Охота на Джона

С прибытием в научную лабораторию раритетных экспонатов вековой давности, сотрудники университета начинают проявлять признаки беспочвенного беспокойства. Таинственное убийство ставит полицию в тупик, и штатному психологу Джону Фримену придется в одиночку с этим разобраться.

Глава 1

Роджер Стил затушил сигарету кончиками пальцев, слегка поморщившись. Его сильные толстокожие руки с большими крепкими ладонями практически не ощущали жара. На широком мужественном лице Роджера отразилась глубокая задумчивость. Две глубокие складки пролегли между густыми бровями, под щеками зашевелились желваки. Мысли о предательстве Билли злили его. И хотя Билли всегда был негодяем, сегодня он перешел все границы - он убил человека. «От правосудия не сбежишь, Билли, - рассуждал Роджер, сопя от гнева, - я найду тебя. И моли богов о том, чтобы ты к тому времени был уже мертв, потому что моя кара хуже даже самой гнусной смерти».

Джон закрыл книгу и глубоко вздохнул. На часах было уже без четверти восемь. Пора ехать на работу. На несколько секунд Джон задержал свой взгляд на обложке книги, которую читал. Высокий и плечистый Роджер Стил с револьвером презентовал всю красоту настоящего героя дикого запада. Безжалостный, непреклонный, мужественный и даже жестокий Роджер был просто воплощением идеального «борца за справедливость».

 Признаться, в далеком детстве, лет так до пятнадцати, Джону тоже хотелось стать настоящим «борцом за справедливость». Всякий раз, когда он становился свидетелем насилия или неоправданной жестокости, он переживал какое-то странное щемящее и противящееся чувство, похожее на смесь гнева, отчаяния и боли. Ему хотелось немедленно это прекратить, не важно относилось ли это непосредственно к нему или к другому, совершенно незнакомому ему человеку. Сильный дар сопереживания и сочувствия шевелился в его душе. Но, к сожалению, (или, быть может, к счастью) в жизни все складывается не совсем так, как в книгах.

Джон Фримен вовсе не был похож на брутального и безжалостного Роджера Стила. Невысокого роста с приятными и открытыми чертами лица, он не мог похвастаться ни своей мужественностью, ни особенной физической силой. Джон был обычным человеком, которого с первого взгляда и не разглядишь в толпе, но, если вдруг посчастливится узнать его получше, можно открыть для себя поистине неиссякаемый источник добра и благородства.
И еще было одно у него удивительное свойство - с ним было удобно. С ним было удобно всем - детям, подросткам, взрослым, пожилым, мужчинам, женщинам, всем и у всех он вызывал какое-то странный прилив нежности и комфорта, даже какого-то почти домашнего уюта.
Есть такие люди, то ли это в их ауре, то ли еще в чем-то, но они во всех отношениях приятны, с какой стороны ты к ним не подойди. Джон был одним из таких. И хотя он не производил впечатления «борца», он был «за» справедливость, и он не нашел другого выхода, чтобы следовать ей и своему дару чувствовать людей, как стать психологом.

Впрочем, чтобы спасти человечество вовсе не обязательно размахивать пистолетом и доказывать свою непревзойденную мужественность. Иногда на великие и смелые поступки решаются совершенно непримечательные, на первый взгляд, люди. И пусть о них никто не помнит после и никто не знает, что каждый день они свершают великие открытия. Эта история об одном из таких людей.

Джон пересек широкую улицу и скрылся за дверью высокого старинного здания университета, в котором он работал. До начала служебной деятельности оставалось еще несколько минут, потому он не торопился, шел медленно, погруженный в собственные раздумья о Роджере Стиле, о том, что он сделает с предателем и негодяем Билли, если тот окажется жив.
Мысли о насилии показались ему неприятными, и он решил, что вернет книгу своему коллеге Локхарду, так и не дочитав ее до конца. Хоть Александр Локхард и был преподавателем литературы, вкусы на книги, по мнению Джона, у него были довольно странные.
Фримен открыл дверь своего кабинета, оставил куртку на вешалке и подошел к столу, чтобы посмотреть, какая работа осталась со вчерашнего дня. На столе лежало несколько досье проблемных студентов. Джон вздохнул, глядя на знакомые лица, с которыми он уже не первый год беседовал.
«Никакого прогресса», - разочарованно покачал головой психолог и плюхнулся в кресло, принимаясь повторно изучать записи о его «клиентах».

Не успели проблемы нерадивых студентов поглотить внимание Джона, как в его кабинет без всяческого предупреждения (что для обители психолога, заметьте, недопустимо) вошёл замректора. О предварительном стуке явственно гласила табличка на его двери, но для Бенедикта Мастерса по его личному мнению не существовало никаких других законов, кроме своих собственных. Особенно, если это касалось заведения, которым ему приходилось по совместительству управлять.
Серьёзный и властный, в своём неизменном костюме-тройке, всегда придающем ему  изысканный образ щепетильного джентльмена на королевской чайной церемонии, он не даром слыл грозой всех студентов, включая выпускников и аспирантов, и нередко самих преподавателей. При его немалом росте, он обладал почти сокрушительным голосом, и в гневе легко сбрасывал столь свойственный ему учтивый тон. И как никто не мог знать, на что способен в минуту слабости Олимпийский бог, так никто не мог с уверенностью сказать, остаются ли в живых те, кому не посчастливилось испытать на себе высшую степень гнева Бенедикта Мастерса.

Несмотря на ясный ледяной взгляд и непокорный вихрь пшеничных кудрей, замректора всегда ассоциировался у его подчинённых с огнём, и мало кто мог совладать с собой настолько, чтобы расположить к себе разрушительную мощь его непредсказуемого характера. Сказать по правде, за всю историю его карьеры в университете это удалось только доктору психологии Джону Фримену. И удаётся настолько хорошо, что мистер Мастерс имеет за честь звать его своим другом.

- Доброе утро, Джон. Надеюсь, я не помешаю, - произнёс замректора, захлопнув дверь. Он всегда давал распоряжения в своём кабинете, но для доктора Фримена без конца делал исключения.
- Бен, - улыбнулся смущенно Джон, поднимаясь. Хоть он и не ожидал такого раннего визита Мастерса, все же был рад его видеть. - Ничего серьезного, я просто читал свои записи. Что-то… случилось?
- У меня важная новость для тебя, - поспешно сообщил он и решительно уселся в кресло напротив.
Джон посерьезнел.
- Хорошо, - кивнул он, откашлявшись, - требования ректора?

Бенедикт, закинув ногу на ногу и непроизвольным жестом стряхнув что-то несуществующее со штанины, уставился на своего друга с таким недоумением, точно его неожиданно оскорбили.
- Ректора временно нет в городе, разве ты не знал? Ах да… - опомнился он, - он не считает нужным это сообщать. Нет, это касается психического состояния некоторых твоих посетителей. Я знаю, у нас учатся и даже работают такие чувствительные личности, что мне страшно дышать в их сторону без опасения нанести им эмоциональную травму... или как это у вас называется.
- Да. Ты производишь довольно грозное впечатление на студентов, - согласился Джон, скрестив руки на груди. Он, как никто другой, знал все ужасы, вызываемые замректора в сердцах бедных студентов. - Но другой бы вряд ли справился с теми задачами, что тебе приходится решать каждый день. Не все это понимают… Но, все же, ты не такой деспот, каким тебя рисуют учащиеся.
- Спасибо, хоть кто-то это ценит, - ответил Бенедикт, отводя взгляд.
Джон непринужденно улыбнулся, подтверждая своей улыбкой всю безобидность Мастерса. И хотя большинство людей вздрагивало при одном звучании голоса замректора, Фримен никогда не испытывал к нему страха. Он не знал почему, он мог описать миллиардами оттенков чувства к этому человеку, но среди них не было бы и тени страха.

Замректора помолчал, вспоминая особо неприятные инциденты безосновательных истерик и слёз в своем кабинете; всё в этой комнате (и в первую очередь её владелец) так и располагало к откровенным признаниям, но Бенедикт сразу решил перейти к делу.
- Вчера в исследовательский отдел поступила новая партия находок древних артефактов. На мою беду, все они имеют дурную славу, а среди особо впечатлительных носят такой мистический характер, что им готовы присудить все существующие паранормальные свойства.
- Артефакты… - повторил несколько недоверчиво Джон, - весьма любопытно, какого же они содержания?
- Не имею ни малейшего понятия. Я только мельком видел этот старый хлам, когда расписывался в документах доставщика. Наш достопочтённый доктор археологии был на седьмом небе, ты бы видел, как он отплясывал у каждого ящика и пророчил нашему ВУЗу мировую известность. Но мы-то оба хорошо знаем, что д-р Нокосёку в силу своей молодости в принципе всё склонен преувеличивать, - ответил пренебрежительно замректора. – Мне не нравится, что и до того подорванный авторитет нашей дисциплины могут пошатнуть всяческие суеверия.
- Понимаю, - согласился Джон.
- Хочу тебя предупредить и… попросить докладывать мне лично, если к тебе обратятся с разными баснями из института археологии или за его пределами. Ничего, что нарушало бы твой профессиональный кодекс, конечно же, – уверил его он и, помолчав, добавил, - если тебе не сложно.

Немного подумав, доктор, все же уступил:
- Хорошо. Конечно, я не смогу тебе назвать имена и содержание признаний в своих докладах, но если такая проблема проскользнет среди студентов, я обязательно сообщу тебе об этом.
- Буду премного благодарен, - поднялся он с таким же достоинством, с каким, очевидно, испокон веков отдавали приказы при дворе. – Такая неудача, что даже в сильном страхе никто не бежит с признаниями ко мне. И мне всегда приходится решать все проблемы, когда уже слишком поздно что-то предпринять.
Подумав немного, он решился добавить:
- Ненавижу решать чужие проблемы, ты бы знал, как это бесит, - вспомнив о профессии друга, он улыбнулся, - впрочем, ты и так это знаешь.
Доктор только согласно кивнул в ответ.

Уже у двери Джон неожиданно остановил Бенедикта, придержав за локоть.
- Бен, если эти древности так внушительны, может, мы не должны держать их в университете? 
- Думаешь, на них могут позариться грабители? Вот уж вряд ли, их ценность составляет чисто символическое число, исключительно за материал и старину. Никто не может приписать эти находки ни к одной вехе человеческой истории. Скажу даже больше, все здравомыслящие учёные считают их искусными подделками. Все, кроме нашего своенравного коллеги, но я всегда сомневался в здравости его позиции.
- Не сколько грабители или ученые… - помялся Фримен, не решаясь высказать свои мысли вслух, - впрочем, ты прав. Глупости… вряд ли студенты всерьез заинтересуются такими старыми вещами.
Он отпустил его локоть и позволил пройти.
 -   Увидимся за ланчем, Джон. Я бы с удовольствием выпил с тобой чай после полудня, если ты свободен. Кстати, насчёт студентов под угрозой отчисления, это нужно решить до конца месяца, я жду отчётов, - напомнил он.
- Я зайду к тебе с ними после перерыва, - пообещал уже в спину Бенедикту доктор и, вздохнув, неторопливо вернулся к своему столу.
У кресла, где недавно сидел замректора, Джон приостановился и усмехнулся чему-то своему. Его всегда удивляло, с какой выправкой и достоинством держался Мастерс, даже если просто разговаривал со своим коллегой. На мгновение Фримен попытался себе представить, как ведет себя Бенедикт дома, но образы упрямо не желали приходить ему в голову. Даже в совершенно неформальной обстановке замректора смотрелся для доктора слишком официально.

- Лекции уже начались, почему вы не на посту? – услышал он его громовой голос в коридоре, - сколько можно напоминать вам о ваших обязанностях, мисс Фелайн! Заметьте, уже не в первый раз, я уличаю вас в безделье!
- Простите ради бога, сэр, - послышался приглушенный гнусавый голосок медсестры, который день страдающей от насморка, - но у меня проблемы, мне нужно срочно обратиться к психологу…
- У вас с этих проблем начинается каждое утро, доктор Фримен не обязан…
Он не договорил, маленькая женщина безудержно и звонко чихнула, и, видимо, так неудачно, что замректора только воскликнул «о господи!» и мигом выслал её прочь с глаз долой:
- Да идите уже к психологу! И вылечите, наконец, ваш гайморит, пока все студенты это не подхватили!

Чрезвычайно взволнованная, влетела она в кабинет Джона и закрыла за собой дверь на щеколду, точно коварный «назидатель» мог передумать и погнаться за ней с расплатой за уклонение от обязанностей и запущенный насморк.
- Это ж надо было застать его в такую рань здесь, - пискнула она, сверкая крупными тёмными глазками.
Это была очень бойкая и миниатюрная женщина, смуглая, чёрноволосая, с почти детским голоском и не менее детским размером обуви. Несмотря на свой зрелый возраст, из-за невысокого роста её часто путали со студентками (особенно, когда на ней не было медицинского халата), а за глаза и вовсе прозвали «эльфом».
- О, Миртл, - попытался удивиться Джон, но у него ничего не вышло, отчасти из-за того, что мисс Фелайн неизменно оказывалась в его кабинете каждое утро, как штык со своими глубокими мистическими снами, отчасти из-за услышанного коридорного разговора, - доброе утро…
- Джон, мне срочно нужно с тобой поговорить, - прогнусавила с самым серьёзным видом мисс Фелайн и, не теряя времени, плюхнулась в кресло для пациентов и достала носовичок, - сегодня я видела кошмарный сон. Боюсь даже предположить, что бы он мог значить.

Фримен коротко улыбнулся, занял свое место в кресле рядом, достав блокнот для записей.
- Миртл, - мягко произнес он со вздохом, давая понять, что собирается высказать свое мнение о всех предыдущих ее снах. И ему это удалось, однако мнение было на удивление четким и лаконичным, - в твоих снах очень много символики. Ты записывала свои предыдущие сны, как я тебя просил?
- Все до единого, но сегодня я видела нечто совсем из ряда вон выходящее! – поскольку с такой оценки своих ночных видений начинался каждый её рассказ, Джон списал эту реплику в утиль за несущественность, но Миртл была об этом другого мнения. – Всё намного серьёзнее вчерашней свадьбы с миксером в окружении гостей с полок продуктового магазина! Хотя я подразумеваю, что тот сон был правдивым, моя бывшая свекровь была в точности как пакет просроченного собачьего корма, но в этот раз просто миксером мне не отделаться, доктор!

Она глубоко вздохнула, утёрла свой маленький носик, и начала скороговоркой описывать кошмар.
- Всё началось с того, что проклятый замректора предстал передо мной в образе огнедышащего дракона, как и в прошлых моих кошмарах. Конечно же, во фраке. Но в этот раз в петлице его пиджака я видела драгоценную брошь с камнем фиолетового цвета. Камень вывалился из броши и вырос в непреодолимую стену, которая прямо-таки врастала в стены этажа! Я знаю этот камень, доктор, это очень ценный кристалл, он водится только в двух местах на планете, а подлежащие огранке исчисляется единицами, его называют Тааффеит, но не в этом суть… Пока он рыскал по университету с самым гнусным выражением морды слопать неосторожного человечишку и тем порвать последнюю уцелевшую пуговку жилетки на своём вспученном брюхе, случилось нечто настолько жуткое, что у меня до сих пор идёт носом кофе, что я выпила накануне. – Утерев нос в подтверждение своих слов, она продолжила.
- А дело вот в чём было. У нас в подвале, как ты знаешь, есть склад, там же эта подозрительная во всех отношениях лаборатория для исследования археологических находок. Так вот, клянусь склянкой морфия, что я прячу в нашей аптечке, там затаилось такая опасность, какой свет не видывал! Я своими глазами видела, как из гробов восстают зловонные мумии, чтобы отнять тела живых и вселить туда свои жадные души. Все эти камни и сосуды лопаются и испускают заразу, а управлял всем этим уродливый старик, клянусь, старик с патлами до пола, который вылез из одного из экспонатов! Я, понятное дело, бросилась искать ректора или того жирного дракона, дорогой перекусила круасанами, ибо нервы мои сдавали. Знаешь эти хрустящие рогалики с фруктовой начинкой? Они были ещё горячие и ароматные. Нет ничего вкуснее французской булки с кофе! Надо позвонить Бейкеру, как думаешь, сегодня к ланчу подадут круассаны? Он обещал. Как можно работать в такой атмосфере, Джон! Я непременно подамся в отпуск, если всем тут будут заправлять всякие старики «из бутылочки»!

Джон нахмурился, окинув взглядом пустую страничку блокнота, где не записал ровным счетом ничего, даже про собачий корм. Потер лоб и внимательно посмотрел на свою извечную собеседницу снов.
- Ты очень давно не была в отпуске, - напомнил ей Фримен, - возможно, напряжение, которое вызывает у тебя наш университет, довольно древнее здание, проявляется в «стариках из бутылочки»… С другой стороны, если представить университет, как часть тебя, в подвале… в глубинах твоего сознания живет что-то очень древнее и крайне тебя пугающее. Может, что-то из далекого прошлого. Подумай об этом.
- Возможно, ты прав, - задумалась мисс Фелайн. – Мой бывший муж очень похож на того старика, лет через триста, наверное…

Доктор на секунду замолчал, вспомнив разговор с замректора о привезенных экспонатах. Что-то между ними и сном Миртл проскользнуло общее, но Джон не решился говорить об этом медсестре, зная ее страсть к мистике. Новость о том, что этот сон имеет хоть и отдаленно реальную почву, могла ввергнуть ее в настоящую панику. Доктор постучал карандашом по блокноту и, так и не решившись в него ничего написать, быстро закрыл.
- Уверен, Бейкер не забыл про круасаны, - улыбнулся Джон, - на первом этаже университета стоит восхитительный запах выпечки. Что-то вкусное он обязательно приготовит.
- Ты всегда находишь, чем успокоить мою чувствительную натуру, - прогнусавила важно Миртл, теребя носовичок. – Вот посижу у тебя в кресле, и сразу успокоюсь. Но это не решает мою проблему, Джон!
- Проблемы нельзя решить так быстро, - согласился Фримен.
- Слушай, дракон меня теперь внимательно бдит, попадись я ещё раз – засадит за бумажную работу или ещё чего похуже – полы в его кабинете драить! Ты должен это сделать за меня. Проверь лаборатории, все, там что-то сокрыто, Джон, что-то чудовищное, нутром чую. Обещай, что всё проверишь, - схватилась она за руку доктора.
- Э… хорошо, - медленно согласился Джон, внимательно глядя то на Миртл, то на ее руку, - Хорошо, я зайду к Нокосёку и лично осмотрю все артефакты, можешь не волноваться.
Он легонько похлопал ее по ладошке, что сжимала его запястье, и выпроводил успокоившуюся мисс Фелайн из своего кабинета. Впрочем, сам в кабинет он тоже не задержался. Начиркал короткую записку о том, где его можно будет искать, если кто-то вдруг явится во время его отсутствия, прикрепил листок к двери, закрыл ее на ключ и был таков.

«Интересно, - подумал он уже на полпути в исследовательскую лабораторию, - стоит ли сообщить замректора о том, что кому-то из персонала приснился сон об артефактах? Нет. Слишком мало фактов. Может, совпадение. Ах, что мисс Фелайн только не снится. Надеюсь, после терапии я больше никогда не услышу ее снов о миксере…».
Так, размышляя, Джон сам не заметил, как подошел к двери в лабораторию. Она оказалась не заперта. Легонько толкнув высокую дверцу двухстворчатого входа, Джон просочился внутрь. Сразу же в нос ударил запах старины, смешанный с каким-то резким, кисловатым запахом химических растворов, которыми обрабатывались находки для лучшего сохранения или во время реставрации.
Фримен поискал глазами молодого японца в очках, д-ра Нокосёку, отличавшегося своей одаренностью и чудаковатостью, что, собственно и позволило ему занять столь высокий пост в такие юные годы. Нокосёку Хиросиге недавно исполнилось двадцать пять. Но ни тени его белого халата, ни монотонного бурчания на японском Джон не обнаружил. Вместо этого, среди заполонивших лабораторию экспонатов и оборудования, доктор заметил высокую фигуру в черном, и сразу же узнал их странного учителя латыни Адама Роттера.
Невероятно длинный и нескладный преподаватель древнего языка с неизменным бардаком на голове и довольно гротескным лицом вылитого еврейского Пьеро, стоял, заложив руки в карманы, что-то пристально изучая. Впрочем, Джону все равно не удалось понять, изучал ли он хоть что-нибудь, под длинной его челкой совершенно невозможно было разглядеть глаза.

Адам всегда держался особняком в их коллективе, и общаться предпочитал только с Хиросиге, иногда с Бенжамином Греем, преподавателем психологии и аспирантом Джона Фримена, но редко. Иногда доктор даже подумывал, что это из-за их возраста. Все трое были очень молоды, но эту теорию Джон все же отмел в сторону, когда к ним пришла юная Ребекка Холл, которой Адам боялся, как огня.
Во всех отношениях его личность оставалась большой загадкой, впрочем, как и предмет, который он читал. Вот и сейчас, заметив вошедшего Фримена, Роттер поспешил ретироваться, даже не поздоровавшись, вылетел из лаборатории.
Привыкший к такому поведению Адама, Джон только молча подошел к тому месту, где ему казалось, преподаватель латыни что-то изучал. Это была записка на столе, написанная Хиросиге, которая гласила «НИЧЕГО НЕ ТРОГАТЬ! Я скоро вернусь».
Повертевшись на месте, без особого интереса поглядывая на выставленные предметы,  какие-то древние кувшины, куски исписанных стен, кости, Джон решил немного подождать.

- Доктор Фримен? Вот уж не ожидал вас здесь увидеть в такой ответственный момент для науки, - услышал он свистящие округлые фразы сильного восточного акцента, - надеюсь, вы не успели наследить на экспонатах.
Низенький японец в белом халате поверх костюма точно выскочил из-под земли позади Фримена и подозрительно таращил на него внимательные живые глаза за толстыми стёклами очков. С собой он принёс какие-то списки, тут же бесцеремонно шлёпнул их на свой стол. Плюхнувшись следом на вертящееся кресло, он беззаботно сделал два полуоборота, гордо взирая на груду хлама, с которым ужа начал свою щепетильную работу.
- Что скажете, доктор? Глаз не оторвать, не правда ли? Вы когда-нибудь держали в руках вещь настолько ценную и древнюю, что все сокровища императора показались бы стекляшками?
- Э… нет, боюсь, что нет, - покачал головой Джон, оглядываясь, сжимая и разжимая кулаки, как он всегда делал, когда не знал, что сказать или не решался перейти к важному вопросу.
- Я тоже! – неожиданно громко воскликнул д-р Нокосёку, - такая удача, доктор Фримен… я вчера глаз не мог сомкнуть, всё думал о моих крошках, - любовно оглядел он разную треснутую утварь, предметы роскоши и просто бессмысленные черепки на столе.

- Да? Замректора сказал, к вам пришла новая партия артефактов, - наконец, произнес доктор, остановив свой взгляд на японце, - весьма… интересного содержания. Могу я на них взглянуть?
- А! Вы всё-таки понимаете, о чём я!
Японец проворно вскочил с места, да так шустро, что кресло его по инерции продолжало вертеться. Сам он нырнул куда-то за столешницу в поисках резиновых перчаток. Стремительно их натянув, Нокосёку аккуратно поднял одну из вещиц – небольшую шкатулку из дымчатого янтаря или какого-то другого подобного ему камня.
- Вот, например загадочная вещь, - сунул он шкатулку Джону, - не трогайте! Вы без перчаток. На ней нет никаких известных нам знаков, по которым мы могли бы идентифицировать её возраст, назначение или принадлежность к какой бы то ни было исторической категории. Короче говоря, в научных кругах это мусор. Вы знаете, где институт всё это раздобыл?

Японец отвернулся к столу и положил шкатулку на место, так и не дав Джону к ней прикоснуться. Когда он снова повернулся, на его лице торжествовала гордая улыбка.
- Недавно в старом поселении Страдфорде, это далеко на севере, реставрировали и сносили негодные здания. Одно из них оказалось давно покинутой антикварной лавкой, или вернее сказать, складом. Прежний жилец… уже давно не жилец, натаскал туда разных диковинных экспонатов со всего мира! Конечно, находки тут же объявили достоянием общественности и историческими ценностями, а когда изучили, нашли, что это просто искусные подделки. Конечно же, это абсурд. Я настоял на том, чтобы их дообследовали. Я лично убедил совет учёных нашего университета выкупить эти экспонаты! – скрестил он руки гордо. – Даю вам слово, доктор, перед вами открытие века, которое может поставить под сомнение существующие концепции вещей. Да! Ой, что я вам сейчас покажу, вы сразу мне поверите…

Спохватившись, он принялся искать что-то в груде вещей, и тут же поднёс Джону, любовно, как смысл всего существования, старинное зеркало. Размером оно было с первый лэптоп и такое же тяжёлое. Потрескавшаяся замуленая гладь серебряного налёта упиралась в массивную раму из потемневшего металла, некогда украшенного каменьями, но теперь страшно обшарпанную.
- Я начал с этого вчера, и не мог заснуть всю ночь, всё думал, что это может значить. Обратите внимание на то, что зеркало здесь с двух сторон, - повернул он его и представил оборотное зеркало, но искажённое, как в комнатах смеха. – Однако второе вогнутое, видите? Вряд ли его использовали модницы, скорее это некий алхимический инструмент. Должен вам признаться, доктор Фримен, все жители Страдфорда обходили старый склад не иначе как с молитвами. Среди суеверных жителей тот дом считался пристанищем дьявола и прочей нечисти. Поэтому-то экспонаты хранились там почти полторы сотни лет, и никто не посягнул ни на них, ни даже на дом покойного коллекционера. Странно, не находите? Я всегда думал, рано или поздно должен был найтись тот, кто деньги ценит выше суеверий, но нет… Всё артефакты благополучно дождались историков!

