Отрывок из рассказа Мой пудель

Зимой мне часто снится деревня, вернее, наш дом в деревне. Я хожу по огороду между грядок, на которых растут диковинные растения, бесконечное множество огурцов, которые мы, кстати, уже не сажаем много лет, а за мной по пятам ходит Жулька. Я просыпаюсь в хорошем настроении и тороплю время: скорее бы 1 мая. Открытие дачного сезона у нас именно в этот день. Для Жули это тоже был большой праздник. Она безошибочно определяла накануне, что предстоит поездка, и иногда укладывалась спать на кухне рядом с приготовленными вещами, видимо, так сильно боялась проспать. Они с моим мужем первыми уезжали к бабушке (машина в те годы стояла в дедушкином гараже), подготовиться к поездке. К тому моменту, когда подъезжали мы с дочерью, Жуля уже сытая встречала нас у порога,  выказывая признаки недовольства и нетерпения, считая, что это из-за нас мы еще не в пути. И когда, наконец, все вещи были погружены в машину, она начинала нетерпеливо приплясывать у двери, и стоило открыть дверцу машины, Жулька первая оказывалась на заднем сиденье. Всё! Можно успокоиться, уж теперь-то её никто не забудет и не оставит!

Всю дорогу Жуля бдительно наблюдала. правильно ли мы едем. Однажды был закрыт железнодорожный переезд, поезд маневрировал очень долго, и мы поехали в объезд. Жуля тревожно заскулила, глядя на нас, и только когда мы выехали на привычное шоссе, она успокоилась и легла, вытянув носик вдоль лап. Она всегда сидела рядом со мной, я поглаживала её по шелковистой шерстке, но иногда ей хотелось быть рядом и с хозяином, тогда она потихоньку перемещалась ближе к нему и клала свою морду ему на правую руку. Но вести машину с собакой на руке не очень-то удобно, поэтому я перетаскивала её назад.
– Ну, хватит уже, Жуля, засвидетельствовала свое почтение, теперь сиди спокойно и не мешай.

Деревня для нас – это прежде всего солнце, тепло, лес, свежий воздух, тишина, пение птиц, кваканье лягушек, умиротворение, а потом грядки, грядки, грядки.

Морковь и свеклу сей на Кузьму, а Кузьма первого мая. Бабушка делала бороздки маленькой тяпочкой-малогрядкой, это Лена в детстве её так назвала (мы так и называем её до сих пор), а я старательно сеяла морковь, чтобы потом не прореживать её. Рядом грелась на солнышке Жуля. Бывало и так, что она ложилась на грядку с посаженной морковью и никак не могла понять, почему нельзя этого делать. А иногда еще и начинала очень быстро ворошить землю лапами, делая лунку и укладываясь в неё поудобнее, не собираясь уходить с насиженного места, рычала на нас. Потом, увидев какого-нибудь бычка или гуся, бежала через весь огород, не разбирая дороги, до забора, поставив передние лапы на перекладины, и звонко лаяла на них. Временами она замолкала, слушая своё эхо, потом оборачивалась на нас, словно спрашивая: «Ну, как я, хорошо несу свою службу?»
Зная её, мы обязательно хвалили:
 – Ай, да Жуля, вот молодец! Охраняй, охраняй нас!

Налаявшись, она снова бежала к нам по всем грядкам. Дедушка кричал ей вслед:
– Жуля, по тропочкам ходи, кому я сказал!
Но по тропочкам Жулька ходила только тогда, когда в июне уже четко было видно, где посевы, а где тропочки.
В первое время по вечерам перед сном, когда по всей деревне вдруг одна за другой начинали лаять собаки, Жуля рвалась из дома, и мы выпускали её за ворота "пролаяться". Однажды была очень темная ночь, муж выпустил ее за калитку, и когда она, наконец, "отвела душу", позвал домой. Решив, что Жулька уже прошла, он закрыл калитку на крючок и пошел в дом. Через час я хватилась:
– А где Джульетка-то у нас?

Мы побежали на улицу. За калиткой стояла на смерть перепуганная собачонка. Я схватила её на руки, бедную животинку колотило крупной дрожью.
– Вот так вот, Жуля! Не зевай! Сказано домой – значит беги сразу!

В деревне так же, как и в городе, нам пришлось выгуливать её, правда, только два раза в день, так как собаки, как оказалось, не справляют свою нужду там, где живут. Несколько раз мы выпускали её за калитку, и Жуля опрометью бежала  подальше от своего дома, присаживалась под чужими окнами, поэтому нам пришлось водить её к лесу.
Лес начинается в ста метрах от нашего огорода. Он уходит вверх в не очень крутую гору. Дорога, по которой мы гуляли, идёт по краю леса и огибает его. По вечерам мы выходили с Жулей на прогулку, потихоньку доходили до края леса и останавливались полюбоваться на закат солнца. Благодаря Жуле мы получали столько удовольствия от таких прогулок, что всю усталость от огородных работ как рукой снимало.

Постепенно к нам стали присоединяться соседские собаки: неухоженный, заросший, но очень добрый эрдельтерьер Граф, хулиган и любитель курочек Кешка и влюбленный в Жулю стеснительный Шарик. Он вообще постоянно дежурил под нашей калиткой и уходил на прогулку с нами сразу. А Граф и Кешка появлялись неожиданно, как два урагана, посреди прогулки, выбегая откуда-то из леса с шумом и с треском. Жулька слегка их недолюбливала, но держалась почтительно, они все-таки были внушительных размеров.

