Ночные демоны беспамятства, Глава девятая

Непослушные чёрные линии никак не умещались на листе бумаги. Не то лист был слишком мал, не то воображение превосходило умения по красоте и точности...
- Что ты делаешь? - бесцеремонно где-то за спиной выросла тридцать пятая, накрыв Стейси своими тенью и голосом.
- Пишу роман эпопею. Разве не видно? - сказала Стейси, приподнимая и поворачивая к девушке блокнот, чтобы та не нависла над плечом и не уселась рядом.
- Больше похоже на каракули. Кого ты рисуешь?
- Есть одна...
- Та самая, что ошивалась тогда у забора? Она красотка. Кстати, тебе не влетело за ту встречу от охраны? Кто это?
- Слишком много вопросов... Я знаю о тебе меньше, чем ты спрашиваешь обо мне в минуту.
- Ну, я же своего рода статист...
- Запиши тогда для статистики, дословно... - И Стейси нарочито выдержала интригующую паузу - Любопытной Варваре. На базаре. Нос оторвали. Записала?
- Записала. Авторские права указывать или распишешься? - с ехидной улыбкой в голосе спросила тридцать пятая.
- Это поговорка. Так частенько говорил мой дед, когда я была маленькая... Но он ошибался. Мой нос остался на месте.
- Ну да. - девушка пожала плечами - Я бы поменяла эту поговорку...
- И как же? - с искренним негодованием в голосе уточнила Стейси
- Любопытной Варваре в драке нос поломали. - и она со смешком в голосе и руками, скрещенными на груди, обошла Стейси и посмотрела на наложенную гипсовую повязку на носу. - Не врут! Стоит ещё уточнить, что на четвёртый день, и это рекорд для нашей дисциплинарной дыры. Об этом только сегодня и было разговоров! Жаль, что я упустила такое зрелище.
- Нет, слава всему святому, что ты его упустила. Я не хочу об этом говорить.
- Заставлять тебя не смею. Одолжить сигарету? Мне сегодня крупно повезло в покер.
- У меня и свои есть. Нельзя.
- Натали сказала "ни-ни"?
- Кто-кто? - и в сердце Стейси что-то ёкнуло, разливаясь теплом по телу. Вопрос был риторический - она знала ответ.
- Дежурный врач нашей тюрьмы. Ты не знала?! - и глаза девушки полезли на лоб - Как?! Все знают с первого дня. Она ещё всегда угощает чаем.
И в ответ ничего больше не прозвучало. Она просто закрыла глаза и покачала головой. Со стороны могло показаться, что ей было больно. И ей было. Было больно и горько от кома, что образовался в горле, но не от сломанного носа. Почувствовав это, тридцать пятая просто ушла, ободряюще похлопав Стейси по плечу.
Через сомкнутые веки пробивался солнечный свет, она запрокинула голову назад и спиной облокотилась о стену барака. Казалось, вместо солнечных лучей она ощущала на себе вновь возникшие из ниоткуда тёплые мягкие руки, руки, с материнской нежностью смывашие кровь с носа, ощупывавшие переносицу, слышала охание и ахание, возмущенённое и выражающее полное негодование. Рядом не было охраны, в комнате не было больше никого, только они, вдвоём. Соблазн поднять нывшую от хаотичных ударов руку и перехватить мягкую ладонь был слишком велик... Слишком неистово хотелось целовать эти нежные руки, порхавшие над лицом, с лекарствами и бинтами. Хотелось расствориться, забыться. Упасть на кушетку, и утянуть руки за собой. Хотелось заснуть в этом сладком и томящем тепле, и больше никогда не просыпаться...
- Не болит? - прозвучал тот самый голос, как будто бы он был частью разыгравшегося воображения. - Я отвоевала тебе на сегодня освобождение от работ. Если захочешь или неважно себя чувствуешь - можешь оставаться сегодня в лазарете.
- Спасибо... Не болит, всё отлично. - она открыла глаза, и перед ней склонившись стояла она...
- Голова не кружится из-за лекарств и жары?
- Есть странное ощущение, будто меня окружают видения и миражи...
- Это нормально, мы все здесь просто мираж. - и к концу фразы голос как будто растворился в воздухе, вместе с женщиной.
Свет перестал пробиваться сквозь сомкнутые веки. Покой, тишина, темнота... Всё вернулось. Стейси открыла глаза, и вокруг не было никого. Не было удаляющегося силуэта врача, не было никого на площадке и за столами. Все уже столпились возле входа в столовую, стараясь проскользнуть туда раньше остальных. Она не спешила - жара всё ещё подавляла её аппетит, а за столиком... За столиком тоже не было бы никого, с кем был бы хоть малейший шанс поговорить. Лишь всё те же номера и лица, которы были вместе с ней в одном бараке.
Номер решал всё, и даже больше.
В этом месте было не важно, как тебя звали раньше и какое тебе дали прозвище. Для охраны и начальства ты был просто число. Оно не несло ничего личного: просто номер клетки, в которую тебя посадили. Ты здесь ничего не решал, но твой номер влиял на всё. Одежда, которую ты носил и раз в неделю сдавал в прачечную. Шкафчик, в котором ты хранил вещи. Душевая, в которой мылся дважды в день. Стол за которым ел и с кем ты ел. Работы, которые выполнял, где и с кем... Всё решали числа, но никак не имена и не личные качества. Никак не ты сам, не по своей воле. По сути, здесь ты существовал лишь для тех, кто знал о тебе чуть больше, чем твой порядковый номер. Ты значил для человека что-то с того момента, как он смог запомнить твоё имя. Не важно, настоящее оно, вымышленное или просто тюремная кличка. Пока ты оставался для них числом, одним из многих, ты был никто. Человек без имени... Всё равно, что человек без лица...
