Дед и Малыш. Глава 22. Выездка

       Марату исполнилось два с половиной года, и дед решил, что его пора опробовать верхом.

      Но в начале, после долгих размышлений, он пришел к мысли, что лучше всего попробовать сесть на лимане. Завести его на глубину, и там сесть. Если ему не понравится затея деда, то в воде не очень-то попрыгаешь, а если все же он как-нибудь сбросит его, то ничего страшного. Он думал, что это его изобретение, но позже, поговорив с некоторыми из местных, узнал, что здесь издавна применяли этот метод.

     В сентябре хоть и посвежело, и по утрам было прохладно даже в рубашке, но вода в лимане еще не успела остыть, и дед вывел Марата на лиман. Он с трудом завел его на глубину, но сесть не смог. Не хватало ни сноровки, ни быстроты, ни ловкости, ни силы в руках, чтобы запрыгнуть на него. Только дед клал руки на спину, приноравливался, как бы подтянуться, Марат отходил в сторону. Пришлось отказаться от этого способа.

    На другой день дед вывел его. Поставил в загончик, где он чистил ему копыта, и осторожно, чтобы не напугать, сел на него с первого раза. Марат не проявлял никакого беспокойства. Дед посидел на нем минут пятнадцать, и слез.

       Так он проделывал три дня. Потом попробовал сесть на него, запряженного в телегу, и Марат и это позволил ему проделать. И наконец, дед решил прокатиться на нем. Чтобы было за что держаться, он обвязал его веревкой у передних ног по груди, вывел на улицу, закинул повод за столбик, сунул ему в рот кусок хлеба, и, пока он жевал, успел на него запрыгнуть и снять повод.

       - Ну что, Малыш, прокатишь меня, - спросил он вполголоса, и осторожно хлестнул  его хворостинкой по боку.

       Лишь позже он понял, насколько безумна была его затея. Хотя и приходила ему в голову мысль, что может появиться вблизи лошадь, но он легкомысленно понадеялся, что в это время дня это маловероятно.

       - Ну пошел, пошел, - дед уверенней похлопывал хворостинкой, и Марат пошел. Улица была пустынна, ни души не было видно. Он доехал до угла, до переулка, и Марат остановился. Постоял и медленно двинулся дальше, дошел до следующего переулка, пересек его, и встал у крайнего дома.

       Дед уже нетерпеливо ударил его хворостинкой, но он лишь поворачивал голову, и не двигался с места. Потом наклонил голову, понюхал землю, и, подогнув передние ноги, стал медленно валиться набок. Дед успел соскочить с него и отойти в сторону.

       Марат два раза перевалился через спину, встал, отряхнулся, и пошел искать на обочине траву. Обратно дед вел его, привязав повод к ноге. Вернулся домой, когда начинало темнеть.

      На следующий день дед вывел его пораньше, проделал уже все более уверенно, и сев на Марата, сразу начал его понукать, подбадривая ударами хворостины. И Марат тоже вел себя более уверенно.

       Он довез деда до того места, где ссадил накануне, и теперь уже не оглядываясь по сторонам, наклонил голову, понюхал землю и завалился на бок. Дед был начеку, и опять успел слезть с него и отойти в сторону. Дал ему поваляться, и когда он поднялся и отряхнулся, подвел к скамейке у калитки дома, встал на скамейку, сел, ударил хворостинкой. Марат отошел от скамейки и начал валиться на бок. И дед снова решительно подвел его к лавочке. Но Марат был настроен не менее решительно – на этот раз не стал утруждать себя, отступив от лавочки, чтобы она не мешала ему, он повалился на землю.
И дед сдался. Он хотел было вести его домой, но увидел на боку его нехорошее пятно – Марат улегся в свежую собачью кучу.

       - Ах ты, свинья паршивая, - рассердился дед, - теперь придется вести тебя на лиман, подмывать.

       Еще было достаточно светло, и, решив, что успеет, дед повел его на лиман, завел его в воду, пучком водорослей обмыл его, и, выводя на берег, решил все же еще раз попробовать.

      Он завел его в канавку у тропы, запрыгнул на него и направил на тропинку, ведущую вверх на кручу. Марат с места пошел рысью, перешел в галоп, , быстро достиг места, где тропинка поднималась круто вверх, в проулок, и вдруг свернул вправо и помчался под уклон. Дед вцепился в веревку, успел увидеть идущих коров соседа, и самого хозяина, гнавшего их домой, когда Марат снова круто свернул навстречу коровам.

