Билет в один конец

                И. Рассказов.
               
                Билет в один конец.

Он приоткрыл глаза. Незнакомое лицо напротив смотрело на него в упор. Взгляд неторопливо скользил по нему, и от этого хотелось сжаться, убежать, спрятаться. Какое-то непонятное чувство зародилось где-то внутри его организма и он почувствовал присутствие совсем рядом какой-то опасности.
- Ну, что уставился? – человек попытался выпрямиться, но тяжёлая голова гирей давила на плечи. – Молчишь? Правильно… Я у себя дома, а ты у меня в гостях, а поэтому лучше поменьше говори и побольше слушай. Гостям здесь всегда рады, но если что, то и на дверь недолго показать. Она у меня никогда незапертая. Вот такой я человек – живу, как ветер и в этом весь смысл моего существования.
Настенные часы натужено перебирали стрелками, и скрытая от глаз пружина позванивала, будто жалуясь на свою судьбу. Человек с трудом повернул голову в сторону засиженного мухами циферблата и сказал:
- Бежит время… Как зовут-то тебя? – он уставился на молчаливого гостя напротив. – Имя есть или предпочитаешь обходиться без него?
Тот лишь усмехнулся, мол, к чему соблюдение всех протоколов. Угадав его мысли, человек согласно кивнул головой и произнёс:
- И то правда: какая разница с кем пить… Кстати, почему я наливаю, а ты не пьёшь? Язвенник? Так я тебе скажу вот что: все болезни в нас от нервов. Это уже потом, кто-то из самых «умных» придумал, что мы болеем от неё, от водки. Шельмы, так и хотят народ задурить. Ну, чего смотришь? Хватай стакан, и за знакомство тяпнем, раз пришёл. Уф, сколько пью, а привыкнуть не могу. Тянет к ней, как к красивой бабе. Прямо никакого сладу нет…
Часы звякнули механизмами, и по комнате потянулся еле уловимый звон, отдалённо напоминающий куранты. Человек улыбнулся, подняв палец к потолку, и сказал:
- Слышишь, как столица салютует на всю страну? Помнит Москва обо всех нас… Слушай, мне твоё лицо кого-то напоминает. Ты не с четвёртого подъезда? Нет? А то вылитый мой кореш.
Незнакомец подвигал головой, мол, человек обознался. Тот попытался поддеть вилкой огрызок огурца, который никак не хотел накалываться.
- Эх, мать твою, ни закуски, ни обслуживания. Вот раньше помню: сидишь под жаренную картошечку, стопочку в себя и хорошо… А сейчас? – человек повёл глазами по сторонам и сплюнул прямо на пол. – Экономическое пространство … рынок. Я тебе так скажу: базар это и не более. Между нами – просрали страну, говоруны…
Тишина, прислушиваясь, стояла у хозяина квартиры за спиной, сложив свою усталую голову ему на плечо. Настенные часы отрезали ровные кусочки времени, отбрасывая их по сторонам, и где-то за стеной женский голос отчитывал кого-то, взобравшись на высокие ноты. Человек приложил палец к губам и хмельным взглядом посмотрел на молчаливого незнакомца и продолжил:
- Мы живём в окружении врагов. Все они для нас враги, - он многозначительно поджал губы. – Они для нас, а мы для них… Во, как. Тот кто молчит – поступает правильно. Вот ты молчишь. Чувствую, что ты и по жизни такой. Угадал? Молодец! А я вот не такой… Собственно за это и гнала меня жизнь и не жаловала. А за что меня жаловать? Всё живу, живу, а вкуса не чувствую от этой жизни. Водка отбивает его. Единственный плюс от этой заразы – голова светлее становится. Не веришь? Зря. Я вот когда выпью, могу лекции для студентов читать и причём на любые темы. А всё почему? Организм у меня такой и способности всякие. Это у меня от моего родителя. Вот был человек, как поднаберётся с дружками, так начинает всякие рекорды устанавливать. Однажды поспорил с соседкой, что кулаком пробьёт стол. Поспорил и пробил. Знатная дыра была. Матушка всё её под скатёркой фанеркой закрывала. Так и жили: стол, а в столе дыра. Не жизнь, а космос…
Настенные часы клацнули внутренностями и тишина, встрепенувшись, как перепуганная птица, заметалась по тёмным углам, сбивчиво бубня себе под нос, пугая обитателей паутин.
- Слушай, сидим не по-людски: будто кого поминаем. Мой стакан пуст, а твой полнёхонький. Стоит накрыть хлебушком и готов обряд по случаю… Я, конечно, не настаиваю – не хочешь, не пей, но так не принято. Чего лыбишься? Пришёл… сидит, смотрит и лыбится. Ты кто? Чего молчишь? Я вот сейчас тебе в физиономию дам, - человек потянулся.
