Гареммыка ч3

   Это было в среду, а за четверг и пятницу Катька успела основательно надоесть нашему комсомольскому вожаку, названивая на завод через каждый час и требуя меня к телефону. Я пытался объяснить Катерине всю неприличность такого поведения, но пронять её словами оказалось невозможно. Обещал? Значит, выполняй. Мне надо и точка. А то, что после её звонков на меня стали косо посматривать, мою бывшую не волновало нисколечко. Но нет худа без добра – комсорг Леонид, дабы избавиться от её назойливости, свёл меня с женщиной из юридического отдела, которая дала несколько ценных советов по правильному оформлению заявки на открытие кооператива. Врать не стану, за два дня Катька не успела довести меня до нервного срыва, но довольно уверенно продвигалась в этом направлении.

 Спасла меня только суббота и долгожданный приезд Иришки. Боги, как мне было хорошо рядом с ней! После двух дней непрекращающейся нервотрёпки, исходящее от Иринки ровное спокойствие полностью исцелило душевные раны, приведя меня в поистине блаженное состояние. И мне было пофиг, настоящее это поведение моей подруги или опять маска – я с радостью платил ей нежностью, ласками и страстью, заставляя её отбросить напускную шелуху и раскрыться рядом со мной.
 – Солнышко, как мне хорошо с тобой, если бы только знала! После того дурдома на работе, я просто оживаю в твоих руках.
 – Абрамыч кровь пьёт или Чёрношапко?
 – Да они так, мелкая мошкара, по сравнению с бабулей, которую поставили на твоё место. Вот она-то комар ещё тот: в электронике ни петь ни лаять, а научить её ничему нельзя, ибо поздно. Как там говориться, старого пса новым шуткам не научишь? Вот, а ей на том свете уже давно прогулы ставят. Представляешь, она разницу между вольтметром и амперметром не видит в упор. Для неё ведь и тот и другой просто чёрные коробочки, и там и там шкалы со стрелками, значит, одно и то же. Пока она по своим талмудам разберётся, как снимается показание, каким прибором мерить, на каком пределе, самому десять раз состариться можно.
 – Бедненький мой, одолели тебя эти "насекомые".
 – Ага, мошки, комары, оводы…
 – Как, ещё и оводы есть?
 – Да есть один. Рыжий. После той встречи моя бывшая откопала в своих записях городской номер нашего завкома комсомола и названивает туда, меня к телефону требует. На меня там народ теперь волком смотрит, хоть не появляйся.
 – А что ей надо от тебя? – сразу же насторожилась Ирина.
 – Швейный кооператив в своей квартире открыть хочет. Просит моей помощи в оформлении бумаг и в обустройстве.
 – И всё? А может, она вернуть тебя хочет?
 – Про это разговора не было.
 – Даже не знаю, что сказать. А отказать ты ей что, не можешь?
 – Ты в магазинах замечала, как капризничают некоторые дети? Увидят игрушку и в рёв: мама купи. А скажут им "нет", так они ещё сильнее в истерике заходятся. Вот и Катька из той же серии, ей проще уступить, чем отказать. Проблем меньше будет. А она их создавать умеет, даже на пустом месте. С комсомольцами она меня уже поссорила, вот увидишь, скоро с профкомом рассорит. А оно мне надо?
 – Ой, смотри мне, Серёжа, ой, смотри. Не хочу я тебя ей отдавать, и делить тебя с ней тоже не хочу.
 – Так и мне не очень хочется тобою делиться.
 Ирина сразу замкнулась, ушла в себя как в раковину. Чёрт, и зачем я это брякнул? Ведь обещал же не лезть в её семейные дела, зарок себе давал, а тут сорвался. Я принялся утешать свою милую, говорил на ушко ласковую чушь, пытался всячески её растормошить. Иришка вроде как отошла, приоткрылась немного, но предыдущий беззаботный настрой к ней так и не вернулся.

 Решая Катькины проблемы, я был вынужден потратить все накопившееся к тому времени отгулы и даже прихватить пару дней "за свой счёт" – так уж мне хотелось побыстрее отделаться от взваленной ноши. Если бы не советы заводского юриста, то сбор справок, разрешений, согласований мог бы затянуться на долгий срок, а так мы управились меньше чем за неделю. Просиживая в приёмных в ожидании получить очередной чиновничий автограф, я утыкался в прихваченную с собой книжку, демонстративно игнорируя Катькино присутствие. Я вообще вёл себя с ней нарочито холодно, на корню пресекая любой разговор, кроме как по делу. Впрочем, без особого успеха – то, что я огрызаюсь на любое сказанное слово, для неё как с гуся вода. Только хмыкнет свысока, мол, капризничай мальчик, пока тётя добрая, всё равно будет так, как она захочет. Но особо давить на меня не решалась, прекрасно понимая, что этим даст мне шанс возмутиться, вспылить и уйти, оставив её в одиночестве перед сплоченным строем исполкомовских бюрократов. Катька настолько боялась официальных инстанций, что даже предложила мне занять место председателя кооператива, лишь бы только самой не касаться налогов, отчетов и тому подобной бумажной волокиты. Ага, нашла дурачка!