       На этот раз дед не удержался, скользнул со спины, и оказался на земле, ударившись плечом. Когда он встал на ноги, Марат уже пробежал мимо коров, и мчался по тропе все дальше и дальше.

       - Сильно зашибся? – спросил подошедший сосед.

      - Не очень. Могло быть и хуже. Ты зайди, скажи моей, что задержусь – вишь, куда умотал.

      После этого, дед решил сделать перерыв. До будущего года, в надежде, что за это время он забудет свои фокусы. Зимой, все равно, не поедешь по холоду, летом некогда кататься, и только на следующую осень он снова сел на Марата.

      Теперь у него было настоящее спортивное седло. Как-то, еще когда сосед его по огороду только приобрел своего жеребца, похвастался, что уже купил и седло за двадцать пять гривен. Дед вспомнил об этом, когда он сдал мясникам коня, и спросил его при первой встрече, не продаст ли он ему седло. Сосед замялся и объяснил, что седло не у него, что знакомый попросил на время, и вот уже год не возвращает, и обещал при встрече напомнить ему о седле.

       Дед еще раза два заговаривал с ним об этом, и каждый раз тот отвечал, что еще не говорил со своим знакомым. Потому, как он неохотно говорил на эту тему, дед понял, что он по какой-то причине не хочет продавать, и оставил его в покое. Но через несколько месяцев тот сам при встрече с ним заговорил о седле.

       - Ты как-то спрашивал у меня про седло. Так вот, один мой знакомый продает, если хочешь, я с ним поговорю. Но просит он за него дорого – сто долларов.

      Сто долларов – это пятьсот гривен. Для деда это было на самом деле дороговато, и он принялся обдумывать, как самому слепить его, и решил, что ничего хитрого в том нет. Только надо в мастерской сварить стремена, да поискать на рынке ремни на подпруги. Он отложил заняться этим зимой. Когда нечего будет делать.

       Но однажды, когда он ехал телегой по главной улице, его окликнул знакомый старик – дядя Дима Меркушев. Дед свернул на обочину к траве, чтоб занять Марата, зная, что знакомый его любит поговорить. Дядя Дима был на года три старше его. Они познакомились, еще когда работали, поговорили, вспомнили свою молодость, и расстались с чувством взаимной симпатии. И после этого, когда изредка встречались, здоровались как старые знакомые, и беседовали, чаще опять вспоминая что-нибудь из своего прошлого.
Но на этот раз он сразу перешел к делу:

      - Слушай, тут у меня кое-что осталось с тех пор, когда я работал конюхом. Забросил на чердак и забыл, а на прошлой неделе, гляжу – внуки таскают по двору седло, и уже успели стремена отрезать. Ну и я вспомнил про тебя. Собрал все в мешок, и, если хочешь, я тебе сейчас вынесу. Там кое-какие запчасти…. Мне это уже никогда не будет нужно, а тебе, может и пригодится.

       Дед, услышав о седле, радостно заулыбался.

       - Ну конечно пригодится. Только скажите, сколько это будет стоить?

       Дядя Дима махнул рукой на него.

       - Ничего не стоит. Я же тебе говорю, что не нужно, и если не отдам, ребятишки так растащат и повыбрасывают.

       И он пошел и тут же принес седло и еще что-то в мешке.

       Дома дед вытряхнул из мешка содержимое и нашел там стремена, порванную кожаную уздечку, обрывки кожи, кольца, пряжки. Все это, конечно, пригодится, но более всего его обрадовало седло. Все, в общем, было исправно, на месте, только пришлось пришить ремни под стремена, отрезанные внуками дяди Димы.

       Марату же новинка явно пришлась не по вкусу, и деду пришлось ставить его в загончик, чтобы примерить обнову. Марат дергался, брыкался, так что деду пришлось скормить ему несколько кусочков хлеба, пока он подтягивал подпруги.

       Когда Марат немного смирился с седлом, дед вывел его на улицу, накинул повод на столбик, чтобы полюбоваться им со стороны.

       - Малыш, видел бы ты себя со стороны, какой ты красавец под седлом, ты бы с ним не расставался.

