Opa Kurt

ДЕД КУРТ

 Посвящаю этот рассказ Курту Ратцке (1919 – 2004) и большому общему празднику- шестидесятилетию окончания Второй мировой войны!    


В Германии в юбилейный год празднования (пятидесятилетия) окончания Второй мировой войны у моих детей появился новый дед Курт (отец моего мужа), которого они звали просто- Опа, что в переводе с немецкого – дедушка.

Мы часто навещали его, в старом ещё до войны, построенном доме в центре Берлина. Сидели за большим гостеприимным столом, и дедушка рассказывал о своей жизни. И почему именно нам - русским, и почему именно он - бывший солдат вермахта делился с нами своими воспоминаниями о Второй мировой войне?
Странно! Наверное, пришло то время, когда можно было без страха поведать.., и было кому выслушать.

Жизнь моего поколения, - говорил он, - можно разделить на три части: до войны, война и после войны. И в каждой её части присутствует это страшное слово «война»!

Дед Курт закуривал сигарету и начинал свой рассказ:
 
- С началом войны, в Германии была объявлена воинская повинность. Кто-то шёл сам, одурманенный наживой и лёгкой победой, под гипнозом оратора. А основную массу солдат гнали под прицелом на восточный фронт.
Другого выхода не было, была общая мобилизация населения! Людьми, в те дни, руководил страх за свою жизнь и за жизнь своей семьи. Кто-то скрывался, убегал, или целыми семьями уезжали из Германии в Швейцарию, в Австралию и в Америку. Их считали дезертирами, преследовали и расстреливали. Их считали предателями. Да! Они и были предателями, но только идей Гитлера и его окружения.
Потому что человек рождён не для убийства, а для мирной жизни.
Это была самая страшная война в истории человечества! Она входила в каждый дом с похоронкой. И нет семьи в Европе, которой бы она не коснулась.
И вы – сегодняшнее поколение,- обращался к нам дед - Должны ценить и беречь мир, в котором мы все живём уже больше полувека без войны!

Когда солнце пряталось за черепичные крыши, подходило время ужина Abendbrot.
Это была торжественная церемония принятия пищи. Надо было видеть, как хозяин накрывал на стол и делал бутерброды! Тонко намазывал маслом чёрный хлеб и аккуратно раскладывал на них кусочки колбасы и сыра. Предварительно спросив, кто, сколько хочет, так как оставлять на тарелке недоеденный ужин было нельзя и тем более выкидывать. Эта привычка особой бережливости присуща только поколению, испытавшему голод и нужду, и знавшему цену хлеба.

После ужина мы играли с детьми в настольную игру «Mensch arger mich nicht» (Не зли меня), смеялись, пели и танцевали.
Дед Курт, как и многие в Германии, в молодости посещал школу танцев, умело и красиво вальсировал.
При свечах мы пили вино: он - белое Auslese, а я - красное Chianti.
Тихо играла музыка.
Дед приглашал меня на вальс и кружил по комнате, забывая о своём возрасте.


АФРИКА, 1941год
   
   В бокалах красного вина играло вечернее солнце, на тарелочке лежали зелёные шарики винограда и аккуратно нарезанные кусочки золотистого сыра. Мы сидели на балконе в окружении алых герани, и дед Курт рассказывал о своих первых фронтовых днях 1941 года в Северной Африке:

- Это была война за английские колонии. Итало-немецкие войска находились недалеко от Суэца и Александрии, и шла подготовка к битве за порт Эль-Аламейн. В одном запасном танковом батальоне я был механиком.
Было очень жарко и очень тихо.
Только военные сводки с восточного фронта говорили о том ужасе, что творится в мире, и то информация всегда заканчивались словами о скорой победе. Во что мы всё меньше и меньше верили.
Солдаты писали письма домой и в каждом письме прощались, потому что не знали, что будет завтра. Бронемашины стояли в полной боевой готовности, медленно утопая в песке. Пустыня, спрятаться от палящего солнца было негде, и постоянно мучила жажда. Питьевой воды не хватало, не говоря уже о заправки машин.
Поэтому пили в основном вино и им же заправляли танки. Под навесом в тени рядом с железными бочками солярки стояли деревянные бочки с вином.
Но все знали, что «винный сезон» скоро кончится, так как обстановка на восточном фронте осложнялась и о скором окончании войны, как говорило радио, надо было забыть.

Война быстро приближалась и к нам.
Итальянская армия в Африке несла большие потери, и часть нашей дивизии была брошена ей на помощь. В первом бою наш танк был подбит, и с тяжёлыми ранениями и ожогами, на самолёте, я был переправлен в госпиталь в Баварию.
На этом мой боевой путь закончился. Через год мама нашла меня и забрала домой в Берлин.

