Блуждающий во снах

                И. Рассказов
                Блуждающий во снах.

Он долго не мог уснуть. Мешало всё: голоса соседей за стеной, урчание холодильника на кухне, тиканье часов на стене и даже мерное дыхание кота, который лежал на краю стола, свесив лапу над полом. Крайс ворочался на старом диване. Металлические пружины то и дело впивались в тело, напоминая ему о том, что время неумолимо движется вперёд и всё, что с ним так или иначе было связанно до этого дня, ползёт в его хвосте и с каждым разом всё больше и больше отстаёт. Крайс в очередной раз перевернулся с бока на бок. Скомканная подушка лежала бесформенной массой под головой, и может быть, даже от этого он никак не мог уснуть. Чтобы как-то себя занять, стал вспоминать прожитый день. Собственно и вспоминать было нечего, если не считать странного попутчика, сидевшего напротив него, когда он ехал на работу. Тот время от времени сверлил глазами Крайса. Он не любил играть в гляделки и поэтому тактично давал соседу напротив понять, что ему всё это неприятно. Незнакомец будто замороженный продолжал в него упираться взглядом.
«Ну, и чёрт с тобой» - подумал Крайс и стал рассматривать рекламные объявления о всякой чепухе, развешанные по салону автобуса. Он так увлёкся этим занятием, что и не заметил, как его сосед напротив поднялся со своего места и направился к выходу. Даже когда там, у кабины водителя поднялся шум, и кто-то крикнул высоким голосом: «Убийца!», Крайс не сразу сообразил, что произошло. Первое, что он увидел, так это то, как двое мужчин прижимали к полу того, кто только что сидел напротив него. Крайс встряхнулся и только после этого рассмотрел у кабины водителя пожилую женщину в состоянии обморока. Рядом с ней лицом к салону сидела молодая девушка и прижимала к своей груди торчащую из её тела рукоять ножа. Все кругом кричали. Водитель притормозил автобус и вызвал по рации полицию.
«Ну, почему это должно было случиться именно сегодня и именно в этом автобусе? С утра всё не заладилось: сначала у него сломалась машина, потом долго ожидал на остановке в толпе растревоженных горожан маршрутку и вот теперь всё это. По-моему, это уже перебор…» - размышлял Крайс, доставая телефон из кармана куртки.
Сделал звонок на работу, предупредив шефа, что задерживается. Приехала полиция, составили протоколы, опросили свидетелей, в том числе и Крайса. Долго смотрели на труп девушки. Крайсу даже показалось, что полиция пытается разговорить жертву. Увы…
На работу пришёля с опозданием на два часа. Шеф, выслушав его объяснение, поинтересовался:
- Красивая?
- Что? – переспросил Крайс его.
- Красивая была девушка? – повторил свой вопрос шеф.
- Как все.
- Не повезло. Жила себе, жила и была как все, а жизнь закончила от ножа сумасшедшего. Куда мы катимся? – посетовал он и отпустил Крайса, пожелав тому за счёт результативности отработать своё опоздание.
Коллеги, как всегда копались в бумагах  на своих столах. Малютка Мэги стрельнула в Крайса глазами и спросила:
- Как дела?
- Пока жив, - ответил он ей.
- Что-то случилось?
- Случилось, - и он в двух словах рассказал Мэги о происшествии.
- Кошмар, - она картинно вскинула выщипанные брови. – Надо уезжать из этого города. Он всех нас убъёт. То одно, то другое – уже страшно стало выходить на улицу. Никакой личной жизни.
«Да, личной жизни никакой» - подумал Крайс.
На прошлой неделе они с Мэги решили скоротать своё одиночество. И что? Всё не то. Нет, конечно, встреча прошла на уровне и Мэги даже плакала от нахлынувших чувств, но не более, потому что этим они занимались и раньше и ни у него, ни у неё не возникало желания создать семью. Конечно, девушка она была хорошая, и могла даже родить ему двух малышей и до самой старости хранить ему верность, но… Эти «но» всегда вставали перед ним в полный рост, когда он начинал думать о будущем, где не было никакой ясности в их отношениях. Что до Мэги, она была однолюбкой и только ему разрешала заглядывать во все свои интимные места. В этом что-то было от прошлых времён, когда всё подобное девушки хранили для своего единственного рыцаря на этом свете. Теперь всё было не так, и если ты проходил по коридору «офиса» в обеденный перерыв и слышал под лестницей страстное дыхание, надо было просто сделать вид, что всё это в порядке вещей. Ритм жизни был настолько бешенным, что люди этим занимались, где только было можно. Человеческая психика сломалась и такие понятия, как мораль, нравственность давно валялись на дне портфеля, и было ощущение, что так теперь будет всегда.
У Крайса с Мэги было всё не так, и это их выделяло из общей массы. Несмотря на это, мысли о семейном гнёздышке их не посещали. Может, и посещали, но об этом они друг другу не признавались, продолжая изображать из себя просто хороших людей, не отказывающих себе в удовольствии иногда побыть вдвоём наедине.

- Ты какой-то сегодня не такой, - толстун Макс хлопнул по плечу Крайса. – Слышал новость? Из психушки сбежал один тип. Представляешь: прямо в автобусе он изнасиловал на глазах пассажиров какую-то старуху…
- Кто тебе об этом сказал?
- Моника, - ответил Крайсу Макс.
- А, «старая дева», которая в каждом невинном поцелуе видит нечто большее, чем поцелуй? Я не удивлюсь, если к концу рабочего дня выяснится, что жертвой насильника стала именно она, а ни какая-то там старуха.
- А почему бы и нет? Она так рассказывает в красках, что у меня всё, что ниже пояса, проснулось.
- Да ты извращенец, старик, - Крайс ухмыльнулся. – Пока ты «бодрствуешь», стоит тебе уговорить нашу Монику - сходить с тобой в конец коридора под лестницу.
- Ты думаешь, она согласится?
- Я думаю, что если ты этого не сделаешь, она это сделает сама и не с тобой, а с тем, кто попадётся ей первым под руку. К тому же, хоть мы и зовём её «старой девой», она  довольно привлекательна и если я не ошибаюсь, даже моложе меня.
- Даже так?
- Лови свою удачу, старик.

Ну, что касается Моники, она была порядочной девушкой. Просто одевалась не по моде и как сорока приносила в коллектив всякие новости с улиц города, приукрашивая их по пути. Странно было не это, а то, что все эти новости были об одном и том же: об изнасиловании и жертвами всегда почему-то оказывались женщины преклонного возраста.
Вообще коллектив у них был хороший. Занимались статистикой, ездили в командировки. Кстати, однажды их шеф взял с собой Мэги. Крайс себе места не находил. Этот облезлый старик был шустрым малым. За годы своего сидения в кресле начальника их отдела сумел сменить не один десяток своих секретарш. Что только он с ними  не вытворял. Так вот, когда Мэги уехала с ним в очередную командировку, толстун Макс сочувственно заметил:
- Старик, это ненадолго. Она вернётся.
- А мне-то что? – Крайс побледнел, расслышав в его словах грязный намёк.
- Вижу, что тебе до этого нет дела, а впрочем, на этом держится весь наш мир, и мы сами к этому приложили руку.
Когда Мэги вернулась, Крайс устроил ей сцену. Она всё выслушала, не поднимая глаз, а потом сказала:
- Дурак, у нас с ним ничего не было. Свою «малышку» я показывать ему не собиралась. Никогда не смей обо мне так больше думать…
После этого разговора, Крайс ещё долго не находил себе места и дулся на Мэги почём зря. Что интересно, шеф, после командировки взял бюллетень. Поговаривали, что после того, как Мэги ему отказала, он снял на улице какую-то проститутку и та «одарила его по-царски». Как бы там не было, но после этого случая шеф перестал её брать с собой в поездки по работе.
Как-то он ухитрился взять с собой Монику. «Старая дева» оказалась ещё той штучкой – командировка затянулась на неделю. Когда они вернулись, на шефа было больно смотреть. Зато Моника крутила так профессионально бёдрами, что у мужской части коллектива возникали сомнения по поводу её девственного статуса.
Прокручивая всё это в своей голове, Крайс и не заметил, как веки его сомкнулись, и он уснул.

Когда человек спит, любой звук извне в его снах преломляется и обретает образное подтверждение. Этими образами пронизано всё настолько, что кажется, будто все спящие люди перемещаются в параллельные миры, блуждая во времени, минуя реальность и нет конца всему тому многообразию, где их сознание обретает формы какого-то действия. Порой даже кажется, что там и только там протекает реальная жизнь. Там и только там челок способен совершать поступки, о которых в повседневной жизни он только мечтает. Бывает так, что, пробуждаясь по утрам, мы ищем связь увиденного во сне с тем миром, где пребываем со дня своего рождения. Стараясь себя успокоить, объясняем ту разницу, обнаруженную в себе там, во снах, с тем, что находится в нас здесь, когда мы бодрствуем. Каждый образ, каждое слово пытаемся подладить под своё понимание происходящего, и трактуем увиденное и услышанное согласно многочисленным предсказаниям. Наш мир насчёт этого предусмотрителен и впечатляющие нас своими размерами обо всём этом книжные фолианты имеются почти в каждом доме. Просыпаясь, первым делом тянемся к ним, где печатное слово растолковывает нам наши сны, и мы продолжаем жить уже согласно тем «указателям», которые расставлены по обочинам жизни нам, нашими снами.

