул и деловито зафыркал поршнями. Нора вжалась в сиденье. В левой руке у нее аппетитно дымился на шампурах целый букет обжаренных на углях кусочков баранины. С шеи, на тоненькой черной лямочке, свисала маленькая видеокамера фирмы «Panasonic».

5. По следам лихой одесситки
Мы драпали.  Для техники, которая была под седлом, это сказано громко, и все же, когда перевалили через перевал и покатились с горки, рыдван мой до того разошелся, что временами приходилось его даже приструнивать тормозами и коробкой передач, иначе бы от вибрации просто отстегнулись колеса. Даже сотня для этой кобылы всегда была большим испытанием.
Первые минут десять мы оба молчали.
—Ну! — наконец, потребовал я, прервав напряженную паузу.
—Что «ну»? — насупилась сразу.
Вид у нее был, как у шкодливого котенка, сорвавшего со стола чужой кусок мяса.
—Скажи что-нибудь.
—А что говорить?
—Лучше правду. А то мы мчимся, будто от кого-то  бежим. Может, зря?
—Может, и зря. Но знаешь ведь поговорку.
—Про береженого? Знаю. Короче, наворотила делов.  Они хоть там живы?
—Бог миловал. Но жизни ребят я немножечко поучила. Нельзя же всех людей держать за лохов. Забыли видно, что приключается иногда на хитрый зад.
—И что,  интересно, ты умудрилась вставить в их попы?
—Да так, — отмахнулась она.
—Не юли. Мне действительно интересно. А то ведь и другая поговорка есть.
—Как аукнется?
—Именно, Так что выкладывай! Мы теперь в одной связке. Буду хоть в курсе, за что достанется на орехи.
—Поднажми лучше. Тебе любопытно, что я вставила им? Кочергу.
—Что?
—Железячку такую из печки золу выгребать. В общем, фора — у нас. Не зевай только, дави на педаль! Тогда некому будет нам раздавать, эти орехи.
История, которую она  поведала, была похожа на сказку. Чего только не выкинешь, будучи  припертым к стенке. Потеряв все деньги и осознав, наконец, что эти милые мальчики ее просто разводят, девушка вступила на скользкую тропинку гоп-стопа. Невинная с виду, беззащитная, казалось бы,  а такой фортель. Практически — анекдот.
—Красиво все получилось, — улыбаясь, вспоминала она. — Сама не ожидала даже. Я попросила камеру в руки,  те мне ее дали.
—Как дали?
—Так, дали, и все. Почему бы  и нет? Я что, не имею  права пощупать товар? Ну, в общем, взяла я эту штучку и вышла с ней из вагона.
—Они тебя выпустили?
—Я, между прочим, деньги им уже кое-какие дала. Колечко еще обещала поставить на кон. Вот это, — она продемонстрировала мне безымянный палец на правой руке. — Один изумруд чего стоит! Ну, захотелось мне снять что-нибудь на природе. А вдруг не работает штучка?  Я ведь и вышла-то всего на минутку.
—И  не вернулась!
—Как видишь.
—А два здоровых мужика тебе радостно помахали ручкой.
—Три.
—Что три?
—Три мужика. Я же говорила тебе. Один еще — повар. У мангала крутился. Наверное, они на него и положились. А что, парень здоровый: присмотрит, мол,  за мной,  если что.
—Присмотрел?
Она захихикала:
—Я за ним присмотрела. В свою камеру. Дай, говорю, я тебя сниму. Парень ты видный!
—Клюнул?
—Удивляюсь я, вообще, вам, мужикам. Чуть баба с лаской, — все, пиши пропало. Глазки плывут, ушки раскидываются, как лопухи. Хочешь, вешай лапшу, хочешь, просто смейся. Вы же, как дети, вами нужно управлять!
—Как?
—А так, чтобы вы этого не замечали. Иначе кусаться будете, нервы портить себе и другим. Вот захотел ты, скажем, выпить пива с друзьями, а я тебя — в постель. Мол, тоже соскучилась. И повар этот: доволен, лыбится в объектив. Никулин, нет, Бенни Хилл! Ты, говорю, колпак бы надел. Для правды жизни. Хохоту было. Думали, поди: пусть потешится напоследок. Нравятся мужикам бабы-дуры. Но что в результате? Парень действительно пошел за колпаком. В вагончик, к приятелям. На что я и рассчитывала.
—А дальше?
—А дальше все, привет! — засмеялась она. — В дверях — кочерга, на окнах железные решетки.
—Опять ты со своей кочергой. Откуда она?
—Валялась возле мангала. Сначала думала огреть ей  кого-нибудь, а потом  в петли всунула вместо замка. Так, решила, надежней.
—Повезло ребятам…
—А что, и огрела бы!
—Да я не об этом.
—И что? Спасибо еще скажут. Все равно ведь посадят рано или поздно, а так хоть какая-то практика на будущее.
—А шашлыки зачем взяла?
Рассмеялась:
—С утра во рту ни крошки. И потом: я же им заплатила уже кое-что. А я не люблю выкидывать деньги на ветер.
Закручено было лихо. Но, вместе с тем, совершенно отчетливым стало одно: спокойной жизни пришел конец.
—Открой бардачок!
—Зачем?
—Там «Атлас».
—В города играть будем?
—В кошки-мышки. Для начала попробуем соскользнуть с трассы!
—Думаешь, погонятся?
—А ты как думаешь? 
—Вообще-то, я их хорошо заперла.  Стены только если сломают.
—Или позвонят кому-нибудь. Заодно и машину опишут. Машинка у меня приметная, а дорога одна. У них, кстати, «шестерка», бегает быстро. Никакая фора не поможет. Как ты, не хочешь с ними встретиться еще раз?
Поморщилась:
—Что предлагаешь?