- Любопытно, - только заключил Джон, разглядывая зеркало. Что-то в нем было такое неприятное. Фримен решил, что его древность и обветшалость тому виной, но ему почему-то не хотелось знать, где этот артефакт стоял, что делал и как выглядел, когда его только отлили.
Впрочем, это, все-таки было зеркало, хоть и с дурной славой, хоть и древнее, но не бутылка с джином, уж точно.
- С помощью этих вещиц я намерен расширить рамки всем привычной истории, - продолжал в свою очередь доктор археологии. – Ведь это факты, которые невозможно отрицать. Для начала докажу их подлинность, на суевериях далеко не зайдёшь, хотя это и всё, что у них пока есть.
- Значит… поэтому м-р Мастерс предупредил меня о дурной славе этих артефактов, - пробормотал Фримен точно сам себе, изучая побитую раму зеркала, - оно действительно производит какое-то жуткое впечатление. Ну, а что насчет… бутылок, кувшинов, сосудов, были такие?
- Вы про эти? – оставив зеркало, ткнул он в ряд разновеликих и разностильных ёмкостей, - да вы, доктор, хорошо осведомлены о нашей коллекции! Откуда? Нет, не отвечайте. Слышал я уже, что об этом толкуют в этих стенах. Куда же подевался Адам! Я же ясно дал ему понять, что нуждаюсь в его помощи! Случаем, встретите нашего языковеда, доктор Фримен, гоните его сюда, ладно? И моих лаборантов тоже. Для всех остальных – так и передайте – меня не существует.

 С этими словами маленький японец плюхнулся в своё кресло и уткнулся в списки.
- Нда, - только неопределенно пробормотал Джон, еще глядя на стоящие поодаль совершенно безобидные древние сосуды. На мгновение он подумал, что было бы неплохо сообщить Хиро о том, что Роттер уже был в лаборатории, но, глядя на сосредоточенный до крайности вид японца, Фримен отказался от этой мысли.
- Хорошо. Я передам, что вы сказали. Спасибо, что уделили мне время.

Раскланявшись, доктор вернулся в свой кабинет и провел все время, изучая свои записи о проблемных учениках. Он ждал, что Бенджамин Грей зайдет к нему с хоть какими-то набросками своей докторской, которые он поручил ему неделю назад. Но, судя по всему, приносить м-ру Грею было нечего, иначе он бы не избегал Фримена всеми возможными и невозможными путями. Джону оставалось только вздыхать в перерывах чтения своих записей, поглядывая на часы. Все-таки доктор Фримен был очень добрым человеком и вовсе не собирался насильно отыскивать Бена с требованиями предъявить результаты трудов, но и защищать его перед комитетом тоже.
Его работу только однажды прервал звонок от издателя, готовившего в печать монографию по психологии,  которую доктор закончил ещё полгода назад. Как оказалось, с её выходом в свет возникло больше проблем, чем с созданием.
Да и студент один с ватой в носу и красным лицом забежал с записочкой от медсестры (Миртл любила передавать записочки больше, чем слать смс). Она просила психолога сообщить результаты инспекции в подвальных лабораториях.

До обеда оставалось с четверть часа. Работы сегодня оказалось немного, и доктор Фримен покинул свой кабинет чуть раньше обычного, прихватив отсчеты для замректора. В коридоре ему встретился Александр Локхарт вместе с Оскаром Фраем. Оба тут же поймали и затянули его в свою компанию, как зайца, так что Фримен даже не мог выкрутиться и объяснить, что не сможет пить с ними чай, поскольку уже обещал замректора составить компанию.

- Какая удача, что мы застали тебя здесь, дорогой коллега, - мурлыкал высокий полный джентльмен, ухмыляясь, словно чеширский кот.
Это был профессор Фрай с кафедры психологии, настоящий интеллектуал и эрудит, и, как и подобает всякому интеллектуалу и эрудиту, весьма экстравагантная как для преподавателя персона. Начиная с яркой одежды и заканчивая юмористическими пародиями на подмостках местного театра и неизменной колонкой в бульварном ежемесячном журнале, он обладал настолько разнородными и даже противоречивыми талантами, что они едва ли могли ужиться в одном человеке, тем более учёном.
Профессор Фрай был психологом, миссионером, журналистом, миротворцем, актёром, драматургом, диктором на радио и заядлым блогером. Кроме всего прочего он написал пару очень удачных и совершенно непохожих друг на друга романов, чем и сыскал крепкую дружбу у писателя и литературоведа Локхарта – не менее эксцентричного и неординарного человека.

- Так случилось, что у нас окно перед обеденным перерывом, - низко промямлил на американский лад Локхарт, не вынимая рук из карманов брюк и сверля Джона поблескивающими тёмными глазами в окружении по-женски длинных ресниц.
Он делал это неумышленно, по своей старой привычке пристально изучать лица людей с целью воплотить их потом в персонажах своих героических книг.
Но взгляд его всегда сильно врезался в сознание невольной «жертвы». Виной всему была необычная внешность Александра Локхарда, в нём было что-то почти цыганское, что-то вульгарное в смуглой коже, чёрной аккуратной бородке, всегда взлохмаченных спутанных прядях. Он никогда не стеснялся ни в выражениях, ни в жестах, и это нередко пугало особо впечатлительных натур.

- А, Алекс, - смущенно пробормотал Джон, - я не взял с собой сегодня книгу, что ты мне давал, но я верну ее тебе, наверное, завтра. Боюсь, не смогу ее прочесть, так много работы…
- Какая жалость, это ведь мой любимый автор! Я надеялся отвлечь тебя от студенческих соплей на что-нибудь запальное. Эта работа сведёт тебя в могилу, док, - дёргал он плечом, всё ещё держа руки в карманах.
- Да, - почувствовал себя несколько неловко Фримен из-за маленькой лжи, которую только что сказал. Конечно, дело было не в работе, но говорить преподавателю литературы, что его любимый автор совсем не впечатляет, Джону тоже не хотелось.
- Наш суровый капитан не даёт спуску даже своим друзьям, - мягко добавил профессор Фрай, имея в виду замректора и всю администрацию.
- Тогда предлагаю, пока нас опять не впрягли, собраться за стаканчиком чего-то крепкого, - вёл Локхарт невозмутимым, но насмешливым тоном.
- Ага. Чая, например, мы же на работе, - приструнил его Фрай. – Ты ведь не откажешь нам, дружок?
- Э… Я обещал зайти к Мастерсу с докладами, - неуверенно махнул рукой в сторону лестницы доктор, - может, когда вернусь, и вы еще будите в столовой, обязательно присоединюсь.

Джон закончил говорить с немного виноватой улыбкой.
- Придержите место для меня. 
- Боюсь, дорога к Мастерсу всегда долгая, а время в его кабинете попадает в петлю, - вздохнул пафосно Фрай и провёл рукой по волосам.
- Ну, не то чтобы в петлю… - скромно помялся доктор.
- Но он всегда задерживает тебя у себя очень долго. А ведь я не вынес бы и двух минут его смертоносного взгляда. Должно быть, тебе несладко приходится, Джонни.
- Я тебе говорил, он всех держит на крючке, и нет у него любимчиков, - понизил голос Локхарт, обращаясь исключительно к Оскару, задевая его локтем. – С тебя полтинник.
- Это, - поднял назидательно тот палец, совсем как в своих юмористических сценках, - мы ещё посмотрим.
Одарив коллег каким-то подозрительным взглядом, Фримен смело им кивнул то ли всерьез, то ли в шутку заявив:
- Эй, если делаете на меня ставки, берите в долю.
После чего быстро засеменил к лестнице.

Бенедикт Мастерс в это время зычно ругался с кем-то по телефону, вышагивая у себя в кабинете. Увидев на пороге своего друга, которого секретарша всегда пускала в кабинет замректора без предупреждений, он заметно смягчил свой голос, ограничился несколькими прощальными угрозами и повесил трубку.
- Джон, - коротко приветствовал его он, - надеюсь, у тебя хорошие новости, мне этого не хватает для контраста... Миссис Хадсон, крепкого кофе, мне и доктору Фримену, - нажал он кнопку радиосвязи с секретаршей.

Поймав вопросительный взгляд доктора, он уже спокойней добавил.
- В химлаборатории устроили пожар, я только что отсчитывал лаборантов в неосторожном обращении с препаратами. Они сделали вид, что бардак устроили феи с Изумрудного острова, представляешь? К счастью пострадало только оборудование.
- Ого, - удивился доктор, но тут же отшутился, не желая усугублять дурное настроение друга, - не знал, что феи большие любители устраивать поджоги.
- Хм. А я не знал, что в наших исследовательских институтах такой бестолковый персонал, - ответил Бенедикт, едва сдерживаясь.
- Боюсь, мне нечем тебя порадовать, Бен, - вздохнул Джон, протянув замректора свои отсчеты. - Студенты, которых я вел в прошлом месяце, пока не проявляют прогресса, все та же тревожность, неуверенность, навязчивые идеи, проблемы дома, из-за чего пропуски и неуспеваемость... Есть, правда, и хорошая сторона… После того, как мы ввели некоторые изменения в характер преподавания, среди учащихся заметно понизился уровень стресса. Но это, пожалуй, все. Ты прочтешь это в моих отсчетах.
Мастерс взял его бумаги и пробежал взглядом по первым страницам, нахмурившись.
 
Взгляд Фримена невольно скользил от рук замректора, держащих его заключения месяца, к его галстуку. Невольно ему вспомнился сон Миртл, в котором Мастерс представлялся во всем своем драконьем достоинстве с оторванными пуговицами жилетки, едва выдерживающей обилие студенческой пищи, уместившейся в его бездонном желудке. И хотя это был всего лишь сон, и живот реального Бенедикта, являл собой полную противоположность видениям мисс Фелайн, одна пуговица его жилетки все же оказалась отстегнута.
Наверняка это произошло совершенно случайно. Некоторые коварные петельки могут только притвориться, что застегнуты, а пуговица вдета в них лишь на половину, готовая выскользнуть в любой момент. Но почему-то сейчас Джон не захотел смешивать это наблюдение со случайностью, а все потому, что не мог избавиться от очередного бредового сна вечно обеспокоенной медсестры.
Какое-то мгновение Фримен сомневался, сказать замректора или нет об отстегнутой пуговице и, когда уже было решился обратить на это его внимание, вошла миссис Хадсон с двумя чашками ароматного кофе.
- Спасибо, Уна, - не отрываясь от отчётов, произнёс замректора.

Поставив поднос на стол, живая и проворная даже для своих лет, женщина улыбнулась доктору Фримену и поспешила ретироваться в коридор с таким видом, точно выполняла секретную операцию по специальному приказу правительства и едва сдерживалась, чтобы не выдать себя.
Бенедикт бросил папку на стол и опустился в своё кресло.
- Придётся вынести вопрос об отчислении этих личностей на совет, - вздохнул он, выкладывая руки поверх бумаг, - мы не можем тянуть их так долго. Если они не справляются, им здесь не место.
- Это все моя вина, - искренне расстроился Джон, виновато погладив шею.
- Не вини себя в проблемах других, ты не обязан отвечать за их ошибки, - ответил непреклонно Бенедикт, разглядывая графики успеваемости в отчётах, неосознанно играясь авторучкой.
- Может быть, если бы я раньше определил их скрытую проблему... вопроса об отчислении не стояло бы. На самом деле, я хотел тебя кое о чем попросить…

Фримен сделал глубокий вдох, прежде чем просить о чем-то замректора. С просьбами он к нему обращался крайне редко и они, как правило, были совершенно незначительными. Сейчас дело обстояло несколько иначе, и Джон не был уверен, как отреагирует Мастерс, потому немного сомневался.
- Насчет этих студентов… Как ты думаешь, мы могли бы дать им еще один шанс. Я бы хотел побеседовать с их родителями и близким окружением. Я думаю, они не совсем понимают, что их ждет…
Доктор на мгновение задержал взгляд на своих отсчетах, облизнув пересохшие губы.
- Еще две недели, - с явной просьбой в голосе пробормотал он.

Повертев в пальцах свою ручку, Бенедикт остановил на своём друге долгий взгляд и замер. Какое-то мгновение он молча не спускал с него глаз. Смутное, необъяснимое чувство скользило в них. Не первый раз Джон ловил на себе этот взгляд, но Мастерс никогда не считал нужным объясняться, тем более что уличить его в чём-либо было практически невозможно.
- Ты уже обедал? – вдруг спросил замректора, забыв о проблемных студентах, взрыве в лаборатории, остывающем кофе и всем прочем.
- Нет, но я собирался в столовую… - кивнул доктор на дверь и неловко откашлялся, забирая свою чашечку кофе с подноса. И хотя этот пристальный взгляд замректора не пугал Джона, он чувствовал себя под ним несколько неуютно, точно его раздели и глядят в самую душу.
- Не откажешь составить мне компанию? Не люблю обедать в одиночестве, а коллеги меня почему-то избегают, - улыбнулся он в оправдание, тоже взял свой кофе и сделал несколько глотков.
- Эм… - раздумывал Джон, вспоминая, что место рядом с эксцентричными Фраем и Локхартом по-прежнему пустует.

Доктор почувствовал, что находится в неловкой ситуации. С одной стороны он не хотел, чтобы его улучили как любимчика заведующей верхушки, тем более такой грозной и пугающей, как Мастерс, с другой – ему было интересно пообедать именно с Бенедиктом, добавить еще несколько наблюдений за его непоколебимой выдержкой в свой Банк Личности Замректора.
К тому же, Джону было немного жаль его. Избегать человека только потому, что он хорошо делает свою работу и не дает университету развалиться, было как-то неправильно и глупо. Но все же Фримен обещал ребятам составить им компанию, он прямо-таки разрывался между этими двумя решениями!
- Хорошо, - наконец выдавил доктор, - Да. Почему нет?

Мастерс довольно улыбнулся. Но, вспомнив о судьбе несчастных студентов, он снова погрузился в отчёты. Отставил чашку и откинулся на спинку кресла с характеристикой одного из них.
Просьба психолога была справедливой, но ему самому не терпелось от них избавиться, и чем скорее, тем лучше. Их университет специализировался на исследованиях и не брал себе за цель массово выпускать специалистов, поэтому число мест здесь было строго ограничено и предназначалось особо способным студентам. Многие просто не выдерживали, а поскольку плата за обучение не была основным источником доходов этого заведения, администрация в последнюю очередь интересовалась кошельками их важных родителей или спонсоров.
- Две недели – это небольшой срок. Честно говоря, я не верю, что просто диалоги и консультации могут свершить над ними чудо, - признался Мастерс, - не пойми меня превратно, я ничего не имею против психологии, но…
- Но… - повторил выжидающе Джон.

Он задумался. Ему не хотелось отказывать Джону, даже ради упрощения жизни бестолковых подростков, и он не понимал, отчего его друг так печётся о каких-то оболтусах.
- Давай так, - придвинулся он к столу, откинув неприятную характеристику, - все эти студенты учатся на факультете естественных наук. Через две недели у них семестровый тест. Если у тебя получится… что бы ты с ними там ни делал… убедить их взять себя в руки  и хорошо подготовиться, они могут остаться на следующий учебный год. И мы простим им пропуски и истерики. И ради бога, пусть ходят к терапевтам, психиатрам, хоть шаманам, только не за счёт университета. Не хочу, чтобы они висели в списках твоих клиентов до выпуска. Мы же не клиника для эмоционально нестабильных подростков, Джон. У тебя есть и другие обязанности. Хочешь знать, что думает по этому поводу ректор? Если бы не зав вашей кафедры мисс Уайт, центр психологической помощи закрыли бы с треском, и тебе пришлось бы возвращаться к преподаванию. Как бы жестоко это ни звучало, администрации плевать на проблемы тех, кто отстаёт.
- Справедливо, - коротко ответил доктор, нахмурившись. И хотя ему не нравилась такая позиция, относительно людей, решения здесь принимал не он. Джон натянуто улыбнулся, пробормотав, - все же, хорошо, что ректор прислушивается к мнению мисс Уайт, я в его глазах никудышный преподаватель.
- Это не так, - заверил его Бенедикт мягко, играя снова своей ручкой и наблюдая лицо своего друга всё тем же странным неподвижным взглядом. Он поспешил обратить этот неприятный для главы психологического центра разговор в шутку, - ты просто слишком добр, ректор боится, что студенты, в конце концов, избрали бы тебя своим королём.
Джон приветливо улыбнулся на это замечание, и обида была забыта.

Мастерс поднялся.
- Оставим дела, хоть на какое-то время. Хочу показать тебе одну вещь. В день твоего рождения меня не было в городе. Я очень сожалею, что не сделал тебе подарок. Надеюсь, ещё не поздно.
С этими словами он достал из ящика небольшую коробочку, обшитую бархатом, вручил её Джону и присел рядом на краешек стола, ожидая, какая последует реакция. Содержимое коробочки моментально приковало к себе внимание доктора.
Там была булавка для галстука очень искусной работы, и самым поразительным в ней был камень. В центре изделия мерцал магнетическим светом далёких звёзд фиолетовый кристалл.
- Пришлось ехать в Рим, чтобы достойно огранить его, - произнёс Мастерс тихо.
- Это… - Джон не знал, что сказать, глядя то на чистоту прекрасного камня в булавке, то на Бенедикта с загадочным выражением на лице. Неловкая улыбка заиграла на губах доктора.
«Что-то я не пойму, - думал про себя, совершенно смутившись, Фримен, - приглашения на чай, пообедать, теперь еще и этот дорогой подарок… Он что… Он на что намекает? Он ухаживает за мной?».

Джон еще раз посмотрел на замректора, пытаясь хоть что-то уловить в его светлых пронзительных глазах. Доктор не решился высказать ему это предположение в лицо, он совершенно не знал, как себя вести. Поведение Мастерса оставалось таким же загадочным, как и все остальное, что было связано с тайнами его души и сердца. И, все-таки, Джон был тронут такой заботой, хоть и немного обескуражен навязчивыми выводами.
- Это… удивительно, - наконец нашелся Фримен, - очень красиво. Я… я даже не знаю, что сказать. Ты специально ездил в Рим, чтобы… сделать мне подарок? 
- Я был неподалёку, - вздохнул Мастерс. – Но ни один мастер Италии не мог поручиться за этот камень, пока в Риме не нашёлся достаточно опытный человек. Этот кристалл называют Тааффеитом. Держи его при себе, и тебе обеспечена удача. Так говорят в народе.

- Тааффеит? – удивился Фримен. Сон Миртл отчасти оказался пророческим и доктор еще раз задумчиво оглядел камень, но больше ничего не сказал по этому поводу, спрятав подарок в карман брюк.
Искусственно улыбнувшись, Бенедикт вдруг резко выпрямился и застегнул пуговки своего пиджака.
- Ну, а теперь обед. Я ужасно голоден. Надеюсь, ты тоже. Мне ещё предстоит сделать выговор студентам-химикам и лишить жалования тех лаборантов, что устроили пожар, не хочу делать это на голодный желудок. Всегда получается хуже…

В этот довольно насыщенный странными событиями день, Джон вернулся домой полный раздумий о сне мисс Фелайн. Древности в исследовательской лаборатории, пуговица на жилетке замректора, да еще и этот подарок! Столько точных образов, возможно ли это? Весь вечер Фримен провел за изучением различных особенностей сна, в частности, его интересовали идеи их силы предсказания.
Однако, так и не собрав противоречивые мнения ученых в единую картину, Джон стал постепенно терять интерес к этому феномену и перед сном уже читал вовсе не научные статьи, а книгу Локхарта про приключения Роджера Стила. Может, литературным достоянием эта книга и не располагала, зато действовала лучше любого снотворного.

Глава 2

Последующая неделя выдалась очень хлопотной, и мысли о совпадениях из снов совершенно забылись. Джону предстояло проделать немалую работу по улучшению успеваемости нерадивых студентов и самое сложное для доктора оказалось проявить твердость и непоколебимость. В такие моменты он жалел, что не родился Бенедиктом Мастерсом, у которого, казалось, все это было в крови.
«Нет. Откладывать дальше некуда. У нас серьезно стоит вопрос о вашем отчислении», - фраза, которую приходилось произносить доктору по несколько раз. Все надеялись, что, по доброте своей, Джон простит им грехи и злодеяния, как священник на исповеди, и вообще спасет их от неотвратимого ректорского гнева.
Паразиты – это бич доброты. Никогда еще сочувствие и уступки не помогали, как следует встряхнуть дремлющее сознание. Иной раз сочувствие именно и должно было заключаться в крепкой пощечине, к которой Джон прибегал только в крайних случаях.
И вся эта неделя была сплошным «крайним случаем» и под ее конец бедный Фримен так устал, что все самые странные сны мира не сравнились бы с этим кошмаром. Но, как сказал один человек, чье имя забылось в веках, когда тебе кажется, что ничего худшего уже не может произойти, откуда-то покажется еще более омерзительное заключение злоключений. 

После очередного напряженного рабочего дня, Джон вернулся очень поздно домой. Покормил своего кота Тома, убрал бедлам на кухне, который тот сотворил с оставленной упаковкой хлопьев, выпил слабый травяной чай, и устроился было на диване почитать какие-то свои отсчеты, когда услышал, громкое мяуканье и шипение в спальне.
«Том, - тут же узнал доктор, не отрываясь от чтения записей, но, вдруг, задумался и замер, - Том никогда не шипел так громко. Он там что… с кем-то дерется?».
Заинтригованный, Джон медленно встал и осторожно (точно в его доме обитал призрак) подкрался к спальне. Но не успел Фримен зажечь свет и разглядеть хоть что-нибудь, с кем дрался его кот, как в доме разом погасло электричество. Неприятный холодок пробежался по спине доктора.

С детства он боялся темноты. Как психолог, Джон, конечно, много работал над этим, но все же удушающее чувство полного погружения в бездну первые несколько секунд парализовывало его полностью. Он на мгновение зажмурился, пытаясь взять себя в руки. Усилием воли Фримен заставил себя позвать кота:
- Том! Если ты опять порвешь мне постель…
Джон не договорил. В ночной полутьме, в этом серебряно-фиолетовом рассеянном лунном свете, среди черных фигур предметов, одна фигура выделялась особенно ярко. Потому что не была предметом, потому что не могла здесь быть.

Человеческая фигура, женская, с растрепавшимися локонами длинных волос, ниспадающих на плечи. В груди Фримена защемило так сильно, что он едва слышно простонал, обессилено прислонившись к стене.
- Не может быть, - прошептал доктор, - Айрис…
- Джон, - услышал он до боли знакомый мягкий голос. Ее голос.
- Нет, - зажмурился Фримен, всеми своими силами сопротивляясь этому видению, - нет, я сплю. Я сплю, этого не может быть…
Но от упрямого и почти детского отрицания, видение не исчезло, как подобает всяким призракам ночи и сна.  И, может, Джон был бы и рад поверить, что перед ним действительно стоит Она, если бы он не знал, что Айрис Фримен, его жена и возлюбленная, испанка с глазами, цвета крепкого кофе, медной кожей и улыбкой озорливой Мадонны... Что Айрис Фримен погибла год назад в автокатастрофе, оставив после себя только щемящую боль в груди и дурные сны.

- Джон, - снова позвал этот призрачный голос с легким испанским акцентом. Сейчас он прозвучал громче и четче, точно настоящая Айрис из крови и плоти стояла совсем близко к нему. Он даже ощутил легкое касание ее волос на щеке.
- Не смотри, Джон, - продолжало видение, отражаясь сотнями эхо от стен, - прошу тебя, не смотри… Это… очень… опасно…
Но, то ли повинуясь древнейшему человеческому инстинкту, который гласил, что любое отрицание приводит к противоположному действию, то ли от растерянности и страха, Джон, вопреки словам призрака, открыл глаза. Перед ним стояла вовсе не Айрис… а высушенная, полуразложившаяся мумия со струпьями и лохмотьями бинтов, сквозь которые пробивались жидкие белые волосы. Но ужаснее всего были ее глаза – две совершенные бездны, в которых тлел демонический огонек ненависти и злобы!

От дикого ужаса, Джон вдруг вздрогнул всем телом и резко проснулся, подскочив на диване в гостиной. Это было сон. Он не заметил, как уснул вместе со своими отсчетами, который рассыпались по полу, когда он очнулся от кошмара.
«Господи», - пробормотал хрипло Фримен, тяжело дыша, вытирая холодный пот с лица. Его рубашка тоже промокла и неприятно липла к телу, его била мелкая дрожь. Несколько минут он сидел на диване не в силах шелохнуться и прийти в себя.
Воспоминания о катастрофе, в которой погибла Айрис, стояли у него перед глазами, точно это случилось только вчера. Только спустя какое-то время, Джон смог взять себя в руки, пойти в душ и лечь спать. В эту ночь, он не прогонял Тома с кровати. И кот, точно чувствуя беспокойство хозяина, норовил улечься к нему поближе. Но, к счастью, кошмары, доктору в эту ночь больше не снились.

