(Роман-хроника. Главы)
«Она вела себя, словно хозяйка дома»
Рассказывают, что иногда Мэрилин становилась «невидимкой на городской улице». Когда она в неброском платье спокойно гуляла, не прибегая к какой-то изощренной маскировке, порой никто не обращал на нее внимание, она словно растворялась в толпе. Однако, стоило ей сделать несколько шагов своей знаменитой походкой или томно прикрыть глаза и приоткрыть рот, «Богиню секса» узнавали и приветствовали со всех сторон…
13 апреля 1962 года Мэрилин прибыла в международный аэропорт Лос-Анджелеса, словно героиня сериала о похождениях Джеймса Бонда. На ней было дорожное платье из твида, какое можно купить в любом универмаге, темные очки и парик, поверх которого была повязана косынка «а-ля бабушка». Она бегом прошла регистрацию и проползла в салон первого класса. Следом за ней прошла Хэйзел Вашингтон, студийная горничная. Через левую руку горничной было перекинуто роскошное вечернее платье от Жана Луи, а через правую - норковая накидка. Самолет набрал высоту и понес замаскированную Мэрилин в Нью-Йорк - на встречу с президентом Соединенных Штатов. Впрочем, в ее программе была намечено и консультация с Ли Страсбергом относительно злополучного сценария, но рандеву с Кеннеди стояло, разумеется, на первом месте. Кстати, начиналась эта встреча во вполне деловом ключе. Кеннеди организовал частный прием крупных промышленников и финансистов для сбора средств в фонд своей партии, а в качестве аттракциона пригласил свою подругу. Мэрилин, понимавшая всю важность такого мероприятия и соскучившаяся по своему любимому Джеку, бросила бы не только съемки фильма, а и все на свете. По словам биографа актрисы Фреда Гайлса, ее роман находился на такой стадии, что президенту достаточно было поманить Мэрилин пальцем, чтобы она выполнила любое его желание. Таинственность, окружавшая эту «миссию в Нью-Йорк», отмечается многими исследователями. Серьезные авторы подчеркивают политическое значение «секретного» визита Мэрилин на Восточное побережье, а все остальные скрупулезно реконструируют романтические подробности блиц-визита Монро в Нью-Йорк. Советник Кеннеди Дейв Пауэрс, зять Кеннеди вездесущий Питер Лоуфорд и агент Лоуфорда Милт Эббинс взяли на себя конспиративно-организационное обеспечение поездки Мэрилин. Питер Лоуфорд кроме функций сказочной феи, которая помогла Золушке попасть на бал денежных мешков, и той ночью предоставила влюбленным возможность побыть наедине в тайном нью-йоркском убежище президента. Горничная Хэйзел Вашингтон подтверждает, что в ту пору ее хозяйка использовала каждую свободную минуту, чтобы разделить ложе с президентом.
Подготовка к званому вечеру заняла у Мэрилин около шести часов. На квартиру, которую Монро снимала на 57-й стрит, последовательно прибывали эксперты по макияжу, затем специалист по косметической обработке тела (одолженный у Марлен Дитрих) и наконец лучший парикмахер мегалополиса. Не обошлось, естественно, и без накладок, неизбежных в столь сложном деле.
Когда Милт Эббинс приехал на квартиру Мэрилин в половине восьмого вечера, он обнаружил, что актриса за закрытыми дверями спальни все еще «наводит последний глянец» с помощью Хэйзел Вашингтон. В восемь часов раздался телефонный звонок. Эббинс, поднявший трубку, услышал разъяренный голос Лоуфорда, богато использовавшего ненормативную лексику, чтобы подчеркнуть свое возмущение: «Чем вы там занимаетесь?.. Она должна прибыть сюда до восьми тридцати… Мы и так уже задержали ужин…»
Эббинс нетерпеливо постучал в дверь, ведущую в «святая святых». Вышедшая на стук горничная предложила гостю что-нибудь выпить и заверила его, что Мэрилин «скоро будет готова».
В девять снова позвонил Лоуфорд: «Где вы, черт вас всех побери? Президент в бешенстве…»
Эббинс пробежался несколько раз по гостиной, в которой господствовал любимый Мэрилин белый цвет, и уже без стука ворвался в спальню.
Мэрилин все еще была в «костюме Евы». Внимательно всматриваясь в свое зеркальное отражение, актриса примеряла аквамаринового цвета серьги.
«Мисс Монро… Я вас умоляю… Нам пора ехать», - напомнил хозяйке Эббинс. Общими усилиями он и горничная помогли Мэрилин облечься в вечернее платье, шитое бисером, набросили на ее плечи норковую горжетку и под руки повели к эскалатору. Эббинс для последующего отчета боссу чисто автоматически отметил, что вся операция по одеванию Золушки (включая манипуляции с молниями, крючками и разглаживание складок, заняла у него и Хэйзел почти четверть часа.
Когда лимузин, скрывавший в своих недрах сверхзвезду, подъехал к воротам небоскреба на Парк-авеню, Эббинс застонал, как от зубной боли: около пятидесяти фотографов осаждали все проходы к дому, крыльцо и холл. Газетчики каким-то образом узнали о том, что Монро должна присутствовать среди званых гостей. Пока Эббинс кусал губы и заламывал от отчаяния руки, Мэрилин лихо подмигнула ему, надела рыжий парик поверх сверхсложной прически, сооруженной на ее голове нью-йоркским кутюрье №1, спрятала свои глаза под темными очками и под ручку с Эббинсом решительным шагом пробилась, так и не узнанная, сквозь журналистскую толчею.
Явление Монро народу произвело эффект разорвавшейся бомбы. Гости забыли об изысканных яствах. Никто не слушал уже виртуозную игру камерного квартета. Все взоры были обращены на Богиню. Присутствовавший на банкете рекламный агент Руперт Аллан, наблюдая за Монро и президентом, был потрясен сделанным открытием: «Ясно было, что она по уши влюблена в Кеннеди. Мне стало не по себе, потому что я знал, что Мэрилин никогда не останавливается на полпути».
Вечер и сбор средств в партийную кассу затянулись до четырех часов утра, но никто не жалел о десяти тысячах долларов, заплаченных за входной билет, и других расходах. Питер Лоуфорд был счастлив, что программа вечера выполнена и все обошлось без эксцессов, если забыть про опоздание Мэрилин. Президентский лимузин доставил Мэрилин обратно на квартиру на 57-й стрит, шофер проводил актрису до дверей лифта и вежливо откланялся.
Поднявшись к себе, Мэрилин проворно сменила вечерний наряд на брючки и простую блузку, а затем на такси добралась до отеля «Карлайль», где в пентхаусе, расположенном рядом с зимним садом, Джей-Эф-Кей имел свое «холостяцкое гнездышко», которое Мэрилин освоила как свои пять пальцев, сообщает массажист и друг актрисы Ральф Робертс.
Заинтригованный происходящими «за кадром» событиями рекламный агент Руперт Аллан в то утро до 7 часов неоднократно звонил Мэрилин, но ее телефон в квартире на 57-й стрит отвечал лишь длинными гудками. Аллан, сделав соответствующие выводы, отправился в Монако, где провел свой отпуск, обслуживая супругу князя Реньера. Когда он дозвонился до Мэрилин из княжеского дворца, актриса будто бы подробно информировала его о стремительном развитии своего романа с президентом.
После успешного завершения «миссии в Нью-Йорк» Мэрилин по наивности, расчету или женскому тщеславию постоянно делала «утечки информации» о своих отношениях с Джоном Кеннеди. Если прежде она звонила президенту без свидетелей из собственной спальни, то теперь в разгар съемочного дня она набирала номер Овального зала, не обращая внимания на посетителей, вечно толпившихся в ее бунгало, предоставленном студией «XX век». Хореограф студии Стивен Папич как-то был невольным свидетелем переговоров Монро с хозяином Белого дома. Речь шла о предстоящем гала-представлении в ознаменование дня рождения президента. Поболтав о том - о сем с личным секретарем президента Эвелин Линкольн, актриса наконец получила возможность побеседовать с Джеком. Папич заметил, что в ходе этого разговора на губах Мэрилин появилась недовольная гримаса. «Понимаешь, Стивен, - объяснила актриса, положив трубку на рычаг, - Джек сказал, что очень занят важными делами и не может в данный момент обсуждать этот вопрос. На самом деле он всегда свободен для… ну ты сам понял, для чего».
Папич оказался понятливым и памятливым собеседником. На хореографа не могла не произвести впечатление та непринужденность, с которой Монро звонила из своей артистической уборной в столицу страны: «Алло, это Белый дом? Это говорит Мэрилин Монро. Могу я переговорить с Джеком?» Мэрилин звонила Кеннеди в Белый дом десятки раз, что регистрировали дежурные телефонистки студии и работницы расчетного отдела, оплачивавшего междугородные звонки актрисы. Боссы «XX века», диктатор Кьюкор, Голливуд, все должны были знать, что Мэрилин постоянно консультируется с президентом страны. За время съемок фильма «Что-то приходится отдавать» Мэрилин кроме того наговорила на 66 долларов, связываясь с министром юстиции.
Своей подруге, актрисе Терри Мур, Мэрилин сообщила, что знает «приватный номер телефона Джека в Овальном зале. Она страшно гордилась этим и находилась в каком-то радостном возбуждении». Чувства актрисы можно было легко понять: она любила и была любима не последним человеком в стране. Грех было не похвастаться таким счастьем и продемонстрировать всем недругам, что теперь есть кому за нее заступиться.
Если Мэрилин не удавалось связаться с главой государства в рабочие часы, она звонила вечером по домашнему номеру супругов Кеннеди. Иногда в таких случаях трубку поднимала Жаклин Кеннеди и… безропотно звала к телефону Джека. По мнению третьей жены Питера Лоуфорда Патриции Ситон, «это показывает, что Мэрилин была не просто сексуальной партнершей президента».
Романтические встречи актрисы и президента происходили то в особняке Лоуфордов в Санта-Монике, то в номере отеля «Хилтон» на Беверли-хиллз, а иногда прямо на борту президентского самолета, куда Мэрилин (в дешевом темном парике и солнцезащитных очках_ доставлял тот же Питер Лоуфорд под видом стенографистки, озабоченно записывающей что-то под диктовку в большой блокнот. Очевидцы совершенно случайно становились свидетелями откровенного флирта, имевшего место в столовой виллы Лоуфордов, в их пляжном домике, просто на морском берегу. Став очевидцами любовных игр Мэрилин и Джека, мемуаристы, выдержав деликатную, порой многолетнюю паузу, в конце концов не выдерживали и сообщали миру пикантные эротические подробности, в подтверждение которых давали честное слово. Впрочем, некоторые свидетели интимных сцен могли привести еще и «вещественные доказательства неплатонических отношений» между Джей-Эф-Кей и Эм-Эм.
В декабре 1961 года, оставив прекрасную Жаклин на Восточном побережье, президент принял приглашение своей сестры Патриции провести Рождественские каникулы в ее калифорнийском доме.
В разгар пышной вечеринки Монро и президент незаметно для гостей покинули гостиную, уставленную елочками и гирляндами, после чего прошли наверх и уединились в одной из четырнадцати расположенных там спальных комнат.
Приняв вместе пузырьковую ванну, в которой Мэрилин поливала плечи президента шампанским, влюбленные переместились на роскошную постель, некогда принадлежавшую киномагнату Луи Мейеру, построившему и всю эту приморскую виллу. Утверждают, что Питер Лоуфорд с согласия влюбленных заснял их в ванне на кинопленку, уничтоженную потом агентами спецслужб. Всеслышащие уши частного детектива Фреда Оташа, якобы установившего «жучков» по всему особняку Лоуфордов, чутко ловили каждый звук и страстный стон, раздававшийся в ту Рождественскую ночь в спальне. Оташ позднее прозрачно намекал на то, что после жарких объятий влюбленные кроме прочего «обсуждали государственные тайны». Оташу можно верить, поскольку он делал эти исторические магнитофонные записи не для удовлетворения своего любопытства, а по заданию ЦРУ и других секретных ведомств.
По Голливуду поползли слухи о том, что «президента и его шоу-герл изредка видят вместе в неформальной обстановке». Прозорливые люди, комментируя свежие сплетни, шепотом высказывали опасения, не обернется ли этот роман скандалом общенационального уровня, в результате чего Джей-Эф-Кей потеряет шанс быть переизбранным на второй срок в 1964 году.
Во время своего визита в Палм-Спрингс (дело было за две недели до костюмных проб для фильма «Что-то приходится отдавать») президент остановился в величественном, похожем на аристократический замок, особняке певца Бинга Кросби. Агенты охраны, вездесущие репортеры и политики в этом райском местечке, изолированном от внешнего мира, смогли-таки зарегистрировать ночные вылазки Кеннеди в спальню актрисы, их прогулки на закате у моря, их встречи в домике для гостей, скрытом от посторонних глаз зарослями деревьев и кустарников. Молодой в ту пору и перспективный демократ Филип Уотсон, уже случайно видевший президента с любовницей в пентхаусе отеля «Хилтон», теперь с горечью констатировал, что Монро ведет себя как неофициальная хозяйка дома.
Из спальни особняка Бинга Кросби Мэрилин среди ночи звонила своему приятелю-массажисту Робертсу: «Ральф, я тут с одним своим другом, который нуждается в консультации. Мы с ним обсуждали, как я разрабатывала мою знаменитую «походку Монро». В общем, он хотел бы точно знать, как называются мышцы, которые нужно тренировать, чтобы выработать такую походку. Мой друг сам с тобой об этом поговорит».
Хотя Робертс был уже готов ко всему, у него временно пропал дар речи, когда в трубке раздался знакомый баритон с неподражаемым бостонским акцентом: «Приветствую вас, мистер Робертс. Так как эти мышцы называются?»
Робертс чуть смущенным голосом перечислил все мышцы, дав их латинские названия, затем подробно рассказал, как Монро в течение нескольких лет делала упражнения для укрепления мышц в области таза, без которых не появилась бы фирменная походка, ставшая образцом для подражания среди нескольких толп старлеток. Робертс ожидал, что на этом разговор закончится, но так и не представившийся ему Джей-Эф-Кей начал задавать вопросы о технике массажа, которая помогла бы ему снимать боли в спине, травмированной во время второй мировой войны. Получив исчерпывающую консультацию, президент США произнес «Благодарю вас, мистер Робертс», после чего передал трубку Монро.
«Ральф, я тебе потом все объясню», - прошептала в трубку Мэрилин и попрощалась с массажистом.
Эстафету показаний Робертса принимают очевидцы, слышавшие конец этой сцены с помощью «специальных электронных средств».
Мэрилин, будто бы, сказала в шутку Кеннеди: «Знаешь, Ральф мог бы тебе сделать массаж гораздо лучше меня. Ведь он - настоящий профессионал».
«Нет, - усмехнулся Джей-Эф-Кей. - Это было бы не то же самое, не правда ли?..»
«После веселого уик-энда, проведенного в Палм-Спрингс, Монро действительно ввела Робертса в курс дела и еще пожаловалась, как трудно им с Джеком теперь уходить в отрыв от агентов охраны президента: «С каждой неделей нам все тяжелее это желать».
Знала бы Мэрилин, что агенты «сикрет сервис», получающие зарплату за то, чтобы денно и нощно оберегать покой, здоровье и жизнь своего шефа, - не самая большая проблема для ее романа с Кеннеди, как бы она поступила? Что она смогла бы сделать, если бы узнала про постоянную слежку за ней и за главнокомандующим вооруженных сил страны? Вскоре ей придется принимать превентивные и по-женски наивные «меры профилактики от соглядатаев». А пока Мэрилин предстоит отбить любовника у целой толпы прекрасных, молодых, известных или безымянных конкуренток, которые, как она убедилась, вешаются Джеку на шею при каждом удобном случае. Мэрилин не желает быть «одной из многих», тем более, что соперницы не менее ревнивы и амбициозны, чем она сама. Такая агрессивно-защитная реакция вошла в плоть и кровь Нормы Джин и Мэрилин не могла избавиться от нее вплоть до конца своих дней. В школе одноклассницы третировали Норму за то, что парни считают ее привлекательнее всех остальных. Голливудские матроны спасали от нее своих падких на женскую красоту мужей. Такие актрисы, как Джоан Кроуфорд, одно время помогавшие ей профессиональными и чисто житейскими советами, внезапно превращались в ее врагов, публично обвинявших Монро в том, что «она ведет себя не так, как должна вести настоящая леди». Самая близкая подруга воспринималась иногда актрисой как соперница, причем повод для внезапного охлаждения отношений выныривал из каких-то фрейдистских, подсознательных глубин. Бернис Миракл, дочь Глэдис Бейкер, рожденная ею в первом браке, в начале казалась Мэрилин единственным близким человеком, найденным после долгой разлуки, вдруг стала восприниматься актрисой как… предмет острой зависти: «По крайней мере, у тебя был настоящий отец. Ты с детства жила среди родных людей…»
С другой стороны, позабыв все комплексы и страхи, Мэрилин могла демонстрировать феноменальную готовность защищать женщин, относиться к ним с горячим сочувствием и пониманием. Когда фотографы попросили Мэрилин немного попозировать перед артистической уборной, некогда принадлежавшей Бетти Грэйбл, Мэрилин отказалась от выигрышного снимка, который должен был подчеркнуть, по мнению имидж-мейкеров, преемственность поколений. Мэрилин представила себе, какую боль может причинить ее предшественнице фотография, на которой у дверей с табличкой «Уборная Бетти Грэйбл» весело улыбается Мэрилин Монро. Грэйбл могла воспринять такое фото как прозрачный намек, что с ней все кончено.
Одно время газетчики пытались раздуть пожар вражды между Мэрилин и другой «Богиней секса» - Джейн Рассел. Обе актрисы не поддались на провокацию, сохранив не только приятельские отношения, но и проявляя взаимовыручку. С Тейлор все обстояло иначе, но Джейн Рассел не перестала быть подругой Мэрилин даже после публикации грязных сплетен.
Мэрилин воспользовалась своим положением и авторитетом, когда модный в Лос-Анджелесе ночной клуб «Мокамбо» захлопнул двери перед джазовой певицей Эллой Фицджеральд. По словам легендарной певицы, Мэрилин «лично позвонила владельцу этого большого клуба и сказала, что хочет, чтобы меня немедленно приняли на работу. Если клуб это сделает, говорила Мэрилин, она каждый вечер будет заказывать себе столик у самой сцены. Она еще предупредила владельца клуба, что его отказ отнестись с уважением к просьбе суперзвезды приведет прессу в бешенство. Поняв, что так вполне может произойти, владелец клуба согласился с ней. Потом каждый вечер Мэрилин занимала место за престижным столиком… После этого случая я смогла навсегда забыть о концертах в маленьких джаз-клубах»…
Однако Кеннеди был слишком дорого и ценен для Мэрилин, чтобы довольствоваться спорадическими свиданиями с ним и, демонстрируя великодушие, пускать события на самотек. Мэрилин была готова не только использовать авторитет любовника для укрепления своих позиций, но и бороться за него, поскольку, как уже упоминалось выше, «никогда не останавливалась на полпути».
Был ли сам Джей-Эф-Кей, католик, глава Первого семейства, политик до мозга костей, готов пройти свою половину пути? Посмертные публикации об интимной жизни президента, вроде бы, не дают оснований для положительного ответа. Любой бульварный журналист приведет в качестве аргумента воспоминания об оргиях, мемуары многочисленных очевидцев, фамилии десятков женщин, с которыми Джей-Эф-Кей имел неплатонические контакты, не прерывая свой роман с Мэрилин. В тот бурный и беспорядочный 1962 год президент состоял в «позорной связи с красавицей Джудит Кэмпбелл, которая была одновременно любовницей босса чикагской мафии Сэма Джанканы». А кроме Кэмпбелл он в это время продолжал «интенсивно встречаться» с очаровательной актрисой Энджи Диккинсон и другими, менее известными «дамами его сердца и других анатомических органов».
Патриция Ситон Лоуфорд категорически отрицает наличие каких-либо человеческих чувств у президента, полагая, что им руководили лишь низменные инстинкты: «Связь Мэрилин с президентом должна была принять такие грубые, разрушительные формы, что это стало бы невыносимым для нее. Она не понимала, что Джей-Эф-Кей безразличен к сексу с Мэрилин Монро. Ему нужен был секс с величайшей кинозвездой своего времени. Она была для него только символом. Не более того».
Из другого лагеря раздаются голоса, обвиняющие актрису в циничной расчетливости: «Семейство Кеннеди было важно для Монро как сценическая площадка более грандиозная, чем все, что мог предложить ей Голливуд. Она купалась в лучах славы, а семейство Кеннеди дарило ей дополнительный блеск».
Итак, все очень просто. «Автоматически» отпадают все факты очень близких отношений Мэрилин со всеми родственниками трех своих предыдущих мужей. Ей отказано в праве на женскую любовь и поиски тепла у семейного очага, которым Мэрилин так и не обзавелась. Пусть остается такой же «золотоискательницей», каких публика видела в фильмах «Как выйти замуж за миллиардера» или «В джазе только девушки». Она хотела светить отраженным светом, исходящим от Первого семейства Америки, пусть пожнет плоды своей наивной алчности… Образ романтической Золушки уступает место портрету одной из дочерей ее мачехи, которая тщетно попыталась надеть на свою ногу чужую хрустальную туфельку.
Оставив на время эту важную тему, вернемся к нью-йоркской поездке Мэрилин и ее «алиби», представленному студии «XX век - Фокс». В Нью-Йорке Мэрилин действительно встретилась с мэтром Страсбергом, причем эти несколько встреч оказались весьма продуктивными. Как Кьюкор и Бернстайн подвергали вивисекции сценарий Нанналли Джонсона, так и Мэрилин с помощью опытного наставника принялась за перекраивание злополучного текста. Сюжет фильма «Что-то приходится отдавать» был изучен заново, сцена за сценой и персонаж за персонажем. В конце концов решено было… вернуться к детищу Нанналли Джонсона. На полях его сценария перед каждым эпизодом были сделаны многочисленные примечания. Ли Страсберг окончательно определил для Мэрилин, за какие сцена стоит сражаться насмерть, а какими можно поступиться.
Тем временем из Голливуда разведка доносила, что Уолтер Бернстайн по двенадцать часов в сутки продолжает печатать на машинке все новые и новые диалоги. Экономка Юнис Мюррей, регулярно получая шедевры Бернстайна, складывала их в хронологической и сюжетной последовательности, но предупреждала свою хозяйку, что бумаг накопилась уже такая куча, что сама Мэрилин с ними явно не справится. 18 апреля за ужином Мэрилин предложила Поле Страсберг в пятый раз вернуться на поле битвы и снова стать на съемочной площадке личным режиссером, защитником и наставником актрисы. Прибыв в Лос-Анджелес хотя бы на сутки раньше Мэрилин, Пола Страсберг должна была хотя бы предварительно изучить всю новую галиматью, вышедшую из-под пера неутомимого Бернстайна.
19 апреля вернулась в родные пенаты и сама актриса, заработавшая в Нью-Йорке (в качестве бесплатного подарка от Ли Страсберга) вирусный грипп, который вскоре поразил ее легкие и лобные пазухи. Напрасно мэтр Страсберг честно предупреждал актрису, что болен, и предлагал обсудить сценарий по телефону, не пропускающему, слава Богу, вирусную инфекцию. Мэрилин не только настояла на личном общении, но фактически переселилась на квартиру наставника на все время работы.
Худшие опасения продюсера Вайнстайна сбылись со стопроцентной точностью. К стрессам теперь прибавился еще и грипп в его классической форме. Мэрилин не могла уснуть несмотря на принятые лекарства, голова стала «совсем ватная», в суставах ломило, глаза слезились, а рано утром, в половине четверного, экономка Мюррей ахнула, увидев, что вся постель хозяйки «от пота такая мокрая, хотя выжимая». В доме после ночного шторма и без того все было пропитано морской сыростью, которую не могли разогнать даже сквозняки, а теперь к другим гриппозным симптомам присовокупились озноб с резким повышением температуры.
Однако актриса пыталась еще как-то бодриться, зная, что до официального начала съемок злосчастной картины «Что-то приходится отдавать» осталось, как ее любезно предупредили, ровно 74 часа. Мэрилин так хотелось «спихнуть поскорей с себя» этот фильм, что она готова была работать несмотря на полный разлад и с режиссером, и с собственным здоровьем. Мюррей, помимо функций экономки выполнявшая еще и тайную роль медицинской сестры, следовавшей всем распоряжениям доктора Гринсона, посмотрела на принятый у Мэрилин градусник и строгим тоном поинтересовалась: «Вы сами позвоните на студию или это сделаю я?» Мэрилин подняла трубку и набрала номер Вайнстайна, видевшего еще сладкие сны о том, что уж в эти выходные он в первый раз с начала работы над проклятым фильмом отдохнет, наберется сил и к началу съемок будет в идеальной форме. Когда в его спальне раздался звонок и Вайнстайн окончательно проснулся, он, даже не поднимая трубки, заранее знал: звонит Мэрилин, сейчас сообщит что-нибудь ужасное.
Не произнося никаких приветствий, не извинившись за столь ранний звонок, Мэрилин принялась торопливо перечислять все симптомы своей болезни - болезненный кашель, страшная головная боль, от которой все расплывается перед глазами и, кажется, еще ларингит. «Я хотела предупредить тебя как можно раньше, - хриплым голосом шептала Мэрилин в трубку. - Генри, скажи всем, что я больна. Я не смогу прибыть на съемки в понедельник…»
Актриса продолжала хрипеть в трубку о своей усталости, о том, что ей сейчас причиняет боль любое усилие, а продюсер думал про себя: «Ей никто не поверит. Боссы в Нью-Йорке, а здесь Кьюкор и его команда, наверняка скажут, что она и раньше занималась симуляцией, а теперь просто решила устроить себе каникулы».
Вайнстайн, наивный человек, все еще надеялся, что впечатлительная Мэрилин драматизирует свое состояние, а если она действительно захворала, за двое суток ее вполне можно поставить на ноги и привести на съемочную площадку. Кьюкор перестанет втыкать в Мэрилин шпильки, она втянется в работу и все в конце концов как-нибудь образуется, наладится, устаканется.
В четыре часа дня продюсер позвонил актрисе сам и ужаснулся: если это симуляция болезни, то чересчур уж натуральная. Вайнстайн был почти в панике, потому что, с одной стороны, все действительно наконец-то было готово к съемке, а с другой стороны в павильоне №14 постоянно происходили какие-то непредвиденные ЧП. «Дом, который построил Джордж», словно притягивал к себе мелкие и большие неприятности. Вдруг лопнул стык в плавательном бассейне сделанном из стеклопластика, и павильон затопило в буквальном смысле этого слова. Техники едва уложились в график, откачивая всю воду, накладывая «заплату» на лопнувший шов и заполняя бассейн водой, специально подкрашенной синькой по требованию Джорджа Кьюкора. Неожиданно потребовалось резко увеличить мощность осветительной аппаратуры (поскольку натурных съемок не предусматривалось, в павильоне пришлось создавать «иллюзию яркого солнечного дня»). Дублерша Монро Эвелин Мориарти утверждает, что атмосфера на площадке, где не произведена была пока хотя бы единственная съемка, если не считать костюмную, царила в полном соответствии с поговоркой «Пришла беда - отворяй ворота». Как всегда на съемках с участием Монро, все 104 члена съемочной группы «пребывали в постоянном напряжении и нервном ожидании катастрофы». Когда люди постоянно пребывают в состоянии меланхолического ожидания несчастья, шансы катастрофы неизмеримо увеличиваются, а все, кто предвосхищал будущую беду, но ничего не делал для ее предотвращения, с мудрым видом принимаются восклицать: «Ага! Мы были уверены, что ничего хорошего ждать не приходится, но нас не слушали…»
На съемочной площадке фильма «Что-то приходится отдавать» война между «лагерем Кьюкора» и «группой Монро» протекала в счастливом неведении о том, что кинокомпания «XX век - Фокс» стоит на пороге финансового краха. В ту самую злополучную пятницу, 20 апреля, когда Мэрилин телефонным звонком разбудила застрессованного продюсера Вайнстайна и голосом умирающей сообщила ему о своей простуде, в нью-йоркской штаб-квартире кинокомпании незримо и тихо взорвалась настоящая «бомба». Милтон Гулд, председатель исполнительного комитета студии «XX век» получил предварительный анализ проекта «Клеопатра». Если верить этому страшному документу, подготовленному экономистами студии, съемки помпезного фильма, перенесенные в Рим, должны были в конце концов обернуться фантастическими расходами. В очень хороший съемочный день, когда режиссер Манкевич проявлял финансовую осмотрительность, расходы достигали 50 тысяч. Когда Манкевич требовал срочно сменить какие-нибудь портьеры, вызывавшие у него приступ идиосинкразии, а Клеопатра-Тейлор выдвигала очередной ультиматум, расходы увеличивались втрое. Съемочная группа с берегов «туманного Альбиона» перекочевала в солнечную Италию, где ее ждала «самая студеная, мокрая и ветреная зима, какую римляне не переживали с времен Юлия Цезаря». Боссы кинокомпании старались проявить заботу о здоровье «божественной Элизабет» и на берегах Тибра «почувствовать аромат античности», но никто из целой армии штатных юристов, экспертов и консультантов не побеспокоился предупредить «XX век», что сицилийская мафия, которая контролировала профсоюзы, и римские мастера дизайна, «слетевшиеся на запах Голливуда», будут выдаивать из кинокомпании миллион за миллионом. Тейлор, проживая в шикарных апартаментах из 14 комнат, требовала, чтобы ее кормили исключительно деликатесами и, по замечанию очевидцев, настолько вошла в роль Клеопатры, что предавалась немыслимым по дороговизне развлечениям и не моргнув глазом передавала в бухгалтерию фантастические счета за оказанные ей услуги. Двое дворецких, привыкших обслуживать миллионеров, герцогов и королей, повидав многое на своем веку, порой изумлялись, выполняя прихоти и капризы Элизабет Тейлор. Например, она требовала, чтобы сервировка каждого ужина по своей цветовой гамме строго соответствовала очередному наряду голливудской дивы. Продукты, доставляемые на грузовиках супер-звезде из самых дорогих бакалейных магазинов, обходились в 150 долларов ежедневно, а ежедневный счет за вина и другие напитки составлял до 500 долларов. По меркам 1962 года (и в сравнении с расходами на фильм «Что-то приходится отдавать»), это были немыслимые расходы. Даже Спирос Скурас в конце концов вынужден был заявить о «жгучей брюнетке с фиолетовыми глазами», к которой некогда не испытывал нежные симпатии: «Я сам являюсь королем великой киноимперии, но теперь вся судьба нашей студии зависит от причуд и настроения королевы. Я имею в виду, разумеется, царицу Элизабет Тейлор».