Крайс недолго блуждал по тёмным лабиринтам памяти. Его сознание скользнуло в первый попавшийся проход, и слух уловил людской шум. Он сделал шаг, и сумрак ночи расступился. Он оказался на площади посреди говорливой толпы. Крайс чувствовал себя чем-то вроде родимого пятна на теле серой безликой массы. Так ему показалось в первые мгновения, но когда глаза привыкли к солнечному свету, он стал различать лица людей. Здесь были мужчины и женщины, старики и старухи, дети. Эти хлопотливые создания юркали под ногами так быстро, что Крайс сначала принял их за карликов и только их голоса, детские с каким-то оттенком восторга, раскрыли ему глаза.
Толпа гудела, и тела людей в одном порыве колыхались из стороны в сторону, создавая образ водной стихии. Судя по тому, как всё перемещалось, ожидался шторм. То тут, то там человеческие головы, взлохмаченные эмоциями, начинали активно двигаться и тогда подобно  кругам по воде, всё вокруг покрывалось рябью, расходившейся по сторонам.
Крайс пытался понять, что происходит. Он осторожно стал продвигаться туда, куда были устремлены взгляды людей. Там, в центре площади, на возвышенности, созданной человеческими руками происходило основное действие. Какие-то люди в длинных сутанах, по-видимому, служители церкви, обступили деревянные конструкции в виде столбов, устремлённых в небо. Судя по всему, они совершали какой-то обряд. Это вызывало у людей, окружавших Крайса, нездоровый ажиотаж. Их волнение и возбуждение передалось и ему. Крайс всё ближе и ближе продвигался к возвышенности. Соприкасаясь с телами людей, он заражался их энергетикой, и от этого возникало ощущение того, что сейчас должно что-то случиться. Ожидание этого порождало необъяснимую тревогу. Подчиняясь общему настроению, Крайса всё влекло и влекло в центр площади. Чем ближе он к нему подбирался, тем сложнее было расталкивать людей, которые стояли так плотно, что порой становилось тяжело дышать. Приходилось пускать в ход кулаки. Кто-то тут же давал Крайсу сдачи. Удары сыпались ему на голову и спину, а он всё лез и лез вперёд, подчинённый неведомой силе, которая тащила его через толпу к центру площади.
Когда до возвышенности оставалось метров десять, путь ему преградила чья-то широкая спина. Крайс попытался обойти незнакомца с боку, но в этот момент толпа колыхнулась и прижала его к телу мужчины. Тот недовольно повёл плечами, мол, достали, и подал голос:
- Полегче, полегче…
Голос здоровяка Крайсу показался знакомым. Он напряг память. Эти интонации и тембр и даже то, как мужчина произносил слова…
«Ну, конечно, - Крайс вспомнил, - это Макс. Толстун и весельчак…»
Он боднул здоровяка головой и сказал:
- Привет старик, по какому случаю «вечеринка»?
Незнакомец отреагировал тут же. Его мясистое лицо попыталось разглядеть того, кто так бесцеремонно шёл с ним на контакт. Когда это ему не удалось, здоровяк одним движением развернулся в пол оборота. Крайс воспользовался этим и сумел на один шаг продвинуться вперёд, оказавшись напротив мужчины, только боком.
«Тот же нос, губы, глаза, но почему он так странно смотрит на меня? Такое ощущение, что я у него занял денег на выпивку и не собираюсь отдавать…» - подумал Крайс.
- Чужестранец, ты ведёшь себя слишком смело. Или ты дурак, или за тобой стоят большие люди. Судя по твоей одежде, ты не из наших, хотя речь твоя мне и понятна. На первый раз я тебя прощаю, но только на первый раз. Я человек мирный и уважаю законы, но если ты будешь и дальше меня называть «стариком», я тебя просто придавлю, - предполагаемый Макс помолчал и добавил: - или скормлю святым отцам. У них сегодня улов небогатый.
- Макс, не дури! Это я – Крайс!
- Я не Макс, я Лойд, - здоровяк насупил брови.
- Старик, не разыгрывай меня, - Крайс широко улыбнулся.
- Я тебе говорил, чтобы ты не называл меня  «стариком»? – толстяк сузил глаза.
- Ладно, ладно… Лучше объясни, что здесь происходит? Да, и почему у тебя такое странное имя? Ты, что скрываешься от правосудия? Или нет, наверное, ты скрываешься от алиментов. Я угадал?
- Когда чужестранец задаёт много вопросов – это попахивает жаренным, - здоровяк оглянулся на стоявших вокруг них людей. – Что-то мне подсказывает, что ты тут оттираешься неспроста. Ну-ка, дай я на тебя посмотрю получше.
Крайс ничего не успел сообразить – огромные руки предполагаемого Макса стали его ощупывать.
- С каких пор у тебя наклонности щупать мужчин? – хохотнул Крайс, всё ещё думая, что это никто иной перед ним как Макс. – Брось, мне щекотно…
- Я Лойд… Сколько можно тебе это втолковывать?
- Ничего не понимаю. Ты что не узнаёшь меня? Это же я  - Крайс?
- Мы знакомы? – по лицу здоровяка что-то пробежало.
- Ну, ты даёшь, - Крайс чуть было опять не употребил слово – «старик», но вовремя сдержался.
Краем глаза он уловил разницу между своей одеждой и одеждой людей, стоявших рядом с ним. Вот почему оказавшись здесь, он в первые секунды почувствовал себя родимым пятном на теле всей этой толпы: он выделялся среди них всех.
«Чёрт знает что такое, - мысли стали шнырять в его голове. – Это куда я попал? Ах, да это же сон. И чего это я  пристал к этому верзиле? Ну, как похож он на Макса. Прямо одно лицо и даже щербинка на переднем верхнем зубе точь в точь как у него. Бывает же такое? А собственно, если это сон, то чему удивляться? Кстати, если я его сейчас ударю или укушу, что он со мной сделает? А вдруг сделает? Лучше я ему наступлю на ногу…»
Только Крайс про это подумал, как толстяк поставил свою ногу на его ботинок.
- Э, - подал голос Крайс.
- Чего? А, это… Ну, извини: в такой толпе и девственность теряют, а ты о таких пустяках, - здоровяк хохотнул.
Крайс промолчал, гася в себе негодование. Когда успокоился, Лойд его спросил:
- Откуда будешь?
- Издалека, - ответил ему Крайс.
- Путешественник?
- Вроде того.
- Ну, и что творится на белом свете? Как люди живут?
- По-разному.
- Странный ты какой-то.
- Что опять щупать будешь?
- А что тебя щупать? – толстун хохотнул. – И так видно, что чужак. У тебя хоть бумага имеется при себе какая-нибудь? А то у нас с этим строго. Если что не так, сразу на костёр, как эту.
 Тут только Крайс заметил, что люди в серых сутанах обступавшие всё это время что-то на возвышении, кружили вокруг столба, к которому была привязана женщина. Он узнал в ней Монику.
- Час от часу не легче. Её–то за что?
- Её? – здоровяк бросил взгляд на возвышенность и произнёс: - Ведьма она.
- Она? Никогда бы не подумал. Всегда так прилично одевалась…
- Ты что с нею знаком? – толстун оборвал Крайса.
- Мы работаем вместе, - сорвалось с губ того.
Как только это произошло, здоровяк схватил его за плечи своими лапищами и заорал во всё горло:
- Люди, я ещё одного поймал! Он говорит, что с ведьмой этой был в сговоре…
Тут же к ним подлетели священнослужители в серых сутанах, и толпа отступила, как по мановению волшебной палочки в стороны.
- Ты, это зачем сделал? – голос Крайса достиг ушей человека, так напоминавшего ему Макса.
Тот отстранил его от себя и сказал священнослужителям:
- Берите его.
- Ну, ты и гад, а ещё назывался другом.
При этих словах Крайса, откуда-то из толпы вынырнул человек в длинной сутане и наброшенном на голову капюшоне и приказал:
- Берите обоих и на костёр.
- Что? А меня-то за что? – толстун побледнел.
- За компанию, - пошутил Крайс, всё ещё думая, что это сон и ничего с ним такого не случится. - Ну, чего встали? Ведите на этот ваш костёр, инквизиторы, чёрт бы вас побрал.
 При этих словах, тот, что был в капюшоне, перекрестил Крайса и произнёс:
- Сатанинское семя выжжем огнём.
- Не промахнись, святой отец.
- Молчи еретик!
- Ничего себе заявочка. Между прочим, официальная церковь давно признала свои перегибы в прошлом в отношении многих из тех, кого возвела на костры. Вот и получается, что зря людей пожгли…
- Вероотступник! Ведите его на костёр!
- А меня? – подал голос здоровяк, всё ещё надеясь, что с ним всё обойдётся.
- Туда же.
- Но это я на него показал, - здоровяк упёрся глазами в того, кто всем этим сейчас распоряжался.
- Указующий перст – это ещё не алиби. Мы испытаем тебя огнём, и если Создатель признает в тебе своего послушника, то ты не сгоришь.
- Слушай святой отец или как тебя там, а давай с нами за компанию? Заодно и проверишь свою преданность Создателю…
Человек в сутане вскинул голову на Крайса и тут капюшон сполз с его головы. По внешнему виду он был, как две капли воды похож на шефа.
- И вы тут? – Крайс даже растерялся.
Священнослужитель пристально посмотрел на него.
- Люди! – заорал здоровяк. – Этот-то в сутане с этим чужестранцем заодно. Знакомцы они. Да, свершится кара небесная!
В толпе произошло замешательство. Люди в серых сутанах отступили от Крайса, замерли, уставившись подозрительно на лысоватого священника.
- Чего встали, хватайте! – приказал он им.
 Те бросились на него.
- Да не меня, ироды! Этих хватайте!
 Несколько людей в сутанах бросились к здоровяку и Крайсу и всех троих потащили на возвышенность, раздвигая толпу локтями. Священник, ворочая глазами по сторонам, верещал:
- Меня-то за что?
- Слово не воробей, - Крайс хохотал во всё горло. – Один сказал, другой услышал, третий исполнил. Это классика: хочешь уцелеть – молчи, а нет – пожалуйте, на костёр.
- Я не хочу! – закричал священник. – Я требую суда! Меня оклеветали!
- Ага, значит тебя только по суду, а нас сразу на жаровню? Что творят законники? – не унимался Крайс. – Люди, вы-то куда смотрите?
- На вас! – кто-то радостно крикнул ему из толпы.
- И как вам весь этот спектакль? – Крайс ухватился за невидимую соломинку.
Его несло сейчас и он, войдя в кураж и находясь в полном сознании, стал говорить, взойдя на возвышенность:
- Что ж тут интересного? Посмотрите на меня, - он провёл рукой по своей одежде. – Вашим кострам не остановить будущее. Оно неминуемо придёт и всё, что здесь сегодня происходит, не будет иметь никакого смысла. Сжигая инакомыслящих, вы отодвигаете себя в прошлое. Это шаг вникуда.
Люди в серых сутанах навалились на Крайса и стали прикручивать его верёвками к столбу, рядом с женщиной. Она вся была в слезах.
- Что страшно? – спросил он её.
Та кивнула головой.
- Тебя не Моникой зовут случайно?
Женщина отрицательно покачала головой.
- Всё правильно. Это мой сон. Только я в нём под своим именем, а все остальные под вымышленными. Что ж, будем гореть, так сказать, вознесёмся к небесам… Слушайте, - Крайс обратился к людям в сутанах, - а можно внести залог и отсрочить весь этот спектакль? У меня какие-то странные подозрения, что, несмотря на то, что мне это снится, всё же огонь у вас настоящий. Эй, - он повернул голову в сторону здоровяка, - зачем ты пришёл сюда? Что ты хотел здесь увидеть?
Толстяк, скорчив лицо, ответил ему:
- Если бы не ты, чужестранец, всё прошло бы не так. Что теперь станет с моей маленькой Мэги?
- Мэги? – Крайс весь напрягся. – Ты сказал Мэги? Она здесь? Я хочу её видеть. Развяжите меня, истуканы, - он заорал на людей в серых сутанах.
- Молчи, - умоляюще произнёс здоровяк.
- Эй вы,- лысоватый священник подал голос. – Вы, вы, подойдите ко мне и слушайте. Я знаю теперь, что у этого толстяка есть ещё и жёнушка, а муж и жена – одна сатана. Разыщите её… О-о, это будет великое очищение нашего города от скверны!
Крайс смерил его презрительным взглядом и сказал:
- Шеф, ну вы и даёте: не сумели её взять силой тогда в командировке - теперь решили затащить на костёр. И кто вы после этого?
Здоровяк задёргался в верёвках. Он никак не мог взять в толк: откуда этот чужестранец знает его жену. Да, слухи кое-какие ходили о распутстве её, но это были лишь слухи и вот теперь он своими ушами слышал подтверждение всему этому.
Священник, привязанный с ним к одному и тому же столбу, стал кричать, дико вращая глазами:
- Пытайте его, пытайте… Он всё сам скажет.
Палач в маске вытащил из жаровни раскалённые щипцы на длинных рукоятках. При виде их толстун заохал, и чуть было не потерял сознание. Крайс не верил своим глазам. Палач приблизился к здоровяку, и крик того прорезал гул толпы. Та охнула в едином порыве. Запахло жаренной человеческой плотью, и в этот миг раздался голос:
- Я иду к тебе! – женский, высокий, плачущий, он тонким лучиком вонзился во всё происходящее.
- Хватайте! Хватайте! Птичка сама прилетела к нам! – заверещал священник, привязанный к столбу. – Живо, олухи!
Толпа послушно расступилась, давая дорогу маленькой женщине, спешащей в объятие смерти.
- Куда же ты, глупая? – Крайс дёрнулся ей на встречу. – Дурёха…
 Люди в серых сутанах подхватили её и втащили на возвышенность, где у двух столбов были привязаны четыре жертвы.
- Меня, меня-то развяжите, - стенал лысоватый священник.
Крайс посмотрел на него и процитировал его недавно сказанные слова:
- Указывающий перст – это ещё не алиби. Вот так-то шеф.
А толпа бушевала. Каждое сказанное слово с возвышенности, буквально ловилось на лету людьми. Стоявшие горожане подобно разбушевавшемуся океану, готовы были захлестнуть и эту возвышенность со священнослужителями в серых сутанах и людей, выстроенных по периметру с копьями, и палача, устрашающе смотревшего на толпу. Откуда-то появился сгорбленный высокий старик в чёрной сутане и стал тяжёлым распятием осенять головы людей крестным знамением. Его вид действовал отрезвляюще на окружающих. Если задние ряды горожан ещё волновались, то передние уже успокаивались, и было ощущение, что с этого распятия на их головы падают сальные капли. Крайс  бросил победный взгляд на Мэги, которую поставили между двух столбов, и сказал ей:
- Привет, малышка!
Та посмотрела на него невидящими от слёз глазами и ничего не ответила. Она мыслями была рядом с тем, кто охал сейчас рядом от боли, принюхиваясь к подпаленной собственной плоти. Его глаза со страхом смотрели на спину старика в чёрной сутане. Привязанный вместе со здоровяком, священник то и дело молился небесам:
- Господи, подними им веки, разбуди их мозг… Люди, меня-то за что?
- Святой отец, чувствуешь, чем пахнет? – Крайс посмотрел на того. – Кстати, твой Бог, у меня такое предчувствие, про тебя забыл. Или я ошибаюсь?
Священник метнул в него злой взгляд. По его лицу было видно, с каким наслаждением он сейчас самолично поджарил бы этого разговорчивого чужака.
«Ведь всё началось именно с него… Если бы не он, этого не произошло и сейчас бы он стоял не здесь, а рядом с главным инквизитором и осенял бы головы людей крестным знамением. Эх, ну что в нас сидит такое: всё хотим побольше людишек превратить в пепел? И эта, - священник покосился на предполагаемую ведьму. – Ну, какая она колдунья? Мила, даже сейчас, когда вся в плаче и эта грудь, так призывно дышащая в состоянии страха… Господи, прости меня грешника, за мои мысли»
Священник скорчил морщинистое лицо в мольбе и быстро, быстро заговорил:
- Вразуми свою паству. Да, воздастся тебе во спасение душ невинных. Убереги меня от темноты надвигающейся. Дай сил, отведи меч, разящий голову твоего слуги, Господи…
- Давай, давай, святой отец, - подбодрил его Крайс. – Теперь я знаю, откуда появились скороговорки, - и он громко стал, будто молясь произносить: - На дворе трава, на траве дрова…. По-моему, получается неплохо. Как вы считаете ваше преосвященство? – обратился он к старику в чёрной сутане, пытаясь отвлечь его от махания распятием над толпой. – Слушайте, у вас рука не устала? На культуриста вы совсем не похожи, а машете, дай Бог вам здоровья, отменно. Вы подумали бы о смене профессии. Нет, я серьёзно, ваше преосвященство. Забавно у вас это получается.
Старик оглянулся, не поднимая головы – капюшон был, надвинут у него чуть ли не по самый подбородок, и сказал:
- Приготовься, говорун, сейчас для тебя всё это закончится.
- Слушайте откуда мне знаком ваш голос? Вы определённо мне кого-то напоминаете, - Крайс попытался заглянуть ему под капюшон. – Выше преосвященство, мы с вами раньше не встречались?
Тот, не обращая внимания на Крайса, дал команду палачу:
- Поджигай.
- Э-э, мы так не договаривались! Я не Джордано Бруно и даже не этот, как его… - Крайс заволновался не на шутку. – Вы хотя бы сказали для порядка: за что, а если речь идёт об отречении, уточнили бы, отчего я должен отречься…
- От себя, от своих мыслей, - прошипел старик.
- Ну, точно, я вас где-то видел.
- В страшном сне ты меня видел, чужестранец, - старик поднял голову и Крайс различил оскал Смерти, чёрные провалы глазниц.
На него повеяло могильной сыростью, и он увидел, как палач торжественно сунул горящий факел под дрова, на которых стояли четверо несчастных и Мэги, которую просто привязали верёвками по середине, растянув её за руки в две стороны: от одного столба к другому. Крайс заметался – его ноги ощутили сначала приятное тепло, а потом жжение.
- О, чёрт! Какой же это сон, если я всё чувствую? Эй, люди, кто-нибудь… помогите!
Толпа стояла в нерешительности. Одни глазели на происходящее со страхом, другие со слезами на глазах и ни у кого не было желания помочь этим несчастным. Крайс это понял, и что есть силы, рванулся из объятий верёвок. Он почувствовал, как они ослабли, и что-то белое захлопало над ним крыльями, подхватило и потащило ввысь.