А дальше, я вам уже рассказывал.
Тяжело вспоминать. Давайте лучше сменим тему и поговорим о погоде… Война оставила мне шрамы на теле и на душе.

Курт тяжело поднялся и вышел из комнаты.

Из его спальни доносился шум, скрип дверки шкафа и шуршанье бумаги. Когда он вернулся, то в руках держал, завёрнутый в тряпицу, непонятной формы предмет.
Развернул его, и мы увидели чёрный пистолет.

У мальчишек загорелись глаза и они стали засыпать деда вопросами:
- И пули есть?
- Опа, ну дай подержать.
- Игрушечный,- пошутила я.
- Да, нет настоящий Вальтер 1931 года,- ответил старик, - и я не хочу, чтобы он вам когда-нибудь пригодился.
Это горькая память о той войне.


НЕЗАБУДКА  (Vergissmeinnicht)


Дед Курт много рассказывал и о послевоенном времени, когда в Берлине стояли Советские войска.
После тяжёлого ранения и госпиталя он работал мастером на текстильной фабрике.

Был единственным молодым мужчиной среди сотни женщин: молодых, старых и совсем ещё девочек. Он отвечал за работу в своём цеху и отвечал за жизнь своих подопечных, оберегал их, как мог, от жадных и голодных взглядов солдат, часто, рискуя своей жизнью.

Молодой мастер не раз ходил к самому коменданту заступаться за своих работниц, до которых домогались русские офицеры.
Хотя существовал закон, запрещающий военным заниматься мародерством и насилием. Но это было только на бумаге.
А в жизни тех дней было всё иначе. 
Кого то из женщин удавалось отбить, а у кого то он  принимал роды: приходилось быть ещё и акушером...

Курт зажёг свечи в бронзовом подсвечнике и поставил его на камин.

В комнате стало ещё уютнее.
Закурил очередную сигарету и продолжал:

- Люди везде разные, и солдаты тоже.

Красота и любовь была и в те трудные дни.

Помню, как один молодой русский лейтенант несколько месяцев каждый вечер с букетиком незабудок встречал у фабричных ворот одну из работниц – голубоглазую Марту.

Ухаживал за ней и даже пришёл ко мне  - просить её руки и разрешение на свадьбу.
И мы всем цехом отмечали помолвку - это событие.
У кого что было, то и несли на стол.
Была и бутылка водки, и тушенка, и шоколад, и мармелад.
 
Женщин в этот вечер было просто не узнать.

Они надели красивые довоенные платья, светлые косынки, а кто-то и шляпки с вуалью.

Молодые сидели в центре большого стола. Да не стола, а сдвинутых вместе тумб с убранными вовнутрь швейными машинками Зингер.
Были тосты, пели песни  русские и немецкие, танцевали и мечтали!

Жених, которого мы звали Незабудка, где то раздобыл граммофон, и мы, как когда-то в мирное время, слушали старые милые пластинки.

Это был незабываемый вечер 1946 года.

Молодой лейтенант собирался на следующий день пойти с невестой к своему командиру и официально зарегистрировать свои отношения. 

Но после этого Незабудку мы больше не видели.
Он пропал и больше не появлялся.

Говорили, что его отправили в Манчжурию или на очень Дальний Восток...

Голубоглазая Марта и дальше работала на нашей текстильной фабрике.
И после работы ждала у проходной Незабудку.

Почему и за что его наказали?  Они просто хотели быть счастливыми, быть вместе и подарить новую жизнь разбитому войной городу...
   


ВЫСТРЕЛ


В пепельнице дымилась горка окурков.
От лёгкого сквозняка голубой дымок уносило через открытую дверь балкона, с которого открывалась панорама, уснувшего под звёздным мирным небом, Берлина.

- Однажды в комендантский час,- продолжал свой рассказ дед, - возвращался я домой по тёмному городу и наткнулся на пьяного русского офицера, который хотел курить и, не получив от меня папиросу, да у меня её и не было,  направил на меня пистолет ...…

Онемев от ужаса, я стоял, прислонившись к холодной, как в склепе стене.

Секунды, мысли и волна воспоминаний:
войну прошёл, а около родного дома...  Хорошо, что мама не видит, спит, а может, как всегда ждёт, - промелькнуло в голове...   
   
Раздался выстрел!...

Офицер покачался, тупо посмотрел вперёд, что-то пробурчал себе под нос и, опираясь о стену дома, пошёл дальше.

Очнулся я, когда он уже скрылся из виду. Я в оцепенении продолжал стоять...
и думать,- жив ли я или мне это только кажется?

Фонарь бросал тусклый свет на чёрную мостовую, и большая длинная тень была неподвижна.

Это была моя тень, т.к. рядом уже никого не было.
Значит, я жив! Или просто пистолет был не заряжен, или ..?
Или просто счастливый случай, который часто спасал людей на войне!