Очень часто с нами приезжали в гости то сестренки, то подружки Лен. И вот такой дружной компанией мы шли смотреть на закат. На обратном пути начинало быстро темнеть, но мы еще останавливались полежать на поляне, на траве. В августе бывало еще тепло, а звездное небо в деревне, где нет фонарей, было неописуемо красиво. Мы рассматривали созвездия, а Лена, в то время увлеченная астрономией, рассказывала нам интересные вещи и факты. Лес жил своей загадочной ночной жизнью. Красивый и светлый днем, но темный и мрачный ночью. Он немного страшил нас, но на поляне под звёздным небом было очень уютно, потоки теплого воздуха нас приятно обволакивали. Мы прислушивались к разным звукам: тихо стрекотали кузнечики, громко пели свою однообразную песню цикады, покрикивали ночные птицы, а  со стороны ручья доносилось глухие звуки, наверное, бобры валили деревья и строили свои плотины.

Граф с Кешкой теряли к нам интерес и так же, как и появлялись, шумно исчезали в лесу, только верный Шарик был с нами до конца прогулки. Он, проводив нас до калитки, уходил к себе домой, чтобы рано утром вновь сидеть, как часовой на посту у ворот.
 
В конце июня или начале июля, на лесных опушках и полянах созревала клубника. Это самое жаркое время лета, поэтому мы старались проснуться пораньше, чтобы до сильной жары вернуться домой. Самая большая клубничная поляна была за речкой, её было видно из нашего окна. С ведрами, бидонами и кружками, с бутылками, наполненными водой, мы уходили на сбор ягод. Но бабушка обязательно вручала нам пакетик с печеньем для Жульки. Ох, уж эти бабушки! Они балуют внуков, балуют животных, но страдала от их доброго сердца именно я. Не успевали мы выйти за калитку, как Жунюшка начинала подпрыгивать и царапать мне ногу.
 
– Отстань, Жуля! Ничего не дам, ты поела хорошо! – я показывала ей пустые ладошки, и на какое-то время она переставала донимать меня.
Места у нас в деревне ягодные. В хороший год, когда много солнца и пройдут вовремя дожди, ягоды родятся крупные, сладкие. Никакая огородная виктория не сравнится с ней по вкусу. Перейдя речку можно было сразу начинать сбор клубники, но мы непременно шли подальше, словно там ягода должна быть еще лучше. Наконец, облюбовав себе полянку, присаживались и первым делом начинали есть эту вкуснотищу, и только потом принимались за дело.

Жулька принюхивалась, с озабоченным видом бегала возле нас, потом находила какую-нибудь норку и начинала  быстро рыть землю лапами, так, что комья летели во все стороны. Потом совала нос в эту норку, снова шумно принюхивалась, вынимала свой испачканный в земле «шнобель» и еще яростнее продолжала своё дело. Иногда она так отчаянно работала, что только попа торчала из земли. Устав, наша труженица бросала свою изнурительную работу и шла ко мне. Я уже знала, что мне не будет покоя, прекращала сбор ягод, вынимала из сумки бутылку с водой и поила Жульку из ладошки. Потом она начинала клянчить у меня печенье. Если бы только можно было дать ей печенье и на этом бы все закончилось, то и не было бы проблем, но наша собака была особенная, как я уже говорила, педантична в некоторых вопросах до предела. Я должна была ломать печенье на маленькие кусочки и по одному давать ей в рот. Она как всегда, осторожно брала его зубками и хрустела, как говаривал дедушка со всей серьезностью. Ну, а если бы я дала ей печенье целиком, она бы смотрела на него и на меня очень выразительно. Я, конечно, сама виновата, что так избаловала эту собачонку. Ну уж что было, то было.

Потом я мыла руки и продолжала свое ягодное дело, а хитрая Жулька устраивалась в моей тени отдохнуть. Но мой покой длился не долго. Наступало время десерта, их величеству хотелось ягод. Огромные поляны с крупной ягодой, несколько человек рядом посмеиваясь, собирают и едят её, но угощать – опять таки должна я.
 – Ну, елки же палки, Жуля! Иди к папе, иди к Лене, ну дай мне, наконец, покоя! – причитала я.

Чтобы не пачкать руки, мы собирали ягоды со стебельками в букетик, и Жулька смешно тянула их зубами, ягодки отрывались со щелчком, и эта мартышка так уморительно их ела. Иногда, набегавшись, она сама рвала зубами ягоды и ела, причмокивая.
– Нет, вы только посмотрите на эту поросятину, ведь умеет же сама, а меня донимает! Ну и зараза же, ты Жуленька!
Но как можно долго злиться на это милое создание!

Часов в десять мы, набрав полные ведра, возвращались домой, где нас ждала бабуля с завтраком. Впереди всех бежала, конечно же, Жулька, в деревне у нее аппетит был отменный. И пока мы разбирались, куда пристроить ягоду, она уже ела из своей миски, вот уж по истине за ушами трещало!

Выходные заканчивались, мы начинали сборы домой. Жулька, тревожно поглядывая, бегала за нами из сеней к машине и успокаивалась только тогда, когда раньше всех оказывалась в салоне автомобиля. «Уж теперь-то вы меня точно не забудете», – наверняка думалось ей.