Кладбище затонувших кораблей

 Маленькая спаленка типичной хрущевки окутана полумраком. Душно. Сон ускользнул от меня еще в три часа ночи. Ворочаюсь, вожу взглядом по выцветшим обоям. Окно плотно зашторено. За ним сейчас скрывается утро. Но мне совсем не хочется света. Пусть лучше так.
На двуспальной кровати слишком много места для меня одной. Витя снова заснул на диване. Уже который раз за последнее время. Похоже, это входит у него в привычку. Как всегда скажет, что работал допоздна и не хотел меня будить. А ведь я даже не знаю: над чем он работает? Хотя раньше всегда знала. Теперь нет. С одной стороны даже обидно. С другой – ловлю себя на мысли, что мне это и не интересно.
В углу на потолке отходит квадратик плитки. Разъехавшийся стык пытается соединить тонкая сеточка паутинки. Безразлично смотрю на такое безобразие и не нахожу в себе ни грамма возмущения по этому поводу. Странно. Я ли это? Где моя занудная щепетильность на счет порядка и уюта в доме? Поискала где-то внутри. Не нашла. Отвернулась. Как будто и не видела.
На прикроватном столике фотография в золоченой рамочке. Я и Виктор. На море. Он обнимает меня сзади за талию. Улыбается, пытается заглянуть мне в глаза. Мы там такие нежные, счастливые. Это наш первый совместный отпуск после свадьбы. Первый и последний. Больше не случилось. Сколько лет прошло, а я по-прежнему помню солоновато-горьковатый привкус на губах и то ощущение умиротворения, когда волны качают тело, подталкивая к песчаному берегу.
А еще помню те вечера, когда мы гуляли по набережной и смотрели на пришвартованные к причалу корабли: маленькие суденышки и большие белые махины. На боку одного из них крупными черными буквами было написано имя Вера. Мое имя.

- Смотри! Смотри скорей! Видишь? – воскликнул Виктор, тыча пальцем в ряды кораблей.
Заходящее солнце красило небо красным. Чайки с воплями кружили над водой, то и дело пикируя вниз. Легкий бриз развивал мои волосы, закидывая пряди на лицо.
- Что там? Не вижу! – сложила руку козырьком, вытянула шею.
- Да вон же! Белый теплоход! Читай название! – во всю улыбался муж, разворачивая мою голову немного левее. – «Вера»!
- Ой, правда! – я, наконец, узрела надпись.
Виктор обнял меня за плечи и прошептал на самое ухо:
- Загадывай желание!
Зарылся лицом в волосы, дотягиваясь губами до шеи. Я почувствовала приятную дрожь по телу и разливающееся тепло внизу живота.
- Щекотно! – засмеялась я, отстраняясь. Но попытка провалилась: он крепко сжал меня в объятьях, и вот уже наши губы ищут встречи.
- Вить, ну, не хорошо вот так – на людях. – в моем голосе слышался слабый укор, но слова потонули в ласках.
Горячие пальцы забрались под свободную рубашку и скользили по спине.
- Ну, Вить! – повторила я строже, обхватывая его лицо ладошками.
Улыбнулся. Довольный, как чеширский кот. А в глазах искорки страсти.
- Хорошо. Для этого, в конце-концов, у нас есть ночь! – сказал он и поцеловал меня в кончик носа.
Я рассмеялась.
- Так ты загадала желание? – вернулся он к прошлой теме, как ни в чем не бывало.
- А разве так можно?
- Можно. Я разрешаю.
Какой же он смешной! Стоит с умным видом и болтает всякие глупости. Но решила все-таки подыграть:
- Ладно. Тогда я загадаю… Я загадаю… - сделала вид, что усиленно размышляю над этим вопросом: нахмурила лоб и закусила нижнюю губу. – Что же мне загадать…
Витя стоял и смотрел на меня, вопросительно изогнув правую бровь.
- Я желаю, чтобы мы всегда были вместе!
В этот же момент теплоход «Вера» издал пронзительный гудок.
- Слышала? – широко раскрыв глаза, удивился муж. – Это знак! Сбудется!
Он подхватил меня на руки и закружил.