Когда Крайс открыл глаза, ему показалось, что он лежит на белых простынях. Он потрогал их руками. Его сердце бешено колотилось, а в носу ещё стоял запах поджаренной человеческой плоти.
«Слава Богу, кошмар закончился, - подумал Крайс и тут же ощутил под ладонями рук не простыни, а что-то холодное. – Снег? А причём здесь снег? Странно, я, что ещё не проснулся?»
Он зажмурился, прогоняя остатки сна. Немного полежал, постепенно приходя в себя, но снег под ладонями никуда не исчезал. Крайс открыл глаза и приподнял голову и тут же вскрикнул от боли. На правой стороне груди под одеждой расплывалось липкое пятно. Он левой рукой его потрогал – это была кровь. Его кровь, человеческая. Корчась от боли сел, и огляделся по сторонам. Действительно кругом был снег, и он сидел на нём без обуви в расстёгнутом френче, и эта боль… Рука опять потрогала грудь. Смеркалось, и от этого не всё можно было различить вокруг себя. Небо, висевшее где-то над головой усыпанное звёздами, только-только облачалось в черноту, стягивая с себя на востоке темнеющую синеву. Судя по всему, он находился в какой-то яме, или овраге.
«Болит… По-видимому огнестрельное ранение. Много потерял крови. Что ж это такое со мной происходит? Одежда какая-то на мне странная. Это кто ж меня во всё это нарядил? Сколько раз себе говорил, что пить до свинячьего состояния нельзя и вот результат. Кстати, а по какому поводу была попойка?»
Он перебрал в голове все поводы и не вспомнил ни один, который был повинен в том, что он сейчас сидел на снегу в этой странной одежде, да ещё с ранением в груди.
«Где это я?»
Крайс почувствовал, как начинает мёрзнуть. Он покрутил головой по сторонам и позвал:
- Эй, кто-нибудь… Люди, отзовитесь…
Ни одного звука в ответ. Если бы не было так сумрачно, он смог бы разглядеть в пяти метрах от себя тела людей, которые так же, как и он были босы и одеты во френчи и галифе с лампасами. Ещё бы он смог разглядеть повозку, отъезжавшую от этого места. В ней какие-то люди в странных островерхих головных уборах с пятиконечными звёздами дымили самокрутками и вели непринуждённую беседу.
- Ты, Иван, когда стреляешь, зачем два глаза зажмуряешь? – рыжеволосый мужичок поучал длинношеего паренька.
- Так страшно.
- А ты как хотел? Когда их высокоблагородие нас вешают и стреляют, они глазки не жмурят. Вот и нам надо так научиться, а то отберут они у нас нашу-то власть. Что наш вождь говорит?
- Что? – Иван посмотрел на старшего товарища.
- Или мы - их, или они - нас. Давеча они - нас, а сегодня мы - их. Правильно я говорю хлопцы?
Остальные трое ехавшие всё это время молча, кивнули головами, мол, так оно и есть.
- А мне всё равно страшно и жалко даже…
- Тю, да ты дурной Иван. Тебя надо было вместе с этими офицеришками к стенке поставить.
- За что?
- А за то, чтоб сознательность обрёл революционную, а то от тебя упадничеством несёт.
- Не упадничеством, а мамкиными титьками, - хохотнул курносый сосед Ивана с забинтованной рукой. – Ему, как минимум ещё год надо было молоко сосать, а мы его с собой в революцию потащили. Малец ещё совсем…
- И неправда, - Иван обидчиво захлопал глазами. – Я сам в эту революцию пошёл, и никто меня в неё не тащил.
- Ты смотри, какой петушок горластый. Слушай хлопцы, ой, чую, он ещё нами покомандует. Всё ж в следующий раз ты два глаза не зажмуряй, а то так можно и по своим пульнуть. Надо видеть лицо врага перед смертью. Понял?
- Ага, - ответил парень.
- Ну, и ладно. На-ка курни самосаду моего, - рыжеволосый протянул Ивану цигарку.
 Тот взял, затянулся и тут же закашлялся. Слёзы выступили из глаз, и было непонятно: то ли это от дыма, то ли оттого, что ему действительно жалко было расстрелянных офицеров.
«Русские всё же…»

Крайс попробовал шарить рукой вокруг себя, как бы ища свою обувь. Ползком стал перемещаться к тёмному пятну на снегу чуть-чуть в стороне. Когда рука наткнулась на что-то матерчатое, и пальцы нащупали чью-то ногу, он понял что это человек, вернее труп. Крайс позвал, гоня от себя страшную догадку:
- Эй…
Ни звука в ответ.
«Что за чертовщина? И грудь болит» - мысль на ватных ногах подобралась к нему и присела у изголовья.
Крайс присмотрелся к тому, кто лежал сейчас перед ним. Смог рассмотреть на лбу у незнакомца аккуратненький след от пули. Глаза на выкате смотрели в звёздное небо. Крайс попробовал их закрыть рукой, но веки покойника не подчинялись ему. Рука нащупала их и ещё раз хотела прикрыть, но они не слушались его пальцев, и глаза так и остались выпученными в темнеющее небо. Крайс не стал здесь задерживаться и ползком направился по склону наверх, оставляя после себя непонятные комканые следы.
Сколько он полз вот так по этому белому снегу, Крайс не знал. Об этом ведал только Создатель. Когда силы уже хотели покинуть Крайса, его слух уловил лай собак.
«Жильё… Люди…»
Ему уже было всё равно, какие там были люди. Он был согласен даже на тех, кто в него стрелял. Крайсу просто хотелось одного – тепла и пить. Он собрал остатки сил и пополз на звук собачьего лая.
На краю бескрайнего поля, где молчаливый лес выступал молодым ельничком из тишины, стояла одинокая избушка. В оконце светился свет, и из трубы валил дым. Крайс смог добраться до изгороди и повиснув на ней, крепко вцепился за жерди замёрзшими руками. Собаки залились лаем. Скрипнула дверь и на крыльце избушки появился тучный мужчина в длиной рубахе без пояса. Он попытался приструнить четвероногих сторожей:
 - Трезор, Девка… чего раскудахтались?
Собаки не реагировали на его окрик и продолжали рваться с цепи. Мужчина приложил руку к глазам и рассмотрел неясные очертания человеческого тела на изгороди.
«Никак кто-то там есть?»