 – Нет, красавица, сама кашу заварила, сама и расхлёбывай, а мне пребывать в роли мальчика для битья как-то не очень хочется. Ты что-нибудь с деньгами намутишь, в ресторанах или себе на наряды их спустишь, а мне срок мотать за твои махинации? Нафиг, нафиг! Вот с оборудованием помочь могу, иногда, изредка, а на большее не рассчитывай. И вообще, привыкай нести ответственность за свои решения. А не нравится, давай прямо сейчас разбежимся, только рад буду!
 Катьке такая моя позиция как нож к горлу. Три швейные машинки, импортный оверлог, ими же заниматься надо, чистить, смазывать, настраивать, иначе вся работа встанет. А для неё самой сменить перегоревшую лампочку, это уже подвиг.
 – Давай мы с девочками поговорим, обсудим, и будем платить тебе небольшую зарплату? А ты нам всё в порядке содержать будешь, договорились? – заявила она мне, словно невесть какое одолжение сделала.
 – Кать, ты сама понимаешь, о чем говоришь? Где это видано, чтобы директор завода обсуждал с простыми рабочими, какую зарплату начислять своему заместителю? Кто твои девчонки? Наёмные работницы, они даже не члены кооператива. А ты здесь хозяйка! Пусть на пару со мной, но владелица этого предприятия. Как ты скажешь, так и будет, а кто недоволен, тот пускай идёт на государство работает.
 У Катьки аж глазёнки загорелись. Она, похоже, с этой колокольни на свою затею никогда не смотрела, просто ей в голову такое не приходило. А тут осознала, прониклась и… размечталась. Пока она пребывала в радужных грёзах, я инструменты в сумку и ходу оттуда. Хватит, и так на неё полторы недели убил, даже с Иришкою из-за неё не виделся. Ну, не то, чтобы совсем из-за неё, скорее, из-за особенностей женской физиологии, но виновата-то всё равно Катька! Не вечно же мне крайним ходить, пусть и она отдувается, хотя бы в моих глазах.

 – Как твои успехи, долго ещё будешь со своей бывшей общаться? – одним из первых заданных мне Иришкой вопросов, был самый для неё животрепещущий.
 – Слава партии родной, кажется, закончили. Документы мы оформили, перестановку я ей сделал, машинки подключил, освещение над рабочими местами провёл, отныне пусть сама рулит. Я ей так прямо и сказал. Да, собственно, теперь я Катьке и не нужен: её девчонки во всю кроят, шьют, работают так, что только шуба заворачивается!
 – И как тебе её работницы, симпатичные? Никого себе ещё не приглядел среди них?
 Ба, да в Иришке что-то новенькое просыпаться стало! Дерзить начала, покусывать осторожно. Так, глядишь, скоро совсем в человека превратится, перестанет походить на станок с ЧПУ с заложенной программой. И это не может не радовать. Но я рано возликовал, Ирка тут же всё испортила. Легко накрутив себя двумя-тремя мрачными мыслями, она замкнулась и оставшуюся пару наших субботних часов изображала из себя бревно. Деревянное и непрошибаемое. Что б я не говорил, как бы её не убеждал, ничто не смогло пробиться через броню глухой обороны. Ладно бы, если я на неё нападал, так нет же! Просто из кожи лез вон, стараясь развеселить, убедить в зряшности её подозрений. Но всё впустую. Так она и ушла, беззвучно гремя тяжелыми, невидимыми латами. А через неделю всё повторилось в точности, до мельчайших деталей, и ещё через неделю тоже.

 У меня в душе поселилось что-то вроде отчаяния: ну, почему мне так не везёт с женщинами?! Ладно, Катька, с ней всё ясно: стерва, она и в Африке стерва, ну Ирина… Вроде, нормальная девчонка, а закидоны такие, что хоть вешайся. Вот что меня больше всего напрягало в ней, так это её боязнь сделать шаг, хоть на сантиметр, на секунду вырваться за пределы строго очерченного для себя круга. Закрепощенность, боязнь обратить на себя внимание заставляли Ирину следовать исключительно проторенным путём, говорить только выверенные фразы и совершать лишь привычные окружающим поступки. Блин, ЭВМ, а не живой человек!
 Сложно мне с ней, очень сложно. Вот, кажется, расслабилась, разговорилась, сбросила маску, открыла створки раковины – общаешься ней, так душа радуется, влюбиться в неё готов. Но ни с того, ни с сего, как найдёт на неё полоса, закроется она в себе, и всё – был человек, а стал робот. Скучный, предсказуемый, не живой. Автомат, одно слово. Или актриса, натужно играющая блёклую роль в дрянном спектакле. И как с такой жить? И, главное, зачем? Для чего все эти мои потуги? Ладно бы, если б я был влюблён в неё без памяти, тогда понятно. Но ведь это она полна нежных чувств, а не я!