Чтобы покрыть расходы на проект «Клеопатры», студия продавала свое движимое и недвижимое имущество, залезла по уши в долги и поставила все на одну карту ради успеха, в котором никто не сомневался. Сама Тейлор постоянно говорила: «Какой смысл торговаться из-за каких-то долларов и центов, когда речь идет о величайшей кинокартине всех времен?» В результате все доходы, получаемые «XX веком», переводились ежедневно в Рим, чтобы оплачивать постоянно растущие счета и выдавать зарплату членам гигантского съемочного коллектива. Судьбы двух кинолент склеились в немыслимый скандально-финансовый клубок, распутать который не могли ни строгие аудитора, ни опытные и здравомыслящие боссы, еще остававшиеся в руководстве кинокомпании. То, что было хорошо для проекта «Клеопатра», оборачивалось бедой для фильма с участием Монро. На болезни Тейлор, мнимые и настоящие, все смотрели сквозь пальцы, а каждая жалоба Мэрилин на физическое состояние воспринималась как «подлое предательство и попытка выкрутить руки». Злоключениям при съемках «Клеопатры», финансовым злоупотреблениям и очевидным просчетам позднее была посвящена докторская диссертация, которую блестяще защитил Брэд Джигли. Искусствовед, воспользовавшись богатыми россыпями архивных материалов, пришел к выводу, что «Клеопатра» и «Что-то приходится отдавать «превратились в «уродливых сиамских близнецов, в парочку безобразных, но неразрывно связанных друг с другом антиподов»…
Всю субботу 21 апреля Генри Вайнстайн пребывал в состоянии кошмарной неопределенности. В воскресенье после обеда продюсеру позвонила Юнис Мюррей и лишила Вайнстайна последних остатков иллюзий: «Мэрилин завтра не выйдет на работу… Она так ослабла, что не встает с постели из-за страшной головной боли и жара». Врач госпиталя «Ливанские кедры» подтвердил Вайнстайну, что температура именитой пациентки достигла 38,3 градусов и что они готовы госпитализировать мисс Монро. Делать было нечего, продюсер наконец решился оповестить Кьюкора, Ливейтеса и партнера Мэрилин Дина Мартина о случившейся беде. При этом он про себя грустно констатировал: проект, и без того подорванный конфликтом между режиссером и кинозвездой, катится под откос. То, что не могла сделать «битва гигантов», довершил гриппозный вирус.
В брентвудском доме актрисы побывала целая череда медицинских светил. Мэрилин, лежавшая под грудой одеял, жаловалась на непрекращающийся озноб и на невыносимую боль «где-то за глазными яблоками». Личный врач Мэрилин Хаймэн Энгелберг поставил предварительный диагноз - острый синусит (воспаление слизистых оболочек, выстилающих придаточные полости носа). Гайморова, лобная и решетчатая пазухи нуждались в экстренном лечении. Присланный киностудией врач Ли Сигел вынужден был подтвердить заключение коллег и кроме официального меморандума послал в нью-йоркскую штаб-квартиру конфиденциальную телеграмму: «Рекомендую съемки картины «Что-то приходится отдавать» отложить на один месяц. В противном случае весь проект может рухнуть под тяжестью болезни Мэрилин».
В Нью-Йорке даже своему штатному врачу Сигелу никто из боссов «XX века» не собирался верить на слово, хотя пресса живо отреагировала на болезнь Мэрилин. На нью-йоркской фондовой бирже курс акций «XX века» в течение нескольких дней поднимался или падал в зависимости от содержания медицинских бюллетеней о состоянии здоровья Мэрилин. В этом, как и в случае с проектом «Клеопатра», чувствовалась какая-то невидимая миру и роковая взаимная связь. Тем временем руководители «XX века» требовали принятия немедленных и решительных мер. Мэрилин, здоровую или больную, нужно было срочно вытащить в павильон, снять этот треклятый фильм, а если Мэрилин рухнет замертво после последнего дубля, что ж, по контракту все равно это ее последний фильм для «XX века». Сигел, честный, опытный и здравомыслящий врач, отдавший родной студии почти два десятка лет, действительно близко знал Мэрилин еще с тех времен, когда многие называли ее Нормой Джин, но с чисто медицинской, практической и человеческой точек зрения никак не мог понять, зачем устраивать для Мэрилин безумную гонку, когда она явно не может добежать до финиша. Если наивность начинающего продюсера Вайнстайна еще можно как-то понять и объяснить, то ветеран голливудской медицины демонстрировал какой-то идиотский гуманизм, рассуждая о «жалких нескольких неделях, за которые Мэрилин избавится от синусита и твердо встанет на ноги». Кроме того, окончательно завравшийся и зарвавшийся доктор Сигел вздумал поучать боссов «XX века» и предлагать совсем уж из ряда вон выходящие рецепты. «Уверен, что мисс Монро блестяще справится со своей новой работой, - уверял боссов Ли Сигел, - если мы проявим минимальное терпение и обеспечим ей щадящий режим. Почему бы, учитывая проблемы Мэрилин со здоровьем, не дать ей возможность работать ежедневно, скажем, с полудня до восьми часов вечера. Во Франции и Италии съемки ведутся именно в таком рабочем режиме, что не создает каких-либо проблем. Дело не только в Монро. Большинство наших сотрудников были бы рады перейти на такой рабочий график».
«Этому Сигелу самому нужно лечится», - сделали вывод руководители «XX века», ознакомившись с крамольным (и даже вызывающим) меморандумом ветерана голливудской медицины. Сигела вызвали на ковер и сказали без обиняков: «Запомните - это Америка. Монро должна и будет проводить на съемочной площадке нормальный рабочий день. От звонка до звонка!» В это самое время, когда Сигел получал разнос, в далеком Риме Элизабет Тейлор было разрешено сниматься ежедневно с 11 утра до 7 вечера, а ее опоздания и отлучки воспринимались руководителями как невинные причуды.
Сигелу было приказано провести интенсивный курс лечения на дому. Лечение предусматривало «горячие инъекции» эффективной, но небезопасной по своим последствиям смеси, включавшей метамфетамины, витамины, глюкозу и либриум. К лечению синусита этот дьявольский коктейль не имел никакого отношения, зато организм почти тридцатилетней актрисы обязан был немедленно отреагировать на инъекции стимулирующих препаратов». Сигел должен был ежедневно рапортовать о достигнутых результатах, а кроме того вести на всякий случай записи, если произойдет «что-нибудь непредсказуемое» и возникнут сложности со страховыми компаниями. Некоторые биографы, не найдя документальных подтверждений, какие именно препараты вводились в это время Мэрилин, высказывают самые худшие догадки. Другие, изучив рабочие записи съемочного журнала, отмечают, что Кьюкору делались в этот период точно такие же «горячие инъекции». Режиссер, как мы помним, кроме того сидел на строгой диете, в результате чего «пришел в идеальное физическое и психологическое состояние». После очередного укола Кьюкор преображался буквально на глазах, развивал кипучую энергию, хотя временами это напоминало поведение боксера, которого незаметно напичкали сильнодействующими средствами. Когда в один из съемочных дней дублерша Мэрилин Эвелин Мориарти подошла к Сигелу, пожаловалась на усталость и попросила сделать ей «укольчик для поднятия бодрости», врач, по ее словам, твердым тоном отказался: «Милочка, вы совершенно не нуждаетесь в этой наркоте».
Как и предсказывали боссы «XX века», всего лишь за неделю интенсивной терапии Мэрилин вернулась к работе. Снадобья от фирмы «XX век», препараты, которые поставляли Мэрилин личные врачи независимо и без консультаций со студийными докторами, и собственные фармакологические запасы актрисы не могли не оказать мощный кумулятивный эффект. Воспаление лицевых и лобных пазух развивалось своим чередом. Организм Мэрилин ослабевал с каждым днем, но на радость Кьюкору Мэрилин начала работать. Она являлась на съемочную площадку вялая, безжизненная, «никакая», но после стимулирующей инъекции начинала «кипеть энергией».
«Чудо» закончилось 30 апреля, когда вопреки запрету Сигела актриса провела на съемках полтора часа, после чего удалилась в свою артистическую уборную и упала в глубокий обморок. Никто, включая саму актрису, срочно доставленную домой, не догадывался, что начинались последние сто дней ее жизни.
Сто дней и ночей
Мэрилин дважды, чисто символически», появлялась на съемочной площадке 30 апреля и 1 мая, но обе попытки войти в рабочую колею снова закончились тем, что она, снявшись в нескольких дублях, теряла сознание то в гримерной, то прямо перед объективами кинокамер. Газеты, с подачи боссов «XX века», развернули против актрисы настоящую кампанию ненависти. Ей постоянно припоминались опоздания на работу, непрофессионализм, а теперь широким потоком полились обвинения в «звездных закидонах» и симулировании недугов. Тон публикаций был, разумеется, развязным и агрессивным. Выражений почти никто не стеснялся. Те же издания, которые через сто дней будут проливать крокодильи слезы по поводу гибели актрисы, теперь аршинными заголовками вбивали в сознание читателей: «Боссов студии уже тошнит от псевдобольной Мэрилин», «Компания «Фокс» осталась без нормальной и здоровой звезды», «Действительно ли Мэрилин больна или «болеет» по совету своих доброжелателей?»
4 мая 1962 года Мэрилин полулежала в своей постели и не могла сдержать слез. Она все утро изучала колонки светских сплетен, сообщения из Голливуда, Нью-Йорка, Парижа, Берлина и пришла к выводу: кто-то спустил на нее свору собак. Завернутая в махровый халат, она одной рукой придерживала грелку на груди, а другой листала пухлые газеты. Так позорно мировая пресса не вела себя даже тогда, когда она самонадеянно основала «Мэрилин Монро продакшнз». Тогда тоже хватало издевок и подначек, но ведь она смогла вырвать хоть какие-то уступки у «XX века». Теперь к травле подключились Лоуэлла Парсонз, Уолтер Уинчелл, Хедда Хоппер и другие серьезные колумнисты, которые внушали публике, что сверхзвезда страдает «воображаемыми недугами».
«Они не верят, что я больна», - чуть не детским голосом жаловалась Мэрилин своей служанке.
«Такая уж у них работа, - успокаивала хозяйку Хэйзел Вашингтон. - Кому интересно читать, что вы просто заболели? А гадости все с удовольствием прочтут, еще и от себя что-нибудь придумают…»
Здравые рассуждения чернокожей служанки не возымели действия.
Двойное давление прессы и боссов студии (Фелдмэн направлял Скурасу меморандумы типа «Мэрилин устроила двухнедельную лежачую забастовку в своей постели») привели актрису в почти паническое состояние. Не долечив свой синусит и махнув рукой на обострение болезни, Мэрилин твердо решила 5 мая вернуться на съемочную площадку. Однако, проснувшись в 5 утра в этот день, она почувствовала, что лежит в постели, мокрой от впитавшегося обильного пота. Градусник бесстрастно показывал 101 градуса. Боли в лицевых и лобных пазухах усилились настолько, что перед глазами актрисы все расплывалось, как в тумане. Экономка Мюррей и врач Сигел настоятельно рекомендовали ей не вставать.
Мэрилин на это ответила: «Я часок посплю и буду в норме. Разбудите меня в шесть. Я иду на работу…»
Когда студийный водитель приехал, чтобы забрать Мэрилин, и увидел, в каком состоянии она находится, он прямо в глаза сказал актрисе: «У вас слишком больной вид. Никуда я вас не повезу». Однако Мэрилин настояла на своем и отправилась в студию, захватив целый ворох антибиотиков, амфетаминов, витаминов, болеутоляющих и жаропонижающих средств. Водитель по дороге из Брентвуда в «Сенчьюри-сити» не мог отделаться от мысли, что актриса «чуток перебрала таблеток» и потому не очень хорошо понимает, что делает.
Когда водитель высадил Мэрилин из лимузина в 7.30 утра, Уайти Снайдер констатировал, что актриса от слабости не может сидеть в гримерном кресле - тем более сниматься. Однако «горячий укол», сделанный доктором Сигелом, уже через четверть часа возымел действие. Мэрилин почувствовала, как горячая волна охватывает ее с головы до ног, мышцы наливаются силой, а накопившаяся энергия требует немедленного применения.
В 8.30 Мэрилин предстояло сыграть встречу своей героини со своими детьми после семилетней разлуки. Впервые за свою долгую карьеру Мэрилин предстояло сниматься не с куклой в руках, а с живыми детьми. Нетрудно представить, что испытывала бездетная Мэрилин, пережившая не менее четырех выкидышей и, по разным сведениям, от семи до девятнадцати абортов. Мэрилин, изучив сценарий, пришла к выводу, что все нужно поручить материнскому инстинкту и нормальной реакции детей. Всякие другие «ужимки и прыжки» вместо того, чтобы убедить зрителей, оттолкнут их фальшью старомодных приемов и сюсюканий.
«Генри, - объяснила актриса продюсеру Вайнстайну. - В реальной жизни настоящей матери не пришлось бы завоевывать доверие собственных детей. Все произошло бы само по себе, причем мгновенно. Память сердца никогда не умирает».
Сценарист Бернстайн нахмурился: «Нет, это никуда не годится. Исчезнет хороший драматический момент. Без конфликтов сюжет начнет буксовать. Не могут дети, не видевшие мать семь лет, сразу признать ее».
Кьюкор в данном случае проявил либеральность: «Мэрилин счастлива, что могла внести изменения в сценарий. Любые возражения она воспримет как выпады в свой личный адрес».
«В конце концов мы позволили Мэрилин выстроить эти эпизоды по собственному усмотрению, - вспоминал Вайнстайн. - Мы поступили разумно».
Быть может, Кьюкор, обычно не стеснявшийся проявлять на площадке самые непривлекательные свои черты и безобразные эмоции не хотел, чтобы очередной конфликт развернулся на глазах юных актеров - Криса Морли и Александры Хейлуэйл. Нельзя было пугать детишек с самого первого в из жизни съемочного дня. Однако «лагерь Кьюкора» не собирался упустить хотя бы одну возможность «подловить Мэрилин на профессиональном просчете» или вывести ее из душевного равновесия.
Дублерша Мэрилин Мориарти, присутствовавшая в тот день на площадке вспоминает: «Собралась целая толпа зевак. Атмосфера ненависти к Мэрилин ощущалась почти физически. Лично мне было страшно…»
Ровно в 10.30 Мэрилин вышла на площадку, залитую ярким светом, игравшим на ее «платиновых» волосах и платье от Жана Луи, осмотрелась и одарила присутствующих сияющей улыбкой. Джордж Кьюкор, памятуя, что в павильоне собрались не только его единомышленники, с поклоном поцеловал актрисе руку под бурные аплодисменты, звук которых разнесся по всему гигантскому павильону.
«Несмотря на болезнь, Мэрилин выглядела чудесно, - вспоминает костюмер Марджори Плечер. - Ее красота стала зрелой, от фигуры шло какое-то небывалое свечение».
Мэрилин величественно приблизилась к юным артистам и, присев, обняла их. Юной Александре Хейлуэйл показалось, что актриса словно материализовалась из висевшей над площадкой дымки: «И по сей день она остается для меня идеалом женственности. В ее осанке, в нежном голосе все являло идеал женственности и высшей элегантности». Крис Морли вспоминает знакомство с Монро как «сияющий мираж, источающий мощный аромат духов. Такое симпатичное лицо мне не доводилось видеть ни раньше, ни потом».
Прижавшись к юным партнерам, Мэрилин прошептала: «Ребята, обещаю, что на съемках этого фильма мы отлично повеселимся. Даю вам слово»…
Она подняла голову, подмигнула публике и прошлась, пародируя свою знаменитую походку. Присутствующие во второй раз устроили актрисе овацию…
7 мая в 11.05 началась съемка первого «детского эпизода». Монро, исполняющая роль матери, возвращающейся после многолетнего отсутствия, стояла у входа во двор, а юные артисты играли в «догонялки», бегая вокруг плавательного бассейна. Мэрилин нерешительно вошла и медленно начала подниматься по ступенькам дома, который ее героиня покинула годами ранее.
Глаза ее наполнились слезами, едва она увидела детишек. Это не было игрой профессиональной актрисы: во всех двадцати семи дублях этой сцены она плакала по-настоящему. Она без труда вспоминала все чужие семьи и сиротские приюты, после чего ей не приходилось имитировать волнение и острую боль в душе. Недруги ждали срыва или «накладки» в эпизоде встречи с детьми, но на съемочной площадке присутствовали и друзья актрисы, всем сердцем желавшие ей успеха и вознагражденные за свою моральную поддержку. Редактор литературного отдела Теодор Страус был потрясен кристальной прозрачностью эмоций, которые демонстрировала Монро: «Это была неподдельно-трогательная сцена. Никакого нажима, переигрывания или фальши!.. Я вдруг осознал, что в этом эпизоде воскресает собственная жизнь Мэрилин. Она представляла в тот момент одну из бесчисленных бездетных матерей всего мира… Редкая кинозвезда могла вот так показать всем свою бесконечную уязвимость, ранимость, незащищенность».
В перерыве между съемками Мэрилин сказала Марджори Плечер: «Если бы моя дочка была жива, ей было бы столько же лет, сколько самой маленькой девочке на этой съемочной площадке».
Стоявший за спиной оператора редактор Дэйвид Брезертон, не стесняясь, вытирал слезы умиления: «Я плакал прямо на площадке. Просто не смог сдержать чувств. Мэрилин демонстрировала такую неподдельную нежность к ребятишкам и совершенно естественно общалась с ними. Слов нет описать проявленную ею душевную теплоту. Ей так хотелось, чтобы ее любили…»
Кьюкор снимал сцену возвращения героини в свой дом несколько часов. «Мэрилин была бесподобна - вспоминает мать юной артистки Ева Хейлуэйл. - Невозможно было догадаться, насколько она больна. А я-то знала про ее недуг. В какой-то момент я заметила, как она от усталости в паузе между съемками прислонилась спиной к стене. В эту секунду она была бледна как смерть...»
Один из антагонистов Мэрилин, сам профессиональный продюсер, побывав в тот день на съемочной площадке, оставил для истории своеобразное впечатление от игры Мэрилин в «детской сцене»: «Ради Бога объясните мне пожалуйста, зачем они выбрали на роль матери женщину, которая является величайшей шлюхой в мире…»
Мэрилин одержала важную психологическую победу: стартовый комплекс, страх перед началом новой работы остались позади. Единственное что ее насторожило, так это чрезмерное количество дублей сцены, когда оператор в основном снимал крупным планом ее лицо и глаза, наполненные материнскими слезами: «Кьюкор вновь и вновь снимал эти маленькие сценки. Я-то уже после второго дубля твердо знала, что все в порядке. Следовательно, Кьюкор что-то замышлял».
После небольшого перерыва на обед Кьюкор наконец показал свои когти в «собачей сцене». Знаменитый дрессировщик Радд Уэйзеруокс, тренировавший четырех собак для телесериала «Лесси», с большой помпой доставил в павильон нового «четвероногого актера». Коккер-спаниель по кличке «Джефф» должен был узнать героиню, дважды пролаять и лизнуть Мэрилин в подбородок. Когда актриса в бунгало режиссера познакомилась со своим новым партнером, наклонилась и дружески обняла его, Кьюкор проворчал в сторону: «Вы только посмотрите. Она и собаку хочет перетянуть на свою сторону». Под влиянием амфетаминов Кьюкор нервозно подергивал головой, в результате диеты в глазах его стоял голодный блеск, а голос не сулил никому ничего хорошего.
Однако «Джефф», видимо, не понял, чего от него добиваются. Вместо радостного приветствия хозяйки, он только вилял хвостом, после чего спокойно ложился у края бассейна. Никаких щенячьих восторгов и лизаний спаниель в этот день демонстрировать явно не собирался. Кьюкор начал уже покрикивать на дрессировщика, заставлял собаку заново повторять дубль, но «Джефф» в результате устал и перегрелся под лучами солнца. На Мэрилин во время работы с «хвостатым актером» никто не обращал внимания. Во время второго, послеобеденного, перерыва, обессилевшей Мэрилин помогли дойти до ее бунгало, где актриса рухнула на диван. Она подкрепила свои силы чашкой кофе и очередной «горячей инъекцией», сделанной Ли Сигелом. Наблюдая за отдыхающей актрисой, Вайнстайн подумал, что уж эту съемочную неделю Монро спокойно проработает «от звонка до звонка».
Однако режиссер Кьюкор добивался совсем иной цели. В 15.30 он приказал повторить «собачий эпизод». Можно было снимать другие сцены, собаку можно было отдать хозяину для дополнительной дрессировки. Наконец бесталанного «Джеффа» можно было заменить другим «четвероногим другом». Однако Кьюкор в течение двух часов продолжал возиться с ошалевшим уже спаниелем, хотя из двадцати дублей позднее, даже с помощью монтажа, не удалось смонтировать полезные для фильма кадры. Всего «Джефф» снялся с тридцати двух дублях, в которых Мэрилин практически сама пыталась «разъяснить» собаке, что от нее требуется. К 16 часам воздух на площадке под лучами мощной осветительной аппаратуры нагрелся до 37 градусов. Один из технических работников заметил, что Мэрилин иногда пошатывается от усталости.
Кьюкор же хлопал в ладоши и бодро раз за разом восклицал: «Голос! «Джефф», Голос!» Всем (включая, кажется, самого спаниеля) было понятно, что сцена не получается, но режиссер закусил удила. Его вдруг, при очередном дубле осенило: пусть «Джефф» просто открывает пасть, а лай при записи звука можно сымитировать или пригласить более понятливого пса.
Смех героини Мэрилин звучал все более саркастически. В какой-то момент, когда режиссер после неудачной попытки устремил свой взор куда-то в пространство, Мэрилин съязвила: «Почему мы остановились? По-моему, пес играет все лучше и лучше».
Кьюкор пропустил «шпильку» мимо ушей и продолжал истязать измученную актрису и обессилевшего пса. В какой-то момент он выскочил на площадку, присел на корточки и начал… пародировать Мэрилин писклявым голосом. Он даже пытался воспроизводить ее придыхания. Собака, повертевшись пред Мэрилин, бросалась ласкаться к режиссеру. В этой импровизации Кьюкора было раздраженное признание своего поражения в не такой уж сложной ситуации. Одновременно его кривляния были оскорбительным вызовом актрисе, провокацией очередного скандала… Когда-то Мэрилин называла Джорджа Кьюкора «лучшим комедиографом Голливуда». После шизофренической «собачьей сцены» стало ясно, что режиссер не только стремился вывести звезду из равновесия, но и торпедировать весь корабль под названием «Что-то приходится отдавать». Сценарист Бернстайн продолжал снабжать Мэрилин новыми порциями текста, в котором уже не оставалось и следа от сценария Нанналли Джонсона (иногда студийный курьер доставлял ей за вечер по несколько стопок и приветов от Бернстайна). Мэрилин жаловалась Роберту: «Теперь они исправляют правленый текст. Позавчера ночью я выучила наизусть одну сцену. На следующий день в восемь вечера Бернстайн прислал ее в переделанном виде, а сегодня утром все опять поменялось. Что дальше?»
Мэрилин регулярно информировала Ливейтеса об этом бесконечном жонглировании с кусками сценария. В результате ее «интриганства» 15 мая Фил Фелдмэн получил из нью-йоркской штаб-квартиры телеграмму из трех слов «Требую поставить точку!»
Но Кьюкор вел себя как одержимый. Каждый вечер он, нервно расхаживая по своему бунгало, фонтанировал новыми идеями, диктовал деловые письма и целые меморандумы - и все для того, чтобы пустить проект нового фильма на дно. Секретарши и стенографистки вскоре величали шефа (за глаза, естественно) не иначе как «Великий диктатор». Иногда продиктованные им материалы несчастным девушкам приходилось расшифровывать и распечатывать на машинке, задерживаясь в офисе до часу ночи. Раньше сценарные куски печатались на бумаге голубоватого оттенка, а теперь Мэрилин получала новые задания, напечатанные на белой бумаге. Невинная уловка заключалась в том, чтобы внушить актрисе, что она имеет дело с первоначальным текстом. Разгадав очередную подлость Кьюкора, актриса, разумеется, устроила сцену истерики перед своей, невинной в данном случае, экономкой. Нанналли Джонсон по поводу этой «военной хитрости» писал: «Для Мэрилин это было последней каплей, переполнившей чашу терпения, предательством, которое нельзя прощать. Она была слишком умна, чтобы купиться на столь дешевый трюк. Только слабоумный или чересчур самовлюбленный режиссер мог с такой силой теребить и трясти нервную суперзвезду, оказавшуюся в полном его распоряжении. Он повел себя очень скверно».
У Кьюкора наверняка нашлись бы адвокаты, которые без труда смогли бы оправдать многочасовые съемки спаниеля, у которого в тот момент был, кажется, выходной день, который собака не хотела тратить на никчемный лай. Бесконечное переписывание сценария (еще и по ночам!) доказывает лишь стремление режиссера к творческому совершенству. Однако, повторяя сравнение двух кинопроектов, почти все биографы приходят к выводу: израсходовав фантастические деньги на «Клеопатру», боссы студии пылинки сдували с Элизабет Тейлор. На картине «Что-то приходится отдавать» после начального периода сверхзатрат на сооружение интерьеров, радующих глаз и душу Кьюкора, был введен режим экономии на всем, включая состояние исполнительницы главной роли. У актрисы обострялись проблемы со здоровьем, а режиссер, обвинив ее в симуляции, никуда не спешил, пытаясь взять Мэрилин измором. Иначе никак нельзя было объяснить, что Кьюкору потребовалось двадцать семь съемочных часов и более сотни дублей, чтобы снять две с половиной странички сценария, включая девять строчек диалога. «Кьюкору потребовалось две недели, за которые он снял появление героини в своем доме. Это - менее одной сценарной страницы».
Не скрывая своей антипатии к Мэрилин, Кьюкор позднее перешел на совсем уж непричастных к их конфликту малолетних актеров. Дети, забывшись, иногда начинали баловаться на съемочной площадке, Кьюкор давал волю праведному гневу, после чего Крис и Александра от испуга забывали текст и тем самым провоцировали режиссера на новые взрывы негодования.
Мэрилин не по душе были такие «педагогические приемы», а Кьюкор, не встречая пока отпора… перестал вообще общаться с актрисой. На съемках картины «Давай займемся любовью» такой бойкот еще как-то можно было логически понять и объяснить. Теперь Кьюкор снимал дубль с участием Мэрилин, а потом словно напрочь «забывал» о ее существовании. «Она так и стояла на площадке, - вспоминает Мориарти, - не зная, куда деться. На моих глазах никто так с большими актрисами не поступал. Это был настоящий позор… Если ему требовалось вызвать Мэрилин на площадку, он просто стоял, таращился на нее, словно хотел загипнотизировать и постукивал подошвой туфли по полу… И это все вместо того, чтобы нормально сказать «Извините, мисс Монро, мы готовы вас снимать». Кьюкор лишал ее даже этой «привилегии»…
Мэрилин опять начали мучить приступы бессонницы. Синусит приковывал ее к постели. После очередной болезни (зарегистрированной, кстати, студийным врачом) режиссер обвинял актрису, что она не способна войти в роль, в результате чего «дубли не стыкуются». Мэрилин пила лекарства, впадала то в панику, то в паранойю, срывала зло на всех, кто попадал ей под руку. Продюсер Вайнстайн даже рад был служить Мэрилин клапаном для отвода негативных эмоций - лишь бы дело не страдало и съемки фильма продолжались. Актрису Сид Шарисс (игравшую жену главного героя) Мэрилин сначала обвинила в «манипуляциях со своим бюстом, чтобы тот казался пышнее», а затем потребовала, чтобы «Сид прекратила подкрашивать волосы, пытаясь превратиться в блондинку». Было очевидно, что Мэрилин просто испытывала ревность к более молодой партнерше. Вайнстайн лично проследил, чтобы и Шарисс не было ни единой светлой пряди в волосах и дополнительно заставил актрису, игравшую роль секретарши, стать еще более жгучей брюнеткой. Капризные выходки Мэрилин не остались незамеченными. Однажды гример Снайдер, случайно проходивший через толпу статистов (снималась уличная сцена у магазина), неожиданно наткнулся на… платиновую блондинку. Шикарно одетая статистка спокойно разглядывала обувь, выставленную в витрине. Увидев «копию Мэрилин», Уайти помчался предупреждать ее о присутствии на площадке «Монро №2». «Мне это не нравится. Зачем нужны такие двойники?» - сказал Снайдер.
«Действительно, зачем?» - вспыхнула от обиды Мэрилин. Дело было даже не в оскорбленных чувствах и неэтическом поведении режиссера, а в том, что начиная с самого первого ее фильма такие дублирования были категорически исключены: зачем сбивать публику с толка и отвлекать внимание зрителей от Мэрилин?
Вернувшись после перерыва на площадку, актриса потребовала немедленно удалить со съемок свою «копию» (девушка была действительно похожа на Мэрилин - с той разницей, что была на пятнадцать лет моложе ее). С юной старлеткой расплатились как за полный съемочный день, инцидент был исчерпан, но не забыт. Побочным результатом этого явно провокационного мини-конфликта было то, что Кьюкор на четыре часа прервал съемки и в конце концов подобрал брюнетку вместо изгнанной «Монро №2».
Позднее рекламные агенты передали всю эту историю голливудским изданиям, а те поведали читателям, как полоумная Мэрилин Монро набросилась на бедную старлетку, обвинив ее в краже ополаскивателя для волос. Можно представить себе реакцию Мэрилин, если бы Снайдер не предупредил хозяйку о «двойнике» и актриса столкнулась бы лицом к лицу с белокурой старлеткой, не видевшей ничего дурного в съемках рядом с самой Монро в имидже звезды.
На следующий день после того, как «выходка Монро привела к четырехчасовому простою», Мэрилин сказала Поле Страсберг: «Теперь или «они» победят нас, или мы «их».
Тем временем из Рима продолжали приходить одна сенсация за другой. Через двое суток после того, как Ричард Бертон похвастался приятелям «Наконец-то я трахнул Элизабет Тейлор на заднем сидении моего «Кадиллака» режиссер Кьюкор обсуждал эту новость с приятелями. «Радио Ватикана» сообщило миллиону своих слушателей, что вступившая в интимную связь со своим партнером Элизабет Тейлор является «моральной банкроткой», которая занимается «эротическим бродяжничеством» и не может считаться достойной матерью своих детей».