Уже через несколько минут над Крайсом колдовали женские руки. Моложавое лицо из-под платка украдкой рассматривало ночного гостя.
- Ну, зачем ты его в дом-то приволок? – женский голос полушёпотом задал вопрос.
- Нечто мы нехристи, какие? Не было у нас никогда такого, чтобы не оказать человеку помощь, - гудел басом мужик.
- А я тебе говорю, что надо было его в сарае схоронить…
- Молчи, баба. Вон лучше рану ему обработай, да посмотри там какие есть лекарства, чтоб их благородие побыстрее очухался.
 Женщина сердито надула губы, но руки умело делали своё дело. Крайс сквозь дремоту чувствовал, как мягкие пальцы осматривали его тело. Тепло навалилось на него, и он провалился в него, забыв про всё на свете. Когда ноги его отошли от холода, и озноб прекратился, Крайс открыл глаза. Свет от коптилки отбрасывал на бревёнчатую стену причудливые тени. Он стал всматриваться в них, и ему показалось, что там, на стене образы из прошлого сошлись, чтобы обсудить его нынешнее состояние. Моника, Макс, Мэги – все они, чудом избежавшие, как и он сожжения, пребывали в каком-то тайном сговоре. Крайс застонал, прогоняя видения.
- Чу, чу, чу… - послышался над его головой чей-то голос, и что-то тёплое коснулось его губ.
Он ощутил на кончике языка вкус чего-то сладкого. Он сглотнул и чётко рассмотрел над собой женское лицо. Большие печальные глаза, на голове платок…
- Моника, - прошептал Крайс.
- Степан, - женщина кого-то позвала. – Он чего-то лопочет.
- Моника, это я – Крайс.
- Степан, иди сюда. Чего он хочет? – опять позвала женщина.
- Ну, чего? – раздался недовольный мужской голос.
- Подойди. Офицерик-то ожил.
- Слава Богу, а то я думал, что придётся с утра могилу копать, - над Крайсом выросла мужская фигура.
- Макс, это я, - Крайс попробовал улыбнуться.
- Бредит… Ишь, как его смертушка приголубила, заговаривается. Ваше высокоблагородие, вы поспите… Рану вашу перевязали. Дай Бог всё заживёт. Моя Марьянушка насчёт врачевания – знает в этом толк. В родне у ней все знахари.
- Макс, ты меня не узнал? – Крайс уже не хотел улыбаться в лицо этому человеку, который так похож был на его сослуживца.
- Узнал, узнал, - попробовал успокоить офицера Степан, придерживая того за плечи крупными ладонями. – Как ему мозги-то задуло. Марьянушка, ты бы ему дала чего-нибудь от заговаривания, да и жар у него начинается, по-моему.
- Ну, чего мне ему дать? Рана-то смертельная.
- Прямо горит весь…
- Кто горит? Где? Жарко мне… воды, воды. Тушите… ноги жжёт. Инквизиторы… Святой отец, что ж ты делаешь? Нет на тебя Бога. За что?
Крайс почувствовал, как жар стал двигаться от ног к голове. Он застонал и провалился в дремоту.

Пришёл он в себя, судя по тому, как в оконце упёрлось лучами солнце, ближе к полудню, уже на следующий день. Жар прошёл. Крайс открыл глаза. В избе пахло печёной картошкой. Он скосил глаза, пытаясь разглядеть того, кто маячил у входной двери. Это был Макс. Крайс сглотнул горьковатую слюну и позвал:
- Макс, подойди.
- А, господин офицер, проснулись? – мужчина, так похожий на Макса обернулся. – Марьянушка, неси бульон. Будем его превосходительство на ноги ставить. Вы, ваше высокоблагородие не сомневайтесь, будете коником через пару недель вышагивать. Мы хоть люди и простые, да сметливые. У моей Марьянушки «золотые ручки» - излечит без всяких докторов, да и где их взять по нынешним временам? В стране революция и эта… как её: гражданская война. Если вы насчёт нас с нею сомневаетесь, то зря: мы за монархию. Нам никакие там диктатуры ни к чему. Нам бы только землицы, да чтоб хлебушек не отбирали. Проживём… Нам, что конституция, тьфу слово то какое-то срамотное… Главное, чтоб здоровье было, а все эти слова они ни к чему. Вот руки есть, и Бог есть, мужчина перекрестился, а достаток будет и без всякой там пальбы… А вот и хозяйка моя…
На этих словах вошла черноглазая женщина.
- Моника, что здесь происходит? – Крайс приподнял голову. – Где я?
- Чего это с ним? - женщина посмотрела на здоровяка. – До сих пор бредит?
Тот пожал плечами, мол, наверное, что так.
- Моника, что всё это значит? – Крайс попытался сесть.
Боль резанула правую грудь. Он скорчил небритое лицо и застонал.
- Господин офицер, вы бы лежали. Рана ещё свежая. Ей надо время чтобы затянуться. Вам покой нужен, а вы уже на ноги норовите встать, - женщина подошла к нему с глиняной чеплажкой.
- Кто офицер? – спросило Крайс её.
- Ну, не офицер, а просто раненный человек, - спохватилась женщина. – Вот давайте немного покушайте, а то на вас больно смотреть. В этом бульоне ваша сила.
- Так я раненный?
- Раненный, раненный. Крови много потеряли. Хорошо, что пуля вышла на вылет, а то бы умерли, – она поднесла к его губам посудину.
Крайс отстранил её рукой и снова спросил:
- Макс, Моника, вы меня не узнаёте? Это же я - Крайс?
Его глаза уловили лёгкое недоумение и ещё что-то пробежавшее по их лицам.
«Что-то сны у меня какие-то уж больно реальные. Ничего не могу понять, и эти меня не узнают. Прямо мистика какая-то. Надо думать и ещё раз думать: или это всё мне снится, или я сошёл с ума и сейчас плутаю своим сознанием в прошлом, или меня давно нигде нет, и всё это просто моя память чудачит напоследок. Если я в прошлом, то почему там, где никогда не был, да и не мог быть, потому что появился на свет гораздо позже всех этих событий? Что это проказы дьявола? Нет, я точно сбрендил. Мало того, что с дыркой в боку, так ещё эти двое меня не признают. Они-то тоже как-то сюда попали. Кстати, а за что в меня стреляли? Я что кому-то дорогу перешёл? Что-то не припомню. Жил себе жил и нате, пожалуйста, получил порцию свинца. Интересно, ноги мои целы?»
Крайс пошевелил пальцами на них. Те повиновались.
«Слава Создателю, инквизиция промахнулась. Да и эти двое здесь, значит, всё обошлось. А Мэги, а шеф? С ними-то всё нормально? Приснится же такое… Так. Стоп. Если то был сон, то всё, что сейчас – тоже сон? А если не сон? Чепуха какая-то. Нет, надо просыпаться и идти к психиатру, а то запущенные заболевания обходятся в лечении дороговато. Кому рассказать – не поверят. Главное, когда проснусь, надо будет всё на бумаге записать, а то забуду. Интересное кино может получиться…»
- Ну что, кушать будем, - женщина подсела поближе к нему на кровать.
Крайс слегка помедлил, а потом кивнул согласно головой.
Следующая ночь прошла без осложнений. Только раз, уже под самое утро явилось к нему видение  старика в чёрной сутане и прошипело: «Я не прощаюсь…»

