Изгой. Глава 27

Глава 27

      Вечером Егор вошел в уже знакомый двор и увидел Екатерину, сидящую в глубоком кресле-качалке.

      Женщина бросилась к нему, опрокинув кресло.

      - Господи, Егор! Мы так ждали вас! Я места себе не находила!

      - Не знаю, Екатерина, чем я могу помочь вам, но коль Черняк считает, что я в состоянии это сделать – что ж, я здесь! Не пойму только, почему он сам не указал вам, где комната, - он ведь видит все и знает все! Что за игры он ведет?!

      - Нам он не рассказывал, - Екатерина развела руками. – Сказал только, что вы найдете комнату.

      Услышав их голоса, из дому вышел старик-букинист, постаревший и осунувшийся. Они обменялись приветствиями и прошли в сад, усевшись за стол.

      - Помните, Егор, я как-то говорил вам, что мир антикварной книги – это особый мир. Теперь вы имеете возможность убедиться в справедливости моих слов.

      - А я и не сомневался в них, - ответил Егор. – Но и уходить из секты посвященных не собираюсь. Этот мир обогащает меня духовно.

      - Ну-ну, - старик мельком взглянул на Егора. – Не все гладко на этом пути. Вам нужно быть готовым к любым неожиданностям и поворотам судьбы. Книги иногда преподносят жестокие сюрпризы. Особенно, если их сопровождает по жизни господин Черняк. Я не хотел вам рассказывать, но однажды я пригласил участкового милиционера, ибо боялся встречи с Черняком. Так вот, Черняк сидел с нами за одним столом и в голос смеялся надо мной. Но… участковый почему-то не видел его. Он сказал, что мне что-то померещилось, и ушел, оглядываясь на меня, словно я был не совсем, так сказать, в своем уме…

      - Меня это нисколько не удивляет, - сказал Егор, вспомнив встречу с Черняком в самолете, – и я бы сказал, что Черняк существует только в нашем с вами воображении, если бы не боялся, что вы воспримете мои слова, как слова сумасшедшего.

      - Вы оба рассуждаете о том, о чем не имеете ни малейшего понятия! – своим скрипучим голосом произнес Черняк, усаживаясь на скамью рядом с Егором. – Вместо того, чтобы, не теряя драгоценного времени, заняться поиском комнаты с книгами.

      Не сказать, чтобы Егор очень уж удивился явлению Черняка, но неприятный холодок пополз под ворот куртки. Он заметил, что и Анатолий Игнатьевич зябко поежился.
 
      - Черняк, зачем ты мучаешь нас? – спросил Егор. – Ты ведь знаешь, где комната, так почему бы тебе не сказать об этом Анатолию Игнатьевичу и закрыть тему Федорова раз и навсегда?! Зачем тебе нужно было вызывать меня сюда?

      - Ты до сих пор не внял словам старого антиквара! – Черняк рассыпал ржавый смех, качнув полями шляпы. – Он же сказал тебе, что в этом мире – мире старых книг существуют свои правила и свои запреты. И нарушать их не дано никому, даже мне! Ты разве не понял, что ты избран? Что только ты можешь стать распорядителем книг Федорова, тебе вверена их судьба?!
 
      - Но почему?! – воскликнул Егор.

      Черняк пьяно покачнулся на лавке.

      - Ты задал вопрос, на который тебе не ответит  н и к т о! Знай, что часто книга сама выбирает своего хозяина. И это тот человек, к которому потянулась ее душа. Никто другой не может считать себя ее хозяином. Мистика? Ну, что ж! Так устроен этот мир. Здесь главное действующее лицо не ты, не я, а госпожа  к н и г а! Ты это поймешь только тогда, когда сам станешь писать…

      - Я? Писать? – Егор даже рот раскрыл от удивления.

      - А что ты удивляешься? – Черняк вновь рассмеялся. – Да, ты! Это произойдет не сейчас, конечно, поскольку ты еще не готов к писательству. Пройдет много лет: ты переживешь взлеты и падения, ты попадешь в такие переделки, какие не снились тебе и самых страшных снах, ты обретешь все и потеряешь все… И только тогда ты станешь п и с а т е л е м. И ты напишешь то, что люди будут читать и спустя много лет после твоей физической смерти. Не забывай о том, что ты избран.

       - Но кем? – Егор был подавлен, ибо ни о чем подобном он и помыслить не мог. Он задал вопрос, внутренне страшась того, что может услышать в ответ. Но Черняк произнес совсем не те слова, которые так ожидал и так боялся услышать Егор.

       - Книгой! – Черняк внимательно посмотрел на Егора. – Ты избран книгой…

       - Как-кой книгой?! – запнулся Егор.

       - Не задавай глупых вопросов! – Черняк поднялся. – Если ты не понял этого сейчас, то уже не поймешь никогда! Но у тебя ясный ум и, думаю, ты осилишь и этот ребус, как осилил и все остальные. Только одно пойми и запомни: все похищенные и уничтоженные мною романы Федорова я вырвал из рук тех, кто не испытывал к ним ничего, кроме коммерческого интереса, жажды собирательства, типичной для коллекционеров, или равнодушного любопытства дилетантов. Но ты, отказавшись продавать книгу, в своем стремлении отвоевать Кондрата Федорова и все его тайны у прошлого, вызвал у меня уважение. Ты этого до некоторых пор не знал, Егор, но я стал пристально наблюдать за тобой и, в конце концов понял тебя. За сим, позвольте мне откланяться!

       Черняк прикоснулся к фетру шляпы и вышел со двора.

      - Вы и теперь будете утверждать, что Черняк лишь плод нашего общего, коллективного, так сказать, воображения? – старик ехидно ухмыльнулся. – Или это не с ним вы сейчас имели беседу, коей я оказался невольным свидетелем?

      Егор долго молчал, потупив взор. То, что он услышал, необходимо было еще переварить, осознать…

      - Знаете, Анатолий Игнатьевич, я осознал всю серьезность происходящего только тогда, когда уже не было пути назад. Но в глубине души я надеялся, я хотел верить, что судьба — моя, а не Кондрата Федорова — будет хранить меня и не позволит зайти слишком далеко. Жизнь научила меня никогда не терять надежды, но и не слишком полагаться на нее. Надежда жестока и тщеславна, и у нее нет совести. Федоров жил ради мести. Это была месть себе и другим. Он понимал, если не будет мстить, он исчезнет, растворится в воздухе.   И, вероятно, моя судьба — рассказать миру эту историю. Невзирая на то, угодно это будет Черняку или нет... Я должен дать этой истории свободу, ей и всем нам. Ладно! – хлопнув себя ладонями по коленям, Егор поднялся. – Давайте займемся поисками потайной комнаты. Не будем терять драгоценное время, как сказал наш «друг» Черняк!

Продолжение следует -