Режиссер Джо Манкевич пожимал плечами: «Снимать любовную сцену гораздо легче, когда звезды влюбляются друг в друга на глазах режиссера». Муж Тейлор подал на развод после того, как пьяный Бертон привел Тейлор в римские апартаменты поздно вечером и с мужской прямотой заявил Фишеру: «Мне твоя жена нравится. Пожалуй, я заберу ее насовсем». Специализирующийся на «разгребании грязи» журнал «Конфиденшл» провел экстренное расследование и познакомил читателей с любопытным открытием: валлийский сердцеед Ричард Бертон к началу съемок в «Клеопатре» уже разрушил тридцать семей в США и Великобритании… Когда кто-то из правоверных католиков позвонил на виллу, где остановилась Элизабет Тейлор, и пригрозил, что расправится с нею за супружескую измену и распутное поведение, боссы «XX века» даже подумывали, не перенести ли ставшие опасными съемки куда-нибудь подальше от Ватикана. Однако, подумав о новых непредвиденных расходах, боссы проигнорировали смертельную угрозу.
Последующий роман Тейлор-Бертон привел к двум попыткам самоубийства «новой Клеопатры» и таким бурным сценам между темпераментными любовниками, что синяки, поставленные Лиз под оба глаза кулаками Ричарда, приходилось выдавать (как и сдвинутый с места нос) за «последствия небольшой автомобильной аварии». Из 101 съемочного дня в Риме Элизабет Тейлор либо вообще отсутствовала на съемочной площадке (22 дня пришлось лечиться после побоев, полученных от Бертона), либо опаздывала так, что полностью ломала рабочий график. Всего ей удалось таким образом испортить 99 съемочных дней. Сотни тысяч и миллионов долларов исчезли в Риме как в огромной «черной дыре». Влюбленные то мирились, то опять ссорились. Бертон возвращался после обеда на съемочную площадку, источая пары выпитого им виски. Тейлор являлась на рабочее место, еле ворочая языком и с опухшими веками…
Между тем и в павильоне №14 собиралась гроза очередного скандала. Мэрилин «неожиданно» сообщила, что уезжает на два дня в Нью-Йорк, чтобы принять участие в гала-представлении в честь дня рождения президента страны. Даже лояльный по отношению к звезде Питер Ливейтес вынужден был поставить крест на такой поездке: «Если бы мисс Монро была в хорошей форме и регулярно являлась на съемочную площадку в первые три недели работы над фильмом, мы бы сказали ей «С Богом! Езжай…» Но ведь мы знаем, что она прогуляла почти три недели и только что вернулась к работе».
Юрисконсульт студии Фертюсон подготовил целый ультиматум: на двух страницах через один пробел актрису уведомляли, что если она отлучится со съемок фильма «Что-то приходится отдавать», она будет уволена. Кроме того, ей может быть предъявлен иск о возмещении «XX веку» убытков.
Кьюкор повсюду распространял слух о том, что ни на какой сорок пятый день рождения Кеннеди Мэрилин не поедет - все давно уже отменено. Работать надо, а не на праздники шататься. С небывалой энергией он взялся за подготовку съемок экзотического (и дорогостоящего!) «эпизода на необитаемом острове», куда героиня попадает во сне. Для этой сцены за одни сутки был сооружен остров с тропическим деревом, на ветках которого висели бутафорские яблоки. Мастера соорудили туземную хижину под соломенной крышей. Актеру Тому Трайону пошили леопардовую шкуру дикаря и специально укрепили сук, на котором должен был восседать Трайон, весивший 84 килограмма.
Но в тот день и час, когда Кьюкор ждал появления Мэрилин, актриса садилась в огромный вертолет, специально арендованный Питером Лоуфордом у миллиардера Хьюза. Новейшая модель винтокрылой машины была подобающим экипажем для Золушки отправляющейся на бал к Принцу. Вертолет доставил ее из киногородка прямо в международный аэропорт Лос-Анджелеса, где ее и сопровождающих лиц ждал спецрейс до Нью-Йорка.
«Куда это она направилась?» - поинтересовался Кьюкор у своего помощника Бака Холла, самого остроумного из голливудских циников.
«Она улетела, чтобы спеть президенту песенку «С днем рождения!» - презрительно ухмыльнувшись, ответил Холл.
«Подожди, мы ведь все уже решили, - опешил Кьюкор. - Я сказал «нет», боссы студии сказали «нет». Все. Точка. Она не может никуда улететь… Я ее сегодня должен снимать на острове с Дином Мартином и Томом Трайоном…»
Опережая сверхскоростной лайнер, на котором Мэрилин летела в Нью-Йорк на репетицию торжеств по поводу дня рождения «самого проникновенного и демократичного любовника», в нью-йоркскую штаб-квартиру «XX века» прибыл донос: «Она сделала это!»
Со стороны звезды это не было легкомысленной или вызывающей выходкой. В принципе, еще в феврале Ливейтес и Вайнстайн скрепя сердце разрешили актрисе отлучиться на пару дней в Нью-Йорк на день рождение президента, но потом ситуация изменилась, съемки фильма «Что-то приходится отдавать» отставали от графика уже на десять дней, когда руководители «XX века» под расписку вручили свой ультимативный запрет Монро, ее адвокату и даже личному психиатру Ральфу Гринсону. Мэрилин пожала плечами: готовиться к гала-представлению полгода, а потом отказываться от суперпроекта, чтобы продолжать нервотрепку с Джорджем Кьюкором. Актриса просто передала полученный ею ультиматум с намеками на самые строгие последствия и репрессии братьям Кеннеди - если она нужна на празднике - пусть Джек с Бобом «что-нибудь придумают». Так ультиматум в конце концов оказался на столе министра юстиции и Роберт Кеннеди в первую очередь связался с Ливейтесом, находившимся в Голливуде: «Я хотел бы, чтобы вы сделали исключение для мисс Монро. Это очень важно для президента Соединенных Штатов».
«На этот раз я не могу пойти навстречу, - ответил Ливейтес. - Совет директоров нашей компании уже принял соответствующее решение».
Бобби произнес почти умоляющим тоном: «Мне трудно переоценить значение этого мероприятия для Джека Кеннеди».
Ливейтес и рад бы был посодействовать, но ничего не мог сделать для министра, над чьей книгой «Внутренний враг» он работал в тесном контакте с министром юстиции.
В конце концов Бобби через голову Ливейтеса обратился к самому влиятельному человеку в руководстве «XX века». Однако и финансист Милтон Гулд, зная о катастрофе проекта «Клеопатра», не видел иного выхода, как снять «Что-то приходится отдавать», постараться сделать из картины блокбастер и хоть как-то залечить финансовые раны, полученные киностудией.
Сначала Ар-Эф-Кей использовал все дипломатические обороты и аргументы, которые находились в его распоряжении: «Выступление Монро имеет ключевое значение для нынешней администрации. Этого хочет президент. Этого хочу я».
Гулд ответил, что студия просто не может себе позволить подобную роскошь: «Мэрилин только что вернулась на съемочную площадку и вдруг - перерыв, который может аукнуться для нас многомиллионными потерями».
«Я все равно не понимаю, зачем гнать лошадей и проявлять жесткость. Подумайте над моими словами, я вам перезвоню…»
Однако Гулд отбил и вторую атаку и тогда убедился, что разъяренный министр юстиции в своем лексиконе имеет весьма крепкие выражения. Когда их спор перешел на крик, Бобби пообещал таким тоном, что у Гулда зазвенело в ушах: «Ты еще пожалеешь о своем поступке, долбанный подонок! Ты забыл, что имеешь дело с первым семейством Америки!»
«Я ничего не забыл! - рявкнул в ответ Гулд. - Я просто не вижу иного выхода. Совет директоров принял решение и я…»
«Ты прекрасно знаешь, что выход есть - вы спокойно можете отпустить Мэрилин на пару дней».
Гулд, повышая тон, но не опускаясь до ненормативной лексики, вернулся на первоначальные позиции: «Актриса пропустила по болезни две рабочих недели. Она и теперь больна. Неужели вы не понимаете, что мы не можем разрешить ей в таком больном виде появляться на публике и тем более на телевидении!»
«Это мероприятие очень важно для президента. Ты еще горько пожалеешь обо всем…» - рявкнул министр и, докончив фразу, швырнул трубку на аппарат.
Гулд, не испугавшись прозрачных угроз, сделал вывод: «Кто по-настоящему горько пожалеет в данной ситуации, так это сама Мэрилин Монро. Все руководство выступает против нее единым фронтом, не опасаясь возмездия со стороны ее покровителей. Если выбирать между личными интересами сверхзвезды и интересами студии, тут двух мнений быть не может. Право, сила и победа - на стороне «XX века».
Гулд вспомнил недавний разговор с одним влиятельным в голливудских кругах человеком: «Милтон, ты знаешь, что у меня с Мэрилин хорошие отношения. Я со всеми умею ладить, но запомни: Монро - из тех дамочек, которых нужно постоянно наклонять. Понимаешь? Наклонять. Иначе не успеешь оглянуться, как они садятся тебе на шею…»
Через несколько недель этот же собеседник Гулда будет в ресторане обнимать Мэрилин за плечи и вкрадчивым тоном объяснять что к чему: «Студия тебя предала, как я и предупреждал. Гулд мне говорил, что ты для них - отработанный материал, о котором лучше забыть. Кеннеди тебя продали «XX веку» с потрохами. Но ты ведь - сильная девочка. Подними такой шум, чтобы армия твоих союзников бросилась тебе на помощь. Не забывай, что ты остаешься мечтой для миллионов людей. И потом… Я всегда в твоем распоряжении. У меня есть кое-какие планы в отношении этих вонючих ирландцев…»
Намеренно или случайно Ар-Эф-Кей «забыл» сообщить Мэрилин о провале своих переговоров с «XX веком». Возможно, он рассчитывал на работодателей Монро. Во всяком случае, она пребывала в счастливом неведении о том, что ее судьба решена.
Многие в окружении Мэрилин были также уверены, что Белый дом аннулировал грозный ультиматум киностудии. Знавший кое-что о закулисной возне лучше других Генри Вайнстайн уверен до сих пор: «Мэрилин выступила бы в Нью-Йорке в любом случае. Для нее, девчонки из нищего квартала, наступил звездный час. Она хотела этим выступлением окончательно подвести черту под прошлым. Пусть у ее матери «не все дома», а отец как сквозь землю провалился… Девчонка, познавшая нищету в самом отвратительном ее обличье, получила шанс выступить в «Мэдисон-сквер-гарден» и спеть «Happy Birthday» для президента Соединенных штатов Америки. От таких подарков судьбы не отказываются даже под самым сильным нажимом. Ни при каких условиях Мэрилин не собиралась отказываться от приглашения».
Гала-представление
Осенью 1961 года началась заблаговременная подготовка к празднованию 45-летия тридцать пятого президента США, находившегося в зените своей популярности. Нью-йоркский режиссер и композитор Ричард Адлер, возглавивший организационный комитет грядущего гала-представления, в конце концов решил включить в программу концерта кроме номеров Эллы Фицджеральд, Марии Калас и других знаменитостей «гвоздь всего вечера» - выступление Мэрилин Монро. Питер Лоуфорд, приглашенный ы качестве ведущего праздничного вечера, предложил, чтобы Мэрилин спела песенку «С днем рождения» (возможно, веселый англичанин таким образом хотел, чтобы на глазах у тысяч собравшихся и для миллионов телезрителей выступление секс-звезды стало шуткой, понятной только узкому кругу друзей клана Кеннеди). По другой версии, вокальный номер, вокальный номер «Happy Birthday, Mister President» пришел в голову самому Ричарду Адлеру. Первым человеком, с которым Адлер поделился своей блестящей задумкой, была сама актриса. Мэрилин как раз в это время брала уроки мастерства у мэтра Ли Страсберга. Услышав о лестном предложении, Мэрилин воскликнула: «О, я с удовольствием спою!» При этих словах глаза актрисы подернулись мечтательной думкой. В знак благодарности она даже поцеловала режиссера в щеку. Когда зашла речь о наряде, подобающем столь грандиозному проекту, Мэрилин вспомнила: «Дик, у меня в гардеробе как раз есть одно прекрасное платье от Нормана Норелла - черного цвета, с ниспадающими складками и глухим воротником. Такое пойдет?»
«Идеально подойдет», - ответил Адлер.
Всю зиму подготовка к гала-представлению шла полным ходом, а в конце весны из Калифорнии стали доходить тревожные слухи о каком-то сверхсексуальном наряде, который то ли за 12, то ли за 20 тысяч долларов взялся пошить для Мэрилин модельер Жан Луи. В обстановке почти полной секретности целая армия портных мастерила «новый наряд королевы» из праздничного шелка, специально доставленного в Лос-Анджелес из Парижа на самолете компании «Эр Франс».
На первой примерке (продолжавшейся четыре часа практически без перерывов) Мэрилин, балансируя на стульчике в костюме Евы, если не считать пары отделанных бисером шлепанцев, время от времени подкреплялась шампанским «Дом Периньон». Модельер сидел в уголке, закусывая русской икрой, и давал указания мастерам.
«Жан, я хочу, чтобы ты сотворил настоящее «историческое платье», - напомнила модельеру Мэрилин. - Я хочу ошеломительный, уникальный наряд».
«Для какого мероприятия он тебе нужен?» - поинтересовался модельер.
«А вот этого я не скажу».
«Почему?»
Мэрилин игриво улыбнулась.
«Понимаешь, Жан… Пока это - государственная тайна. Давай изготовим такое платье, которое осмелится носить только Мэрилин Монро…»
«Я был абсолютно заинтригован, - вспоминал позднее модельер, - поскольку Мэрилин даже намеком не объяснила, в чем заключается «государственная тайна». В тот момент я ничего не слыхал про ее амуры с братьями Кеннеди. Я не знал, что это вечернее платье предназначено для президентского гала-представления».
Изучив несколько тысяч фотографий «возлюбленной кинокамеры», Жан Луи из всех фильмов с участием Мэрилин Монро, из всех ее прежних костюмов пытался извлечь идею «исторического наряда». В результате ему удалось в конце концов создать в своем воображении, а затем в костюмерной мастерской «самое нудистское платье в мире». Это было платье без единого шва - все двести отдельных кусочков шелка были скреплены между собой блестками и бисером. За месяц до концерта все работы под большим секретом были перенесены из студии Жана Луи в дом актрисы. Когда первая примерка приблизилась к финалу, Мэрилин, перехватив восхищенные взоры присутствующих, игриво поинтересовалась: «Ну как? Недурно для тридцатишестилетней потаскухи?»
Поскольку Мэрилин наотрез отказалась от белья, изобретательному Луи пришлось маскировать дополнительными лоскутами шелка и россыпями блесток в «стратегически-важных местах». Пять часов непрерывной работы потребовались, чтобы закамуфлировать грудь. Хотя от горловины платья до полы по спине проходила «молния» из прозрачного же пластика, платье с шестью тысячами блесток пришлось шить в буквальном смысле на обнаженном теле Мэрилин.
«Наши усилия не пропали даром, - констатировал в конце работы Жан Луи. - Нам удалось добиться полной иллюзии, что нагая Мэрилин усыпана бисером». Политолог Артур Шлезинджер выразился еще лаконичнее: «Кожа да бисер».
Однажды вечером, когда швея Элизабет Куртни возилась с самыми микроскопическими стежками на платье Мэрилин, в гостиную заглянула Юнис Мюррей и сообщила, что Мэрилин звонят «из другого города».
«Кто бы это ни был, я занята, - сказала Мэрилин экономке. - Скажи, что я перезвоню сама. Принеси аппарат сюда».
Мюррей с таинственным видом прошептала: «Звонят из Хайаннис-Порта».
Мюррей выглядела даже испуганной - раньше Мэрилин отвечала на звонки из Белого дома или семейной резиденции Кеннеди, обязательно запираясь в своей спальне. Теперь она взяла трубку и при всех принялась болтать со своим высокопоставленным любовником, пока Элизабет Куртни, нахмурившись от сосредоточенности, орудовала едва видимой в ее руках иголкой.
«Да… Угадал… Почти готово… - говорила в этот момент Мэрилин. - Между прочим, оно сейчас на мне».
Через несколько секунд она запела в трубку «Happy Birthday». Когда Мэрилин дошла до того места, когда нужно было спеть «мистер президент», она конспиративно промычала «У-у-у-у…» и, хихикнув, как девчонка, произнесла: «Зря я это спела… Вообще-то, у меня идет примерка, уж не помню, какая по счету. Короче, я здесь не одна».
Во время этого разговора щеки актрисы раскраснелись - то ли от волнения, то ли от комплиментов, которые наверняка раздавались в трубке. Закончив беседу, она положила трубку на рычаг и произнесла, не обращаясь ни к кому конкретно: «Ну вот я и проболталась о государственной тайне».
«Я никому не скажу» - пообещала портниха.
Элизабет держала слово до 1981 года, пока не сообщила в интервью о секрете полишинеля: «К моменту этого телефонного разговора я уже знала, для кого шьется платье. Уолтер Уинчел объяснил мне все про это «платье для Кеннеди».
На съемочной площадке фильма «Что-то приходится отдавать» во время обеденных перерывов заведующий музыкальной частью студии «XX век» Лайонел Ньюмен проводил тайные репетиции, на которых помогал вдохнуть в песню «С днем рождения!» побольше чувственности.
Между прочим, шестью месяцами ранее Мэрилин обещала Ричарду Адлеру, что песенное поздравление прозвучит «звонко, чисто, без какого-либо подтекста». Теперь, узнав о каком-то «безумно сексуальном варианте» поздравительной песенки, Адлер отправился в студию записи на Бродвее и записал «Happy Birthday» в такой версии, которую считал приличной для исполнения на общенациональном празднике. Пленка была отправлена на самолете в Голливуд вместе с запиской режиссера: «Мэрилин, ты должна исполнить все в точности, как я. Повтори все мои интонации полностью. Прошу тебя - никаких детских пришепетываний!»
На финальной примерке своего супер-платья в присутствии Жана Луи и толпы мастеров и мастериц Мэрилин снова исполнила «самый эротический вариант «Happy Birthday», какой мне когда-либо доводилось слышать, - вспоминал Жан Луи. - Она пропела весь текст, включая слова «мистер президент», а потом, вроде как, извинилась: «Ах… Мне не нужно было произносить эти слова». Она всех очаровала своим исполнением простенькой песенки».
Когда осведомленные источники доложили Адлеру все эти новости, режиссер пришел в ужас. В довершении ко всему анонимные доброжелатели и не скрывавшие своего возмущения и свои фамилии столпы общества принялись убеждать Адлера, что он станет общенациональным посмешищем, допуская на приличное мероприятие скандальную секс-звезду с грязным прошлым. Некоторые выражались еще прямолинейнее. Телеграммы и письма протеста сыпались на голову Адлера мешками. Дошло до того, что режиссеру позвонил председатель комитета «Нотр-дам» и друг семейства Кеннеди, который также потребовал исключить Мэрилин из праздничной программы. Когда того же потребовал председатель демократической партии, Адлер дрогнул: «Хотя артист в моей душе защищал Мэрилин, вторая часть души корчилась, почувствовав опасность».
Делать было нечего - пришлось для подстраховки обратиться к самому президенту - в конце концов день рождения его, а не чей-то еще, вот пусть и решает.
Джон Кеннеди сразу сообразил, что «ветер протеста» дует не только с Западного побережья, но и из партийного угла, в котором окопались приятели вице-президента Джонсона.
«Наплюйте вы на эти протесты, - посоветовал президент режиссеру. - Это отличная мысль - исполнить «Happy Birthday». Прекрасное украшение всего концерта. Всем понравится…»
На репетиции, устроенной Мэрилин на ее нью-йоркской квартире, Адлер услышал то, чего больше всего опасался, детский вариант с эротическими придыханиями: «Я отправился домой в полной уверенности, что мы со страшной скоростью движемся к самой позорной катастрофе всех времен».
Режиссер после бессонной ночи поднялся с постели рано утром 19 мая с твердым решением: Мэрилин нужно исключить из списка исполнителей, а иначе это будет, как ехидничали недоброжелатели, «настоящее голо-представление».
Однако Мэрилин, почуяв неладное, предприняла упреждающие меры. С потупленным взором она явилась на последнюю техническую репетицию. На актрисе были длинный шифоновый шарф и дорожное пальто. Поболтав с певицами Пегги Ли и Эллой Фицджеральд и сфотографировавшись с режиссером Адлером «на память», актриса безмятежным тоном сообщила: «Лично я репетировать не буду. Мистер Адлер уже прослушал меня и этого достаточно».
Ошарашенный режиссер посоветовавшись с друзьями, облегченно вздохнул и принялся спешно искать Мэрилин замену. Певица Ширли Маклейн, старая приятельница Адлера, игравшая в мюзикле его сочинения, ответила на предложение отказом: она дружила не только с модным режиссером, но и с кланом Кеннеди: «Что ты там переживаешь, Дик? У тебя целая концертная программа, а Мэрилин исполнит всего один номер».
«Запланированы две песни в ее исполнении, - уточнил Адлер, - причем в самом финале! Прошу, спой «Happy Birthday» вместо нее…»
Ширли Маклейн, входившая еще в «кружок Фрэнка Синатры», разумеется была в курсе всех сплетен о том, что Джей-Эф-Кей крутит роман с Эм-Эм. Она прекрасно понимала чувства режиссера, оказавшегося между двух огней, но предупредила его, что увольнение Мэрилин, да еще в последнюю минуту, больнее ударит по самому Адлеру: «Дик, подумай о тех последствиях, которые ожидают тебя и в публичном, и в приватном плане».
Адлер принялся вновь названивать отель «Карлайль», где остановился глава государства. Прождав добрых пятнадцать минут, он доложил: «Господин президент, она собирается исполнить «Happy Birthday» медленно, с чувственными придыханиями… Совсем как в фильме «Джентльмены предпочитают блондинок»!»
Президент благодушным тоном заверил его: «Поверьте, Дик. Все будет окей».
Наивный режиссер и талантливый композитор Ричард Адлер, разумеется, не знал и не мог знать, что Мэрилин с утра пораньше уже спела президенту поздравление, именно с многозначительными запаздываниями и эротическими обертонами. При этом, на глазах у свой служанке Хэйзел, она оглаживала руками тело, словно изнемогала от страсти. Миссис Вашингтон, когда «репетиция по телефону» закончилась, одобрительно кивнула головой: «Бьюсь об заклад, что ему эта песня понравится».
Адлер, профессионал шоу-бизнеса до мозга костей, мог понять, почему подняли шум защитники общественной нравственности. Поэтому ему невдомек было, почему нельзя пожертвовать, да, замечательной актрисой, кинозвездой и так далее, если платой за ее выступление будет большой скандал. Он не понимал, что Роберт Кеннеди мечтал преподнести Мэрилин в шелковой упаковке от Жана Луи как самый ценный подарок к 45-летию. Для Джона Кеннеди выступление Мэрилин на его личном торжестве было доказательством «наивысшего вклада Белого дома в развитие секса». Отец в свое время покорил «кинокоролеву чувствительности» Глорию Свенсон, а сын пошел еще дальше, заполучив божественную Мэрилин, «секс-символ атомного века».
Первой леди США услужливо доложили о прозрачном платье Мэрилин, та презрительно бросила: «Это совсем в ее духе…» Жаклин Кеннеди не было среди тысяч гостей, явившихся в Мэдисон-сквер-гарден чествовать ее супруга. После острого объяснения с мужем-президентом она забрала детей и отправилась в Вирджинию, чтобы провести уик-энд, катаясь на лошадях. Дальновидная Джекки всегда умела найти себе подходящее занятие, если на публичные мероприятия вместе с ней приглашали женщин, с которыми Джек мог (или уже начал) флиртовать. Роман супруга с Мэрилин к этому времени перестал быть для Жаклин тайной… По одной версии, когда обсуждалось празднование дня рождения, Джекки прямо сказала супругу: «Или она, или я». Президент сделал свой выбор и Первая леди удалилась в сельскую глушь, унося в сердце незаслуженную ею свежую рану.
Мэрилин мечтала об этом гала-представлении, на котором ее звезда восседала бы ярче прочих и, как всегда, изнемогала от «предстартовой лихорадки». Ей было страшно: а вдруг не получится, а вдруг произойдет что-то непредвиденное, а вдруг, как в молодости, начнутся спазмы голосовых связок… Профессиональная актриса, она помнила, какого труда ей стоило зубрить писанину Бернстайна на съемках фильма «Что-то приходится отдавать». Даже короткие диалоги давались ей с трудом из-за проклятого, ставшего хроническим, синусита и страшных головных болей. Перед вылетом из Калифорнии она обращалась ко всем близким за моральной поддержкой, репетируя то перед массажистом Робертсом, то перед семейством своего психиатра. Джоан Гринсон, дочь врача, вспоминает, что однажды, навестив Гринсонов, Мэрилин вдруг сказала: «Я собираюсь петь для президента страны. Послушайте и скажите мне о своих впечатлениях…»
Исполнив первый куплет, Мэрилин уронила кисточку для макияжа, и ее правая рука начала медленно подниматься от бедра к талии, повторяя изгибы тела. Когда она пропела последнюю строчку, ее рука «чашкой» прикрывала сердце, а, точнее, левую грудь.
Джоан Гринсон пришла в восторг: «Я сказала Мэрилин, что она не сходя с места только что исполнила настоящий эротический танец… Наверное, Мэрилин бессознательно делала все эти сексуальные жесты».
В качестве талисмана Джоан Гринсон дала Мэрилин в дорогу детскую книжку «Паровозик, у которого все в жизни получалось».
19 мая, буквально перед выездом в Мэдисон-сквер-гарден, Мэрилин позвонила Джоан Гринсон и снова (кажется, в десятый раз) спела ей «Happy Birthday». «Я сказала ей, - вспоминает Джоан, - что абсолютно уверена, что у нее все получится самым идеальным образом. Наверное, ей нужно было еще раз услышать от кого-нибудь несколько слов одобрения… А вообще, все происходило как-то нереально. В Нью-Йорке был уже вечер, у нас только 3 часа дня, а я слушал по телефону номер, который через несколько часов войдет в историю».
Моральную и деловую поддержку оказал в этот важный для актрисы день и министр юстиции, который многих поражал несколько грубоватыми манерами, но в момент этого телефонного разговора был сама любезность.
«Мисс Монро, - начал Кеннеди-младший, - мы знаем, что вы не можете воспользоваться услугами своего постоянного стилиста Сидни Гилароффа. Позвольте предложить вам нашего семейного парикмахера. Сделайте мне такое одолжение, а я вам гарантирую, что он - профессионал высшего класса».
Мэрилин на секунду задумалась, не собираются ли из нее сделать «копию Джекки Кеннеди» и потому ответила почти ледяным тоном:
«Спасибо. Не надо».
«Послушайте, - почти заикаясь от волнения, настаивал Бобби. - Я прошу вас о личном одолжении. Он - чудесный парикмахер, и не подведет вас».
В конце концов Монро поддалась на уговоры и тем самым помогла сделать карьеру молодому стилисту Микки Сонгу, среди постоянных клиентов которого впоследствии оказались Рэкуэл Уэлч и другие знаменитости. Сонг, давний поклонник Мэрилин, умолял Бобби Кеннеди познакомить его с актрисой. Бобби обещал постараться и теперь имел возможность сдержать свое слово.
Прибыв на квартиру Мэрилин, юный парикмахер наблюдал, как Хэйзел Вашингтон наводит «последний марафет» на знаменитом платье Мэрилин перед отъездом в театр.
Поскольку платье было максимально заужено внизу, Мэрилин могла передвигаться, делая лишь мелкие, «китайские», шажки. Двум агентам секретной службы пришлось в буквальном смысле нести актрису вниз по лестнице, придерживая ее под локти. Стилисту Сонгу в первую секунду захотелось почему-то зажмуриться: на расстоянии ста пятидесяти метров актриса казалась абсолютно голой. Пока где-то за стенами вестибюля распевалась Пегги Ли, агенты в течение нескольких минут несли Мэрилин в артистическую уборную, расположенную прямо под президентской ложей. Здесь Микки Сонг должен был продемонстрировать звезде свое профессиональное искусство.
«Вблизи, конечно, ничего под платьем разглядеть было нельзя, - вспоминает стилист. - Россыпи искусственных бриллиантов скрывали все деликатные места… А вообще я был настолько потрясен ее красотой, что не мог связать и двух слов. Для меня она была сказкой, ставшей былью. При этом Мэрилин довольно сурово приветствовала меня, не зная, что можно ожидать от этого парнишки… Волосы у нее были уложены в перманент и прикрыты большим шарфом. Помню еще, что ее бил озноб, а я думал, какая же она хрупкая и незащищенная».
По счастью Сонг, кроме профессиональных навыков, имел врожденные дипломатические способности. Его застенчивость и деликатность моментально покорили Мэрилин, которая все еще не могла избавиться от нервной дрожи. Пока артистка и парикмахер знакомились и обсуждали план дальнейших действий, Бобби Кеннеди в черном фраке прогуливался по гримерной, засунув руки в карманы брюк.
Сонг решил в конце концов расчесать на правой стороне головы актрисы знаменитую «волну». Эта прядь, ниспадающая на правый глаз актрисы, в считанные часы после гала-представления превратилась во всемирную моду, но Мэрилин эта идея сначала не понравилась и она устроила выговор молодому куаферу.
Роберт, которому надоела эта сцена и затяжка времени, подошел поближе и сказал: «Микки, могу я вас попросить на минуту оставить нас одних?»
Выйдя в коридор, Микки Сонг тотчас услышал, как голос министра, перебивающий возражения актрисы, достигает весьма грубого крещендо. Вскоре Кеннеди вышел и, поправив узел большого галстука, почему-то поинтересовался: «Кстати, она вам нравится?»
Сонг вместо ответа энергично затряс головой.
Удаляясь по коридору, министр бросил через плечо: «Ну, а по мне, это обычная, невоспитанная, долбанная сука!»
В гримерной парикмахера Сонга ожидала нежная улыбка Мэрилин и ее волнующий голос: «Микки! Валяй, сооруди мне на голове что-нибудь историческое…»
***
Мэрилин стояла в темноте на самом краю рампы, а за ее спиной, также погруженной до поры - до времени во мрак, возвышался на столике праздничный торт высотой полтора метра (как деловито отметила позднее «Нью-Йорк таймс», потребовалось шесть официантов, чтобы вынести торт-гигант на сцену Мэдисон-сквер-гарден).
На центральной площадке, установленной в середине партера и окруженной 20-тысячной толпой «гвардейцев демократической партии», ее самыми уважаемыми и влиятельными членами, резвился ведущий праздничной программы Питер Лоуфорд. Артист, плейбой, зять президента израсходовал почти весь запас шуток, в том числе шуток для «своих», знавших о романе между «секс-премьершей» и президентом. Наступала самая волнующая минута, воспринимаемая и по сей день по-разному десятками очевидцев и комментаторов этого исторического действа. По мнению стилиста Микки Сонга, Мэрилин оставалась для Джека и Бобби прекрасным и сияющим украшением грандиозной вечеринки, подругой для отдыха в неформальной обстановке. Публика жаждала сенсации на грани скандала - иное выступление Венеры Термоядерного века было бы воспринято не просто как обманутые ожидания, но, может быть, как оскорбление. Режиссер Адлер, закусив губу от волнения, нервно оглядываясь по сторонам и с сторону президентской ложи, чувствовал, что после этого номера Мэрилин его карьере грозит скандальный взлет или позорное падение.
