Повторение пройденного

                И. Рассказов
                Повторение пройденного.

1. Шкала несовпадений. 

Странное имя – колючее. Он об этом подумал ещё там, на митинге, но это всё, что врезалось ему в память. «Да и когда было что-то там запоминать, если в грудь смотрит ствол пистолета, а ты стоишь и улыбаешься. Ну, не дурак? Эх, молодость! О чём это я? Мне уже пятьдесят с хвостиком, а я всё ещё хорохорюсь, - Марк передёрнул плечами. – А ведь почему-то не выстрелила. Одно нажатие на курок и всё…» Он представил, как бы это было: звук выстрела и тело стало бы оседать вниз, а кругом люди. Им не до него – они же все в объятиях «страстей». Ну, что за жизнь? Вот так среди белого дня в тебя всадят порцию свинца, и никто не обернётся, а уж плечо подставить – это вообще, будто из другой жизни.
Она почему-то не выстрелила. В глазах незнакомки Марк успел рассмотреть страх. Ещё он почувствовал её запах, но дурацкая улыбка прилепилась к его лицу, и не хотела уходить, и он чувствовал себя велосипедистом без рук. Расстояние между ними было так мало, что он мог бы при желании выбить пистолет. Не выбил, а ведь знал, что она не промахнётся, если нажмёт. Потом её окликнули по имени, и она нырнула в толпу, низко наклонив голову. Может, это было и не имя вовсе, а прозвище или какой-то позывной на тот или иной случай. Оно это имя будто оцарапало его мелкими коготками. Ещё захотелось почему-то рассмотреть её ноги, хотя, скорее всего ему просто это показалось. Все вокруг так были заняты болтовнёй очередного оратора, что эту сцену с пистолетом с самого начала и до конца просмотрел лишь он. Ещё запомнил её взгляд. Она смотрела на него будто из укрытия и этот страх, какой можно прочитать только в глазах накаченных наркотой, когда вот-вот доза перестанет быть таковой для организма.
Когда же это было? Ну, точно в прошлую среду. Он ещё решил послушать, о чём на этот раз будут вещать разгорячённые головы. Оказалось, очередной брёх по поводу власти. За последнее время болтовни на счёт этого стало так много, что появилась мысль о заказчиках данных мероприятий. И получалось так, что сама власть и штамповала сценарии подобных сборищ. Для чего? Скорее всего, для собственного спокойствия. Это ведь так просто держать руку на пульсе событий и в тиши кабинетов, и на площадях. Все, кому не подфартило влезть в должностные кресла, думают, что борются за что-то там, а на самом деле – играют в нескончаемую игру, которую для них подбросили вершители судеб и где иногда стреляют и даже убивают. В тот раз почему-то всё пошло не так и никто не выстрелил и Марк остался тогда с блуждающей улыбкой на лице приговорённого к смерти. Вот только за что?
Искать ответ на этот вопрос – тщётное занятие. Марк это понял ещё три год назад, как оказался здесь. Где именно? А он и сам до сих пор не мог понять. Так бы и ничего страшного, но ведь до всего этого у него была другая жизнь. Он это чувствовал, но вспомнить что-то конкретное не мог. Ну, сначала была мысль, что это сон. Ага, такой длиною в три года. Чуть позже даже поверил, что у него «поехала крыша». Допустим, что так, но никто не надевал смирительную рубаху и не пичкал пилюлями. Нет, люди в белых халатах встречались, но их здесь называли буднично: «Санитары». Они приезжали на своих крытых грузовиках и забирали трупы. Куда их свозили, никто не знал. Да и зачем, если здешние люди никогда никого не хоронили и не оплакивали. Тут-то и больниц не было. Если что-то с кем-то и случалось, и требовался врач и не какой-то там, а самый-самый, то приезжали «санитары» и увозили бедолагу. Марк в этом направлении даже не пытался ничего копать – нутром чувствовал, что и шагу ступить не дадут, как окажется он в одном из этих странных грузовиков.
Ещё, к чему он никак не мог здесь привыкнуть, так это отсутствие на улицах города детей. Их просто не существовало. Были ли здесь женщины? Были. А вот какие они на вкус и всё такое, Марк сказать не мог. Все они больше походили на манекенов. Стрижки, губная помада, тушь для глаз и всё-всё-всё, отчего большинство женщин и раньше, и теперь сходят с ума, здесь походило больше на элементы униформы. Одинаковость бросалась в глаза и что характерно – это их не напрягало. Марк пытался себя уговорить – завязать ничего не обещающий роман с одной из них, чтобы хоть как-то разнообразить свою повседневность. Не получалось. Не получалось по многим причинам и одна из них – это отсутствие хоть малейшего намёка на чувственность. Без этого он не заводился и вскоре интерес к противоположному полу он потерял напрочь. Собственно, и без этого головной боли хватало. Он продолжал искать ответы на свои вопросы, но все вокруг него делали вид, что не понимают природу его интереса к тому, что здесь происходит. Это выбивало его из колеи, и Марк с ещё большей  энергией бросался на поиски истины о себе, о своём прошлом и настоящем.
Да, здешняя система умела выстругивать удобных для себя людей. Исполнительные и покладистые были в цене и в его прошлом. Откуда он это знал, если ничего не мог сказать о себе вчерашнем? Вот вопрос вопросов и что любопытно, его память иногда выдавала такое, что Марк начинал оглядываться по сторонам, пытаясь нащупать за собой слежку. Он, будучи выкормленным всё той же системой, откуда-то знал о наказании за разглашение всего того, что каким-то образом  сохранилось в его голове о прошлой жизни. Он не ребёнок и знает, что молчание – золото. Да и с кем секретничать, если все они здесь живут по указке сверху и даже все их митинги – это мероприятия для «галочки», хорошо от режиссированные сверху.
«Вот это я влип, так влип… И за каким меня сюда «командировали»? Ну, если в прошлой жизни я был кому-то неугоден, а меня взяли и сунули сюда… Где логика? Не проще было пристрелить? Пожалели пули? Не поверю – уж чего-чего, а в этом барахле у сидящих во власти недостатка никогда не было. Стоп… Откуда мне это известно? Вот опять мозг выдал информацию. А что, если это всего лишь эксперимент и я просто испытуемый? Тогда в чём его цель? Ну, что надо им от меня? Допустим, что сюда внедрили, а тут свои понятия и заморочек хватает с новоприбывшими. А если всё гораздо проще и у меня поехала «крыша»? А может в меня запустили неизученный вирус и вот теперь ведут наблюдения? Нет, всё не то… А что же тогда?» - Марк сам себе бросал вызов. Надо было срочно искать дорогу в прошлое. Там были ответы на все вопросы. Оставалось дело за малым – выбрать направление пути. 
Всем чем Марк располагал, так это незнакомка, которая по непонятной причине не выстрелила в него на митинге. И даже, если его с кем-то спутали, он чувствовал, что должен двигаться именно в этом направлении. А если всё же нет и это его должны были убить, то когда он смог переступить черту, за которую ходить не рекомендуется?
Первым делом Марк стал вспоминать всё то, что так или иначе могло навести кого-то на мысль, что он заслуживает смерти. Случайности здесь не рассматриваются вообще. Уж слишком всё попахивает подготовкой, а раз она есть, то был и план, и организаторы, а может быть даже и «заказчик».
Итак, за последний месяц Марк засветился в государственном архиве. Не всё, но кое-что ему удалось выудить оттуда. Как он и ожидал – о прошлой жизни ни единой строчки, но зато о настоящем было что почитать. Если верить найденному, то он оказался в том самом «зазеркалье», о котором так любят рассуждать писатели-фантасты. Откуда у него о них информация? Это ещё одна загадка человеческой памяти. Судя по всему всё, что сейчас с ним происходит, находится на планете Земля. Каким-то образом, об этом он не нашёл ничего конкретного в запасниках архива, люди здесь смогли договориться и вот теперь все заняты одним общим делом – построением рая на Земле. Нет ни государств, ни границ – все «варятся» в одном общем котле, имя которому: империя. Вот почему все митинги здесь бутафорные и люди, будто вырезанные с одного образца  с той только разницей, что у каждого индивидуума есть своя определённая роль в этой жизни. И, тем не менее, в одно целое у Марка не складывалось: рай и непонятные выстрелы в упор, а потом эти «санитары», а на утро все себя вели, как ни в чём не бывало. Слухи ходили о якобы какой-то организации,  поставившей себе цель уничтожить всю эту идиллию. Несколько раз газеты подбрасывали новости в этом ключе, но по существу ничего существенного во всей этой писанине не было. Вот и Марк откуда-то знал, что в своём прошлом он уже это наблюдал. Там тоже власть,  когда чувствовала падение своего авторитета, прибегала к подобным уловкам, устраивая всякие себе провокации. Срабатывало не всегда, но жертв хватало и, как правило, ими становились совсем посторонние люди. Объявляли повсеместно траур. Горе сплачивает, а если ещё правильно расставить акценты, то массы поверят во всё, что им подбросят сверху. А что могла подбросить власть, чтобы удержаться у «руля»? Правильно, того, кто ей был неугоден или в худшем случае первого, кто подвернётся под руку. Действовало безотказно, и летели головы  якобы террористов и все думали, что всё правильно: только так с ними.
Всё так, но Марк знал и обратную сторону данных действий. Кровь развращала, и неокрепшие умы пополняли ряды борцов за непонятно что. Гремели взрывы, летели под откос поезда, разбивались самолёты, а газеты врали с подачи власти, что всему причина человеческий фактор. Ну, если плохо верили в «дезу», тут же находили злоумышленника, а лучше нескольких для убедительности и «четвертовали» всех поголовно - толпа ликовала.