       Угостив Марата двумя конфетками, дед вскарабкался на него, снял со столбика повод и стукнул хворостинкой.

       - Ну пошел, Малыш.

       Марат и не думал идти. Все повторилось, как с телегой первые дни. Он топтался на месте, кружил, но не отходил от ворот. Потом все же, постепенно, начал удаляться в поисках травы, и с каждым днем все дальше и дальше.

       Дед выводил его к вечеру, из опасения встретиться с другой лошадью, и возвращался уже, когда темнело. Снимал седло, и, угостив конфеткой, заводил в сарай. Он уже проезжал на нем полкилометра, и пробовал разогнать его рысью, но Марат, не обращал на удары внимания, чинно, не торопясь проходил дистанцию, ни разу не прибавив шагу.

       Время от времени, дед выезжал на нем в телеге, дабы размять его, хорошенько прогнать после таких прогулок, выпустить часть энергии, которая могла в любое время вырваться,  как бывало с ним время от времени, когда он галопом мчался, бешено выбивая копытами дробь, и его невозможно было остановить. Дед невольно представлял, каково было бы ему, если б он сидел в это время на нем.

       В этот раз дед поехал в сторону города. Доехав до его окраины, он свернул на проселок, в сторону бывшего аэродрома. Марат пустился галопом, и дед, вцепившись одной рукой за борт, подпрыгивал на сидении. Он проехал метров двести, когда увидел впереди лошадь с телегой, и повернул назад. Но Марат тоже увидел лошадь – неохотно подчинился вожжам, пошел медленным шагом.

       Дед поминутно оглядывался, видел, что лошадь бежит рысью, и дистанция между ними быстро сокращается. Он только выехал на асфальт, когда лошадь обогнала его, и он узнал мужика в телеге. То был старый знакомый Васька на своей красной кобыле, которую Марат обгулял. Рядом с ним сидел мальчик лет десяти – двенадцати, видно, его сынишка.
Дед со всех сил натянул вожжи, пытаясь остановить Марата, пропустить Ваську вперед. И Марат приостановился, но когда Васькина подвода была уже метров в пятидесяти от него, он рванул галопом, не смотря на усилия деда, в минуту обогнал Васькину лошадь, и, завернув, встал, перегородив дорогу. Дед со всей силы стал нахлестывать его, и он пробежал, пока не налетел оглоблями на ствол дерева, порвал растяжку и остановился. Сзади кричал Васька:

       - Дед, ты доиграешься со своим жеребцом, что я начищу тебе е…к. Из-за  твоего жеребца по селу спокойно не проедешь, а теперь бойся и в город ехать. Когда ты его кастрируешь, наконец?

       Дед подождал, когда он отъедет подальше, развернулся и выехал на дорогу. Без растяжки телега виляла со стороны в сторону, и дед старался держаться обочины, чтобы проезжающие машины не задели ее.

       А перед селом лопнула камера с покрышкой, и Марат еле дотащил телегу до дома. Это было серьезное предупреждение, и дед понял его, представив, как развивались бы события, если б он сидел не в телеге, а в седле при встрече с Васькиной кобылой. Он представил, как Марат в любовном экстазе принялся бы кружить вокруг кобылы, прыгать бы на нее, и он бы не удержался, упал на дорогу, и тут возможны были варианты. Либо он расшиб себе голову, либо свернул шею, либо попал под колеса Васькиной телеги, либо его бы переехала проходящая машина, не успев затормозить.

       Приходила мысль, что может на этот раз хватит, оставить до будущего года, или даже до времени, когда он его кастрирует. Но было жаль достигнутых результатов, бросать, когда он уже чувствовал себя более уверенно в седле, и Марат становился послушней – последний раз даже пробежал рысцой метров десять.

       После колебаний, он решил, что все же следует закрепить успех, пока еще стоит теплая погода. Все равно, с наступлением холодов придется прекратить прогулки. Авось, за этот месяц ничего не случится.

       На следующий день, под вечер, он снова оседлал Марата, и направил его в другом направлении по безлюдной, тихой улице, где по обочинам под заборами попадалась зеленая трава.

       Не торопясь, останавливаясь пощипать траву, Марат дошел до пустыря над кручей, где был сход к лиману. И тут, на краю кручи, где была невидимая отсюда тропинка, показалась корова. Принял ли Марат в сумерках ее за лошадь, или решил, что на худой конец сойдет и это четвероногое, но он решил вначале ссадить своего седока, который, как это было не раз, способен помешать ему.