 Блин, и нафига Экзюпери придумал историю про крошечного принца?! Он придумал, а я страдай. Нет, на самом деле – мне мои отношения с Ириной порой казались "чемоданом без ручки", как бы это грубо не прозвучало. "Нести тяжело, а бросить жалко". Именно так! Я с ней словно сапёр на минном поле, постоянно начеку, настороже, чтобы не дай бог не потревожить, не спугнуть те мгновения, когда Ирина позволяла себе была самой собой. Я безумно уставал от её вечной пугливости, от необходимости самому быть всё время в напряжении, постоянно следить за своими словами, чтобы не приведи небеса, не ляпнуть ничего лишнего. А бросить…
 Не нужно иметь семи пядей во лбу, чтобы понять, какая жизнь будет у Иришки при таком раскладе. Ежедневная лесопилка свекрови под эгоистичный храп хмельного мужа – это в лучшем случае. А если муж начнёт мамочке подпевать, сживая со свету нелюбимую жену, тогда что? В петлю лезть? Или продолжать жить, безропотно снося их постоянные придирки и попрёки ради крохи дочери? Кто-то может сказать, что такая судьба не редкость у многих женщин. Что же, может быть. Но вот где загвоздка: тех женщин не я обрекал на такую судьбу, а Ирину, получается, я. И как жить потом с таким грузом? Эх, Антуан Мари Жан-Батист Роже, и что же вы не ограничились "Ночным полётом"?!!

 Мне бы успокоиться, не грузиться подобными мыслями, отвлечься чем-либо, а нечем: середина лета, праздников нет, соответственно вечера не проводятся, дискотеки тоже. Народ "ансамбельский" кто где – кого в колхоз угнали, кто в отпуске пузо на пляже греет, один я как неприкаянный. А тут вечерком Катька нарисовалась у меня на пороге. Она, мол, раздобыла несколько рулонов синей хебешной ткани и решила начать пошив входящих в моду "варёнок". Но вначале эту ткань нужно "сварить", искупав в хлорке, а у девочек ручки нежные, их злой белый порошок разъедает нещадно. Вот мне и предлагается принять посильное участие в деле обогащения родного кооператива. Я согласился, делать-то мне по вечерам всё одно нечего. Вплоть до самой субботы, которую ждал теперь с содроганием, предчувствуя очередную встречу с роботом вместо Иришки. На следующий день взял в цеху гальваники у работяг толстые резиновые перчатки до локтей и заперся на вечерок у Катьки в ванной.
 И сам не заметил как, войдя во вкус, начал метаться с одной работы на другую. Интересно мне стало, дело появилось, живое, настоящее. Да и шутливые перепалки с девчонками отвлекали от мрачных мыслей, которых становилось всё больше с приближением субботы. Помните мультфильм "Пиф-паф, ой-ой-ой!"? В нём ещё была опера про Зайчика с такими словами:
"Я вышел в лес гулять,
 Мне боязно, мне страшно,
 Моя душа предчувствием полна,
 Душа полна... " И хор, как кода: "Предчувствия его не обманули."
 А почему я про него вспомнил? Из-за фразы хора. Мне тоже предчувствия не солгали, обещая субботний день как медленно тянущуюся пытку. Так оно всё и произошло, только в этот раз Ирина вместо традиционной, равнодушно-спокойной, попыталась натянуть на себя маску безудержного веселья. Эта режущая искусственность выворачивала меня наизнанку, заставляя нетерпеливо поглядывать на часы в ожидании прощания.
 – Ты куда-то торопишься? – окончательно сдулась Ирина, отбросив всякое притворство.
 – Нет. Ни-ку-да. – по слогам произнёс я последнее слово.
 – Ты хотел с кем-то встретиться, а моё присутствие тебе мешает, да? – её глаза наполнились слезами, что окончательно вывело меня из себя.
 – Да! – взъярился я. – Да, я хотел встретиться с красивой девушкой, да, и хотел приятно провести с ней время! А знаешь, с кем?! С тобой, только с настоящей, а не с очередной твоей маской! Скажи, ты её хоть когда-нибудь снимаешь, хотя бы изредка бываешь настоящей, естественной, без притворства, а?
 Вместо ответа Ирина разрыдалась, вскочила с места, в прихожей на бегу подхватила туфли и босиком выбежала из квартиры. Понимаю, что надо было её догнать, успокоить, утешить, но я не смог. Не смог пересилить себя, прекрасно понимая, что это лишь оттянет разрыв. "Может, оно и к лучшему, что всё получилось именно так, а не иначе?" – думал я, слоняясь по пустой квартире из угла в угол.

 Сон облегчения не принёс, и на душе в воскресное утро было пасмурно, несмотря на пронзительно синее небо над головой. Чем заняться, продолжать мерить шагами комнату, в ожидании возвращения родителей с дачи? Или к Катьке на квартиру рвануть и доделать последний необработанный рулон, пользуясь её отсутствием? Она-то сегодня с утра собиралась поехать на рынок с первой партией "варёных" курток, а девчонки явно там, они в предвкушении большой зарплаты трудятся аки пчёлки, без выходных и проходных.