Утро его началось с привычной ноты – гнусавого голоска маленькой медсестры. Она, являясь в его кабинет с неизменным упорством каждый божий день, и в эту пятницу не сделала исключения.
- Дела совсем плохи, Джон, - лепетала она, сидя в его кабинете со стаканом воды и носовичком, - этот сон повторяется снова и снова. В нижних лабораториях творятся чудовищные вещи. На этот раз я видела, как некто утаскивает туда людей для своих ритуалов и жертв. И этот некто стоял за зеркалом, странным старинным зеркалом. Сегодня утром, пока не явился замректора, я спустилась в подвал. Это было в половине седьмого утра, да, вот так рано я примчалась в университет!
- Зеркало, хм… - внимательно слушал ее Фримен, не отводя глаз, приложив палец к губам.

Она отпила немного воды и шмыгнула носом.
- Представь моё удивление, когда я застала там доктора Нокосёку за микроскопом! Он как будто всю ночь там работал, и был такой сердитый, что я ни слова не поняла из его ругательств, с которыми он выталкивал меня вон. Противная козявка даже не удосужилась переводить мне с этого варварского языка. Всё это очень подозрительно, Джон, очень подозрительно. Угадай с чем сидел за столом наш япончик? С треклятым зеркалом! Клянусь, это было зеркало из моего сна. Ты должен проследить за этим Нокосёку, у него явно рыльце в пушку.
- Он любит свои экспонаты, - только вздернул брови Джон, - больше, чем что-нибудь еще в этом мире, не удивительно, что он так щепетильно к ним относится. Но, если хочешь, я поговорю с ним… Да…

Спохватился Фримен, вытащив из кармана брюк коробочку-подарок замректора, и протянул ее мисс Фелайн. После кошмара с мумией ему вспомнился «пророческий» сон Миртл и он страстно захотел знать, точно ли такой камень она видела в нем?
- Взгляни на этот камень. Он тебе знаком?
- Святые угодники, - произнесла она, и глаза её жадно расширились. Наугад она отставила стакан и платок, куда пришлось, и взяла из его рук коробочку с булавкой. – Да это же... Погоди-ка.
Медсестра поднесла камень к свету, потом достала из кармана миниатюрную лупу и вгляделась в  драгоценность.
- Тааффеит! Если это он, то это один из самых редких кристаллов. Ты знаешь, что их всего меньше десятка? Этот минерал ещё никто толком не изучил. Где ты его взял?
Она с таким недоверием и поспешностью уставилась на доктора, точно заподозрила его в краже королевской казны.

- Значит, это тот камень, что тебе приснился, - пробормотал со вздохом Джон, точно сам себе, на мгновение, забыв про сгораемую от любопытства Миртл.
- Не тяни, док, откуда булавка! Ты её с принца Уильяма снял?
- Это… подарок, - наконец неуверенно произнес Фримен, - неделю назад мне подарил его Мастерс, сказал, что не успел ко Дню рождения.
Это простое объяснение ещё больше озадачило медсестру. Её карие глаза налились, как спелые вишни, хрупкий пальчик то и дело щупал кристалл, а нос тыкался в коробочку, которая благоухала дорогими мужскими духами, не смотря на то, что из-за насморка давно не улавливал запахов.

- Замректора. Подарил тебе золотую булавку. С камнем. Которому цены нет, - чеканила она каждую фразу, желая убедиться, что это не очередной её кошмар.
- Пожалуйста, не смотри на меня так, Миртл, - выдал смущенную улыбку доктор, - я был удивлен не больше тебя. Конечно, твои сны во многом отражение твоих страхов, но… теперь я склонен считать, что не всегда эти страхи связаны только с твоим прошлым или настоящим.
- Чёрт возьми, он подарил тебе Тааффеит! – не могла никак успокоиться Миртл, сотрясая коробочкой.

Джон вернул булавку в свой карман.
- Миртл… - вдруг произнес он с каким-то растерянным видом, посмотрев на нее с настороженным беспокойством в глазах, - могу, я спросить тебя кое о чем, как женщину?
- Как женщину? Ты уверен, что обращаешься по адресу? – пряча лупу, снова потянулась она за платочком. Едва драгоценность убрали с глаз её, к Миртл вернулось прежнее циничное выражение лица и досада в голоске. - Боже, ты ведь не собираешься за мной приударить?
Она вдруг подняла на доктора сердитый сверлящий взгляд, а глаза её крупные и тёмные, стали похожи на два буравчика.

- Нет… нет, что ты. Я не это имел в виду, - закачал головой Джон с серьезным выражением на лице. Он не хотел обидеть мисс Фелайн, умалить её женственность, намекнуть, что она недостаточно хороша для него…
Просто, после смерти Айрис, вопрос об отношениях с женщинами Фримен всегда воспринимал серьезно и резко пресекал любые на то намеки. Он не мог предать Ее... память о ней все еще была свежа, как если бы это случилось вчера. И каждая женщина, которая могла составить ему партию, по мнению Джона, считалась бы его предательством. Предательством без права на прощения. Потому что тот, кто мог бы его простить – мертв.

- Ох, слава небесам, ты меня до смерти напугал! – закатила она свои буравчики, и почти сразу вернула им прежний вид.
- Я хотел спросить. Если, к примеру… - доктор сделал резкий вдох, погладив себя по коленям, точно собирался избавиться от какого-то волнения, - мужчина часто приглашает тебя на чай или, скажем, отобедать, дарит подарки… ты ведь не думаешь, что он все это делает потому, что хочет привлечь твое внимание?
- Зачем же ещё ему это делать? – пожала она непонимающе плечиками и качнула головой, которая из-за высокой причёски всегда казалась слишком большой для такого тела. –Никто не приглашает на обед просто так, ты выступаешь или в роли круасана к чаю, или салфетки, об которую вытираются.
- Э… да. Верно. Салфетки, - произнес Джон каждое слово с расстановкой, глядя куда-то в сторону. Он уже пожалел, что спросил об этом мисс Фелайн, «Дело о Намеках Мастерса» ее пространные ответы только запутали еще больше.

- Ну что ж, - поднялся он с места, давая понять, что сегодня разбирать ее сон о трупах и жертвах не будет, - я зайду в лабораторию и выясню, может, Хиросиге действительно очень устает на своей работе…
- Чёрта с два он устаёт! - выругалась медсестра, - у этих проклятых японцев никогда не садятся батарейки. Но мне тоже пора, Мастерс засадил меня за бестолковую статистику, как я и опасалась. Ох, если бы он тоже платил мне за такие жертвы бриллиантами  в золотой оправе!
Утерев носик, разгладив складки своего белого халата, она засеменила к двери, но вдруг обернулась и выдала самую нелепую фразу, которую мог озвучить её детский голосок.
- А тебе в голову не приходила мысль, что замректора в тебя влюблён?
- Что? Нет! – скороговоркой выпалил Джон, покраснев до кончиков волос и неловко рассмеялся, повторив, - нет… что за глупости. Конечно, нет.

Но Фримен совсем не умел врать, тем более проницательной мисс Фелайн. Заметив на ее лице тень недоверия, Джон перестал улыбаться и уже серьезно пробормотал:
- Да. Немного. Я не уверен… Он иногда ведет себя довольно странно, - передернул плечом доктор, - точно не знаю, есть ли у него кто-то и… каких он «предпочтений», но согласись, это довольно неловко получать такой дорогой подарок от мужчины.
- От Мастерса, ты хотел сказать. Он странный даже для мужчины, от него и одобрение-то получать неловко! – согласилась Миртл, плеснув своим носовичком.

Джон вздохнул, чувствуя облегчение от своего признания. Ложь никогда не помогала ему жить.
- Да, этого у него не отнять. Но если вдруг так окажется… и он… - доктор не договорил. Ему не хотелось делать поспешные выводы и вешать на кого-то ярлыки, поэтому он торопливо исправился:
- Конечно, я не осуждаю… такие отношения, любые отношений, какие бы люди себе не придумали. Но, черт возьми, Миртл, - покачал головой Фримен, в полной растерянности, прикладывая ладонь к подбородку, - Это все так сложно. Думаешь, он похож на… ты знаешь… человека таких «предпочтений»?
- Вот уж никогда не можешь быть уверенным, каких «предпочтений» замректора. По-моему, ему на всех начхать… кроме тебя. Ты знаешь, у него ведь нет друзей. Их просто не бывает. Он какой-то псих-социопат, не родился на земле человек, который мог бы его терпеть. Он никого даже взглядом не приласкал за всю историю его карьеры здесь, если верить главной сплетнице и знатока всех его дел миссис Хадсон! И при всей его видной наружности даже самые дерзкие женщины разлетаются, как перепуганные куропатки. Серьёзно. Как можно быть таким роботом?
Утерев нос, она подумала и добавила:
- Может он вовсе не человек? Это бы всё объяснило. Я бы на твоём месте с ним осторожничала. Ты первый смертный, кого он допустил к себе так близко. По секрету скажу, все наши коллеги за это просто молятся на тебя!
- Нда, - невесело заключил Джон, но больше ничего не сказал.

Про себя он, конечно, подумал, что обязательно выяснит все тонкости души загадочного Мастерса. Почему он так нелюдим и почему так внимателен к нему? Правда, Фримен совершенно не знал, как это сделать. Бенедикт был Эверестом, окруженным глубокой пропастью, к нему невозможно было даже подступиться, не говоря уже о том, чтобы выяснять, что творится на его вершине.
Однако, порассуждав, Джон решил, что рано или поздно, решит эту головоломку. Времени у него было много, и он никуда не торопился. К счастью, Фримен был мужчиной, к тому же весьма далеким от однополых страстей, и ни жениться, ни в любовные дела с Мастерсом ввязываться не собирался. Ничего в нем не горело, не торопило, не требовало бездумных поступков, в общем, он был в идеальном положении для исследования таинственной личности другого человека.

Как только Миртл скрылась за дверью, Джон еще раз взглянул на свой подарок, булавку для галстука. Повертел ее в руке, понюхал коробочку, но, ничего необычного в этом не обнаружив, захлопнул крышку и вернул в свой карман. В конце концов, один дорогой подарок еще ничего не значил, решил, успокоившись, Фримен. Ведь, не значил, правда?
Вздохнув Джон посмотрел на часы. «Нет, это совершенно никуда не годится», - покачал головой доктор, подразумевая, что его нерадивый аспирант пропускает уже третью встречу подряд.

Покопавшись в своем ежедневнике, Джон нашел расписание лекций, которые читал Бенджамин Грей в их университете. Снова сверившись с часами, Фримен выяснил, что может поймать его в тринадцатой аудитории и затребовать немедленной явки после занятий. Мгновение Джон раздумывал. Устраивать кому-то взбучку, требовать, угрожать было совсем не в его стиле. Но ради блага м-ра Грея, доктор решил рискнуть сыграть в «злого Джона».
По своему обыкновению, оставив записку на двери и заперев ее на ключ, Фримен отправился на поиски Бенджамина, своей размашистой и чертовски милой походкой, источая на весь университет флюиды добра и умиления. 

Бен Грей, этот молодой весёлый парень, задорный характер которого совсем не вязался с царственной внешностью, был любимчиком среди студентов и сотрудников, и особенно студенток и сотрудниц. Вот и в этот раз Джон застал его в кольце преданных учеников, со стороны больше напоминающих поклонников и фанатов. И надо сказать, такая популярность вообще никак не действовала на несколько наивного молодого преподавателя, который предпочитал хохотать над ужимками и намёками своих студентов, чем играть с ними во «взрослую» игру.
Этим он и сыскал славу инфантильного и несерьёзного молодого человека, но только среди тех, кто совсем не понимал его многослойную натуру. В толпе он автоматически становился актёром, сверкающим диамантом, веселящим всех своим ослепительным блеском, и чем больше зрителей, тем ярче блистала его звезда.
Но стоит понаблюдать его в одиночестве или оказаться сам-на-сам, и вас до панической дрожи проймёт его магнетический живой взгляд, львиные царственные жесты и свойственное всем энергичным людям обаяние. Он был солнцем, чьё притяжение никем не ощущается, и всё же остаётся непреодолимым.

Заметив в лекционном зале своего научного руководителя, мистеру Грею быстро снял свою белозубую улыбку и со всевозможными извинениями протолкнулся сквозь «стадо» своих приспешников. Наспех собрав свои бумаги, он возник перед доктором Фрименом с самым невинным видом.
- Я знаю, что вы думаете, - указал он на него своими папками, - сразу говорю – это неправда, сущая клевета, мало ли что говорят студенты, я не прогуливаю ваши консультации ради девушки. У меня нет девушки, я клянусь!
- Лучше бы ты нашел девушку, Бенджамин, - покачал головой Джон с шутливой полуулыбкой, - я пришел основательно тебя отругать, и только оправдание сильной любовной горячки спасло бы тебя от моего гнева.
- Вы серьёзно? Ни разу не видел вас в гневе. Это опасно?
- Конечно, я не Бенедикт Мастерс, - исправился Фримен, поймав недоверчивый взгляд Грея, - но злиться тоже умею. Уж поверь мне, ты не захочешь этого видеть.
- А если я признаюсь, что готовил эксперимент для исследования? А ведь это сущая правда, - поправил он свой галстук, чтобы добавить весу своим словам.
- Ты мог бы мне всего лишь намекнуть, что занят исследованиями, - наконец, всплеснул руками Джон, - к концу следующего месяца уже нужно представлять предварительный обзор работы. Пойми меня правильно, я вовсе не хочу тебя терроризировать, но сегодня после занятий, я жду тебя в своем кабинете…
- Сегодня? Сегодня не могу… то есть.
Взгляд Джона заметно помрачнел.

Бен вдруг стал подозрительно серьёзным, оглянулся и придвинулся ближе к своему руководителю.
- Могу я быть с вами откровенен, доктор Фримен? Всё дело в том, что сегодня пятница, самый подходящий день для подготовки моего исследования. Я ведь изучаю феномен культового фанатизма и архетипных верований. Угадайте, что я придумал в качестве инструментария? Слышали о находках Хиро? Доктора Нокосёку? Идеальный вариант! Хиро ни за что не подпустит меня к своим безделушкам, но я уговорил Роттера увести его куда-нибудь до конца дня. Я изучу материал, выберу что-нибудь отвечающее требованиям и напишу заявление Мастерсу. Если он даст мне разрешение, я могу в любой день собрать испытуемых и провести тест. Это ведь гораздо легче, чем трясти музеи, к тому же все находки у них выставлены напоказ, а нам нужен эффект неожиданности…
- Эффект неожиданности, - недоверчиво повторил Джон. Какое-то время он раздумывал над словами Бенджамина, но, не обнаружив в этом особого подвоха, все же, согласился.

- Ну, что ж… Если ты думаешь, что твой план сработает, я не стану мешать. Но, если доктор Нокосёку узнает, что его обвели вокруг пальца, отвечать за это тоже будешь ты, Бен, - совсем по-отцовски пригрозил ему пальцем Фримен. Хотя, по возрасту, в отцы он ему совсем  не годился (Джону не исполнилось и тридцати шести лет), обращался он с ним, как со своим ребенком, - это ведь не игры в шпионов, а серьезная научная работа.
- Да, я полностью согласен с вами. Эм. Доктор Фримен, - неловко продолжил Грей, делая паузы и потирая шею, - есть ещё кое-что… о чём я хотел бы вас попросить. Это заявление замректора… вы не могли бы… передать его за меня?

Выражение полной серьезности на лице Джона резко сменилось легким удивлением. Но, вспомнив слова Миртл, доктор снисходительно кивнул:
- Л-ладно, только если это не войдет у тебя в привычку.
- И врагу не посоветую привыкать писать замректора, - ответил шутливо Грей.
- И… Бен, - полный решимости, Джон, остановил собирающегося уже упорхнуть «короля улыбок»,  - если боишься подойти к Мастерсу лично, у него есть секретарша миссис Хадсон. Я не его секретарша.
- Да, но только вы сможете уговорить его согласиться. Миссис Хадсон милая старушка, но даже ей не сладить с Мастерсом, если ему вздумается швырнуть моё заявление в камин. А ведь он может! Я не могу упустить такой шанс, эти находки вечно ждать меня не будут.
Джон только развел руками и скрылся на лестнице. Спускаясь, он снова подумал о том, какой странный это человек – Бенедикт Мастерс и почему его все так боятся.

Конечно, Фримен понимал, что твердость характера, граничащая с резкостью и непреклонностью, снабженная таким величественным голосом и необычной внешностью, кого угодно доведет либо до страха, либо до ненависти. Но в то же время, он видел всю необходимость этой волевой и сильной личности возглавлять стадо университетских овечек, которое любит усердно пить кофе, но кое-как работать. А еще, быть может, Джон так спокойно относился к этой «тирании», просто потому что толком никогда ее на себе не ощущал.
Непонятно по какой причине, голос Мастерса никогда не повышался в его присутствии и если доктор и получал серьезный выговор (что случилось всего один раз за время его работы в этом университете, когда он был еще преподавателем), то только от самого ректора, который крайне доходчиво ему объяснил все недовольство характером его преподавания. Так, рассуждая над странностью Бенедикта Мастерса, Джон не заметил, как под его ногами кончились ступеньки и мысли зашли в тупик. 

На этом могли закончиться все те странности, как на подбор повязанные со злосчастными археологическим находками. Но это было только начало. Доктору Фримену и в голову не могло прийти, что эти трухлявые вещи вызовут такой живой интерес всех сотрудников университета, в том числе учителей, никак не связанных с историей или археологией!
Этим же днём в полдень, прихватив книгу Локхарта, Джон направился с самым беспечным расположением духа искать двух своих друзей и коллег, чтобы отобедать с ними и поделиться последними новостями.
Он немало удивился, найдя оба кабинета профессора Фрая и Алекса пустыми, ведь они ещё вчера вечером договаривались поболтать за обедом. На кафедрах и в столовой их тоже не оказалось, никто не мог толком сказать, куда пропали столь видные деятели. Только лаборантка исторического факультета, Одетт Пелтроу, смогла навести его на след пропажи.
- Они меня без конца спрашивали о расписании работы археологической лаборатории и в частности моего босса. Доктор Нокосёку корпит над своими находками почти без перерыва, и меня загонял, как курицу, - вздохнула она, мешая сахар в кружке кофе. – Едва вырвалась на обед. Должно быть, они сейчас с Нокосёку… ах, Джон, я так устаю, сегодня у тебя нет консультаций с персоналом, но можно я всё-таки приду? Всего на пару минут!

Она умоляюще посмотрела на психолога и даже чуть присела.
- Я знаю, я забираю у тебя столько времени, мне так стыдно, но я должна с тобой поговорить, - коснулась она его рукава.
Джон взглянул на ее руку, затем в глаза, как кот, который не понимает, с чего это люди его тискают. После чего, как и подобает порядочному коту, Фримен мягко и незаметно отстранился.
- Конечно. Да. В… - он внимательно изучил циферблат часов, - пол шестого, я еще буду в университете. Если тебе будет удобно…
- Да, очень удобно. Ты просто ангел, Джон, - улыбнулась она, всё ещё мешая сахар в уже остывшем кофе.

Эта женщина была частой посетительницей кабинета психолога и не потому, что испытывала сильный стресс на работе или переживала депрессию. Нет, она была весьма всем довольной жизнерадостной особой. Просто общение с психологами придавало её жизни смысл. Она давно решила для себя, что доктор Фримен – единственный достойный мужчина во всей её пёстрой компании друзей и коллег.
Одетт всегда с особой тщательностью готовилась к консультациям с психологом, распускала волосы, обновляла макияж, лабораторный халат всегда оставляла на крючке, и никто не мог толком сказать, какие жизненные уроки она выносила из этих столь многочисленных бесед. И, что было хуже всего, она сама об этом мало задумывалась.

Когда Джон спустился к лабораториям на подвальном этаже, он нашёл дверь в помещение, где работал Хиросиге, открытой, но японца нигде не было. Вместо этого у столешницы с разной древней утварью стояли Фрай и Локхарт и что-то увлечённо обсуждали. В руках у профессора психологии Джон без труда узнал старинное двустороннее зеркало, которое недавно показывал ему Нокосёку.
- Вот уж не ожидал застать вас здесь, - прокомментировал ситуацию Фримен с загадочной улыбкой. - Надеюсь, д-р Нокосёку об этом знает? Что вы вообще делаете с этими древностями?
Оба мужчины почти подпрыгнули на звук голоса, и Фрай поспешно пристроил зеркало на место.
- Джон!
- Какой сюрприз! Как ты нас нашёл? – улыбнулся смятённо профессор, приглаживая длинную прядь русых волос.
- Это всё не то, что ты подумал, - поспешил оправдаться Локхарт с самым хищным выражением глаз, - мы проявляем чисто научный интерес.
- Короче говоря, просто осматривались, это ведь не преступление, - добавил быстро Фрай, сцепляя руки и наклоняясь, как почтеннейший из слуг.

Джон нахмурился. Что-то в поведении этих двоих ему показалось странным. Он и не думал их упрекать в чем-то, но они уже вели себя как провинившиеся дети, разбившие любимую вазу матери или стащившие конфеты из кондитерского магазина.
- Нет. Не преступление. – Ответил Фримен, медленно приближаясь к коллегам. Взгляд его скользнул к зеркалу, затем вернулся к напряженным физиономиям друзей.
- Я тут… книгу принес, - протянул доктор Локхарту приключения Роджера Стила, переводя взгляд с одного на другого, точно пытаясь в них прочесть все необходимые ему объяснения их поведения, - хотел вернуть.
- О, – коротко отреагировал Алекс, взял свою книгу, безо всякого интереса повертел её в руках, тоже поглядывая то на одного своего друга, то на другого. Даже Оскар Фрай переводил взгляд с Джона на Адекса, и на какое-то время воцарилась очень неловкая пауза.

Наконец профессор, точно что-то вспомнив, воскликнул:
- Обеденный перерыв ведь ещё не кончился! Мы ещё успеем заказать пасту или ризотто
- Верно, я голоден, как волк, - тут же поддержал его Локхарт. – Ты ведь составишь нам компанию, Джонни? Или опять наш огнедышащий монстр, твой страшный друг, утащит тебя в своё логово?
Фримен смущенно и непонимающе уставился на Александра.
- Ты имеешь в виду… замректора? Вовсе он меня никуда не тащит, - отрицательно покачал головой, нахмурившись, Джон, - ни в какое логово… Я вообще-то надеялся, что мы пообедаем сегодня вместе.
Его друзья только многозначительно переглянулись, улыбаясь своим причудливым выводам, которыми и не думали делиться с Джоном.
- Тогда нет проблем, дружок! – воскликнул с неуместной радостью профессор Фрай.

В столовую они все шли молча. И это молчание особенно отчётливо ощущалось на фоне шумной толпы обедающих студентов и преподавателей.
Пока они выбирали себе блюда Локхарт неожиданно полуобнял Джона за плечи, и склонился к самому его уху и, как шпион-террорист, серьёзно и почти угрожающе произнёс:
- Пусть эта сегодняшняя наша встреча останется между нами. Ничего ведь не произошло, ведь так, Джон? – и он улыбнулся своей обворожительной улыбкой, которая так кружила головы дамам.

Доктор неловко отстранился от своего обаятельного друга, оценив его таким взглядом, точно тот предлагал ему купить марихуаны.
- Ты это к чему, Алекс? – не понял Джон. 
- Представь, как на это отреагировал бы Нокосёку, узнай он о нашем невинном интересе к его работе. Я и так сильно зачастил на ковёр к Мастерсу, малейший повод – и он может навесить на меня любое преступление. Только между нами, друг, - указал он в Джона пальцем, ожидая от него клятв и обещаний.
Но как раз подошла очередь, и, как ни в чём не бывало, Локхарт развернулся к поварихе и с самым весёлым и беспечным видом заказал обед. Пока ему подавали тарелки, он успел, и пофлиртовать с работницами, и разузнать последние новости, и кивнуть знакомым. Уходя, он подмигнул Джону и занял место за столиком Фрая, уже давно поджидающим их.

После весьма странного и неловкого обеда, полного слов невпопад и двузначных взглядов, доктор Фримен добрые несколько часов провёл на кафедре, где объявили всеобщее собрание. И позже вернулся в свой кабинет. Ещё в коридоре он заметил прикрепленное к двери заявление от Бенджамина Грея. Джон укоризненно покачал головой.
«Он даже не потрудился меня дождаться, - с сожалением вздохнул доктор, - так боялся перекинуться еще парой фраз? Ох, уж этот Грей…». Сорвав заявление и, еще пробормотав какие-то недовольства, Джон поднялся к замректора.

По мере того, как ступеньки возникали под его ногами, в голову вновь прокрались мысли о странном стечении обстоятельств. Джон вспомнил, как впервые познакомился с Бенедиктом Мастерсом, как удивленно и даже слегка ошалело на него смотрели будущие коллеги. «Как, вы еще не знаете? К м-ру Мастерсу лучше лишний раз на глаза не попадаться! Лучше вообще никогда ему не попадаться! Он вас съест и глазом не моргнет», - говорили они, предостерегая от всевозможных опасностей, которые таил в себе этот человек.
Но вот перед Джоном предстал сам предмет этих разговоров: высокий блондин, который естественным небрежным жестом поправил свой пиджак, крепко пожал Фримену руку и даже мило улыбнулся. Ничего ужасного Джон в нем не разглядел, и с того момента, так уж повелось, оказался единственным человеком во всем университете, который «имел безнаказанный и безлимитный доступ к замректора».