Его собеседник поддался назад. Он смотрел добродушно на то, как хозяин квартиры пытался подняться из-за стола, чтобы привести в исполнение свою угрозу. Кулак со сжатыми пальцами в нескольких сантиметрах от лица застыл, и было ощущение, что его хозяин не знал, что делать дальше. Незнакомец укоризненно посмотрел на человека и покачал головой, мол, в компании всякое случается, но чтобы из-за пустяка лезть в лицо кулаком – это уж слишком, а тем более на того, кто у тебя в гостях.
- Ладно, - человек разжал кулак и, миролюбиво ухмыльнувшись, опустился на свой стул, - пошутил я. Только ты больше так не улыбайся. Раз пришёл – должен уважать того, чей порог дома переступил. Понятно?
Молчаливый собеседник слегка кивнул головой. Человек смерил его взглядом и продолжил:
- Ну, что это за посиделки? Я перед ним весь наизнанку, а он ни слова тебе, ни полслова, - как бы жалуясь кому-то третьему в их компании, человек взял бутылку и наполнил на четверть свой стакан.
Этим третьим была тишина. Она вернулась из тёмных углов. Её безглазое существо в обрывках паутины незаметно расположилось за столом, вслушиваясь в то, как из бутылки с грязной наклейкой вытекала жидкость. Ей было на всё происходящее наплевать. Она знала об этой жизни всё и если бы была писателем, то обязательно написала книгу, а так как это было лишь мечтой, тишина только сидела и слушала окружающие себя звуки. Этот мир такой знакомый иногда загадывал загадки и тогда она на ощупь определяла природу того нового, что вдруг начинало дышать и двигаться… Ей было интересно так жить, независимо оттого, что происходило в этой квартире. Для неё не существовало ни радости, ни горя. Мир людей был для неё загадкой. Ей, например, было непонятно, что такое рождение и что такое смерть и уже поэтому, она находилась всегда над этим, касаясь всего этого лишь ощупью, чтобы понять то, что наполняет пространство в такие минуты вокруг неё звуками.
Человек тем временем взял свой стакан и, взглянув через него на молчаливого собеседника, произнёс:
- За что же выпить? За знакомство пили? Пили. Теперь за тех, кого с нами нет. Годится? Вполне… Ну, ты как знаешь, а я пью… Уф, что-то водка сегодня плохо идёт, - он вытер губы ладонью. – Прямо не водка, а яд замедленного действия. Организм уже это почувствовал, а сказать не может – слов нет. Эх, один раз живём! Может быть, поэтому и не прислушиваемся к себе, мол пронесёт. Пока вот везло…
Молчаливый собеседник спрятал улыбку и внимательно посмотрел на человека. Тот как-то поник и правой рукой стал растирать свою левую грудь. Что-то еле уловимое скользнуло по его лицу: то ли испуг, то ли удивление к тому, что появилось в области сердца. Оно опалённое болью сжалось и будто выжидало момент, чтобы перебежать туда, где так было легко и радостно когда-то. Там в том далёком прошлом, оно пело всеми звуками мира, и не было счастливей сердца на всём белом свете, а потом всё куда-то пропало. Осень перестала удивлять своими красками. Зима загоняла глубоко под себя всё то, что ещё пыталось высунуться наружу, чтобы вдохнуть внутрь морозного воздуха. Весна уже не будила желаний, а лето просто безбожно жгло солнцем, и пыль забивала весь просвет между реалиями и мечтами. Как-то незаметно навалившееся одиночество, вытащило из внутреннего кармана бутылку водки, и жить стало веселее. Под хмельком, да с огурчиком, чем не компания для того, кто привык быть счастливым настолько, что перестал узнавать себя.  Это ли не повод, чтобы не облобызаться с «зелёным змеем»?
День - за днём, месяц – за месяцем, год – за годом… Обернулся, а позади уже ничего нет – один прах от той жизни. Была семья, и той не стало. Глянул вперёд и там ничего: всё в тумане. Страшно… Страшно не оттого, что ничего нет, а страшно оттого, что непонятно: «Как жить дальше?»
Боль постепенно отпустила. Человек выпрямился и подмигнул своему молчаливому собеседнику, мол, ещё повоюем и тут же замер, прислушиваясь к тому, как ведёт себя его сердце.
- Вот такие дела, - человек попробовал вздохнуть полной грудью.