—В карту смотри. Страница сто пятьдесят первая, — подсказал я, чтобы ускорить процесс, — там этикетка пивная заложена.
—А что смотреть?
—Какой-нибудь перекресток поблизости.
Зашелестели страницы. Наконец, она облегченно воскликнула:
—Есть!
—Что там?
—Дорога.
—Какая дорога?
—Маленькая. Наверное, вон та, — она вытянула руку вперед и нетерпеливо затеребила пальчиками.
Внизу, под холмом, километрах в трех от нас, действительно показался перекресток с каким-то второстепенным проселком.
—Нам — направо, — напомнил я. — Посмотри: Волгоград можно объехать?
Она беспомощно всплеснула руками:
—Не разбираюсь я в этой географии! Но другого перекрестка поблизости все равно больше нет.
Через несколько минут, чтобы не искушать судьбу,  я свернул с трассы и, проклиная себя и ее, на чем свет,  устремился, черт знает куда.

6. В тихом омуте

От поворота мы отмахали уже верст пятьдесят. И ничего. Никаких приключений. Где те знаменитые погони, крутые наезды, гоп-стопы, забросанные ветками изуродованные тела? Где Голливуд, «Оскар»? Ни даже приметы! Куда ни глянь, только поля, засеянная до горизонта арбузами и кочанной капустой, да та же дорога, пустынная и, казалось, отринутая всеми, словно казанская сирота. За час почти навстречу попались всего две машины, одна обогнала. Глушь, словом.
Нора сидела рядом. Молчала, роняя иногда на грудь подкошенную дремой головку. Я больше не допекал ее никакими вопросами. Смысл? Что сделано, то сделано. Иллюзий по поводу исхода возможной встречи я не питал. Достанется всем по полной. Ну, доведу я ее до истерики. Что изменится? Много ль мы добиваемся, сжигая друг другу нервы? Пусть спит. Разберемся по ходу дела. К тому же, и разбираться-то придется едва ли. Дорог много. Попробуй теперь — найди, угадай. Жизнь продолжается, господа!
—О-ох, — зевнула, очнувшись, спутница. — Кушать хочется!
Взглянула на шашлык, благоразумно уложенный на панели в протянутый мной пакет из целлофана.
—Чего я на них смотрю?
И вытянула себе один шампур.
—Будешь? — кивнула мне, набив мясом полный рот. — Пока совсем не остыли.
Мотнул головой. Есть не хотелось.
—Я бы еще чего-нибудь выпила.
—Минералка, чай?
Она потянулась и томно вздохнула:
—Водки бы лучше!
—Водки?
—Рюмочку бы хотя бы.
—Нервишки пошаливают?
Фыркнула:
—Вот еще! Просто — для аппетита. Чего мне переживать? В конце концов, ничего особенного не случилось.
—Неужели?
—А что?
—Совсем ничего?
—Ну, разве что поехали другой дорогой.
—Действительно,— хмыкнул я. — Что нам? Для бешеной собаки семь верст — не крюк!
—Ты что имеешь в виду? — спросила она, сузив глазки. — Бешеная собака — это кто?
Я усмехнулся:
—Получается, я. По твоей, правда, милости.
Она положила мне на плечо горячую ладошку:
—Прости. Я исправлюсь.
Ладонь ее соскользнула с плеча и протиснулась мне под трико:
—Хочешь, прямо сейчас?
Я отстранил ее руку.
—Не хочешь? — искренне удивилась она. — Уже разонравилась?
—Нора…
Я посмотрел на нее с шутливой укоризной.
—Обиделся? — она блудливо заулыбалась. — А я хочу!
—Давай хоть отъедем подальше, — снова отстранил я ее руку. — Мало ли…
Последовал разочарованный вздох:
—Ты в армии служил? — спросила она, помолчав.
—Ну.
—Что «ну»? Служил или нет?
—Служил.
—В стройбате, наверное.
—С чего ты так решила?
—Уж больно пугливый.
—Откуда такие познания про стройбат?
—Не важно. Меня просто раздражает, когда люди зацикливаются на прошлом. Было — и нет. Чего постоянно об этом думать? Может быть, ты мазохист?
—Скорее философ.
—Да? А вот я обыкновенная баба. И все же давно поняла, что с прошлым надо расставаться легко.
—С любым прошлым?
—С любым. А с тем, которое мешает жить в настоящем, тем более. Даже если ты в чем-то неправ, ушел, — все, с концами. Забудь и вычеркни! Жизнь не заканчивается на чем-то одном. Хорошее оно или плохое — все равно. Надоели тебе туфли — выбрось. Купи новые!
—А человек?
—О чем ты?
—Друг, муж, любовник. Как с ними?
—Какая разница?
—Главное в жизни — ты сам. Не уяснишь этого, будешь постоянно размениваться на других, — тебе крышка! Вот, скажем, отец моего бывшего мужа. Журналист, умница, а всю жизнь проработал на каких-то заводах и стройках. Все для детей, для жены. Хотелось побольше заработать. И чем это кончилось? «Ты неудачник!» — смеются они ему теперь в лицо.
—Жестоко.
—Подло. Хотя, в общем, правильно. О себе ему надо было думать. Прежде всего — о себе. Тогда бы и дети потом уважали.
—А долго ты была замужем?
—Три месяца.
—Чем же так можно насолить друг другу всего за три месяца?
—Птицу одну не поделили. Сидела на яблоне на даче у родителей. Он говорит: сорока, я — ворона. Ворона, и все!
—Что ж, это веский повод для развода.
—Какой есть. Не люблю, когда со мной спорят.
—А если по делу?
—Не важно. Не люблю просто, и все!
—Трудно ему, похоже, было с тобой.