Его разбудил сильный стук в дверь и громкий лай собак за окном. Чей-то кашляющий голос громко приказывал:
- Хозяин, уйми псов, а то постреляю.
 Степан кого-то разглядывал в замёрзшее оконце избы. Немного помешкав, выскочил босиком в сенцы и откинул щеколду на входной двери, громко прикрикнув на собак:
- Трезор, Девка, я вот вам сейчас всыплю.
Цепные сторожа нехотя отступили к своим конурам.
- Хозяйствуем? – маленький человек в кожанке переступил порог избы, потирая обмороженные уши.
Осмотрел стены, потолок, как-то нехорошо бросил взгляд в передний угол, где у иконы теплилась лампада и, уставившись на Крайса, спросил хозяина, следовавшего за ним след в след, ведя за собой, как в поводу ещё одного человека в островерхой шапке с пятиконечной звездой:
- А это кто тут у вас? – тот, что был в кожанке, кивнул на Крайса.
- Свояк, - на ходу соврал Степан. – Ехал давеча к нам в гости, да нарвался на пулю.
- Какую? – человек в кожанке с интересом посмотрел на широкоплечего хозяина.
- Не понял, - Степан растерянно захлопал короткими ресницами.
- На какую пулю нарвался: на красную, на белую…?
- А как узнать-то? Убёг тот, кто стрелял.
- Куда?
- Да и кто его знает? Вон земли сколько: хоть в ту сторону, хоть в эту беги. Где теперь его сыщешь?
- Что, правда, то - правда, - человек в кожанке стащил с головы фуражку с красной звездой.
«Боже мой, да это шеф, - Крайс чуть было не вскрикнул от неожиданности. – Прямо какой-то дом свиданий. Ты смотри как вынарядился - комиссарит. Вот хлыщ: в том сне священником был, в этом - комиссар…»
Из сенцев в избу вошёл ещё один человек в длинной шинели. Когда пар рассеялся, Крайс чуть было не задохнулся. Это была Мэги. Коротко стриженная, она стащила с себя островерхую шапку с пятиконечной звездой и, щурясь, пристально посмотрела на лежащего, на кровати Крайса.
«Неужели не признает?» -  подумал он, делая приветливое лицо.
- Мы тут едем с товарищем по делам. Немного подмёрзли. Чаем не угостите? – человек в кожанке стал оттирать ладонями рук слегка побелевшие уши.
- Отчего же? Садитесь к столу. Марьянушка, ставь самовар и неси накрывать на стол, - приказал Степан.
За ситцевой занавеской завозилась хозяйка.
- А далеко путь держите? – поинтересовался Степан.
- То тебе добрый человек знать без надобности. Правильно я говорю, товарищ Люба? – человек в кожанке подмигнул своему товарищу.
- Тю, та это ж баба, а я думал хлопец… - Степан ухмыльнулся, рассматривая щупленького красноармейца.
- Темнота. Товарищ Люба не баба, а «карающая рука революции». Знаешь, сколько она офицеров на тот свет спровадила? Не знаешь. Вот он знает, - человек в кожанке ткнул пальцем в икону, висящую в углу. - Нам дай срок, и до него доберёмся.
- А его-то за что? – Степан испуганно уставился на святой образ. – Он-то чем не угодил новой власти?
- Он? А причём здесь он? Зачем вообще он нужен, когда так жизнь переметнулась? Кстати, ты сам, милый человек, почему не на службе у революции? Вся страна вздыбилась, а ты присох к бабьей юбке, так сказать, окопался и пережидаешь… Ты случаем не сочувствующий нашим врагам?
- Кто - я? – Степан даже поперхнулся воздухом.
- Ты, мил человек, ты… Вот и иконы у тебя  и сам ты какой-то гладкий весь.
- Так мы это… хлеборобы, - стал что-то лопотать Степан.
- Хлеборобы, говоришь? Это хорошо! Хлеб революции нужен. Ладно, об этом потом. Так что там у нас с чаем? Товарищ Люба, чего стоишь? Садись к столу, - человек в кожанке по-хозяйски повёл рукой. - Хозяева не гонят, а это уже добрый знак.
Марьянушка быстро накрыла на стол, выставила самовар, хлеб, соленья, картошку в мундире. Человек с обмороженными ушами обошёл всю избу, всматриваясь во все углы. Подошёл и к постели, на которой, лежал Крайс. Постоял, рассматривая его в упор, и вдруг обернулся на Степана и спросил:
- Свояк-то тоже хлебороб?
- Хлебороб, хлебороб, - закивал тот. – И сеет, и жнёт…
- И давно?
- Что?
- Я спрашиваю: «И давно он и сеет, и жнёт…?»
- Так с рождения…
- А руки-то у него холённые, барские. А ну-ка, товарищ Люба, подойди сюда, взгляни на этого «хлебороба». Что-то мне его фотокарточка знакома?
Крайс почувствовал, как страх холодком лизнул ему пятки. Красноармеец, она же товарищ Люба, она же «карающая рука революции» встала за спиной человека в кожанке и упёрлась взглядом в осунувшееся лицо Крайса. С минуту его рассматривала, пытаясь на нём увидеть какой-то тайный знак.
- Нет, не «хлебороб», - наконец произнесла она. – Этот из тех, кого мы позавчера приговорили к расстрелу.
- Да? – человек в кожанке обернулся на Степана и обрадовано произнёс: - Я же говорил, что товарищ Люба – «карающая рука революции»! Вот память, так память… Ну, что ваше высокоблагородие будем дальше из себя крестьянина корчить или откроем свои карты…?
Крайс весь сжался. Он не мог поверить, что его малышка Мэги опять с этим хлюстом. Мысли стали, путано подсовывать ему всякую дребедень, и волна протеста полезла из него наружу:
- Мэги, ты же обещала? Что всё это значит?
Товарищ Люба от неожиданности отступила на шаг от него и схватилась рукой за кобуру на ремне. Человек в кожанке в удивлении открыл рот:
- Вот тебе и «хлебороб». Чистый говор без всякого мужицкого прикуса, - он сурово посмотрел на Степана и покачал головой. – Нехорошо, товарищ. Мы к тебе со всем доверием, а ты задумал с советской властью шутки шутить? Не выйдет.
- Мэги, неужели ты забыла меня? – Крайс продолжа гнуть своё.
- Я помню вас господин офицер, помню. Я всё помню, - товарищ Люба стала медленно вытаскивать из кобуры револьвер. – И за всё то, что вы натворили, я приведу приговор революционного суда в исполнение. 
- Мэги, брось. Это совсем несмешно. Это же я – Крайс? Ну, вспомни, вспомни… Шеф, ну хоть вы ей скажите, - он посмотрел на человека в кожанке.
Тот произнёс:
- Вот так всегда: только смерть покажет свой оскал, начинаются представления. Господин офицер, возьмите себя в руки.
- Да бредит он, бредит, - подала голос Марьянушка всё это время жавшаяся в угол.
- Все они бредят. Кому хочется валяться на снегу с пулей в башке, - скривил в усмешке губы человек в кожанке.
Товарищ Люба вытащила оружие и потребовала громким, слегка срывающимся голосом:
- А ну вставайте, ваше высокоблагородие…
- Только не здесь, - человек в кожанке наморщил лоб и добавил: - Не выношу крови.
- Давай, давай, шевелись! Шагом марш на улицу, - командовала «карающая рука революции».
- Что, прямо так? – Крайс недоумённо посмотрел ей в глаза. – А одеться?
- На том свете тебя оденут.
- Не понял.
- Вставайте, вставайте господин офицер… Хоть товарищ Люба и «карающая рука революции», но она всё же женщина, а когда женщина просит – надо уступать, - человек в кожанке криво усмехнулся.
- Что-то ничего я в ней женского не вижу, - огрызнулся Крайс и стал сползать с постели.
- Живей, живей, - подгоняла его «карающая рука революции».
«Что ж я такое натворил, что опять меня хотят сжить со света? Одно успокаивает, что это сон… Сон ли? Нет, я хочу знать, я имею на это право: за что меня хотят убить?»
- Послушайте, как вас там? - Крайс обратился к женщине с револьвером в руке. – Что это за такая страна, в которой так запросто посылают в объятия смерти?
- Россия, господин офицер, - произнесла она.
- Россия? Постойте, а причём здесь я? У меня по паспорту вообще другое гражданство, - обрадовался Крайс. – И потом, какой сегодня год?
- Восемнадцатый…
- Как восемнадцатый? А…
- Ваше высокоблагородие, шевелите ногами, наш чай стынет, - человек в кожанке нетерпеливо подвигал лысоватой головой.
- Да что вы ко мне пристали и никакой я не благородие… я Крайс!
- Это уже не имеет значения.
- Как это?
- Очень просто. Два дня назад вас приговорили к расстрелу.
- За что?
- А вы не знаете?
- Нет.
- За контрреволюцию.
- За что?
- За выступление против Советской власти.
- Объясните мне, как это может быть, если ваша власть устанавливалась в России тогда, когда меня ещё не было на белом свете?
- Вы что дурак? – не вытерпел человек в кожанке.
- Сам дурак, - огрызнулся Крайс.
- А это уже прямой выпад против Советской власти. Я при исполнении…
- Да пошёл ты, бабий угодник! Я ещё до тебя доберусь, как проснусь! Я тебя выведу на чистую воду! – Крайс расходился всё больше и больше.
- Товарищ Люба, выводи эту контру и приводи приговор в исполнение, - человек в кожанке резанул воздух ладонью. – А вы, - он уставился на Степана и его жену, - пособники врагам революции марш на скамейку. С вами будет отдельный разговор. Я вам сейчас мозги-то прочищу. «Хлеборобы» - мать вашу.
Степан послушно опустился на широкую скамью, ссутулив плечи. Его жена перекрестилась и зашептала:
- А нас-то за что? Мы мирные люди…
- Вот-вот, - обрадовался человек в кожанке. – От таких как вы и надо ждать удара в спину, пока мы борцы за революцию обращены к нашим врагам лицом. Это вы с виду – «мирные», а капни поглубже, через одного стрелять надо. Иконами завесились, а у самих на уме чёрт знает что.
Услышав эти слова уже на самом пороге, Крайс, подгоняемый «карающей рукой революции», обернулся и бросил через плечо:
- Инквизиторы!
- Ты ещё здесь? – человек в кожанке даже подскочил на месте. – Вон из этой жизни! Вон! Нет в ней для таких как ты места! Нет, и никогда не будет!
- Врёшь! Всё вернётся на круги своя, и ты сгниешь в земле, и тебя забудут твои потомки, потому что имена палачей придают забвению… Да и что ваша власть может дать людям, когда она стоит по колено в крови? Глупо перестраивать мир, не будучи уверенным, в конечном результате. Одно дело, когда мечтаешь об этом и пишешь про это на бумаге и другое дело, когда начинаешь рушить то, что принадлежит вечности.
- Товарищ Люба, убей этого гада, а то у меня руки чешутся.
Крайс решил напоследок хлопнуть дверью. Он засмеялся в глаза этим людям и сказал:
- Я-то проснусь, а вы так и останетесь в своих снах. Временщики!
- Молчать! – заорал человек в кожанке.
Крайс пнул ногой дверь и шагнул в сенцы, чувствуя одновременно: грудью холод, а спиной тепло. Он будто пересёк невидимую границу, разделявшую этот мир на две половины: то, что было и то, что ещё будет.

Его потащила неведомая сила куда-то в сторону. Мимо замелькали неясные образы. Растерянный Степан, обнимал священника, уговаривая того не сжигать на костре Марьянушку, а та в коротенькой до безобразия юбке, размахивала перед собравшимися людьми длинными ногами, и кричала хриплым голосом: «Свободу матерям одиночкам!» Откуда-то выплыла Мэги. Она плакала и утирала слёзы красной материей, за которую цепко держался шеф. Вид у него был такой, как будто он провёл в ханском гареме несколько бессонных ночей. Где-то в стороне промелькнула тень старика в чёрной сутане с факелом в руке. Было ощущение, что он кого-то ищет. Крайс сразу же понял, что он ищет его. Что-то большое в тот же миг навалилось на него и стало трудно дышать. Лёгкие сжались в комок, и захотелось вынырнуть из всего этого и глотнуть свежего, чистого воздуха, но почему-то не было уверенности, что он где-то есть. Когда нет уверенности, нет и сил, а когда нет сил, человек теряет надежду, и его вера постепенно угасает, и он опускается ногами в липкую грязь, из которой все мы хотим выбраться, начиная с первого дня своего рождения. Хотим, но пока не получается.