Бенедикт Мастерс, будучи главным заместителем, выполнял практически всю работу ректора по взаимодействию с персоналом и студентами. Лишь в очень редких исключительных случаях ректор университета Колд Айс вмешивался в этот необходимый диалог с подопечными ВУЗа. Такова была политика «верхушки», которая делала ректора на деле недосягаемым божеством, а замректора настоящим цербером, через которого не пройти ни одной живой душе.
Иногда коллеги просили Джона поговорить с Мастерсом насчет преподавательского жалования, требований, мелких промашек, в общем, по всяким организационным мелочам и личным просьбам, с которыми сами они обращаться к Бенедикту боялись, дабы тот ненароком не вспомнил все их преподавательские грехи за этот год или за все время их существования здесь.
Вот и сейчас Джон выполнял просьбу своего аспиранта о получении разрешения на работу с экспонатами. Не то, чтобы это сильно удручало Фримена, он любил помогать, и вообще по натуре был человеком помогающим, но иногда он злился, что люди не хотят ничего менять…
Не хотят узнавать Бенедикта Мастерса, как человека, не хотят бороться со своими беспочвенными страхами, не хотят вести себя так, чтобы не зарабатывать выговора, в конце концов! А просто уповают на него, Джона, как на щит Афины, уберегающий от взгляда, способного обратить в камень.

- Миссис Хадсон, - кивнул Джон секретарше, - м-р Мастерс у себя?
- Один одинёшенек, доктор Фримен, - улыбаясь, ответила женщина, и очень странно посмотрела на Джона. Нагнувшись через стол, она шёпотом добавила, - очень тихо себя ведёт, я уж боюсь, не случилось чего. Уже несколько часов не вызывает и не отдаёт распоряжения, рабочий день кончится с минуты на минуту. Сама я не могу зайти, как хорошо, что вы пришли.
С этими словами она вернулась на свой стул и с прежним рвением принялась за бумаги, совершая при этом по своему обыкновению уйму лишних жестов.

И хотя заявление секретарши насторожило Джона, всё же это выглядело не так подозрительно, как то, что он впоследствии увидел. Едва он зашёл в кабинет замректора, первое, что бросилось в глаза – тишина и отсутствие света. Верхние лампы были погашены, за окнами стремительно сгущались сумерки. В камине, несмотря на тёплый февральский день, потрескивал огонь. Тюль между тяжёлыми гардинами покачивалась от сквозняка открытого окна.
Лишь в углу кабинета, где стоял массивный мягкий уголок, горела лампа бра. Бенедикт сидел на диване, небрежно закинув ногу на ногу, и читал книгу. Точнее сказать, вероятно, читал её до того, как вошёл доктор. Сейчас она была закрыта и покоилась на его колене, а её хозяин вопросительно смотрел на своего друга.
- Что-то случилось, Джон? – спросил он.

Взгляд доктора проскользил от камина, к окнам, затем к лампе и, наконец, Бенедикту. Слегка удивленный такой обстановкой Джон, в этот момент больше напоминал человека, попавшего в мир чудес, чем работника университета. Он не мог поверить, что этот кабинет может выглядеть так… уютно?
- Э… д-да, - не сразу ответил Фримен и посмотрел на заявление Грея в своих руках, - у меня здесь заявление… Это, скорее даже просьба, использовать в исследовательских целях экспонат из лаборатории №1331. Ты… подпишешь его?
Доктор взглянул на Бенедикта, но ничего заискивающего в глазах Джона не было. Он был прост и искренен, как всегда. Мастерс, не говоря ни слова, вдруг с неожиданным рвением вскочил с дивана, выхватил из рук доктора заявление и прошёлся с ним по кабинету. Он не утруждался зажечь свет или сесть за стол, где читать намного удобнее, и в сереющей вечерней дымке, затопившей эту комнату, его фигура казалась призрачным видением.
- Это зеркало, да? Этот экспонат двустороннее старинное зеркало в серебряной оправе? – развернулся он к Джону. – Почему твой ленивый аспирант выбрал именно его? Или чья это была идея взять 1331-й экспонат?

Джон насторожился. «Не поэтому ли Грей послал меня сюда со своими просьбами, - мелькнула в его голове мысль, - уговорить замректора отдать зеркало?»
- Точно не знаю, чья это была идея, Бен, я не был с Греем, когда она возникла. Но я могу понять, почему он хочет зеркало. Для психологических исследований, - набрал в легкие воздуха Фримен, готовясь высказать весьма смелые просьбы - зеркало будет лучшим материалом, чем, скажем, кувшин. Я… могу поручиться за его сохранность и бережное отношение. Грей не будет проводить эксперимент без моего присутствия…
- Дело не в этом, Джон, - бросил он листок на стол, и какое-то мгновение смотрел в камин, задумчиво, как если бы был сам в комнате.

Опомнившись, он поспешно зажёг верхний свет, предложил другу сесть и достал свою фирменную ручку.
- Ты должен кое-что знать, - произнёс он серьёзно, опускаясь в своё кресло и подвигая к себе заявление. – Несмотря на пренебрежительное отношение историков к этим находкам, которые достались нашему университету, многие из них – очень ценные вещи. И хоть для меня это просто барахло, ректор о них другого мнения. Доктор Нокосёку получил строжайшие инструкции работать над ними в одиночку. К ним допускаются только лаборанты и ассистенты. Пока они досконально не изучены, некоторые вещи запрещено выносить из лаборатории. И экспонат под номером 1331 один из них. Я подпишу заявление Грея, но при условии, что он выберет другой предмет.
Он зачеркнул номер зеркала на бумаге и поставил свою угловатую размашистую подпись.

- Номера запрещённых вещей есть у д-ра Нокосёку и всех его ассистентов, этот список был составлен ещё неделю назад. Если бы Грей потрудился поговорить сначала со мной или Нокосёку... – покачал он головой, - в следующий раз шли его сразу ко мне, Джон.
- Хорошо, - согласился доктор после небольшой паузы, слегка щурясь от непривычно яркого электрического света, так резко сменившего уютный полумрак. Джон даже пожалел, что прервал подобное «чудо» просьбами своего нерадивого аспиранта.
Может, если бы он заговорил с ним о чем-то другом… Хотя, о чем он мог с ним еще заговорить? «Что за глупости, Джон, - отдернул себя мысленно Фримен, едва заметно вздрогнув, - ты слишком много думал о тайнах замректора. Нужно отвлечься…»

- Э… спасибо, Бен, - приятно улыбнулся Джон, возвращая себе заявление, - тогда я, пожалуй, пойду. Прости, что прервал твой… отдых.
Бенедикт снова остановил на нём свой странный непостижимый взгляд, который медленно скользнул от его лица к воротнику рубашки и кардигану. Он глядел на одежду Джона так, словно это поражало его до глубины души своей отличностью от аристократичного делового стиля, к которому он так привык.
К счастью это длилось всего мгновение.

- Что ты, никаких проблем, - возразил он мягко, всё ещё бросая любопытные взгляды в сторону кардигана. – Ты же знаешь, я всегда рад тебя видеть, Джон. Жаль только, что когда ты являешься, приходится решать какие-то дела, а не болтать о чём-нибудь приятном.
И Мастерс звонко защёлкнул колпачком свою любимую ручку. Доктор натянуто улыбнулся, у него создалось такое ощущение, что Бенедикт, каким-то образом прочел его мысли на кардигане.

Заверив печатью документ у миссис Хадсон (а это было делом весьма хлопотливым, поскольку та любила совершать несколько вещей одновременно и тешила себя мыслью, что это ей удавалось), Фримен, наконец, мог смело вернуться к своим настоящим обязанностям.
Снова потянулась вереница ступенек, взывающих к различным мыслям. Только на этот раз, мыслей, как таковых, не было, был только взгляд, этот странный взгляд Мастерса, устремленный на его кардиган. Спускаясь, Джон даже несколько раз, машинально осмотрел свою одежду, все ли с ней в порядке? Но ничего необычного не обнаружил, что могло бы привлечь внимание. Снова загадки зашевелились в душе Джона, но ступеньки неожиданно закончились, а вместе с ними и идеи о тайнах замректора.

У кабинета доктора его ожидала Одетт. Мило улыбаясь, она держала в руках своё пальто, поскольку давно закончила работу. Её светлые пряди при свете коридорных ламп казались медными, в глазах горел огонёк. Её худощавую фигуру облегало трикотажное платье. Необычно было видеть её в таком виде, поскольку весь рабочий день она обязана быть в лабораторном халате.
- Я боялась, что ты не придёшь, ты не оставил записки, как всегда делал.
- О… совсем забыл про нее, - смущенно оправдался Джон, - нужно было решить… кое-какие срочные дела. Надеюсь, ты не слишком долго ждала…

Отперев дверь, доктор впустил девушку внутрь и тут же позаботился о том, чтобы ей было удобно. Повесил пальто на вешалку, приглушил немного свет, закрыл окно, чтобы звуки с улицы не мешали «чистосердечным признаниям». Наконец, когда Одетт устроилась на кушетке, он занял место рядом, в кресле. Достал свой блокнот и карандаш, готовый проникнуться в глубины человеческого сознания.
Мисс Пелтроу долго смотрела на Джона, прежде чем начать, и даже неловко засмеялась и заправила волосы за уши, но потом передумала и снова отпустила их.
- Столько раз это проделывала, но всё не могу привыкнуть, - смутилась она, - не могу, когда ты смотришь.
- А… прости, - исправился доктор, и, не видя в этом никакого подвоха, уставился в свой блокнот.

Конечно же, стеснительной Одетт никто не мог назвать, среди своих она была развязна и нередко резкой на суждения и поступки. Но по какой-то лишь ей одной известной женской причуде, она часто напускала на себя образ невинной жертвы. А при её привлекательной внешности хрупкой куклы любой уважающий себя мужчина мог часами вытирать ей слёзы или броситься спасать её честь хоть в жерло дракона.
И она знала, как пользоваться слабостями мужчин. Одетт считала себя в высшей степени большим знатоком человеческих натур, таким себе «народным психологом» под стать доктору Фримену и другим преподавателям с его  кафедры. Правда, в этом она никому не признавалась и обижалась на тех, кто вслух об этом догадывался.

Наконец, она успокоилась и начала рассказывать о своём одиночестве.
- Мне уже двадцать восемь, Джон, все мои подруги счастливы, ну… или почти счастливы со своими избранниками. А мне так не везёт. Я мечтаю о семье, детях, но мужчины, с которыми я встречалась такие эгоисты… Бывает познакомишься с человеком, настоящий гений, самородок, но начнёшь с ним встречаться или даже делить квартиру, и он превращается в тряпку! Я несколько месяцев жила с музыкантом. Он был такой талантливый парень. Но за всё время со мной он не написал ни одной новой песни! И всё жаловался на плохой сон или шлялся где-то с друзьями и жил, в общем, за мой счёт. Ах, Джон… - вздохнула она поэтично, глядя в потолок, - я так давно не занималась сексом. Когда это в последний раз было с тобой?

Фримен начал было краснеть, но вовремя взял себя в руки. Кодекс психолога гласил, что смешивать личную жизнь с жизнью клиентов запрещено. Это ведет к краху всей терапии, и уж Джон это прекрасно знал. Поерзав в кресле и многозначительно прочистив горло, он как-то пространно ответил:
- Я… как-то… особо не задумывался над этим. Но для меня это… Меня это не беспокоит, Одетт. Давай, все-таки вернемся к тебе… - он бросил на нее ласковый взгляд, - Ты… боишься остаться одной, без пары, возлюбленного и… семьи, я правильно понял?
- В целом, да. Это проблема, Джон, я хочу любви, ведь это так просто!
- К сожалению, реальность такова, какой мы ее себе представляем. И… проблема отношений между двумя людьми – одна из самых сложных. - Продолжил Джон мягко, - Мы никогда не можем с точностью угадать, как поведет себя тот или иной человек. И все же, мы строим предположения и даже планы на других людей, думаем, что они оправдают наши надежды…
- Не думаю, что у меня высокие требования к мужчинам, но почему-то с ними уже который раз мне не везёт, - покачала она головой и повернулась так, чтобы видеть своего консультанта.
- Еще ни один человек не был счастлив с другим, «с первой попытки», мы учимся на своих ошибках и только так приходим к верному, для себя, решению… У тебя ведь было много партнеров, Одетт. Каждый из них, по-своему тебя разочаровал. Ты можешь… составить общий портрет их всех?
- Уж очень противоречивый выйдет портрет, они были очень разные, - засмеялась она.
- Тогда, скажем, назвать то, что, возможно, в твоем или в их поведении приводило к разрыву?

Одетт задумалась, она пыталась ответить что-то связное, но это ей давалось с трудом. Все её мысли были поглощены Джоном, с таким тактом и участием, обсуждающим её жизнь. Она невольно принялась теребить в пальцах поясок своего платья, ощущая прилив чувств к этому чуткому и добродушному человеку.
И пока она расписывала свои поражения на любовном фронте, в голове её проносились самые привлекательные картины, на которых они с Джоном вместе жарят барбекю, ведут детей в садик, проводят романтические вечера за бокалом вина и под музыку её обожаемой Барбары Стрейзанд.
Джон как никто ранее идеально вписывался в счастливую семейную жизнь. Его покладистый характер и глубокие познания в психологии представляли его просто занебесным мужем и любовником.

И в самый ответственный момент, когда перед её взором во всех цветах своих блистал образ идеальной семьи, начинающей свое победное шествие прямо со страстных объятий на этой самой кушетке, Одетт осознала неловкую тишину в комнате. Оказалось, доктор задал ей вопрос, и не один, и уже почти минуту ждал ответа.
Она откашлялась.
- Извини, Джон, я задумалась… - она села на кушетке. – Я хотела бы поговорить с тобой ещё кое о чём. Это не относится к личной жизни, просто… Что-то происходит. В последнее время, мне кажется, я стала такая нервная и... О боже, уже почти половина восьмого! Я забрала у тебя столько времени, ой, мне так неловко. Моя жизнь кажется тебе сильно ненормальной? Можно ли надеяться на счастливый конец?
Джон тоже посмотрел на часы. Он и не заметил, как пролетело время. Терапия всегда поглощала его с головой, заставляя забыть о времени.

- Ты… очень привлекательная молодая девушка, Одетт, - оптимистично заключил Джон, поднимаясь, - я думаю, тебе не стоит бояться одиночества. Страх никогда не был хорошим помощником. Подумай, над тем, что я сказал.
- Я буду думать об этом всю ночь, Джон, - многозначно ответила она, глядя на доктора, как на спелое наливное яблоко.
Фримен, подкрепив свои слова искренней и доброжелательной улыбкой, помог Пелтроу надеть пальто и подал ее сумочку.
- Обращайся, если тебе еще что-нибудь понадобится, Одетт.
- Ты так мил. Вся эта работа с доктором Нокосёку так изматывает меня, совсем забываешь, зачем живёшь. Сегодня Роберт Каллен, лаборант из химлаборатории так жестоко нагрубил мне, а ведь мы были такие друзья, он даже предлагал мне встречаться! – застегнула она своё пальто и поправила волосы. – Представляешь, всем далась эта коллекция находок! Все просто извели меня вопросами о ней! А Каллен даже умолял украсть у Нокосёку ключ, якобы, просто посмотреть запретное. Чёрт знает, что творится с этим миром. Мужчины стали такими скотами.
Одетт задержалась ещё на мгновение и добавила:
- Надеюсь, ты согласишься однажды поужинать со мной, хочу за всё тебе отплатить, - с этими словами она кокетливо положила ладони ему на плечи и поцеловала в щёку. От неё пахло лавандой и розой, с этим шлейфом аромата она и скрылась за дверью его кабинета.

Глава 3

Джон еще постоял у порога с какой-то задумчиво-приятной улыбкой. Вздохнул и стал неторопливо собираться домой. Мысли его осторожно касались темы Одетт Пелтроу. Не то, чтобы она очень интересовала его, хоть ему было и приятно внимание красивой особы, Фримен, как вы уже знаете, твердо решил, что Айрис будет последней женщиной в его жизни.
Конечно, она была не единственной. Были и до нее. Но эти бледные тени легко затмила одна улыбка испанки. При воспоминании о них сердце Джона молчало. По сравнению с Айрис, это были лишь незапоминающиеся встречи, пустые слова, ничего не обещающие отношения; никого не обязывающие, никому ненужные.

Но он всегда любил порассуждать над загадками человеческих душ. Вот и сейчас, он мысленно прощупывал существо Одетт, но, в отличие от замректора, девушка оказалась невероятно проста для понимания  и легка для восприятия. В ней не было загадки. Джон догадывался почти о каждом значении ее жеста и, конечно, понимал, что Одетт уделяет ему внимания больше, чем подобает простому университетскому психологу.
Прочувствовав и разрешив для себя «тайну Пелтроу», Джон невольно вернулся к своему любимому секрету, к Бенедикту Мастерсу. Но, как и прежде, эта густая бездна была полна мрака и неизвестности. И если Джон знал, почему Одетт поцеловала его, он понятия не имел, почему Бенедикт подарил ему подарок. Догадывался… Но даже самые смелые догадки не могли постичь всей глубины этого человека.

За размышлениями, Джон не заметил, как оказался уже на полпути к выходу из университета. Его сосредоточенные мысли прервал какой-то резкий шум (и даже грохот). Опомнившись, Фримен инстинктивно посмотрел в сторону источника звука. Направление указывало на исследовательскую лабораторию Нокосёку.
Невольно Джону вспомнились слова Пелтроу: «Сегодня Роберт Каллен, лаборант из химлаборатории так жестоко нагрубил мне… даже умолял украсть у Нокосёку ключ, якобы, просто посмотреть запретное»
«Уж, не Каллен ли это ломает дверь в лабораторию!» – вздрогнул доктор и замер. Какое-то время он стоял, прислушиваясь. Университет уже давно закончил свою работу, в здании не должно было быть ни души, кроме нескольких охранников. И все же Джон не мог сдвинуться с места, стоял и слушал. Какая-то дивная сила не позволяла ему прямо сейчас продолжить идти своей дорогой, домой.
И вдруг – звук повторился. Уже не грохот, какой-то приглушенный шаркающий звук.

Не медля ни секунды, доктор помчался к лаборатории, проклиная все обломки, безделушки, чаши и двусторонние зеркала, что в ней были! Первое, что бросилось ему в глаза, была распахнутая настежь дверь.
- Нокосёку, - тут же позвал Джон, но ответа не последовало. Послышался звук возни и скрип. Фримен влетел внутрь и краем глаза заметил, как какая-то черная тень шмыгнула за стеллажи. Но у доктора не было времени обратить на нее должное внимание, прямо перед ним на полу лежал без сознания Роберт Кален с неестественно вывернутыми членами.
- Да что же… что же это, - опустился к нему Джон и стал трясти, хлопать по щекам, звать по имени. Роберт оставался неподвижен и не подавал признаков жизни.
- Нет. Не может быть… Ты же не мог, вот так… - бормотал доктор, понимая, что отсутствие пульса, дыхания и приходящее окоченение – самый худший диагноз, который может вынести любой врач. Роберт Каллен был мертв.

«Нужно звать охранников. Звонить в полиции. Срочно», - лихорадочно думал Джон поднимаясь на ватных ногах. Тело его била мелкая дрожь, но Фримен не позволял панике взять верх. Он достал свой мобильный телефон и вызвал полицию. Затем поднялся к охранникам предупредить о случившемся. И только там, немного успокоившись в обществе здоровых и крепких парней с оружием, доктор решился позвонить Бенедикту.
- Алло, Бен. Прости, что отрываю от дел… Но ты нужен… Ты, - Джон сделал глубокий вдох, - Здесь… здесь в университете убили человека.

Голос Мастерса в трубке прозвучал на удивление спокойно, можно было даже подумать, что ему приходиться ежедневно знакомиться с такими новостями. На самом деле в критических ситуациях ему редко изменяла выдержка.
- Уже еду. Оставайся на месте, Джон. Ты в безопасности?
- Я в порядке. - Уже спокойнее произнес доктор.
- Кого убили? Ты видел, кто это сделал?
- Роберта Каллена, я нашел его в лаборатории. Мне кажется… я что-то видел, но я не уверен. Я вызвал в полицию.
- Полиции только не хватало, - произнёс тот тихо и со вздохом, - увидимся в вестибюле.

На месте Бенедикт появился ещё до появления стражей правопорядка, спустя всего несколько минут, стремительный и властный, в длинном пальто нараспашку и горящим взглядом.
Охранники отворили ворота автомобилю замректора и спешили следом, на ходу знакомя с подробностями дела.
- Как вы не оставили никого с телом?! – слышались далеко в округе раскаты его громового голоса. – Да это первое, что вы обязаны были сделать, Хьюм!
- Но, сэр, покойник ведь никуда не убежит, а убийцы и след пропал – мы обошли весь университет, отмотали запись камер! – Хьюм открыл перед замректора дверь, пропуская его вперёд, в здание.

Мастерс, кольнув его метким взглядом, быстро прошёл внутрь.
- А округа? – развернулся он к охраннику, едва они оказались в вестибюле.
- Крейвен и Монтгомери прочёсывают двор и задворки, думаю, полиция скоро подоспеет и присоединится.
- Слишком поздно, - отрезал обречённо замректора, - где Оуэн?
- Э… он… приболел, сэр, - смутился Хьюм, - совсем лица не было, мы и сослали его домой.
- Почему меня не предупредили! – тут же вспыхнул Мастерс, - уже в который раз он срывает вахту, когда, чёрт возьми, он обратится к врачу! Я же ясно дал понять… ладно, забудь, явится утром, оправь его ко мне. Не явится – пусть пеняет на себя. Где Джон?
- Джон? – сконфузился Хьюм, очевидно готовый отвечать головой за ещё одного «прогульщика», но совсем растерялся в именах.
- Да, Джон, Джон Фримен, психолог, где он? – терял терпение Мастерс, оглядываясь по сторонам.
- А! Что нашёл бедного парня? Да он был здесь, потом вышел, видать, воздухом подышать.

- Я здесь, - отозвался несчастный Фримен, вынырнув из пустого коридора, где пытался прийти в себя и «сложить дважды два» всего увиденного и услышанного. Легкая куртка его была расстегнута, сам он – растрепан, взгляд растерян, в общем, Джон представлял собой обычную картину свидетеля убийства.
- Слава богу, - вздохнул с облегчением замректора. – Что ты делал здесь так поздно? Я думал, я уходил последним.
- Одетт Пелтроу попросила провести с ней беседу, я согласился принять ее... Около пяти вечера…- пробормотал Джон и добавил тише, точно сам себе, - не надо было…
- Одетт Пелтроу? – возмущённо повторил замректора, и в его голосе звучала такая нота презрения к этой женщине, словно она была преступницей. – Ты два часа провёл с лаборанткой? Разве беседа с психологом не ограничивается часом?
- Да, но… - хотел было оправдаться Джон, но охранник, будучи свидетелем этого разговора, не удержался и хохотнул:
- Да к нему на кушетку не одна женщина норовит прыгнуть, вы что, не знаете? Должно быть…
- Заткнитесь, Хьюм, вас это не касается! – вдруг взбесился Мастерс.

С чёрного хода в вестибюль забежали два других сторожа – Монтгомери и Крейвен. Это помогло всем отвлечься от несчастной Пелтроу, так некстати затребовавшей психологической помощи.
- Сэр. Мы никого не нашли, никаких следов, - отрекомендовался, переводя дух, Монтгомери, коренастый отставной боксёр. Они оба были на удивление очень взволнованы.
- Один раз показалось, мы слышали какой-то шум на территории университета, но в темноте мы не разобрали, то было западное крыло, где фонари вышли из строя. Там тупик, мы обшарили кусты, но на нас только бросилась дворовая кошка, - продолжил его напарник помоложе, и руки его, держащие фонарь, била мелкая дрожь.
- Там если и был кто, то он просто в воздухе растворился, - подтвердил Монтгомери.

Со стороны дороги послышался вой сирен.
- Ясно. Встречайте полицейских, Хьюм, вы двое отправляйтесь к археологическим лабораториям, и ради бога перестаньте делать такой вид, словно увидели привидение, - спокойно отреагировал Мастерс.
Отослав охранников, он подошёл к доктору и взял его за плечи.
- Джон, - сказал он очень настойчиво, глядя ему в глаза, - ты должен рассказать всё, что знаешь. Дело серьёзное. Если из лаборатории что-то пропало, всем нам нелегко придётся.

Доктор понимающе кивнул, не отводя взгляда. Случилось действительно серьезное и неприятное происшествие, но почему-то рядом с замректора, Джон чувствовал себя в полной безопасности. Пусть даже если весь этот университет кишел коварными убийцами, маньяками, призраками и прочей нечестью, Фримен понимал, что пока Мастерс держит его за плечи, бояться нечего.
Это было странное и удивительное чувство. На мгновение Джону даже показалось, что он пятилетний ребенок в присутствии взрослого. И если Мастерса обнять, поплакаться и пожаловаться на плохих мальчишек, тот обязательно заступится за него и проблема улетучится сама собой, как запах спирта.