А для самой Мэрилин предстояло в последний раз показаться в рои главного аттракциона на веселой мужской вечеринке. Сознавала это актриса или нет, но в этот праздничный вечер она навсегда прощалась с имиджем легкодоступной блондинки, играющей по правилам мужского шовинизма. Вы хотите увидеть секс-бомбу? Окей. Но она взорвется для вас в последний раз. Она не просто чувствовала мощную энергетическую поддержку зала, но и волну взаимных партийных симпатий. Республиканцы - это Никсон, судебные пытки интеллектуалов, заподозренных в пособничестве врагам нации, грубые выходки круглых патриотов, закулисные махинации, коррупция. Свой личный успех она связывала с победой демократической партии и триумфом ее любимого Джека. Это выступление в Мэдисон-сквер-гарден было ее очередным вступительным взносом, шансом превратиться из эксцентричной кинозвезды-одиночки в «одну из своих». Даже экономка Мюррей почувствовала политическую и личную значимость этого выступления: «Она бы с кладбища пришла… Воскресла бы и бросилась в Мэдисон-сквер-гарден…»
Питер Лоуфорд все еще выкрикивал в микрофон «Господин президент, еще ни одна женщина за всю историю мира не означала так много…», когда Мэрилин решительно вступила в освещенный прожектором круг. Она игриво путалась в горностаевую накидку, закрывавшую до поры до времени «историческое платье». Подождав, пока стихнет восторженный рев, она повела плечами, сбросив накидку на руки ведущего. Стены зала сотряс новый взрыв аплодисментов, одобрительных свистков и криков.
В президентской ложе Джон Кеннеди, обернувшись, бросил через плечо своему соседу - писателю Джину Шуру: «Господи Иисусе… Ты только взгляни на это платье!» По словам Шура, президент, изучив глазами все изгибы тела Мэрилин, добавил: «Вот это попка!» Сидевший рядом Бобби воздержался от комментариев.
Сидевший в свое режиссерской будке Ричард Адлер вытер пот со лба. Сбывались все его кошмарные сны и предостережения доброжелателей. За считанные минуты до начала представления Адлер выслушал по телефону новые угрозы, протесты и ультиматумы. Свой протест режиссеру торопились выразить члены правительства, один из ветеранов-администраторов Белого дома плюс некоторые высшие руководители Пентагона. Не хватало только звонка папы римского, но Адлеру и услышанного вполне хватило, чтобы быть на грани нервного припадка.
Тем временем Мэрилин исполняла старый бродвейский хит «Спасибо, память!» Измененный по случаю текст звучал, естественно, несколько иначе: «Спасибо, мистер президент!» Мэрилин пела с чувственной хрипотцой и в то же время сильно и уверенно. Она была полностью отмобилизована, а кроме того подкрепилась декседрином, выписанным студийными врачами. Роберт Слэтцер добавляет, что в дополнение ко этому не обошлось без инъекции мегавитаминов и антибиотиков. Первый номер был принят на «ура» публикой, понятия не имевшей о простуде Мэрилин и ее нервном состоянии. Питер Лоуфорд в паузе выкрикивал что-то подобающее случаю, когда Мэрилин, вздохнув и бросив многозначительный взгляд в сторону президентской ложи, тихо и нежно запела «Happy Birthday».
«От ее пения мурашки бежали по телу - так все было прекрасно, - вспоминал массажист Робертс, наблюдавший за номером из ложи для почетных гостей. - Поднялся такой восторженный вопль, что я не мог слышать собственных мыслей».
«Это был сеанс массового совращения, - пишет Ричард Адлер в совей книге «Надо иметь смелость». - Мэрилин шептала «С днем рожденья!» Публика неистовствовала. Я вдруг понял, что президент оказался куда более профессиональным шоу-мэном, чем я».
В более позднем интервью журналу «Лайф» Мэрилин описала одобрительную реакцию аудитории «как единое объятие. Я подумала: «О, Господи… Спою им «Happy Birthday» как последний номер не только в моей программе, но и во всей моей жизни. Это был мой подарок всем людям. Помню, когда я повернулась к микрофону, мой взгляд поднялся над толпой до самой галерки. Я подумала: «Вон там, на самых верхних рядах, твое настоящее место…»
Своим пением она пыталась проникнуть в душу каждого зрителя, сидящего в переполненном театре. Это был сердечный привет, общее послание с чувственным подтекстом.
Платье Мэрилин и ее выступление в Мэдисон-сквер-гарден навечно запечатлелись в образе, который называют «эрой Кеннеди». Инаугурационная речь Джей-Эф-Кей, произнесенная с непокрытой головой в зимнюю стужу, прибытие Жаклин Кеннеди в Париж, выстрелы в Далласе и последний салют, который по-военному отдавал пятилетний Джон-Джон Кеннеди перед гробом отца, установленном на орудийном лафете… Все эти драматические моменты вошли в народную память американцев - так же, как и исполнение простенькой поздравительной песни «Happy Birthday», подхваченной в едином порыве всем залом.
Это был настоящий апофеоз всей творческой и личной карьеры Мэрилин. Мало кто в зале догадывался, что последовало после «звездных минут», проведенных Мэрилин на сцене. Когда медленно погасли прожекторы и Мэрилин отправилась за кулисы, ее, ослабевшую от схлынувшего напряжения, пришлось в буквальном смысле нести до артистической уборной, где она потеряла сознание, едва перешагнув порог. Несмотря на все лекарства и глоток шампанского, синусит дал-таки о себе знать. У актрисы резко поднялась температура.
Сидя в этот момент с сигарой в руке и ногами, заброшенными на борт президентской ложи, Джон Кеннеди со счастливой улыбкой произносил: «Теперь, когда мне исполнили, так нежно и естественно «Happy Birthday», я могу спокойно уходить из политики.». Перед его глазами все еще стояла фигурка в платье, которое покрывало и одновременно обнажало все тело. В ушах президента звучали слова Мэрилин, обращенные к нему, единственному мужчине во всем мире.
Тем временем горничная Хэйзел, приведя хозяйку в чувства, продолжала хлопотать над ней и вокруг нее, приговаривая: «Ну вот, милочка… Вы прекрасно выступили… Пора ехать и отдыхать в квартире на 57-й стрит».
Мэрилин, открыв наконец глаза, тихо произнесла: «Об этом не может быть и речи. После концерта у меня еще два приема - по официальной программе и неофициальный».
Семиминутное выступление Мэрилин потребовало двухчасового «периода реабилитации». Актрису осторожно извлекли из «исторического платья», чтобы оно могло просушиться. Хэйзел, уложив хозяйку на софу, обернула ее прохладными полотенцами, чтобы сбить жар. «Я страшно волновалась за нее, - рассказывала служанка. - С того вечера Мэрилин хворала все сильнее и сильнее, но все равно продолжала работать».
Через два часа, приведя себя в порядок и обновив прическу, Мэрилин отправилась на прием, устроенный в честь президента театральным магнатом Артуром Кримом. К гостям она явилась не одна, а под ручку со своим бывшим свекром Айзадором Миллером. В своей автобиографии Артур Миллер, в целом мало что рассказавший о неудачном четырехлетнем супружестве с Мэрилин, не забыл привести этот эпизод, до глубины души тронувший престарелого Миллера-старшего. Еще будучи невесткой Айзадора, Мэрилин обещала старику как-нибудь познакомить его с президентом страны. Теперь такой случай представился, Мэрилин сдержала слово и бывший свекор был на седьмом небе от счастья.
Мэрилин передвигалась от одной группы гостей к другой, всех одаривая своим искренним душевным теплом и обаянием.
Через час, когда банкет был в разгаре, президент, не выдержав, выхватил Мэрилин из толпы гостей и удалился в дальний угол зала, где к ним вскоре присоединился Роберт Кеннеди. В течение четверти часа, как свидетельствуют очевидцы, между ними происходил оживленный разговор. Несмотря на противодействие агентов секретной службы, репортеру журнала «Лайф» удалось снять участников этой беседы, укрывшихся в библиотеке. На этой единственной фотографии, на которой Мэрилин находится в обществе братьев Кеннеди, Мэрилин внимательно слушает президента, который что-то объясняет, заложив руки за спину и глядя куда-то в пол. Роберт улыбается. Мэрилин явно не до смеха.
Присутствующие на этом званом вечере неизменно подчеркивают хрупкость и незащищенность Мэрилин в ее одновременно вызывающем и трогательном наряде. В отчете «Нью-Йорк таймс» (который печатался в двух выпусках с продолжением) сообщалось, что Монро и Бобби Кеннеди пять раз танцевали в течение этого вечера, а жена министра юстиции пыталась испепелить Мэрилин своим ревнивым взглядом. Потом аккредитованный при Белом доме журналист Мерримэн Смит заметил министра, шедшего под руку с Мэрилин. Отчего-то не обрадовавшись этой случайной встрече, Бобби нехотя представил актрису журналисту.
Чуть позже министр получил еще один повод для раздражения, когда заметил, что Смит, беседуя с Мэрилин и ее бывшим свекром, записывает что-то в блокнотик. Когда же агенты охраны доложили Бобби о том, что его со спины фотографировали у библиотеки в компании брата и Мэрилин, министр окончательно стал мрачнее тучи.
Был второй час ночи, когда агенты «сикрет сервис» эскортировали президента, Монро и небольшую группу избранных гостей к частному лифту, который доставил их на цокольный этаж особняка, принадлежавшего, как мы помним, магнату Криму. По подземным переходам вся группа добралась до отеля «Карлайль», оставшись незамеченной для толпы журналистов, дежуривших в гостиничном холле. Президент и его гости поднялись затем на лифте в пентхаус, где некоторые из них веселились до самого рассвета.
Вспоминая празднества 19-20 мая 1962 года, известный политик Эдлай Стивенсон на себе испытал какую-то ревность, исходившую в ту ночь от министра юстиции: «Ничего не помню более прекрасного, чем зрелище Мэрилин на концерте и банкете. Но пробиться к ней можно было, лишь преодолев глухую оборону, выстроенную Робертом Кеннеди».
Политолог и один из биографов Роберта Кеннеди тоже заметил, что в Мэрилин «чувствовалось нечто одновременно волшебное и отчаянное. В отличие от других, Бобби (с его рыцарскими манерами, умением проявить сочувствие и мгновенно реагировать на настроение собеседницы) не стоило труда пробиться сквозь блистательную дымку, окружавшую Мэрилин».
Однако Джей-Эф-Кей в ту ночь, незаметно перешедшую в радостное майское утро, не остался без подарка. По единодушному заключению большинства бульварных и многих серьезных авторов, Джей-Эф-Кей и Эм-Эм в последний раз уединились для многочасовых любовных утех. Впрочем, секс был не главной и не самой важной частью этой встречи. Своей служанке Вашингтон, массажисту Робертсу и другу-журналисту Слэтцеру Мэрилин позднее пожаловалась, что Джек «управился за считанные секунды. Он проявил себя в постели, словно какой-нибудь подросток… Вдохновение, мягко говоря, оставило его в этот момент. Кстати, из-за хронических болей в спине у нас с ним зачастую вообще ничего не происходило» Казалось, что гала-представление и последующий банкет утомили президента еще больше, чем его подругу, хотя, разумеется, ему приятно было снова держать в объятиях «самую сексуальную женщину в мире».
Тем временем в 2.30 утра журналиста Мерримэна Смита разбудил громкий стук в дверь его квартиры. Два агента секретной службы в течение двух часов допытывались, каким образом он попал на банкет для избранных и что именно собирается написать про Мэрилин и министра юстиции. Смит, которого на банкет привел режиссер Ричард Адлер, еле-еле отбился от незваных гостей: «Я вообще ничего не собираюсь про них писать. Я не пишу для колонок светских сплетен…»
В 8.30 другие агенты той же службы появились в фотолаборатории журнала «Тайм» и потребовали негативы снимков, якобы сделанных на вечеринке у Крима и запечатлевших Мэрилин в обществе братьев Кеннеди.. «Таких снимков в природе не существует», - объяснил ранним визитерам заведующий фотолаборатории. До редакции «Лайфа» агенты не добрались, и весьма красноречивое фото было в конце концов опубликовано (правда, это произошло, когда ни одного из его персонажей уже не было в живых).
Монро вернулась в свое «гнездышко» на Ист-57-й-стрит, когда часы показывали почти ровно 4 часа утра. Массажист Робертс снимал с тела актрисы накопившееся напряжение, а Мэрилин с энтузиазмом вспоминала беседы с Робертом Кеннеди на исторической вечеринке. Министр, обнаружив, что под маской секс-богини скрывается женщина с пытливым умом, с удовольствием принялся разговаривать с ней на близкие его сердцу политические темы.
«Он, наверное, тоже глаз на тебя положил», - в шутку заметил Робертс, растирая актрисе плечи и спину.
«Как мужчина, он не в моем вкусе, - ответила Мэрилин. - В этом смысле от - слабак…»
В тот же воскресный день 20 мая Мэрилин самолетом вернулась в Лос-Анджелес. Служанка Хэйзел в течение всего рейса снова держала «платье для Кеннеди», перекинув его через руку.
Осенью 1999 года платье, в котором Мэрилин пела «Happy Birthday» президенту Кеннеди, будет выставлено на аукционе «Кристи» со стартовой ценой один миллион долларов.
Снова «Что-то приходится отдавать»
21 мая 1962 года, всего через тридцать шесть часов после своего феноменального выступления и блиц-поездки в Нью-Йорк, в 6.05 утра Мэрилин потрясла всех, явившись на работу в съемочный павильон №14. Она уведомила режиссера Кьюкора о своей готовности сниматься в любом из семи запланированных им эпизодов, но предупредила: никаких кадров крупным планом. Все-таки, гала-представление вкупе с любовным свиданием давали о себе знать. Пока курьеры сновали между бунгало звезды и офисом режиссера, произошла вторая сенсация - превозмогая простуду и высокую температуру (37,8), на съемочной площадке появился партнер Мэрилин по фильму Дин Мартин.
Поскольку в рабочем графике съемки были предусмотрены диалоги, Монро вызвала студийного врача Ли Сигела, чтобы тот определил, безопасно ли сегодня работать с Дином Мартином. Она также связалась по телефону с госпиталем «Ливанские кедры», чьи специалисты диагностировали у актрисы синусит. В обоих случаях медицина рекомендовала Мэрилин держаться в этот день подальше от Дина Мартина.
Кьюкор был в ярости, утверждая, что никакой опасности Дин Мартин не представляет: «Он уже не заразный!»
Возникла патовая ситуация: Кьюкор бушевал, а Мэрилин заперлась в артистической уборной. Продюсер Вайнстайн попробовал выступить в роли миротворца. Его миссия быстро подошла к концу, когда Мэрилин твердо заявила, что ноги ее на съемочной площадке не будет, пока там слоняется носитель бацилл и вирусов Дин Мартин.
Пришлось ломать все съемочные планы. Для этой цели режиссер вызвал срочно Сид Шарисс и двух ее юных партнеров. Гигантская съемочная площадка ожила, снова залитая светом с янтарным оттенком. Сознательно или случайно, Кьюкор вел себя как вареный рак. За весь день было отснято всего лишь 26 коротеньких дублей сцены, в которой Монро по-матерински общается с Кристофером Морли в роли ее сына. Просмотр дублей не показал, что они чем-то отличаются один от другого.
22 мая, когда Мартин все еще лежал, больной, у себя дома, Монро продиктовала и направила Кьюкору с Вайнстайном меморандум: «Я не могу работать с мистером Мартином из-за его болезни. Решение принято после моих консультаций с врачами». Поэтому Мэрилин снималась теперь с Сид Шарисс, а после обеда уезжала к себе на Хелена-драйв.
В среду утром Кьюкор приказал: «Все лишние должны покинуть съемочную площадку, необходимую для съемок важной сцены». Когда площадка опустела, к 14 часам появились строительные рабочие и электрики. Были доставлены несколько дополнительных софитов и установлены несколько дополнительных деревянных платформ. В действие приводилась смелая и оригинальная задумка, родившаяся в самых высших эшелонах власти студии «XX век - Фокс». Поскольку с проектом «Клеопатра» все становилось яснее с каждым днем, боссы решили оживить проект «Что-то приходится отдавать». Для этого в сценарий была введена смелая сцена с купанием Мэрилин в плавательном бассейне. Такой беспроигрышный эпизод с обнаженной Мэрилин Монро мигом окупит все расходы и спасет студию от «финансовой Хиросимы». Незадолго до окончания рабочего дня Кьюкор, сменив гордыню, сам пришел в бунгало Монро и между ними состоялся оживленный разговор без свидетелей. Вечером режиссер преподнес второй сюрприз, позвонив Монро на дом - такого не случалось с самого начала съемок. За дело взялась и секретарша Ньюком, позвонившая на дом Лоуренсу Шиллеру, фоторепортеру «Пари-матч» и «Лайфа». Под большим секретом Пэт сообщила фотографу, что «Мэрилин будет сниматься в плавательном бассейне. Зная ее характер, можно предположить, что она сорвет с себя купальный костюм. Прихвати с собой побольше пленки».
Шиллеру не трудно было понять, что впервые в истории Голливуда мега-звезда будет сниматься голой. Поэтому он пригласил своего приятеля и коллегу Уильяма Вудфилда, чтобы вести беспрецедентную съемку с разных точек.
Кьюкор тоже не сидел сложа руки, а распорядился (с аналогичной целью) установить на платформе вторую камеру и вызвать второго кинооператора. Один объектив будет направлен на Мэрилин в упор, а второй оператор станет снимать ее купание сбоку и чуть сверху. При монтаже получится преотличнейший, динамичный кадр. Платформа, сооруженная мастерами-плотниками за ночь, предназначалась для того, чтобы заснять Монро сверху, когда она подплывет к борту бассейна.
Во время своей беседы Кьюкор с Монро решили, что сцену надо снимать без репетиций, полагаясь на импровизацию, хотя весь ход сцены требовал точного расчета передвижений актрисы и даже хореографических элементов. В сценарии появился идеальный повод для этих съемок: Мэрилин купается в полночь в чем мать родила и таким образом выманивает Мартина из постели его жены Сид Шарисс. Однако полная «обнаженка» нигде не обговаривалась: до сексуальной революции еще оставалось около пяти лет. Поэтому модельер Жан Луи изготовил купальный костюм из того же шелка, который использовался для «платья для Кеннеди».
В среду утром Мэрилин посоветовалась с гуру, то бишь, Полой Страсберг: «А что если сняться даже без этой шелковой маскировки, просто голой?» Играющий тренер еще раз изучила соответствующий кусок сценария и пришла к выводу: «Уверена, что в данной ситуации это будет выглядеть очаровательно. Именно так бы и поступила твоя героиня Эллен Арден. В конце концов, оказавшись на необитаемом острове после кораблекрушения, в чем она могла купаться? Только в голом виде!»
Чтобы придать сцене немного реализма, Кьюкор подсказал актрисе, чтобы та вошла в бассейн в бикини: «И не снимай его, пока я не подал сигнал!»
После этого Мэрилин устроила в бассейне сцену из «водной феерии» и, сняв лифчик и трусики, положила костюм на борт бассейна.
Фотографы Шиллер и Вудфилд явились на площадку вовремя и во всеоружии, держа наготове новенькие по тем временам аппараты «Никон», способные делать за одну секунду десятки кадров.
Помощник продюсера Джин Аллен был восхищен этим рекламным трюком: «Для картины лучшей «раскрутки» и желать не требовалось. Народ валом бы валил, узнав, что в фильме есть такая замечательная сцена».
Монро нетерпеливо ждала начала съемок, была настроена игриво и как всегда нервничала. В «Клеопатре» тоже была схожая сцена, но, как с негодованием заметила Мэрилин, на ноге Тейлор в один момент можно четко разглядеть чулок. Кроме того, мясистые руки и полные плечи Тейлор, выступающие из молока, в котором «царица» принимала ванну никак не могли конкурировать с фигурой Мэрилин. «Монро знала, что у нее все еще волшебное тело, - вспоминал Слэтцер, - и таким образом хотела доказать миру, что рано ее еще списывать со счетов».
Во всех уважающих себя бульварных изданиях подробно описывается, как Мэрилин раз за разом прыгала в бассейн (еще и с вышки!) в купальном костюме телесного цвета, а потом, когда из толпы фоторепортеров крикнули «А голой нырять слабо?», актриса, махнув рукой на приличия, начала снова и снова исполнять прыжки в абсолютно голом виде. Поскольку на дворе был все еще 1962 год и Мэрилин снималась не для дешевой «порнухи», а для многострадального, но все же художественного, фильма, достовернее выглядят воспоминания всего лишь дюжины людей, присутствовавших во время этого «полуночного купания». На одной чаше весов лежат откровения «желтой прессы», на другой - свидетельства, может быть, пристрастных, но близко знавших Мэрилин людей и объективно рассуждающих исследователей.
Между бассейном и двумя камерами Мэрилин попросила встать своего гримера и попросила его проследить, чтобы объектив «не захватывал слишком много». По словам Уайти Снайдера, Мэрилин больше всего опасалась, что сцена может выглядеть непристойной. Однако такая опасность ей не угрожала, Это была очень эротическая сцена, но с иллюзией наготы, а не с полной обнаженностью».
Актриса сказала Кьюкору, что в течение получаса хотела бы позировать только для фотографов. Кьюкор деликатно и безропотно покинул площадку, прихватив с собой всех своих помощников и кинооператоров.
В архивных материалах студии «XX век - Фокс» сохранились кадры, на которых Мэрилин как бы поддразнивает зрителей. Она стягивает халатик с плеча и застывает на несколько секунд. Затем, сияя от счастья, она закидывает голову и посылает воздушный поцелуй осветителям, примостившимся под крышей павильона. С загадочной улыбкой она позволяет халату сползти вниз, обнажая грудь и живот. Подхватив халат в последнюю секунду, актриса устраивает эротическую пантомиму перед двумя фотографами.
Шиллер, упав на колени, медленно описывал полукруг вокруг позирующей Мэрилин. Как и многие его коллеги, он был потрясен загадочным сиянием, исходящим от тела звезды. Ее платиновые волосы сияли, отражая мощную волну света, идущую от софитов.
Когда Мэрилин после «разминки» наконец полностью сбросила халат, Шиллер ахнул от восхищения. Кроме деловито-нежного жужжания затворов «Никонов» в павильоне слышались только звуки шагов Кьюкора на осветительной площадке. Режиссер давал лаконичные команды осветителям, подсказывая им, как вызвать дополнительные блики и игру света на лазурной поверхности бассейна.
За стенами павильона №14 новость перелетала из бунгало в бунгало, из кабинета в кабинет: Мэрилин впервые позирует обнаженной после съемок для ставшего историческим календаря. Вайнстайн вспоминает: «Реакция была фантастической. Все рвались на съемочную площадку. Началось стихийное паломничество к павильону». Поскольку охрана надежно перекрыла пять входов в «святая святых», разгоряченное воображение зевак рождало многие сцены, которые затем перекочевали на страницы «желтых» изданий и сенсационных книг. Мэрилин, по ее словам, просто «барахталась в бассейне, как собака, которая старается принести хозяину брошенный в воду мяч». По одним источникам, даже рекламный отдел студии «XX век - Фокс» был захвачен врасплох, опутанный атмосферой секретности вокруг сцены «ночного купания». Кьюкор, будто бы, отослал всех репортеров к секретарю актрисы Патриции Ньюком. Между тем, есть данные, что сцены «неслыханной эротической смелости» были задуманы боссами, чтобы спасти два гибнущих на глазах суперпроекта и превратить поражение в победу. Публикации «о смелом эпизоде в бассейне» тотчас появились в «Нью-Йорк трибюн», «Лос-Анджелес геральд икзэминер», журналах «Тайм» и «Лайф», став частью хорошо спланированной глобальной рекламной кампании.
Вернувшись после съемок в гримерную, Мэрилин спокойным, почти ироническим тоном поинтересовалась у своей парикмахерши Агнес Фланагэн: «Скажи, ведь это - полная безвкусица?» Стилистка принялась уверять ее, что все прошло чудесно. Мэрилин, конечно же, немного кокетничала, но ее вопрос говорит о том, что она в эту минуту сохраняла контроль над ситуацией, проявляла редкое для нее самообладание и трезво оценивала ситуацию. Если бы еще она сама и съемочная команда задумались в тот момент о последствиях для здоровья актрисы этого долгого съемочного дня, за который она участвовала в двадцати репетициях, двадцати дублях и двадцати мини-сеансов позирования для фотографов. Всего она провела в подкрашенной воде бассейна около четырех часов, барахтаясь и совершая заплывы. Напичканная лекарствами актриса более пятидесяти раз спускалась в бассейн и выходила из воды. Тело ее обдувалось мощными потоками охлажденного воздуха, необходимого, чтобы снизить жар, исходящий от осветительной аппаратуры. Тело актрисы было покрыто слоем специального густого крема, изобретенного кудесниками от «Макс Фактор» специально для съемок сцен в воде. Стоячая хлорированная вода в бассейне имела температуру около 35 градусов, а температура воздуха в павильоне не превышала 23. Особого состава спрей предохранял прическу актрисы, но делал волосы жесткими и ломкими.
Почти эйфорическое состояние актрисы передавалось в этот день окружающим и продюсер Вайнстайн размышлял, глядя на Мэрилин: «Чем черт не шутит, может быть, мы доведем этот проект до конца? Мэрилин источала чувство абсолютной уверенности в себе. Это был, наверное, самый счастливый день за все время съемок. Она знала, что произвела сенсацию. Она обладала какой-то сказочной способностью инстинктивного предчувствия, гораздо более сильного, чем у любого работника студии».
С любимой студией «XX век» у Мэрилин была договоренность: она отдает все права на всемирную рекламу и выручку от реализации рекламных материалов фильма, а студия отказывается от всех прав на кадры, снятые в бассейне. Мэрилин не хотела поделиться частью своей славы с киностудией в случае, если бы кадры с ее обнаженной фигурой имели штамп «XX век - Фокс». А со своей собственностью актриса поступила, мягко говоря, великодушно. Уединившись в бунгало, Мэрилин взяла фотографа Шиллера за руку: «Ларри, я хочу, чтобы в ту неделю, когда будут обнародованы эти снимки, ни на одной обложке ни одного журнала в мире не было портретов Элизабет Тейлор».
Шиллер пришел к выводу: война между двумя мега-звездами перешла в решающую стадию. Мэрилин мечтает на международном уровне доказать, что ее статус выше славы Лиз Тейлор.
Через два дня, встретившись в модном голливудском баре «Швабадеро», Монро и Шиллер принялись делить полученное фотографическое сокровище. Мэрилин попивала «Дом Периньон» урожая 1953 года и кромсала ножницами негативы, которые ей не нравились. Шиллер, повинуясь вкусу и выбору актрисы, уничтожил под ее руководством сотни кадров, чтобы полностью завоевать доверие.
Уникальные кадры в конце концов украсили обложки 72 журналов в 32 странах - в том числе за казавшимся в ту пору вечным и незыблемым «железным занавесом». В результате фотографы Шиллер и Вудфилд заработали на пару 200 тысяч долларов, а издатели журналов в несколько раз больше. Возможно, Мэрилин и не искала коммерческой выгоды, а просто хотела еще раз доказать боссам «XX века» свою непреходящую ценность.
В обеих штаб-квартирах «XX века» руководство внимательно изучило кадры «полночного купания» и пришла к выводу: эти кадры по своей ценности не уступают сцене с развевающейся юбкой в фильме «Зуд после семи лет семейно жизни» и арии «Бриллианты - лучшие друзья девушки» из картины «Джентльмены предпочитают блондинок». Тот факт, что Мэрилин провела на съемочной площадке целую неделю без перерывов, также внушал боссам осторожный оптимизм. Мэрилин подняла сенсационный шум после гала-представления? Чудесно. Ее купание в обнаженном виде привлекло всеобщее внимание? Отлично. Теперь дело за Кьюкором - пусть в темпе «слепит» эту треклятую картину, а уж подать ее зрителям рекламщики смогут как лакомое кушанье.
Однако Кьюкор тоже не был всесилен. Дин Мартин продолжал болеть, а Мэрилин не желала «получить дополнительную инфекцию». Кьюкор, смирив гордыню, просил Мэрилин о съемках с Мартином как о личном одолжении и, столкнувшись с ее глухой обороной, наконец пришел к выводу: Монро все еще не отошла после своего знаменитого турне в Нью-Йорк, она просто боится, что съемки крупным планом (а без них никак не обойдешься) покажут, насколько измождена на самом деле актриса, которая всем представляется в своей лучшей, почти цветущей , форме.
Наконец, ветры, дующие из пустыни, отогнали окончательно все туманы от Калифорнии. Установилась сухая солнечная погода, а студийный врач Ли Сигел наконец заявил, что Дин Мартин здоров, стерилен и готов к работе с Монро. Однако Мэрилин выторговала себе еще несколько дней отсрочки, обсуждая с Кьюкором кандидатуру актера на роль торговца обувного магазина, старомодного зануду, который после кораблекрушения провел с Мэрилин семь лет на необитаемом острове. Кьюкор настаивал на замене Уолли Кокса новым исполнителем. Мэрилин, апеллируя через голову режиссера к Филу Фелдмэну, настояла на том, чтобы оставить комичного Кокса.
Бернстайн написал новый диалог и с курьером отправил в Бел-Эйр, в гостевой домик виллы Марлона Брандо, у которого Кокс остановился на время съемок. Брандо, старый приятель и Монро, и Кокса, познакомил партнеров друг с другом в начале 1961 года.
Новая съемочная неделя началась в понедельник с восьмиминутного эпизода с участием Монро, Мартина, Сид Шарисс, Трайона, Кокса и Фила Силверса (последний играл роль агента страховой компании).
Кьюкор решил облегчить подключение Мэрилин к этому эпизоду. В первый съемочный день актриса должна была произвести единственную и очень короткую фразу. Режиссер все никак не мог понять, в каком состоянии находится Мэрилин, и никак не отреагировал на то, что актриса при выходе на площадку спотыкнулась и едва не упала.
Встревоженный Трайон прошептал, обращаясь к Кьюкору: «Что это с Мэрилин?»
Режиссер наконец пристально пригляделся к актрисе и присвистнул: «Я никогда ее не видал в таком состоянии. У нее такая походка, словно она сейчас развалится на куски».
Мэрилин двигалась, как в гипнотическом трансе, по площадке. Несмотря на густые слои грима, лицо ее было неестественно-бледным.
