Об Анатолии Кобенкове

Я знал Анатолия Кобенкова как поэта по публикациям, а именно по тонкой книжке в «Бригаде», довольно давно, с конца 60-х, но лично познакомился с ним в начале марта 2003 года. Тогда вышла книга его избранной лирики, и в ней меня заинтересовало стихотворение «Двойник», я купил ее и мне захотелось получить автограф автора. В послеобеденное время, я зашел в Иркутское отделение Союза российских писателей на Дзержинского, 12, где меня встретила любезная хозяйка Людмила Сенотрусова. Я объяснил, что хотел бы встретиться с Анатолием Ивановичем как читатель, и прошел к нему.
Кобенков встретил меня с широко открытыми глазами, будто в ожидании чуда, радуясь интересу к его книге со стороны незнакомого человека. Подписал книгу и подарил приглашение на свой творческий вечер, который должен был состояться двумя часами позже. Встретив такое любезное отношение, я достал из портфеля последний номер журнала «Сибирь», где только что вышло моё стихотворение «Верхоленск», открыл и протянул его Кобенкову. «Ага!» - воскликнул он чуть погрустнев, но внимательно прочел опус и отозвался: «Ну, что же, вполне... симпатично. Заходите к нам на молодежные вторники, а то что же вы один...» Я буркнул, что не совсем один, но принял его предложение, и с тех пор мои посещения Союза стали регулярными. На том вечере 9 марта, организованном по случаю его 55-летия, Анатолий Иванович начал свое выступление именно со стихотворения «Двойник»:

В нетронутые тьмы просторов мезозоя
мизинец заведя и пяточку введя,
он кажет мне лицо, веселое и злое –
гуляки и творца, сатира и вождя.

Он тычется щекой в тяжелые шпалеры
просторов и времен – затерянный во мгле,
он не заметил, как – сын Марса и Венеры –
он небо потерял и бродит по земле...

Еще весь мир таков, что – коль его наденешь,
как курточку, по швам он поползет и – щелк! –
застрянет на замке, но звук еще младенец,
а те, что есть предзвук, в дошкольниках еще;

и слова нет еще, и Вельзевул рассеян,
и истина его в огне, а не в вине,
и Моисея нет, но посох Моисеев
уже скрипит ему и ломится ко мне.

Еще России нет, но выклик был березе,
и Книга не шумит, но мир уже при ней,
еще не Пушкин, но – “малыш уж отморозил”,
еще не Мандельштам, но – “список кораблей”...

Пред-Книга, пред-Адам, Вергилий в пред-тумане,
пред – то, что плохо мне, и то, что хорошо...
Зачем он мне сейчас, когда на Иоанне
я память потерял, а смысла не нашел?

Зачем он скинул шлем в космической каюте?
Зачем он сдвинул люк в подводном корабле?
Зачем он мне сейчас – раскрывшему компьютер
под тяжестью звезды на маленькой земле?

Молодежные вторники проходили с обсуждением стихов начинающих авторов; более зрелые поэты также иногда читали свои новые подборки и отвечали на вопросы. Обычно как-то так складывалось,
что, заслушав молодого автора, Кобенков открывал обсуждение, начиная с меня. Помню, как мы слушали стихи тогда еще юной Наташи Санеевой, только поступившей в Литинститут и приехавшей из Москвы — а в стихах было отражение облика столицы глазами юной девушки, легконогой, восторженной и неопытной. В тот раз все поэты высказались неодобрительно, в том духе, что где же тут образность и поэзия, и только мы с Кобенковым поддержали девушку. Вообще, неопытных авторов «общипывали» критикой, доводя их почти до истерики, а Кобенков подытоживал и говорил очередной «жертве»: «ну, хорошо, вот ты «умер», даю тебе два-три дня, не больше, а потом приходи, и мы с тобой разберем построчно, что ты написал!» После этого, некоторые стихотворения автора появлялись в сборнике «Иркутское время».
Новый этап наших отношений с Анатолием Ивановичем начался весной 2005 года, когда в Москве вышел первый том антологии «Век Перевода» под редакцией Евгения Витковского, и на очередной встрече я показал мэтру книгу. Он не стал брать ее в руки, но благоприятно отозвался о Витковском как о хорошем, весьма эрудированном поэте-переводчике. Вместе с тем, он посетовал, что Евгений мало публикует свои оригинальные стихотворения. Это был намек и в мою сторону. После того, я отставил переводы на второй план, но необходимо сказать, что переводческая работа не мешает, а помогает выработке собственного стиля на родном языке.