 Я собрался и пулей вылетел из душной квартиры на воздух. Выйдя на ближайшей к Катькиному дому остановке, свернул во дворы и наткнулся на чудо. Настоящее чудо советских времён: открытая в выходной день "Кулинария", в которой практически без очереди продавали свиной фарш! Я не поверил своим глазам. Невероятно, но факт – они мне не лгали. Уже стоя в очереди, я услышал объяснение такому неслыханному событию. Оказывается, одна из продавщиц, проживающая в соседнем доме, заметила, что дежурное освещение в магазине вечером не зажглось. Она позвонила заведующей, та приехала и обнаружила отсутствие электричества из-за аварии. За ночь холодильники потекли и, чтобы спасти товар, заведующая, вместе с бдительной продавщицей, устроила распродажу. Я забеспокоился, а не куплю ли сейчас кота в мешке, но нет, продукт оказался не испорченным. В мечтах, как нажарю котлет к приезду родителей, я завернул в гастроном, купил две бутылки молока, булку свежеиспеченного хлеба и со всем этим добром ввалился к Катьке домой.
 Девки, налетев как саранча, нагло отняли у меня одну бутылку, вылакали её, и ополовинили под это дело хлеб. Блин, их что, Катька тут голодом морит? Но, глядя на крепко сбитые, коренастые фигуры Светки и Дашки, очень похожие на два маленьких бульдозера, в это как-то слабо верится.
 – Работать, девочки, работать! – вызвала взрыв девичьего смеха фраза из ещё не забытого, рассказанного Катькой буквально на днях анекдота. Весь прикол в том, что эта фраза там принадлежала содержательнице публичного дома, а я постарался придать своему голосу визгливые нотки. Усадив девок за машинки, я собрался заняться делом сам, а не вышло – оказывается, Катька взяла заказ на пошив маленькой партии спецодежды, отложив под него необработанную ткань. Толкаться тут без работы показалось скучно, ехать домой тоже, и тут меня посетила идея нажарить котлет здесь, угостить девчонок, а самому увезти домой уже готовый продукт.
 Сказано-сделано: уже через пять минут у меня в миске размокал залитый молоком хлеб, а я мелко шинковал лук. Яичко, соль, перчик, всё это перемешать с фаршем и хлебом, налепить котлет и на сковородку! Но самое главное, это поплотнее закрыть дверь в комнату, дабы запахи не просочились раньше времени. Иначе эти чайки чёрные налетят и склюют всё ещё на стадии полуфабрикатов. Самым сложным делом оказалось найти на кухне кастрюлю и очистить её от паутины. Вот такая Катька была хозяйка, которую поставить у плиты можно было исключительно под страхом расстрела. Но я бы отказался есть её стряпню даже под прицелом расстрельной команды. Так хоть смерть окажется не столь мучительной. Уже имел я неприятный опыт, и поверьте, одного раза мне хватило на всю оставшуюся жизнь.
 Обжарив котлетки, я сложил их в кастрюлю, присыпал укропчиком и поставил ёмкость на медленный огонь. Пока они томились, я начистил картошки и… всё, мой порыв запнулся об отсутствие второй кастрюли. Сходить к соседке, которую я немного знал? Я прошел к входной двери и понял, что это не вариант: к моему возвращению от котлет останется одно воспоминанье, ведь уже сейчас из комнаты слышно жалобное поскуливание двух вновь оголодавших дам. Дверь-то на кухню я открыл, вот запахи и поплыли. Я ретировался к плите. А если и картофель поджарить? Конечно, пюре к котлетам лучше подходит, но за неимением горничной… пишут на простой. Похоже, в этой квартире аура такая, что на пошлости так и тянет.
 Сообразив, что жалобными голосками не растопить моё жестокое сердце, Светка и Дашка пошли на приступ. Я сражался как лев, не отдавая ни сантиметра коридора без боя, но отступал ввиду численного преимущества захватчиков. К тому же девчонки использовали против меня запрещенные приёмы, норовя подставить под мои растопыренные руки свои округлости. Все четыре. Моё дальнейшее отступление остановил кухонный стол.
 – Всё, девчонки, сдаюсь! – я поднял руки, подписывая капитуляцию. Оглянулся: – Блин! А Катька что, ещё и мышей развела?!
 – Где?!
 – Вон там!
 – А-а-а-а!!! – коридор вновь был очищен от врага. Не ожидая, пока девки опомнятся, я закрыл дверь на кухню, использовав вилку вместо давно утерянного шпингалета.
 – Серёженька! – послышался дрожащий голосок Дашки. – У тебя там так вкусно пахнет, что мы ни о чем другом думать не можем. Дай нам по кусочку, а? Ну, пожалуйста! Ты ведь хороший, и не дашь помереть двум бедняжкам.
 – Закончу, позову. А сейчас работать, девочки, работать!
 – Злой ты, недобрый! Мы тут на слюну исходим, а он кусочка пожалел. – подключилась Светка.