Начался «эпизод с мечтаниями», во время которого Трайон переносился на островок где-то в Южном море. По сценарию, Мэрилин в своих грезах внезапно натыкалась на Трайона в набедренной повязке, сидевшего на суку тропического дерева. «Она была похожа на кусок кристалла, готового разбиться при первом же ударе, - вспоминает Трайон. - Она передвигалась медленно и неуверенно».
По сценарию, Монро должна была спуститься по лестнице, прошептать несколько слов Дину Мартину, находившемуся за кадром, и содрогнуться, увидев на дереве почти голого и волосатого Трайона. В этом эпизоде актриса должна была нежно произнести всего лишь два слова - «Ник… Дорогой…»
Было сделано четыре дубля. Оаз за разом Мэрилин, пошатываясь, выходила под объектив камеры и произносила «Дорогой Ник!»
Кьюкор поспешил актрисе на помощь: «Мэрилин, все чрезвычайно просто. Ты должна сказать «Ник… Дорогой…» После чего улыбнешься, и все дела.
Монро, изумленно раскрыв глаза, запротестовала: «Джордж, я в точности так и говорю».
«Нет, Мэрилин! - рявкнул режиссер. - Ты говоришь все наоборот».
У актрисы был такой вид, что она сейчас вот-вот лишится чувств. У присутствующих возникло чувство неловкости: Мэрилин была явно не в форме, а режиссеру ничего не стоило вставить два злосчастных слова в правильной последовательности при окончательном монтаже. Но Кьюкор закусил удила.
Съемки шли псу под хвост, все старались не смотреть на Мэрилин, с которой произошло раньше и происходило сейчас нечто странное, необъяснимое. Лишь позднее всезнающие голливудские слухмейкеры распространили новость о том, что Мэрилин весь день пыталась дозвониться до Фрэнка Синатры. После безуспешных попыток найти приятеля, она послала ему телеграмму прямо в Австралию, где певец давал концерты в рамках мирового турне. Синатра смог связаться с Мэрилин только через неделю, когда находился уже в Монако…
Тем временем после десятого мучительного и безрезультатного дубля Мэрилин, развернувшись, покинула съемочную площадку и влетела в свое бунгало, едва не сбив с ног служанку, которой Мэрилин тотчас сообщила: «Кьюкор катит на меня бочку».
Упав в кресло, Мэрилин схватила тюбик с пастой и нервным почерком написала на зеркале: «Фрэнк, помоги мне!» Подумав, она вновь написала на зеркале свою мольбу, добавив на этот раз «Прошу тебя».
Появившийся через десять минут Дин Мартин чуть не пинками выгнал всех присутствующих и почти тридцать минут беседовал с актрисой. Когда они вместе вышли из комнаты, на губах Мэрилин играла невеселая улыбка, но в целом она выглядела бодрой и собранной. Однако на съемочной площадку от ее внешней уверенности вскоре не осталось и следа. «Она тряслась всем телом, - свидетельствует Трайон. - С ней стряслось что-то ужасное». Биографы Питер Браун и Пэтт Барэм сравнивают атмосферу, царившую в этот момент в павильоне №14, со сценой в каком-нибудь голливудском «ужастике»: актриса, пережившая нервное потрясение, пытается и не может играть свою роль, режиссер может, но даже не пытается прийти ей на помощь; все съемки дорогостоящего фильма находятся под угрозой срыва; за кулисами этих событий боссы киностудии вынашивают планы, как быстрее и безболезнее для себя избавиться от ставшей не нужной кинозвезды…
В предыдущую пятницу все шло прекрасно, Мэрилин находилась в отличном настроении и по окончании съемочной недели выпила в компании дизайнера Уильяма Травиллы в своем бунгало четыре бокала любимого шампанского, похвасталась газетными вырезками, в которых до небес восхвалялось ее участие в гала-представлении. Через час она деловито сортировала с фотографом Шиллером кадры «полночного купания», причем Шиллер на вопрос актрисы, правильно ли онги поступают, уничтожая некоторые смелые негативы, заверил Мэрилин: «Это всего лишь средство самозащиты».
Веселая, бодрая, энергичная Мэрилин попрощалась с Шиллером, чтобы в понедельник явиться в студию совершенно разбитой и несчастной. В течение всего уик-энда ее телефон в доме на Хелена-драйв не отвечал. На деловые и дружеские обеды ни в субботу, ни в воскресенье она не явилась. Для продюсера Вайнстайна ее исчезновение на семьдесят два часа было «еще более загадочным, чем обстоятельства ее смерти… Я видел, что что-то стряслось и проклинал себя, что сразу не связался с доктором Гринсоном, который в этот момент сопровождал жену, находившуюся на лечении в Швейцарии».
Предполагается, что какое-то отношение к этой загадочной и глубоко личной катастрофе актрисы имеют отношение состоявшиеся в субботу и воскресенье продолжительные телефонные переговоры Мэрилин с Синатрой. Сплетни о наркотическом загуле или очередном подпольном аборте не получили подтверждения, а друг актрисы Роберт Слэтцер в книге «Странная жизнь и необычная смерть Мэрилин Монро», а также в своем интервью поведал о том, что рассказала ему Мэрилин: «Синатра сам позвонил ей и настоятельно посоветовал порвать все интимные связи с братьями Кеннеди. Он, в частности, предупредил, что Мэрилин должна держаться подальше от Джека Кеннеди». Синатру все больше волновала и тревожила амурная связь актрисы с президентом страны. «Фрэнк прямо сказал Мэрилин, что Кеннеди ее бросит. Учитывая президентские выборы в следующем году, разве у Кеннеди был иной выход из положения? Гала-представление, говорил Синатра, было для Мэрилин «лебединой песней». Теперь братья Кеннеди представляют для Мэрилин смертельную опасность. Они растопчут Мэрилин, как уже растоптали самого Синатру».
Мэрилин не знала, что и делать, а певец-мультимиллионер продолжал открывать ей, наивной, глаза на жизнь: «Тебя кинули, понимаешь? Что тебе говорил Питер Лоуфорд насчет поездки в Нью-Йорк? Что он все уладил, правда? Черта лысого он уладил. Он пальцем о палец не ударил, чтобы помочь тебе. Ты вот стараешься, прыгаешь голая в бассейн, чтобы сделать из фильма конфетку, а боссы «XX века» уже подготовили постановление о твоем увольнении! Вот тебе и весь гонорар за подарочек президенту. Плохо ты этих ирландцев знаешь…»
Мэрилин вспомнила, что и ее психиатр Гринсон перед отъездом в Швейцарию и еще раньше на сеансах терапии объяснял ей, что Кеннеди ничуть не лучше тех сексплуататоров, которые пользовались телом беспомощной старлетки, чтобы затем пинком отбросить ее от себя.
Монро, наглотавшись седативов, попробовала позвонить в Овальный зал, как делала это всегда запросто и без хлопот. Дежурная телефонистка Белого дома ответила Мэрилин, что названный ею номер больше не существует. Актриса, запершись в своей спальне, снова звонила Синатре, пила шампанское, глотала барбитураты и слезы горечи, а в понедельник утром скрепя сердце отправилась на работу.
Однако чуда не произошло. На съемочной площадке она чувствовала себя все хуже.
«Не хватало еще, чтобы она умерла здесь, на площадке, - прошептал Кьюкор, разглядывая лицо Мэрилин. Оторвавшись от окуляра камеры, режиссер деловито поинтересовался у оператора Билли Дэниэлса: - Сколько дублей ее выхода мы сняли? Десять? Прекрасно. Смотаешь пленку и отдашь мне обе отснятых бобины. Можешь считать, что этих материалов нет и никогда не было в природе. Ты меня понял?»
Криминальный дивертисмент
«Голливуд, как я убедился, да еще столичный Вашингтон - два единственных места в стране, где все мужчины и женщины только и ждут момента, чтобы их использовали». Сэм Джанкана.
«Может быть, я и пьяная потаскушка, но по крайней мере я не ложусь в постель с теми, кто убивает людей и ворует, чтобы заработать на жизнь!» - в сердцах воскликнула кинозвезда Эйва Гарднер, когда Фрэнк Синатра, покинув подругу в самый разгар любовной сцены, бросился отвечать на ночной звонок одного из своих криминальных боссов. Акт взаимной любви или переговоры с мафиози - для певца и мультимиллионера вопрос так никогда не стоял. Звезда шоу-бизнеса, кумир миллионов, великолепный артист, предприимчивый делец и глава собственного голливудского клана, получившего название «Крысиная команда», никогда не путал секс с возможностью заколоть мегабаксы, даже если при этом приходилось играть роль обычной «шестерки».
Блистательный, сказочный Голливуд, знаменитая всему миру «фабрика грез» за своим фасадом всегда скрывала раковую опухоль своей зависимости от рядовых и выдающихся уголовников. В отдельные периоды мафия либо влияла на деятельность даже таких гигантов, как принадлежавшая эксцентричному магнату Хьюзу студия «Ар-си-оу», либо владела целыми кинокомпаниями. Доллары, вырученные от игорного бизнеса, ограблений, проституции и наркотиков, нуждались в реинвестиции или, как принято говорить, «отмывании» или «стирке». Ни для кого не секрет, что криминализации не избежали в свое время ни «Уорнер бразерз», ни «Коламбия пикчерз», ни «Эм-джи-эм», ни «XX век - Фокс».
При этом использовались старые как мир приемы угроз, убийств, увещеваний и «предложений, от которых нельзя отказаться». Крестные отцы» методично и с успехом сводили перепуганных киномагнатов с крутыми подонками, а увертливых и бесчестных адвокатов - с благодушными законодателями и прагматичными политиками. Босс чикагской мафии Сэм Джанкана по прозвищу «Муни» (псих, шизик) в минуту откровения изрекал: «В Голливуде все просто умоляют, чтобы их использовали. Там же все мечтают только об одном - выбиться наверх и стать долбанной звездой. Мы им помогаем и потом используем как свою собственность. Вот и все дела. А какие там шлюхи - прекрасные и тупые! Идиоты верят, что существует какая-то там аура искусства. Чупухня… В Голливуде все либо засранцы, либо ****и…»
Роман Голливуда с мафией начинался в прекрасные времена «сухого закона», когда крикливые, зачастую честные, но абсолютно наивные борцы с «зеленым змием» провозгласили США Первой трезвой страной мира и… сказочно обогатили многонациональный американский криминалитет. Для первоначального накопления капитала и утоления «духовной жажды» своих сограждан многие мелкие бизнесмены тотчас занялись бутлеггерством. Основатель клана Кеннеди под «покровительством» нью-йоркского гангстера Фрэнка Костелло доставлял контрабандой из Канады в Бостон, а потом до самого Западного побережья сахар, ром и виски. Позднее, объединив свои грязные капиталы Джозеф Кеннеди и босс чикагских гангстеров Фрэнк Нитти по кличке «Вымогатель» купили себе в 1928 году киностудию Эф-би-оу.
Тесные связи Джо Кеннеди со многими главарями уголовного мира со временем превратились в настоящий союз. Соперничество между гангстерами Чикаго и Нью-Йорка, а не влияние «всесильного» ФБР определяло, кто станет истинным хозяином Голливуда. Кеннеди-старший умело играл на противоречиях между соперничающими преступными группировками, а порой разыгрывал с ними любопытные закулисные «партии». Именно чикагская мафия через купленные ею издания и при поддержке Джозефа Кеннеди развернула шумную газетную кампанию против… проникновения организованной преступности в Голливуд. За кулисами этой компании остались бывший бутлеггер Кеннеди, чикагский авторитет Нитти и стоявший за спиной последнего Сэм Джанкана, пытавшийся перехватить контроль над «фабрикой грез» у могущественных нью-йоркских группировок.
Чикагские гангстеры чаще всего подминали под себя профсоюзы, а затем уже брались за предпринимателей. В 1942 году присланный из Чикаго бывший уличный сутенер, ставший профсоюзным руководителем, Ник Биофф рычал в кабинете президента компании Эм-джи-эм Ника Шенка: «Я хочу получать от кино ежегодную прибыль два миллиона долларов!» Взамен гангстер обещал, что профсоюз работников кино будет вести себя смирно. Сделка была заключена к взаимному удовольствию. Более того, «охранники» бейсбольными битами и револьверами 32-го калибра позднее помогли «защитнику работников кинопроката» содрать с родного профсоюза полтора миллиона «баксов» на создание «фонда борьбы с работодателями» (две трети этого куша получил «крестный отец» Нитти, а остаток Биофф положил в свой карман. Легендарный голливудский деятель Джо Шенк (ставший позднее «бескорыстным покровителем» юной Мэрилин Монро) тоже не остался в накладе. Основатель студии «XX век - Фокс» был «человеком Джанканы», через которого крутились или передавались политическим партиям крупные и «взявшиеся как бы ниоткуда» деньги. Правда, потом налоговая служба и ФБР загнали Джо Шенка и поскольку он не уплатил налоги с 400 тысяч долларов, полученных от чикагских гангстеров, ему пришлось на время даже отправиться за решетку.
В 1992 году в знак запоздалого покаяния Голливуд выпустил ленту с Уорреном Битти в главной роли о похождениях самого известного в истории киногангстера Бенджамина Сигела по кличке «Жучок». Однако в это киноленте многое оставалось за кадром. Начинавший, как и многие мафиозные знаменитости, с контрабанды спиртного в годы американской борьбы за трезвый образ жизни, «Багси» Сигел быстро выдвинулся в «годы высокой смертности от большой концентрации свинца в атмосфере». Выполняя поручения своего босса Меира Лански, Сигел в 1936 году моментально взял под контроль азартные игры, проституцию, наркотики и ростовщичество на всем Западном побережье страны и добился особых успехов в районе Лос-Анджелеса. Будучи поклонником искусств и страстным коллекционером старинных кинокамер, «Жучок» набросился на Голливуд, причем проявил недюжинный талант вымогателя, работающего и на самых верхних, и на самых нижних ступеньках иерархической лестницы. Используя «коктейль» из угроз, нескольких физических расправ и щедрых обещаний, Сигел в конце концов поставил армию голливудских статистов перед чудесным выбором - платить отступные гангстерам («Делиться надо!») либо стать инвалидом с переломанными конечностями и потерять работу. Тактика обработки кинопродюсеров тоже была предельно проста, когда 500 статистов куда-то «испарились» именно в день съемок важных массовых сцен. Сам яркий делегат мафии в голливудской богеме просто обязан был стать другом и собутыльником Фрэнка Синатры. Приятели вместе проводили досуг и на Рождество обязательно дарили взаимно шикарные галстуки. Синатра, уже создавший к тому времени свою «Крысиную команду», помог Сигелу в конце второй мировой войны вступить в элитарный голливудский клуб «Браун дерби». Именно в этом клубе «Жучок» научил своего друга детства актера Джорджа Рафта, исполнявшего в кинофильмах гангстерские роли, правильно подбрасывать монету (этот нехитрый трюк создал Рафту славу знатока настоящих гангстерских манер и приемов). Замечательная карьера Сигела трагически оборвалась, когда он, по выражению Сэма Джанканы «скурвился» при создании контролируемых мафией клубов в Лас-Вегасе. «Багси» прикарманил при этом не какие-то там центы, а миллионы баксов, - рассказывал Джанкана. - Когда он отказался поделиться с боссами, имел наглость отказать самому Лански (и даже, мать его так, нашей общенациональной Комиссии), мы по дороге в Гавану решили, что этот долбанный ковбой слишком много хапнул». Сигел убедил киномагнатов вложить деньги в казино «Фламинго» на окраине задрипанного и затерявшегося в пустыне городка Лас-Вегас. Когда финансисты мафии подсчитали недостачу 5 миллионов долларов, в Лос-Анджелес вылетела бригада специалистов. Утром 21 июня 1947 года радиорепортер Эн-би-си Флорабел Мьюир оповестила голливудскую общественность: «Вчера ночью Бенджамин «Багси» Сигел получил девять пуль, выпущенных из винчестера «30-30». Остатки симпатичной, почти младенческой, физиономии голубоглазого гангстера разлетелись по всей комнате, которую он снимал на Беверли-хиллз».
Голливудский тиран Гарри Кон (тот самый, что безуспешно пытался убедить юную Мэрилин провести с ним ночь на яхте в обмен на получение эпизодической роли в новом фильме) был настолько ненавидим работниками кино, что на его похоронах собралась огромная толпа - с единственной целью, чтобы убедиться, что он действительно умер. А для мафиозных авторитетов всемогущий Кон был пай-мальчиком, считавшим за честь носить на руке «перстень дружбы», полученный от какого-нибудь выдающегося чикагского или нью-йоркского головореза. Джек Уорнер, респектабельный и могущественный голливудский олигарх тоже контролировался своими мафиозными «друзьями». На шантаж гангстеров не поддавалась, кажется, только одна студия «Юнайтед артистс», за что и страдала регулярно от грязных проделок мафии.
Все криминальные «семейства» США эксплуатировали Голливуд когда, как и сколько хотели. В раздевалке элитарного голливудского клуба «Фрайарз» в непринужденной обстановке «лейтенант» Сэма Джанканы Джонни Роселли регулярно играл в карты с Сэмом Голдуином и упоминавшимся уже Гарри Коном и, странное дело, всегда выигрывал у них огромные суммы. Джонни Роселли (он же «Дон Джованни») вообще оставил яркий след не только в анналах уголовщины, но и в истории Голливуда. В молодые годы обаятельный Джонни, как и Биофф, успешно обламывал рога строптивым профсоюзам (сначала по просьбе предпринимателей, а затем по собственной инициативе или по приказу мафиозных боссов). Владея даром убеждения, Роселли стриг с самых крупных студий Голливуда миллионы и, в отличие от «Жучка» Сигела не зарывался, а разрабатывал все новые способы эксплуатации «голливудского месторождения золота». Именно при участии Роселли под гангстерское «покровительство» попали такие звезды Голливуда, как братья Маркс, Джордж Рафт, Джимми Дьюранте, Мэри Макдональд, Кларк Гейбл, Гари Купер, Джин Харлоу, Кэри Грант, Венди Барри. Голливудские красавицы и красавцы получали при помощи мафии жизненно-важные контракты, «отстегивая» потом друзьям «процент благодарности» или отрабатывая долг иными способами. После того, как Биофф угодил за решетку, Роселли взял бразды правления в свои руки. Сэм Джанкана очень положительно отзывался об организационных, творческих и чисто человеческих талантах своего верного «лейтенанта». «Голливуд нельзя бросать, потому что это не просто куча денег и большая власть, - растолковывал сподвижникам босс Джанкана. - Такие люди, как Гарри Кон, Гарри Уорнер и Луи Мейер слишком важны для будущего нашего чикагского «семейства». Кроме того, эти ребята теперь не только наши деловые партнеры. Они стали нашими друзьями. А кроме того они все в кармане у Роселли».
Даже побывав за тюремной решеткой, Роселли не оставил Голливуд, свою, по его выражению, «первую любовь». Он стал (на деньги мафии, разумеется) ставить собственные кинокартины, вступил в клуб «Фрайарз» и коротко сошелся со всеми наиболее важными кинозвездами. Сэм Джанкана говаривал: «Джонни - идеальная фигура для Голливуда. Гильдия киноактеров - это вам не какой-нибудь занюханный профсоюз. В профсоюзе состоят звери, а в Голливуде надо показывать высший класс. А Роселли, как долбанный нож в масло, может войти в любую светскую компанию».
Роселли, как всякий дальновидный руководитель, присматривался, «на всякий случай», к перспективным артистам, которые «при случае могут пригодиться». Джанкана считал, что кинозвезды очень ценны для сбора всяческих фондов. Знаменитый артист ослепляет человека, он думает уже только об автографе, а не о своем кошельке. Роселли подбрасывал перспективной звезде контракт на выступление в Лас-Вегасе, потом хорошую роль в кино или контракт со студией грамзаписи. Для талантливого человека порой требовался только начальный толчок, стартовая поддержка, а дальше он или она уверенно шли к новым успехам, не забывая о своих благодетелях из мафиозных кругов. Чем ярче разгоралась кинозвезда, тем больше она была должна чикагским уголовным «меценатам».
Если Джанкана не хвастался впустую (а в кругу своих его всегда могли проверить), чикагская мафия (или «аутфит», как они сами называли свою организацию) помогала всем подряд - от Рональда Рейгана до Эда Салливана. Как водится в блатных компаниях, подопечные «аутфита» получали из уст босса своеобразные клички: «Сэмми Дэвис - «нигер с повадками ласки»; Дин Мартин и Джерри Льюис - «гребанные примадонны»; Фрэнк Синатра - «правильный парень. Он так выделяется своими качествами среди прочих голливудских засранцев».
Не только чикагцы успешно осваивали Голливуд, но «аутфит» из поколения в поколение передавал прирученных киномагнатов и киноартистов из рук в руки, получая в замен возможность проникать в мир властей предержащих и просто в добропорядочные компании, над чьей наивностью можно от души посмеяться, рассказывая дома о поездке в Голливуд и встречах с «самыми-самыми-самыми». Легендарный Аль Капоне (еще до своей «посадки» за неуплату каких-то мизерных налогов) порой выступал в Голливуде как консультант и учил, например, режиссера Говарда Хьюза, как надо правильно стрелять из автомата. Когда Аль Капоне скончался в 1947 году и на его могиле был сооружен впечатлительный мраморный монумент, на одном из первых венков, легших к его подножию, красовалась лента с надписью «От оплакивающих тебе голливудских друзей». Сомнительно, чтобы Сэм Джанкана согласился стать консультантом Билла Уайлдера на съемках фильма «В джазе только девушки», но сцена в гараже несомненно доставила мафиозо не только эстетическое, но и ностальгическое наслаждение - во время Резни в День Святого Валентина 14 февраля 1929 года молодой гангстер Джанкана не только сидел за рулем машины, привезшей киллеров, но и сам принял участие «в самой кровавой гангстерской разборке за всю историю».
О том, что вслед за криминальными авторитетами больших городов, к вящей славе Голливуда спешили приобщиться и уголовники рангом поменьше, свидетельствует яркий пример, описанный недавно журналом «Ньюсуик». Еженедельник поведал о неком Лонги Зуиллмэне, который, отмотав очередной срок в Ньюаркской тюрьме, отпраздновал освобождение поездкой в Голливуд, откуда вернулся в родной Нью-Джерси и подарил вновь вступившим в синдикат молодым «солдатам» ценные подарки - золотые браслеты с секретом. Секрет заключался в том, что в каждом браслете были аккуратно запаяны волоски, сбритые с лобка Джин Харлоу.
В 1946 году под Рождество освобожденный досрочно из тюрьмы «за заслуги перед Соединенными Штатами» и высланный в родную Италию «босс боссов» Чарльз Лучиано по кличке «Счастливчик» собрал в кубинской столице 36 самых важных криминальных авторитетов США для обсуждения планов дальнейшей совместной «работы». В принадлежащем мафии гаванском отеле «Насиональ» слух выдающихся уголовников ублажал своим пением никто иной, как голливудский певец и большой друг всех «семейств» Америки Фрэнк Синатра. Сделав головокружительную карьеру и став мультимиллионером, замечательный певец так и остался мафиозной «шестеркой», обслуживающей своих чикагских и нью-йоркских хозяев. Чтобы показать пример другим потенциальным инвесторам Синатра купил акций нового казино, открытого в Лас-Вегасе гангстерами, на 3,5 миллионов долларов. Обеспечив себя и свою семью, певец нес свои мафиозные связи на политический Олимп, но при этом всегда помнил, что его жизнь и ломаного цента не стоит, если он чем-то прогневает боссов организованной преступности. Поскольку мафиозные кланы постоянно враждовали друг с другом, Синатра постоянно находился в «зоне обстрела» то с одной, то с другой стороны, считавшей певца перебежчиком в то время, когда он пытался угодить всем. Подобно дамоклову мечу над ним всегда висело воспоминание о судьбе самого близкого к певцу «крестного отца» нью-джерсийского босса Уилли Моретти. В мафиозных кругах часто рассказывали, что Моретти помог Синатре в 1939 году разорвать кабальных договор с оркестром Томми Дарси. Позднее из-за прогрессирующего сифилиса «дон Моретти» стал слишком разговорчив и «босс боссов» Дженовезе приказал Фрэнку Костелло лично позаботиться о том, чтобы Моретти замолчал навсегда. Костелло было тяжело выполнить «заказ», поскольку он был другом Моретти, шафером на его свадьбе и партнером по многим криминальным делам. К тому же, Костелло казалось, что Дженовезе не просто страхуется от «болтливого Моретти», а мечтает прибрать к рукам его бизнес в Нью-Джерси. Костелло помог приятелю скрыться на время в Калифорнии, но в октябре 1951 года, когда Моретти вернулся в родной штат и обедал в ресторане, его сразил выстрел, сделанный киллером Винсом Анастазией (Анастазия прославился своим афоризмом, который он возмущенно выкрикнул перед телекамерами при очередном аресте: «Ведь я антикоммунист. Какого же черта полиции нужно от меня?»).
Синатра, «человек, без которого Голливуд не был бы Голливудом», жил в постоянном страхе навлечь на себя гнев негласных хозяев, а с другой стороны и в среде мафии время от времени находились негодяи, которые «сдавали» своих бывших паханов и братанов властям. Ему постоянно приходилось следить за своим артистическим реноме и хранить в тайне связи с уголовным миром. Одной из блестящих своих операций певец считал «сдачу» Мэрилин Монро одновременно чикагскому мафиозо №1 Сэму Джанкане и президенту страны. При этом, блестяще выполнив роль сутенера, Синатра сумел убедить актрису, что остается ее единственным и по-настоящему верным другом.
Однако, когда Роберт Кеннеди, став министром юстиции, атаковал мафию (и это после того, как деньги и влияние чикагских криминалов по сути дела обеспечили его брату Джону не только победу в Иллинойсе, но и кресло в Белом доме). Джанкана возмутился, полагая, что имеет право на «режим наибольшего благоприятствования». Убедившись, что его «кинули», мафиозо обрушил свой гнев на «стрелочника» Синатру. Над Синатрой нависла вполне реальная угроза разделить участь его «крестного отца» Моретти. В отчаянии Синатра отправился даже к патриарху клана Кеннеди Джозефу и то ли умолял, то ли шантажировал старика: «Сэм Джанкана - мой друг. Я не могу предавать его». Однако Бобби Кеннеди не отступал от взятого им курса.
28 февраля 1962 года за несколько недель до своего эффектного визита в Калифорнию (с запланированным посещением особняка Синатры в Палм-Спрингс) певец был занесен в список лиц, «с которыми нежелательны любые контакты». Предыстория этого заявления такова.
На одном официальном ужине, проходившем в начале года, Роберт Кеннеди, неожиданно выпалил, обращаясь к брату: «Синатра якшается с уголовными элементами. Ты не можешь позволить себе такую роскошь, как посещение его виллы».
Президент, покраснев, перевел разговор на иную тему.
К этому времени директор ФБР Гувер уже предоставил хозяину Белого дома три доклада, посвященных популярному певцу, в котором Синатра обвинялся в «личных связях с десятью ведущими фигурами организованной преступности».
Президент, не питавший к Гуверу никаких симпатий, прочел эти доклады, но, якобы, отказался прервать дружеские отношения с Синатрой. Во-первых, Синатра прекрасно провел агитационную кампанию в предвыборный период, во-вторых, он знал Мэрилин чуть не с 1947 года, а «друг моей подруги - мой друг».
Утром 27 февраля 1962 года Роберт Кеннеди ворвался в Овальный зал, держа в руке совсем уже взрывоопасный меморандум Гувера. Во время расследования деятельности мафии в Лас-Вегасе, агентами ФБР удалось установить, что светская красавица Джудит Кэмпбелл (бывшая любовница Сэма Джанканы) «спит с президентом Соединенных Штатов». Директор ФБР сделал вывод о том, что Синатра специально «подставил» Джона Кеннеди с помощью Кэмпбелл.
Но Джей-Эф-Кей все еще колебался.
Тем временем Роберт Кеннеди взялся за дело. В первую очередь он вызвал Питера Лоуфорда со съемок очередного телесериала и сказал ему: «Передай Синатре, что президент не может остановиться на его вилле во время мартовской поездки в Калифорнию. Подыщи другой дом для визита президента в Палм-Спрингсе».
Лоуфорд был в трансе. Он сам включил Синатру в число главных организаторов предвыборной кампании, он понимал, насколько важен для Синатры этот визит, и потому… отказался от столь неприятной миссии.
Бобби нетерпеливо пояснил, что такой визит «слишком опасен».
Лоуфорд бросился к президенту: «Я прошу не делать этого! Господин президент, вы слишком многим обязаны Синатре».
«И не только ему, - сказал на это Джей-Эф-Кей. - Я не могу гостить у Синатры, пока Роберт ведет расследование делишек Джанканы. Неужели не ясно?»
Теперь настал черед перепугаться Лоуфорду. Как можно было сообщить такое известие своему закадычному другу, если Синатра угрохал 1,2 миллиона долларов, выстроив в своем поместье специальные коттеджи для президента и агентов секретной службы. Лоуфорд как мог оттягивал момент объяснения, полагая, что Кеннеди еще может передумать. Однако Кеннеди во время этой поездки почтил своим присутствием не Синатру, а его смертного врага певца Бинга Кросби.
Кумир миллионов после публичного унижения от президента должен был выдержать разнос от хозяина чикагского «аутфита». Однако вместо головомойки Джанкана передал через своего человека, что «Синатре теперь конец».
«В каком смысле?» - пролепетал певец.
Вестник пожал плечами: «По-моему, конец он и есть конец. Джанкана ясно сказал».
Синатра бросился со всех ног в Чикаго. Босс боссов заставил ждать себя битый час, во время которого Синатра ждал, что в любой момент услышит то, что услышал в последний момент его «крестный отец» Моретти. Джанкана был чернее тучи, несколько раз выматерился, пока Синатра объяснял, что «ни в чем, ну совсем ни в чем не виновен», а потом, подумав, поинтересовался: «Ну ты, долбанная персона нон-грата, на день рождения вонючего ирландца тебя тоже не пригласили?»
«На гала-представление? Нет. Я не знаю».
«Зато там будет мисс Монро. Ты ведь дружишь с этой проституткой?»
«Я… Да… Что я должен сделать? Отговорить ее?»
«И сделать девочку несчастной до конца дней? Зачем же разбивать ей сердце раньше времени. Подожди. Не дергайся. У меня тоже есть еще средства исправить ситуацию, а ты… Дай секс-бомбе с недельку отдохнуть после ее предстоящего триумфа… Говорят она в Мэдисон-сквер-гарден будет петь совсем голая?»
«Ну, не совсем… Жан Луи ей шьет праздничное платье».