Она усмехнулась:
—А мне с ним? Лежать на диване и рассуждать о высоких материях может всякий. Ты деньги пойди заработай. Не вшивые копейки, которые тебе платят на службе, а что-то стоящее. Чтобы жизнь действительно оказалась прекрасной!
—Не смог?
Пожала плечами:
—Наверное. А может, просто не захотел. Голова у него золотая, вообще-то. Но всех вас, мужиков, губит нерешительность, лень.
Я бросил в шутку:
—И пьянство!
—Ну, это само собой, — отмахнулась она. — Редко кто живет иначе. Беда в другом. Вы любите плыть по течению, даже если оно вас никуда не несет. Гниете в болоте своих диванов, попоек с друзьями. Если бы не женщины, которые постоянно вас вытаскивают оттуда за уши, вы давно бы снова превратились в обезьян. Причем, самых примитивных, вроде мартышек. И так же таскались бы по помойкам, выковыривая из дерьма остатки чьей-то благополучной жизни.
У меня стали ныть зубы.
—Может быть, сменим пластинку?
—Сам начал.
—Я просто сказал «мало ли…».
—А не надо говорить глупости!
—Ты оптимистка.
—Просто позитивный человек. Мы выиграли, вот что важно.
—Я — тоже?
—Конечно.
—И что же?
—Любовь.
—В каком смысле?
—В простом. Причем, совершенно бесплатно.
—Ну, кое-что я все-таки заплатил.
Она отмахнулась от меня, как от мухи:
—Шашлык стоит больше. Сколько ты мне должен еще? Полторы? Прощаю!
Погладила нежно свой электронный трофей и промурлыкала нежно:
—А меня и это устроит.
—Кино снимать будешь?
—Кино, еще чего-нибудь, — заулыбалась игриво. — Такая профессия — все снимаю!
—Между прочим, — вспомнилось вдруг, — а что это все-таки была за птица?
—Где?
—На даче.
—А, — засмеялась она. — Он все-таки оказался прав. Это действительно была сорока. Но это уже выяснилось потом, когда мы разбежались.
—А не было мысли покаяться?
—Я уже купила себе новые туфли…
—Понимаю.
За разговорами мы перевалили за холм и стали спускаться в низину. То, что я увидел внизу, примерно в километре от нас, меня потрясло.
Профессия дальнобойщика сродни армейской разведке. Быть может всякое. То рак на горе громко свистнет, то вошь кашлянет, иль курица из духовки запоет петухом. Ну, в общем, готовым нужно быть ко всему и всегда. И, тем не менее, я ощутил себя так, как если бы из-под земли передо мной вырос Китеж-город или на землю спустились инопланетяне. Я смотрел и не верил своим глазам. Внизу, перекрывая путь, стояла белая вазовская «шестерка», точь-в-точь такая же, какую я видел недавно у той злополучной придорожной забегаловки.
—Так ты говоришь, прошлого нет? — проронил я, впадая в ступор. — Кочергой его, значит? На замок! Так надежней?
Нора молчала. Ее милое, самоуверенное личико скисало на глазах.
Как они смогли нас опередить? Как нашли? Не представляя совершенно, как вывернуться и уцелеть, я сбросил скорость и, словно кролик, завороженный опасностью, смиренно пополз в пасть к удаву.

7. Синкопы

Бронежилет, автомат на плече. Саркастически скошенный угол рта:
—Куда вы крадетесь, гражданин?
Не знаю, что и ответить.
—Документы!
Лучше уж так, чем просто перо под бок без лишних предисловий. И дружески почти уже выглядит официальный значок «ДПС», пришпиленный к груди мундира.
Интересуюсь, расплываясь, наконец, в дурацкой улыбке:
—А что?
На фоне недавних ожиданий он выглядит приятным малым. Ну, как приятным? Не то, что подарок на день рождения. Но когда хулиган на улице, вместо того, чтобы дать тебе по морде, улыбается и протягивает в знак примирения сигарету, это, конечно, бодрит. Начинаешь верить в полтергейст, пришельцев с других галактик, и немножко даже становишься филантропом.
Вообще, анекдоты про ГАИ начинаются именно так. Как партия в шахматы.
—Чего-нибудь потеряли, — делает он следующий ход, — или боитесь чего?
Мой ход:
—А чего я должен бояться?
Он:
—Вам видней. Обычно побаиваются те, у кого не все в порядке с законом. Вы как с ним?
—Дружу.
—Хорошо дружите?
—Взасос. Практически собутыльники. Могу даже дыхнуть.
—Не стоит. Я так один раз уже заразился гонореей.
—Она не передается воздушно-капельным путем.
—Да? — удивился он. — Неужели это был просто насморк?
—Мне кажется, мы даром теряем время, — сказал я, теряя терпение. — Вам что, не понравились мои документы?
—Мне нравятся женщины, — ответил он, еще раз скосив угол рта. — Вопрос не к документам, а к маршруту. Судя по накладным, вы едете в Новочеркасск. Верно?
—Ну.
—Обычно люди выбирают для этого федеральную трассу.
—Все пути ведут в Рим.
—Возможно. Но существует еще теория вероятности.
—Вот как?
—Ну, я бы, во всяком случае, не стал плутать по проселкам, случись другая возможность. И, уж тем более, подозрительна скорость передвижения. Какие-то черепашьи бега!
—С коробкой что-то. Вторая иногда заедает.
Он заглянул в мои права:
—Это единственная версия, Александр Андреевич?
—Это допрос?
—Просто служба. Но, если хотите, мы вас можем препроводить к настоящему следователю.
—Есть повод?
—Посмотрим. Что у вас в кузове?
Я обогнул машину и расстегнул тент. Инспектор оттянул полу и заглянул внутрь. Кроме двух канистр с соляркой, запаски, буксировочного троса и лопаты у меня там ничего не было.