 Но я был непреклонен до тех пор, пока не подоспела картошка. Тогда я широким жестом распахнул ворота крепости, и милостиво повелел накрывать на стол. Да, каких бы высот не достигал мужчина в поварском искусстве, но ему далеко до женского умения так ловко, быстро и аппетитно сервировать трапезу, превращая простой обед в настоящий пир. Присовокупив прихваченную с собой снедь, девчата организовали такое застолье, что у меня у самого Ниагарским водопадом слюнки потекли. В самом разгаре кухонных хлопот на пороге нарисовалась Катька. Заявив, что голодна как волк, она попыталась оттеснить Свету в сторону. Наивная! Не с её комплекцией было тягаться с коренастой подчинённой, а та, в предчувствии долгожданного обеда, напрочь забыла о субординации и даже не шелохнулась под напором начальницы. С шутками, прибаутками, хохоча и толкаясь, мы расселись вокруг стола и приступили к процессу насыщения.
 – М-мм, Сережа, я тебя уже люблю! – промычала с набитым ртом Дашка, тщательно пережевывая первый кусок котлеты.
 – Я тоже! – вклинилась Светка. – Слушай, женись на мне, я уже согласная.
 – Эй-эй! На чужой кара-вать рот не разевать. – цыкнула на них Катька. – Я его первая нашла.
 – Ну вот, опять мы в пролёте, подруга. – шутливо огорчилась Света. – И почему хорошие мужики бесхозными не бывают?
 – И не говори, кума, нет в жизни счастья. – сокрушалась Дашка, работая вилкой с ужасающей скоростью.
 – А у меня для вас всех есть хорошая новость: наши "варёнки" на рынке пошли влёт, так что без зарплаты мы в этом месяце не останемся. – обрадовала Катя.
 – Ура! – захлопала в ладоши Светка, а Дашка внесла предложение:
 – За такую новость не грех и выпить.
 – Это же шести часов ждать надо, когда продавать начнут. А талоны есть у кого-нибудь? – заёрзала Светлана.
 – Не надо ничего ждать. – Катька поднялась и, виляя всем, чем можно и нельзя, направилась в комнату. Обратно она вернулась под бравурный марш в собственном исполнении, торжественно внеся яркую бутылку из-под виски, до половины наполненную тёмно-коричневой жидкостью и четыре рюмки.
 – Это что? – округлила глаза Дашка, принюхиваясь к запаху ванили и кофе, исходящему от открытой бутылки.
 – Кофейный ликёр, ещё одно творение Серёжи. – при этих словах Катька украдкой взглянула в мою сторону.
 – Откуда он у тебя? – удивился я – Или ещё с тех пор остался?
 – Да, с тех пор, с тех самых пор. – она разлила напиток по рюмкам и подняла свою. – За наш успех, надеюсь, не последний.
 Мы выпили. Удивительно, но за немалое время, а ведь прошел уже почти год с момента приготовления ликёра, его вкус почти не изменился. Может, стал чуть-чуть мягче, но не сильно.
 Когда партия и правительство в борьбе с пьянством и алкоголизмом начали закручивать гайки, рабочие, получающие на заводе спирт, сразу перешли в другую касту, став желанными друзьями в любой компании. Нам тоже выдавали огненную воду для протирки контактов, так что с выпивкой у меня проблем не было. Но не стану же я поить даму спиртом, правильно? Моветон, однако, я же не кот Бегемот, в конце концов. Поэтому был изобретён такой вот напиток. Кипятится вода, добавляется кофе, сахар, ванилин на кончике ножа, чуть корицы, сок лимона или лимонная кислота, и в кипящий продукт вливается спирт. Просто? Но есть свои хитрости, например: кастрюля должна быть широкой, а уровень воды в ней не превышать трети. Иначе бурно вскипевший спирт выплеснет половину содержимого на плиту. И самое главное – переливать напиток следует горячим в сухую, обязательно сухую бутыль, в противном случае проявится резкий привкус и запах спирта.
 Распробовав ликёр, Светка решительно заявила Катьке:
 – Хоть ты мне и подруга, но Серёгу я у тебя отобью! – после чего демонстративно уселась мне на колени. – А то ишь, ей и кооператив свой, и деньги, так ещё и парня с такими талантами присвоить хочет! Не жирно ли будет? И вообще, Ленин велел делиться!
 – Вот ещё! Что моё, то моё, никому не отдам! – смеясь, воскликнула Катька и попыталась стянуть с меня Светку. Неожиданно ей на помощь пришла Дашка. Совместными усилиями они сдёрнули Светку на пол и, пока Катька оттаскивала её подальше от меня, Дашка нагло уселась на освободившееся место, цепко обвив мою шею далеко не слабыми руками.
 – Не слушай их Серёжа, женись лучше на мне, я тебя на руках носить буду, только жарь мне котлетки и ликёром пои.
 – Ну, это вообще ни в какие ворота! – возмутилась Катька, даже не пряча улыбку. – Это что, заговор? Уволю всех к чёртовой матери, поразгоняю!
 – Э, аполитично рассуждаешь, слюшай! – Дашка попыталась изобразить персонаж Этуша из "Кавказской пленницы", но тут же сбилась. – Какой такой павлин-мавлин, не видишь, любовь у нас?!
 Хоть мне и было чертовски приятно оказаться в центре женского спора за себя любимого, но я взмолился:
 – Девки, помилосердствуйте! Вы же раздавите меня своими телесами!