«Неважно. Свяжешься с ней после дня рождения этого подонка и скажешь, что он ее кинул. Она ведь баба темпераментная. Что-нибудь да и выкинет».
«Обязательно выкинет, Сэм. Ведь она раз пять или шесть с ним спала. Сама хвасталась, что…»
«Знаю. Позвони ей несколько раз и все как старый друг ей разъясни».
«Понял, Сэм… Я…»
«Да пошел ты, Фрэнк, куда подальше…»
Вот почему с такой страстностью 26 и 27 мая Синатра рисовал Мэрилин мрачную, но ясную картину: «Он тебя предал. Меня продал. Всех подставил. Он выжал тебя как лимон, а теперь смеется в своем Овальном зале…»
Мэрилин то плакала в ответ, то вынашивала планы страшной мести.
«Что ты можешь сделать? - подогревал ее Синатра. - А впрочем, попробуй».
После этих телефонных переговоров Мэрилин впала в прострацию, а в понедельник попробовала выйти на съемочную площадку.
Фрэнк Синатра позвонил Сэму Джанкане и отчитался о выполненном поручении.
«Не жалко было девочку?» - поинтересовался Джанкана.
«Да… То есть, нет… В смысле она сама виновата, что…»
«Надо бы ее куда-нибудь пригласить, развлечь. Подумай как следует. Она явно нуждается в отдыхе».
«Если я приглашу ее куда-нибудь на природу, то…»
«Я тоже давно не был на озере Тахо», - произнес Джанкана и, не прощаясь, бросил трубку на аппарат.
Последний день рождения
Суеверная, как все актеры, Мэрилин со страхом ожидала, когда ей исполнится тридцать шесть лет. В анналах Голливуда к тому времени имелось не менее полудюжины печальных примеров, когда роковая цифра 36 оказывалась возрастным порогом, преодолев который, знаменитые некогда артисты уходили в творческое небытие или становились обузой для киностудий. Великая Грета Гарбо, начав работу над очередным фильмом в день, когда ей исполнилось именно 36 лет, потерпела в результате единственное фиаско за всю свою карьеру и после этой неудачи вынуждена была навсегда уйти из кино.
На вечеринке в Голливуде зашел разговор о роковой цифре. Джейн Фонда, находившаяся в точно таком же положении, сказала Мэрилин, что ждет - не дождется, когда наступит день и «вся поверхностная красота исчезнет. Тогда я смогу наконец играть характерные роли, полагаясь исключительно на свое актерское мастерство».
Мэрилин посмотрела с каким-то оторопелым видом на подругу, создавшую на экране образ космической эротоманки Барбареллы, после чего воскликнула: «Упаси меня Боже! Я даже представить себе не могу, что таким образом можно выжить в кино. Не думаю, что твой вариант у меня получится».
Мэрилин боялась проиграть гонку со временем. Натираясь кремом «Макс Фактор», она часто разглядывала свое обнаженное изображение в зеркале, искала и находила признаки неизбежных возрастных перемен. Она не понаслышке знала, что голливудские секс-символы угасали столь же стремительно, как разгорались, а публика без особого труда находила себе новых идолов. Когда после бурного и продолжительного романа президент Кеннеди не просто отвернулся от прекрасной Мэрилин, но прекратил с ней даже контакты по телефону, она восприняла этот разрыв как «последний звонок» и погрузилась в состояние, близкое к панике. Ее отчаяние было сравнимо с чувствами музыканта, руки которого поразил старческий артрит, или напоминало страх художника, заметившего, что у него слабеет зрение. Ее чувственность, облик неотразимой соблазнительницы и идеально сложенное тело многими воспринимались и даже воспевались как ее единственное достоинство. Чтобы опровергнуть этот миф, доказать публике, что она способна не только раздеваться и томно прищуриваться, Мэрилин предстояло совершить очередной подвиг, для которого у актрисы, кажется, не оставалось ни сил, ни нервов.
По мере приближения 1 июня напряжение росло, а Мэрилин надо было работать над новой кинокартиной «Что-то приходится отдавать» режиссера Кьюкора. Режиссер Джордж Кьюкор, проявляя обычный диктаторский стиль, не собирался делать для Мэрилин малейших поблажек даже в день рождения. Ссылки на нездоровье, депрессию или личные обстоятельства отметались им с порога: кино превыше всего. У этого конфликта были и свои подводные течения, которые дали о себе знать, когда отмечался роковой, но не круглый юбилей актрисы.
Традиция пышно и широко отмечать дни рождений выдающихся актеров отрабатывалась в компании «ХХ век - Фокс» в течение многих лет и была доведена до уровня искусства. Тридцатилетие Элизабет Тейлор отмечалось дважды - в Лондоне и Риме, где актриса находилась на съемках. Режиссер Джозеф Манкевич, прервав съемку «Клеопатры», устроил настоящее чествование Тейлор. На съемочную площадку на специальной тележке доставили гигантский торт в «египетском» стиле. Продюсер подарил актрисе золотой амулет. Партнеры по съемкам принесли ящик вина, а руководство компании прислало Тейлор золотую пудреницу, приобретенную за 2600 долларов. После этой импровизации празднование было перенесено в один из лучших римских ресторанов, где был устроен официальный прием. На проведение двух праздников в Лондоне и Риме компания «ХХ век - Фокс» израсходовала почти 5000 долларов (немалые деньги по состоянию на 1962 год).
В случае с Мэрилин Монро родная компания не торопилась раскошеливаться. Все руководство было настроено против нее. Вопрос об увольнении актрисы сразу после съемок нового фильма был практически решен, хотя сама Мэрилин могла только догадываться об этом решении. Боссы не собирались праздновать ее день рождения, поскольку объективы фотокамер могли в этом случае запечатлеть иудины поцелуи. В день рождения Мэрилин Джордж Кьюкор специально предупредил всю группу, что «надо заниматься делом».
Когда во время обеденного перерыва секретарь и подруга Мэрилин Пэт Ньюком появилась у съемочной площадки с подносом, на котором стояли два фужера и бутылка шампанского «Дом Периньон», Кьюкор, подозвав помощника режиссера, рявкнул: «Уберите шампанское с площадки! Никто не сделает ни единого глотка. Мисс Ньюком должна заниматься рекламой, а не развлекательными мероприятиями».
Дублерша Мэрилин в этом фильме Эвелин Мориарти была потрясена столь дикой реакцией на «мероприятие», которое наверняка подняло бы всем настроение. Кьюкор не только объявил, что рабочий день пройдет «от звонка до звонка», но и оборвал все разговоры о том, что неплохо после работы устроить хотя бы небольшую вечеринку. Когда Эвелин Мориарти с изумлением убедилась, что Кьюкор не шутит и будет стоять на своем, она тайком от режиссера начала собирать деньги на праздничный торт. Ее поддержали представители «нового Голливуда», относившиеся к Кьюкору как к ископаемому динозавру. Марлон Брандо, Роберт Вагнер и Джек Леммон прислали Мэрилин охапки цветов, а Брандо позже предложил отметить 36-летие Монро в его особняке, куда можно пригласить близких друзей актрисы. Питер Лоуфорд и его жена прислали актрисе ящик шампанского. От Фрэнка Синатры доставили целую корзину подарков и записку «Помни о жизни».
Пока Эвелин Мориарти бегала за тортом и объясняла кондитерам, что нужно изобразить Мэрилин в одном бикини в честь ее исторического купания в бассейне, съемки шли полным ходом. Снималась одна из самых продолжительных сцен, в которой Мэрилин блестяще продемонстрировала свою творческую форму. Всего было сделано четырнадцать дублей, о которых Кьюкор позднее скажет, что они «не пригодны для использования. Мэрилин играла в них так, словно двигалась под водой. В этих дублях есть что-то безумное и даже гипнотическое». Тем временем два помощника режиссера, поймав Эвелин при попытке пронести торт, твердо указали ей на дверь: «Кьюкор хочет, чтобы эта дамочка (т.е. Мэрилин) отработала полный день. До шести вечера даже близко сюда не подходите со своим тортом!» В короткой технической паузе Мэрилин пыталась поделиться с членами съемочной группы какими-то лакомствами, но ее сурово одернули: «От вас сегодня требуется работа!»
В 18.05, когда съемочный день наконец закончился и стало ясно, что никаких особых торжеств не намечается, Мэрилин удалилась в гримерную, откуда ее пригласили к скромному столу. Актриса вышла в брюках, шелковой блузе и меховом берете. Для Элизабет Тейлор компания не пожалела 5000 долларов, а теперь на столе в студии красовался пятидолларовый торт. Художник студии присовокупил к торту дружеский шарж на Мэрилин и сделал на нем поздравление с намеком на все то же ночное купание в голом виде. Партнер Мэрилин по съемкам Дин Мартин купил шампанское. Из студийной закусочной доставили целый бак с горячим кофе (счет за этот «подарок от компании» позднее был отправлен по домашнему адресу Мэрилин). С актрисой обошлись не просто как с кандидаткой на скорейшее увольнение, но как с врагом, негодной девчонкой, набедокурившей школьницей, которую следует поставить на место в назидание другим.
Впрочем чествование прошло довольно мило. В полумраке Мэрилин провели к столу. Друзья зажгли одновременно бенгальские огни. Мэрилин негромко рассмеялась, увидев в центре торта свою собственную копию из крема и в бикини. На большой поздравительной открытке красовались подписи абсолютно всех членов съемочного коллектива, но не было автографа Джорджа Кьюкора, которого развеселившаяся Мэрилин тотчас покормила из своих рук кусочком торта. Один из участников более чем скромного торжества позднее вспоминал нечто искусственное или даже зловещее в атмосфере праздника. Впрочем, мало кто из присутствующих догадывался, что съемки фильма будут вскоре прерваны навсегда, Мэрилин лишится работы, а еще через два месяца после ее последнего дня рождения потеряет и свою жизнь.
От праздничного стола все, кроме удалившегося раньше всех Кьюкора, перешли затем в гримерную Дина Мартина, где Мэрилин в шутку призналась в любви к Уолли Коксу, своему второму партнеру по съемкам. Когда она устроилась к нему на колени, Уолли поинтересовался: «Итак, тебе исполнилось наконец тридцать шесть. Ты чувствуешь себя на тридцать шесть лет?»
Положив голову на плечо Кокса, Мэрилин вздохнула: «Я чувствую себя на тридцать шесть лет с гаком. Каждый день работы над этим фильмом делает меня все старее и старее…»
«Чепуха, - «успокоил» ее Дин Мартин, упражняясь с клюшкой для гольфа. - Подожди, когда тебе стукнет сорок. Вот уж когда начнутся настоящие неприятности…» Самому Мартину на этот момент уже исполнилось сорок пять.
В разгар вечеринки Мэрилин вдруг собралась уходить и попросила у продюсера Генри Вайнстайна разрешение взять из костюмерной теплый костюм:
«Генри, лапочка… У меня сегодня выступление на стадионе «Доджер» и совсем нет времени заехать домой переодеться».
Вытаращив глаза, продюсер запротестовал:
«Мэрилин, ты что, забыла про похолодание? У тебя и без того простуда. Ты хочешь себя убить и поставить крест на нашем фильме?»
Студийный врач Ли Сигел, знавший, что Мэрилин еще не оправилась от недавнего воспаления лобных и лицевых пазух, присоединился к протестующему продюсеру:
«Мэрилин, ты же не выздоровела. Зачем тебе туда ехать? Когда ты соглашалась выступить на стадионе, ты же не могла знать, что на Калифорнию обрушится холодный фронт».
Актриса отрицательно покачала головой:
«Нет, ребята. Придется ехать. Ассоциация помощи детям-инвалидам продала тысячи билетов на этот матч. И потом… Я обещала взять с собой сынишку Дина Мартина».
Мэрилин провела на студеном стадионе «Доджер» целый час. Фото- и телекамеры запечатлели улыбающуюся актрису в клубах холодного тумана, который клочьями полз через поле. В сводки новостей попали кадры, показывающие как Мэрилин лихо вводит мяч в игру и трогательно общается с детьми, сидящими в инвалидных колясках. В какой-то момент порыв холодного ветра сорвал с Мэрилин ее берет. Поймав головной убор, она одной рукой водрузила его на голову, а второй приветственно помахала восторженной толпе. Это была последняя фотография Мэрилин, снятая на публике.
По дороге домой она почувствовала, что кровь стучит в висках, а тело начинает охватывать озноб. Как и предупреждал ее студийный врач, синусит возвратился.
…Тем временем дела с картиной «Клеопатра» шли не шатко - ни валко. Режиссер Манкевич уверял руководство студии, что фильм готов на три четверти, но осталась 31 сцена. Без этих эпизодов, требующих натурных съемок, по словам Манкевича, целостность произведения будет нарушена. В одной из телеграмм, посланных из Рима в нью-йоркскую штаб-квартиру, Манкевич, защищая Тейлор, которую, было, собрались уже уволить за саботаж съемок, прибег к образному сравнению: «Если мисс Тейлор не продолжит участие в работе, последующие эпизоды станут самым дорогим прерванным половым актом в истории кино». Режиссер имел в виду так и не отснятую до конца сцену соблазнения Антония Клеопатрой на борту корабля египетской царицы. Питер Ливейтес, прибывший в Рим с полномочиями освободить Тейлор от работы за многочисленные нарушения условий контракта, понимал, что для того, чтобы вернуть 40 миллионов долларов, уже затраченных на «Клеопатру», потребуются новые расходы: «Ситуация напоминала сумасшедший дом, руководимы самыми пациентами».
Тейлор продолжала лошадиными дозами употреблять нембутал, секонал, демерол. Бертон предпочитал более традиционное средство - брэнди и водку. Манкевичу днем кололи стимулирующие средства, а на ночь делали инъекции транквилизаторов. Врачи уже не могли найти удобных мест на исколотых ягодицах режиссера. Во время одной неудачной инъекции игла задела седалищный нерв, и режиссер в результате ходил, еле передвигая ноги. Регулярная фармакологическая обработка привела к изменениям психики режиссера. У него развилось что-то вроде мании величия, появились другие побочные эффекты.
Еще когда Тейлор не развелась с Эдди Фишером, муж за завтраком по ошибке взял стакан супруги, наполненный кока-колой. Отхлебнув из стакана, Фишер обнаружил, что кока-кола с утра пораньше была разбавлена брэнди в пропорции 1/7.
Наблюдая, как Элизабет спокойно глотает одну пилюлю демерола за другой, Фишер попробовал последовать примеру жены. Эксперимент закончился тем, что он не был в состоянии выбраться из кресла и дойти до ванной комнаты.
Бертон, махнув рукой на все «припал к алкогольному гейзеру», объясняя окружающим, что пьет не всегда, а «только в процессе работы». В пять утра, когда студийный врач со шприцем в руке раздумывал, куда бы еще вколоть режиссеру Манкевичу дозу амфетаминов, Ричард Бертон в гримерной «принимал в организм» тройную порцию брэнди, после чего выходил на съемочную площадку и с легкой аристократической отрыжкой приветствовал всех словами: «доброе утро, любимые вы мои!»
В одно такое раннее утро, когда Ливейтес размышлял, как остановить это наркотически-алкогольное всеобщее безумие, в дверь постучали. Из Нью-Йорка пришла телеграмма: «Монро не вышла на работу в понедельник». Ливейтес после пяти телефонных звонков связался с одним из консультантов Мэрилин и услышал в трубке бодрое заверение: «Мисс Монро находится в добром здравии, но ей просто не хочется выходить на работу».
Это было последней каплей, переполнившей чашу терпения руководителей «XX века». Их вдруг осенила: увольнять надо. Толька на Тейлор, а Монро.
Мэрилин снова лежала в постели с температурой 37,8, а в это время шла оживленная международная конференция. Ливейтес в Риме, Милтон Гулд в Нью-0Йорке и Фил Фелдмэн в «Сенчьюри-сити» решали вопрос об увольнении звезды, в течение многих лет приносившей студии самый большие прибыли. В принципе, актрису уже предупреждали перед гала-представлением, что она играет с огнем. Теперь оставалось только привести приговор в исполнение. Мэрилин снова госпитализировали в «Ливанских кедрах», а ее адвокат Милтон Рудин заверил боссов «XX века», что ничего серьезного не происходит - у Мэрилин всего лишь истощение нервной системы и эмоциональные проблемы. В результате полного многостороннего взаимопонимания студия «дожимала» Монро, ее адвокат делал вид, что ничего страшного не происходит, а Мэрилин, все еще не понимавшая, почему ее загоняют в «режим наибольшего неблагоприятствования», в сердцах обвинила Милтона Рудина в том, что и он предал ее, переметнувшись на другую сторону.
Доктор Гринсон, вернувшись наконец из Швейцарии, столкнулся с дилеммой. С одной стороны он рекомендовал своей пациентке начать работу над новым фильмом, а с другой стороны должен был отчитаться перед боссами «XX века», что, собственно, происходит и почему из-за какого-то мнимого синусита компания несет дикие убытки.
К этому времени режиссер Кьюкор по заданию руководства нанес Монро решающий удар ниже пояса. Просмотрев весь отснятый материал с участием Мэрилин, Кьюкор поставил окончательный диагноз: «Актерской игрой здесь и не пахнет… Честно признаюсь, что мы получили нулевой вариант в том смысле, что ничего не имеем… Кадры, снятые крупным планом, показывают, что она теряет рассудок. От сцены к сцене ее безумие развивается на ваших глазах».
6 июня, надев строгий костюм, Кьюкор явился к руководителям «XX века» и со всей, данной ему Богом, страстностью призвал пригласить новую исполнительницу главной роли, а Монро уволить. Поразительно, что через несколько дней после этого весьма убедительного выступления в беседе с актером Трайоном режиссер признал, что Монро «могла бы закончить работу над фильмом, если бы боссы студии дали бы ей отдохнуть. Но «XX век - Фокс» даже и рассматривать не хотел такой вариант». Еще чуть позднее Кьюкор подтвердил свое первоначальное мнение: «Монро в данный момент не способна сниматься в фильме». Такие метания и терзания привели боссов компании (после изучения отснятого материала) к мнению, что Мэрилин следует все равно уволить, а фильм доснять, пригласив одну или несколько дублерш. Нужно было еще немножко изменить сценарий и найти актрису, похожую на бесподобную и неповторимую Мэрилин.
Для такого шага нужно было соответствующее пропагандистское обеспечение. Первый залп дала «Нью-Йорк таймс», опубликовавшая серию статей о либерализме и бесхребетности некоторых руководителей кинобизнеса. Голливудский корреспондент газеты Мюррей Шумач писал, что «случай с Мэрилин Монро доказывает, насколько утрачены властные полномочия даже среди ведущих голливудских руководителей». Получив такую мощную поддержку со стороны «критически настроенной прессы», руководители «XX века», фактически уже выставив Мэрилин на улицу, продолжали переговоры с адвокатом Рудиным об условиях полной капитуляции актрисы в случае возобновления съемок: Пола Страсберг и Пэт Ньюком должны быть удалены со съемочной площадки до самого конца работы над фильмом. Они обязаны прекратить вмешательство в действия режиссера, отказаться от капризных требований и так далее.
Доктор Гринсон заранее принял все условия ультиматума, заверил боссов, что заставит Мэрилин согласиться с любыми новыми условиями и для этого готов повсюду сопровождать свою пациентку, «вплоть до монтажно-редакторской комнаты». После этого «XX век - Фокс» преподнес контрагентам очередной сюрприз: «Мы хотели бы пригласить нового психиатра, который будет следить за психической нормальностью мисс Монро».
Адвокату Рудину в этот момент показалось, что Гринсон словно уменьшился в размерах, но тот бодро кивнул головой в знак согласия и даже сам назвал имена нескольких коллег, которые могли бы справиться со столь сложной задачей.
После принятия всех этих унизительных условий и завершения переговоров прошло всего лишь два часа и снова сработали какие-то тайные пружины настоящего заговора против Мэрилин. Когда адвокат Рудин уже добрался до своего офиса на Беверли-хиллз, раздался телефонный звонок. «Студия «XX век - Фокс» больше не заинтересована в продолжении всей этой истории, - сообщил адвокату Фелдмэн. - Мы считаем, что мисс Монро нарушила условия контракта, а потому нам придется прибегнуть к тем мерам, какие мы сочтем нужными». Пока адвокат и врач Мэрилин торговались об условиях почетной капитуляции, в недрах «XX века» уже был составлен, распечатан и утвержден текст искового заявления в суд. Лучшие юридические и финансовые умы «XX века» пришли к выводу, что Монро нанесла компании ущерб на сумму от половины до одного миллиона долларов. Получалось, что все изнурительные переговоры были всего лишь игрой кошки с мышкой.
Обжегшись на Тейлор и проекте «Клеопатра», киностудия решила сделать Монро козлом отпущения и показать прессе, что не перевелись еще в кинобизнесе крутые руководители.
Голливуд уже бурлил слухами, а врачи, адвокаты и близкие люди все еще держали актрису в счастливом неведении - видимо для того, чтобы смягчить последствия этого безжалостного удара. Добрые люди, так долго щадившие ранимую Мэрилин от сообщения о подобной подлости, в конце концов вынуждены были сказать правду. Сделать это выпало доктору Гринсону. Он же испытал всю силу праведного гнева актрисы. Оказалось, что интенсивные пятидневные переговоры, обмен письмами и телефонными звонками служили для боссов «XX века» ширмой, за которой в спокойной обстановке готовился приговор о профессиональной казни актрисы.
Как часто бывает в коллективах, лишь внешне выглядящих здоровыми и крепкими, в «группе поддержки Монро» началось выяснение отношений. Вместо того, чтобы собраться, объединиться, дать отпор коварному противнику, все принялись искать ответ на вопрос «Чья вина больше?» В результате Пола Страсберг и доктор Гринсон стали заклятыми врагами. Пэт Ньюком объявила о своем нейтралитете в этом конфликте. Экономка Мюррей впредь общалась только с доктором Гринсоном, а Мэрилин снова погрузилась в пучину черной меланхолии. Чтобы не наносить пациентке новых психологических травм, доктор Гринсон приказал экономке не отвечать на телефонные звонки, а если поднимать трубку, то произносить следующее: «Мэрилин сейчас находится на важном совещании и не может подойти к телефону». В результате актрисе не довелось получить поддержку и услышать столь нужные ей слова утешения от Руперта Аллана, Сидни Гилароффа и многих других истинных, а не мнимых друзей. Нанналли Джонсон не смог дозвониться до Мэрилин из Парижа. Даррил Занук, находившийся в это время в Париже, тоже был отрезан от Мэрилин благодаря «мудрому» решению доктора Гринсона.
За ее продолжительную картеру Мэрилин много раз приходилось получать от работодателей горькие пилюли, но, как ни удивительно, уволили ее впервые в жизни.
Доктор Гринсон достал шприц и впрыснул пациентке транквилизаторы. Ни врач, ни сама Мэрилин не предполагали, что увольнение - это еще только цветочки, а компания «XX век» уже подготовила и ядовитые ягодки того сорта, который можно было бы назвать «монрофобией».
По всей стране и за рубежом газеты живо подхватили «горячую новость» и устроили Мэрилин многодневный сеанс отнюдь не целебной иглотерапии. В далеком Лондоне журналистка Шейла Грэм писала, точно гвозди в гроб заколачивала: «Когда Мэрилин появится на рабочем месте в понедельник, она обнаружит, что не только уволена, но уже заменена (кажется, вместо нее сниматься будет Ким Новак). Компании «XX век» Мэрилин больше не нужна».
Одни газетные авторы, ссылаясь на Мэрилин, невнятно сообщали читателям о «недоразумении» и о том, что «увольнение было временным». Другие с удовольствием ссылались на информированные источники и тиражировали слухи о загулах Мэрилин под видом болезни. Начавшееся моральное унижение Мэрилин было беспрецедентным в истории Голливуда. «XX век» с помощью прессы демонстрировал свою «решимость» и даже «крутизну» в отношении зарвавшейся кинозвезды. Ненавидеть Мэрилин вдруг стало модным, повторять ежедневно о ее прошлых, настоящих и будущих прегрешениях стало жизненно-важной необходимостью для десятков именитых аналитиков, «разгребателей грязи» и специалистов по созданию «образа врага». Представитель «XX века» по рекламе Гарри Брэнд (который совсем недавно пел Мэрилин дифирамбы и всегда кичился, что на спор с Джо Шенком сделал из безвестной белокурой старлетки мега-звезду) теперь со скорбным видом вещал: «Теперь уже никто не в силах справиться с Мэрилин Монро. Она не слушает ничьих советов. Мы получаем по двести писем в день с требованиями поскорее избавиться от нее». С подачи этого «старейшины голливудских пресс-агентов» от Западного побережья до Восточного поползли слухи о «полубезжизненном состоянии актрисы, чье семейство теперь уже в третьем поколении поражено серьезными психическими отклонениями». Когда Брэнд вещал не от своего имени, он всегда ссылался на «одного влиятельного руководителя студии» или на «видного специалиста по душевным заболеваниям» и в результате такого цитирования, оставаясь как бы в стороне, мог сообщить наконец миру: «Мэрилин вызывает отвращение. Ее обучали целых пять лет. Этого вполне достаточно, чтобы чему-нибудь научиться, но она до сих пор не умеет ничего профессионально делать».
Другой участник кампании против Мэрилин в интервью намекнул группе репортеров, что Мэрилин является, мягко говоря, иппохонриком, причем «днем отсыпается, а по ночам развлекается». Несмотря на официальные заключения штатных врачей «XX века», распространились издевательские слухи о «воображаемом синусите», о «мнимом инвалиде». Отсутствие Мэрилин на съемочной площадке объяснялось «последствиями неустановленной болезни».
Когда репортер «Лос-Анджелес таймс» спросил представителя «XX века» о том. как идет процесс выздоровления звезды, тот искренне удивился: «Чтобы выздороветь, надо сначала заболеть».
И опять-таки, вся эта болтовня была лишь своего рода артподготовкой. 6июня началось настоящее «ковровое бомбометание». Со ссылкой на неназванного специалиста по рекламе студии «XX век» в «Ассошиэйтед пресс» поступило заявление: «С такими непрофессиональными звездами, как Мэрилин Монро и иже с нею, пора уже что-то делать. Мы должны либо приструнить их, либо забыть о них как о страшном сне… У нас был готовый сценарий, но Мэрилин заставила нас переписывать текст каждый день».
Повинуясь внутристудийной дисциплине и наконец раскрыв все карты, продюсер Генри Вайнстайн разослал повсюду телекс с сообщением: «Мэрилин ничем не больна. У меня нет на руках официального подтверждения ее болезни. От нее я лично услышал только, что она не выйдет на работу. Мы сыты ею по горло. Ее отсутствия на съемочной площадке уже обошлись студии в круглую сумму более одного миллиона долларов».
Через два десятилетия тот же Вайнстайн внесет ясность в историю с этим телексом: «Я никогда этого не говорил, никогда ни с кем не обсуждал текст, отправленный от моего имени. Разумеется, Мэрилин болела. Мне-то не знать, насколько серьезно она была больна. За моей спиной кто-то сочинил и распространил это заявление. Ребятам в рекламном отделе были развязаны руки. Более того, могу сказать, что после 6 июня я уже не работал в «XX веке» - в знак протеста я перешел в «Эм-джи-эм».
Пока нигде не появлялось никаких опровержений, «Лос-Анджелес геральд икзэминер» напечатала еще одну филиппику за подписью Вайнстайна: «Из-за своей злонамеренной безответственности Мэрилин Монро отняла кусок хлеба у людей работавших над этим фильмом, чтобы прокормить семью».
Прочитав заметку, Вайнстайн рассмеялся: «Дело даже не в содержании, а в том, что это совершенно не мой стиль».
В «Уикли вэрайети» появилось издевательское рекламное объявление с «благодарностью» от всех членов съемочной группы фильма «Что-то приходится отдавать», которые по милости Мэрилин были выброшены на улицу.
Мэрилин было не до смеха, в отличие от продюсера, уже перешедшего на новое место работы. Больная, с температурой, она снималась в знаменитом «эпизоде с бассейном» не по собственной воле, а «для того, чтобы обеспечить фильму художественный и коммерческий успех. Я потратила на картину очень много сил. Я работала. Поверьте, я хотела, чтобы получился выдающийся фильм». 104 членам съемочной группы Мэрилин после публикации провокационной заметки, подписанной ее бывшим продюсером и союзником, послала 104 телеграммы с извинениями и объяснениями, что съемки прекращены по решению студии, а не по ее прихоти. В своем маленьком белом снаружи и внутри необустроенном доме на Хелена-драйв Мэрилин чувствовала себя бесконечно одинокой, преданной всем миром, отданной на растерзание писакам, ссылавшимся теперь на Питера Ливейтеса, который, якобы, заявил: «Дело не в темпераменте. Мисс Монро страдает психическим заболеванием, возможно, очень серьезным».
Находившийся в это время в Лондоне Питер Ливейтес опроверг это «свое» заявление - приватно и без особого шума.
Кампания по дискредитации актрисы набирала силу, причем сначала в прессу попадали «утечки информации», а потом уже печатались официальные документы: «Мисс Монро не могла во многих случаях представить объяснение своих прогулов. Такое поведение актрисы явно и сознательно противоречит положениям заключенного нами с нею договора.
Когда студийный врач Ли Сигел заикнулся, что пора прекратить распространение «очевидной лжи», ему сказали, чтобы он не лез не в свое дело.
Пэт Ньюком пыталась протестовать, но агенты «XX века» уже послали по телеграфу официальный бюллетень об увольнении Монро во все крупные информационные агентства и в редакции семи телекомпаний Лос-Анджелеса.
К травле подключались недруги Мэрилин, годами не имевшие выхода для накопившейся ненависти к Монро. Актриса Джоан Кроуфорд, воспользовавшись случаем, резала правду-матку перед репортерами: «Настоящая актриса - всегда порядочная дама. Кинозрители не любят, когда им тычут сексом прямо в лицо... Мэрилин - ребенок. По возрасту она женщина, но до женщины так и не доросла».
Когда-то Мэрилин, отвечая на анкету, назвала три своих самых любимых актера: Марлон Брандо, Кларк Гейбл и Чарли Чаплин. Называя своих кумиров среди актрис, Мэрилин уверенно включила в список из шести кинозвезд актрису Джоан Кроуфорд. Но времена меняются, и даже кумиры норовят бросить в тебя камень вместе с толпой оголтелых газетчиков.
В грязной кампании принял участие (кажется, против своей воли, но с большим энтузиазмом) режиссер Джордж Кьюкор. Он дал пространное интервью известной журналистке Хедде Хоппер: «Бедняжка Мэрилин дошла наконец до точки. Грустная правда заключается в том, что та небольшая работа, которую мы сделали с ней вместе, никуда не годится. Во всех эпизодах с ее участием сквозит некая вульгарность. Студия уступала ей во всем, в чем могла».