—Разочаровал? — посочувствовал, сдерживая усмешку.
Он промолчал. Вернулся к кабине. Кивнул на дверцу:
—А там?
Заглянул в каждый угол, даже в наши дорожные сумки. Мы с Норой стояли в стороне и гадали: чего он добивается?
—Может, это от них? — шепнула она, но, перехватив мой недобрый взгляд, больше не задавала вопросов.
В милиции, как и повсюду, разная публика. Ничто не мешает им быть сообщниками кого угодно. Впрочем, я быстро оставил эту версию: на камеру и на коллекцию шашлыка в пакете сержант не отреагировал никак. А может, им здесь просто скучно, подумал я? Ну, что они могут наковырять в этой глуши? Тракториста залетного? Но что с него взять, с голытьбы? Поставило начальство по какому-то плану, и стоят себе, маются, бедолаги, от безделья. А тут я. Ребята с юмором, — почему бы не поразвлечься?
—Что-то где-то пропало? — не удержавшись, ляпнул я наугад.
Он сразу насторожился:
—Вы в курсе?
—Просто предположение. А что, угадал?
—Подозрительная вы личность, Александр Андреевич, — сказал, прищурившись.
—В чем же?
—Скрытничаете. То едете непонятно как, то какие-то намеки.
—И что же вы хотели бы от меня услышать?
—Лучше правду.
—Какую?
—Чистую. Это облегчит вину.
—Она очевидна?
—Судите сами. У меня в машине — оперативная сводка. Цитирую на память: «Разыскивается: Славянская внешность, лет тридцати. Шатен, короткая стрижка, высокий, спортивный, без особых примет».
—Это кто? — спросил я, догадываясь, что вполне подхожу под портрет.
—Многоженец, хулиган, третий год в розыске за уклонение от алиментов и драку с первой женой.
Скучает парень, убеждался я.
—Все, пишу явку с повинной, — рассмеялся в ответ.— Отметьте у себя в протоколе, что — добровольно, без нажима извне.
Глаза у моего собеседника внезапно утратили лукавый блеск и недобро сузились:
—Между прочим, Александр Андреевич, вчера в Саратове ограбили инкассаторов. Ничего не слышали?
—Я вчера не был в Саратове.
—Допустим. Но мимо-то, судя по документам, должны были проехать.
—И что?
—Два трупа, товарищ водитель. Не шуточки. Не говоря уже о деньгах. Так что я вполне могу вас сейчас обоих арестовать и препроводить, куда надо!
—Вот как? И что же вас сдерживает?
—Два обстоятельства.
—Теряюсь в догадках. Неужели дедукция и здравый смысл?
—Нет, Александр Андреевич, — усмехнулся сержант. — Марка машины и улики. Их, к счастью для вас, найти я не смог. Хотя машина очень похожа. Тоже кабина белая, синий тент. Модель подкачала.
—Не та?
Он удрученно цыкнул зубом. Я даже перекрестился:
—Господи, есть же на свете справедливость!
—А что это за зверь, кстати? — поинтересовался инспектор, положив ладонь на короткий капот моего грузовичка. — Откуда? Что-то я такую машину ни разу не встречал.
—Мир полон неожиданностей.
—И все же?
—Индийское производство, дизель, движок «Мерседес».
Услышав про движок, он уважительно кивнул. Протянул мои документы. Но вдруг раздумал:
—А ваша спутница?
—Что?
—У нее документы есть?
—Вы не лишкуете, сержант? Это моя жена.
—Верю. Пару раз я ее уже видел. Правда, с другими мужьями.
Я пропустил мимо ушей его колкость:
—Она за рулем?
—Мы обязаны фиксировать всех, кто проезжает мимо. Приказ, Александр Андреевич. Пол грабителей нам неизвестен. Вам, кстати, она представилась как?
—Нора.
Инспектор удовлетворенно кивнул.
—Ладно, ее мы и так найдем, если потребуется.
Вернул документы:
—Езжайте. Запомните только: модель той машины — «Тойота». Увидите что-либо похожее, обязательно сообщите первому же встречному сотруднику милиции. Опасные люди. Договорились?
—Буду иметь в виду.
—Еще один вопрос, Александр Андреевич. В качестве небольшого предостережения.
—Лишь бы на пользу.
—Вас никто еще не угощал клофеллином? Жены, знаете, народ разный. Сядет за трешку, а выйти норовит с чемоданом. С чужим чемоданом, заметьте!
—В этом все женщины мало чем отличаются друг от друга.
—Еще! — он поднял назидательно палец. — Вы когда увидели нас, сбросили скорость. Приняли за бандитов?
—Какая разница?
—Да, на дороге бывает всякое, — вздохнул он.
Мы встретились взглядами.
—Или уже было?
Я ничего не ответил. Сел в машину и запустил двигатель. Но перед тем, как захлопнуть дверцу, все же не удержался и брякнул:
—Ну, ты Шерлок Холмс!

8. Копи царя Соломона

Асфальт скоро закончился. Табличка под знаком «Бугры», поставленным на срезе цивилизаций, честно предупредила, что еще, как минимум, десять километров надеяться не на что. Закончилась и степь. Над машиной, почти закрыв солнце, сомкнулись кроны акаций. Техника, сбросив прыть, настороженно затягивала нас из ХХ-го века в Каменный.
—А мы туда едем? — спросила Нора, минут с двадцать пропрыгав со мной по бутовым валунам, небрежно разбросанным на пути и лишь слегка распланированным каким-то пьяным бульдозеристом.
—Какая разница? — буркнул я. — Все пути ведут в Рим. Даже самые неприкаянные и забытые Богом. Для этого они и строились.
Пожала плечами:
—Тебе видней.