Конечно, обнимать и плакаться доктор не стал, а спокойно и, насколько хватало его памяти, детально описал все, что видел.
- Я не следил за экспонатами, - в первую очередь предупредил Джон, - Я шел по коридору к выходу, когда услышал какой-то шум. Точно не могу сказать, на что он был похож… Может, грохот. Я был занят своими мыслями и… поздно отреагировал на него. Шум доносился из лаборатории. Помню, первое, о чем я подумал, были слова мисс Пелтроу. Когда она уходила, она как-то обмолвилась, что Роберт Каллен просил ее украсть ключи от лаборатории, даже хамил ей… Я подумал, может быть, это он что-то делает с дверью. Я прислушался и тогда… услышал звуки какой-то возни. Я решил, что кому-то плохо и побежал к лаборатории, увидел, что дверь раскрыта нараспашку, позвал доктора Нокосёку, но ответа не было… Вошел внутрь, Роберт Каллен лежал на полу без сознания. Теперь я не уверен… когда я входил, мне кажется, за полками с экспонатами скрылась какая-то тень. Но… не было времени обратить на нее должное внимание, я хотел помочь Роберту… Он был мертв. И мертв уже минут десять, судя по тому, какой он был холодный.

Джон закончил свою «исповедь» глубоким вздохом и опустил голову.
- Всё хорошо, Джон, - ответил на удивление ласково Мастерс, погладив его плечи, - мы найдём преступников. Но я не хочу, чтобы ты снова в это вмешивался. Если окажется…
Его речь прервали звуки полицейского автомобиля, топот ног и приглушенные голоса служителей порядка. Инспектор, плотный белолицый мужчина с густыми рыжими баками и усами, и его неопытный с виду сержант так поспешно ворвались в вестибюль, что Хьюм едва за ними поспевал.
- Добрый вечер, - хрипло поздоровался тот, что был постарше, - детектив инспектор Мэддок, это сержант Кирби… Бенедикт?
- Он самый.
-  А ты как здесь оказался?
- Я заместитель ректора этого университета, - подал ему руку Мастерс, - рад, что ты приехал Уильям. Сержант Кирби. Похоже, нам понадобится ваша помощь.
- Чёрт меня возьми, если я не окажу тебе услугу, старина! Так, говоришь, здесь произошло убийство? – ответил неуместно задорно инспектор, как о каком-нибудь невиданном деликатесе, которым его обещали угостить.
- Похоже, что так. Это доктор Фримен, он обнаружил тело.
- Мы зададим вам пару вопросов, доктор, когда осмотримся, - инспектор перевёл на Джона маленькие зоркие глазки, которые, следуя своей профессиональной привычке, бегло осматривали и оценивали фигуру свидетеля.

Не успели они спуститься в подвальные лаборатории, как оттуда выбежал Крейвен, весь запыхавшийся и взволновано кричал на ходу.
- Сэр… скорее! Полиция! Тела мистера Каллена нет!
Все поспешно последовали за охранником. Монтгомери с растерянным видом осматривался в пустой лаборатории. Нигде не было видно следов покойника.
- О, Боже… Этого… не может быть! - вырвалось у Джона и он быстро подошел к тому месту, где совсем недавно лежал мертвый Каллен. Фримен казался растерянным и напуганным, он непонимающе уставился на пустой пол.
- Так-так, - хмыкнул инспектор, сержант быстро достал блокнот и что-то записал.
- Ты видел его здесь? – спросил Мастерс Фримена.
- Да! Он лежал прямо здесь!

Джон поднял полный отчаяния взгляд на собравшихся:
- Пожалуйста, поверьте мне. Я не мог выдумать такое!
- Никто не говорит, что ты это выдумал, Джон, - успокоил его замректора.
- Кто-нибудь ещё видел здесь тело? – поинтересовался сержант.
- Нет… Нет, я был один, - снова оглядел пол сбитый с толку Джон, - он же не мог просто встать и уйти!
 - Да не мог, - согласился инспектор Мэддок, хмыкнув, - только если он действительно был мертв. Вы уверены, д-р Фримен, что этот человек не мог «встать и уйти»?
- Я отличу мертвого человека от живого, ин. Мэддок, - мрачно заметил доктор.
- И все же…
- Он не дышал, у него не было пульса, тело начинало коченеть, что еще вы хотите услышать? Он был мертв! 

Бенедикт молча перевёл холодный и бесстрастный взгляд от Джона на стеллажи, медленно скользил он от экспоната к экспонату. На его лице не отражалось ни удивления, ни досады, ни смятения. И всё же опытный наблюдатель мог заметить, что он что-то заподозрил.
- Так-так, - снова промямлил инспектор недоверчиво, поглядывая то на Джона, то на пустой пол. – И никаких следов, Лукас? – крутнувшись на каблуках, обратился он к сержанту, осматривающему помещение.
- Насколько я могу судить… нет, сер, - хмурился молодой сержант. – Здесь вообще негде спрятаться, выхода из этой конкретной лаборатории три, но все неудачны  – в кабинет учёного, в подсобку и в коридор. Это нижний подвальный этаж, на окнах решётки, а коридор прямо идет в вестибюль к главному входу, везде камеры, сразу заметили бы что-то подозрительное.
- Мы проходили мимо нескольких лабораторий, когда шли по коридору, - напомнил инспектор.
- Они все заперты, - поспешил ответить Хьюм, - я лично их запер в пять.
- А это помещение что же?
- Этот ключ только у доктора Нокосёку, я не имею к этому отношения, сэр. Но, клянусь, в пять здесь всё было заперто!

- Так-так, - снова задумался инспектор, и продолжал повторять «так-так», пока его не осенило. – Что-то пропало отсюда? Боюсь, придётся составлять список, здесь столько...
- В этом нет необходимости, - произнёс медленно Мастерс, наконец, проявив интерес к опросу полицейских, - я хорошо знаком с этими экспонатами. Пропало только зеркало.
- Зеркало? – маленькие блестящие глазки инспектора метнулась к стеллажам.
- Старинное зеркало в серебряной оправе, - указал замректора на пустое место на столе, - экспонат №1331.
- Это дорогая вещь? – застучал сержант карандашом по блокноту.
- Это бесценная вещь, - ответил Мастерс. – И надо сказать, Роберт Каллен, лаборант, которого здесь видели мёртвым, нуждался в деньгах. Всего несколько дней назад я оштрафовал его и напарника за принесённые университету убытки.
- Так-так! Ситуация проясняется, - заключил инспектор Мэддок. – Должно быть, этот лаборант Каллен притворился мёртвым, чтобы запутать возможных свидетелей, похитил ценность и сбежал прежде, чем мы стали искать его остывший труп.
- Но он не мог так притворяться, - возразил Джон, единственный свидетель смерти Роберта, - вы должны мне поверить… Я возился с ним несколько минут, у него не было пульса, сердце не билось, он не дышал. Разве люди умеют так притворяться?
- Доктор Фримен, - начал важно инспектор, - я знаком с множеством случаев, когда преступники находили вполне доступные средства остановки сердца и дыхания, которые заводили в тупик современную медицину! Разве вы не знакомы с «Ромео и Джульеттой»? Наглядный пример седой старины!

Фримен окинул взглядом присутствующих и задержался на Бенедикте. Но замректора даже не смотрел в его сторону, потому что если бы он смотрел, непременно заметил бы, в каком отчаянии находится его друг. Джон вздохнул, потерев лицо руками. Он был уверен в том, что видел, но все факты свидетельствовали об обратном. Пропало зеркало. Унести его мог только Роберт Каллен.
- Не вините себя доктор, - продолжал рыжий инспектор со знанием дела, точно кот, убеждённый в своей исключительной правоте, - такие ошибки случаются с каждым, мы не в первый раз слушаем спутанные показания очевидцев.
- Когда я вошел, - вспомнил доктор единственную зацепку в свое оправдание, - мне кажется, я кого-то видел… Я не знаю кого, я сразу бросился к Каллену, но здесь… здесь за стеллажами кто-то прятался!
- За стеллажами? – подхватили полицейские и ещё раз осмотрели то место. – Здесь горел свет, когда вы вошли?
- Нет, свет горел в коридоре…- покачал головой Джон, предчувствуя, что его показаниям сейчас дадут пинка, и он останется один на один с «иллюзией происшествия».
- Ага, значит, не горел… Кто-то ещё видел что-то двуногое в округе? - парировал инспектор. – Вы ведь прочесали все возможные выходы отсюда?
- Мы сразу разделились и осмотрелись, на всех камерах видеонаблюдения пусто, - ответил Хьюм, - парни прочесали двор, где есть «слепые пятна», но...
- Мы никого не обнаружили, сэр, - ответил за «парней» Монтгомери.
- Так я и предполагал. В темноте после долгого рабочего дня привидеться может что угодно, это вам лучше знать, вы же доктор! Вот, что я думаю, этот лаборант чертовски хитёр и всё спланировал заранее. Сделал дубликат ключа, продумал путь побега, дождался вечера пятницы, а чтобы обойти охрану прикинулся мёртвым, и, пока все заняты поисками убийцы, безнаказанно улизнул! Возможно, у него был сообщник, второй оштрафованный, и это его тень вы видели за стеллажами.
-  Но как же камеры наблюдения? – спросил уязвлено Хьюм.
- Вот это мы у него и спросим. Кстати, диски с камер наблюдения мне тоже понадобятся. Скорее всего, они закольцованы, у кого ещё есть доступ в рубку наблюдения?
- Ни у кого из персонала, - ответил охранник, - но иногда кто-то заходит и просит посмотреть, где тот или иной коллега, университет большой, все постоянно друг друга ищут.
- И кто-то из этих лаборантов сегодня или вчера искал кого-то по камерам? – обрадовался зацепке инспектор.

Хьюм едва заметно побледнел, и Мэддок воспринял это как ожидаемый ответ.
- Я так и думал. Бенедикт, мне нужен адрес этого пройдохи, я сейчас же выезжаю в участок за ордером на обыск, и уже к ночи надеюсь вернуть вам ценную пропажу.
- Разумеется, - согласился Мастерс, - я проведу вас в мой кабинет, там у меня все сведения о сотрудниках университета.
- Доктор Фримен, мистер Хьюм и другие, останьтесь на пару минут, сержант Кирби возьмёт у вас показания, - обернулся на ходу инспектор.

Пока замректора давал необходимые сведения в своём кабинете, Джону пришлось в который раз описывать все события сегодняшнего дня по порядку, начиная с запоздалой беседы с мисс Пелтроу и кончая приездом полиции.
К счастью, ему не пришлось упоминать об интересе его друзей и аспиранта к этому злосчастному зеркалу. Хотя это сразу припомнилось ему, как только он узнал о пропаже экспоната №1331. Недоверчивость сержанта не внушала инициативу помогать полиции, особенно если это ставило под угрозу его (скорее всего непричастных к этому) коллег.
Сержант Кирби несколько раз уточнял время событий, докапывался до мелочей, в том числе личного характера. И когда он уже почти добрался до покойной миссис Фримен, вернулся инспектор и поторопил своего придирчивого коллегу, явно недовольного тем, что его прервали как раз в момент, когда он почти раскусил суть всего дела.
- Звони мне сразу, как обнаружатся новые улики, Бен, - сказал на прощание инспектор Мэддок, - доктор Фримен, господа, доброго вечера.

Мастерс, провожая их взглядом, нетерпеливо мял в руках перчатки, едва дверь за ними хлопнула, он обратился к своему другу.
- Тебе не следует оставаться здесь внеурочно и проводить беседы, это не в правилах университета. Я поставлю в известность персонал, что консультации после пяти часов запрещены. Я отвезу тебя домой, тебе нужен хороший отдых, Джон.
Доктор хотел что-то возразить, сказать, что пойдет на автобусную остановку и не стоит беспокойства. Но передумал. Он так устал, что поедет на чем угодно, как угодно, куда угодно, лишь бы скорее и лишь бы там была чашка горячего чая, кровать и душ.
- Хорошо, - согласился Джон, кивнув, - ты можешь высадить меня где-то на Вимпол стрит, рядом с Формозой, я оттуда дойду.
- Что за вопрос, я предпочту высадить тебя у самого твоего дома и убедиться, что ты благополучно устроишься на своём диване, - возразил Мастерс. - Ты бледен, как призрак, Джон, тебе нужен друг и как минимум стакан коньяка!

С таким несвойственным заявлением Бенедикт сунул его ладонь себе под руку и повёл прямиком на выход, где припарковал свой красный Ягуар. Слова Мастерса прозвучали так убедительно и твердо, что Фримен потерял всякое желание ему возражать. Да что там… желание, он и пикнуть не успел, как замректора уже тащил его вон из университета. Только на улице доктор немного опомнился и мягко вернул себе свою руку.
Ночь стояла тихая и тёплая. В свете фонарей голые деревья застыли, как торжественные изваяния. По серому небу расплескались клочья чёрных зловещих облаков. Уличный гул был слышен где-то далеко и почти сливался с окружающей неподвижностью деревьев и зданий. Когда они сели в машину, тишина и вовсе воцарилась герметичная. И всё происшедшее сегодня показалось далёким, как вчерашний день.

Комфортные сиденья, обтянутые кожей, приятно расслабляли, искусно-оформленный салон автомобиля радовал глаз. И все же, доктор заметил, что машина не просто дорогая и чистая, она… как будто бы новая. В ней напрочь отсутствовали «следы хозяина», никаких посторонних предметов, вроде ключей, подушек, обёрток, бумаг, ничего лишнего.
- Покажешь дорогу? Не знаю, куда дел свою карту дорог, - сказал Бенедикт, разворачивая автомобиль.
- Да. Конечно, - поерзал на сидении Джон, вглядываясь в ночные улицы города, - здесь пока прямо, выедешь на Нью Кевендиш, третий поворот на право – Вимпол стрит, упирается прямо в мою улицу… 

Свет в салоне не включали, он бы мешал видеть происходящее на дорогах. И Джон не мог не отметить, что полутьма даже радовала его. Благодаря ней он мог осторожно изучать профиль водителя, его руки, плавные жесты. Бенедикт вёл Ягуар вдумчиво и спокойно, как если бы писал картину или играл гаммы. Что-то магнетическое было в этом человеке, Фримен знал, он мог заложить свою душу на то, что Мастерс наделен каким-то редким для людей даром!
Мысли об убийстве и странном исчезновении трупа вытиснились мыслями о личности замректора. Впрочем, в этом не было ничего удивительного, Джон заметил, что какие бы мысли у него не были, они всегда перевоплощались в присутствии Бенедикта, начинали вращаться вокруг него, как планеты, вокруг солнца.
Это не был чисто физический интерес, но интерес гораздо более глубокий. Джона мало интересовало тело этого человека, как если бы дело касалось страсти, страсти он к нему не испытывал. Но вот душа… Душа Бенедикта Мастерса волновала и интересовала Фримена, как волнует всякого ученого неизвестный феномен, как, скажем, волновали Николу Теслу молнии. 

И в то же время, доктор не мог позволить Мастерсу заметить свое любопытство. Когда человек знает, что за ним наблюдают, он начинает вести себя иначе, а этого «иначе» Джон не хотел. И всякий раз, когда замректора ловил на себе его взгляд, Фримен отворачивался к окну, как ни в чем не бывало. Так они и ехали, молча.  И только когда ягуар остановился напротив дома Фримена Джон, отстегнул ремень безопасности и заговорил, готовый выйти:
- Спасибо, что подвез, Бен.
- Без проблем, это мой долг, - ответил он.

Джон уже открыл было дверцу машины, как вдруг, точно что-то вспомнив, снова обратился к водителю:
- Не хочешь зайти? Выпить чаю?
- С удовольствием, - согласился его друг после паузы, - если ненадолго. Всегда хотел посмотреть, как ты живёшь.

Джон улыбнулся. Он точно не знал, зачем пригласил замректора к себе домой. Любопытство исследователя, приглашающего к себе «шкатулку с секретом», чтобы получше ее рассмотреть? Потребность вежливо отблагодарить за услугу? Надежда выяснить причины дорогого подарка? Трудно сказать.
Если бы их сейчас видел кто-нибудь из его коллег, уже на следующее утро слухи самых разных мастей облетели бы весь университет! И тогда Фримену было бы уже никак не отвертеться от тайной связи с Мастерсом, приписываемой ему всеми рабочими, от простого уборщика до самого ректора. Нет, Джон не знал, почему решил его пригласить, хотя это желание, кажется, всегда было в нем, только сейчас он смог оформить его в слова. 

Дом, в котором жил доктор, был небольшим, но вполне уютным.
Трехцветный кот Том поджидал их уже на пороге. Едва Джон вошел внутрь, как он бросился ему прямо под ноги с таким настойчивым мяуканьем, точно собирался рассказать о всех услышанных им за день новостях.
- Это… Том, - познакомил кота с Бенедиктом доктор, - он всегда встречает меня, когда я задерживаюсь на работе.
- Как мило, - произнёс его гость как-то совсем неодобрительно.
Мастерс бросил в кота такой презрительный и победный взгляд, что сразу стало понятно – эти двое не подружатся, и им желательно вообще держаться в разных комнатах.
И Том это прекрасно понимал, он даже не решался исследовать гостя, сразу осторожно ретировался поближе к Джону и принялся обнюхивать его штанину, а потом и вовсе сбежал на кухню.

Фримен взял у Бенедикта пальто и повесил его рядом со своей курткой на вешалку прихожей.
- Тебе зеленый, черный? – спросил Джон. 
- Чёрный, спасибо, - ответил, не думая, Бенедикт. И пока Джон готовил чай на кухне, он поднялся на жилой этаж и с интересом осмотрелся, теребя в руках свои замшевые перчатки.
Мебель и внутренняя обстановка была выполнена в белых, бежевых и кофейных тонах. Простая мебель, книги (в большом количестве), пара ящиков с пластинками, проигрыватель, небольшой телевизор, настенные часы... В комнате отсутствовали картины и декор, любые искусственные ароматы и всякие сентиментальные безделушки, которые так любят женщины. Чувствовалось, что Джон жил здесь один. Ну… почти один.

Мастерсу редко приходилось бывать в скромных домах людей среднего достатка, но его привлекала их сдержанная компактность, полное отсутствие стиля, уютная сентиментальность, которая чаще всего выражалась небрежным беспорядком. Беспорядок никогда не присутствовал в местах, где жил и работал Бенедикт, его бесило любое смятение вещей в комнате. Но в доме Джона это выглядело даже уместным.
Он прошёлся по комнате, провёл пальцем по корешкам книг, которые предпочитал его друг, определил любимые, много раз перечитанные по обтрёпанным краям обложки, достал с полки одну из старых виниловых пластинок. «Интересные у него вкусы в музыке», - подумал про себя Мастерс и вернул пластинку назад.
Его привлекла стопка бумаг на столе, рабочие отчёты, наброски характеристик... Чуть поодаль стояла фотография, на которой Джон был изображён со своей женой. За разглядыванием этого снимка доктор его и застал.

- Это… Айрис, - как-то совсем невесело произнес доктор. Совсем не так, как говорят обычно люди, желая познакомить друзей со своими близкими на фотографиях. В голосе его не были ни восторга, ни гордости. Только какие-то печальные нотки сожаления. Он вручил Бенедикту кружку чая и взял у него фотографию.
- Где она сейчас? – спросил Бенедикт.
- Она умерла. Год назад, - грустно добавил Фримен и сразу прояснились причины его странной реакции на снимок, - автокатастрофа. 
- Сожалею.

Джон ничего не ответил, только коротко кивнул, вернул фотография на место и сделал глоток из своей кружки.
- Прости за бардак, - тут же поспешно извинился он, желая сменить тему, - я не ждал сегодня гостей.
Фримен попытался навести порядок, убрав книги с дивана.
- Может, ты хочешь что-нибудь к чаю? У меня есть… печенье?
- Нет, спасибо, чая будет достаточно, - замректора опустился на диван, безо всякого желания отпил чай и остановил на своём друге один из своих странных взглядов. Ему всё ещё не давал покоя этот кардиган, что был на докторе.
- У тебя довольно уютно, - наконец, нашёл, как отвлечься Мастерс. – Ты живёшь один, никаких соседей по комнате? Должно быть, очень одиноко…
- Бывает, - пространно ответил тот, сев рядом с Бенедиктом на диване. Мгновение они молчали, занятые своими кружками.

Наконец, Джон, решился продолжить.
- Раньше… я жил здесь с Айрис. Но с тех пор… Просто не могу заставить себя переехать или найти кого-нибудь. - Покачал он головой, признавшись, и внимательно посмотрев на собеседника. - Ты женат?
- Нет. Никогда не был, ни одна женщина или мужчина меня не вынесет, - честно признался он, отводя взгляд на ковёр перед диваном. – Или, вернее сказать… я никого не смог бы терпеть в своём доме. Хотя я уверен, в мире полно счастливых исключений. У меня нет времени их искать.
С этими словами он сделал ещё один глоток, поставил чашку на столик по правую руку от него и развернулся к Джону.
- Скажи, с тех пор, как ты работаешь в университете, с тобой происходили… странные вещи? Вроде сегодняшнего исчезнувшего трупа? – серьёзно спросил он, остановив свой проницательный взгляд на его лице, точно готовый читать малейшее выражение эмоций.

Джон нахмурился. Напоминания об «исчезнувшем трупе» были болезненны, как укус осы. Он покопался в своей памяти, не совсем понимая, что имел в виду Мастерс.
- Трупы я точно больше не находил, - наконец, выдохнул Джон, - что может быть еще более странным, Бен? Клянусь, я видел его… и он был мертв.
Фримен отвел взгляд, понимая, что сказал эти слова уже тысячу раз. Но сколько бы он их не повторял – это не меняло сути. Трупа никто не обнаружил.
- А что-то кроме убийств и краж? Что-то, что ты бы назвал странным.
- Даже не знаю, что ты подразумеваешь под «странным». Я психолог, мне приходится сталкиваться со странностями каждый день. Но вот исчезающие трупы…  Или… ты имеешь ввиду, - посмотрел на Мастерса Джон каким-то недоверчивым взглядом, - не спятил ли я случайно?
- Я не это имею в виду, Джон, я не считаю, что ты спятил. Я верю тебе, осталось только сложить это в одну картину. Всё необъяснимое на первый взгляд выглядит безумным, - ответил он, кладя локоть на спинку дивана. – Каждый может увидеть призрака там, где орудует умелый преступник.
- Наш университет, конечно, особенный, но, кажется, призраками он еще не обзавелся. По крайней мере, я их не встречал, – Джон помолчал, опустив голову, и уже тише добавил, - ты тоже думаешь, что Каллен украл зеркало?
- Пока что на это указывают все улики, - развёл он ладонями. – Но я приберегу свои выводы до завтра, когда будут известны все факты.

Выдержав короткую паузу, Бенедикт улыбнулся, не желая бередить эти неприятные происшествия сегодняшнего дня, и тут же сменил тему.
- Ты любишь классику, читаешь Моэма и Лоуренса? Это мои любимые писатели, - указал он небрежным жестом на книжную полку.
- Да? – немного удивился Фримен и продолжил философским тоном, - они большие знатоки человеческих душ. Ты читал «Вкусивший Нирваны» или «Нечто человеческое» у Моэма? Очень хорошее. Или «Радуга» Лоуренса, его «Англия, мая Англия» - настоящий шедевр.
- У Лоуренса почти каждый рассказ шедевр, - согласился его собеседник, - а Моэма я могу перечитывать несколько раз. Как-то наткнулся на его «Рождественские каникулы», и уже не мог остановиться, пока не перечитал всё его наследие…

Джон заставил себя улыбнуться, выветривая последние ощущения недавнего разговора о Роберте Каллене. И стоило ему снова запустить вращение мыслей вокруг своего собеседника, как пережитое забылось. Грозный и требовательный Мастерс, загадочный до самой последней пуговицы своего безупречного костюма, приобретал все больше человеческих черт в глазах Джона. И Фримену это нравилось. Еще немного, чудилось ему, и он, наконец, разгадает его тайну.
- Знаешь, в университете ходит столько странных слухов про тебя… - простодушно признался Джон, приятно улыбнувшись, - что только не выдумывают. Но мне кажется… невозможно оправдать все эти слухи, читая Моэма и Лоуренса, вместо Ницше. Хорошо, что я узнал это.
- Я слышал кое-какие сплетни и о себе. Это неизбежно с теми, кто занимает высокие посты, - пожал он плечом и провёл пальцем по губам, внезапно о чём-то вспомнив,  задумался.

Наконец, опомнившись, Мастерс отнял руку от лица и неловко погладил штанину, словно на ней могла быть соринка, которых там никогда не бывает.
-  Возможно, в том есть и моя вина, я слишком строг… Не могу сдерживаться, это даётся мне с таким трудом, Джон, ты бы знал.
- Есть мнение, что сдерживание такого рода приводит к сердечным болезням. Так что это, наверное, хорошо, что ты несдержан, - парировал Джон, - хотя люди считают, что в мире все должно происходить на пониженных тонах и в любезных улыбках. Ты просто сбиваешь их с толку… Я бы сказал… вносишь настоящий атомный взрыв в миниатюре в их размеренную и тихую жизнь, в хорошем смысле.
Мастерс сдержано засмеялся, но улыбка тут же сошла с его губ, точно его друг сказал какую-то премилую глупость.
- В хорошем смысле, ещё бы, - повторил он.