Смыкаю веки и вижу яркие картинки из прошлого.  Вот нам выдали ордер и ключи от квартиры. Сколько радости принесло это событие! Свое жилье, свой уголок! Помню, с каким желанием я бросилась все обустраивать, вить гнездышко. Мы вместе занимались ремонтом, клеили обои, вешали шторы. А вечером, усталые, но довольные собой, забирались в постель и болтали допоздна, засыпая уже заполночь, тесно прижавшись друг к другу.
Вспоминаю завтраки, сооруженные Витей для меня. Никогда я не ощущала такой заботы, как тогда…

Я сидела за столом и смотрела, как муж неуклюже нарезал ломтики бекона и опускал их на шипящую и плюющуюся маслом сковородку. Обжегся раскаленными брызгами, отдернул руку. Уголки моих губ потянулись вверх:
- Осторожней, милый! Сделай огонь по-меньше!
- Тсс! – приложил палец к губам. – У меня все под контролем!
Я с трудом подавила в себе смех. Витя выглядел таким серьезным, словно на пороге важного научного открытия. И даже этот цветастый фартук придавал ему солидности.
Насвистывая незатейливую мелодию, он разбил яйца, выковырял кусочки скорлупы и, утерев лоб рукой, подсел рядом.
- Девочка моя синеглазая… - пропел, заправляя прядь моих волос за ухо.
- Какой же ты у меня… - поймала его ладонь и прижала к щеке.
- Какой?
- Хороший.
- А еще?
- Любимый!
- Вооот! Это я и хотел услышать!
Приблизил лицо к моему и нежно поцеловал.

Открываю глаза и снова оказываюсь в четырех стенах душной комнаты. Сердито тикает в углу будильник. За окном раздается мерное: кап-кап, кап-кап-кап, кап-кап. Весна на улице. Капель.
 Воспоминания меркнут, исчезают, словно морок. Я теперь уже даже не знаю: было ли? А может, я все придумала?
Переворачиваюсь на другой бок, пружины тихо скрипят. Нет, лежать больше не могу, надо вставать. Шарю ногой под кроватью, ищу тапочек. Один нашелся. Второго нет. Куда подевался? Бог с ним, босиком даже лучше.
Встаю и смотрю в большое зеркало на стене. Мутное, в крапинках – надо бы протереть. Сделаю, обязательно сделаю. И паутину уберу. Не сейчас. Позже. Из-под крапинок смотрит на меня чужая, постаревшая женщина с легкой проседью и лучиками морщинок у тускло-серых глаз. Их не стерешь, как пыль со стола. Грустно усмехаюсь отражению и иду к окну.
Распахиваю шторы и жмурюсь от яркого белого света. Там за окном, словно в другом мире, кипит жизнь. Обгоняя друг друга, мчатся по раскисшим дорогам машины, спешат по своим делам прохожие. Куда спешат? Зачем? Не понятно.
Внизу у подъезда в осевших сугробах копошится малышня. Смотрю и улыбаюсь чужому счастью. Все бы отдала, чтоб у меня было такое же. Больно. Даже сейчас. А тогда…

Тогда я сидела на лавочке во дворе и зябко куталась в пальто. Слезы вперемешку с тушью чертили дорожки по моим щекам. В осенних сумерках на детской площадке с криками носилась ребятня в ярких курточках. Застывшим взглядом я смотрела на них.
Неслышно подсел ко мне Витя. Закурил, чиркнув спичкой, и, глубоко затянувшись, выдохнул облако дыма.  Сидели, молчали.
Северный ветер срывал последние пожелтевшие листья с деревьев, кружил их и мягко стелил к нашим ногам. Мелькнул в воздухе красный огонек брошенного окурка.
- Вер, пойдем домой, а?
Промолчала.
- Вер, ну пожалуйста, пойдем. Холодно. Простынешь.
- Все равно. – чуть слышно сказала я.
- Так нельзя.
- А как можно?
Вздохнул тяжко.
- Мы не должны сдаваться. Врачи тоже ошибаются, так бывает.
- Я не верю. Семь лет прошло – и ничего. У нас не будет детей.
Витя хотел что-то ответить, но вместо этого с шумом выдохнул воздух  и, резко поднявшись с места, зашагал прочь, вжимая голову в плечи и пряча руки в карманах плаща.
Я закрыла глаза и беззвучно заплакала.