И обронила вдруг грустно:
—Домой хочется…
Я понимал ее чувства. Но что мог ответить? За шиворот я ее с собой не тащил и, уж тем более, не принуждал к фортелям, которые и привели нас в эту дыру. Что сделано, то сделано. Надо жить дальше.
—Выше нос, сударыня!
Я ободряюще встряхнул ее правой рукой за плечи:
—Уныние — самый тяжкий из грехов!
Вскользь промелькнуло: чего я все время думаю о других? Обо мне кто б подумал. Как вот теперь возвращаться назад? Я б, например, на месте этих ребят постарался устроить нам «достойную» встречу. Других дорог много, конечно, не трудно объехать. Но эта — самая короткая. И, кстати, единственная, по которой можно было вернуть домой Нору. Я думаю, она хорошо сознавала это.
—Не надо нам было сюда соваться, — вздохнула устало. — Давно бы уже проехали Волгоград. Я точно заперла их, как следует. Ну, позвонили бы они кому-нибудь. Пока то да се, нас и след бы простыл. Они ж не ГАИ, чтобы держать под контролем все дороги!
—А как же «новые туфли»? Я думал, ты уже забыла об этом случае.
—Забыла, не забыла — какая разница?
—Как ты легко меняешь свои мнения!
—Как все женщины.
—Но ты и из всех — что-то!
Скривила губки:
-Вообще, я всегда думала, что я  кто-то. Хотя...
Помолчала. Глаза ее погрустнели.
-Хотя в последнее время начинаю в этом сомневаться.
-О, Вы еще и философ...
—Какой ты зануда! Если честно, жалею, что поехала с тобой. Такое впечатление, что я снова вышла замуж. Причем, именно за того, с кем разошлась.
—Чем же мы схожи?
—В душу любители лазить, — не только под юбку. Вам кажется, наверное, что это тоже публичный дом.
Я промолчал. Да ради бога. Меня и под юбку-то, если честно, пока не тянуло.
—Грибами пахнет, — сказала Нора, втягивая ноздрями воздух из раскрытого окна.
Воздух был влажным. Похоже, недавно тут гостили дожди. Запаха грибов я не чувствовал, но аромат от листвы стоял, в самом деле, чудесный.
—Не устроить ли нам небольшой привал?
Она безучастно:
—Как хочешь.
Ну, что ж, значит, будет по-моему.
На дороге останавливаться было негде, и глупо. Заметив первый же отворот, вильнувший вглубь леса, я крутанул руль. Проехав метров с двести по лесу, мы остановились.
Костерчик, мангал из двух установленных параллельно друг другу коряг. Трофейные шашлыки томятся пока в сторонке от пламени. Жар от рождающихся ежеминутно углей их слегка освежает. Рядышком — походная скатерть самобранка, служащая по совместительству покрывалом. Копченая колбаса, хлеб, все, что осталось от вчерашнего вечера. В том числе водка. Грамм сто пятьдесят.
—Вы, кажется, хотели, сударыня?
Взгляд ее потеплел.
—А ты, оказывается ничего.
—Рад, что заметила.
—Вредный, конечно, но местами нравишься.
—Какими местами?
—Разными.
—Ну, например?
Она выпила рюмку, поморщилась, надкусила лимон и без всяких предисловий завалила меня рядом с яствами:
—Не будем далеко ходить за примерами!
Минут через двадцать пылкого единения тел и взглядов, мы снова расселись по сторонам. Нора одевалась неспеша и красиво. Трусики, платье… Это был тоже стриптиз, но только наоборот. Каждый предмет ее нехитрой
одежды постепенно, скрывал то, что еще несколько мгновений назад было таким доступным и завораживающим. Она как бы дразнила меня, давая полюбоваться на себя. Как будто бы напоследок.
Дрова в костерке уже прогорели. Я разворошил сучком горячие угли и разложил над ними шампуры с мясом. Запах пошел — о, Господи! Это — только под водку. Я чуть было не подавился слюной. Рюмку, что ли? Обернулся, но девушка все уже выпила.
—Пойду-ка я спать, — сказала, вставая.
—Не обидишься? — спросила больше из вежливости.
И, не дожидаясь ответа, ушла в машину. Похоже, у нее и после меня вчера была бурная ночь.
Ну, что ж, едем дальше. Я достал из кабины канистру с водой, залил остатки костра и собрал свои пожитки. От шашлыка остались два непритронутых шампура. Вечером добъем. Посмотрел на часы. Было около трех. В принципе, не так уж и много. Взгляд пробежался по траве: не оставил ли чего? И тут я заметил грибы: целую семейку крепеньких, молодых шампиньонов.
—Что стоим? — раздался голос со спальника.
—Спи, спи. Пойду, грибы поищу. На следующей стоянке пожарим.
Нормальных грибов было немного, в основном поганки. Но кое-что все же минут за тридцать я насобирал. Целлофановый пакет раздобрел — на ужин хватит.
От машины я отошел метров на пятьсот, а может быть, больше. Пора возвращаться. На обратном пути наткнулся на озерцо. Камыш вокруг, плакучие ивы. Их тонкие, лебединые шеи склонялись к воде. По ее зеленоватой глади, как по катку, легко и изящно скользили длинноногие водомерки. Эскадрилья лупоглазых стрекоз барражировала над ними, поминутно заходя то на одну то на другую цель. Все здесь чирикало, жужжало, притянутое водой и солнцем. Я тоже подумал: а что? Не освежиться ли — когда еще доведется?
На противоположной стороне, метрах в ста, — прогалина небольшая в камыше. Полоска песка прямо к воде. Что-то вроде пляжа. Очень даже хорошо. Поплаваем! Пробираюсь сквозь заросли дикой малины, крапиву. Кляну себя на чем свет, что раздет по пояс. Рубашку забыл накинуть после кувырканий с Норой. Теперь — волдыри, все жжет.