2. Фантастика.

Это произошло со мной прошлой осенью. Ах, да надо представиться: можно просто – Андрей. Настроение было дрянь – хотелось кричать на все четыре стороны. Ходил по этой земле и не мог понять – где я. И вот однажды просыпаюсь и вижу, что всё вокруг меня какое-то не такое. Какое, какое? Не моё – с привкусом недоваренного мяса. Знаете, когда лучок забыли положить, да и перчика пожалели сыпануть. Вот лаврушки натолки по самые ноздри. Я полагаю, что перепутали с капустой. Как всё подобное можно в себя просовывать? Теперь вы меня понимаете, о чём я?  Нет? Тогда продолжу.
Проснулся и сам себе говорю:
- Мамочки мои, и где мой любимый гарнитур?
Это мне сразу бросилось в глаза: ореховый…
А мой внутренний голос, ему же всегда больше всех надо,  и отвечает:
- Где, где? В Караганде!
- Не смешно…
Я вскочил, руками по сторонам мац-мац, а оно не мацается. Как, что? Пространство. Раньше вот так поведешь руками и понимаешь, что дома, среди своих, а тут ощущение такое, что все выехали на принудительные работы, а меня не разбудили. Я давай своего котяру по всем углам искать. Так он тоже куда-то запропастился. С его-то здоровьем шутки шутить – это опрометчиво. Ну, какой он боец без своих «бубенчиков»? Случись что, не отобьётся. Я скорее облачаться: свои любимые джинсы, майку с липовой наклейкой, куртёжку, кроссовки цвета хаки. Кое-как привёл свою внешность в порядок и на улицу. Уже там, на лестничной клетке обратил внимание, что стены в подъезде, будто из метала сделаны. Я ещё буркнул вслух:
- Опять ЖКХ пыль в глаза пускает.
Внутренний голос тут, как тут:
- Сажать всех надо, а мы в демократию всё никак не наиграемся.
Я в дискуссию не полез. А зачем? Ведь конца и края нет всем этим словесным перепалкам. Я из-за этого и телевизор перестал смотреть. Стоп! Меня в жар бросило – вспомнил, что в комнате на привычном месте этого паразита не оказалось. Как, кого? Телевизора. Я его купил так, чтобы был, а вот он исчез и мне как-то не по себе стало. Так, гарнитур умыкнули, телевизор тоже прихватили… Да, ребята сработали по-крупному. Выругался по матушке и вслух произнёс:
- Я этого так не оставлю.
Внутренний голос меня поддержал:
- Пиши сразу прокурору, а лучше его жене.
- Жене? – удивился я.
- А чего там? На Руси издавна жёны должностных лиц помогали всем страждущим, - внутренний голос как-то загадочно завибрировал.
- Неудобно как-то.
- Да, ладно под одним Богом ходим.
Прокурору ничего я так и не написал. Ну, во-первых, пока я у подъезда решал, куда податься, появился мой котяра. Я, если честно его не признал, а эта скотина с мордой от бультерьера вдруг прямо меня в лоб спрашивает:
- Ну, что хозяин портки сухие?
- Не понял, - я оторопел. – С каких это пор ты…
- Да ладно, чего там. Привыкай. Здесь всё по-другому.
- Где – это здесь?
- Ну, вот как с таким хозяином можно строить планы на будущее? А ещё рука поднялась мне отчикать всё моё хозяйство… Изверг… Нет, теперь всё будет по-другому и не я буду у тебя на иждивении, а ты, уважаемый… Как тебе такой расклад?
- Ничего не понимаю. Где я?
Котяра смерил меня долгим взглядом и сказал:
- И вот такие ещё хотели на этой планете сделать всё по-своему? Срамота! Ну, хватит заниматься лирикой… Ты мне завтрак приготовил?
- Я? Ну, там есть кое-что… - мой голос вёл себя неуверенно.
- Ты это «кое-что» ешь сам, а то я на тебя пожалуюсь. И давай договоримся с этой минуты, что я для тебя не просто домашний кот, а судьба. Уяснил?
- Да куда же я попал?
- Вот бестолочь! Я тебе втолковываю, а ты всё норовишь задницей асфальт нащупать. На Земле ты и я здесь, и вся твоя жизнь и в прошлом и настоящем тут же и ничего не надо придумывать… И не ищи объяснений происходящему. Потратишь время впустую и только.
- И как мне быть теперь? – я даже стал меньше ростом, так мне показалось. – Ну, что делать?
- Жить.
- Как?
- Как все.
И тут я обратил внимание, что мимо нас с моим котярой проходят люди и  ничему не удивляются. Каждый чем-то занят и только мне не комфортно среди всего этого. Вот соседка со второго этажа прошествовала с хозяйственной сумкой так важно, будто ей только что вручили Нобелевскую премию в области стирки белья. А вон наш дворник и опять навеселе пытается одним черенком от метлы смести мусор в кучку. Увидел меня, махнул рукой, мол. про долг свой мне помнит и просит не волноваться – всё будет «тип-топ». Тут я ущипнул себя за локоть. Нет, картинка осталась неизменной, только котяра как-то странно на меня посмотрел и сказал:
- Ну, что же так убиваться? Всего-то стало чуть-чуть по-другому, а ты уже весь во власти паники. Давай, дуй в магазин и купи сосисок, что ли, а то у меня в животе со вчерашнего дня какие-то звуки странные бродят. Как бы ни заболеть.
- Фантастика, - прошептал я. облизывая пересохшие губы.
- Слава, Богу,  дошло до тебя. Прямо в точку попал. Кстати, сосиски бери молочные и не свиные… Что-то мне подсказывает - в крови у меня течёт мусульманская кровь.
- Так  пойду?
- Иди, иди, только там без всяких ста грамм. Лучше я тебе дома налью.
- Понял, - я кивнул и почему-то подумал, что сегодня напьюсь от души, чтобы завтра протрезветь и забыть всё это навсегда-навсегда. 
«Ну, допустим, что-то произошло с этим миром и мы теперь стали другими и наши домашние питомцы каким-то образом разговаривают с нами на нашем языке… Непонятно одно - это только здесь у нас или повсеместно такое явление? Надо будет телевизор сегодня посмотреть… Ах, да его же у меня того… умыкнули. Вот, блин, как всё подгадали, сволочи. Нет, это неспроста – здесь что-то не так, а значит, придётся ждать ещё чего-то такого, что или всё объяснит или ещё больше запутает… Надо будет понаблюдать за людьми. На первый взгляд всё, как всегда, но вот котяра-то мой заговорил и здесь или я того, или что-то всё же присутствует такое, отчего мне надо обязательно с кем-то поделиться всем этим. Была бы жена – с ней перетёр бы эту тему. Жены нет… Ушла с другом. Вот и с другом не поговорить – теперь у него моя жена и ему точно не до меня. Сейчас наверное спят в обнимку и в ус не дуют. Правильно – всю ночь балдели, наслаждаясь друг другом, а тут не знаешь в какую сторону сунуться» - я рассуждал  по дороге в магазин.
Чтобы удостовериться, что я не сплю и все вокруг тоже бодрствуют, спросил у одного очкастого с портфелем закурить. Он буркнул не останавливаясь, что бросил. У одной фифочки справился о времени. Та пискнула, что счастливые часов не наблюдают и упорхнула обдав меня своим взглядом. Я это не расценил никак. Если честно, было не до этого. Вот вчера бы я точно увязался за нею и даже уговорил прийти ко мне в гости с ночёвкой. А что? Жена ушла, а кровать у меня двуспальная и я ещё не совсем потерян для этого дела… И потом, зачем же себя раньше времени в землю закапывать? Ну, неделю погрустил, да и ни к чужому человеку ушла, а к Диману. Он одинокий и вполне положительный. Конечно, у него там что-то с простатитом не так, а в остальном ещё может заставить женщину стонать по всем правилам. Мы, вообще с ним дружим со школы. И наши матери работали в одном цеху, и что у него, что у меня не было отца. Ну, вот такие они оказались «бойцы невидимого фронта»: его подался на север и там сгинул, а мой вообще пропал без вести, не покидая этого города. Это же надо было так ухитриться избежать участи отцовства. Теперь и не знаю, как нам с Диманом встречаться. Скорее всего я ему для порядка набью морду. Ну, мужик я или просто так себе? Нет, я не со всей силы буду махать кулаками и потом у меня разряд по боксу, а у него только по шашкам, да и то под большим вопросом. Я его несколько раз обыгрывал без всякого напряга, а это уже порождает сомнение.
В магазине всё было, как всегда: скидки на просроченные продукты и всякие там акции, так сказать заманухи для доверчивого обывателя. Меня этим не зацепить и потом котяра просил молочные сосиски, а цены на них всегда кусачие. Я взял чуть-чуть и к кассе. Знакомая кассирша уставилась на меня коровьими глазами, мол, и это всё? Кивнул, что ничего больше не хочется.
- А водочки? – спросила она, зная меня как облупленного.
Я замотал головой так активно, что у меня всё поплыло перед глазами. А потом темень навалилась на меня и я отключился.