 А вот этого мне говорить никак не следовало. Резко разобидевшись за "телеса", Катька возглавила наступление на мою персону. И быть бы мне битым или защипанным до полусмерти, если б не мой побег на балкон и не вставленная в дверную ручку ножка от табуретки. Подёргав дверь с той стороны, женский коллектив кооператива "Екатерина" предложил перемирие. Получив твёрдые гарантии личной безопасности, я счел возможным снести баррикады. Мы добили остатки ликёра и ещё около часа предавались пустому трёпу, когда я краем глаза заметил, как Катька делает знаки Светке с Дашкой, мол, а не пора ли вам, девочки? Продолжая балаболить, я встал, завернул в газету шесть оставленных котлет, уложил свёрток в авоську и пошел в прихожую, ведя беседу уже оттуда.
 – Что ты там застрял, иди сюда. – Донёсся из кухни Катькин голос. К тому времени я уже натянул кеды и был полностью готов к выходу.
 – Кать, закройся за мной. Пока девчонки. – и выскользнул за дверь. На лестничной площадке меня догнала Катька:
 – Что ты так внезапно, взял, собрался, ушел без предупреждения. Обиделся на что-то?
 – Нет, просто мне домой надо. Скоро родители должны с дачи вернуться, приедут уставшие, голодные. Их покормить надо. – я покачал авоськой. – Так что, пока, счастливо.
 – А я думала ты у меня останешься. – разочарованно вымолвила Катя.
 – С чего бы это вдруг? – искренности моего недоумения в тот момент мог позавидовать любой актёр.
 – А ты не хочешь?
 – Нет.
 – Ну, смотри. – Катька резко повернулась и ушла, гордо вскинув голову.

 Мама так и не поверила, что эти котлеты я сам жарил. Даже когда я ей подробно рассказал рецептуру, что и как, в какой очерёдности делал, она всё равно сомневалась. А отец только заговорщицки подмигнул да растрепал мне волосы на макушке.
 Вечер понедельника я посвятил наведению порядка в своей комнате, во вторник мы с бывшим одноклассником пили пиво, а в остальные вечера мне заняться оказалось совершенно нечем. Работы для меня у Катьки не было, а ехать и толкаться там просто так не хотелось, как и лишний раз встречаться с самой хозяйкой. Видя, что я вечер за вечером бесцельно слоняюсь по квартире, на меня насели родители, зазывая с собой на дачу. Искушение провести два дня за городом, и не встречаться с Ириной было велико, очень велико, но я не мог так просто постыдно сбежать. Я твёрдо решил, что объяснюсь с ней и на этом поставлю точку в наших отношениях. Ежечасно укрепляя себя в этом решении, я дождался субботы, морально подготовился и… И все мои намерения пошли прахом: Ирина просто не пришла. К вечеру во мне боролись два противоположных чувства: с одной стороны облегчение, а с другой досада. Облегчение оттого, что Ира поняла тот тупик, в который мы с ней забрели, и сама прекратила попытки продлять агонию нашей связи. А досада… Досада была. Её не могло не быть, ведь нас так много связывало с Ирой, и хорошего, и плохого. Да и привязался я к ней за последние месяцы, даже сам удивился, когда понял насколько. Но что было, то прошло, теперь надо думать о будущем. А думать не хотелось. Во мне поселилась скука, единственным спасением от которой оказалась гитара. На моё счастье, вернувшийся из колхоза Сашка отловил меня на обеде около столовой и говорит:
 – Помнишь, ты всё на мою "ленинградку" облизывался? Если желание купить ещё не пропало, то забирай за тридцатку.
 – А сам как?
 – Мне тут "Кремону" предложили, настоящую! Вот потому свою старую гитару и продаю, что на новую денег не хватает.
 Мы ударили по рукам. Конечно, я бы и сам от "Кремоны" не отказался, но не хотелось перебегать Сашке дорогу, да и слишком хорош был тот инструмент для моих тогдашних рук, это я понимал отчетливо. Зато приятеля выручил, и он, преисполненный благодарности, дал мне несколько практических уроков, оказавшихся весьма ценными. Надо сказать, что в Сашке был зарыт настоящий преподаватель, настолько понятно и доходчиво он мог объяснить любую тонкость, не прибегая к заумствованиям. С того дня я на обеде летел к Сашке в цех, показывал "домашнее задание", получал новое, а вечерами терзал струны, доводя пальцы до судорог, а родителей до белого каления. Конечно, супер гитаристом я так и не стал, но дворовых менестрелей уверенно затыкал за пояс. Правда, этот момент настал ещё очень не скоро, а пока я с азартом неофита пользовался каждой свободной секундой, чтобы обнять пальцами гриф.

 В пятницу после работы помогаю родителям собираться на дачу, таскаю сумки в батин Запорожец, а у самого одно желание – как можно скорее расквитаться с этой суетой и взять в руки гитару. Мою янтарную, мою звонкоголосую. Проводил родителей, вернулся домой, только расположился с инструментом, когда звонок. Блин, думаю, кого это чёрт принёс? Или одноклассник с пивом, или алкаш с третьего этажа припёрся, "займи, трубы горят". Кто бы это не был, всех пошлю без разговоров. Отрыл дверь, а это Катька. В руках сумочка и последний писк молодёжной моды – полиэтиленовый пакет, изукрашенный надписями на английском языке. Нифига себе, падежи, с чего вдруг она нарисовалась?! Я же ей ясно дал понять, что не желаю её видеть.