Хоппер поинтересовалась: «И что же с ней теперь будет?»
«Думаю, Хедда, что это конец профессиональной карьеры Монро».
Под конец задушевной беседы, принесшей Мэрилин самый большой вред, как бы опомнившись, режиссер попросил: «Вы уж, Хедда, нигде не упоминайте мое имя. Все, что я вам рассказал, должно остаться строго между нами».
Хедда Хоппер через два дня после исторической беседы со своим давним кумиром опубликовала очередную колонку светских и культурных новостей под заголовком «КАРЬЕРА МОНРО ЗАКОНЧЕНА, И ОНА САМА ЗНАЕТ ОБ ЭТОМ!»
Изо дня в день газеты на все лады обсуждали проблемы с психикой звезды, ссылаясь на Кьюкора. Ливейтес цитировался в контексте «возмездия актрисе за участие в скандальном гала-представлении». Вайнстайн комментировал «псевдозаболевания Монро». При этом ассы «желтой прессы» не дали себе труда проверить истинность подобных откровений, тем более, что никакого «совещания Большой Тройки» не могло быть, поскольку Кьюкор в этот момент находился где-то на продолжительном отдыхе, Ливейтес сидел в своем нью-йоркском офисе, а Вайнстайн исправно ходил на новое место работы в «Метро-Голдуин-Мейер».
Ливейтес сегодня подтверждает, что фальшивки (в том числе выдумка о «встрече в верхах») в период травли Мэрилин сыпались на страницы газет и экраны телевизоров с такой частотой, что опровергнуть их не было физической возможности.
Рекламные (в данном случае антирекламные) специалисты «XX века» тщательно порылись в архивах и собственной памяти, чтобы поднять весь компромат, накопившийся за годы работы актрисы в студии. Они нажимали на больные точки Мэрилин, намеками и прямыми выпадами били ее наотмашь, упражнялись в остроумии за ее счет, с перекошенными от праведного гнева лицами обвиняли ее в бездарности, наследственном безумии, безалаберности, безудержной страсти к плотским утехам. Именно в этот период Мэрилин попросила Ральфа Робертса: «Обещай, что когда меня повезут в психушку, ты выйдешь и объяснишь им, что мне нужен всего лишь лечебный массаж».
На свет Божий было извлечено почти все грязное белье актрисы. Из каких-то новых источников были добыты сведения о том, что ее постоянно мучают кошмары, и потому она так боится заснуть. Припомнили Мэрилин и «таинственный уик-энд», когда она на двое суток запиралась в четырех стенах своей спальни. Очевидцы рассказывали газетчикам про все промахи Мэрилин на съемочной площадке (включая эпизоды, когда она забывала текст или не могла правильно произнести примитивную фразу).
Это был настоящий шквал ненависти. Одна грязная публикация, вызывая зависть у профессиональных «газетных киллеров», рождала желание перещеголять коллег в нападках на актрису. Причем иногда, в разговорах «среди своих», участники травли вполне серьезно допускали, что с Мэрилин теперь кончено не только в профессиональном плане, но и как с личностью. «Лос-Анджелес таймс» провозгласила начало «постмэрилиновского периода» и конец «эпохи дутых звезд».
Мэрилин т о швыряла на пол пухлые газеты, где ее распинали почти на каждой странице, то начинала рыдать. Бесконечно сочувствовавшая ей экономка не успевала убирать пустые бутылки из-под шампанского и приносить полные. К вечеру она впадала то в бессильную ярость, то в прострацию, из которой ее выводил массажист Робертс. Как это часто случается с теми, в чей дом пришла беда, Мэрилин не могла никак поверить, что с ней, всеобщей любимицей, можно поступать так низко.
«Ральф, - обратилась она к массажисту, пока он снимал напряжение с ее спины и шеи, - как ты думаешь, ведь это все затеяли из-за Элизабет Тейлор? Она виновата, виновата студия, но меня уволили из-за Элизабет Тейлор?»
Робертс солидно кивнул головой в знак согласия.
Истерзанная душа всегда ищет и находит простые причины далеко не простых катастроф, особенно когда эти катастрофы рукотворные.
Пока газеты писали о полной изоляции секс-богини, растерявшей всех союзников и друзей, жизнь начала вносить свои коррективы в драматическую ситуацию «вокруг Монро».
Мэрилин наконец узнала, что из Парижа на нее пытается выйти киномагнат Занук, один из отцов-основателей студии «XX век - Фокс» и обладатель солидного пакета акций. Занук в свое время полностью разделял точку зрения Кьюкора на кинозвезду и в одной из телеграмм режиссеру с «черным юмором» сообщал: «Лично я бы с удовольствием послал бы боевую торпеду в окно гримерной, где окопалась Монро». Теперь Занук, человек здравомыслящий и желающий спасти свои инвестиции в гибнущую киностудию, решил отказаться от роли «личной Немезиды» Мэрилин Монро. Актриса, дозвонившись в Париж, жаловалась, что с ней поступили несправедливо. Занук, согласившись с тем , что дикая кампания клеветы и ненависти бумерангом бьет по интересам «XX века», обещал использовать свое влияние и связи, чтобы помочь спасти и проект фильма «Что-то приходится отдавать», и его главную исполнительницу.
Партнер Мэрилин по этой многострадальной киноленте Дин Мартин на первые слухи об увольнении Мэрилин реагировал спокойно: «Чепухня… Мало ли о чем чешут языками те, кому больше делать нечего». Однако вскоре он убедился, что его партнершу решили принести в жертву. У главного входа в павильон №14 Мартин в один прекрасный июньский день прочел объявление: «ПЛОЩАДКА ЗАКРЫТА ВПЛОТЬ ДО ОСОБОГО РАСПОРЯЖЕНИЯ ЮРИДИЧЕСКОГО ОТДЕЛА СТУДИИ».
Актриса Ли Ремик, от имени которой в печати появились виртуозные выпады в адрес Мэрилин, была должна «XX веку» две киноленты и с удовольствием приняла предложение сняться вместо Мэрилин. Очаровательная Ли Ремик уже примеривала в костюмерной наряды, оставшиеся «в наследство» от Мэрилин.
Мартин, окончательно убедившись, что дело зашло слишком далеко, явился в офис «Сенчьюри-сити» и заявил прямо: «Я подписал контракт на съемки с Мэрилин Монро, а не с другой актрисой. Я глубоко уважаю мисс Ли Ремик, но сниматься с ней не собираюсь».
8 июня вечером агентство ЮПИ распространило сообщение: «Актер Дин Мартин покидает студию «XX век- Фокс», уволившую Мэрилин Монро». Газеты немедленно передали сенсационное известие о решении Дина Мартина. «Нью-Йорк дейли ньюс» на первой полосе дала аршинный заголовок «НЕ БУДЕТ ЭМ-ЭМ, НЕ БУДЕТ И МАРТИНА!» «Нью-Йорк таймс» избрала более спокойный тон: «Дин Мартин покидает студию в знак солидарности с уволенной Эм-Эм». Радио- и телестанции, поведав публике о том, как студия «XX век» отметила недавний день рождения мега-звезды, напомнила о ее триумфе во время гала-представления. Телестанции показали клипы из кинофильмов и костюмные пробы для картины «Что-то приходится отдавать».
Боссы студии, поставившие на Мэрилин крест, действительно хотели пригласить вместо Монро Ким Новак. Бывшая манекенщица универмага и «Королева красоты 1952 года» была «супер-блондинкой» компании «Коламбия пикчерз». Однако газетные слухи не подтвердились: «загадочная Ким Новак» на своем опыте убедилась в жестокости киномагнатов, испытала на себе хамский стиль деспотичного Гарри Кона и вместо ненависти к своей конкурентке испытывала к Монро искреннюю симпатию.
Получив отказ Ким Новак, Фелдмэн бросился к Ширли Маклэйн и Дорис Дэй. Обеим звездам хватило нескольких часов на размышление. Обе они наотрез отказались подменить Монро в недоснятом фильме, а Фелдмэн, по известным нам причинам, не мог склонить известных актрисы к предательству с помощью такого высокого гонорара, который помог бы им забыть об актерской солидарности и этических нормах. Кстати, Ли Ремик поначалу тоже чувствовала очень глубокие сомнения, что студия не использует ее в качестве орудия шантажа против строптивой Мэрилин. Однако, по условиям предыдущего контракта, она обязана была сняться в двух картинах «XX века». Фелдмэн предложил актрисе: «Вы сниметесь в этой картине, получите 80 тысяч долларов, и мы в расчете. Про вторую картину можете забыть».
27-летняя Ли Ремик согласилась, поскольку надеялась (не без оснований) стать наконец кинозвездой первого, а не второго разряда. Адвокаты и друзья, более сведущие в интригах и тайнах «голливудского двора», заверили Ремик, что съемки в ставшем скандальном фильме, из которого была изгнана Мэрилин, могут вообще не состояться. Пока суть да дело, время и деньги незаметно пролетят, «XX век» убедится, что «откусил больше, чем может проглотить, и Ремик окажется свободной от всяких обязательств перед студией, нарушившей свои обещания.
Рекламные ассы студии тем временем передали газетам и журналам многозначительные фотографии: «Ремик в костюмерной «XX века», Ремик читает в комнате Кьюкора сценарий фильма «Что-то приходится отдавать», режиссер целует Ремик руку в знак восхищения и благодарности. Через тридцать лет Ли Ремик категорически отреклась от якобы сделанных ею в июне 1962 года заявлений: «Мне кажется, что Мэрилин нужно найти замену. По-моему, артистам нельзя прощать подобное поведение. Из-за таких выходок кинобизнес разрушается, а публика начинает обвинять всех актеров без разбора. Несмотря на внешний блеск дело должно остаться делом. Из-за выходок в духе Мэрилин теряют работу ни в чем не виновные люди».
Пресса изощрялась в злобных метафорах и ядовитых эпитетах: «Актриса, умеющая только лгать в глаза и лежать в постели», «Тело без души», «100 фунтов живого секса», «Лишняя леди Голливуда»… Ядовитые шпильки и недобросовестные измышления погружали актрису на самое дно пропасти отчаяния. Она не раз говорила прежде: «Я чувствую себя сильнее, когда люди, окружающие меня на съемочной площадке и в жизни , любят меня, заботятся обо мне, по-доброму думают обо мне. В результате создается аура любви, в которой у меня все получается и я играю отлично». В жестоком мире, в котором ни на кого нельзя положиться, инфантильная мечта Мэрилин о всеобщей любви разлетелась вдребезги, больно ранив ее в самое сердце. Она по-детски метнулась от одной крайности («Меня все любят») к другой («Весь мир меня ненавидит»). По стечению обстоятельств, именно в июне 1962 года сексуальный маньяк, получивший кличку «Бостонский душитель», начал свои серийные убийства одиноких женщин, являясь к ним на дом. В разгар развернутой против нее кампании ненависти студия «XX век - Фокс» вела себя по отношению к Мэрилин совсем как «Бостонский душитель», проявляя такую же садистскую изобретательность.
Поступок Дина Мартина застал кинобоссов врасплох. Оправившись после периода растерянности, администраторы «20-го века» начали распускать слухи о том, что Мартин совсем не бескорыстно солидаризируется с Монро, поскольку «она и он… ну вы сами понимаете, по какой причине он бросил студии вызов». С другой стороны Мартина припугнули многомиллионным иском, если он публично не назовет Ли Ремик правопреемницей Мэрилин в роли знойной героини по имени Эллен Арден. Студийные боссы, кажется, забыли, что еще в ноябре 1961 года, когда только начиналась «раскрутка» фильма «Что-то приходится отдавать», Мэрилин устроила настоящий бой, требуя пригласить Дина Мартина, хотя у «20-го века» на главную мужскую роль планировался актер Джеймс Гарнер. Теперь Мартин, несмотря на нажим и откровенные угрозы, пытался отплатить Мэрилин добром за добро. Мартин в кинофильмах появлялся чаще всего в роли «своих в доску парней». В реальной жизни бывший боксер и профессиональный картежник старался не уходить далеко от своего экранного образа. Как и в случае с Монро, студийные боссы попытались натравить на Мартина рядовых членов профсоюза: «Дин способствует тому, что в нынешние времена, когда над каждым нависает угроза безработицы, люди остаются без работы». Мартину поставили в вину, что теперь он пытается похоронить навсегда картину «Что-то приходится отдавать». На страницах «Лос-Анджелес таймс» ехидная Хедда Хоппер ностальгически вспоминала старые добрые дни когда члены профсоюза знали, как следует поступать со штрейкбрейкером: «В былые дни такой двурушник полностью выкладывался на съемочной площадке, и вдруг, в самый разгар сцены, ему на голову нечаянно падала хрустальная люстра. Теперь, впервые за всю историю профсоюзов, люстра пролетела мимо».
Мартина пригласили для переговоров, пригрозили иском в 5,6 миллионов долларов за нарушение условий контракта и в очередной раз попытались всучить ему в качестве новой партнерши Ли Ремик. Когда Фелдмэн с негодованием начал рассуждать о том, что Мартин «не имеет права отвергать Ли Ремик», актер бесцеремонно перебил босса: «Ничего подобного. Я не отверг мисс Ремик. Я просто сказал, что не буду сниматься в этом фильме без мисс Монро. Чувствуете, какая большая разница между двумя этими позициями?»
Ливейтес поинтересовался: «Что прикажете делать со всеми суммами, которые уже истрачены на эту картину?»
Мартин парировал выпад: «Вопрос не по адресу. Лично я ни с кем не конфликтую». Актер терпеливо объяснил, что для него вся проблема заключается в творческой совместимости. С Мэрилин Монро у него «установилась прочная химическая формула». По сценарию герой должен бросить свою новую невесту Сид Шарисс, чтобы сбежать с Монро. «К Ли Ремик, - сообщил актер, - я не стал бы убегать от невесты».
Прервав юридически-эстетический спор, адвокат Мартина Герман Сайтрон решил подвести черту под переговорами. «Что вы конкретно предлагаете?» - спросил он без обиняков шефов студии.
«Мы полагаем, что мистер Мартин должен одобрить кандидатуру мисс Ремик», - ответил Питер Ливейтес.
Сайтрон предложил компромиссный вариант: «А почему бы вам не пригласить Брижит Бардо?..»
***
11 июня Мэрилин продиктовала Пэт Ньюком две телеграммы Роберту Фрэнсису Кеннеди. Одна была как бы личного содержания и была направлена по домашнему адресу - Арлингтон, штат Вирджиния. Вторая, как более официальная, была послана в министерство юстиции США. В первой телеграмме содержался отказ принять участие в приеме, который устраивали Питер и Пэт Лоуфорды: «Уважаемый министр юстиции! Я с удовольствием приняла бы Ваше приглашение почтить своим присутствием прием у Пэт и Питера Лоуфордов. К сожалению, в настоящее время я крайне занята борьбой за права, отнимаемые у представителей меньшинства, а именно, у группы остающихся еще на земле кинозвезд». Вторая телеграмма (к сожалению, в последствии утраченная) излагала суть конфликта актрисы с компанией «20-й век - Фокс» и звучала как призыв о помощи.
Кроме того, после трехдневных размышлений, смирив гордость, Мэрилин решила обратиться к своему давнему покровителю, превратившемуся в недруга. До президента компании «20-й век - Фокс» дозвониться было нелегко, тем более, что он в данный момент поправлялся в частном манхэттенском госпитале после хирургической операции.
«Мэрилин, детка, - слабым, как и положено больному и немолодому человеку, - ответил Спирос Скурас. - Ты меня принимаешь за Господа Бога, а я ведь подчиняюсь во всем совету директоров».
«Но ты еще пока президент компании», - напомнила бывшему любовнику Мэрилин.
«Номинально, это так, а фактически всем заправляет триумвират во главе с Милтоном Гулдом. Извини, малышка, но не я тебя увольнял, а они. Боюсь, теперь ничего нельзя поправить…»
Так Мэрилин впервые узнала, что адвокаты Уолл-Стрита, захватив контроль над пакетами акций, прикарманили и студийный совет директоров. Кроме Гулда и Ливейтеса в совет директоров входил еще Сэмьюэл Роузенмэн, бывший спич-райтер президента Ф.Д. Рузвельта и бывший член верховного суда штата Нью-Йорк. Тягаться с такими тузами Мэрилин, конечно, было не под силу, а Джордж Скурас, как Понтий Пилат, умыл руки и лишь подчинился крикам «Распни ее!»
Даррил Занук, обещавший помощь, никогда не был высокого мнения об актерских возможностях Мэрилин, но не понимал, каким идиотом нужно быть, чтобы в одночасье забыть про сумасшедшие кассовые сборы, которые дал прокат всех ее фильмов. Занук, принимавший в свое время участие в превращении второсортной студии «20-й век» в киноимперию с многомиллионным оборотом, был не в восторге от состояния дел в родной компании. У Даррила был собственный большой счет к Гулду и совету директоров. В настоящий момент Занук заканчивал в Париже редакторскую правку «Самого длинного дня» - прекрасной киноэпопеи о высадке союзников в Европе во время второй мировой войны. Занук целых два года работал над этим проектом, в котором снимались Питер Лоуфорд, Ричард Бертон, Генри Фонда, Джон Уэйн и любовница Занука актриса Ирина Демик. Занук был в ярости, когда случайно узнал, что совет директоров решил «без всякой помпы и рекламы», без пышной премьеры и общенациональной презентации чуть ли не тайком выпустить его детище, показав зрителям всего лишь в одной тысяче кинотеатров, как поступают с заурядной лентой или обреченным на провал фильмом. Опять-таки, дело было не в эстетических концепциях или личных вкусах, а в том, что совет директоров, даже не пытаясь сорвать куш, заранее перечеркивал результаты многолетнего труда своих же сотрудников. Рассказывают, что несмотря на страшную занятость, Даррил Занук совершил секретную миссию в духе Гарун аль-Рашида. Прервав работу над своей военной киноэпопеей, Занук тайно слетал в Лос-Анджелес, чтобы лично убедиться, как обстоят дела с проектами «Клеопатра» и «Что-то приходится отдавать». Древнеегипетскую ленту он возненавидел, а материалы второго фильма с участием Монро ему понравились. Получалось, что совет директоров сделал ставку не на ту лошадь и теперь с упрямством и энергией, достойными лучшего применения, устроил травлю Монро и пытался дотащить к финишу ленту с Элизабет Тейлор. Выслушав Мэрилин, Занук, к ее вящей радости, неожиданно предложил: «А почему бы, действительно, не вернуться к первоначальному сценарию Нанналли Джонсона?» Кстати, сам Джонсон и мог бы заменить Кьюкора, раз уж совет директоров помешался на заменах и нетрадиционных подходах…»
По нью-йоркским коридорам власти поползли слухи, что «старик Занук» собирается, во-первых, захватить власть над «20-м веком». Во всяком случае, созвав в Париже пресс-конференцию, Даррил Занук не пожалел красок и слов, чтобы обрисовать плачевное состояние и фильмов, находящихся в производстве, и самой киностудии: «Все последние катастрофы произошли из-за того, что компанией заправляет комитет, а не один человек, берущий на себя всю ответственность за состояние дел. Метод группового управления для Голливуда не годится. Если вы мне не верите, посмотрите, что случилось с «Клеопатрой»…
Тем временем, в лос-анджелесской штаб-квартире «20-го века» все шло по-старому. Когда адвокат Мэрилин Милтон Рудин позвонил Филипу Фелдмэну, тот прибег к грубым уверткам и откровенному вранью: «Мэрилин сама настроила всех против себя. Судебный иск - это наша средство защиты, а не орудие нападения. Почитайте лучше, что Вайнстайн, Ремик и Ливейтес говорят на пресс-конференциях».
«Вы проявили наплевательское отношение к мисс Монро, - негодовал Рудин. - Она, как и я, узнали о судебном иске из сообщений по радио. Вы развязали ее травлю в прессе и на телевидении. Вам не кажется, что вы можете спровоцировать Мэрилин на решительные контрмеры?»
«Нет, не кажется, - отвечал на это Фелдмэн. - Причем тут мы, когда общественность требует призвать Монро к ответу».
В действительности письма, телефонные звонки и телеграммы, приходившие в это время в «20-й век» доказывали обратное. Соотношение зрительских голосов «за» и «против» Мэрилин составляло 10 к 1.
Наконец и по Голливуду поползли слухи о том, что «Мэрилин возвращается»…
Ар-Эф-Кей и другие
Министр юстиции Роберт Фрэнсис Кеннеди, отодвинув в сторону другие важные дела, основательно занялся «проблемой Монро». Даррила Занука, с которым он был знаком в течение многих лет, министр агитировать в пользу Мэрилин не стал, а немедленно позвонил Сэмьюэлу Роузенмэну, старому семейному другу клана Кеннеди. Когда Джозеф Кеннеди-старший был послом США в Великобритании, а Роузенмэн писал тексты выступлений для президента Рузвельта, между дипломатом и спич-райтером установились тесные, приятельские отношения. Джей-Эф-Кей и его младший брат Роберт были лично знакомы с «дядюшкой Сэмьэлом» в течение многих лет, а Джон во время службы в ВМС во время второй мировой войны был откомандирован в качестве представителя флота в Белый дом, где продолжил близкое знакомство с Роузенмэном. Министру юстиции, таким образом, нетрудно было убедить друга семьи Роузенмэна поступить с Монро по справедливости и непредвзято, тем более, что «президент Кеннеди заранее благодарен за любое содействие, оказанное в этой ситуации». Однако и Роузенмэн, как и Спирос Скурас, упомянул, что окончательное решение может принять лишь всесильный Милтон Гулд. «Кто? Этот долбанный выродок? - хотел было переспросить Ар-Эф-Кей, но вместо этого напомнил собеседнику: - Даррил Занук тоже поддерживает Мэрилин».
«Прекрасно, - отозвался на это Роузенмэн. - Только не забывай, что Занук выдоил только что из «ХХ века» 8 миллионов баксов на фильм, который снимал целых два года».
«По моему, Даррил вполне объективно оценивает конкретную ситуацию с фильмом «Что-то приходится отдавать» и требует справедливого отношения к мисс Монро. Когда речь идет об этике и соблюдении правил игры, он высказывает вполне здравые суждения».
«Роберт, еще семь лет назад Занук решил отойти от дел, а «ХХ век», признавая его прошлые заслуги, очень щедро и благородно поступил с «отцом-основателем». С тех пор он еженедельно получал 2885 долларов за «консультации». Что он сделал после этого «золотого рукопожатия»? Он не дал ни единого делового совета, а когда звонил своему приятелю Скурасу, разговаривал со погоде и перспективах развития искусства. Когда студия теряла миллионы долларов, Занук богател, благоденствовал и злорадствовал. А теперь у него вдруг открылись глаза и он требует навести порядок».
«Насколько я понял, мы с вами договорились, Сэм. С мисс Монро поступят так, как она этого заслуживает?»
«Вот это, Роберт, я вам твердо обещаю…»
На этом и порешили, хотя после достижения довольно двусмысленного соглашения Роберт Кеннеди не мог не вспомнить, как студийный триумвират сначала отпустил Мэрилин на празднования 45-летия его брата, а потом репрессировал ее за нарушение производственной дисциплины, выгнал на улицу и облил грязью во всех средствах массовой информации.
Кроме того, что министр юстиции выполнял просьбу своего брата-президента, его выступление на стороне Мэрилин носило личный характер. Насколько личный? Свидетельства о знакомстве и близости Эм-Эм и Ар-Эф-Кей отличаются хронологической пестротой и порой не стыкуются друг с другом.
Подруга Мэрилин актриса Джин Кармен, соседка актрисы в тот период, когда та жила на Дохени-двайв, вспоминает, что то ли летом, то ли осенью 1961 года она как-то открыла дверь общей с Мэрилин квартиры и увидела на пороге Роберта Кеннеди: «У него было такое выражение лица, словно он не знал, что ему делать - бежать, просто уйти или остаться. Я была сама настолько ошарашена, что сказала «Заходите», а сама стояла перед ним, не давая пройти внутрь. Наконец из ванной комнаты выпорхнула Мэрилин… Она на моих глазах поцеловала гостя, что совсем не соответствовало ее привычкам». Кармен, по ее словам, растерялась по той простой причине, что Мэрилин рассказывала о свиданиях с Джоном, а тут вдруг явился Роберт. Застенчивость и неуклюжесть младшего из братьев, его сочувствие к изгоям общества и нежное отношение к детям не могли не найти отклик в душе Мэрилин. Скрытный и непростой по характеру президент был гораздо дальше от той среды, в которой выросла Мэрилин. В отличие от брата, Бобби, как ни странно, часто демонстрировал вполне пролетарский стиль поведения. Из всех братьев Кеннеди Бобби был менее известен донжуанскими подвигами. Впрочем, его биограф Артур Шлезингер очень дипломатично освещает эту сторону жизни Ар-Эф-Кей: «Бобби не было чуждо ничего человеческое. Он любил пропустить рюмку-другую, любил молоденьких женщин. Он отдавал дань этим слабостям только во время своих путешествий (а путешествовать ему приходилось постоянно!)». Будучи практически ровесником Мэрилин, Бобби был женат более десяти лет, имел семерых детей и к тому времени получил звание «Лучшего отца года». Естественно, он вытеснил Джона из тайных мечтаний Мэрилин Монро.
По другой версии, Ар-Эф-Кей покорил сердце Мэрилин в феврале 1962 года на званом вечере у Лоуфордов в честь начала триумфальной кругосветной поездки Бобби и Этель Кеннеди. Актриса приехала на суаре с обычным опозданием и на парковочное площадке, где стояли шикарные лимузины, выбралась из крошечного «Фольксвагена». В особняке Лоуфордов (получившем название «Белого дома на Западном побережье») Мэрилин явилась в ароматном облаке духов «Шанель №5», в черном норковом манто поверх облегающего фигуру черного платья от Нормана Норелла. Фоторепортеры приветствовали ее фейерверком вспышек своих камер и вопросом: «Кто это вас доставил сюда на «Фольксвагене»?»
Спустив манто с обнаженных плечей, актриса подмигнула журналистам и поделилась секрет: «Это один моряк. Мы с ним встречались часто в последнее время».
Журналисты потратили потом несколько дней на поиски морского офицера, покорившего голливудскую красавицу, но их расследование зашло в тупик. Шутка Мэрилин осталась невостребованной - в действительности, поскольку она опаздывала на суаре, к Лоуфордам ее доставил гример Уайти Снайдер.
Хозяйка дома Пэт Кеннеди-Лоуфорд в длинном белом платье после взаимных приветствий произнесла полусерьезно: «Вот уж не думала, Мэрилин, что тебе захочется толкаться в этой громадной толпе».
«Да ты что? - сказала на это Мэрилин. - Я просто умираю от желания поближе познакомится с Бобби Кеннеди».
«Хорошо, - согласилась хозяйка, - я посажу его посередке между тобой и Ким Новак. Такая близость тебя устроит?»
«Спасибо, что в это трио ты пристроила Ким, а не кого-нибудь еще», - рассмеялась Мэрилин.
Однако ужин с вопросами и ответами не дал возможности Бобби, самому застенчивому из Клана Кеннеди, пообщаться с Мэрилин (и наоборот). Званый вечер был в разгаре и уже потек по неформальному руслу, когда Патриция наконец вспомнила о своем обещании. Мэрилин, к этому моменту утомившись от танцев, села прямо на пол, расстелив предварительно манто, и сбросила туфли. Доставленный к месту ее импровизированного отдыха Бобби рухнул рядом с Мэрилин, не сказав при этом даже «Привет!»
Сестра решила прийти ему на помощь.
«Бобби, - сказала Пэт, - ведь это - сама Мэрилин Монро!»
Бобби хранил смущенное молчание.
«Бобби, неужели ты ее не помнишь?»
Мэрилин, сделав глоток шампанского, попросила хозяйку: «Пэт, можно мы побеседуем наедине?»
Проходившие мимо парочки гости многозначительно улыбались, наблюдая, как Мэрилин «берет интервью» у Роберта Кеннеди. Кто-то даже разглядел вопрос, который Мэрилин записала губной помадой на салфетке и пододвинула салфетку к соседу. На салфетке было написано: «Чем занимается в рабочее время министр юстиции?»
Позднее, когда атмосфера вечера стала еще более теплой и раскованной, Мэрилин учила Бобби танцевать твист. Питер Лоуфорд в тот вечер чаще других ставил на проигрыватель пластинку со своими любимыми хитами - «Peppermint Twist» и «Let’s Twist Again».
Бобби в тот вечер был настолько очарован кинозвездой, что даже позвонил своему однокашнику по колледжу и похвастался: «Знаешь, с кем я только что танцевал?» Не дождавшись ответа, он передал трубку новой знакомой и та «фирменным голосом» произнесла: «Алло… Говорит Мэрилин Монро».
К концу вечера Мэрилин прибегла к «военной хитрости». Сидя между Бобби и его пресс-секретарем Эдом Гутмэном, она, закинув голову, томно переспросила: «После стольких бокалов шампанского даже не знаю, можно ли мне садиться за руль?»
Поскольку ни министр, ни его секретарь понятия не имели, что Мэрилин в данный момент не на чем было добираться до дому, министр воскликнул: «Да вы что? В таком состоянии нельзя водить машину!»
Пока коварная Мэрилин продолжала расслабленно улыбаться, бобби за ее спиной шептал секретарю: «Эдди, ее нужно отвезти в моей машине. Но ты тоже поедешь, чтобы никто не говорил потом, что мы остались наедине…»
Мужчины доставили Мэрилин домой и благополучно сдали на руки Юнис Мюррей.
На следующее утро Бобби и Этель Кеннеди отправились в свое длительное дипломатическое турне по странам и континентам, а Мэрилин снялась в костюмной пробе для эпохального фильма «Что-то приходится отдавать».
Очевидцы рассказывают, что Мэрилин готовилась к вечеру у Лоуфордов, где она без труда затмила Ким Новак, Джэнет Лей, Натали Вуд и других звезд рангом поменьше, с такой же тщательностью, с какой приступила к работе в новом фильме. Она перечитала все газетные статьи о предстоящей поездке министра юстиции за рубеж. Задолго до суаре Мэрилин атаковала Питера Лоуфорда вопросами о жене министра, о его детях, о работе министерства юстиции и о личных отношениях Бобби с президентом. Она явно не хотела показаться при первой встрече классической «голливудской куклой».
Роберт Слэтцер утверждает, что «заинтересованность Мэрилин носила интеллектуальный, а не сексуальный характер». Правда, он тотчас добавляет: «Для Мэрилин эти новые привязанности становились все более постоянными и оттого опасными».
Накануне вечера у Лоуфордов Мэрилин уговорила сына своего врача Дэниэла Гринсона «поднатаскать ее для интеллектуальной беседы за ужином». Слэтцер вспоминает, что «Мэрилин в свою дамскую сумочку заранее положила листок с «эрудированными вопросами», чтобы покорить своего высокопоставленного собеседника».