3. Скорлупа.

Когда что-то такое случается в жизни человека, он не знает, как поступить и только потом, когда проходит какое-то время, всё становится на свои места. Так случилось и с  Игнатом. По профессии геолог, а если отбросить все условности, просто искатель приключений, а точнее - кладов. Отроду сорок лет и всё, что он делал в этой жизни по сегодняшний день, так это просто исправно ходил на работу. Свихнуться можно от такого однообразия, если бы не характер. Нет-нет, золотым его не назовёшь и это вполне нормально, ибо тогда с него начали бы брать пример, а это уж точно не тот случай, чтобы ровняться сломя голову, чтобы изменить себя в лучшую сторону. Ну, что ещё сказать про Игната? Разведён. Пожалуй, всё. Понимаю, что негусто и, тем не менее, почему-то именно ему судьба подкинула одну головоломку, которая перевернула всю его жизнь.
Случилось это во время бурения скважин в южных широтах - искали воду и вдруг наткнулись на пустоту. Бур провалился в неё. Это и раньше бывало, но тогда всё имело своё объяснение, а тут кто-то возьми, да и скажи, что в древние времена в этих землях коренное население хоронило своих вождей. Игнат высмеял это предположение, да и работы собственно велись на ровной поверхности – не было никаких курганов и холмов. И потом, местные не дали бы и шагу ступить по могилам предков, а не то чтобы вонзить бур в святую землю. И прошли всего-то пару метров и вот задержка. Перекурили и решили взять чуть левее. Бур сломался. Вот тебе и поработали. Мастер выматерился и сказал, что надо отсюда убираться, мол, место проклятое и никакого толку не будет. Игнат же предложил успокоиться и посмотреть, пока духи не проснулись, что там находится, где бур не смог вгрызться в землю. Желающих в этом поучаствовать не нашлось. Пришлось ему одному лопатой и киркой разворошить начатую скважину. Никто не мешал – все предпочли откушать «дурилки». Так работяги промеж себя называли самогон, сделанный по особому рецепту буровиков.
Пока бригада была занята дегустацией напитка, Игнату удалось добраться до того места, где бур нащупал пустоту. «Что за чёрт? Действительно пустота» - подумал он, когда кирка провалилась одним концом в пустоту. Оказалось, что это трещина. Осмотрел её. Конечно, надо было дождаться утра, но если хоть однажды кто-то имел дело с кладоискателями, тот знает, что остановиться ох, как бывает им трудно. Это же особенная каста и если им попадёт под хвост шлея, не остановятся до тех пор, пока не натрут себе кровяные мозоли. Игнату удалось расширить образовавшийся лаз. Зажёг фонарь и полез внутрь пустоты. Вход в неё напоминал собой трещину, какая бывает, ну, к примеру, как на скорлупе грецкого ореха. Сначала, просунул голову. Слух уловил какое-то движение, а потом ему послышалось, будто журчит вода. Махнул рукой и протиснулся весь, освещая пустоту. Что-то, наверное, там было – чей-то силуэт отпрыгнул от луча фонаря в сторону, прячась в темноту. Чтобы себя подбодрить Игнат произнёс шутя: «Раз, два, три, четыре, пять – я иду искать. Кто не спрятался – я не виноват», а сам подумал: «Очень смешно, а самое главное – это мой зад, торчащий из земли на глубине ямы примерно в метре от поверхности земли». Представил эту картину и рассмеялся в голос. Рассмеяться-то рассмеялся, а звук так и остался сидеть в нём, наткнувшись на невидимую преграду. «Вот она, какая природа-мать, - подумал Игнат, пытаясь свободной рукой перед собой нащупать то, что должно было преграждать ему путь. – Много у неё для нас припасено тайн». Увы, рука схватила лишь краешек темноты.
Дальше было, как в кино – сменилась картинка, и он стал падать. Страх сковал язык и даже если бы и захотел он крикнуть, его никто не услышал бы. Падение было недолгим. Было ощущение, что Игнат завис между чем-то таким, к чему и слова не подберёшь без соответствующей подготовки. А как иначе, если ничего подобного ранее он в своей жизни ещё не встречал? И вообще, в этот миг Игнат почувствовал себя ребёнком: малым и беспомощным. Всё, что его от него отличало, так это память о прошлой жизни, которая каким-то образом не хотела  оставлять Игната наедине с этой темнотой. На всякий случай он спрятал в себя все звуки и стал слушать. Ему показалось, что где-то в стороне от него кто-то пытается сдвинуть с места что-то тяжёлое. Повернул голову. «О, Боги!» - воскликнул про себя Игнат. Каждый из вас сделал бы то же самое, поскольку он узнал в человеческом силуэте себя. Что он делал? То же, что несколько минут назад – пытался расширить лаз, в который собственно Игнат и провалился после.
«Чудеса – я и здесь, и там!» - подумал он и тут же погнал от себя эту догадку. Ну, есть такое поверье, что, встретив своего двойника, начинай готовиться к смерти. Игнат даже не мог тогда предположить, что этот второй «я» и не двойник вовсе его. Ну, разбираться с этим было не досуг, и по душевной своей простоте Игнат просто окликнул своего «клона», как  он сразу его окрестил про себя. Реакции никакой. Было ощущение, что он его не слышит. Странно то, что Игнат его слышал и видел, а тот его нет. Попробовал подвигать руками. И руки, и ноги шевелились, но уж как-то слишком плавно – будто кто их держал за невидимые нити. Ну, чистой воды марионетка, только с серым веществом в виде мозга. Потом сообразил, что находится как бы в невесомости. Поскольку ничего другого в голову не пришло, стал, как бы плыть. Трудно плыть в темноте – тебе всё кажется, что находишься в одной точке, а плыть надо обязательно, потому что время читает твою жизнь по своему календарю и ей наплевать: сколько тебе лет.
Потом поднялся ветер. Игната перевернуло на спину. Он увидел свой силуэт ещё раз –такой маленький, что, даже прищурившись, трудно было разобрать, что это такое на самом деле. И всё же Игнат знал откуда-то, что этот «клон» имеет прямое отношение к нему. Кричать ему уже не имело никакого смысла, и Игнат отдал себя в руки проведения, думая только о том, что влип он во всё  это по собственной инициативе.
Вот так всё это и началось. Сначала Игнат духом-то упал и потом, он здесь, а вся бригада осталась там и мастер обязательно скажет, что на него нельзя положиться и что он дезертир и что гнать таких надо из коллектива. При таком раскладе ему даже где-то расхотелось возвращаться, и его мысли задвигались в противоположном направлении. Конечно, мысли – это хорошо, но когда под ногами нет опоры, и к тому же ты ничего не понимаешь в происходящем, самый раз подумать о Вечности. Вот именно с большой буквы и никак иначе.
Все мы с самого рождения находимся при ней, да вот только не дано нам постоянно осознавать это. Раз не дано, то можно «тушить свет» и просто ждать, когда всё прояснится само собой. Ага, сейчас! А если отсюда нет выхода? Вот это Игната и подвигло на действия. Ну, что он мог в состоянии невесомости, да ещё в объятиях темноты? Хорошо, что всякие там болезни связанные с психикой обходили его стороной. Собственно, Игнат и в геологи подался не по призванию, а так - за компанию. Познакомился с девушкой в парке на скамейке. Разговорились, и его потянуло к ней, чисто по-человечески. Уже через два дня решил, что будет держать экзамены в геологический институт. Девушку звали Настей. Она скептически заметила, что так поступают только не сформировавшиеся личности и если с его стороны этот шаг нацелен на достижение чего-то большего в их с ней отношениях, то здесь его ждёт полный облом. Разгорячённая юношеская душа проявила настойчивость – Игнат стал ухаживать за Настей на полном серьёзе, за что их однокурсники потом окрестили: «молодыми».
Время, проведённое в институте, пролетело незаметно. Юношеская страсть улеглась, да и Настя оказалась девушкой железной закалки – так и не подпустила его к себе. Нет, целоваться целовались и даже его руки выучили наизусть упругость её груди, но дальше этого Игнат не смог продвинуться. Уже на пятом курсе он окончательно охладел к ней и стал крутить романы с более податливыми, получая от них для себя всё, что хотел. Диплом защитил сносно, и тут же открестившись от всех своих пассий, смылся на самый край земли. Там хлебнул всякого. Поостыл, присмотрелся, пощупал свободу мозолистыми руками и понял, что жизнь стоит намного больше, чем он считал до этого. Наступил новый период – серьёзный и бесповоротный.
И вот теперь он здесь и можно сказать, что кем-то помимо его воли на его судьбе поставлена одна жирная точка. Неприятная надо сказать вещь - эта «точка», а тем более, когда мог избежать всего этого – надо всего было остаться с бригадой и сейчас в вагончике травили бы анекдоты, обсуждали женщин, на ходу придумывая всякие пикантные подробности, разбавляя мужицкий трёп «дурилкой».
«Интересно, - подумал Игнат, - и сколько меня здесь продержит его величество случай? Нет, мне всего знать не надо, а так самую только малость: когда обратно и если всё так и случится, то, чем буду я обязан и кому за своё избавление от этой неизвестности. Ну, не может всё так взять и оборваться в этой жизни и потом, я ещё не совсем пропащий человек. У меня и дел невпроворот: и сына не родил, и дом не построил, да и с деревом что-то не получилось…пока. Но я всё успею… Обещаю, мать вашу… Трудно дышать… Эх, сейчас бы стакан «дурилки» и забыться, а то совсем как-то на душе гадливо. И что это за жизнь такая у меня? Если выберусь отсюда, начну всё с самого начала. Слышишь, Господи?»
И он его услышал.
                4. Кореец.