- Бен, - вдруг серьезно произнес Джон, и по напряженному его выражению лица было понятно, что он сейчас собирался сказать что-то чрезвычайно важное, но он не сказал. Задал вопрос. - Могу я спросить тебя кое о чем?
- Всё, что угодно, Джон.
- Почему ты так хорошо ко мне относишься? – Фримен внимательно посмотрел на своего собеседника. Вопрос буквально «повис в воздухе» и прозвучал так странно и нелепо, что Джон не выдержал и смущенно заулыбался, исправившись, - я имею ввиду… я просто хотел узнать… это так интересно… Во всем университете, я один не боюсь с тобой разговаривать. Даже миссис Хадсон, кажется, тебя сторонится!
- Это всё от тебя зависит, - ответил серьёзно Бенедикт. – Я думаю, ты просто такой человек. Ты мне нравишься, мне приятно с тобой общаться, я рад, что мы друзья, - откинулся он на спинку дивана, вздохнув и стараясь не смотреть на Джона. – Я ни с кем не чувствую себя так же легко, как с тобой. Даже дом твой мне очень нравится, хотя я не терплю такие планировки, - оглядел он комнату и остановил взгляд на своём друге.

Несколько секунд он не сводил с него этого долгого неподвижного почти «кошачьего» взгляда и, казалось, он ответил на вопрос Джона яснее, чем все слова.
- Тебя пугает моё внимание? – спросил Бенедикт бесстрастно, всё ещё глядя ему в глаза, - потому что я замректора, которого все боятся? Или потому что коллеги шепчутся у тебя за спиной?
- Нет. Нет, я… - Джон снова улыбнулся, но как-то растерянно, скорее потому, что хотел скрыть всю неловкость затронутой темы. - Меня не пугает твое внимание. Я вообще не вижу причин тебя бояться.
Он сделал паузу и смущенно добавил:
- Прости, это был глупый вопрос.
- Да нет, не думаю, что глупый, - повёл плечами Бенедикт.

Фримен отвел взгляд и тоже откинулся на спинку дивана, не решаясь допить свой чай. Он думал, глядя в свою фарфоровую кружку, точно в волшебный колодец, знающий все ответы. Джон еще хотел задать очередных «глупых вопросов», вроде «Поэтому ты подарил мне булавку с настоящим кристаллом, да ещё и каким-то редким Тааффеитом, бесценным камнем, добываемым всего в двух местах на планете? Потому что я просто нравлюсь тебе? Тебе не кажется это странным?». Но он промолчал.
У него в голове зародилась идея признаться Бенедикту в том, что он за ним следит и изучает. Наивное и простодушное чувство выразить человеку все, что ты о нем думаешь, еще более наивная надежда, что он удовлетворит твое любопытство и охотно ответит на все вопросы. Но и это осталось в молчании.
- Спасибо. Ты сказал много комплиментов. – Вместо всего этого сказал Джон и шутливо улыбнулся. - Конечно… мой дом не самое шикарное место в городе, но знаешь… есть свои плюсы в такой планировке. Друзья будут приходить сюда не ради комфортной мебели и джакузи, но исключительно ради тебя.
- Верно, кроме тебя здесь и смотреть-то не на что, - ответил в шутку Мастерс. Они посмотрели друг на друга и понимающе посмеялись.

Друзья поговорили ещё о каких-то мелочах, когда Бенедикт посмотрел на свои часы и удивлённо поднял брови. Он решительно встал.
- Уже так поздно, боюсь, я задержал тебя. Спасибо за чай. Теперь ты обязан зайти ко мне, и посмотреть, как я живу. В моём доме есть комфортная мебель и джакузи.
- О… мило, - заметил Фримен, - но, надеюсь, я приду туда не поэтому.

У выхода, снимая с вешалки своё пальто и перекидывая его через руку, Бенедикт обратился к Джону с непринуждённой улыбкой:
- Хорошо отдохни за эти выходные, кажется мне, очень скоро нам снова придётся услышать о Каллене и его странном поступке.
С этими словами он вышел к своему дорогому авто и укатил, больше не смущая кота и весь дом Джона своим аристократическим, несвойственным этому скромному жилищу видом, забыв в кружке недопитый чай, а на столе свои замшевые перчатки.

К сожалению, новость о Роберте Каллене застигла Фримена намного раньше, чем он предполагал. Прямо на следующее утро его разбудил настойчивый звонок по телефону. Звонил инспектор Мэддок.
- Доктор Фримен? Это вы, да? – зачем-то прогремел он в трубку своим низким голосом.
- Да. Это я. – Без особого энтузиазма ответил Джон, потирая глаза и, одновременно пытаясь еще пристроится на своей подушке, чтобы незамедлительно окунуться в сон, едва инспектор закончит говорить.
- Звоню вам сообщить, чтобы вы не беспокоились. Роберт Каллен жив-здоров!
- Ч-что? - моментально проснулся Джон и тут же сел на кровати.
- И даже не вор, – продолжил победно Мэддок. - Вчера мы отправились обыскивать его квартиру и, что бы вы думали? Нам открыл Роберт собственной персоной. И зеркала у него не оказалось, и дубликата ключа тоже. И если вам станет известно другие подробности этого дела, звоните, не стесняйтесь. А пока… можете спать спокойно, убийством здесь и не пахнет.
- Спать? Но, инспектор….

«Но инспектор» повесил трубку. Несмотря на его искреннее пожелание, спать Джон Фримен больше не мог. Ему нужно было срочно увидеть этого Роберта Каллена, посмотреть в его честные живые глаза и убедиться, что это никакое не наваждение, не ходячий труп, а человек, настоящий человек из крови и плоти.
Но что он мог сделать? Сегодня была суббота и ни номера телефона, ни адреса Каллена у него не было. Да и что он скажет? «Здравствуйте, я видел вас мертвым, но вы, кажется, живы. Не подскажите, как это могло случиться?» Нет… В лучшем случае Роберт ничего не поймет, в худшем – решит, что у психолога их университета поехала крыша.

Джон задумался. Глубоко задумался. Он думал, пока заправлял постель, думал, пока мылся в душе, даже на кухне за чашечкой чая он продолжал думать и не понимать, почему ему показалось, что Роберт был мертв. В конце концов, Фримен решил, что ему нужно мнение эксперта.
Он мог позвонить нескольким своим знакомым врачам, пара из них была действительно замечательными специалистами, но выбор Джона пал на мисс Миртл Фелайн. Во-первых, она работала в их университете, во-вторых, Джон ей доверял и, в-третьих, мисс Фелайн умела хранить тайны и никогда не смеялась над мистикой. 
Решившись, доктор поднялся наверх и подошел к своему столу, чтобы посмотреть в записной книжке домашний номер Миртл. На мгновение Фримен замер. Взгляд его упал на перчатки, цвета оленьей кожи, случайно оставленные Мастерсом. Он не заметил их здесь вчера, так как после его ухода, сразу же лег спать.
Джон колебался между выбором позвонить Миртл и позвонить Бенедикту. В конце концов, «дело о забытых перчатках» побелило «дело о ходячем трупе». И он позвонил Бенедикту. 

- Доброе утро, Джон, - сходу ответил мистер Мастерс, пропустив все стандартные телефонные приветствия, - рад тебя слышать. Должно быть, Мэддок уже сообщил тебе о Каллене?
- Д-да…- невесело согласился Фримен.
- Ко мне он примчался ни свет ни заря. Сказал, Каллен совсем не помнит вчерашний вечер. И зеркало так и не нашли, ни у него, ни у возможного сообщника, второго лаборанта. Хорошее вырисовывается дело. Похоже, здесь ведётся какой-то заговор, - продолжал он спокойно.
- Что бы за заговор тут не велся, мне начинает казаться, что он ведется исключительно против моего здравого смысла, - вздохнул Джон. - Но, Бен… По-правде говоря, я звоню тебе не по этому.

Он снова бросил взгляд на забытые перчатки.
- У меня остались твои перчатки.
- О, - коротко ответил Бенедикт, и следующие слова прозвучали в тональности улыбки, - а я их обыскался. Ты немедленно должен мне их вернуть, Джон, как насчёт сегодня в полдень? Мы могли бы пообедать в «Petrus». Ты нигде не отведаешь такой грибной суп с шафраном, какой подают в «Petrus». Это недалеко на улице Сент-Джеймс, 33.

Если бы все дни проходили в обществе интересного тебе человека, полные маленьких открытий и приятного общения, быть может, в этом мире никогда бы не случались «ходячие мертвецы» и «пропадающие артефакты». Мысленная «копилка личности» Бенедикта Мастреса, пополнилась для Джона еще на несколько удивительных фактов. У него хороший вкус на вина и, вопреки бытующему в университете мнению, у него хорошее чувство юмора.
Было еще кое-что… как всегда, неуловимое, мистическое и не менее увлекательное, в его взгляде. Этого Джон познать не мог никак, но по завершению приятной встречи, пообещал себе, что выяснит это. Рано или поздно, так или иначе…

Глава 4

Понедельник встретил доктора не без участия Тома, который запрыгнул к нему на кровать и принялся нагло тыкать лапами в лицо, а затем забрался ему на голову. Джон с трудом согнал кота с себя. Но животное продолжало преследовать его по всему дому, пока хозяин не соизволил насыпать ему завтрак. Доктор покормил его и стал собираться на работу. Ночью, Джон решил, что основательно поговорит с Робертом Калленом и медсестрой Миртл.
Был еще один вопрос, который не давал ему покоя – пропажа зеркала. Он невольно вспомнил тот странный случай в лаборатории, где ему встретились Локхарт и Фрай. А ведь они тоже проявляли интерес к этому артефакту и… так странно себя вели. Так странно…
Фримен так задумался, что чуть не пропустил свой автобус.

Несмотря на положительные прогнозы полицейских, странностей в университете с «воскрешением» несчастного лаборанта не поубавилось. И странности этого дня начались с того, что Миртл впервые за целый год изменила своей привычке, и не явилась в кабинете психолога, как штык, за четверть часа до начала лент. Нет, и даже не прислала записочку на помятом бланке для рецептов, как всегда это делала.
Но вместо неё внезапно возникла Одетт Пелтроу. Всегда такая милая и невинная, сегодня она была просто на себя не похожа – из-под длинной чёлки гневно горели глаза, волосы собраны туго в пучок, челюсть плотно сжата.
- Такая наглость, Джон! Неслыханная наглость! – вырвалось у неё прямо с порога, - что творится с этим университетом. Здесь все на голову грохнулись! Сначала мне рассказывают о том, что Каллен чуть не умер в лаборатории, и кто-то обокрал коллекцию Нокосёку, а потом вызывают к замректора и отсчитывают, как последнюю дурочку! Что ты наговорил Мастерсу про меня, Джон? Что ты наговорил – меня чуть с работы не вышвырнули!
- Э… я… - Доктору понадобилось колоссальное усилие, чтобы не растеряться перед этим «ангелом в демоническом гневе» и собственно понять, что же произошло.

- Я не понимаю, Одетт, - нахмурился Джон, - я не рассказываю об откровениях своих пациентов и уж точно не заставляю Мастерса кого-то ругать. Но, Боже, за что же он тебя отсчитал, Одетт? Ты сделала что-то не так?
- Разумеется, нет! – всплеснула она руками, - ты ведь просто давал мне консультацию, у нас был чисто профессиональный разговор! Ну да… ну затянулся, но ведь то было случайно! Господи, Джон, он считает, что я чуть ли не лично украла тот злосчастный экспонат и подбила тебя на показания о смерти Каллена.

Она вздохнула и обессилено осела в кресло, точно вместе с гневом выговорила и всю свою энергию.
- У меня теперь сорок часов внеурочной работы и запрет пользоваться твоими услугами до самой летней сессии. Ах, Джон, да ведь это всё, чем я живу от недели к неделе! Боже, я никогда ещё не видела Мастерса таким, холодным, как бритва, я думала, он меня на куски порежет… Он… он назвал мои беседы с тобой «личным интересом», - скрестила она руки на груди и отвела взгляд, буркнув невнятно, - худшей клеветы в жизни не слыхала.

Джон как-то странно посмотрел на девушку. Конечно, он не собирался осуждать ни ее, ни Мастерса. Сделано было то, что сделано. Но Фримен, при всем своем видимом простодушии и доверчивости, был далеко не глупым, и какая-то совершенно дикая мысль шевельнулась в нем.
«С чего это Бенедикт так набросился на нее, - подумал он про себя, - неужели его так разозлило то, что она задержала меня… что она просто невольно сделала меня участником этого неприятного происшествия? Ведь если бы она этого не сделала, никаких бы зацепок об исчезновении зеркала не было бы вообще! Можно сказать, Одетт даже помогла нам навести стрелки на возможное положение похищенного бесценного артефакта. Замректора должен был бы благодарить ее, за то, что позволила оказаться мне в нужное время, в нужном месте. Но Бенедикт готов разнести ее в пух и прах, порвать, как «Тузик грелку».  Неужели Мастерс что-то скрывает или дорожит мной настолько, что… ревнует?».
- Одетт, - мягко сказал Джон, все еще не в силах избавиться от этих «внутренних мыслей», - я думаю… Мастерс… Он… Он просто не хочет, чтобы…
Увы, психологическая сноровка подвела Фримена. Доктор так и не придумал, что сказать в оправдание замректора, кроме своих странных идей. Все было слишком очевидно. Мастерс не хотел, чтобы кто-то задерживал именно психолога, доктора Джона Фримена, после работы. Ему, вероятно, было все равно, что Нокосёку иной раз торчит в университете до десяти часов или кто-то еще засиживается в библиотеке. Ни при каких обстоятельствах не должен был в университете задерживаться именно Джон! Особенно, если эти обстоятельства были связаны с Одетт Пелтроу.

Этот вывод ошеломил и обескуражил доктора. И он соврал. Весьма умело:
- Он просто не хочет, чтобы персонал нарушал правила университета и задерживался после работы… Может быть, если бы мы все следовали этому уставу, не происходило бы и никаких краж. Думаю, ты в этом совсем не виновата, просто… правила должны соблюдаться. Хотя я вовсе не в обиде на тебя и… внеурочные часы.
- Ты, правда, так думаешь? – наклонила она голову, обретая прежнее милое выражение лица. – О, Джон, что я без тебя буду делать! Можно, я буду звонить тебе по вечерам, нечасто, скажем, раз в неделю? Я, конечно, не хочу притеснять тебя, - тут же стала она серьёзной и откинулась на спинку кресла. – Если у тебя есть девушка, и ты предпочтёшь её моим проблемам, я пойму... Но сейчас мне особенно нужны твои консультации. В последнее время…

Тут она хотела добавить ещё триаду жалостных признаний, но в дверь настойчиво стукнули, и в кабинет, не дожидаясь ответа, влетела Миртл.
- Ой, - оторопела мисс Фелайн, - не знала, что у тебя уже клиенты. О, Одетт. Тебя ищут в лаборатории, япончик обещал набить из тебя чучело, если ты немедленно не явишься отрабатывать свои внеурочные, - прогнусавила маленькая женщина, и в её неэмоциональном тоне эта угроза прозвучала весьма правдоподобно.

Одетт оскорблено поднялась, поправила халат и, глянув на Джона, ответила:
- Я только что с ковра замректора, где меня отимели по первое число, могу я хотя бы дух перевести!
- Наверное, можешь. Но лучше б ты переводила его в лаборатории, - так же невозмутимо парировала медсестра.
Пелтроу, подойдя к двери, схватилась за ручку и пригвоздила низенькую Миртл своим уже далеко не кротким взглядом.
- Между прочим, тебе стоит знать, что отныне консультации у доктора Фримена строго ограничены предписанным планом, тебе, как и мне, ровным счётом положено на орехи. – Процедила она и вышла в коридор. Миртл только глаза закатила на это.

- Ой, Джон, что я только что слышала! Неужели, всё правда? – бросилась она в кресло, где только что сидела Одетт.
- Пропажа зеркала? Ходячие мертвецы? Чистая правда, - ответил то ли в шутку, то ли всерьез Джон, так как на лице его не было ни тени улыбки.
Фримен почему-то огляделся, точно кто-то мог за ними следить, облизнул пересохшие губы и подскочил к мисс Фелайн с видом человека, собирающегося поведать все тайны падения Советского Союза.
- Слушай, Миртл, я, в самом деле, видел Роберта Каллена там на полу. И, клянусь, он был мертвее некуда! У него не было пульса, дыхания, он стал холодным, как мясо в холодильнике… Ты думаешь, он мог так притвориться?
- Он, конечно, мог стянуть что-то из хим-лаборатории, чтобы окоченеть. Но вот уж чего точно нет у Каллена, так это мозгов до этого додуматься! Я его сегодня видела, ходит, как потерянный, рассеянный, как всегда! Не удивлюсь, если он опять что-нибудь взорвёт на лабораторке. Нет, Джон, здесь дело нечисто, здесь задействованы тайные силы, - понизила она голос и наклонилась к доктору. Глазки её застыли, как стёклышки.
- Я сегодня во сне видела, как дракон хотел сожрать маленького поросёнка, да подавился твоей модной булавкой для галстука и вместо этого слопал мерзкого стервятника, который рядом глодал трупы. А кругом валялось столько трупов, Джон, это всё не к добру! Слово тебе даю – кто-то загремит на суд божий, если, конечно, трупы – это не к дождю. Синоптики, конечно, передавали дождь, но, ты же знаешь, они всегда врут.

Сообщив эту важную деталь своих умозаключений, она деловито откинулась на спинку, глядя в окно.
- Здесь творится магия, Джон, и ты должен в этом разобраться. Зеркало, вот ключ к злодею! Да-да, за прошедшую неделю я выслушала столько жалоб на головную боль и носовое кровотечение у студентов-историков, что не может быть и речи – виной всему эта проклятая антикварная коллекция.
- Ты все преувеличиваешь, Миртл, - вздохнул Фримен, - я знаю, что мертвецы не ходят, но больше склонен поверить, что Роберт что-то выпил. И если это возможно, я хочу знать почему… Ради зеркала, которого он так и не украл? И если Каллен так глуп, чтобы додуматься до такого, то, вероятно, у него был сообщник, который и натолкнул его на эту мысль, и украл зеркало! Знаешь, я думаю, мне нужно поговорить с Робертом…
- Тогда тебе придётся встать в очередь, с ним хочет поговорить каждый второй! А Мастерс принудительно выслал его в больничный отпуск на неопределённый срок, по словам миссис Хадсон, а она, как ты знаешь, никогда не врёт относительно своего босса. Так что тебе придётся поторопиться, завтра его уже не будет…

Торопиться доктору Фримену не пришлось, Роберт сам явился в его кабинет, едва только начались ленты, и в коридоре стихло. Джон только взялся за анализ результатов последнего тестирования старшего персонала, как дверь тихонько приоткрылась, и внутрь, точно уж, осторожно просочился, наделавший столько шуму, лаборант.
- Надеюсь, вы не очень заняты, доктор, мне срочно нужно с вами поговорить, - он поспешно уселся в кресло напротив стола.
- Нет… нет, я не занят, - тут же отложил свои записи доктор и вперился в Каллена таким не моргающим взглядом, точно собирался просмотреть его насквозь.
Лицо Роберта было бледно, глаза слезились, но, в целом, он был вполне живой и адекватный. На голове – неизменный бардак новомодной причёски, подбородок гладко выбрит, во взгляде прежний стресс, очевидно, по поводу выговора и штрафа и провалов в памяти. Его жесты были немного нервными, но он хорошо держался.

- Это касается этого странного случая со мной, - начал он, - замректора направил меня к специалистам. Я думаю, в этом нет необходимости, я вполне психически здоров и… у меня куча работы лежит недоделанной, знаете, этот больничный мне только навредит. У меня вообще кругом одни проблемы. Долги по кредиту, девушка с претензиями... в общем. Я как в ловушке. Да ещё и с этим штрафом… Я всего-то не помню, что было в пятницу вечером!
- Ты напугал меня до смерти. Вот, что было, - ответил Джон, все еще не сводя с него глаз.
Каллен нервно ухмыльнулся, разводя руками.
- Прошу прощения, сэр. Но это всё равно не повод выгонять меня. Да такое не раз случалось, как оторвусь с друзьями, с похмелья я даже имя своё забываю! Я не понимаю, в чём проблема, док… Я должен остаться… Вы не могли бы… уговорить замректора передумать? В конце концов, вы тоже ведь специалист!
- Роберт… - серьезно произнес Фримен и встал из-за стола, обошел его кругом, чтобы оказаться напротив лаборанта. Скрестив руки на груди, Джон еще раз оглядел его внимательным взглядом, чуть склонив голову на бок, - ты понимаешь, что это не шутки? Ты лежал без признаков жизни в лаборатории, потом исчез вместе с бесценным артефактом. Затем оказался у себя дома. И хотя артефакта у тебя не нашли, я не буду врать, ты очень… очень серьезно влип.  Ты пил что-нибудь в тот день? Может, кто-то предложил тебе что-то съесть или выпить, покурить?
- Сам я никакой мути в рот не брал. Думал зайти в бар вечером, но только после работы! Но у меня сейчас врагов много. Я не знаю… не знаю, может, кто-то подсыпал мне что-то в ланч или колу. Последнее, что я помню, что я пью кофе из столовой, и вкус у него, правда, был странный. Меня точно подставили, док! – нервно провёл он пальцами по лбу, заёрзав в кресле. - Да, я хотел стащить что-то из коллекции тех диковинок и сдать в комиссионку, но я этого не делал… То есть, я не помню, чтобы я это делал. Это странно, но я не виноват, мне не нужен врач, меня просто подставили!
Нетерпеливо покачав коленом и сцепив пальцы, он поднял на Фримена умоляющий взгляд.
- Вы мне поможете?

Джон вздохнул.
- Ты хочешь, чтобы я поговорил Мастерсом? – уточнил он, - сказал ему, что с тобой все в порядке?
- Да. Если это возможно.
Доктор покачал головой.
- Роберт, Мастерс знает, что произошло. Он и так негодует на тебя за тот пожар, что ты устроил со своим коллегой. Уже поэтому он не станет к тебе добрее, что бы я ему не сказал. Даже если тебя подставили, дело все равно оборачивается не в лучшую сторону. Тебя скорее уволят, чем будут терпеливо решать твои проблемы, и ждать, пока ты опять что-нибудь натворишь. Поверь мне, так ведутся дела в любых организациях.
- Но это несправедливо. Это какой-то сплошной заговор против меня, неужели ничего нельзя сделать!
Фримен отвел взгляд, раздумывая. Он понимал, что Роберт, возможно, переживает жизненный кризис и на грани срыва. Он сжалился над бедным парнем и произнес уже тише:
- Давай так, Роберт. Я проведу с тобой сеанс гипноза, ты попытаешься вспомнить все, что произошло, я запишу твое признание на диктофон, и у нас будет веское доказательство того, что ты здесь совершенно не причем. Это все, что я могу тебе предложить, как помощь…

Тут Каллен невольно поднял брови, и в глазах вспыхнул страх, он тут же вцепился руками в подлокотники кресла и заёрзал.
- Гипноз? Нет! Нет, вы с ума сошли… ковыряться у меня в голове? – нервно заулыбался он и вскочил с кресла. – Знаете, что, забудьте… забудьте, что я сказал. Пожалуйста, не говорите Мастерсу о моей просьбе, он на меня что угодно может подумать. Я просто… - взмахнул он рукой, - я не в себе, столько случилось. Я просто в шоке, может, мне и правда нужно к врачу. Я пойду, надо забрать кое-какие вещи, написать заявление на больничный…
Неловко пятясь к двери, он всё взмахивал руками, потом выскочил из кабинета, как пробка шампанского, и до конца дня он старался не попадаться Фримену на глаза.

Избегать доктора в этот день начал не только Роберт Каллен. Его аспиранту, как всегда, не хватало времени (или мужества) на беседу с его руководителем. И его заметно расстроило то, что Мастерс запретил ему использовать экспонат 1331. Бедняга так приуныл, что, по-видимому, вовсе отложил своё исследование до следующей недели.
Доктор Нокосёку, очевидно, решил, что такими темпами скоро всю его коллекцию растаскают проклятые любители. Он приказал немедленно сменить замки своей лаборатории и заперся там с ассистентами, которых даже в туалет выпускал строго по часам. Так что говорить с ним можно было только через дверь, ибо пользоваться мобильными в этих помещениях было запрещено, а на проводной телефон отвечала только лаборантка.
Коллеги Джона, Фрай и Локхарт, которых он невольно заподозрил в причастности к этому делу, к его удивлению оказались такими занятыми, что не смогли даже спуститься к обеду. Один раз он застал их беседующих в коридоре, но при виде Джона оба расплылись в улыбках и тут же сменили тему.

- Не понимаю, почему все так настаивают на поимке вора какого-то старого зеркала, - небрежно лепетал профессор Фрай, - ведь никто не умер, насколько мне известно.
- Но кое-кто был весьма к этому близок, - заметил Фримен, вспоминая все странности Роберта Каллена.
- Был бы это мой роман, я завернул бы преступление поделикатней, - согласился с Оскаром Александр, не вынимая руки из карманов брюк и поворачиваясь, то к Джону, то Фраю.
- Какая досада, что ты стал свидетелем этого недоразумения, - продолжал профессор витиевато, улыбаясь доктору, - это ведь ты нашёл якобы тело? Ужас-ужас, такое пережить…
- Вы слышали – у охранников полиция забрала камеры видеонаблюдения и так и не вернула? – добавил Локхарт. – Должно быть, нашли следы зомби и побоялись сообщать Мастерсу, - захохотал он запальчиво.