Отворачиваюсь от окна. Вот когда началось отчуждение. Именно в тот самый вечер. Пошла трещинка, разрастаясь и покрывая мелкой сеткой нашу жизнь. Поблекли разом все чувства. Надежда на тихое семейное счастье затонула, словно корабль в морской пучине.
Мы стали меньше разговаривать с тех пор.  И эта недосказанность все больше и больше отдаляла нас друг от друга. Я тихо ненавидела себя, а он изо-всех сил старался меньше бывать дома.  Однажды нарыв прорвало.

Я готовила ужин. Курица в винном соусе. Любимое блюдо мужа и моя попытка встать на путь к примирению. Не потому что так хотелось, а потому что надо было как-то жить дальше. Кухня пропиталась ароматами специй и приправ.  Виктор с минуты на минуту должен был вернуться с работы.
Хлопнула входная дверь. Брякнула связка ключей о полку. Я стояла у плиты и прислушивалась. Вот открылась дверца шкафа, и пальто заняло свое место на вешалке. Вот оделись тапочки и послышались удаляющиеся в зало шаркающие шаги.
Я все ждала, что он зайдет в кухню, но вместо этого, судя по звукам включившегося телевизора, муж занял свое привычное место в кресле. Оставила курицу тушиться и прошла к нему.
- Ужинать будешь? У нас курица сегодня. Как ты любишь. – спросила, стоя в дверях.
- Нет, спасибо. Я не голоден. На работе перекусил. – даже не посмотрел в мою сторону.
- Ммм, понятно. Может, мне тогда вообще не готовить?
- Что? – наконец, отвлекся от экрана.
- Я говорю, может, мне тогда вообще не готовить. – терпеливо повторила я. – Обедаешь ты на работе. Ужинаешь теперь тоже. А мне одной, знаешь ли, много не надо.
- Вер, ну перестань. – поморщился. – Из-за чего ты заводишься?
- Да я спокойна.
- Я вижу. – заерзал в кресле. – Я пришел с работы и хочу просто отдохнуть. Я устал. У меня был тяжелый день. А тут ты со своими претензиями. Ну, не хочешь не готовь! Я же тебя не заставляю.
- Хорошо. Больше не буду. Как скажешь, дорогой. Что еще мне не делать? Ты сразу скажи, чтоб я не напрягалась. – холодно отчеканила я.
Витя хмыкнул и ухмыльнулся:
- А что? Перетрудилась? Ты и так ничего не делаешь, дома сидишь. Посмотришь, у других мужиков жены и на работе вкалывают, и дома все успевают: и прибраться, и сготовить и детей…
Осекся, замолчал, понял, что задел за живое. Поздно. Мое лицо уже исказила гримаса боли. Острой иголкой кольнуло в сердце.
- Так разведись со мной. – чуть слышно, пытаясь сдержать слезы, подкатившие к горлу, сказала я. – Зачем я тебе такая?
- Вер… - встал, направляясь ко мне. – Ну, прости.
- Не подходи! – крикнула,  с силой хлопнула дверью, как ошпаренная залетела в ванную и заперлась там.
Облокотилась на раковину, включила холодную воду и, тяжело дыша и давясь слезами, подставила лицо прямо под ледяные струи.

Помню, как после этого Витя перестал задерживаться на работе и снова начал ужинать дома. Сидел молча за столом и ел. Словно выполнял повинность. Смешно. Жаль, что он такой. Был бы другим – давно бы ушел. И, может, было бы лучше.
За дверью слышатся шаги и сухой кашель. Проснулся.
Дверь отворяется, и Витя робко заглядывает в образовавшуюся щель. Видит, что я не сплю и раскрывает дверь сильнее. Но в спальню не заходит, будто боится переступить запретную черту. Щетина на щеках, волосы всклокочены.
- Я думал, ты спишь.
- Нет.
- Я сейчас к Жеке уйду, обещал ему вчера с машиной помочь.
- Да, конечно. Иди.
- Ага.
Отпускаю его. Пусть идет. Пусть. Хоть и знаю, что Жека машину продал еще два месяца назад.
За окном все также капает: кап-кап. И это хорошо. Много лучше, чем тишина в пустой квартире.