Светлая больничная палата. Койки в два ряда и тумбочки. Медсестра с выпученными глазами и почему-то с призывно распахнутой грудью. Я лежу, уставившись в потолок. Шевелиться даже не пробую. Откуда-то знаю, что лучше мне этого пока не делать. В голове какие-то сверчки устроили распевку. «Странно: кто их туда впустил?» - мысль покружила и подалась непонятно куда. Продолжаю лежать. Слегка скосил глаза. «Ага, на соседней койке кто-то лежит с опущенными веками и цвет лица такой, будто давно отошёл… в мир иной. Чего они там не видят, что готов?.. А если вонять начнёт?» Я открыл рот и попытался окликнуть медсестру. Не получилось. «Кажется, я тоже на пути туда же… Эй, друг придержи коней… Вдвоём оно веселей и потом когда в компании это не так страшно…»
- Ну, чего вошкаемся? Доктор велел соблюдать постельный режим, - медсестра обернулась в мою сторону.
«А она ничего… Вон какие сиськи и глаза нормальные…» - я собрал брови к переносице.
- Больной, это я вам говорю. Чего  гримасничаете? – медсестра направилась ко мне.
- Что со мной? – еле слышно спросил я.
- Что, что? Сотрясение у вас, гражданин. Звать-то как? А то лежите вторые сутки, как безымянный какой-то. Документов же у вас никаких при себе не было. Нам же надо сообщить вашим родным…
- О чём?
- О чём, о чём? Что всё обошлось… Оно как бывает?
- Как?
- Как, как? – медсестра сунула градусник мне подмышку. – Хлоп! И нет человека… А вы молодец, выкарабкались. Так как звать-то?
- Андреем…
- Хоть помните, что и как?
- Нет.
- Ну, это нормально. Вон ваш сосед уже третий день лежит… С трудом откачали… Геолог… Дышать дышит, а вот будет жить или нет, даже наш Кореец не знает. Ну, этот ещё так себе. А вот тот, что у окна всё бредит и бредит… Так интересно болтает, что заслушаешься… Всё кто-то его преследует… Прямо детектив Агаты Кристи, да и только… Ну, наш Кореец выходит… Он у нас ещё тот доктор…
- Почему Кореец? Это фамилия?
- Прозвище, согласно его национальности… Кстати, ему нравится и лучше с ним на ты без всякого отчества, да и оно у него такое, что не каждый выговорит. Ну, а ваша фамилия, какая?
Я назвал. Медсестра присела на край кровати, расправляя на мне одеяло.
- Женат?
- Был.
- Что так?
- Другу уступил.
- Не жалеешь?
- Нет.
- Ну, и правильно.
- А где мне так шибануло?
- Где, где? Вас, гражданин из магазина доставили. Неужели ничего не помните? Мы тут ещё подумали, что это у вас обморок случился от очередного повышения цен. А что? Вон у нас в женском отделении бабулька лежит с сердечным приступом… Вот-вот, принесли платёжку за квартиру и её как бабахнуло… Кореец говорит, что соседи молодцы - быстро сообразили что, да как… Мир не без добрых людей, - медсестра вздохнула, вынимая градусник. – Температура нормальная… Жить будете, Андрей… Давайте на ты… А? Меня Варей зовут, - улыбнулась. – Ну, ладно отдыхайте… Скоро ужин будет.

«Вот так дела – на ровном месте болячку заработал, - подумал я и тут же вспомнил своего котяру. – Наверное, сейчас морги обзванивает, шельмец. А почему бы и нет? Раз болтать научился, то для него – это пара пустяков. Ну, теперь переполошатся все, а особенно моя бывшая. Представляю, как они с Диманом сейчас локти кусают. Ага, был человек и вдруг пропал. Ничего, пусть понервничают, а то какая-то несправедливость – у них любовь, а у  меня только котяра. Кстати, а может и его разговорчивость, и пропажа телевизора с мебелью – это мне привиделось и не надо мне раньше времени из этого делать сенсации… А? Вон и медсестра хорошенькая… без всякой мутации и наверное, уже совсем взрослая и если я за ней приударю, то не будет меня долго томить ожиданием. Эх, сейчас бы пивка! Ой, кажется, я слишком размечтался… Голова поплыла…»
Глаза закрылись, и очутился тут же у себя дома. Моя бывшая, оказывается и никуда от меня и не уходила - вся такая воздушная, на своих кривульках, в распахнутом халатике на голом теле, а я весь такой правильный под торшером сижу с книгой в руках… Ну, прямо пиши картину  маслом под названием – «Вот оно какое счастье». Она, значит, порхает, я сижу, а котяра вылизывается… Чего-то не хватает, и такая от этого грусть по углам тычется, что так и хочется встать, подойти к холодильнику, достать бутылку водки и сделать пару глотков и чтобы зубы заломило от холода.
- А вот об этом вам лучше не думать пока, - мужской голос вернул меня в реальность. – Да-да, советую, как ваш лечащий врач. Ну, а теперь давайте знакомиться… Кореец. А вы, как сказала мне Варя, Андрей. Уже неплохо и фамилия у вас есть… Это просто замечательно. Вот то, что ушла от вас жена – это уже плохо. К другу, кажется? Мне это непонятно и к таким друзьям я лично отношусь с осторожностью. Судя по вашим рукам, вы занимаетесь… лёгким трудом. Сейчас угадаю… Вы, повар… Да?
- Точно! – я весь засиял. – Как это вам удалось?
- Секрета никакого нет. Я просто читаю ваши мысли - только что вы сидели в своё прошлом под торшером с книгой по кулинарии. Мужчина такие издания берёт в руки только тогда, когда имеет к этому хоть малейшее отношение. Значит, вы повар. Лет вам… около сорока или чуть больше. Это всё из-за выпивки. Ну, тут я вам помогу.
- А может не надо, доктор?
- Надо и потом жить надо, а вы всё поделили: до рюмки и после неё. Зачем? Ещё есть время всё повергнуть в нужном направлении. Вы должны жить, а голову я вам поправлю… Это мой долг.
- Что и жену вернёте?
- А надо? Судя по вашим мыслям, вам теперь нравятся медсёстры с коротеньких халатиках и вот с такими формами, - Кореец показал руками на себе в области груди, что-то похожее на арбузы среднего размера.
Я покраснел и отвёл взгляд. Доктор улыбнулся и произнёс:
- Это нормально. Мужские инстинкты – это хорошее подспорье в лечении. Кстати, как ваша голова?
- Кружится.
- Ничего. Могло быть и хуже. Да, ваши соседи вас не беспокоят?
- Эти? – я покосился на ближнего с закрытыми веками. – А он не умер?
- Нет. Это у него цвет лица такой… Думаю, что скоро он составит вам компанию. Забегая вперёд, хочу сказать, что Варя девушка влюбчивая, а поэтому уж вы сразу определитесь, что и как… Так-то она всё больше вертится около писателя.
- Тот, что у окна? А что с ним? – поинтересовался я.
- Не смог угостить сигареткой подвыпивших молодцов, - ответил Кореец. – Отделали за милую душу. Теперь вот витает непонятно где. Вот такие вы у меня пациенты. Ну, ничего всё образуется, и будете через какое-то время маршировать по жизни, как и прежде. Ладно, отдыхайте…
Я остался один. У окна изредка заговаривал в бреду «писатель» - разобрать было трудно, о чём он там и с кем, а в остальном никто не мешал мне думать и я думал, пролистывая свою прошлую жизнь.