Джон только криво ухмыльнулся.
- Или просто там работают растяпы, в чём я, к сожалению, не сомневаюсь. Кстати, нам пора, Алекс, - Оскар поспешно сверился с часами (которые вовсе оказались не часами, а компасом, но его это не смутило), - мы сегодня должны быть на собрании писателей к трём, но я так проголодался, что готов съесть ближайшую булочную! Джон, держи нас в курсе всех событий, чует моё мягкое место, это ещё не конец проклятья старого хлама!
- О, не буду вас задерживать, - взмахнул руками Фримен, - просто решил узнать… все ли у вас хорошо. И да… я сегодня обедал в гордом одиночестве. В следующий раз хотя бы предупреждайте о своих планах.

Джон проводил друзей каким-то долгим взглядом. Мысль, что эти двое были причастны к пропаже зеркала не оставляла его в покое. С одной стороны, он не хотел, чтобы его подозрения оправдались (все таки Фрай и Алекс были приятными людьми), с другой – он не так хорошо их знал, чтобы всецело доверять. Была в них какая-то безуминка. Нет, не глубокая тайна, как в случае с Бенедиктом Мастерсом, но вот… безуминка, манерность, девиантность, способная подтолкнуть на любые поступки. И Джон не знал, на какие именно поступки способны эти двое. Пока не знал, но искренне надеялся, что даже самая дикая их выходка не окрасится в криминальные оттенки.

Уходя из университета, Джон Фримен решил завтра основательно побеседовать с Локхартом и Фраем по отдельности. Февральский вечер встретил доктора дымкой мелкого дождя. Он поднял ворот куртки, и хотел было быстро добежать до автобусной остановки, когда вдруг кто-то тронул его за руку, окликнув. Джон обернулся – рядом стояла Одетт с розовым зонтом.
- Одетт?
- Джон, какое совпадение. Ты забыл зонтик? Я могу поделиться своим, - улыбнулась она своей приятной улыбкой и, не дожидаясь ответа, прикрыла его от дождя.
- Я когда-то обещала угостить тебя ужином, давай сейчас? Я свободна и очень голодна. Пожалуйста, не отказывайся, мне предстоит до самого утра коротать день в одиночестве, а я этого так не выношу.

Неуверенная улыбка скользнула на губах доктора.
- Ну, хорошо. – Кивнул он. - Да. Почему нет? Думаю, особого вреда от этого никому не будет.
Фримен взял её зонтик, и она тут же пристроилась рядом. Какое-то время они шли молча, каждый думая о чем-то своем. Джон чувствовал ее ручку на своем плече, и негромкий стук ее каблуков отражался от мокрого асфальта легким эхо. На мгновение, доктору почудилось, что если он закроет глаза, то можно будет подумать, что он гуляет с Айрис… Как раньше.
Но вот легкий ветер обнимает их спины и Фримен слышит сладковатый запах духов Одетт. Айрис никогда не пахла сладко. В ее арсенале было множество пряных и щекотливых ароматов, но никогда ни карамели, ни нежной патоки. Напоминание об этом щемящей болью сдавило сердце, он нахмурился.

- Одетт… - наконец, мягко произнес Джон, - ты знаешь… я…
Она смотрела на него в предвкушении томного взгляда и сердечного признания. Он снова вдохнул ее сладкий аромат и с горькой улыбкой продолжил, посмотрев в сторону:
- Я не ищу отношений… 
Одетт не отрывала от него вопросительного взгляда, ожидая продолжения, но продолжения не последовало. И поскольку она планировала сегодняшнюю ночь провести в спальне Джона, её встревожила мысль, что он, возможно, догадался о её нескромных намерениях.
- Я не понимаю, - похлопала она ресницами, неловко улыбаясь, - я… я тоже не ищу отношений. Ты ведь не подумал… ох, - она отдернула руку от его локтя в замешательстве и обиде, - Джон, как ты мог такое про меня подумать! Разве я похожа на таких женщин? Я… ты мне нравишься, и… я думала, я тебе тоже нравлюсь. То есть…
«…мы можем подождать с сексом», - хотела закончить она, но не нашла подходящих слов, чтобы преподнести это как можно более невинно.

Фримен почувствовал укол совести за то, что так грубо повел себя с ней. Он-то ничего такого не знал, и свято верил в ее искренность. Даже проницательности психолога, порой, бывает маловато, чтобы разгадать намерения некоторых женщин.
- Прости. Прости, Одетт. - Тут же мягко извинился Джон. - Я не хотел тебя обидеть. Ты молода и… я не хотел тебя разочаровывать, знаешь… я такой зануда, на самом деле. В любом случае, давай поужинаем. Я угощаю.
- Ну что ты, ты вовсе не зануда, - снова прильнула она к его руке, польщённая его извинениями, и повела дальше к остановке. – Мне с тобой очень хорошо, спокойно… как и должно быть. Знаешь, после выговора от Мастерса ты – лучшее лекарство.

Ужин они заказали в небольшом ресторанчике «Харп», который находился недалеко от дома Джона и метро, коим Пелтроу могла без труда добраться до своего района. Это было небольшое и очень уютное заведение, покоряющее посетителей атмосферой тишины и чисто английского духа.
Одетт много болтала о всяких пустяках и даже не замечала того, что её партнёр почти всё время молчит или ограничивается несколькими фразами для ответа. Она рассказывала о своей жизни, своих парнях, неблагодарных начальниках, бестолковых коллегах, завистливых подругах… своих мечтах и планах на будущее.

- Расскажи о своей жене, - вдруг попросила она. – Я слышала, она погибла. Какой она была?
- Она была… красивая, - только выдохнул Джон, откидываясь на спинку стула. Он больше не мог ничего добавить. Так много слов нужно было, чтобы описать Айрис, что лучшим выражением всей ее, было бы молчание. И доктор замолчал.
- И с тех пор у тебя кто-то был?
- Нет.
- Это ведь было так давно, да?.. Столько времени прошло, Джон, тебе стоит оставить прошлое там, где ему место, и жить дальше. Найти любимую, которая могла бы разделить с тобой твою судьбу, и не тяготиться прошлым…
Фримен натянуто улыбнулся, не глядя на Пелтроу.
- Может быть, - ответил ничего не значащими словами Джон и тут же поспешил сменить тему, - закажем десерт? 
Одетт вздохнула.
- Ох, боюсь, в меня больше и крошки не влезет… - подумав, она добавила, - ну разве что мой любимый ореховый тортик. Я всегда заказываю его в ненастные дни.

Когда они вышли на улицу, было уже совсем темно. Джон проводил Одетт до метро, где она снова многозначительно чмокнула его в щёчку и уехала к себе домой, окрылённая надеждой, что у них с доктором Фрименом всё ещё может получиться.
Джон, конечно, ничем подобным окрылен не был, скорее даже наоборот. Он снова погрузился в воспоминания об Айрис. У них был любимый ресторан, там подавали андалузское гаспаччо и паэлью. Айрис была от них в восторге. Но лучше всего, конечно, Айрис готовила дома. Лучше всяких ресторанов. И хотя ее еда была, конечно, не такой «гладкой», не так сервирована, не с таким шиком, но блинчики Айрис были настоящим произведением искусства, в них была любовь.
С такими грустными мыслями вернулся Фримен к себе домой, где его уже поджидал вечно голодный Том, который бы точно не отказался, ни от паэльи, ни от гаспаччо, ни от блинчиков, так как ел абсолютно все, даже иногда зарился на туфли Джона. 

В эту ночь доктор долго не мог заснуть. Самые разные мысли посещали его голову, вытесняя сон. И когда тот, наконец, соизволил его настигнуть в два часа ночи, то явился в такой мрачной и устрашающей аранжировке, что лучше бы Джон его не видел никогда. Ему снилась лаборатория. На полу лежал Роберт. Фримен, как и в реальности, бросился ему помогать, но тот открыл глаза и громко рассмеялся, обнажив острые, как у акулы, зубы.
- Джон Фримен! – крикнул он каким-то сломанным, скрипучим голосом так громко, что Джон в ужасе отпрянул от него. Каллен продолжал смеяться, не двигаясь. Из его зубастого рта сочилась какая-то черная жидкость, превращающаяся в сотни мокриц, тараканов и пауков, едва касаясь пола. Вся эта армия насекомых быстро-быстро зашевелилась в сторону Фримена, заползая ему на ноги и выше. Парализующий страх сковал доктора и он проснулся.

За окном уже рассвело. «Боже, - прошептал Джон, потирая лицо, - ну, и гадость…». Какое-то мгновение, ему еще казалось, что все вокруг кишит этими мерзкими черными насекомыми. Вся его кровать, стены, пол – все! Но он силой избавился от наваждения, приняв горячий душ.
После завтрака сон почти забылся, но на работу доктор все равно приехал в дурном расположении духа. Во дворе университета стояли полицейские машины. Очевидно, Мэддок, опять здесь с визитом. Необычная атмосфера царила во всём здании, было довольно… пусто. И дежурный как-то подозрительно выглядел, когда протягивал ему ключ от кабинета. Доктор решил, что угнетающие предчувствия на него нагоняет пасмурное утро с ночным кошмаром, и не обратил на это должного внимания.

Но не успел он сесть в своё кресло, как в кабинет ворвалась медсестра. Быстро прикрыв дверь, она бросилась к доктору и выпалила речитативом важную новость дня. К удивлению Джона, это был не сон про драконов, миксеры и собачью еду.
- Надеюсь, ты хорошо позавтракал, потому что, когда я это услышала и увидела, меня чуть не стошнило печёночным паштетом! Джон, совершено убийство, зверское, жестокое убийство! Коллега Каллена, Тейлор, его нашли сегодня в мужской душевой с разрезанной грудиной. Какой-то маньяк вынул у него сердце! Всех студентов распустили по домам, всюду рыскает полиция. Это просто проклятие какое-то, ей-богу, это заговор: зеркало, зомби, трупы… просроченный паштет, - забегали её глазки при воспоминаниях о своём завтраке.
Но она быстро собралась и продолжила:
- Короче, Джон, готовься, тебя тоже будут допрашивать, все под подозрением, потому что нет свидетелей, нет улик и, короче, капец всем нам – здесь орудует сам дьявол! Каллена вызвали из больницы, прикинь, вчера он пытался покончить с собой! На нём лица нет, а тут ещё лучший друг мёртв и всё такое, он теперь вбил себе в голову, что за ним тоже охотятся. В общем, я тебя предупредила…

Джон хотел было что-то сказать, но мысли так и не смогли сформироваться в слова. Он сидел с открытым от удивления ртом, и только все больше и больше морщился, выражая ужас и удивление одновременно на слова маленькой Миртл. Но даже после ее ухода напряженное выражение не сошло с лица доктора, и он сделался каким-то очень несчастным, точно у него разболелась голова, или сердце, или все это сразу.
«Чертовщина? – звенел вопрос в его голове, - да, здесь просто орудует маньяк-убийца! И… Роберт, черт возьми, Роберт, почему ты отказался тогда от гипноза? Неужели ты не хотел вспомнить? Что же… что же с тобой… произошло на самом деле?»
Джон просто не мог найти себе места и так и ходил взад-вперед по своему кабинету, пристраиваясь то в кресле, то на кушетке, то на краешке стола, то у окна, то возле двери, пока его (вместе с другим старшим персоналом) не вызвали ответить на несколько вопросов.   

Доктора проводил офицер полиции. На пути в аудиторию, отведённую для допросов, Джон встретил и других служителей правопорядка, опрашивающих уборщиков и некоторых лаборантов и секретарей. На нижнем этаже, где располагались раздевалки и душевые, их вообще было не перечесть – медики, криминалисты, полицейские. Во дворе заглушил мотор грузный автомобиль, очевидно, труповозка, и прямо мимо доктора Фримена вынесли тело несчастного, упакованное в целлофановый мешок.
- Надеюсь, вы не были близки, - поддержал его сопровождающий констебль. – Это здесь, подождите, пока сержант освободится, - указал он на дверь одной из аудиторий.
- Хорошо, - пробормотал Джон и огляделся. Вокруг кабинета столпились сотрудники университета. У всех были несколько потерянные лица. Профессор Фрай мрачно кивнул Фримену, а Локхарт сказал только: «Они применяют тяжёлую артиллерию, с ним замректора». Своего аспиранта он здесь не увидел.

Из аудитории вышли Нокосёку и Роттер, преподаватель латыни. Японец был крайне недоволен и возбуждён, его друг – безмолвен, как всегда.
- Живодёры, а не полицейские, - возмущался Хиросиге, - они думают, я сам спрятал зеркало и тайно его исследую дома. Ещё какой-то лаборант нашёл время умереть. Какое мне дело до каких-то там бессердечных лаборантов, когда мою работу без конца наглым образом прерывают! Мой экспонат похищен, а эти британские котелки со своими вопросами даже не чешутся его найти…
- Боюсь, это необходимая формальность, - попытался извиниться констебль. – Инспектор Мэддок считает, что убийство и кража вашего ценного экспоната как-то связаны.
- Ну да! Ещё скажите, что это я его убил! Когда мне можно будет приступить к моим обязанностям?
- Это решает инспектор, сэр, вам придётся подождать. Мы должны исследовать вашу лабораторию, - учтиво ответил офицер.
- Если вы там наследите, если хотя бы один горшочек упадёт..! – пригрозил он пальцем, но так и задохнулся на своей угрозе, и в поиске подсказки повернулся к Роттеру. Это не помогло, и он продолжил уже менее запальчиво, - я хочу сесть. Адам, найди мне стул, мне надо сесть или я за себя не отвечаю…

Молчаливый преподаватель латыни заботливо взял своего друга за локоть и потянул в сторону выхода. Перед тем, как скрыться за дверью, Адам низко наклонился к Хиро (так как тот едва доставал ему до ключицы) и что-то прошептал ему на ухо. Джон внимательно проследил за ними, но слов так и не услышал.
Что бы Роттер не говорил Нокосёку, тот заметно успокоился. И это заставило Фримена призадуматься, мысли о подозрении начали зарождаться в душе Джона, и он уже готов был сделать какие-то свои выводы, но его прервал констебль, пригласив пройти в аудиторию. 

Сержант Кирби, которому было поручено брать показания у всех, кто вчера находился в университете, сидел за длинным столом преподавателя, уверенно и важно, словно видел перед собой виновника всех этих преступлений. Рядом с ним, откинувшись на спинку кресла, сложив ладони и глядя поверх сомкнутых пальцев, сидел мистер Мастерс. Он был спокоен, но грозен. Чёрный костюм напоминал о трауре, стоячий воротничок его рубашки не был стянут галстуком, что случалось крайне редко и свидетельствовало о том, что он прибыл сюда ни свет ни заря.
- А, доктор Фримен, так и знал, что нам предстояло ещё раз встретиться, - приветствовал его сержант.
- Сержант. Бенедикт. - Кивнул Джон, приветствуя обоих. 
- Доброе утро, Джон, ты задержался в коридоре или опоздал на работу? Мы посылали за тобой ещё четверть часа назад, - сказал Мастерс с лёгким укором.
- Простите... я... немного задержался, - вежливо извинился доктор.
- Надеюсь, вы не против, что замректора будет присутствовать, как оказалось, это положительно действует на скорость и точность ответов, - ухмыльнулся Кирби.
- Нет, нисколько.

- Ладно, приступим, это не займёт много времени, мне ещё выслушивать полсотни показаний. Как близко вы знали Тейлора Блэка, доктор Фримен? Он посещал ваши… э, беседы, делился сокровенным?
- Мы не общались. И… он никогда не посещал мой кабинет, - честно и коротко ответил Фримен, - Тейлор пришел в университет совсем недавно, нам так и не выпало возможности познакомиться.
- Разве не психологи подбирают персонал? А как же всякие ваши тесты профпригодности? – не поверил сержант.
- У нас этим занимаются другие люди, - ответил на это Мастерс, несколько раздражённо, всё ещё не разнимая рук.
- Хм, - сжал рот сержант, стуча карандашом по блокноту. – Что ж… раз так. Где ваш аспирант, доктор Фримен? Вторник у него выходной, но он обязан был прийти к вам на консультацию, я прав? Вчера он задержался на работе, а сегодня не отвечает на звонки. Где этот мистер Грей?
- Мне и самому хотелось бы это знать, сержант, - развел руками Джон, вздохнув, - в конце этого месяца должна состояться презентация работ, но я не видел пока ни одного его черновика. Так что если вы его отыщите, не забудьте передать от меня привет.
- Чудеса, да и только, - ответил на это сержант, подняв брови. – Психолог – ваша вторая профессия, до этого вы учились на хирурга, насколько мне известно. Вам не составило бы труда вскрыть грудную клетку пациенту?
- Я учился… всего два месяца и потом перевёлся. Я так и не приступил к хирургической практике, сержант. Если вы подразумеваете, что я мог вскрыть Тейлора, то вам следует знать, что я оставил медицину как раз по той причине, что вскрытие людей у меня вызывает глубокое отвращение и приступы тошноты.
- Ну, хорошо, что вы делали вчера с пол шестого до семи вечера, доктор? Дежурный сообщил нам, что вы повесили ключ в пять тридцать, здесь ваша подпись, - наклонился он над толстым регистрационным журналом и поднял на Джона хитрый взгляд, - где вы провели следующие два часа?
- Вчера… - нахмурился доктор, припоминая, - я... вышел из университета и... на выходе меня встретила мисс Пелтроу. Одетт Пелтроу. Она предложила поужинать, и мы пошли в ресторан «Харп». Пробыли там часа полтора или чуть больше. Потом я проводил ее на метро и пошел к себе домой. После этого уже никуда не выходил.

При упоминании о мисс Пелтроу, Мастерс, который до этого спокойно думал о чём-то своём, почти не двигаясь, и мало интересуясь процессом опроса, вдруг отпрянул от спинки кресла и разнял руки. Он смотрел на своего друга таким колючим возмущённым взглядом, словно Джон только что признался в преступлении.
- Одетт Пелтроу? – повторил сердито замректора, даже сержант отвлёкся от шкрябанья в блокноте ответов.
- Мы... проверим ваше алиби, - поспешил ответить Кирби. - Постойте-ка, это не та Одетт Пелтроу, что задержалась у вас в день кражи зеркала? Кажется, вы так же провели вместе около двух часов в вашем кабинете, - полистал он свой блокнот. – Вы встречаетесь?

Джон растерялся и ответил не сразу. Реакция Мастерса показалась ему странной, и он всецело отвлекся на него, откровенно не понимая, почему Одетт вызывает у него такой «отрицательный интерес».
- Простите, что? – переспросил доктор.
- Вы встречаетесь? – повторил сержант, чеканя каждое слово.
- Нет. Нет, мы не встречаемся. – Нахмурился Фримен. - Мы просто… коллеги. Она хотела поблагодарить меня за… мою помощь, психологическую помощь, сержант. 
- Это у вас так принято? Расплачиваться натурой? – ухмыльнулся Кирби.
- Э… - опешил доктор, не знающий, как реагировать на такое замечание: то ли, как на шутку, и посмеяться, то ли всерьез и оскорбиться?

Мастерс же, всё это время сердито изучающий Джона, бросил в полицейского испепеляющий взгляд.
- У нас университет, сержант Кирби, а не бордель, вы расследуете убийство или пишите статью в жёлтую прессу? Следите за своими выражениями, или Уильяму Мэддоку понадобится другой помощник!
- Эм... простите, я только хотел... – Он откашлялся, - вы не находите это странным, доктор Фримен, что и в день кражи, и в день убийства вы проводите с этой женщиной внеурочное время, за которое как раз и совершаются преступления? Притом, что вы с ней не встречаетесь. В таких случаях, как наш, редко бывают совпадения, доктор…
- Если бы все было так просто, сержант, вы бы давно надели на меня наручники, - покачал головой доктор, - да, Одетт действительно была со мной в эти дни, но кто виноват, что преступления совершаются так часто? Она моя коллега, на выходных я с ней не вижусь, конечно, ближайшее время, когда она могла ко мне обратиться – это понедельник. Логично, что мы встретились еще раз вчера. Или вы думаете, что она могла бы специально ждать неделю, пока все это случиться?
Его доводы не убедили сержанта, он так и остался при своём мнении, что Фримен от него что-то скрывает, и они с мисс Пелтроу если не сообщники преступления, то всё равно любовники.

Когда Джона, наконец, отпустили, в коридоре его встретила Одетт, бледная, как смерть. По-видимому, она опоздала на работу и ей только что сообщили о случившемся. Она поймала доктора за руку и выпалила:
- Когда всё это закончится, можно мне поговорить с тобой?
Фримен согласился, не задумываясь, хотя настойчивость этой девушки его немного смущала, плюс ко всему тяжелым грузом нависли над ним и подозрения сержанта и довольно странная реакция замректора. Что бы Джона ни связывало с Одетт Пелтроу – оно было окрашено мистическими и далеко не радужными красками. И, все-таки, он не смог ей отказать.
- Я буду в своем кабинете, Одетт, - мягко ответил Джон.

Он хотел поговорить со своими друзьями, Фраейм и Локхартом, но среди ожидающих в коридоре их не оказалось. Наверное, вернулись к себе или зашли перекусить, выпить чашечку кофе для успокоения нервов? Но и в столовой их не было. Тогда Фримен поднялся в кабинет профессора Фрая и вежливо постучался. Ответа не последовало, но Джон обнаружил, что дверь не заперта и осторожно ее толкнул, заглянув внутрь.
- Оскар? – позвал он, но никто не ответил.
Поскольку кабинет оказался не заперт, Фримен подумал, что Фрай где-то неподалеку и лучше всего будет дождаться его здесь. Джон зашел и прикрыл за собой дверь.
Помещение, в котором обосновался профессор, как нельзя лучше описывало его утонченную натуру, тяготеющую к изысканности и красоте. Чего стоил только один стол из красного дерева с витиеватыми ножками! А эти напольные часы и картины, и ковер и… шкаф со стеклянными дверцами, переполненный книгами и… древностями. Древностями? Джон присмотрелся к фарфоровым статуэтками и разглядел среди них небольшой медный подсвечник из лаборатории Хиросиге.

«Черт возьми, - подумал с ужасом Джон, приоткрыв дверцу, чтобы получше разглядеть артефакт, - Оскар! Откуда это у тебя? Только не говори, что ты…». Доктор не верил своим глазам, этот подсвечник действительно принадлежал к проклятой коллекции. Неужели Фрай стащил это из лаборатории? Может быть, он стащил что-то еще, кроме него? Зеркало, например? Но тут за спиной Фримена послушались шаги, и он быстро захлопнул дверцу шкафа.
- Алекс? – удивился Джон, увидев, что в кабинет вошел вовсе не его хозяин. – Что ты делаешь здесь?
- То же самое я мог бы спросить и тебя, - выпалил Локхарт, подозрительно глядя на своего друга. Джон не мог не заметить, как он украдкой осматривает кабинет и особенно – стеклянный шкаф. – Я уже думал, сюда забрался один из тех полицейских ищеек…
- Нет, я просто… искал… - Джон откашлялся и отошел от шкафа, - Фрая.

Алекс неловко сунул он руки в карманы и принял свой обычный дерзкий и непринуждённый вид.
- Я тоже думал застать здесь Оскара.
- Кабинет не закрыт. Он должен скоро появиться… - пробормотал доктор, поглядывая то на Локхарта, то на дверь.
- Странно всё это, не так ли? – вдруг сменил Алекс тему, подошёл к письменному столу и принялся щупать коллекцию лазуритовых слоников, которых профессор Фрай привёз из Индии, - никогда не думал, что стану причастен к событиям, о которых я столько писал… В книгах это выглядит не так отвратительно. Что ты думаешь об убийце, док? Ты ведь уже наверняка составил его психологический портрет. Кто мог такое совершить с беднягой Тейлором?

С такими словами Локхарт осторожно, как кот, приблизился к Фримену по своей извечной привычке стоять очень близко к собеседнику, чуть ли ни прыгая ему за пазуху в поисках ответов на заданные или даже предполагаемые вопросы. Он очень удачно заслонил спиной шкаф с подозрительной находкой.
- Э… Одно я могу сказать точно, - отпрянул от него Джон, не привыкший к тесным позициям с коллегами, хоть и друзьями, но, все же, не близкими, - этот человек неуравновешен и крайне опасен. 
- Хочешь знать моё профессиональное мнение? Если бы я писал книгу... я бы сделал убийцей замректора. Он единственный тянет на маньяка среди всех этих мелких людишек в университете. Я серьёзно. Кто у нас тут? Типичные учёные-ботаны? Филологи, психологи? Или, может, лаборанты-недоучки? Ха. Держу пари, он ещё выплывет в этой грязной истории с зеркалом…

Посмаковав эту мысль, он продолжил:
- Пожалуй, стоит написать такую книгу, как думаешь? Дашь мне интервью очевидца? Я бы использовал это как достоверный материал для моего детективного романа!
- Боже, Алекс, у нас изувеченный труп лежал в душевой, а ты думаешь о книгах? -  Впился взглядом в глаза Локхарта Джон. – Как ты вообще можешь говорить об этом так спокойно?
- Годы практики, док. Да я с детства с трупами не расстаюсь, всё-таки я мастер детектива! Но ты прав, это… неприятная тема.
Но ничего другого в голову сейчас просто не шло. Джон все хотел поинтересоваться за подсвечник, но никак не решался. Мысли о рассудительном профессиональном интересе Александра заняли его целиком.