Его кадык дёрнулся и он жадно схватил комнатный воздух ртом. Что-то неестественное было во всём этом: и то, как он дышал, и то, как блестели его глаза надеждой в то, что всё это пройдёт…
- Что осуждаешь? – человек усмехаясь, посмотрел на того, кто сидело напротив. – Это твоё право, только знай, что не всегда я был таким. Было время, когда я интересовался жизнью, и она передо мной выплясывала, не взирая на время года. Можно сказать, что я был даже счастлив. Что удивлён? Не ты один: мне тоже всё это не понятно. Кто мог подумать, что я смогу скатиться до простого пьяницы? А вот сижу и говорю теперь об этом без всякого лицемерия: я пьянь… Конечно, не последняя, но это легко нагнать. Ведь смог же из счастливого человека превратиться во всё это? Смог. Вот обратно стать прежним – уже труднее. Скажу по секрету: пробовал я уже над собой это проделать. Опыт не удался… Ни работы, ни друзей, ни семьи… Кстати, семья у меня была. Это я ещё помню. Мне тогда казалось, что смогу полюбить. Она была хорошая… тихая. Всё молчала и терпела, а я бил её. За что? А кто ж меня знает? Бил, потому что так жили все.
Молчаливый собеседник на эти его слова несогласно покрутил головой. Человек отвёл глаза в сторону и тихим голосом продолжил:
- Ну, не все, а… большинство. А как без этого? Вон мой знакомый, интеллигент в очках, свою не бил – всё жалел, а она стерва и давай на сторону коленками сучить. Нет, с бабами только так и надо, чтобы косточки хрустели. Вот тогда они шёлковые. Страх порождает уважение к тому, кто этот самый страх в тебя вселяет. У нас, что не возьми – везде присутствует страх. Я так тебе скажу: если бы не страх, не было бы у нас государства. Мы, то есть люди, иначе жить не приучены. Пока боимся и план гоним, а как страх закончился – «приходи кума любоваться». Такое начинаем вытворять, что не сразу и разберёшь. Вот взять времена «перестройки»… Вся страна сидела у телевизоров. Дурни – одного болтуна слушали, а тем временем оборотистые его сподвижники по кускам страну растаскивали. И что теперь? Живём у собственного государства в долг и когда расплатимся – не знаем. Разве – это жизнь? Вот я своей-то и втолковывал через всё это… Уже потом, когда понял, что могу её до смерти забить, стало жалко её. Она же была ни при чём и к тому же никогда не сопротивлялась… Всё терпела и плакала – так тихо, как ребёнок, а мне это, как нож под сердце. Бывало ударю её и тут же проклинаю себя, а она мне, мол, всё правильно… А что правильно – не говорит. Я за это опять бил. Всё думал, что мне она изменяет. Может, так оно и было, только теперь-то чего гадать? Всё в прошлом.
Человек помассировал левый бок и глубоко вздохнул. Пальцы правой руки онемели и перед глазами поплыли круги. Он тряхнул головой и стал рассказывать дальше:
- Однажды пришёл с работы домой и вижу: стоит она с узелком в руках и так смотрит на меня, что я сразу понял: уходит. Пальцем не тронул… Она за порог, а я за бутылку. Такое на меня нашло – готов был за ней на коленях ползти. Упросил бы вернуться, да только стыдно было… Она же меня любила. Бывало, сквозь сон слышу, как она под утро мне колыбельные песни поёт. Я лежу, а она так тоненько выводит голоском, будто жалуется на судьбу. У меня от всего этого комок в горле встанет, и я лежу, как дурак. Всё мне кажется, что это моя матушка с того света жалеет меня, а мне не по себе: сердце так и заходится в плаче, только плач какой-то сухой. После этого я становился другим: и любил страстно, и цветы всякие домой таскал, а потом опять сорвусь и всё по новой. У нас через это и детей-то не было. Жаль… А потом, когда она ушла, у меня другая философия появилась ко всему происходящему вокруг меня. Это брат целая наука: пока ты пьян – ты свободен.
Молчаливый собеседник приподнял правую бровь. Человек усмехнулся, прогоняя воспоминания о жене. Его руки подобрали со стола корку хлеба и принялись её мять. Слова стали выползать из его рта чуть медленнее. Видно водка достигла всех отсеков организма.