                5. Марк.

«А я ничего не понимаю и не чувствую. Я как та собака, которой уже всё равно – бить будут, или приласкают…»
Эти строки из недописанного когда-то письма почему-то до сих пор сидели у него в голове. Поначалу Марк не обращал на них внимания, а как-то, это было глубокой осенью, и ещё за окном тогда лил дождь, а он стоял, уперев лоб в стекло и вспоминал…
Она появилась в его жизни незаметно. Ещё совсем девочка, но уже Марк знал откуда-то, что эта лучше всех предыдущих и она не станет бросать свою жизнь ему под ноги. Он  подумал тогда про неё, что встречаются же вопреки всему ещё нормальные люди в этом мире – без всяких вывертов, без странных желаний и заявлений на полном серьёзе, мол, буду принадлежать только тебе одному… Сам собой возник вопрос: «Зачем?» Марк в подобных ситуациях всегда его задавал себе. Этим самым он ставил на место разгорячённые головы, в том числе и свою, на место, но это только в том случае, если всё было ещё не так запущенно. Конечно, чаще всего ему это не удавалось и кто-то, чтобы доказать ему свою «уникальность» становился на том же самом полном серьёзе под прицел  фотообъективов и обязательно почему-то без одежды. Эта бы не встала даже под угрозой расстрелом. У него была такая уверенность в этом, что иногда это его пугало. Откуда Марк мог знать про всё это? Может, чувствовал? А чёрт его знает, что он там чувствовал или знал и потом какая разница… Вот знал и всё тут.
И вообще, почему она появилась именно в его жизни? Вон сколько одиноких и гораздо моложе его, а вот карты взяли и легли вот так, а не иначе. Думая над этим, он всё чаще стал об этом спрашивать Создателя, приписывая в тайне души всё подобное его проделкам. С некоторых пор Марк разуверился в нём и, тем не менее, мог временами позволить себе запросто вести с ним долгие дискуссии на ту или иную тему, только бы достучаться до истины, а если ещё и повезёт, то по второму разу поверить в силы небесные. Увы, пока всё было по нулям.
А вот с ней он не досмотрел. Марк и не понял, как эта девочка отважилась забрести на его территорию. Как-то так сложилось в его жизни, что единственной подругой в его доме была свобода приправленная одиночеством. Он дорожил этим приобретением. Это позволяло ему жить, не отвлекаясь на всякие мелочи, типа: «Король умер… Да здравствует король!» Прямо детство какое-то…
Нет, гнать он не стал её и потом, не было пока повода. Ну, пришла, поводила глазами по сторонам, коснулась слегка своим локотком его руки и… осталась в памяти таким лёгким наброском из пунктирных линий неизвестного художника.
Это потом он стал ждать её каждого появления, и она приходила, и они болтали. Она всегда что-то рассказывала о прочитанном, и Марк ловил себя на мысли, что как он мало знает и про Пушкина, и про Достоевского, и про всех-всех-всех. Ему было стыдно. Такой взрослый, а вот она стоит перед ним и говорит так просто обо всём этом. Ах, как это было здорово – по-новому открывать для себя, что-то пропущенное до этого, а потом ждать, что вот-вот она случайно коснётся его руки и он, как когда-то в прошлой жизни полети в небо, задержав в груди дыхание.
Это продолжалось больше года. За это время она повзрослела, и в её глазах Марк стал угадывать появившуюся осторожность. Ему постоянно казалось, что она вот-вот задаст  ему волнующий её вопрос, и он просто будет обязан ответить на него. Всё ничего бы, но его прошлое ещё стояло у него за спиной, и дышало в затылок, напоминая о себе из далёкого города на Неве. Там уже ничего хорошего не могло быть, но что-то его продолжало держать. Марк всё не мог придумать в какую бумагу всё это упаковать, чтобы никому не было больно после этого. Чёртовая порядочность и он весь такой правильный, а она ведь ждала – ждала и взрослела.
Вот так всегда: один из двух всегда в ожидании, а другой на распутье и жизнь течёт себе и течёт. Нет, его понять можно – Марк не хотел ломать ей жизнь, а она уже по-взрослому научилась ревновать и делала это молча, закусив губу и опустив ресницы. Это был уже характер, и с этим надо было считаться. Она ревновала его к его свободе, которую он не хотел менять ни на какие иллюзии. Его прошлое было для него хорошим учителем, и теперь Марк не желал торопить события. Он старался ничего не придумывать на счёт неё, поскольку понимал, чем больше надуманного, тем тяжелее разобраться будет в будущем в своих чувствах.
У них всё было просто: она любила его, а он рассматривал её через воображаемое увеличительное стекло. Всё было узнаваемо и, тем не менее, иногда она надувала губы и цеплялась к его словам, а он просто смеялся и говорил: «Быстрее взрослей…» И потом, с её появлением на его территории радость всё чаще стала захаживать к нему в гости. Марк понимал, что это дорогого стоит, но пока он не мог её отблагодарить и просто был рядом. Он не хотел её терять, понимая, что его шаг навстречу к ней может стать началом конца их отношениям. Почему? Да, очень просто – он не был уверен, что будет понят.
Иногда ему казалось, что она уже устала ждать этого шага и готова сорваться сама к нему навстречу, только бы успеть, всё сказать, а потом пусть, что будет. Проходило какое-то время и вдруг она занимала круговую оборону, дразня его, мол, вот какая я и ты ничего не сможешь со мной сделать, пока я сама этого не захочу. Нет, Марк не мог так поступить с ней. Всё это женские фантазии и он уже эти «университеты» прошёл. Слава Богу, без потерь.
Так пролетел ещё один год и тут он решился ей написать всё, как есть, но в последний момент передумал и только смог начеркать на листе бумаги вот это: «Выбрось всё из своей головы…» Что именно? А всё. Зачем так-то? А как, когда седина вот-вот пробьёт в волосах первую борозду, а морщины станут глубже? Конечно, до финиша ещё ох, как долго будут тянуться дни и, тем не менее, это колючая правда и о ней лучше говорить всё на чистоту. Нет, ничего он не стал отсылать ей. Не стал, а просто замолчал, загрузив себя работой по самую макушку.
А она продолжала приходить, но уже не касалась его и в глазах её поселилась грусть. Марку хотелось себя  переломить и просто подойти, обнять, что-то сказать хорошее и никогда-никогда не отпускать её от себя, но потом становилось и страшно, и стыдно, что вот он такой взрослый, а она такая махонькая и он что-то там хочет изменить в её жизни. Да и зачем всё это? Она только-только научилась правильно дышать и вдруг всё взять и пустить под откос? Не подошёл… Она ждала, и он это чувствовал, но соблюдал дистанцию и молил того, в кого по существу он уже не верил, чтобы тот переставил фигуры на воображаемой «шахматной доске» под названием жизнь. Надо было осмотреться и ещё раз всё взвесить, прежде, чем маршировать дальше.
И тогда он написал вот это: «А я ничего не понимаю и не чувствую. Я как та собака, которой уже всё равно – бить будут, или приласкают…»

Марк открыл глаза. Лицо с раскосыми глазами проступило из пелены, и стерильная белизна резанула так, что он зажмурился от боли. Кореец улыбнулся и сказал: «Ну, во и хорошо… Ещё один вернулся обратно».