У среза воды стал раздеваться. Но даже не успел снять трико. Остановил храп, раздавшийся в этот момент из кустов. И даже не храп, а звук, похожий на всхрюк кабана. Я замер. Неужели кабан? Никогда не сталкивался, но понимал, что финал может оказаться совсем не веселым. Господи, за что мне все это сегодня?! Глаза забегали: хоть бы какой-то сучок для острастки или камень! Нет ничего. На дерево, что ли, прыгать? И дерева — ни одного приличного в округе, только кустарник. А может, мне показалось? Но тут снова:
—Хр-р-р!
Пропал! Сейчас налетит и — крышка. Бочком, бочком, а больше задом нащупываю спасение в той же крапиве. И вдруг спотыкаюсь обо что-то и — бряк! И, уже падая спиной вниз, замечаю перед собой, шагах в семи, голую пятку, вернее стопу, торчащую из-за куста можжевельника.
Ну, хоть не кабан. За кустиком, в тени ивняка, на песочке, — мужик. Чуть дальше — второй. Оба в ауте. И только всхрюкивания, которые попеременно издавал то тот, то другой, свидетельствовали о том, что это не трупы. Пепел от костра и груда пустых бутылок от водки говорили о том, что застолье было крепким и долгим. Возможно даже, со вчерашнего вечера, потому что части их рук и ног, не закрытые рубашками и полувоенными брюками цвета хаки стали багровыми и бугрились от укусов комаров и слепней. Судя по остаткам закуски, ребята были не совсем простые. Помимо обычных консервов, надкусанных кусков буженины и овощей, на стареньком покрывале между ними валялись пустые банки из-под черной икры. И там и сям — окурки и несколько пустых пачек «Парламента». Разговор, видно, здесь шел оживленный. Рядом с одним из «уставших» — карабин СКС с оптическим прицелом. Такой у меня был в армии. Похоже, охотники. Дичи, правда, и даже следов от нее не заметил. Ну да в диковину ли это у нас, как пишут в названиях некоторых придорожных кафе, «Вдали от жен»!
Купаться расхотелось. И так уже стесняло чувство, что влез в чужой дом. К тому же, могли и пальнуть, вдруг очнувшись. Мало ли что кому взбредет в голову с бодуна.
Крапива определила ход мыслей. Вдоль берега уже не пошел, углубился в чащу, прикинув примерно, где наш бивуак. Почти сразу наткнулся на машину загулявших приятелей. Она стояла в прогале между двумя большими кустами лесного ореха, почти не видимая с дороги, огибавшей озеро, и уходящей потом, черт знает куда. Ну правильно, мало ли что. Приличный грузовичок, «Тойота»». Чем-то, кстати, похож на мою каракатицу. Такой же, синий, тент, белая кабина со скошенной вниз линией бокового стекла. Прошел, оглянулся с завистью. Махнул бы не глядя!
И тут осенило: стоп-стоп. Марка машины, цвет, уединенное место, оружие, — да не они ли это? Я мог ошибиться, но любопытство и дурацкий нрав притупили чувство опасности. Холодная рябь пробежала по спине, когда осознал, чем рискую. Чего я хотел? Да кто его знает. Вначале, может быть, просто помочь следствию. Я вернулся к машине и взялся за ручку двери. Та оказалась не заперта. Видимо, часто заглядывали сюда по ходу торжества и просто забыли закрыть замок. Согревало меня в этой авантюре лишь количество спиртного, выпитого хозяевами. В салоне — бардак. На сиденьях и на полу в беспорядке разбросаны одежда, какие-то документы, охотничьи сапоги, патронташ. Ничего подозрительного. Я вовсе не крохобор и не собирался ничем живиться. Искал только одно — сумки саратовских инкассаторов. Увы! Ничего даже близко. Охотники как охотники. Уже почти прикрыл дверь. Но тут заметил ручку ножа. Даже не ручку, а только самую верхнюю ее часть — никелированную голову немецкого орла с хищно изогнутым клювом. Она торчала из-под клапана застиранного
зеленого рюкзака, затиснутого под пассажирское сиденье. Это был кортик, парадный эсэсовский кортик. Точно такой подарил мне мой дед, Афонюшкин Александр Климыч.
В войну он командовал батареей «Катюш». Трофей был парадным украшением одного эсесовского полковника, взятого в плен под Веной. С эсесовцами тогда не церемонились, даже с офицерами, но полковнику была оказана особая честь: ему дали возможность застрелиться. Некоторые, правда, переодевшись в гражданское и снова войдя в обычную жизнь, подумали, что конец войны им уже все списал. Один бармен в столице Австрии, где дед и закончил войну, совсем расслабился. Он угостил за свой счет наших офицеров и, сам захмелев, признался, что служил в СС.
—Я многих ваших повесил! — сообщил он гордостью.
Глупой и неуместной, естественно. На чем и закончил свою жизнь. На том же закончилась служба деда за пределами родины. Он молчаливый был мужик. И вот дослушав до конца этого хвастливого дурака, достал молча из кобуры свой штатный ТТ и выпустил ему в лоб всю обойму. На следующий день, дабы избежать скандала с местными властями, деда отправили в Москву, якобы под трибунал.
Кортик потом у меня украли. Кто-то из приятелей моего сына, перед которыми тот, видимо, хвастался. Исчезла как будто бы часть души. Лет пять назад это было, но я и сейчас помнил его в мельчайших подробностях: клинок — в форме палаша с кровостоком, помпезная готическая гравировка «Arbeit adelt», ромб со свастикой в центре гарды, клеймо с весами фирмы «Золинген», накладки на ручке из белой слоновой кости. Одна из них со сколом.