После этого происшествия, в кармане у меня всегда была пачка папирос.
На улице тогда могли в любой момент остановить солдаты и попросить, потребовать или ещё хуже...

Вот с тех пор, я всегда ношу с собой сигареты.
Привычка!- улыбнулся Курт, - А тогда это могло стоить жизни.


КАТЮША

Я часто вспоминаю один тёплый майский вечер начала нового века -2000 года.

Мы сидели в уютной комнате на кожаном коричневом диване около большого камина.

Дед Курт элегантно закуривал сигарету, а иногда и кубанскую сигару.

Кольца дыма поднимались до бронзовой старой люстры и таяли в её тёплом свете.

На стенах висели картины в массивных рамах и старые довоенные фотографии.
Тихо играла музыка. По радио звучали мелодии 30-40 годов в исполнении Марлен Дитрих.

Он тихонько напевал и задумчиво смотрел в окно: на черепичные крыши и на старую ратушу Ноекёльна на фоне заходящего солнца.
Смотрел на свой родной город - Берлин, в котором родился и прожил всю жизнь. Перенёс с ним все  радости и горести, и пережил войну.

Иногда дед просил и меня что-нибудь спеть.

Я затягивала романс Есенина «Клён ты мой опавший…» или русскую народную «Степь да степь кругом…». Ещё ему нравилась песня  про Катюшу. Он внимательно слушал и старался мне подпевать.

- О чём эта песня?- как то спросил он.
   
- О любви!- ответила я, - О том как, девушка ждала  любимого с войны.

В тот вечер мы смотрели его старый альбом.
Опа с оживлением... и с грустью рассказывал и долго держал в руках маленькую, потёртую временем фотографию.

На ней в цветущем  весеннем саду стройный парень с ослепительной улыбкой и в военной форме обнимает хрупкую девушку в светлом платьице.
Внизу подпись: „F;r mein liebe Kurt! Deine Ursula. Berlin. 1941“ «Для моего любимого Курта. Твоя Урсула. Берлин. 1941».
   
Дед вспоминал те цветущие яблони и груши, и ту девушку, которая провожала его на фронт. И дождалась!

И он вернулся, и они были счастливы. Вырастили двоих сыновей.
И каждый летний вечер, он с любимой женой сидел на этом же балконе, вспоминали прошлое и мечтали о будущем.

Дед Курт, как то сказал мне, что очень счастливо прожил жизнь!

И если бы можно было всё вернуть, то он прожил бы её точно так же!
Но только без войны! Это была его молодость, любовь и жизнь!

Мы сидели на балконе в окружении алых герани.
В бокалах красного вина играло вечернее солнце.
На тарелочке лежали зелёные шарики винограда и аккуратно нарезанные кусочки золотистого сыра.



ТЕМПЕЛЬХОФ

Мы сидели на балконе в окружении алых герани.   
В бокалах красного вина играло вечернее солнце.
На тарелочке лежали зелёные шарики винограда и аккуратно нарезанные кусочки золотистого сыра.

Ора открыл новую пачку сигарет «Ява», привезённую мной из Москвы.
Закурил и продолжал свой рассказ о войне, о блокаде Берлина 1948-1949 годах.

Над головой каждые пять минут пролетали самолёты, идя на посадку аэродрома Темпельхоф*, заглушая его рассказ.

Стальные машины почти касались черепичных крыш и печных труб.
Возможно, они тоже не давали ему забыть военное время: бомбёжки города и "Розин-бомбы".

В 1948 году над блокадным западным Берлином самолёты летали каждые три минуты...
И были те самолёты тоже со звёздами, американскими звёздами на крыльях, - рассказывал дед.
И несли они уже не смерть, а жизнь, сбрасывая на парашютах продовольственные пакеты, одежду и медикаменты.
В народе эти пакеты называли - Rosinenbomben (изюмовые бомбы).


Но теперь и это уже история.

Аэродрома Темпельхоф - уже нет.
Хотя прошло, с тех пор всего десять лет...
Или уже целых десять лет с тех пор, когда мы теплым майским вечером сидели на балконе,  с которого открывалась красивая панорама Берлина:
цветущие сады в изумрудной зелени весны; красные черепичные крыши и вдали старая ратуша Ноекёльна.

Деда Курта уже с нами нет. Но осталась добрая память о нём.
И остались его воспоминания.

*Аэродром Темпельхоф (Tempelchof, 1923-2008) С 2008 года Аэродром больше не существует, напоминает лишь о нём название района Берлина и мемориал - семидесяти погибшим американским и британским  лётчикам, спасавшим в 1948 году блокадный западный Берлин от голода. На месте аэродрома к 2017году будет разбит городской парк с большим фруктовым садом.


***************************************************
Опубликовано в альманахе "Третий этаж", Берлин 2010 г.
******************************************************                Приглашаю на http://www.stihi.ru/avtor/berlin8