                6. Игнат.

«Фу, ты, кажется, вон там свет… Долго я блуждал по этой неопределённости. Вот всегда со мной так: больше всех надо и что интересно, результат один и тот же – ноль на палочке. Хочешь, любуйся, хочешь в рот суй вроде леденца. А что ещё со всем этим делать, если до сих пор ни одного путного клада не отыскал? У других уже и на «чёрный день» припасено, а у меня всё на одной сберкнижке, да и то только до первой денежной реформы. Учит нас жизнь, учит, а мы как малые дети всё пытаемся себя заставить поверить, что наша власть самая правильная не Земле. Так-то все там, наверху при галстуках и слова грамотно расставляют в предложениях. А как умело убеждают всех нас в своей правоте, мол, вы потерпите и мы вырулим, только не мешайте нам, а то больно сделаем. Ну, и что, если демократия? Это даже хорошо, что так - тогда не с кого будет спросить. Если всё же кому-то и захочется запустить пальчики в их причёски, они по этим пальчикам как рубанут. Чем? А что под рукой окажется. Страшно? А мы уже привыкли и когда собираемся, чтобы напиться, лезет всё из нас это «чёрным дёгтем» и мы сидим тупо пьём и ораторствуем… Идиоты...»
Игнат тяжело вздохнул, и ему показалось, будто что-то всё в пятнах отделилось от него и, смешавшись с окружающей его белизной, растворилось где-то под потолком. Прищурившись, огляделся. Сразу же понял, что находится в больничной палате. Этот запах ни с чем не спутаешь. Игнат попробовал откашляться. Получилось с трудом.
- Ожил? Нашему полку прибыло! Давай знакомиться… Меня Андреем зовут… А вот там у окна писатель… Откликается на Марка.
Игнат повернул голову в мою сторону. Наверное, подумал про меня, что этот говорун похож на матроса из кинофильма о броненосце «Потёмкин». Выдержал паузу и произнёс:
- Игнат.
- И как там? – не унимался я.
- Где там? – Игнат, по-видимому, не любил таких разговорчивых. Ему постоянно казалось и ещё раньше, что такие созданы природой по ошибке.
- Как, где? На том свете… или ты туда не дошёл? – я хохотнул.
Игнат смерил меня серьёзным взглядом и, показав глазами на забинтованную голову, спросил:
- От кого автограф?
- Бытовая травма. Ничего интересного. Так, как на счёт того света?
- А нет там ничего, - Игнат отвернулся.
- Слышь, писатель? Этот везунчик отрицает наличие жизни на небесах…
Марк пошевелил губами. Я попросил:
- Ты говори громче, а то нам забыли завести слуховые аппараты.
- Я говорю, чего пристал к человеку? – Марк повысил голос.
- Нет, ну интересно же?
- А ты сам туда сходи и всё на месте узнаешь.
- Как?
- Разбегись и башкой о стену, да так, чтобы побелка в черепушку въелась, - посоветовал мне Марк. – Вот тебе и будет экскурсия на тот свет.
- Ага, сейчас… что я совсем того?
- Ну, тогда молчи… Дай человеку привыкнуть к этому свету.
Помолчали. Игнат попытался привстать. Перед глазами всё поплыло, и тут в палату вошла медсестра Варя.
- Эй, герой, ты куда собрался? Доктор велел лежать… Покой и никакого телодвижения.
Игнат глотнул воздуха и перевернулся на правый бок. Варя подошла к нему:
- Всё надо делать медленно… Вот и «утка» под рукой… Все мы живые люди…
- Я лучше пройдусь, - Игнат сделал вторую попытку, но уже не так резко, опустив предварительно ноги с кровати на пол.
- Сейчас доктора тогда позову…
- Не надо никого звать. Я уже здесь, - в палату вошёл Кореец. – Что, не слушается?
- Вот, - Варя развела руками, кивнув на Игната.
- Ну, раз сам встал, не будем ему мешать учиться ходить.
Игнат с усилием встал, придерживаясь за спинку кровати. Сделал шаг, балансируя свободной рукой. Варя подбежала и подставила ему своё плечо. Кореец зааплодировал и сказал:
- Равнение на…
Я тут же отреагировал:
- Да мы ещё о-го-го!
- Кто бы сомневался, - Кореец улыбнулся. – Вы только не шалите… Режим во главу угла.
Режим во все времена являлся тем барьером, через который не так просто было перешагнуть. Всегда находился кто-то, кому вменялось в обязанность контролировать происходящее в любой епархии и даже если и допускались какие-то послабления, это носило временный характер. Долгосрочность под всякими предлогами старались заменить чем-то сиюминутным. Так было проще держать ответ и вообще, отпадала необходимость постоянно изображать из себя «псов Церберов».
Игнат про всё это знал. Вот и сейчас, казалось бы, надо следовать указаниям этого… Корейца, а он взял и шагнул. Получилось? Да, а потом ещё и ещё и вот уже опираясь о стену, он идёт и это действительно стоит того, чтобы посмотреть.
Когда вернулся в палату, я решил продолжить знакомство и пошутил:
- Земля встретила своего героя с распростёртыми объятиями. Все радиостанции мира…
Игнат посмотрел на меня так выразительно, что я убавил громкость, а потом и вовсе замолчал. Марк осуждающе посмотрел в мою сторону, мол, меру надо знать.
- А что я сказал такого? Ну, прямо ложись и помирай… Скукотища…
«Да, весёлого маловато, - подумал Игнат, укладываясь на свою кровать. – Если я тут, а не на небесах, выходит, что ещё не все дела переделал на этой планете. И что же со мной могло случиться?» Он стал вспоминать. Помнил немногое: невесомость, ещё как падал, а потом задыхался, а потом… А вот потом, как отрезало. Прошлую жизнь память ещё держала цепко в своих воображаемых пальцах: то и дело лица выплывали в сознании, и какие-то слова, и целые фразы, и даже ему казалось, что чувствует запахи. Единственное, чего он не мог, так это объяснить, откуда всё это приходило к нему. Временами он мог просматривать как бы сразу две свои жизни: и там, и там он узнавал себя. Поначалу это его пугало, и он отгонял от себя видение – тряс головой, зажмуривался, а потом всё по кругу и начинало подташнивать, будто он выпил сверх нормы.
Ещё когда была жива мать, она рассказывала ему о странных видениях, которые приходили к ней. Это было интересно, поскольку она была замечательной рассказчицей, и всегда получалось так, что не верить во всё ею сказанное было глупо. Она умела ухватить главное, и это главное было таким ярким, что он своим мальчишеским сознанием старался всё восстановить до подробностей и получалось получше, чем снимали что-то подобное в кино. Может быть, поэтому он увлёкся поисками кладов? Этот мир хранил столько тайн, что не было желания отвлекаться на всякие пустяки. Список этих пустяков был внушителен и где-то в его середине стояли женщины. Так-то они приходили в его жизнь, но не задерживались. Он никогда не давал им обещаний, что будет любить вечно. Всё то, чем обычно восхищались мужчины у противоположного пола, Игнат смог без усилий перевести в разряд повседневности. Вот поэтому иллюзии и воздушные замки – это была не его стихия. Он жил реалиями и если выпадал случай и кто-то из женщин предлагал ему себя, брал. Сколько у него их было? Наверное, много. Кого-то помнил, а кого-то нет. Собственно, а что там было помнить, если всё всегда протекало одинаково? Нет, были кое-какие вариации, но в основном так себе. Получал ли он от этого однообразия удовольствие? И да, и нет. Всё зависело от настроя. Какое-то время даже пытался придать таким отношениям романтичность, но тогда женщины начинали мечтать о детях, об уютном гнёздышке. Он этого себе позволить не мог, да и не был он любителем домашних обедов. Игнат даже мысли не допускал, что в его доме что-то там будет готовиться на плите, и по комнатам будет плыть запах борща и котлет.
Его спасала работа. Серьёзная, мужская, не дававшая ему заржаветь… Любил ли он её? Трудно сказать и потом большинство из нас ходят на работу не из-за любви к ней. Это горькая правда и не будем лукавить. Всё, что он чувствовал к ней. Укладывалось в одно такое маленькое слово: привычка. Это устраивало его и устраивало тех, кто доверял ему в этой профессии. Его даже ценили и прочили карьерный рост, но тут он всегда брал самоотвод, объясняя это тем, что не умеет дышать кабинетным воздухом. И это была правда – он не переносил спёртого воздуха и не умел улыбаться подобострастно. Здесь в полевых условиях всё было куда проще и его инженерное образование без осложнений вписывалось в мужской коллектив. У него был «авторитет» и тот же бригадир, практик до корней волос, всегда говорил про него хорошие слова, мол, хоть и «белая кость», а штаны в кабинете не протирает.
А ему нравилась такая жизнь - быть на самом острие событий, а точнее поиска. Вот и в этот раз, когда у них сломался бур, он сам полез во всё это. Конечно, мог и приказать или пообещать премию, но не стал. Вот таким он был всегда. Наверное, это правильно…  А может, я ошибаюсь?