Как я о нем жалел!
Что-то другое — не знаю, как вышло бы. Но так искушение было слишком велико. Судьба словно повернулась лицом ко мне еще один раз! Ухватился за руль. Подтянувшись, залез в кабину. И тут же поймал себя на мысли, что бескорыстие — лишь мера соблазна, такая же точно, как деликатная дружба с женщиной, которую просто не хочется затащить в постель.
Кортик не поддавался. Зацепился за что-то гардой, коротенькими усиками с завитушками на концах. Тогда я потянул на себя весь рюкзак. Кое-как вытащил его из-под сиденья, расстегнул брезентовый клапан. Пришлось расслабить и тесьму горловины мешка. Увиденное в результате меня потрясло. Какой там кортик! Я о нем сразу забыл. Внутри, под махровым полотенцем, лежали деньги. Много денег. Полный рюкзак!

9. Мертвая петля

За свои тридцать пять я совершил только два настоящих спортивных подвига: в четырнадцать, на спор с отцом, переплыл Волгу в районе Городца и в двадцать, в армии, пробежал десять километров с двумя карабинами. Один карабин на марш-броске достался мне от одного товарища-дистрофика, тоже «защитника» отечества. И вот я иду на рекорд в третий раз. На старте — пьяные в стельку рефери и пуля в стволе, на финише — моя «Тата». Ставки кросса беспримерны. Со стороны я выглядел, наверное, как Михаил Самюэльевич Паниковский. Как тот ворованного гуся, я зажимал в ладонях лямки драгоценного рюкзака и, постоянно оглядываясь, а временами даже срываясь на панический бег, все дальше и дальше улепетывал от опасности. Грибы давно выбросил. Отсутствие спортивной закалки все равно снижало результат. Саднило дыхание, сводило мышцы ног. Дабы восстановить свои силы, я останавливался через каждые сто-двести метров. В какой-то момент мне показалось, что за спиной затарахтел вражеский дизель. Мерещилось, но я испытал такой ужас, что чуть, было, не испачкал штаны, как молодой боец перед атакой. Удача, однако, улыбнулась опять. Далась и эта дистанция! Оказавшись, наконец, у своей машины, я забросил рюкзак в кузов, чтобы его не видела Нора, вскочил в кабину и запустил движок. Уже на дороге, снова закувыркавшись по камням, стал обдумывать новую ситуацию. От напряжения ломило в висках, мысли путались. Вопросы стояли передо мной частоколом. Я заплутался в них, как в ночной тайге. Определенным было только одно: в моих руках — чужие вещи. Я — вор, со всеми вытекающими отсюда последствиями. Понятно, что за такими большими деньгами стоять может все. Кровь, грязь, — все, что угодно. Но я не брал пока ничего в голову и не испытывал угрызения совести. Было не до этого. Неприкосновенность частной собственности и прочие моральные принципы, и даже четкое осознание того, что я, обогатившись таким вот образом, уже совершил очень тяжкое преступление перед кем-то, возможно перед самим государством, меня не смущало. Я был ослеплен и очень надеялся на этот, быть может, последний и единственный, шанс. Впервые в жизни меня искушали не копейки от всевозможных зарплат, а что-то действительно стоящее. Оно гипнотизировало, как Мефистофель доктора Фауста, как гири — двух незадачливых персонажей «Золотого теленка». И, словно один из этих чудаков, свихнувшийся от неожиданного богатства, я тихо взбодрял себя под нос:
—Женюсь! Ей-богу, Шура, женюсь и уеду в Киев!
Мечтать хорошо, но на одном из этих оптимистических взлетов меня так тряхнуло, что я чуть было не вылетел в окошко вместе с рулем. Уж не знамение ли Свыше, подумал с тревогой? Правда, когда моя техника, наконец-таки, выбралась на асфальт, взгляд атеиста и прагматика возобладал. Я, неспеша уже, стал подумывать о другом: куда спрятать мой клад? Причем при Норе! Как благополучно пробраться до дома сквозь все милицейские кордоны? Да и вообще — что потом? Но, впрочем, последнее меня волновало пока меньше всего. Как и все неискушенные люди, я думал, что легко найду со временем достойное применение настоящим деньгам.
С Норой теперь — ухо востро. Во что-либо посвящать ее — упаси бог. Баба она красивая, решительная, предприимчивая, но какое это имеет отношение ко мне? Да и имело бы, ни за что б не решился. Я и себе-то пока не доверял.
Вдалеке показался мотоцикл, он приближался. За рулем восседал сухопарый мужичок в застиранной гимнастерке образца 1943-го года. Из-под военного картуза с царской кокардой выбивался чуть подернутый сединой курчавый чуб. Прекрасный случай! Наконец-то узнаю, хоть где мы и как? Мигаю фарами и останавливаюсь. Тот тоже прижимается к обочине. Двигатель не глушу. Подхожу, приветствую:
—Здорово, отец!
—И тебе не кашлять, — кивнул он сухо, не слезая с мотоцикла. — Смотрю, не из наших будешь. Ровен час не Соловей-разбойник?
—А что, водятся?
—Хорошего человека встретишь редко, а так — что ни разбойник, то вор!
—Сурово ты оцениваешь нашу действительность.
—Как есть. Она у нас другой и не бывала. Чего тебе?
Я вкратце объяснил ситуацию. Соврал, что дорогу выбрал по карте.
—Думал, короче будет.
—Может и так, — согласился он, прикидывающе закатив взгляд под козырек фуражки. — Если тонкости знать, конечно.
—Затем и остановил, — обрадовался я.
—Да, собственно, какие тонкости, — продолжал он мысль. — Езжай себе да езжай. До станицы вот только доберешься, — там, в центре, у магазина, будет развилка. Тебе — налево. Километров через девяносто выедешь на московскую трассу.