 – Привет, не помешаю? – спрашивает, а сама ресничками хлоп-хлоп, прямо святая невинность во плоти.
 – Заходи, а помешаешь или нет, там видно будет. Ты просто так или по делу?
 – По делу.
 – Ну, жалуйся. – предложил ей, когда мы расположились в большой комнате. Сначала я по инерции её чуть было к себе не повёл, но на полпути во мне всё взбунтовалось, показалось неправильным вести Катьку туда, где не так давно появлялась Ирина. Поэтому я указал ей на кресло, а сам сел на диван.
 – Да, жаловаться-то, в общем, не на что. Просто тут на меня торгаши вышли, предлагают услуги по реализации нашего товара через свой магазин. Я думаю согласиться, но, коль мы с тобой партнёры, то хочу узнать твоё мнение на этот счет.
 – А поподробнее можно? Что предлагают, что просят, какие условия ставят?
 Катька ушла в прихожую и вернулась с сумочкой, откуда достала толстую тетрадь. Полистав взад-вперёд страницы, она нашла нужную и зачитала мне цифры.
 – Так, стоп! Давай помедленнее. А, лучше дай мне тетрадку. – взял в руки микро гроссбух и ничего не понял. – Кать, в твоей писанине сам чёрт ногу сломит. Рубли перемешаны с датами, куртки с рулонами…
 – Да что там непонятного! – мгновенно вспыхнула Катька, как всегда при критике в свой адрес. – Смотри, вот количество курток, которые мы им отвозим…
 – Подожди, подожди, мы отвозим? Сами? – Катя дёрнулась возразить, но, подумав, согласилась.
 – Да, мы… Блин, это я проглядела, надо же… Ну, да ладно, обсудим ещё, чья доставка…
 Двадцать минут мы с ней просматривали расчеты, отыскивали в них ошибки, пересчитывали заново, а неугомонный я всё находил и находил упущения. В процессе спора Катька не усидела в кресле и перебралась ко мне на диван. Сейчас она сидела рядом, закинув ногу на ногу и задумчиво теребя в руках несчастную тетрадь. Потом отложила её в сторону и улыбнулась:
 – Ты такой умный, что пора уже убивать. – Катька попыталась привалиться к моему плечу, но я отстранился и встал. – Что, всё ещё злишься на меня?
 – Нет, Катя, не злюсь. Уже не злюсь, иначе бы вообще с тобой не стал видеться. Но забыть твой обман не могу до сих пор.
 – Это хорошо, что ты не злишься. – верная сама себе, Катька предпочла услышать лишь первую половину моей фразы. – Я бы хотела тебя попросить… Разреши мне сегодня остаться у тебя?
 – Зачем? – Катя посмотрела на меня, как на несмышлёныша, и я поправился: – Нет, чем ты предлагаешь заняться, я примерно догадываюсь. Меня интересует, для чего тебе это надо, на что ты рассчитываешь в будущем? – я ожидал, что она вспыхнет, ощетинится, озлобится. Так на долю секунды и произошло, но ёжик сразу убрал иглы, едва их показав. Катька как-то сдулась и извиняющимся тоном заговорила:
 – Ни на что я не рассчитываю и ничего не жду. Просто… Просто у меня давно не было мужчины, и я очень по тебе соскучилась. А про дальнейшее… Блин, я не знаю, как сказать. – тут она густо покраснела, слившись цветом лица с прической. Красную от гнева Катьку я видел часто, но вот чтобы от стыда! Это поистине что-то невероятное. – Я была бы не против иногда видеть тебя у себя… Ну, ты сам понимаешь… Когда ты сам этого захочешь… Короче, так: захотели – встретились, а нет, так нет. И никто никому не должен. Такое тебя устраивает?! – вначале запинаясь, но постепенно повышая голос, последнюю фразу она произнесла уже с явным вызовом.
 – Катька, Катька, ты даже извиняешься, балансируя на грани хамства. Что ты за человечек такой?!
 – Какая есть! – отрезала она, отворачиваясь. – А не нравиться, давай разбежимся, как в море корабли…
 Вместо ответа я погладил её по щеке. Каким-то судорожным движением Катька обхватила мою ладонь и прижалась к ней со всей силы. Признаюсь, такого я никак не ожидал. Более того, я потерял дар речи, ведь чтобы Катерина стала извиняться, это сколько волков по лесам передохнуть должно? Экологическая катастрофа, не меньше! Я смотрел на Катю, и не верил своим глазам. Пусть по-своему, неумело, дерзко, но ведь она нашла в себе силы попросить прощения, не замкнулась в гордыне после моего отказа возобновить нашу связь, а пришла, сама пришла ко мне. Для тех, кто знал Катьку, её болезненное самолюбие, это говорило о многом. И я не смог ей отказать в сегодняшней ночи.