День недели решал, что ты должен был есть... Пятница - день утренней клейкой овсянки и обеденной расплывающейся как пейзажи на жаре лазаньи. Качество - не главное, главное - количество еды, приготовленной другими заключёнными с любовью и нежностью в первую или последнюю рабочую смену дня, когда веки смыкаются, а руки опускаются что-либо делать. И поэтому каждый спешил вбежать и забрать тарелку с лучшей порцией...
Когда она подошла, за четвёртым столиком уже все сидели и неспешно "плавали" в тарелках с едой. Сегодняшняя лазанья отличалась разномастностью - один кусок с разных сторон мог быть и подгоревшим, и недожаренным, были части, где сыр едва ли можно было разжевать и части, расклеивавшиеся на составляющие. Настоящая тарелка контрастов. В конце концов, Стейси отвлеклась от еды. Жара подавляла аппетит, повязка на носу убивала всякий вкус стряпни (может, оно и к лучшему). В глаза бросилось совершенно новое и незнакомое лицо. Девушка сидела на сорок седьмом месте и бросала скрытые взгляды на Стейси. Интересная внешность... Профиль, скулы, глаза, молочная кожа... Она не была похожа на сидевших рядом девушек ни на каплю. Было что-то в ней утончённое и французское, были мягкие черты во всём... Она улыбнулась, но Стейси сделала вид, будто крайне увлечена изучением и вскрытием лазаньи на своей тарелке. Девушка же опустила глаза и упёрлась взглядом в салат. В конечном счёте, игра всё же началась: взгляды встретились, и теперь неминуемо тянулись обратно. Как бы вскользь, как бы глядя на кого-нибудь ещё, как бы глядя из окна, как бы глядя на часы... Не важно как, но они пытались вновь посмотреть друг на друга, в перерывах между порциями еды. В какой-то момент их глаза вновь столкнулись друг с другом, и Стейси невольно улыбнулась и опустила глаза. Она чувствовала, что напротив за столом девушка повторила всё как отражение в зеркале.
Сзади подкралась тридцать пятая, и положила руку на плечо, заставив вздрогнуть.
- Кое-кого на сегодня освободили.
- Я знаю... - и Стейси усмехнулась
- Не буду спрашивать откуда... Но поверю. Пойдём?
- Иду.
И она забрала поднос с почти нетронутой... Почи не съеденной лазаньей, и они направились к выходу. Не выдержав, Стейси по пути обернулась на девушку, игравшую в гляделки... И как только они встретились с третий раз взглядом, ей стало безумно смешно, но от этого ещё больее неловко, а девушка просто загадочно улыбалась вслед.
- Кто эта девчушка? - не выдержала она и спросила тридцать пятую, стоило им выйти за дверь.
- Сорок седьмая, если ты про ту, с которой вы флиртовали.- и с ухмылкой на лице она закурила
- Это был не флирт!
- Это был просто детский сад. Она красивая, необычная, интересная... Но больше я ничего не знаю.
- Почему её раньше не было?
- Была. В твоём блоке. В изоляторе, неделю. В одной из тех камер, что между нами и охраной. - она кивнула в сторону бараков - Где окна меньше обычного.
- Неделю в этой дыре... За что?
- Кто бы знал... Одни говорят, пошла против охраны. Другие говорят, что не пошла на сотрудничество с Боссом. Третьи пытаются привязать к этому драки. Четвертые и вовсе считают, что она специально напросилась. В любом случае... За гордость.
- А в тюрьме за что?
- Сама она не говорит, а самого дела никто не помнит - вроде, нигде не освещалось. Одни предполагают, что убийство в порыве ревности. Другие - проблемы с наркотиками. Третьи - воровка. Четвёртые думают, что её подставили и приписали чьё-то грязное дельце. Думаю, тут ты правды не надёшь...
Был лишь один достоверный способ примерно узнать что-то о девушке, сидевшей напротив... Группы.
Здесь были чёрные вдовы, убивавшие мужей и богатых любовников. Здесь были горячие штучки, бегунки, наркоманки, карманщицы, дебоширы и прочая мелочь, ждавшая окончания своего короткого срока... Мамаши, надеявшиеся выйти на свободу и вновь увидеть свою детвору... Молодёжь и уже статные взрослые женщины... Выжидавшие конца срока и те, что выжидали уже разве что конца собственной жизни... Афроамериканки, азиатки и прочие иностранки... Все они стремились объединиться в группы если не по интересам, то хотя бы по приметам, образовывая своего рода небольшие гетто.
Когда же заключённые стали выходить из столовой, загадочной девушки не было ни среди местных модниц, ни среди прочих групп. Она шла в окружение самых разномастных девушек, и они что-то активно обсуждали. Не было ни одной зацепки, и теперь стало понятно, почему даже тридцать пятая ничего не знала о девушке. Та просто не вписывалась ни в один шаблон, и самодовольно этому улыбалась. Проходя мимо Стейси, она вновь бросила на неё взгляд своих медово-миндальных глаз и улыбнулась.
Это не заставляло сердце трепетать, не заставляло губы и горло пересохнуть, а ладони вспотеть, но вместе с тем было в девушке что-то особенное, что не могло не притягивать и не вызывать симпатию... Хотя бы её внешность...
День обещал быть долгим. Пять часов безделья до ужина, который можно было и проигнорировать за отсутствием аппетита, шесть часов до душа (точнее, стояния под прохладными струями воды, где-то точно посреди душевой, под любопытными взглядами десятков пар внимательных глаз) и целых восемь часов до отбоя. Оставалось лишь одно... Вернуться в камеру и в забытье вновь провалиться в сон.