                7. Мешанина.

На пятый день нашего «заточения» в больнице, мы не стали изобретать «колесо» и просто перебрав все имеющиеся у нас варианты, перешли на «ты», минуя наши имена, наградив друг друга прозвищами согласно нашим профессиям: «Геолог», «Писатель» и «Повар». Всех это устроило, а потом какая никакая, а дань нашим профессиональным навыкам. Кореец, узнав про это, ничего не сказал, а только улыбнулся. Ещё он притащил в палату корзину наполненную книгами. Пояснив нам так: «Чтобы наше ожидание выздоровления не тяготило нас».
Я выбрал себе книгу «Двенадцать стульев» Ильфа и Петрова. «Геолог» покопавшись в корзине, извлёк с самого дня «Наследник из Калькутты» Роберта Штильмарка. «Писатель» поначалу не выказал никакого интереса, а потом всё же остановился на братьях Стругацких, положив себе под подушку «Град обречённый».
Ну, что сказать, чтение немного скрасило наше время препровождение и даже отвлекло от реалий. Собственно, на тот момент эти самые реалии ничего не представляли такого, чтобы, к примеру, бить в колокола. Тем не менее, у каждого из нас что-то продолжало сидеть внутри и это «что-то» нет-нет, да и напоминало о себе. Если брать меня, то из головы не выходил мой котяра. Было ощущение - он там так обвыкся, что ни за какие молочные сосиски не освободит занимаемую «жилплощадь». Пробовал поделиться всем этим с «Писателем», но тот хохотнул и посоветовал мне чаще ходить на перевязку. «Геолог» и вовсе намекнул, что моё выздоровление не на ту колею вырулило. Спорить не стал, а потом даже Кореец, краем уха ухватив мой рассказа, просто сделал вид, что это не существенно. Вот я и подумал, что всё касаемо моего котяры мне привиделось и не более.
Вообще, мы жили как-то все в этой палате по отдельности друг от друга. Казалось бы, у всех помяты мозги, а вот не сблизило нас это… не сблизило. «Геолог» в разговоры» вступал редко. Всё больше лежал на боку, уткнувшись в Штильмарка. Вот «Писатель» иногда соглашался со мной поспорить, но только по пустякам. Когда мы слишком громко начинали отстаивать свои точки зрения, «Геолог» ворчал и отворачивался от нас со словами: «И здесь нет покоя…» Так-то он меня устраивал во всех отношениях: и не приставал к Варе, к которой я питал симпатию, и всегда был понятен в своих высказываниях, и спину не сутулил, как мы с «Писателем», и Кореец к нему был благосклонен.
Вот «Писатель» был и нашим и вашим - из-за пустяка лез в дискуссию и если чувствовал, что терпит поражение, тут же отводил свои «полки», мол, разбирайтесь сами, коль такие умные. Он вообще жил двойной жизнью, а по ночам продолжал бредить и всё кого-то пытался догнать в своих снах. Я из-за чистого любопытства старался разобрать его слова, но он, как будто чувствовал моё присутствие и убавлял громкость, продолжая начатую охоту в той своей второй жизни.
Иногда во всё это втискивалась Варя и вся такая счастливая угощала нас домашним вареньем. Мы благодарили за её внимание к нам каждый по-разному. «Геолог» кивал, мол, вкусно… очень. «Писатель» говорил всегда одно и то же: «Балуете вы нас Варенька» и уплетал за обе щеки дары лета. Ну, а что мог я? Брал её за руку и преданно заглядывал в глаза. Как-то Кореец застал меня за этим занятием, а когда Варя ушла, отвёл меня в сторону и сказал: «Замечательная она и очень влюбчивая. Боюсь, что кавказец из соседней палаты уже сделал ей предложение… Вот такой расклад». Я ещё подумал, что то-то она такая вся ходит улыбчивая. Выходит, опоздал ты, Андрей батькович. Уже на следующий день после этой новости я добровольно себя вычеркнул из списка людей, способных подарить кому-то на этой земле счастье, в том числе и Варе.
В один из дней «Геолога» навестил его бригадир, представившийся нам, как Василий. Громкоголосый кадр и весь насквозь пропитанный сарказмом. Он с порога стал рассказывать нам, как спасали «Геолога» и если бы не он – Василий, а точнее его мочевой пузырь, не жить их инженеру с его тягой ко всему неопознанному. На прощание бригадир заговорщицки подмигнул нам и сунул под подушку «Геолога» фляжку, мол, потом отметите своё выздоровление. «Писатель» оживился, «Геолог» тоже повеселел – один я не испытал ни малейшей тяги к питью, чем был огорчён. Видно, Кореец, даже находясь вне палаты, продолжал держать мои желания и пристрастия на коротком поводке.
Ну, «Писателя» и меня навещать было не кому. У него никого и у меня лишь котяра. Дни тянулись медленно и любая новость, прорывавшаяся к нам в палату извне, кружила над нами подобно барышне в таком длинном кружевном платье. Каждый из нас мог при желании коснуться её пальцами, а на большее она и не согласилась бы ни за какие посулы. Нет, ну я так просто не сдавался и иногда пытался  заглянуть ей под платье. Стоило этому произойти, и новость рассыпалась в пыль, и мне становилось не интересно, и снова скука забиралась в надоевшие нам кровати, пропахшие потом и лекарствами.
И «Геолог», и «Писатель» в этом занятии соблюдали нейтралитет, и все новости воспринимали, как должное, мол, кому жить, а кому пора и освободить место на этой Земле для более терпеливых к боли. Вот так и жили, временами окунаясь в чтение, где каждый для себя находил что-то раннее пропущенное когда-то в этой жизни. «Писатель» читал, шевеля губами, как старик, пытающийся по слогам сложить слова целиком. «Геолог» то и дело ворочался с бока на бок. Он вообще нервничал, когда вдруг я пытался прочитать вслух понравившееся мне место. А как иначе, если эти Ильф и Петров так классно всё воссоздавали и ещё при этом так иронизировали, что мне рядовому работнику общепита трудно было удержаться от соблазна, чтобы не поделиться со всеми своими ощущениями.
Когда мне надоедало веселиться в компании Ильфа и Петрова, я закрывал глаза и… В голову лезло всякое: то похороны «Писателя» представлял и почему-то именно мне предстояло сказать что-то хорошее о нём, то мой котяра вступал с Корейцем в спор о методах лечения душевнобольных, то Варя и зачем-то без халата являлась мне в объятиях таинственного кавказца из соседней палаты, а «Геолог» будто подсматривал за ними в замочную скважину… Ерунда какая-то… Незаметно засыпал, и тогда снилась мне моя бывшая на своих кривульках, в бигудях и почти всегда с утюгом в руках. Это настораживало. Хотя в жизни дальше перебранки у нас с ней не заходило. Потом мне снилась какая-то сухонькая женщина на одной ноге, прыгая вокруг меня, била в бубен и орала прокуренным голосом: «К нам приехал, к нам приехал… Андрей Валерьевич… до-ро-гой!» А потом ещё вот это: «Пей до дна! Пей до дна!» И я пил, а в руках моих подрагивал полнёхонький стакан молока.
Во тут я просыпался и костерил Корейца вдоль и поперёк. Этот гад, даже находясь где-то там, ухитрялся каким-то образом мне внушать отвращение к спиртному. Стоило мне выдать ему очередную партию ругани в его адрес, как он нарисовывался на пороге палаты и спрашивал меня: «Вам лучше?» Я краснел. Он видел меня насквозь и мысли мои читал, как по написанному. От всего этого мне хотелось быстрее «встать в строй» и куда-нибудь маршировать без устали, чтобы потом улучить момент и дать дёру и хоть чуть-чуть побыть наедине с самим собой. Кореец и об этом всё знал и поэтому только улыбался и говорил: «Всё идёт по плану…» Мне хотелось крикнуть: «К чёрту ваш план, уважаемый доктор! У меня уже ничего не болит… И аппетит у меня отменный, и стул тоже, и всё остальное функционирует… И вообще, кто он такой этот ваш кавказец и почему она с ним, а не со мной? Как, кто? Варя, блин… Хочу домой! Долой экстрасенсов! Свободу поварам и всем, кто за нас!»
Увы, меня никто не слышал: ни «Писатель», ни «Геолог». Они жили каждый в своём закутке, пытаясь по отдельности придумать продолжение своей жизни.