Крайс почувствовал, как что-то жгучее уставилось ему в лицо. Он открыл глаза. Яркое пятно больно резануло по зрачкам. Крайс зажмурился, инстинктивно, заслоняясь от света руками. Чёрные круги поплыли под плотно закрытыми веками. Он втянул воздух носом и почувствовал, как что-то горячее проникло через носоглотку в лёгкие. Тут же спина покрылась капельками пота.
«Ну и пекло» - промелькнула мысль. Крайс осторожно приоткрыл один глаз и осмотрелся, насколько это позволяло сделать яркое пятно, висевшее над головой. Немного освоившись, он приоткрыл и второй глаз. Узкая улица, извиваясь, убегала под откос, путаясь в причудливых строениях, вылепленных из глины. Крайс взглянул на свои ноги. Они были обуты в мягкие кожаные сапоги. Потрогал левой рукой правую грудь – боли не было. Крайс удивлённо скосил глаза – на одежде не было и следов крови. Он распахнул рубаху - на теле отсутствовал след от огнестрельного ранения.
«Ну, и к чему всё это приснилось? Нет, пора в отпуск, а то так можно «с катушек слететь». Если по ночам нет покоя, надо бежать в тёплые края. Сегодня уже не модно «гореть на работе». Никто не оценит, да и не поймёт. Всё решено: сегодня же кладу шефу на стол заявление на отпуск…» - размышлял Крайс, не решаясь ступить ногой на пыльную дорогу.
А жара выжигала на этой земле всё, что попадало в прицелы разнузданных лучей. Солнце, заполнявшее собой всё небо, казалось, было повсюду, куда не брось взгляд. Что характерно тени от предметов были такие маленькие, что казалось это и не тени вовсе, а какие-то беспомощные карлики.
Крайс прислушался, где-то в стороне от улицы, на которой он сейчас находился, текла жизнь. Её присутствие угадывалось по тому, как до слуха долетали звуки чем-то напоминавшие собой шум восточного базара. Крайс сделал шаг и почувствовал, а потом и увидел, как уличная пыль под ногой мягко вздрогнула, вбирая в себя отпечаток подошвы от его сапога. Ещё шаг и всё повторилось. Крайс шёл, и ему казалось, что он ступает на что-то искусственное – ноги не чувствовали под собой земной тверди.
В глаз что-то попало. Он быстро, быстро заморгал и вдруг, как в кино перенёсся на площадь, где под пёстрыми навесами сновали люди. Крайс обратил внимание, что их одежды сплошь сшиты на восточный манер: длинные халаты, разноцветные головные уборы… Людей было немного, но они так быстро передвигались, что создавалась иллюзия, что их очень много и все они заняты тем, что суетятся на этом пятачке земли, огороженном какими-то строениями без окон. Крайса толкали, что-то предлагали, но при этом он не видел в руках у людей ни одного предлагаемого товара. Лица людей, как нарочно выглядели одинаково, как будто все они были «слеплены» одним человеком по одному образцу.
Неожиданно всё переменилось. Люди задвигались быстрее. Было ощущение, что кто-то невидимый размешивает чай в стакане или крутит ручку машины времени. В глазах зарябило, и голова закружилась.
«Что за чёрт?» - подумал Крайс и зажмурился.
Когда открыл глаза, он уже стоял в стороне от этой суеты, но теперь все окружавшие до этого его люди надвигались на него и смотрели на то, что находилось за его спиной. В их лицах читалось презрение, злость и даже жестокость. Крайс попятился. Толпа молча наступала на него, и тут за своей спиной он чётко расслышал женский плач. Крайс обернулся – сильный удар в спину незамедлительно вспорол тишину и его слух окунулся в гул человеческих голосов. Крайс сделал шаг к женщине, не обращая внимания на происходящее в толпе. Получилось так, что он своим телом её закрыл от тех, кто сейчас бросал в их сторону камни и сухие комки глины. Он оглянулся на людей. У тех в руках были палки, которыми они воинственно помахивали перед собой. Из-за их голов то и дело вылетали камни и старались упасть на бедолагу, укрытую пёстрым платком. Женщина сидела, вжавшись в стену и дрожа, всхлипывала. Его сознание стало суетливо что-то припоминать. Он об этом где-то читал.
«Ну, конечно же, толпа забивает камнями несчастную. Нравы востока, вставшие на защиту морали семьи. Чистота такого понятия, как верность здесь всегда поддерживалась традиционными способами: массовое глумление над оступившейся. Да, но зачем здесь стою я? Это же безрассудство. Как бы мне её не было жалко, толпу не остановить Фанатики – это страшное проявление массового психоза на почве религиозного учения».
Крайс развёл в сторону руки, давая понять людям, что он здесь ни при чём. Снова обернулся на плачущую женщину и тут же получил удар камнем по спине. Ещё один камень попал в плечо.
«К толпе нельзя поворачиваться спиной. Ей нельзя показывать, что ты её боишься. Толпа всегда реагирует на проявление слабости, и только она способна не отдавая себе отчёта, в порыве массового неистовства, тебя растоптать, закидать камнями. Когда все за одно, безнаказанность – флаг любого преступления. После содеянного никогда не судят толпу, поэтому толпой убивать легче – больше свободы, да и совесть меньше протестует, потому что ты неуверен в том, что именно твой камень, твоя нога коснулась жертвы».
Не обращая внимания на грозные крики, Крайс присел к женщине и спросил:
- За что?
- За измену, - ответила та сквозь слёзы.
- Варвары! – голос Крайса резанул по лицам тех, кто был к нему ближе всего. – Хотите убить – убейте, но не наслаждайтесь этим зрелищем. Её вам, - он ткнул пальцем в женщину у стены, - не унизить. Она это сделала с собой за вас.
- Эй, человек, уйди, - раздался голос из задних рядов толпы. – Не мешай вершить суд.
- Суд? Какой же это суд, когда у обвиняемой нет защитника? Если это суд – это одно дело, но здесь я вижу, уже приводят приговор в исполнение. А ну, кто там такой смелый – пусть выйдет сюда и постоит с минуту рядом с этой беднягой без всякого суда и следствия, - Крайс перевёл дыхание и продолжил: - Что чувствует человек, когда от него отворачиваются все? Пустоту… Кто из вас, готов прямо сейчас шагнуть в эту пустоту? Ты? А может ты? – Крайс стал обращаться к тем, кто сейчас смотрел на него, сжимая в своих ладонях палки и камни. – Что до неё, то она уже там в этой пустоте и коль вы так скоро решили с ней разделаться, то что-то здесь не так. Да, она уже там, откуда её вам не достать, но физически она ещё продолжает чувствовать боль и даже стыд, находясь среди вас… Да, ей больно! Вы пришли её судить не с пустыми руками. Вон сколько всего принесли. Значит, вы шли не на суд, а на казнь. И потом, что это за суд, когда все на одного? Молчите…? Я знаю, почему вы молчите, потому что никто из вас не хочет взять на себя ответственность за смерть этой несчастной. Ну, кто готов это сделать? Ну, смелее?
Тишина повисла над головами людей. Вдруг из толпы раздался голос:
- Я могу это сделать.
 Люди расступились, и перед Крайсом появился Макс собственной персоной, а точнее человек обличьем сильно на него схожий.
«Ублюдок» – подумал про него Крайс.
- Я могу, - повторил толстяк, по-дурацки улыбаясь.
- Ты? – Крайс смерил его взглядом, а потом обратился к толпе: - Кто знает этого человека? Кто может за него поручиться, что он чист помыслами и всё, что сейчас произойдёт, он совершит без всякой на то корысти?
- Так это Юсуп. Он же муж Аймагуль, - кто-то выкрикнул из толпы.
- Интересно получается: обвинитель – он же и палач. Так не годится.
- Человек, ты нам не мешай, - толпа заволновалась.
- Да я и не думаю этого делать. Аллах всё видит и вряд ли с вами будет в согласии, выступив на вашей стороне в этом судилище. Вот ты, - Крайс обратился к Юсупу, – хочешь смерти своей жене. Посмотри на себя: ты здоров, а она…? Неужели ты не мог навести порядок в своём доме сам, не привлекая к этому стольких людей? Ты мог бы даже её убить, но только не превращать всё это в зрелище…
- Мог-то я мог, только тогда меня бы судили, а так…
- Ай, да молодец! – Крайс воскликнул. – Это что ж получается: если твой камень сейчас убъёт её, то тебе ничего за это не будет и только потому, что таких камней брошенных в неё будет множество… В толпе все равны, а значит, на каждого, кто в этом участвует, будет возложена ответственность за содеянное. Ответственность будет, а наказания нет. Это что ж за законы такие?
- Законы Шариата, - донеслось из толпы.
- Врёшь! Законы есть, только они истолкованы вами так, как удобно тем, кто хочет убивать и при этом не нести никакой ответственности. Вот почему вы пришли судить эту несчастную.
Толпа зароптала. То ли что-то стало до людей доходить, то ли они хотели поскорее завершить казнь. Крайс поднял над головой руку, обращаясь к Юсупу:
- Вот и получается, что вторым по списку на этом месте, вот здесь рядом с ней, должен будешь оказаться ты. Твоё место не с камнем в руке, а вот тут лицом опять же к толпе. Ну, с тобой разобрались. Кто ещё готов взять на себя ответственность? Ну?
- Я, - откуда-то сбоку появился щупленький человек в длинном халате и чалме.
Крайс взглянул на него и округлил глаза.
«Ба, да что это за сны у меня сегодня: опять шеф… Если так пойдёт и дальше, то скоро должны будут появиться и Моника, и Мэги. Чудеса».
Крайс обратился к толпе с вопросом:
- Кто знает этого человека?
- Кто ж его не знает? Это известный ростовщик Ахмед.
- И что он за человек?
- А ты у Аймагуль спроси, - кто-то бросил язвительно из толпы. – Это она с ним дружбу водила.
- А где эта ваша Аймагуль?
- Так, та, которую ты защищаешь и есть она самая, - выкрикнули из толпы.
Крайс оглянулся на женщину. Она затихла и уже не тряслась, как в ознобе от холода, кутаясь в свои пёстрые одежды.
- А кто это видел? – он пустил вопрос над головами людей.
- Так все говорят, - чей-то голос сбоку царапнул ухо.
- То, что говорят - надо подтверждать фактами. Я повторяю свой вопрос: «Кто видел, как эта женщина с этим человеком изменяла своему мужу?»
- Ты, Юлдуз расспроси. Эта языкастая женщина всё знает, - кто-то посоветовал Крайсу из толпы.
- Давайте сюда вашу Юлдуз, - он устало посмотрел на людей, стоявших к нему лицом.
Ростовщик, переминаясь с ноги на ногу, всё ещё стоял и не собирался уходить. Крайс покосился на него и подумал про себя: «И только куда бабы смотрят? Обмылок какой-то: глазки бегают, бровей нет, нос крючком…»
Вдруг толпа вытеснила перед Крайсом дородную женщину в цветастой накидке на голове. Он по одним глазам узнал в ней Монику. Та подбоченившись напустилась на Крайса:
- Ишь, чего удумал… Да у меня самая точная информация про этих голубков.
- Допустим… И что ты видела, женщина?
- Я? – та захлопала выразительными глазами. – Этот её уговаривал.
- А она?
- Она отбивалась.
Из толпы понеслось:
- Ахмед такой. Он ей прохода не давал, даже грозился, если что, то расправится с ней по законам Шариата.
- Фу, ты, - Крайс облегчённо вздохнул. – Так чего же вы накинулись на неё? – он кивнул головой на Аймагуль сидящую на земле. - Вот кого надо судить. Он же совратитель…
Ахмед забеспокоился и в одну секунду юркнул в толпу, вобрав голову в плечи. Крайс улыбнулся и сказал:
- Эх, люди, люди, ну отчего вы такие? Одна, - он показал глазами на Юлдуз, - как сорока сплетни по дворам разносит. Другие готовы тут же чинить суд, не имея доказательств.
Юлдуз под шумок улизнула с глаз долой, унося с собой тайну, о которой не хотела рассказывать никому. Это Ахмед упросил её за деньги разнести сплетню об Аймагуль за то, что та не уступала ему себя. Он хотел таким образом разделаться с непокорной. Если б не этот человек, вставший на пути  у толпы, всё так бы и случилось, а теперь…
А теперь толпа охотно обсуждала происходящее, и человеческие руки уже не хотели бросать камни в ту, что сидела на земле за спиной незнакомца, вставшего на её защиту. Крайс обернулся к несчастной, нагнулся, тронув её за плечо со словами:
- Вставай, женщина, твоя вина не доказана.
Та не издала в ответ ни одного звука. Крайс её пошевелил. Женщина как-то неестественно наклонилась в бок и сползла на землю. Платок приоткрыл её лицо, и Крайс увидел, что это была Мэги. Она не дышала. Из разбитой головы у виска текла кровь. Он выпрямился и обернулся к толпе. Его голос прозвучал тихо, но его услышали:
- Вы её убили, люди…
Не сговариваясь, стали расходиться, по пути выбрасывая камни из рук на землю. Крайс провожал их глазами полными слёз. Люди шли, опустив головы, только некоторые искоса из любопытства ещё боязливо бросали взгляды на ту, которая была не виновата. Крайс опять нагнулся к Мэги. Он не успел ничего сообразить, как сильный удар обрушился ему на голову, и сознание опрокинулось в чёрную дыру. Толпа ничего, не замечая, редела, а Крайс лежал рядом с Мэги, и над ним стоял старик в чёрной сутане в надвинутом по самый подбородок капюшоне. В одной руке он держал факел. Зачем? Ярко светило солнце. Если он ничего не видел, то и тогда: зачем невидящему факел? А может быть, он чувствовал тепло огня и таким образом согревал себя? Тоже непонятно, так как кругом была такая жара, что одежда прилипала к телу. Лучи с неба выжигали на земле всё, что попадало в их прицел: и камни, брошенные людьми до следующего раза, и одиноко стоящих Юсупа, Ахмеда, Юлдуз, действующих лиц этой истории. Они стояли, окаменев за спиной старика в чёрной сутане, готовые в любую минуту волею Создателя переместиться в другие миры.

Всё вокруг плыло перед глазами. Где-то лаяли собаки, и сверху лил дождь.
«Ну, и когда всё это закончится? Сколько можно спать? Уже всё тело ноет. Так, всё: на счёт три встаю. Раз, два… Почему так сыро? Неужели у соседей сверху прорвало трубу?»
Крайс открыл глаза.
«Дождь. Самый обыкновенный дождь. Небо серое… Самое обыкновенное осеннее небо. Воздух… Дышится легко, но в горле присутствует боль. Трудно глотать. Нет, надо просыпаться. Раз, два, три…»
Крайс ещё шире открыл глаза. Ничего подобного – сон не уходил.
«Да, что же это такое? Эй, заберите меня отсюда. Кто-нибудь…»

Ночь затыкала себе уши, чтобы не слышать всего того, о чём говорили люди в своих снах. Она уже столько всего наслушалась, что ей хотелось всем им засунуть в их рты кляпы.
 «Днём, когда болтают – это понятно, но то днём, а ночью-то зачем? Говоруны. И всё-то у них урывками: никакой поэзии сна. Так, одна чушь. Наслушаешься всего такого, а потом наутро хоть голову клади на плаху: раскалывается так, что бежишь от людей на край света, а там всё повторяется. Расплодились… Эх, если б была голова на самом деле не пожалела бы и сунула бы её под поезд. Может быт, полегчало бы…» - рассуждала ночь, обнюхивая дома и улицы, заглядывая в окна горожан.