—А что за станица?
—Усть-Бродская. Верст десять отсюда.
—Спасибо, отец.
—На здоровье. Хотя дорогу ты, парень, выбрал, прямо скажем, на большого любителя.
—Карте поверил. Все ж двадцать первый век!
—В больших городах — может, и так. Ну, а у нас, на селе, верить можно только Господу Богу.
—Что ж так?
—А он единственный, кто не врет. Царь вешает лапшу на уши, баба своя, про остальных молчу вовсе. А этот все, как на духу, расскажет.
—Не замечал.
—А ты выпей стаканчик, посмотри на икону или просто в окошко, на какую-нибудь звездочку в темном небе, и все услышишь. Все станет по своим местам. Смеешься?
Он хитро посмотрел на меня исподлобья:
—Да не безбожник ли ты случайно?
—Это плохо?
—Негоже.
—Чем?
—Себя легко потерять. В жизни маяк какой-нибудь обязательно нужен.
—А сам?
—Что сам?
—Сам маяком для себя — что, никак?
—Почему, можешь и сам. Если ты Господь Бог. А так все лишь время рассудит.
—Так Бог или Время?
—А это одно и то же.
—Мудришь ты отец.
—Прощай, парень.
—Всего тебе, батя.
И вроде бы ничего особенного — обыкновенный разговор, а будто камень с плеч. Хоть что-то да стало определенней. По крайней мере, Новочеркасск. Теперь я туда уж точно доеду.
Когда мотоцикл с седаком исчез за поворотом, я залез в кузов. Пока Нора спит, глупо этим не воспользоваться. Тем более — впереди населенный пункт, возможно — ГАИ. Зачем рисковать? Куда спрятать деньги, я уже придумал. Днище кузова у меня было покрыто двумя широкими листами ДВП. Осторожно, стараясь ее не разбудить, приподнял край одного из них, ближнего к кабине, и для удобства, чтобы не упал, подложил под него канистру с соляркой. Затем выпотрошил под лист содержимое рюкзака. Тонким бумажным ковром стелил я одну к другой перетянутые резинками упаковки в сто, пятьдесят, тысячу, в пятьсот рублей. Картина шокировала. Передо мной лежали миллионы!
Прошло минут пять. Но, впрочем, точно не знаю, и сумму точно не посчитал. Я просто спешил, стараясь при этом ничем себя не выдать. Выбравшись из кузова, оценил маскировку. Канистры, трос, запаска, грязноватый настил — и ничего больше. На глаз — ничего. В руках только две улики — кортик и рюкзак с полотенцем. Тряпки выбросил в камыш у дороги. Но кортик? Как с ним? Сунул пока за сиденье, в брезентовый чехол со знаком аварийной остановки. Можно было придумать и что-то надежней, но время…
Потом, решил, включая вторую передачу. Все потом!
Усть-Бродская. Довольно ухоженный поселочек на берегу речки, все в зелени. Стараясь не промахнуть развилку, я рыскал глазами по сторонам. Ну да, вот действительно — тот самый магазин. Рядом знак «Главная дорога» с
поворотом налево. Уточнить бы, да нет вокруг никого. Жара. По домам все, наверное. Останавливаюсь, захожу внутрь лабаза. За прилавком крепенькая, в теле, казачка, примерно моя ровесница. Восседает на стуле у полок и тихо стучит вязальными спицами.
—Не помешаю?
Глаза ее лениво поднимаются на меня. Вздыхая, встает.
—Какую красоту скрывают эти стены!
Комплимент вытягивает из нее снисходительную улыбку. Видно, не я первый. Она действительно ничего.
—У меня два вопроса.
—Что-то я вас не видела раньше. Командировочный, что ли?
—Проезжий. Первый вопрос такой: поворот за вашим магазином меня куда выведет?
—А куда надо?
—Хотелось бы на трассу Москва — Ростов.
—А второй какой вопрос?
Она улыбается.
—То есть с первым решили: в Ростов не промажу?
—Мужики у нас до сих пор не промахивались.
—Тогда едем дальше. Хотелось бы что-нибудь попить. У вас есть…
—У нас все есть. В пределах разумного.
Почти как у Норы в момент нашего знакомства.
—Тогда минералки. Что там у вас в ассортименте?
Взгляд пробегает по полкам с продуктами первой необходимости и натыкается на три ксерокопии фотографий, пришпиленные кнопками к двери на склад. На двух из них я сразу узнаю парней, спавших у лесного озера. Третья, женская, мне неизвестна. Должно быть, это та, о которой упоминал инспектор. Над каждой физиономией надпись «Разыскивается». Желание что-то покупать пропадает сразу.
—Душновато у вас здесь.
Тылом ладони смахиваю проступившие на лбу предательские градинки пота. Но улыбаюсь по-прежнему, как ни в чем не бывало.
—Есть что-нибудь в холодильнике?
—Только пиво. У нас другого ничего не берут. В кране зато — вода холодная. Из родника. Хотите, могу набрать. У вас есть канистра?
—Спасибо, не стоит.
—Это бесплатно, молодой человек.
Ей скучно. Хочется поболтать. Но мне уже не до этого. Покупаю теплую, полуторалитровую бульку «Bonaqa», — первое, что попалось. Жеманно, чтобы не обидеть, раскланиваюсь и ухожу.
—Заходьте еще!
—На обратном пути.
Опять дорога. Руки дрожат, словно через баранку пропущено 220.
—Нора, — окликаю бодро, — хватит дрыхнуть!
Одному уже тяжело. Тянет как-то развеяться:
— Нора! Давай что-нибудь споем?
В ответ на молчание отдергиваю свободной рукой занавеску. На спальнике никого. Норы нет!