- Так вот эта самая свобода стала смыслом всей моей дальнейшей жизни. Я желал этой свободы, и мне её хотелось всё больше и больше. Я чувствовал себя мессией… Не смейся. Всё это в переносном смысле, потому что на тот момент в силу вступила диалектика, а с ней надо вести себя осторожно, чтобы не пораниться. Я так и жил: пил и был свободен. Все вокруг удивлялись мне, мол, прямым текстом кроет и власть и тех, кто давал мне заработать свой кусок хлеба. Особенно мне нравилось ходить на всякие митинги. Вот где размах. Люди стоят, тебя слушают, а ты в центре внимания. Ну, чисто Ленин… Уже потом, когда мода на всё подобное прошла, стал устраивать лекции-беседы по всяким злачным местам. Публика, конечно, была уже не та, но слушали внимательно, а иногда даже возникали диспуты и были случаи - в ход шли кулаки. Всё никак не могли прийти к согласию по некоторым вопросам мировой политики. Потом мне это наскучило. Стал читать и что удивительно и тогда не мог найти ответов на многие волновавшие меня вопросы. Свобода свободой, а чувствовал, что есть и другая жизнь, а вот какая она из себя – понять не мог. Стал присматриваться к людям и пришёл в ужас от увиденного: никого вокруг меня нет из тех, с кем мне по пути. Вот так и закончилась моя свобода. Свобода закончилась, а водочка осталась. Всё пошло прахом: с работы меня уволили…  Предугадываю вопрос: «На что пью?» Так на это много денег не надо. Чтобы споить народ, достаточно по кустам разбросать пустые бутылки, да по телику почаще гнать рекламу, где всё так красиво: и всё-то оно льётся в красках на тебя, и все кругом такие счастливые, оттого что пьют, и получается, что счастье, человеческое счастье только в этом, но ведь это не так. А кому до этого есть дело? Тем более, когда в стране пивной бум и, все от мала до велика, поклоняются всему этому. Что интересно пьют даже тогда, когда стоят на пороге смерти… Вот такая диалектика. И уже не думаешь ни о свободе, ни о демократии, ни об этой жизни… гори она огнём. Я тут на досуге размышлял о всех нас и вот к чему пришёл: мы все приходящие сюда, в эту жизнь имеем на руках проездной билет. Особенность его в том, что он только в один конец. Вот мы едем, а точнее живём согласно ему. Каждый выйдет на той остановке, где посчитает нужным. Это право выбора у нас есть, а когда и его не станет, не будет смысла и обзаводиться этим билетом. Кстати, это единственный вид транспорта, где нельзя проехать «зайцем» или по знакомству и льготы на нём не действительны – все в равных условиях. Я и так, и так крутил и получается, что вся наша свобода всё равно кем-то в придуманных рамках, а раз так, то какая это свобода? Так - одна видимость. Нет, конечно, мы можем считать себя свободными, но только тогда, когда в мыслях своих касаемся того, что лежит за пределами нашего сознания. А когда это случается? Правильно – когда мы водим дружбу с «зелёным змеем». В нормальных условиях и без водки, мы не в состоянии пока шагнуть за горизонт. Может быть, когда-нибудь люди и достигнут этого уровня в своём развитии, но это будут лишь единицы из общего числа и к сожалению не мы и даже не наше потомство. Вот так.
Человек замолчал. Как-то за разговором он и не заметил, как опустела бутылка. Его рука привычным жестом подхватила её и опустила под стол в компанию точно таких же, как и она, звякнув стеклянным боком о ножку стола. Часы показывали половина первого ночи. Спёртый воздух давил, и хотелось впустить в себя ночную прохладу с улицы. Человек попытался встать, но тяжесть, сидевшая у него на плечах, не дала ему этого  сделать. Он только обречённо вздохнул и уронил голову на стол. Успокоенный, погружённый в сумрак квартиры, он затих.

Рано утром солнечные лучи влетели сквозь немытые стёкла окна. Знакомая комната хранила следы вчерашних посиделок. Хозяин квартиры сидел за столом. Его голова, неестественно вывернувшись, покоилась среди остатков застолья. Он спал или это только казалось… Тишина, изредка прерываемая звуками настенных часов, бродила по комнате, стараясь вспомнить то, что было вчера. Она копалась в своей памяти, раскладывая по закуткам непонятные слова: «демократия», «диалектика» и ей казалось, что в них скрыто главное для людей.
На следующее утро всё повторилось. Когда и на третий день всё предстало в том же виде, тишина заметалась, а настенные часы стали бить в механические куранты почему-то на один удар больше положенного. С большого настенного зеркала у самого стола на хозяина квартиры смотрело его изображение и печально улыбалось. Печально потому, что тот покинул этот мир слишком рано для своего возраста, а улыбалось оттого, что отмучился.
Потом пришли какие-то люди. Кто-то был в форме, кто-то в белом халате… Были и другие. Чьи-то руки набросили на зеркало покрывало…
Аминь.   
               
                Сентябрь 2006 г.