Дождь продолжал лить. Он лил и наяву, и во сне Крайса. Капли собравшиеся в струи: в длинные и водянистые, текли с неба на землю, как бы стараясь привязать небесную и земную твердь друг к другу. Со стороны это было, похоже на то, как художник мазками кисти пытается воссоздать на холсте то, как он видит этот мир. Каждый видит его по-своему и от этого кажется всему тому, что вокруг нас – нет границ в своём многообразии. Рождаемые образы, живут, дополняя друг друга, переходят из одного состояния в другое. Создаётся иллюзия движения, хотя всё остаётся неизменным: и этот дождь, и небо, и воздух, и эта боль в горле…
«Чертовщина какая-то, - Крайс попробовал глотнуть. – Нет сил - терпеть эту боль. Неужели я заболеваю? И голова чугунная и состояние такое, как будто меня неделю гоняли по стадиону на время…»
Лай собак оборвал его мысли. Крайс огляделся по сторонам. Он шёл в цепочке людей, неся в руках огромный кусок камня. Тяжело и бросить бы его, но он, подчиняясь чьей-то воле, не бросает. Никто не бросает – все несут. Тот, кто роняет, тут же получает удар палкой от людей в чёрных мундирах. Корчась от боли, поднимает и снова несёт.
Крайс стал присматриваться.
«Все одеты в полосатые одежды. На больницу не похоже. Нет стерильной белизны. И эти «врачи» в чёрном с автоматами на груди, и собаки на поводках со слюной свисающей из пастей – одним словом, сон ещё тот».
А дождь всё льёт, и ноги скользят. Судя по всему – это карьер, а все кто в полосатых одеждах – рабочие. Странные рабочие: на груди пришиты номера и на спинах какие-то знаки.
«Прямо не рабочие, а сборная команда по бейсболу» - промелькнула мысль и тут же где-то сзади раздалась автоматная очередь.
Крайс оглянулся, но ничего не увидел кроме длинной вереницы людей, покорно несущих в натруженных руках камни. Слышна речь. Он прислушался – немецкая.
«Вот я попал. Чертовски хочется домой. Сейчас бы горячего чая, да под плед и читать, читать… А собственно, чего это я? Вот сейчас шагну вон к тому с автоматом и сразу проснусь. Это так просто…»
Сильный удар по лицу палкой вернул его к действительности, и злой голос пробился до его сознания:
- Куда прёшь сволочь?
- Что? – Крайс морщась, уставился на того, кто его ударил.
Довольная рожа смотрела на него и губы в брезгливой усмешке разъезжались по рыхлому лицу.
- В строй собака! Получай, - второй удар пришёлся по плечу.
Крайс почувствовал, как левая рука тут же ослабла, и камень размером с лошадиную голову упал под ноги.
- Поднять! – рявкнул здоровяк. – Живо!
Крайс нагнулся, подставляя спину дождю и ударам палки.
- Быстрее! Быстрее!
С трудом он выпрямился. Дождь не давал ему, как следует рассмотреть обидчика. Тот всё подгонял и подгонял, осыпая ударами уже не только Крайса, но и тех, кто был с ним рядом. Небо хмуро смотрело на всё происходящее там внизу. Люди поднимались с самого дна карьера наверх и там складывали камни на небольшие платформы, а потом опять вниз и так по кругу изо дня в день, изо дня в день.
Ближе к обеду дождь перестал лить. Людям раздали по одной сырой картофелине. Крайс есть не хотел. Тут же нашлись желающие и чуть ли не в драке разломили его «обед» на части. Небо слегка посветлело. Люди в чёрных мундирах тоже обедали, стуча ложками по своим объёмным котелкам. Запах от каши с мясом кружил головы тем, кто был в полосатых одеждах. До этого крикливые охранники сейчас как бы переродились: они весело переговаривались друг с другом и тыкали в сторону рабочих, сидящих на корточках кусками хлеба, дразня их.
Два мира: те и эти. Казалось бы, и те и другие люди, но была между ними разница. Те, что сидели на земле, ёжась в своих полосатых одеждах, находились в данную минуту в положении рабов. Те, что над ним насмехались – были их «хозяевами». Они были сыты, вооружены и у них была власть.
Крайс сидел и размышлял о том, что это уже было в жизни людей не раз, когда одни возвышались над другими. Истории повторялись, и действующие лица время от времени менялись ролями. Принцип «песочных часов» - сначала одни снизу, а потом другие. Это всех устраивало, и это продолжалось из века в век. Размышляя об этом, он и не заметил, как подъехала легковушка и из неё вышли две женщины и какой-то вертлявый человек в фуражке с высокой тульей. Все они были одеты в чёрную форму, но она отличалась от той, что была на охранниках каким-то особенным лоском. Одна из женщин, что была ростом повыше, подошла к группе людей в полосатых одеждах и стала их хлыстать кожаной плетью, приговаривая:
- Вот вам! Вот…
- Моника, - окликнул её Крайс, – я думал, ты на это не способна.
Женщина замерла, ища глазами того, кто назвал её по имени. Увидев его, она поманила Крайса к себе рукой:
- Иди сюда, смелый раб.
 Крайс поднялся. Тут же подлетел один из охранников и замахнулся на него палкой. Крайс даже не поморщился, когда удар коснулся его груди. Он даже не удивился тому, что этот тип был так похож на Макса. Крайс криво улыбнулся и спросил:
- Ну что, дружище, осваиваешь новую профессию?
- Молчать собака! – тот замахнулся ещё раз, но его остановил голос чернобровой женщины, так похожей на Монику.
- Не надо, я это могу сделать и сама, - она подошла ближе, рассматривая Крайса в лицо. – Мы знакомы? Отчего ты назвал меня по имени?
- Угадал, - соврал он.
- Да? – женщина поправила прядь волос, выбившуюся из-под чёрной пилотки. – Может быть, ты назовёшь и её имя? – она указала плёткой в сторону своей белокурой спутницы. – Если угадаешь, тебя сегодня никто больше не будет бить.
Крайс искоса посмотрел на здоровяка, который нависал над ним, постукивая палкой о голенище своих сапог. Женщина перехватила его взгляд, слегка улыбнулась и сказала:
- И ему прикажу тебя не трогать. Ну, что?
Крайс перевёл взгляд на белокурую женщину. Это была Мэги, но это в его той жизни, а здесь…
- Ну же, раб, угадывай. Что - смелость тебя покинула?
- Перестань Моника, - вмешалась её спутница. – Не устраивай зрелищ, прошу тебя…
- Отчего же? А, понимаю: он тебе понравился. Что ж можно его  помыть и побрить, и на одну ночку сунуть тебе под одеяло… Хочешь?
- Как ты можешь?
- Я всё могу. Ну, так что, будем угадывать? – чернобровая дотронулась кожаной плёткой подбородка Крайса.
- Мэги, - произнёс он не совсем уверенно, благодарно глядя на белокурую женщину.
Тут же последовал удар. Плётка рассекла ему бровь и кровь каплями брызнула на лицо. Боли он не почувствовал.
- Не угадал! - голос чернобровой женщины завибрировал от радости. – Не угадал, но ты смелый, раб… Ганс, - она окликнула вертлявого человека с фотоаппаратом в руках, – Ганс, я хочу с ним сфотографироваться.
Тот подлетел, посмотрел на Крайса, потом на Монику и сказал:
 - Но он весь в крови?
- Ганс, ты что забыл, что меня кровь возбуждает? – она похотливо засмеялась. – Ну, ты, иди ко мне, - она в упор уставилась на Крайса.
Тот, будто предчувствуя беду, даже не сдвинулся с места.
- Ты, что оглох, раб? Эй, как там тебя, - чернобровая женщина кивнула толстомордому охраннику, – возьми его и поставь на край обрыва. Я там с ним сфотографируюсь… на память.
- Моника, что ты задумала? – белокурая её спутница почему-то заволновалась.
- Зрелище, дорогая Хельга. Уверяю, тебе понравится.
 Крайса подвели к краю обрыва и поставили к нему спиной. Он через плечо покосился назад. Высоко…
«И почему люди не летают? А может, летают? Просто об этом не знают».
Моника тем временем вытащила из кобуры пистолет и подошла к Крайсу, помахивая оружием перед своим лицом.
- Ну что, раб, устроим людям маленький спектакль? Вижу, что оробел. Смелее, смелее… Жизнь любит смелых. Встань на колени, - потребовала она.
Крайс не сдвинулся с места.
- Ганс, ты готов? Хельга, ты не желаешь к нам присоединиться?
Белокурая женщина отрицательно покачала головой. Ганс суетился, пытаясь поймать в фотообъектив нужный ракурс. Он был похож на шефа, но Крайса это уже не забавляло. Моника увидела, что тот ещё ни на коленях и зло крикнула:
- Живо на колени!
Толстомордый охранник учтиво приблизился, облизывая полные губы. Его голос звучал подобострастно:
- Если разрешите, то я для полноты композиции оседлаю этого ублюдка.
Моника бросила взгляд на него и процедила сквозь зубы, брезгливо морща лицо:
- Выбери себе кого-нибудь из них, - она кивнула в сторону затаившихся на корточках заключённых. – Этот мой…
Крайс интуитивно почувствовал, что эта ни перед чем не остановится и, оттолкнувшись от края обрыва, соскользнул вниз. Сознание испуганной птицей забилось, и его руки стали делать движения вроде взмахов крыльев. Он видел, как Моника пыталась в него выстрелить, но пистолет заело и она, корчась от злобы, что-то кричала охранникам. Те растерянно следили за ним, а он не падал – он поднимался всё выше и выше. Крайс почувствовал, как оцепенение первых секунд проходит и странное ощущение того, что он летит, вытеснило всё то, что до этого мешало ему свободно дышать. Слёзы навернулись на глаза.
«Ну, вот, а говорят, что люди не летают…»