       Марат остановился, и без обычной подготовки, когда он, прежде нюхал землю, подогнул колени передних ног и завалился на бок. Дед успел только встать на ноги, когда он, переворачиваясь через спину, задел его копытом, и дед отлетел на полтора метра, на длину повода, который он не выпускал из рук. Упал, ударившись головой об асфальт. В глазах на миг потемнело, и горячая волна хлынула с головы в шею, лизнула плечо и часть спины.

       Дед вскочил на ноги и зло дернул изо всей силы повод. Марат тоже поднялся на ноги. Дед ожидал, что он начнет рваться, но Марат вдруг присмирел, словно понял, что натворил, дал деду сесть на себя и шагом вернулся домой. Побаливала голова, болело плечо и шея, саднило щеку. Он пощупал рукой – рука была в крови.

       «Не послушал голос вразумления, - с досадой думал дед, представив, как сейчас предстанет перед своими в таком виде, - надо было, дураку, треснуть головой об асфальт, чтобы до него дошло».

       В кухне уже горел свет, и Катюша с Андреем сидели за столом.

       - Докатался, - встретила она, глянув на него.

       Она вышла из-за стола, помогла отереть кровь, замазала зеленкой. Андрей промолчал, продолжал сосредоточенно есть, но когда дед сел за стол, он резко отодвинул от себя тарелку, и раздраженно заговорил:

       - У тебя, видно, на самом деле маразм. Что за идиотская идея влезла тебе в голову, обязательно сесть на этого зверя. Ну и катайся в телеге. Перед кем ты выпендриваешься? Вроде, тебя и так в селе не знают, что у тебя не все дома, обсуждают тебя? Люди кормят коров – так имеют прибыль, а ты три года кормишь жеребца, от которого пользы – что от козла.

       Дед знал по опыту, что лучше промолчать, что слова его вызовут лишь большее раздражение, но ему было плохо: болела голова, шея, плечо. Он сам знал, что совершил глупость, был огорчен, и не смог выдержать, закричал:

       - Слушайте, оставьте меня в покое. Я вас, кажется, не трогаю, и вы меня не трогайте.

      - Ах, как ты заботишься о своем покое, - сходу завелся Андрей, - а о нашем покое ты подумал? Ты хоть раз подумал, что три года ты нас с матерью держишь в постоянном напряжении? Ты думал о нашем покое, когда я с участковым искал тебя по полям? Ты вспомнил хоть раз, что у нее давление, и ей нельзя волноваться? Ты уехал, а ей было плохо. Ты спокойно где-то катался, а я ездил за Мариной, чтобы она сделала ей укол. Все хотят покоя только себе. Когда я разошелся с Таней и запил, а вы на меня с матерью наседали, мог бы тоже сказать: «оставьте меня в покое, дайте мне спокойно напиваться».

       Андрей еще много наговорил, пока выдохся. Дед молчал.

       А потом была бессонная ночь. Боль в плече и в шее не давала ему спать. Он забывался на короткое время, и снова просыпался и ворочался, пытаясь найти такое положение тела, чтобы боль была хоть чуть слабее. И на следующую ночь он спал с перерывами, в общей сложности не более двух часов.

       В воскресенье Катюша, возвращаясь с церкви с знакомой женщиной, рассказала о случившемся, и та ей посоветовала делать деду медовый массаж. Вечером перед сном Катюша помазала ему медом больные места, и затем похлопывала ладонью минут десять. Ладонь прилипала, оттягивая слегка кожу. Затем обмыла теплой водой, укутала теплым платком, и дед сразу почувствовал, что боль ослабла. А после четырех подобных процедур он впервые проспал всю ночь.

       Утром он решил идти к Степану – местному ветеринару, договориться о кастрации Марата. Правда, было рановато. В пособии по лошадям говорилось, что операцию эту можно проводить не ранее пяти лет, Марату же весной исполнилось четыре. Но разговаривая с мужиками, он узнал, что некоторые кастрировали и в два года. Козловский своего – в три года. Не пусть он будет послабей немного – на нем ему не пахать. А телегу свою он уже в два годика таскал за милую душу.


       Продолжение следует...

       31.03.2013 выходит 23 глава: "Отгулял Малыш".