Служанка Хэйзел Вашингтон полагает, что «президент был для Мэрилин еще одним временным увлечением, а Бобби - настоящим ухажером… У них с Бобби был серьезный роман».
В 1992 году известный голливудский врач Майкл Гердин дал интервью о странном эпизоде, имевшем место тридцатью годами ранее, когда 14 июня в его клинику доставили Мэрилин. Доктор Гринсон, знавший, что перед клиникой постоянно «пасутся» репортеры, высматривая богатых и/или знаменитых пациентов, провел Мэрилин через черный ход. Гердин, делавший Мэрилин на деньги Хайда мелкие пластические операции еще в 40-50-е годы, был потрясен маскировкой звезды, а затем ее видом и поведением. Актриса была в скромном темном костюме, большом черном парике и громадных пляжных очках. Намотанный в несколько слоев шарф скрывал не только шею, но и нижнюю часть лица актрисы. Когда маскировка была снята, глазам Гердина предстали синяки на носу Мэрилин и овальная царапина на лицевой скуле.
Во время всего приема Мэрилин не произнесла почти ни единого слова и никак не реагировала, когда Гердин пальпировал травмированные места. Вместо нее говорил Гринсон: «Небольшой несчастный случай в душевой кабине. Уверен, что ничего страшного не произошло, но мы должны во всем убедиться на сто процентов».
Пока Гердин готовил рентгеновский аппарат к работе, Гринсон трагическим шепотом рассказывал о стрессах Мэрилин, о ее синусите, увольнении с работы, клеветнической кампании в печати и о прочих «весьма, весьма грустных проблемах».
Мэрилин, явно накачанная транквилизаторами и болеутоляющими средствами, открыла рот только тогда, когда медсестра принесла и вручила Гердину отпечатанные рентгеновские снимки. Хриплым и нервным тоном она поинтересовалась: «Хрящ носа не сломан? Как быстро вы сможете вылечить мой нос?»
Когда выяснилось, что кроме ушиба и царапины волноваться не о чем, Мэрилин бросилась на шею Гринсону со словами «Слава Богу!» После этого она снова надела темные очки, парик, замоталась шарфом и удалилась, почти навалившись на плечо верного и незаменимого доктора Гринсона.
В своем интервью Майкл Гердин делает вывод, что травма вполне могла быть получена при падении на пол или на землю. Роберт Слэтцер, близко знавший Мэрилин, уверен, что характер полученных актрисой травм указывает на то, что «кто-то от души отметелил ее». Любители могут дать волю воображению, предположив, что нападение на актрису, переживавшую период «хаоса и депрессии», могли организовать студийные монрофобы, стремящиеся ее «мнимую болезнь» превратить в настоящую. К избиению могли приложить руку и те силы, которые всегда предпочитали не афишировать свою деятельность, а знакомить общественность уже с конечными результатами в виде переломанных костей или иного ущерба для здоровья.
В своей «крысиной стае» Фрэнк Синатра периодически ставил на место «зарвавшихся дамочек», искусно сочетая политику пряника с практикой обычного кулака. Если помнить о его многолетнем «пунктирном романе» с Мэрилин, певец вполне годится в кандидаты на нанесение актрисе легких телесных повреждений. Через несколько лет после гибели Монро Синатра, лишившись в Лас-Вегасе своего собственного отеля, отобранного у него за какие-то «прегрешения» мафией, вышел на сцену и со слезами на глазах объявил: «Дорогие друзья! Сегодня вечером я пою последний раз в этом прекрасном дворце, который отобрали у меня жулики и уголовники…» После такого обвинения, брошенного в лицо новым хозяевам отеля, возникла потасовка. Прямо на сцене великому деятелю шоу-бизнеса дюжие охранники выбили передний зуб… Выяснение отношений с помощью мордобоя (а то и хуже) было в порядке вещей в среде, в которой всегда вращался Синатра.
Некоторые источники утверждают, что в период после увольнения Монро и предъявления ей судебного иска она «часто виделась с Джо Димаджио…» Конечно, легендарный бейсболист и экс-супруг, в отличие от десятков других «друзей» актрисы, чаще всего вел себя по-джентльменски. С другой стороны, как не вспомнить эпизод, когда на пару с Синатрой (еще и в нетрезвом виде) Джо вломился ночью в гостиничный номер, перепутав отдыхавшую в нем женщину со своей бывшей женой. Сицилийская кровь невозмутимого на первый взгляд Димаджио иногда давала себя знать весьма бурным образом не только на бейсбольном поле, а кроме того - «Кого люблю, того и бью…»
Гадать можно до бесконечности, а факты таковы, что еще на неделю Мэрилин скрывалась в своем доме на Хелена-драйв, изолировалась от внешнего мира и заливала горе шампанским, после чего принимала громадные, но несмертельные дозы снотворного.
После этого актриса вышла из «подполья» и обратилась к армии своих поклонников. В период между 20 июня и 15 июля она устроила свой «информационный» блиц-крик, раздавая интервью и позируя перед фоторепортерами. Многие из ее тогдашних высказываний звучат вполне актуально и по сей день: «Актер - не машина, как бы они не старались нас в этом убедить. Творчество должно начинаться с человеческого отношения к артисту… Киноиндустрия должна вести себя, как мать, увидевшая, что ее ребенок перебежал дорогу перед мчащимся автомобилем. Однако, вместо того, чтобы прижать ребенка к груди, студийный боссы начинают наказывать его. Например, они возмущенно рассуждают: «Как вы осмелились простудиться? Да какое вы право имели на простуду?..» Боссы имеют право простужаться, вечно сидеть дома и давать указания по телефону. А кинозвездам делать этого нельзя. Когда болеешь, чувствуешь себя очень скверно. Я хотела бы, чтобы кто-нибудь попробовал сниматься в комедийном фильме с высокой температурой и инфекционным синуситом… Я подписывалась играть на съемочной площадке, а не подвергаться дисциплинарным наказаниям. В конце концов, я работаю в кино, а не учусь в военном училище…»
Тем временем и Дин Мартин выложил на стол свои козырные карты. Поскольку «ХХ век» выдвинул против актера судебный иск на сумму 3 миллиона долларов, он через своих адвокатов выдвинул встречный иск, потребовав взыскать с родной студии 6,8 миллиона: 6 миллионов за уже причиненный ему ущерб и 800 тысяч за подрыв его репутации.
Ар-Эф-Кей сдержал свое слово. Его телефонный разговор с влиятельным Роузенмэном возымел действие и «ХХ век»… пошел на уступки.
«Не могу припомнить, от кого я получил это известие, - рассказывает об этом периоде Ливейтес, - но нам передали, что Мэрилин готова к сотрудничеству и может вернуться на съемочную площадку, отказавшись от своих прежних взглядов. Мне все равно, каким образом был достигнут компромисс. Я был в полном восторге».
Мэрилин предложила провести конференцию на высшем уровне в ее брентвудском доме - студия делегировала на переговоры Питера Ливейтеса, заведующего производством компании «ХХ век - Фокс» и антигероя грязных игр вокруг фильма «Что-то приходится отдавать». Вообще, в истории с этой кинолентой, как и во всей жизни Мэрилин Монро, трудно делить персонажей на «ангелов с крыльями» и «негодяев с черной душой».
Перед историческими переговорами с Ливейтесом Мэрилин Монро с помощью гримера, парикмахера и модельера создала имидж «новой Мэрилин» - деловой и практичной женщины, готовой обсуждать самые сложные проблемы без прежних «дамских штучек». От прежней «тупой блондинки» не осталось и следа. Мэрилин перед встречей с Ливейтесом написала несколько вариантов своего монолога перед студийным боссом и выучила их наизусть. Из магазина для гурманов была доставлена русская икра и местного производства канапе. Мэрилин с самого начала беседы заявила, что готова к возобновлению съемок и готова впредь относиться к своим обязанностям со всей серьезностью.
Ливейтес вспоминает: «К своему изумлению, я обнаружил перед собой строгую деловую женщину, многостороннюю и очень рационально мыслящую личность. Она понимала, насколько важно для студии доснять фильм «Что-то приходится отдавать». Она заражала своей новой заинтересованностью в проекте. В конце концов ей удалось убедить меня, что картина состоится. Под влиянием этих переговоров я даже распорядился переписать сценарий, включив в него идеи, выдвинутые Мэрилин».
Однако и Мэрилин должна была пройти часть своего пути к окончательному компромиссу и пойти на существенные уступки. Монро должна была отказаться от услуг Полы Страсберг и дезавуировать доктора Гринсона «в качестве своего агента и представителя на переговорах со студией». Взамен Ливейтес обещал заменить режиссера Кьюкора.
Примечательно, что параллельно с этими весьма продуктивными переговорами целые бригады студийных юристов ни на минуту не прекращали работу над судебными исками и к Монро, и к Мартину. Биографы Питер Браун и Пэтт Барэм сообщают совершенно параноидальную (хотя на первый взгляд практичную) деталь этого саммита с Ливейтесом. Пока в гостиной происходили интенсивные дискуссии, спрятанная актрисой в спальне Пэт Ньюком стенографировала каждое произнесенное за стеной слово, чтобы Ливейтес не мог потом сослаться на то, что «он ничего подобного не говорил». Со стороны Мэрилин это было проявлением большой наивности. Стенограмма, не завизированная самим Ливейтесом, не имела никакой юридической силы. Во-вторых, к этому моменту дом на Хелена-драйв был нашпигован подслушивающей аппаратурой, «как вишневое дерево вишнями в урожайный и щедрый год». Во всяком случае в архивах студии не осталось никаких следов об «историческом саммите».
Однако силы, приведенные в движение министром юстиции, уже давали вполне ощутимые результаты. Мэрилин было обещано полмиллиона за съемки в картине «Что-то приходится отдавать». Еще 500 тысяч долларов она должна была получить, если снимется в картине «Блестящая карьера», продюсером которой должен был стать главный рекламный агент Мэрилин Артур Джейкобс. Однако и «заклятые друзья» актрисы не теряли времени даром.
К концу июня, когда актриса почти оправилась от синусита, шутила и смеялась, покидая юридический отдел студии в обществе Питера Ливейтеса, нью-йоркский директор «ХХ века» по маркетингу Чарлз Эйнфелд составил текст публичного покаяния, которое Мэрилин должна была принести перед тем, как ее вновь возьмут на работу. Актриса должна была во всеуслышание поведать о своем увлечении барбитуратами, извиниться за халатное отношение к обязанностям, признаться в своей недисциплинированности и обещать «оставить навсегда повадки примадонны». Проще говоря, Мэрилин должна была выйти на городскую площадь с табличкой на груди «Профессионально не пригодная актриса» и дать студии козыри в возможном в будущем производственном конфликте. Ливейтесу удалось убедить руководство не подвергать артистку новому унижению и не провоцировать ее на ответные шаги.
Когда «ХХ век» (по крайней мере на словах) капитулировал, адвокаты Мэрилин прибегли к тактике затягиваний и проволочек. Вместо того, чтобы с новой энергией возобновить работу в картине «Что-то приходится отдавать», Мэрилин опять находилась в вынужденном простое. Адвокат Рудин, видимо, опасался, что после прилива энергии у актрисы начнется новый приступ депрессии и она не сможет выполнить условия контракта. Нью-йоркскому журналисту Эрлу Уилсону адвокат Рудин в этот период будто бы даже сказал без обиняков: «Совершенно очевидно, что Монро тяжело больна, больна психически. Ее, наверное, следовало бы поместить в специализированное лечебное учреждение».
Ливейтес отрицает версию о психическом заболевании актрисы: «Женщина, с которой я вел переговоры, была вполне вменяемой. Разумеется, она страдала от серьезных вещей - от бессонницы и медикаментозной зависимости. Меня больше всего в то время поразил неподдельный энтузиазм, с которым она рвалась снова на работу».
Актриса и писательница Сьюзен Страсберг, дочь Полы и Ли Страсберг, поддерживавшая с Мэрилин самые близкие отношения в последние годы жизни актрисы, возмущалась: «Спросите себя честно, кто в Голливуде не безумен? Разумеется, Мэрилин была весьма эксцентричной личностью. Она принимала наркотические препараты и порой вела себя иррационально. А разве другие голливудские звезды отличаются от нее?» Страсберг, вспоминая разговор, произошедший в 1962 году с Монро после нескольких дней лечения в нью-йоркской психиатрической лечебнице имени Пэйна Уайтни, вспоминала: «Мэрилин по ошибке поместили в изолированную палату. Там ей действительно временами казалось, что она сходит с ума. Однако позднее она твердо заявила: «Сьюзен, кто уж сумасшедший, так это персонал этой клиники. Слава Богу, я не такая, как они. Теперь я точно знаю, что не лишилась рассудка».
Однако для адвоката Рудина, привыкшего к простым и четким терминам, эксцентричность Мэрилин и служила доказательством ее психического недуга. Поэтому он и тянул резину с заключением нового контракта с «ХХ веком».
…Нью-йоркский колумнист Уолтер Уинчел в одной из частных бесед назвал Роберта Кеннеди «семейным полицейским в вопросах секса». Он казался олицетворением морали викторианской эпохи, особенно на фоне амурных подвигов своих родственников. Когда на одной вечеринке подвыпивший Эдвард обнял Джека и Бобби за плечи и восхищенно произнес: «Нас только трое на всем белом свете». Роберт, отшатнувшись, произнес с гримасой отвращения: «Нет, вас только двое…» Став министром юстиции и хранителем семейно-политических тайн, Роберт добился от шефа ФБР Гувера, чтобы тот засекретил тысячи документов о связи своего старшего брата с Джудит Кэмпбелл, которая приглянулась Джеку, потому что внешне была очень похожа на Жаклин. Начав длительный роман с президентом, красавица сохраняла амурные связи с чикагским «боссом боссов» Сэмом Джанканой. Роберт успешно похоронил в сейфах ФБР и ЦРУ все следы участия мафии в подготовке провалившегося десанта в Заливе Свиней. Роберт, узнав об очередных аморальных похождениях своих родственников, добивался их прекращения во имя имиджа клана Кеннеди. Виртуозно манипулируя секретными службами, он умело скрывал все свидетельства об оргиях в Белом доме, веселых коктейль-вчеринках на борту президентского самолета, посещениях казино в Лас-Вегасе и прочих «проделках» Джона Ф. Кеннеди, который до поры до времени недоумевал: «А что особенного я делаю?» Однако Роберт был непреклонен, прекрасно зная, что подобный компромат может произвести взрыв и лишить президентской власти его брата, оторвавшегося от своего конкурента Никсона на жалкие 11 тысяч голосов или менее 0,1 процента от общего числа избирательных бюллетеней. Это был своеобразный антирекорд за всю историю президентских выборов в США, Джон сумел потом достиг высот небывалой популярности и «сексуальный полицейский» Ар-Эф-Кей строго следил, чтобы ничто не омрачало блистательный имидж его брата. Узнав о принадлежности писателя Гора Видала к «сексуальному меньшинству», Роберт не стал скрывать своего отвращения к другу Первого семейства. На одном официальном ужине в 1961 году Роберт даже вышел в танцевальный круг и буквально увел за руку Жаклин Кеннеди, предоставив Гору Видалу танцевать в гордом одиночестве.
Когда министр юстиции проведал об увлечении его братом «какой-то молодой немкой», Бобби немедленно посадил ее под «колпак» ФБР и, получив через двое суток свидетельства о том, что «прекрасная тевтонка» крутит роман с советским военным атташе, добился ее высылки на родину еще до того, как Джей-Эф-Кей успел «познакомиться с нею поближе». Бульварные издания, однако, позднее автоматически занесли любвеобильную шпионку в донжуанский список Джона Кеннеди.
И все же, блюститель нравственности в своем семействе, министр юстиции, человек, который мог устраивать разносы Питеру Лоуфорду за амурные непотребства и натравливал агентов секретной службы на несчастного репортера, который случайно увидел, как Бобби танцует с Мэрилин Монро… сам стал любовником сверхзвезды. Во всяком случае, в этом уверяют авторы большинства жизнеописаний актрисы. Первоисточником таких обвинений стала, разумеется, голливудская «фабрика слухов» и сама Мэрилин, которая, укрепляя свои позиции в битве с «ХХ веком», открыто заявляла о свое неплатонической связи с министром юстиции США.
«Их (Бобби и Мэрилин) редко видели на людях вместе, - сообщается в одном исследовании, - но между тем они находились (или, по-видимому, могли находиться) в реально-интимной связи». Эту фразу нужно читать и перечитывать, чтобы понять истинный характер отношений между министром и звездой. Для голливудских слухмейкеров все было совершенно очевидно: раз ходят вместе (а тем более танцуют!), значит, спят в одной постели. Доказательства? Один нью-йоркский режиссер, проходя мимо Мэрилин и Бобби на одной вечеринке, услышал между ними следующий диалог: «Ты мне нравишься» - «И ты мне тоже нравишься». После этой сцены у режиссера отпали последние сомнения в романе. Большой знаток вопросов этики, психологии и межполовых отношений Сэм Джанкана, получив информацию из достоверных голливудских источников, возмущенно проворчал: «Теперь Джек передал эту девку своему брату. Какие же животные, эти Кеннеди!» Если сам босс чикагской мафии осуждал подобную безнравщину и похабщину, стоит ли удивляться, что биограф Энтони Саммерс делает однозначный вывод: «Роман у них безусловно был… Она была поражена его звездным сиянием… Думаю, ее привлекала в нем идея ментальной гениальности. Она любила интеллектуалов, а не тех, которые перекидывали ее из рук в руки, как кусок мяса. Она всегда пыталась убежать от таких типов». В другом исследовании утверждается, что «Бобби привлекало звездное величие Мэрилин». Истина находится, разумеется, посередине между этими взаимоисключающими мнениями. Посередине. Или в каком-нибудь ином месте.
Первоначально Ар-Эф-Кей и Мэрилин ухаживали друг за другом по телефону. После полуторачасового романтического свидания заочные свидания носили столь интенсивной и страстный характер, что даже чернокожая служанка Хэйзел отметила, что «они занимались сексом по телефону». Подслушивала ли Хэйзел Вашингтон эротические переговоры с параллельного телефонного аппарата или пришла к такому умозаключению, судя только по репликам Мэрилин, остается тайной, покрытой непроницаемым мраком. Во всяком случае, отныне безработная и далеко не беззаботная Мэрилин старалась звонить своему новому другу в резиденцию семейства Кеннеди в Хайэннис-порт, в какую-нибудь европейскую столицу, где он в данный момент находился и в любое другое место. Пресс-секретарь Эдди Гутмэн особо отмечает, что Бобби «был чудесным собеседником, с которым можно поделиться своими бедами. Поэтому Мэрилин и названивала ему все лето 1962 года. Впрочем, тоже самое делала, например, Джуди Гарленд».
У министра юстиции было много поводов посещать Калифорнию вообще и Голливуд в частности. На съемочной площадке «ХХ века» под руководством ветерана-продюсера Джерри Уолда кипела кипела работа над экранизацией бестселлера, написанного Робертом Кеннеди. Его книга «Внутренний враг» была посвящена проблемам искоренения организованной преступности и одним из главных ее персонажей был Джимми Хаффа, профсоюзный лидер, приведенный к власти мафией. Исследователи из этих визитов Бобби в Сенчьюри-сити делают неопровержимый вывод о том, что министр юстиции в этот период имел романтические рандеву либо в гостинице на Беверли-хиллз, либо в Лос-Анджелесе, где и у братьев Кеннеди, и у Мэрилин были свои «тайные» гнездышки», о которых не подозревала всезнающая пресса. Считается, что Питер Лоуфорд буквально толкал Бобби в постель, где его ждала Мэрилин, предоставив для этого свою виллу с 14 спальнями и мраморным бассейном с подогретой морской водой. 4 июля, в День независимости, приметливые очевидцы видели, как Бобби в одних джинсах и Монро в рубахе навыпуск брели на закате по пляжу в Малибу. Сосед Лоуфордов некий Питер Дай, давший интервью тележурналистам Би-би-си, вспоминал: «Между ними был роман, можете не сомневаться. Мэрилин глаз с него не сводила. Она была потрясена аурой его должности». Поскольку Роберт и Мэрилин гостили у Лоуфордов, они не могли не проводить по ночам время в объятиях друг друга. Голливудский модельер даже видел министра и кинозвезду в знаменитом ресторане «Ла Скала». Дело было в пятницу 23 июня 1962 года. На следующий день министра пригласили к Лоуфордам на шашлыки. Среди 50 гостей находились Бобби и Мэрилин, а жена министра Этель в это время находилась в другом конце страны. Мэрилин сменила три платья, пока не остановила свой выбор на тысячедолларовом наряде, которым хотела поразить, конечно же, главного специалиста по закону и порядку в стране. На следующий день после «барбекью-парти» Монро сказала экономке, что хотела бы побыть в своем доме «совсем одна», но наблюдательная Юнис Мюррей задержалась, чтобы не только зарегистрировать прибытие Ар-Эф-Кей к Мэрилин, но и заметить, что «их встреча носила очень романтический характер». Впрочем, не столь помешанные на сексе биографы утверждают, что эта встреча носила… деловой характер. На следующий день Мэрилин предстояли новые переговоры об условиях, на которых она согласилась бы вернуться на съемочную площадку фильма «Что-то приходится отдавать». Актрисе нужен был совет главного юриста страны, и Бобби подсказал подруге, что вопрос о ее восстановлении - пройденный этап. Теперь нужно вырвать у «ХХ века» реальные уступки.
Семейный парикмахер клана Кеннеди уверен: «Со стороны могло показаться, что они не состояли в любовной связи, но я уверен, что состояли». Мнение стилиста нельзя сбрасывать со счетов, поскольку, как известно, мемуары денщика, проводящего с генералом все время от восхода до заката, - кладезь истины в самой первой инстанции.
Скучные рассуждения на тему «было - не было» всегда отбрасываются в сторону, когда звучит очередной голос очевидца тех жарких калифорнийских ночей и дней. Джин Кармен, актриса, бывшая соседка и подруга Мэрилин, вспоминает, как они вдвоем готовили Бобби к выходу на нудистский пляж. Одолжив накладную бороду в гримерной Джека Бенни, девушки приклеили ее министру, надели на него бейсбольную кепку и темные очки. Мэрилин сама иногда посещала это лежбище «голяков»,надев парик брюнетки, и никто никогда не мог ее опознать. Когда Бобби соблазнился совершить в странном «прикиде» такой визит, они втроем «гуляли туда-сюда, а потом присели на одеяле, принесенном из нашего автомобиля. Никто не обратил на нас ни малейшего внимания. На пляже нудистов побывали сразу две знаменитости, и бродили там, как невидимки. По дороге домой мы посмеялись над этим от души». Громче всех, видимо, хохотал скромный и застенчивый при других обстоятельствах министр юстиции Соединенных штатов Америки. Джин Мартин, бывшая жена актера Дина Мартина, иногда видела Мэрилин в пляжном домике Лоуфордов и была «абсолютно уверена», что Мэрилин гуляла не только с Джеком, но и с Бобби Кеннеди, хотя дипломатично прибавила в интервью, данном Энтони Саммерсу: «Некрасиво делать предположения, если сама при этом не была в спальне и не видела все своими глазами».
Когда в 20-ю годовщину смерти Мэрилин окружная прокуратура Лос-Анджелеса провела повторное расследование, заместитель окружного прокурора Майк Кэролл сделал знаменательное заявление: «Поскольку мы исключили вероятность того, что Мэрилин пала жертвой уголовного преступления, теперь уже совершенно неважно, спала она или нет с министром юстиции и президентом страны"»
В высоком голубом небе Калифорнии неподвижно стояли перистые облака, порой образуя абсолютно симметричные группы, в июль катилось лето 1962 года, а министр юстиции («палочка-выручалочка» клана Кеннеди во всех сексуальных, семейных и политических скандалах) вел себя почти также беспечно, как его любвеобильный брат Джон. Бдительная соседка Лоуфордов, некая Линн Шерман, знала наверняка: «Как появляется перед особняком Питера официального вида лимузин, сразу ясно, что объявился Бобби Кеннеди. Иногда я видела, как Бобби гуляет с Мэрилин по внутреннему дворику, а порой они долго бродили вдвоем по пляжу».
Как-то во время очередной вечеринки юный страж парковочной стоянки Чак Пик стал очевидцем «весьма романтической сцены» между Бобби и Монро. Чак Пик, вспоминая, насколько он был ошарашен (в то время ему было всего двенадцать лет), сообщает, что едва он пришел в чувства от увиденной им сцены, как к нему тотчас подскочил агент секретной службы с посеревшим от злости лицом. Охранник злобно прошипел ни в чем не виноватому Чаку: «Ты ничего не видел, ты ничего не слышал и впредь помалкивай в тряпочку!» Перепуганный Чак лишь через три десятилетия нарушил данный охраннику обет молчания и честно рассказал об этой сцене автору книги о Питере Лоуфорде «Человек, умевший хранить секреты», которую написал об актере и родственнике братьев Кеннеди Джеймс Спейда. Кому-то из своих соседей именно в описываемый период «Человек, который умел хранить секреты» без обиняков посетовал: «Джек самым бессердечным образом передал Мэрилин своему брату Бобби». Впрочем, зять президента США за свою жизнь, как мы убедимся, выдал на-гора столько разнообразных версий, что принимать его слово за чистую монету мог только лишь сосед, пересказавший гораздо позже эту цитату «охотникам за истиной».
Многие отмечают, что Бобби стал для Мэрилин не только любовником, новым покровителем, «эрзац-отцом» и другом, но и настоящим открытием загадочного мира Большой политики. С Джеком она никогда не страдала от «интеллектуального похмелья», а Бобби во время прогулок у моря мог в двух словах объяснить Мэрилин хитросплетения невидимой борьбы в стране и во всем мире. Доверенные лица актрисы сообщают, что в чисто интимном плане Бобби (как и его старший брат) ничем не поразил Мэрилин. Что же касается его интеллектуальной мощи, эрудиции и способности анализировать политическую ситуацию, то в этой области Мэрилин не знала ему равных. «Она была восхищена министром и в то же время испытывала перед ним смертельных страх, - рассказывает сосед Лоуфордов Питер Дай, на глазах которого развивался весь этот «летний любовный роман 1962 года». - Она была помешана на Бобби, особенно на его «умственных способностях. А Бобби тоже был от нее без ума».
А ведь при первом знакомстве, как сообщает Роберт Слэтцер, Мэрилин заявила ему, что Бобби уступал Джеку в области мужского шарма, но своим даром политика и министерским стилем оказывал на Мэрилин воздействие, не уступающее самым мощным средствам, вызывающим плотское влечение. Мэрилин могла из первоисточника узнавать теперь, в чем заключается суть «политики новых горизонтов». Они разговаривали о Фиделе Кастро, об операции в Заливе Свиней, о гражданских правах, об отношениях с коммунистическим Востоком и капиталистическим Западом, о «корпусе мира» и, как бы сказали, наверняка, Льюис Кэролл и О’Генри, о «королях и капусте». Проблема организованной преступности, против которой братья Кеннеди развертывали свой «крестовый поход», тоже не осталась без обсуждения под мирный шум прибоя.
Специалисты пришли к твердому мнению, что Мэрилин и Бобби совершили не менее двух половых актов (но не более четырех), встречаясь в отеле на Беверли-хиллз, в доме Монро и в пляжном домике Лоуфордов. Когда американские тележурналисты из программы «20/20» напрямую спросили Юнис Мюррей о сексуальных контактах Бобби и Мэрилин, экономка, путаясь в своих же прежних показаниях, пролепетала: «Вот об этом мне неизвестно. Может, между ними что-то и было, но я об этом ничего не знаю».
Когда журналисты Би-би-си создавали свой сенсационный фильм 1985 года, им удалось раскопать в имуществе Мэрилин странный рукописный документ (точнее, записку) на бланке флоридской резиденции семейства Кеннеди. С тех пор это послание фигурирует в каждом новом расследовании «дела Монро». Не изменяя устоявшейся традиции, есть смысл напомнить этот текст читателям:
«Дорогая Мэрилин!
Мама попросила меня письменно поблагодарить тебя за очень милое письмо Папочке. Он остался страшно доволен. Молодец, что прислала его.
Я так поняла, что вы с Бобби стали последней новостью! Все мы считаем, что ты должна приехать к нам, когда Бобби вернется на Восточное побережье.
Еще раз благодарю за письмо Папочке.
Привет.
Джин Смит».
«Папочка», патриарх клана Кеннеди Джозеф П. Кеннеди, перенес в декабре 1961 года инсульт и общался с близкими людьми и окружающим миром в основном через записки. Джин Смит - сестра Джона и Роберта Кеннеди. Выражение «последняя новость» было воспринято самой Мэрилин (и, разумеется, многими биографами) как «добро» на роман с Бобби, который, если судить по этой записке, начался даже раньше, чем Кеннеди-старшего хватил удар и он, как пациенты в реабилитационный период, нуждался в положительных эмоциях. Джин Кеннеди-Смит опровергать или подтверждать свое авторство не стала, а через своего мужа Стивена Смита передала журналистам, что «не припоминает», что когда-либо писала Мэрилин нечто подобное. Записка не датирована, графологическая экспертиза не проводилась, но получается, что «какой бы характер не носила дружба Мэрилин с Бобби (быть может, даже не очень серьезный), другие члены семейства Кеннеди знали об их отношениях и приняли их как приятную новость». Патриарх клана Джо Кеннеди, отмечают некоторые авторы, как правоверные католик отвергал идею развода любого из его сыновей, но приветствовал их внебрачные связи с женщинами. Примечательно, что совершая как-то трансатлантический круиз «старина Джо» не только взял с собой супругу, но и пригласил на пароход Глорию Свенсон, актрису и свою многолетнюю любовницу.
Если учесть внутреннюю и житейскую запутанность, от которой годами страдала Мэрилин, Ар-Эф-Кей мог показаться ей «лучом света в темном царстве», «последним спасителем», «утесом, способным защитить ее от штормовых волн».
Ральф Гринсон в 1979 году сказал журналистам (и его слова были включены в специальное посмертное «психологическое вскрытие» Мэрилин), что актриса «вступила в деструктивные связи с двумя могущественными политиками, занимавшими важные посты в правительстве… Боюсь, что в ходе этих связей с ней очень скверно обошлись».
Итак, два брата Кеннеди были определены психиатром Гринсоном в качестве «стрелочников», разрушивших сначала личность, а затем и жизнь Мэрилин Монро. При этом все другие факты м свидетельства выносятся за скобки, уводятся в тень, из которой мы теперь попробуем их извлечь.
Мечта
© Copyright: Юрий Стома, 2013
Свидетельство о публикации №213032400899
Свидетельство о публикации №213032400899
Рецензии