- Летают, летают, - раздался голос, - если я этого захочу.
Крайс испуганно стал вертеть головой, забыв про всё на свете. Кругом была серая дождливая пелена, которая вот-вот хотела обрушиться на землю, где стояли те и другие, задрав головы вверх. Крайс посмотрел вниз. Он был ещё не так высоко и мог различить выражения их лиц. Они были в чём-то все похожи. Пришедший в себя Ганс без устали щёлкал фотоаппаратом. Моника, всё ещё не веря, пыталась заставить охранников выстрелить в Крайса. Те в растерянности лупили глазами в небо, ничего не понимая. Военнопленные встали с корточек. На них никто уже не обращал внимание. Белокурая женщина тоже смотрела в небо. Губы её улыбались и только собаки продолжали лаять, беспокоя вечность.
Опять раздался голос:
- Ну что, человек, вернуть тебя обратно? Смотри, сколько их там устремили на тебя свои взоры…
Крайс активно заработал руками и ногами, мысленно протестуя против этого, пытаясь забраться повыше в небо.
- Тише, тише, а то заденешь, - голос усмехнулся. – Ты хорошо подумал? Чем выше поднимаешься, тем больнее падать, человек.
Крайс немного пришёл в себя и задрал голову вверх. Ему показалось, что именно оттуда кто-то с ним заговаривает. Ничего, не увидев там, он спросил:
- Кто здесь?
- Ну, кто может быть здесь кроме меня? Ну, подумай?
- Создатель? – неуверенно произнёс Крайс и замер, ожидая удар за неправильную догадку.
- Молодец, угадал. А ты чего перестал конечностями двигать?  Солярка закончилась или поверил в то, что это по моей воле ты паришь под облаками?
Крайс машинально стал махать ногами и руками и даже подумал, что сейчас начнёт падать вниз.
- Что испугался?
- Не может быть, - прошептал Крайс.
- Не веришь в меня? А имя моё часто вспоминаешь, когда плохо становится, - голос произнёс это как-то укоряющее.
- Так это по привычке…
- Хорошо, что сказал правду. Не люблю, когда лгут. Ну, ладно, давай побеседуем. Да ты махать руками прекращай, а то всех птиц перепугаешь. Вон они как шарахаются от тебя, а им волнения сейчас ни к чему – им ещё в тёплые края лететь. Осень-то на излёте. Скоро зиме место уступит.
Крайс переместился ещё выше, и серая дождливая пелена оказалась у него под ногами, закрыв как бы тот мир от его глаз. Голос пояснил:
- Чтоб не отвлекаться. Тебе удобно? Голова не кружится?
- Не привычно, - признался Крайс, продолжая болтать ногами и водить руками по сторонам.
- Да ты успокойся – не упадёшь… У меня всё здесь под контролем. Ну что, поговорим?
- О чём?
- О жизни, конечно. Она одна достойна внимания.
- А смерть?
- О ней ещё успеется, да и не тебе о ней думать, - голос умиротворённо пояснил: - В твои-то годы?
- А что годы? Годы, как годы…
- Человек, цени каждое мгновение, и тогда годы не будут для тебя чем-то вроде приложения к твоей жизни. Вот ответь мне, как тебе там, на земле живётся?
- Скучно, -  признался Крайс.
- Скучно… - повторил голос. – Что потрясений не хватает? Может инквизицию вернуть, чтоб опять костры запылали повсюду? Или народы поделить на «красных» и «белых» и устроить очередную резню? А может фанатикам «развязать руки»? Камней-то под ногами ещё валяется предостаточно. Можно и концлагеря восстановить.
- Нет, я не об этом.
- Знаю, что не об этом. Вы все там ждёте благоденствия. Хотите, чтобы кто-то пришёл и всё вам сделал. А сами что ж? Для чего вы приходите в этот мир? Как там один из ваших написал в своей книге, мол, срывать цветы удовольствия? Нет, человек, не для этого рождается. Вся радость в труде: и умственном, и физическом. Вот взять тебя: молод, не дурён собой, грамотен… А где результат?
- Я работаю.
- Знаю я твою работу: бумажки с одного конца стола на другой перекладывать. Вы там, на земле, извини за прямоту, с ума все посходили. Вместо того чтобы сады разводить, вы их - под топор и на бумагу переводите. Всё пишите и пишите чего-то. Я тут на досуге достал кое-что почитать, а потом думаю: «И чего это я с вами мучаюсь? Взять всех вас и…» Конечно, не всех. Встречаются среди вас и перспективные экземпляры, но остальные… Надо же себя уважать: то войну затеете… Ну, понимаю, кулачные бои – это и для здоровья польза и от лени первое лекарство, а то придумали: мало, что себя изводите, так ещё и окружающую среду уничтожаете. За такие дела надо вдоль лавки, да «дедовскими» хворостинами, чтоб жгло до самых костей. Развели демократию. Одним всё можно – другим ничего нельзя, а потом выясняете: кто к каким относится. Срамота…
- Ну, если сверху так всё хорошо видно, подсказали бы.
- Да я уже охрип от этих самых подсказок. Все советы побоку, цари писанные… Вот взять святое писание. Начертано: «…не укради».  А вы что вытворяете? Дошло до того, что сами у себя по второму, а то и по третьему разу воруете. И ведь знаете, что после смерти всё останется на земле и всё равно тащите… Эх, наслать бы на вас мор, да детишек жалко. Кстати, почему ты-то до сих пор не обзавёлся потомством?
- Так молод ещё, - ответил Крайс.
Создатель помедлил, а потом сказал:
- Дурак… и все вы там от рук отбились. Нет, надо что-то с вами делать. Иногда прислушаюсь и не могу понять: почему на земле стал реже слышен детский смех? Если так дело и дальше пойдёт, придётся мне опять засылать к вам Адама и Еву. Нет, раньше ещё что-то у вас получалось, а сейчас только одно на уме: деньги, деньги, деньги, деньги… У меня такое впечатление создаётся, что вы-то других слов и не знаете вообще. Давай так, чтобы мы с тобой на эту тему больше разговоры не разводили. Ты меня понял?
Крайс улыбнулся и ответил:
- Да, ладно. Всё равно – это сон.
- Сон? – голос завибрировал. – А это как тебе?
Крайс почувствовал, как его ноги лизнуло пламя. Он инстинктивно их поджал. Не успел это сделать, как под одеждой на правой груди стало побаливать и появилось пятно крови. Крайс скосил глаза, всё ещё не веря в происходящее. Он увидел, как одежда намокает. Голова закружилась, и тут же сильный удар получил по спине, а к ногам упал кусок кирпича. Крайс поморщился от боли.
- Ну, что продолжить? Вон и твой знакомец уже тебя дожидается, - голос заставил Крайса обернуться.
Там стояла Смерть в образе старика-инквизитора в чёрной сутане с факелом в руке.
- Нет, нет… хватит, – взмолился Крайс.
- Учти человек: всё это деяния твои рук и если ты однажды про это забудешь – оно опять вернётся и тогда… Сам должен понимать: я по два раза одно и тоже кино смотреть не люблю – не приучен: скучно.
Крайс не знал, что сказать. Ему вдруг захотелось остаться здесь и не возвращаться на землю. Он спросил:
- А можно мне остаться?
Голос выдержал паузу, а потом ответил:
- Не сейчас. Тебя ждут дома.
- Кто?
- Не догадываешься? Посмотри сюда…
Крайс увидел перед собой белое облако. Через него проступали черты детского лица. Это был мальчик. Он улыбался…

Пробуждение было мгновенным. Крайс открыл глаза. Сознание уже было готово к новым испытаниям. Он лежал и ждал… Секунда, две, три… Ничего не происходило. Крайс приподнял голову. Всё родное смотрело на него сквозь отползающий сумрак ночи. Он вскочил с дивана и тут же принялся осматривать  свои ступни ног. Подошёл к зеркалу на стене и, задрав пижаму, стал ощупывать правую грудь. Потрогал лицо, исследовав брови. Никаких следов от пуль, от ожогов от ударов на нём не было.
- Ну, я же говорил, что всё это сон! – воскликнул он.
Тут же в зеркале он увидел за спиной своего отражения старика в чёрной сутане с факелом в руке. Крайс оглянулся. Никого. Он опять в зеркало, а там инквизитор…
«По-моему мне пора в душ. Ночные кошмары основательно прилипли к моему сознанию… Быстрее всё с себя смыть и на свежий воздух. Я весь пропах запахом видений».

Крайс ехал на работу общественным транспортом. Его личный автомобиль внезапно сломался или как сказал сосед по гаражу – забастовал.
«Ох, уж эта техника – сделала себе выходной, а ты как хочешь, так и выкручивайся…»
Он сидел в задней части салона автобуса, где места для пассажиров располагались лицом друг к другу. Напротив него расположился человек и без всякого стеснения пялился на него. Бесцветные глаза просто дырявили Крайсу переносицу. Он уже тактично давал понять незнакомцу, что он не любитель играть во все эти гляделки, но тот, как будто был слеп.
«Ну, и чёрт с тобой» – подумал Крайс и стал рассматривать людей в салоне автобуса.
 Он поймал себя на мысли, что он уже как-то ехал именно этим маршрутом, и что интересно: те же люди находились с ним рядом. Крайс стал более внимательно присматриваться к ним.
«Ну, точно: вон и девушка, которую убили, - при этом он посмотрел на незнакомца сидящего перед ним. – А вот и этот тип. Это он вчера при выходе всадил в неё по самую рукоятку нож. Странно, что это сейчас со мной происходит? А вон и двое мужчин, которые его скрутили потом и старушка, которую всем салоном приводили в чувство. Что за чертовщина? Неужели опять задремал?»
Крайс стал тереть глаза. Ничего не исчезало. Он ехал в салоне автобуса на работу, и все вокруг тоже ехали по своим делам. Сосед напротив завозился, собираясь к выходу. Крайс напрягся. Он инстинктивно почувствовал, что сейчас должно всё повториться. Незнакомец встал со своего места и, ставя широко ноги, направился к выходу.
«Вот сейчас, сейчас всё и произойдёт…»
Крайс приподнялся и прыгнул вслед за человеком с бесцветными глазами, крича, что-то громкое и непонятное. Его руки дотянулись до спины незнакомца, и они упали на пол салона. Кто-то заголосил высоким противным голосом: «Убийца!» Крайс почувствовал, как что-то на него навалилось, и чей-то голос произнёс в ухо: «Попался…»
Когда разобрались, оказалось, что Крайс набросился на этого человека по ошибке. У того не было с собой никакого ножа, и вообще он был мирным гражданином, и в его мыслях ничего подобного связанного с убийством незнакомой ему девушки не было. Двое мужчин, которые скрутили Крайса, с трудом поверили в благие намерения его и отпустили. Аккуратненькая старушка, это она кричала противным голосом, всё никак не могла успокоиться и пыталась вонзиться в Крайса своими сухонькими пальчиками. Девушка сидевшая с нею рядом пересела в глубь салона, боязливо посматривая на людей. Водитель автобуса вызвал по рации «скорую помощь» и на одной из остановок та забрала с собой старушку, которая так разошлась, что ухитрилась содрать с окна приветливую шторку. Крайс искренне переживал, и всё никак не мог прийти в себя, то и дело, представляя себя в объятиях двух здоровяков.
На работу он опоздал на самую малость. Шеф укоризненно покачал головой, мол, когда это кончится? Мэги встретила его, загадочно улыбаясь. Её глаза светились каким-то непонятным светом. Она что-то у него спросила – он что-то ответил и сразу же зарылся в бумагах на своём столе. Толстун Макс, как обычно подошёл, потрещать с ним языком.  Крайс не поддержал беседу, и тот вернулся на своё рабочее место. 
В обеденный перерыв, Крайс, будто про что-то вспомнив, утащил Мэги пообедать на свежем воздухе в кафе через дорогу напротив их офиса. Она не удивилась этому – они часто обедали здесь. Уже сидя под матерчатым козырьком, он стал с ней говорить о всяких пустяках, стараясь прогнать какое-то нехорошее предчувствие. Крайс даже взял её руку в свою ладонь. Мэги тоже что-то ему говорила, но он ничего не слышал, а только видел, как шевелятся её губы. Вдруг звук прорвался до него, и он услышал её голос:
- У меня будет ребёнок.
- Что? – переспросил Крайс.
- У меня будет от тебя ребёнок.
Крайс помолчал, рассматривая её причёску.
- Почему ты молчишь и ничего не говоришь?
- Ну, что тут сказать, - он погладил её по руке. – Видно время пришло: разводить сады, и рожать детей.
- Что я слышу? Ты ли это Крайс?
- Я больше скажу: у тебя будет мальчик.
- Откуда ты знаешь?
 Крайс улыбнулся и ответил:
- У меня свой источник информации, - а про себя подумал: «Я даже не знаю, как он выглядит – этот «источник информации». Один голос и тот какой-то человеческий. Странно всё это…»
Крайс поцеловал ладонь Мэги и спросил:
- Так я угадал?
Та кивнула головой. Она опустила глаза и, помолчав, задала вопрос:
- Что будем делать?
- Вить гнездо, - он улыбнулся и машинально бросил взгляд поверх её головы на противоположную сторону улицы.
Там среди снующих людей брёл старик  в чёрной сутане. Инквизитор шёл, сгорбившись, освещая себе путь факелом. От его вида  у Крайса заныла правая грудь, и он явно расслышал голос Создателя: «Твой час ещё пробьёт, расслабься…»
Веки дрогнули. Дневной свет протиснулся в узкие щёлочки глаз. Крайс просыпался…


                Март 2007 г.