                8. Шкала несовпадений (продолжение).

Вот настала и его очередь. Он это почувствовал ещё там, в кафе. Ощущение того, что именно сегодня всё встанет по своим местам не покидало Марка. Он этим утром даже побрился ни как до этого – долго скрёб свой подбородок, а потом ещё отыскал в шкафу свежую рубаху и галстук смог завязать прилично, а не как всегда. Вот ботинки не почистил. Здесь он был в своей тональности, считая, что один чёрт кто-то обязательно ему их испачкает.
Стоило ему показаться из подъезда, как ему в ноги бросился неизвестный с пакетами под мышкой, а потом ещё очкастый мужчина с потёртым портфелем нечаянно наступил ему на ногу. Буркнув что-то невнятное, незнакомец тут же свернул за угол дома, и Марку ничего не оставалось, как достать из брючного кармана мятый носовой платок и тщательно протереть им ботинки.
Проделав это, он сказал вслух: «А вот теперь можно и шагать». Бросив платок в ближайшую урну, постоял, как бы принюхиваясь. Ему хотелось выпить. Глазами нащупал на противоположной улице, на самом углу закусочную под названием: «Хлебосольная Марта». Под ложечкой засосало. Марк перешёл через дорогу вымощенную камнем. Людей было немного и вообще, он обратил внимание, что в городе стояла непривычная тишина… подозрительная.
В последнее время каждый день правители выдумывали всякие законы. Вот и неделю назад кто-то там наверху решил проявить инициативу и придумал, чтобы продажа спиртного осуществлялась в торговых точках города с обеда. Марк на ходу глянул на часы. Утро и до положенного часа, ох, как ещё долго. «Ничего, хозяин закусочной нормальный парень и я с ним легко договорюсь» - подумал Марк, направляясь к дверям заведения.
Колокольчик возвестил о посетителе. Внутри было пусто и только за стойкой можно было рассмотреть хозяина закусочной, протиравшего фужеры. Без всякой увертюры Марк выложил перед ним мятую купюру. Хозяин вздохнул, накрыл ладонью деньги и свободной рукой пододвинул к Марку стакан. Наполнив его до половины, произнёс:
- Как оно?
Марк отпил глоток, а потом резким движением отправил спиртное в себя. Помолчал и произнёс:
- День-то, какой сегодня…
- Да. - Хозяин принял у него стакан. – Тихо…
- Ну, а у вас, дружище, какие новости? – поинтересовался Марк.
- Почки, что-то барахлят.
- Скверно. А что говорят врачи? Ах, я и забыл, тут у вас не принято ходить по врачам.
- Нет, ну я интересовался… Сказали так: «Ждите».
- Печально.
- Не то слово. – Хозяин вздохнул и спросил: - А как у вас?
- Паршиво.
- Что так?
- А я и не знаю. Вот что-то тут сидит, - Марк ткнул себя в левую грудь пальцем. – А вот что – понять не могу.
Мимо окон закусочной проехала неслышно «санитарная» машина. Марк усмехнулся и пошутил:
- Не за вами ли это, дружище? А может уже за мной? Ну, мы так им не сдадимся. Да?
- Хотелось бы, - сказал хозяин закусочной, провожая взглядом силуэт машины.
- А почки вылечить можно, - заявил Марк.
- Как?
- Строгая диета и ни капли спиртного.
- Я так не смогу.
- Надо постараться себя переломить, а то однажды «санитарная» машина притормозит у дверей вашего заведения.
- Может, обойдётся?
- А если нет? – Марк посмотрел на хозяина закусочной, потом осмотрел заведение и сказал: - Пусто у вас сегодня что-то…
- Так вы ничего не знаете?
- Что именно?
- Вчера в мэрии произошёл взрыв и говорят, что есть жертвы.
- Вчера? А что вчера был у нас за день недели?
- Понедельник.
- Нет, ничего не помню. Так, говорите взрыв? И что власть?
- А что власть? Теперь надо ждать чистки. Вот народ весь и хоронится по своим норам.
- А вы?
- А чего мне бояться? Я не взрывал и потом моя нора – это закусочная.
- А может, пошумят, да успокоятся?
- Не знаю. Был слух, что этой ночью на окраине города уже были облавы, - хозяин закусочной перешёл на шёпот.
- Дурачьё, не там ищут. Надо рыть здесь, в центре - у себя под носом. Во все времена так и было… - Марк поймал себя на мысли, что чересчур разговорчив и сразу же решил сменить тему: - А с почками не затягивайте. Есть у меня один адресок, там вам смогут помочь.
Хозяин заведения махнул рукой и сказал:
- А ну, эти почки. – Его рука профессионально наполнила два стакана до половины. – За счёт заведения.
Выпили каждый за своё. Помолчали. Стало чуть-чуть легче, но ощущение, которое преследовало Марка с утра, не улетучилось – оно просто отступило на второй план. Ему захотелось чертовски обнять женщину, и чтобы она не задавала ему никаких вопросов, а просто была с ним, как в свой первый раз наедине с мужчиной. А что было бы потом с ним? Скорее всего, он ушёл бы и больше его никто не встречал бы на этой планете. Он уже мысленно был к этому готов, и оставалось дело за малым, чтобы кто-то взял, да и отправил его на небеса.
Оставив хозяина закусочной наедине с его почками, Марк решил прогуляться до мэрии, а заодно присмотреться к этой непонятной пока для него тишине. Несколько раз мимо него, крадучись проезжали «санитарные» машины. Марк не реагировал. Ему не хотелось и именно сегодня втягивать в плечи голову и постоянно ждать окрика за своей спиной.
У здания мэрии двое в штатской одежде проверили у него документы. Не сказав ни слова, отпустили. Глазами стал ощупывать фасад здания мэрии - следов взрыва не обнаружил, значит, если и рвануло то внутри. А туда простым смертным дороги нет. «Интересно, а как тем неизвестным борцам за… удалось проникнуть туда? А может и не было никакого взрыва. А что тогда? Инсценировка? А почему бы и нет? Вон митинги же смогли от режиссировать. Если всё так, то не было никаких жертв, а весь этот спектакль только для того, чтобы навести косметический порядок на окраине города. Ай, да стратеги… Да, несладко в таких условиях инакомыслящим, - рассуждал Марк. – А собственно, ну и я из этого списка, а может и того хлеще, так почему меня-то никто не хватает и не выкручивает руки… Почему? А может я для них просто так… соринка? Если все эти соринки собрать веничком, да на совочек, а потом… А что, потом? Ну, налетит ветер или сквозняк устроят власть имущие и не станет соринок на совочке. Ай, да сукины дети… Теперь отсыпаются после облав в своих кроватях, мнут женщин, а там в тюрьмах уже полнёхонько людей и судьи приводят в порядок свои мантии и палачи закатывают рукава. Сволочи… Всех по стойке смирно и не дай Бог, кто-то вылезет из общего строя – в миг «санитары» под руки сволокут в «отстойник». Система…»
Марк вздрогнул. За спиной притормозила машина. Он оглянулся. Два лобастых «санитара» пытались заломить руки… Да-да, это была она – та, которая почему-то там на митинге не стала в него стрелять. Не раздумывая, бросился к ней на выручку. Первый удар нанёс плечистому малому с бритым затылком. Тот ойкнул и отпустил руку незнакомки. Второй «санитар» угрожающе что-то крикнул Марку, но некогда было разбираться во всём этом и, сгруппировавшись, Марк саданул и его. Удар пришёлся «санитару» в пах. Водитель в машине только сейчас понял, что это уже серьёзно и нажал на сирену. Незнакомка вырвалась из цепких объятий здоровяка. Марк схватил её за руку и потащил в ближайший подъезд. Проходными дворами они стали уходить от центра города. За их спинами ещё не было звуков погони, но уже к «санитарной» машине стягивались люди в штатском и водитель, сбивчиво перечислял приметы нападавшего.