Огонь, дым, пепел

Когда по одному он вёл их туда, откуда не возвращался никто... Когда видел непривычное спокойствие в их глазах... Когда видел лишь одно - желание смерти и смирение или бзразличие на их лицах... Когда их потемневшие, казавшиеся огромными на фоне провалившихся щёк глаза с вопросом во вгляде наконец достигали его лица... Тогда он только злился. В его глазах была стальная ненависть. В ответ на кроткий взгляд испуганного пленника он гомким басом рычал: "Пошевеливайся!"
 Он не ненавидел людей. Нет, он был слишком молод для этого. Его злило то, что это зрелище пробуждало в нём слабость и жалость к врагу, к тому, кого ему приказали провести на казнь.
 Громкими, отдающимися гулом, шагами он шёл в начищенных сапогах и толстом шерстяном костюме. За ним же тенью, неслышно ступая, шёл исхудавший пленник в рванине и лохмотьях, босиком. Заключённого он через подвалы и тоннели доводил до полностью железного блока. Он открывал тяжёлую дверь и буквально пинком отправлял в этот нагретый ящик заключённого. Дверь захлопывалась, и он открывал лишь маленький засов, куда на несколько секунд заглядывал и кричал: "Стой смирно. Тебе же будет лучше". Он закрывал засов, отходил к рычагу, не без усилия тянул его вниз. Он считал до десяти; и в комнату пускали огонь. Он считал до тридцати и шёл обратно к двери. Ждал минуту, пока уляжется пепел, одевал противогаз, висящий рядом и снова открывал тяжёлую дверь. От пленного всегда оставался лишь прах.
 Он проводил так каждый день, иногда кидая в этот огненый железный короб живых людей десятки раз. Это было его работой. За считаные им же секунды уничтожать жизнь незнакомых людей. Его работой было хладнокровно исполнять приказ.
 И он так жил лишь до одного события. Однажды его друг нарушил правила, его сочли предателем, и он был приговорён к той же участи, что и пленники.
 Они шли вдвоём, на расстоянии и молча, оба медленно и вяло, казалось, не веря случившемуся и ожидая того, что этот кошмар вот-вот закончится. Но он не кончался, кончался лишь тоннель и появлялась в поле зрения грузная дверь. Пленник сам открыл себе дверь и зашёл в разгорячённый ящик. Его друг стоял в растерянности. Его руки и губы лихарадочно тряслись.
- Закрой уже эту дверь и покончи с этим раз и навсегда! Не жалей меня! Я просто крыса и предатель. Так меня назвали теперь! - прокричал заключённый железным голосом.
 И дверь за ним была закрыта. На этот раз засов не открывался и на секунду и инквизитор не проронил ни слова. Снова был всё тот же рычаг, тот же расчёт в уме, тот же противогаз. Всё было то же. Но, казалось, он не слышал ничего, кроме последних слов друга. Из некогда стальных глаз пролились несколько капель слёз. Он утёр их и с яростью ударил себя кулаком в живот. Дверь снова была открыта. Внутри уже был только прах. И он молча удалился тяжёлыми, но тихими шагами.
 Всю ночь он не спал. В нём боролись разум и душа. Он метался по кровати, казалось, изнутри он прогарал как спичка. Невыносимая боль сковывала цепями и впивалась иголками в его сердце. Тело изнутри рассыпалось на части, а голова будто взрывалась от мыслей, которые сжимали её как тиски. В нём боролось добро и зло, хладнокровие и чувства, забота и безразличие. И этот бой не могло выйграть ничто - слишком ярки были воспоминания; и слишком глупым и опасным казалось ему идти против системы. Он просто не смог ни продолжить свой путь, ни изменить его. Он решил сойти.
 Следующим утром он снова шёл по тоннелю. Мощными и широкими шагами. Не выражая ничего ни лицом, ни поведением. А в голлве его не было ничего, кроме продуманного плана. Он подошёл к двери и открыл её. Медленно стянул с себя сапоги и аккуратно поставил на пол. Он снял с шеи цепочку. Снял мундир. Сложил его и положил поверх сапог. Снял обручальное кольцо и обмотал цепочкой. Достал из кармана чёрно-белую, помятую и рваную, фотографию жены и дочери. Положил на мундир, а поверх неё - цепочку и кольцо. Он отошёл, потянул за рычаг и быстро зашёл внутрь. Он едва успел захлопнуть за собой дверь, как из другого конца этого ящика через решётку в полу стал подниматься дым и огонь. Сам он стоял босиком в пепле, прахе своего друга и всех тех, кого он вчера так хладнокровно убивал. Комната начинала прогреваться. Он отошёл и руками опёрся о раскалённую стену. Его большая голова склонилась в бессилии, а лёгкие словно губка впитывали раскалённый едкий дым. Глаза бессмысленно вертелись по комнате, всматриваясь в непроглядный туман. Он вдруг поднял глаза на стену и увидел своё отражение. Он показался себе ничтожеством. Испуганные глаза и исказившееся в ужасе и безрассудстве лицо. Он ненавидел себя. Руками он бестолку колотил железную стену, будто себя самого. И через несколько секунд из этой же стены обжигающее пламя вырвалось наружу. Он кричал, как не кричал никто другой, переживая всё то, на что он своей работой, хладнокровностью и безвольностью обрекал незнакомых и невиновных.
 И он обратился в чёрный пепел. Как все. Его прах смешлся с невинными жертвами и пленными, с его другом. Перед лицом смерти они все оказались едины. Все одинаково ничтожны.