 Да, я уступил, да, я согласился на её предложение. Но, прежде чем бросать в меня камни, подумайте вот о чем. Сколько раз отвергнутые влюблённые в отчаянии восклицали: "Как она (он) могла (мог) променять меня на этого (эту)! Да она (он) ещё одумается, сто раз пожалеет, на коленях ко мне приползёт, будет каяться, о прощении умалять!" И я пол года назад так же бился в отчаянии, так же твердил подобные фразы о коварстве и обмане, о том, что ещё пожалеет. Вот только в реальности мало кто жалел, редко кто просил прощения, а приползали вообще единицы. Верно? А Катька всё-таки пришла, чем чувствительно пощекотала моё эго, мгновенно раздувшееся от восторга до немыслимых размеров.
 Ирина? О ней я даже не думал, это была закрытая страница. Да и какой мне был смысл хранить ей верность, в конце концов? Она мне хранила? Да не смешите! Проведя со мной несколько часов, она тут же возвращалась к мужу, в его постель и при этом совершенно не желала что-то менять в своей жизни.
 Так что снимать Катьке платье я помогал без каких либо угрызений совести. А, оказавшись с ней в постели, вдруг понял, как истосковался по этой рыжей заразе! В этот раз у нас всё было совершенно не так, как в прошлом – я не дарил любовь, я брал по праву победителя, мало обращая внимания на Катю, набрасывался на неё с животным пылом, вытворяя с её телом всё, что только приходило в голову. А ей, похоже, это нравилось! Да, нравилось, потому что никогда её смешанные с рычанием крики не были столь переполнены страстью.
 Утром мы долго валялись в перевёрнутой постели, совершенно не желая принимать вертикальное положение. Разговоров особых не вели, найдя для губ более интересное занятие. А тем временем наши руки жили своей, независимой от нас жизнью, без устали скользя по телу партнёра и порою задерживаясь в соблазнительных местах. И всё на этом. Катя сразу меня предупредила, что на большее она после такой ночи не способна, и просила подождать, пока к ней вернутся силы.
 – Позавтракаем?
 – Пока не хочется. А сколько уже времени?
 – Рано ещё, только начало одиннадцатого.
 – Что?!! – Катьку как пружина подбросила, а говорила "сил нет". Ну вот, опять соврала. – Меня же Анька убьёт, я к ней должна была ещё в десять приехать!
 – Кать, да что случилось? – недоумевал я, глядя как она скачет по комнате, собирая свои вещи и одновременно одеваясь. – Куда ты сорвалась?
 – У Аньки сегодня вождение в автошколе ДОСААФ, а ребёнка оставить не с кем, понимаешь? Я должна была с ним посидеть, пока Анна не отучится. Ну, всё, я побежала! – она подошла к кровати, впилась в меня долгим поцелуем, и умчалась. Щелчок замка возвестил об её уходе.
 Я ещё покрутился с боку на бок полчаса, наматывая на себя простынь, но всё-таки поднялся, когда критическим взглядом окинул бардак, царящий в комнате. "Да, блин, вот мы вчера покуролесили, прежде чем добрались до кровати!" – подумал я и незамедлительно принялся за наведение порядка. Расставив всё по своим местам, я попутно сменил постель, планируя занырнуть вечером в ванну. Обычно-то я это делаю по пятницам, чтобы в выходные чувствовать себя чистым белым человеком, а не пропотевшим негром на заводских плантациях, но вчерашний Катькин визит поломал устоявшуюся традицию.

 Катя. И что мне с ней делать? Что вообще изменила в моей жизни вчерашняя ночь? Положа руку на сердце, не очень много, единственное, теперь у меня Катька вместо Иры. Если разобраться по существу, в моей жизни как была женщина для редких встреч, так и осталась, с той лишь разницей, что отголоски прежней любви к Катерине делают такие свидания более сумасшедшими, неистовыми. И всё на этом. Я же не стану всерьёз связывать свою судьбу с Катькой, правильно? И тут дело не в том, что она никудышная хозяйка или в том, что у неё излишне острый язычок, нет, со всем этим я бы смирился. Ненадёжный она человек, вот что самое отвратительное. Я полностью уверен, что при первом же удобном случае она пойдёт налево, а я… Я уже устал колоться об острые углы любовных треугольников. Любых, что с Катькой и её Виктором, что с замужней Иркой. и почему мне так не везёт? Блин, хоть и впрямь на одном из двух бульдозеров женись – на Светке или Дашке.
 Я даже посмеялся такой перспективе. Горьким смехом. Взял гитару, прошелся по струнам недавно разученным перебором раз, другой, третий и заметил, как стал дышать ровнее. Да, не зря гитару называют верной подругой, она без воли хозяина налево не пойдёт, и успокоит в трудную минуту, и в веселье не помеха. Погонял боем "квадратик" пару минут, да пошел на кухню мыть посуду, а то я после родительского отъезда так за неё и не брался. Когда слышу сквозь шум воды, вроде как звонок. Прислушался – точно, ломится ко мне кто-то. Открыл дверь… и открыл рот, потому что не смог удержать отвисшую челюсть. На пороге стояла Ирина.