Помолчав, Локхарт не удержался и снова вернулся к этой «неприятной теме».
- И всё же это подозрительно, у нас сотрудник в морге, а замректора спокоен, как доска. У нас у всех поджилки трясутся, а он хоть бы бровью повёл. У меня ведь, ты знаешь, глаз намётан на такие вещи! Не думаешь же ты, что Тейлора зарезал коллега по фитнесу или уборщик за сор в душевой?
- Я понятия не имею, кто мог убить Тейлора, да еще и так… жестоко. – Покачал головой доктор. - Кто бы это ни был, вряд ли он как-то связан с Мастерсом. Бен, конечно, не самый приятный человек в нашем университете, но это еще не повод вешать на него преступления. Самые тихие и скромные люди чаще всего вырывают у других сердца… 
- Бен? – вздёрнул брови Локхарт, искренне удивившись такому обращению к замректора и пропустив всё, что поважнее, мимо ушей. – Ты что… ты зовёшь эту саламандру просто Бен? Ты и к нему, что ли так обращаешься?
- Э… это тебя смущает? – Растерялся поначалу Джон, но быстро взял себя в руки.
- Смущает? Меня это шокирует!
- Ну, да, я зову его Бен… иногда. И не смотри на меня так, будто бы я нашел святой Грааль и разбил его по дороге сюда. Если бы ты узнал замректора получше, то и сам бы убедился, что даже у самых драконистых драконов бывает человеческая душа.
- Да ну? Насколько же близко тебе пришлось с ним познакомиться, чтобы все разглядеть? Я думал, вы друзья, а не любовники.
- Что? – возмутился доктор, уставившись на Локхарта, - я надеюсь, ты пошутил. Мастерс, между прочим, мужчина, если ты не заметил. Или ты думаешь, что я…

На счастье этот щекотливый разговор был прерван: в кабинет быстрым пружинистым шагом, ловко управляясь со своим немалым весом, зашёл Фрай.
- А! Вот вы где... Какое облегчение, наконец, уйти с глаз этого придирчивого сержанта. При всём моём опыте в сфере психологии я думал, он всю мою душу наизнанку вывернет. Даже спросил о моей сексуальной ориентации, как будто меня мог заинтересовать этот бедный лаборант. И хотя я это нисколько не скрываю, и мне он нравился больше, чем его девиантный друг, такие намёки меня просто унижают! Как насчёт чашечки кофе? У меня голова разболелась от всей этой кутерьмы…
- То же самое я и хотел предложить, - подхватил Локхарт. – Занятий всё равно не будет, уделишь нам время, Джон? Ты ведь сейчас не занят?
- Нет… Нет, я не занят. Как раз хотел поговорить с вами… двумя, - серьезно закончил Джон, внимательно посмотрев то на одного, то на второго.
- Оо, интригует, - ухмыльнулся Локхарт.
- Только, ради бога, Джонни, не об убийстве, проклятом зеркале и всём, что с этим связано. Хотя бы за кофе я хотел бы немного отвлечься от этого кошмара, - предупредил профессор. - Я сегодня ночью глаз не сомкнул, всё думал об этом зеркале. Дай, я на тебя обопрусь, милый, - он взял Джона под руку, и они втроём спустились в столовую.

Как бы этого ни хотелось Джону, о зеркале они действительно не говорили. Ни о зеркале, ни о подсвечниках, ни об убийстве. Оба коллеги предпочли эту тему разговорам о том, каким дурным оказался кофе и как жаль, что университет больше не закупает того, африканского, которое закончилось у них в прошлом месяце. Все эти, ничего не значащие разговоры, о черном напитке только еще больше распалили интерес психолога к этим двумя личностям, одна из которых, хранила в своем шкафу артефакт из лаборатории Нокосёку.

Вернулся в своей кабинет Джон полный готовности распутать это дело с пропавшим зеркалом и убийством. В его душе шевельнулась былая страсть к справедливости, наказанию виновных, избавлению мира от зла. Подобно Роджеру Стилу, доктор психологии готов был ринуться в бой, но бравада его поугасла, когда он обнаружил на своем столе все те же досье проблемных студентов.
Вот, где была настоящая битва за справедливость. Вот, кого, в самом деле, стоило спасать, а не гоняться за призрачными зеркалами и жестокими убийцами. Правда лежала прямо перед глазами Джона, и он смирился с ней. Вздохнув, доктор с не меньшим упорством принялся обзванивать знакомых несчастных.

Глава 5

Джон спокойно выполнял свою неблагодарную работу, время медленно катилось к полудню. И вот когда доктор Фримен уже засобирался идти на обеденный перерыв, в его кабинет, как всегда без стука, вошёл замректора.
Он выглядел сердитым и обеспокоенным, насколько это вообще можно было понять по его лицу и настойчивым жестам. Очевидно, он только что спровадил полицейских и криминалистов, выслушал все жалобы подчинённых, неутешительные отзывы инспектора, опасения родительского комитета и прочее и прочее, что неизбежно следует за такими громкими убийствами.

Решительно захлопнув дверь, Мастерс подошёл к доктору и упёр ладони о его стол.
- Ответь мне честно, Джон, подозрения сержанта насчёт этой женщины имеют основания? Ты проводишь с ней слишком много времени как для коллеги, она лаборантка доктора Нокосёку, она лучше всех знает удачный способ спрятать зеркало, у неё есть доступ к ключам от лаборатории.
Сбитый с толку такой серьезностью и резкостью друга, Джон ответил на сразу, какое-то время, непонимающе глядя на него снизу вверх, сидя за своим столом, с ручкой в левой руке, остановившейся на незаконченном слове. Тирадами всплывали в голове доктора все слова и мысли, относительно замректора, сказанные когда-либо его коллегами и надуманные им самим, пиком этих головокружительных фактов стал дорогой подарок, булавка для галстука.
Но доктор тут же отмел от себя все эти заблуждения, твердо решив ни в чем не подозревать Мастерса, пока еще есть куда уходить от этих тирад.

- Почему ты так беспокоишься об этом, Бен? - Искренне удивился Джон, глядя то ему в глаза, то на воротник его рубашки, верхняя пуговица которого была недопустимо для замректора, расстегнута.
- Кража и убийство – не достаточная причина для беспокойства?
- Ты думаешь, мы с Одетт украли зеркало и убили Тейлора?
- Я думаю, твои встречи с ней вполне могут быть с этим связаны. В любом случае это подозрительно, если ты настаиваешь на том, что вы не встречаетесь.
- Послушай, я не делаю этого специально, - нахмурился Фримен, - и… я бы сказал, что это мое личное дело, с кем и когда проводить свое время, но ты мой друг и поэтому тебе я могу тебе довериться…

Он отложил ручку, со вздохом отклонившись назад, чтобы этот пронзительный напряженный взгляд Мастерса, случайно не прожег его насквозь.
- Бен, я не питаю никаких чувств к Одетт Пелтроу. И уж тем более, не строю на нее никаких планов. – Покачал головой Джон. - Она молода, красива… Я старше ее на семь лет. Мне бы в жизни в голову не пришло увиваться за ней! Ты знаешь, я редкий зануда. Так что, пожалуйста, хоть ты не приписывай мне романов с хорошенькими девочками…
- Я не приписываю тебе романов с девочками, чёрт возьми! – вдруг повысил он голос, впервые за всё время их знакомства, и хлопнул по столу ладонями. – Если я узнаю, что она причастна к этим преступлениям, и ты её покрываешь, я клянусь, она испытает такую психологическую травму, что ей и десяток специалистов не помогут! Если ты так дорожишь эмоциональным состоянием сотрудников, имей это в виду, Джон! 

Развернувшись, он стремительно направился к выходу, распахнул дверь и застал на пороге ту самую Одетт Пелтроу. Она уже готова была постучаться к доктору Фримену, и так и ахнула, отшатнувшись от кабинета. Он медленно закрыл за собой дверь.
- Мистер Мастерс!
- Разве я не ясно дал вам понять, мисс Пелтроу, чтобы вы не пользовались услугами доктора Фримена до следующего семестра! – смерил он её испепеляющим взглядом.
- Но... сэр... Я, - запнулась она, но тут же нашлась, - я по другому поводу. Видите ли, доктор Нокосёку просил меня передать доктору Фримену некоторый материал, требующий психологической точки зрения.

И она продемонстрировала папку, которая наудачу оказалась при ней. Нокосёку отпустил её на обеденный перерыв только с условием, что она доработает некоторые списки, и она захватила работу с собой, но в столовую даже не собиралась.
Мастерс только мельком глянул на папку, не удосужившись даже проверить материал, так как и без этого знал, что лаборантка лжёт.
- Имейте в виду, Пелтроу, за вами отныне следит не только начальник и администрация, но и полиция, - бесстрастно произнёс он.
- Полиция? Вы думаете, они...  но я же ничего не…

Мистер Мастерс не мог больше смотреть на эту женщину, она выводила его из себя. Не дожидаясь её ответа, он повернулся, быстро зашагал к лестнице и поднялся к себе. Остолбеневшая Одетт так и осталась стоять перед дверью доктора Фримена, но отказываться от беседы с ним так и не смогла.
Оказавшись в кабинете, она облегчённо вздохнула, прислонившись спиной к двери.
- Ах, Джон. Что творится, что творится вокруг!
- Нда, - только согласился доктор, потирая лоб. В его голове был такой бардак, что даже сам черт сломал бы в нем ногу. Он уже точно не знал, кого подозревать в происходящем. Локхарта, Фрая, Одетт, Мастерса, Грея, Роттера с Нокосёку, лаборантов, себя?
Все так здорово перепуталось, что казалось, виноватыми в этой заварушки были исключительно все, даже уборщики душевой, охранники и полиция! Особенно в происходящем Джон винил самого ректора, который припер в их университет эту проклятую партию старого хлама, с которого все это и началось.

- Проходи, Одетт, - наконец мягко сказал Джон, совладав с собой и поднявшись из-за стола.
- Едва вырвалась из лаборатории на обед, - оставила она папку на ближайшем сиденье, сняла с себя белый халат, оставшись в платье и кофточке, и повесила его на крючок рядом с курткой Джона. – Хиросиге бесится, когда видит складки на наших формах, - оправдала она свой постоянный жест, - хотя сам, бывает, ходит такой помятый, словно его корова пожевала!
Доктор только вздернул на такое замечание брови, но ничего не сказал, прислонившись к краешку стола и скрестив руки на груди, он вежливо предупредил:
- Только, пожалуйста, если ты хотела поговорить о происходящем, что бы ты ни сказала – я тебя понимаю. Кажется, это событие здорово на всех надавило…

Поправив подол платья, она нерешительно села напротив Джона. Какое-то опасение сквозило в её обеспокоенном взгляде.
- Да, ты прав… это. Это все чувствуют, но мне бы хотелось поговорить о себе, Джон. Я всё хотела тебе рассказать, но думала, что пройдёт. Мне почему-то кажется. Я не знаю, это как-то неправильно, я никогда не считала себя сумасшедшей. Джон, мне кажется, за мной кто-то следит... Мне всё время кажется, что я не одна, когда я одна. Или я вдруг слышу, как за стеной играет радио или работает телевизор, где такого не может быть!
- Ты уверена? – нахмурился Джон, - может быть, это звуки с улицы или… мобильные телефоны?
- Если бы! Сначала я так тоже думала. Но не может же мне всё это чудиться постоянно, к тому же, раньше такого не случалось.

Она вздохнула.
- Иногда мне хочется делать совершенно несвойственные мне вещи. Я дала пощёчину официантке, когда она сказала, что моего любимого блюда нет в меню. Встретила старого друга, он пригласил меня к себе. И пока он отлучился на кухню, я выпустила всех его хомяков из клеток, перекопала всю землю в его цветочном горшке, зарыла там его носок, облила обои остатками кофе, что обнаружила на тумбе. А потом сбежала. Это находит внезапно, а потом я сама себя стыжусь! И ещё... ещё я вижу сны. В общем, как будто я делаю какие-то ужасные вещи, а потом встречаю людей, которых видела во сне, и они меня... узнают! Это бред, я знаю! – тут же извинилась она, дёрнувшись, - это что-то нервное. Сначала это совсем меня не беспокоило, но после всех этих событий... Я думаю, со мной что-то не так, Джон. А теперь ещё Мастерс говорит, что за мной следит полиция!
- Да, все это довольно странно. - Согласился Фримен, задумавшись и в своей задумчивости, по привычке, приложив руку ко рту. – И… как давно с тобой это происходит, Одетт?
- Всё началось с тех пор, как привезли эти проклятые экспонаты. Я долго пыталась закрывать на это глаза, думала, это из-за выматывающей работы в лаборатории. Даже тебе не признавалась. Ты же знаешь, Нокосёку становится просто одержимым, если дело пахнет научным открытием. Но становилось только хуже и...

Она снова вздохнула. Поднялась и, подойдя к психологу, положила ладони ему на плечи, мягко погладила.
- Ты ведь поможешь мне, Джон? Ты моя единственная надежда.
- Конечно… я сделаю, что в моих силах, Одетт, - вежливо ответил доктор, склонив голову на бок.
В тот момент, когда она поймала на себе его открытый бескорыстный взгляд, все страхи буквально испарились, и Одетт снова увидела в глазах Джона свою идеальную семейную жизнь.
- Ах, Джон, - только и вымолвила она и поцеловала его в губы, приткнув доктора к его письменному столу. Она не обратила никакого внимания на то, как с её прижатого к груди плеча сполз рукав кофточки. А, заметив, не отрываясь от его губ, она попыталась вообще её с себя снять.

- О… Одетт! – Наконец, совладал с происходящим доктор и оторвал ее от себя, крепко сжав плечи. – Одетт, пожалуйста… это…
- Слишком неожиданно? – всё ещё сжимая в руках его свитер, спросила она.
- Это неуместно, - пробормотал Джон, дрожащими руками путаясь натянуть на нее обратно кофточку. Взгляд его упал на большую родинку на плече девушки, размером с крупную вишню правильной круглой формы.

Вернув Пелтроу одежду на место, Фримен мягко отстранился от нее, вытерев губы тыльной стороной ладони. Как он и ожидал, на них был ее розовый блеск для губ.
- Неужели я тебе так противна? – расстроено спросила она.
- Одетт, ты… ты хорошая девушка, - успокоил ее Джон, - правда… ты мне нравишься, но… прости, я…
- Но… но, Джон. В этом нет ничего плохого, я, правда, хочу, чтобы мы стали с тобой ближе. Разве это запрещается законом?

Он невольно бросил взгляд на свои руки. Золотое обручальное кольцо Айрис по-прежнему было на его безымянном пальце. Он его не снимал и не хотел снимать.
- Я не могу, - покачал головой доктор.
- Если ты о своей жене, то тебе пора смириться с тем, что она умерла, - настаивала Одетт, заметив его взгляд, брошенный на обручальное кольцо, - неужели ты до конца жизни просидишь в темнице своих воспоминаний и так и не познаешь радости близости и… отцовства? Джон, не будь так жесток к себе, позволь мне сделать тебя счастливым!
Она снова обвила его шею руками, несмотря на протест и попыталась снова завладеть его губами с такой настойчивостью, что чуть ли ни опрокинулась вместе с ним на стол.

И в этот решающий момент дверь распахнулась, и в кабинете возник его пропавший горе-аспирант с целой стопкой помятых черновиков его многострадального научного труда.
- О, Господи! – со всей горячностью и добродушием воскликнул мистер Грей. В силу своего игривого запального характера, он не смог сдержать улыбки, но ему хватило ума и такта подавить любые признаки смешка и выразить глубочайшее смущение на своём лице.
Джон покраснел до кончиков ушей, волос, ногтей и всего прочего. Словом, он сделался чрезвычайно пристыженным и неловким, будто бы пропащий (в прямом смысле этого слова) аспирант его застал вовсе не за невинным поцелуем, а за целой оргией с девушками, парнями и даже саламандрой.

- О, Боже, Грей! – вырвалось у перепуганного и пристыженного доктора, и он закрыл глаза ладонью. 
Одетт отпрянула от Джона и запахнула свою кофточку так, словно ей внезапно стало холодно. Но на удивление она не была слишком смущена тем, что их застали вместе, скорее даже втайне довольна, что их «связь» стала теперь «очевидней».
- Ради бога, простите. Я, я, зайду позже. Я ничего не видел. Никому не скажу. Меня нет, - и Бенджамин засобирался уже пулей выскочить в коридор и, наконец, дать волю чувствам, но Одетт его остановила.
- Нет, Грей! Останься! Я ухожу... мне вообще давно пора, - румяная и горящая, она подхватила свою папку, наспех сорвала халат с вешалки и, забыв про всякие злополучные складки на форме, смяла в руке и застряла на пороге только, чтобы шёпотом бросить Грею в лицо, - проболтаешься Мастерсу – затравлю.
Хлопнула дверью и была такова, только каблучки стучали по каменному полу коридора.

- Господи, как неловко, - помялся Бен. – Одетт ваша девушка? У нас э… у нас вообще не желательны браки между персоналом. В прошлый раз на собрании ректор лично предупредил, что женатых разводят по разным корпусам и даже филиалам… или то он пошутил? Я как назло, кажется, проспал все важные детали этой дискуссии... Мне вполне могло это и присниться.
- Одетт не… Одетт не моя девушка! – выпалил Джон с короткой паузой, которая потребовалась ему глубокого вдохнуть, чтобы успокоится. Он снова вытер губы и поправил свой свитер.
- Нет? Тогда к чему это… - Грей попытался жестами показать то, что видел, но не хотел произносить вслух.
- Пожалуйста… не говори никому, - продолжил Фримен уже тише и спокойней, - это было… это было ошибкой, недоразумением и… просто забудь.

Джон неловко потер лоб рукой, и опять поправив свитер, наконец, окончательно, придя в себя, вернулся за свой стол.
- Что у тебя там? - Кивнул он на стопку листов в его руках. – Надеюсь, что-то хорошее, Бен? Ты знаешь, как давно я тебя жду? Но ты в нужное время, судя по всему, не появляешься…
- Просто я был занят, сэр… Моим исследованием, конечно, - быстро добавил он, лишь бы доктор ни в чём его не упрекнул. – Я набросал теоретическую часть. Вот. Там немного почёркано. Я придерживался вашего плана, проштудировал ту литературу, что вы предложили... Но я бы хотел обсудить наш эксперимент.

Доктор вздохнул и упал на свое кресло перед стопкой листов, что положил на стол Бен.
- Господи… что за день… Убийство, полиция, подсвечники в шкафах, Мастерс, как с цепи сорвался, женщины целоваться лезут... аспиранты объявляются в самый неподходящий момент... Я скоро уволюсь из-за всего этого… просто… уволюсь, - бормотал тихо Джон, приводя в порядок бардак, учиненный на его столе, руки его заметно дрожали.
Наконец, он обратил внимание на притихшего Бенджамина Грея. Тот сидел, облокотившись одной рукой на ручку кресла с застывшим взглядом любопытства в крупных почти беспросветно-тёмных радужках глаз, и всё боролся с подступающей улыбкой.
- Может, мне всё-таки зайти попозже? – осведомился он вежливо, поднимая брови.
- Нет. – Резко ответил Джон и добавил мягче, - нет, сиди, Бен. Тебя только отпусти, ты ко мне опять потом целую вечность дорогу будешь искать... Ничего не понимаю, я же, кажется, не кусаюсь…
Он откашлялся и погрузился в чтение принесенных ему «трудов Грея». 

Какое-то время, доктор Фримен просматривал предварительный план эксперимента, а Грей давал необходимые пояснения того, как он хочет всё устроить, но внезапно аспирант замолчал и как-то задумчиво потёр подбородок, заправив каштановую прядь за ухо.
- Вообще-то... если вы позволите отступить от темы, - начал он неуверенно, - я всё думаю о том зеркале, что я сначала хотел взять в качестве инструмента. Жаль, что мне оно не досталось... В общем, доктор Фримен, я хотел бы поговорить о нём. Я, кажется, знаю, где оно находится, - и Бенжамин решительно перевёл серьёзный взгляд на своего руководителя.
- Ч-что? – пробормотал бедный Джон, побледнев.
- Я видел зеркало, - повторил он.

Растерянность доктора быстро сменилась возмущением.
- Бенджамин Грей, черт возьми, ты знаешь, что говоришь? – нахмурившись, посмотрел на него Джон. - Один лаборант в больнице, другой без сердца в морге, полиция оккупировала наш университет и все из-за этого проклятого зеркала! А ты просто так заявляешь, что знаешь, где оно лежит? Бен, это надо сообщить полиции, а не мне!
- Если я скажу полиции, они его конфискуют, и поминай, как звали на долгие месяцы!

Доктор хотел было что-то еще рассерженно заявить, но сдержался, сделал паузу, чтобы совладать со своим негодованием и ему это удалось, так как долго Джон никогда не умел злиться.
- Так… - провел он рукой по голове, ероша свои короткие светлые волосы, - Только не вздумай упрашивать меня втихаря поставить на нем эксперимент… Если ты знаешь, где оно лежит, то давай вытащим его оттуда, отдадим полиции и покончим с этими проклятьями. 
- Но, сэр... – начал Бенжамин.
- Никаких но, Бенджамин, - твердо заявил Джон, - ничего хорошего это зеркало не несет, и чем скорее мы от него избавимся, тем лучше. 
Понимая, что психолога не переубедить, Грей сдался:
– Ладно. Если вы хотите поступить благородно, то…

Он решительно придвинулся к столу и начал свой рассказ.
- Значит, слушайте. Вчера я сидел в учительской кафедры филологии (она единственная пустовала), пил чай с мисс Фелайн. Мы были одни, шла лента, мне не хотелось заниматься проверкой контрольных, ей - скучать в медпункте. В общем, сидели тихо. Потом мы услышали голос Мастерса в коридоре, он, как всегда поймал какого-то должника и принялся его отчитывать, а потом спросил, где я. Я так перепугался, ведь у меня до сих пор не были сданы календарные планы за семестр, и я не сдал необходимые статьи в журнал, короче, сильно влип. Деваться было некуда, и Миртл сказала прятаться в шкаф. Только не смейтесь, доктор, я готов был хоть в колодец провалиться, лишь бы не встретиться лицом к лицу с замректора, - улыбнулся он, вспоминая свои злоключения.
- Да уж поверю тебе на слово, - согласился Джон, подперев голову рукой, не отрывая взгляда от своего нерадивого аспиранта. 

Переведя дух, Бен с жаром продолжил, сдержанно жестикулируя, но в глазах его бегали весёлые огоньки.
- В общем, забрался я шкаф, где мы храним верхнюю одежду, и наблюдаю. Мастерс врывается в учительскую, осматривается, находит только Миртл, которая, надо дать ей должное, просто превосходная актриса. Она с таким достоинством поведала, что мне позвонила мама, и я вынужден был срочно ехать домой, что он, кажется, поверил. Хотя и бросал в сторону шкафа убийственные взгляды… Я никогда ещё не чувствовал себя таким идиотом. Когда он вышел, я расслабился, прислонился в задней стенке, и она вдруг с треском прогнулась и осела. Ей богу, я решил, что у меня за спиной Нарния! Сэр, там было что-то интересней волшебной страны, там было зеркало, то самое. Я сразу его узнал, даже в потёмках, я ощупал его, потом осмотрел заднюю панель, она была двойная. Миртл начала стучаться в шкаф, говоря, что всё чисто. Я не хотел её посвящать в эту тайну, боялся, что она тут же разнесёт эту новость по университету, и это услышит маньяк или тот, кто его туда сунул! Я наспех приделал вторую панель на место и выбрался с самым невинным заявлением, что запутался в чьём-то пальто. Когда я остался в учительской один, я снова осмотрел тайник и пристроил панель понадёжнее. Давайте вытянем его оттуда, сэр, я боюсь, как бы вор не перепрятал его!

- Боже, Бен… - выдохнул доктор, откидываясь на спинку кресла, - ты должен был… ты должен был сообщить все полиции!
- Когда я прибыл сегодня в университет, полиции уже не было и, признаться, услышав об убийстве, как-то сразу побоялся что-то докладывать. А вчера просто не придал этому такого важного смысла!
- Ладно, - наконец, смирился с происходящим Фримен и резво вскочил на ноги, схватив со стола ключи от кабинета, - что сделано – то сделано. Пошли. Не будем терять времени…
Грей с жаром его поддержал, радуясь, что снова отсрочил тяготы своих научных изысканий.

Она зашли в учительскую своего факультета, на кафедру филологии. Там была только Ребекка Холл, языковед, и та собиралась домой. Уже одетая, она прихорашивалась перед зеркалом.
- О-о, к нам пожаловал сам психотерапевт, - улыбнулась девушка, заметив входящих. – Что думаете о бедняге Тейлоре? Есть смысл продолжать здесь работать или сразу увольняться, пока меня не достал какой-нибудь Фредди Крюгер?
Фримен мило улыбнулся.
- Ты всё слишком драматизируешь, - ответил за Джона Грей, - полиция со всем разберётся.
- Как бы ни так, зеркало они всё ещё ищут, - невесело вздохнула она и, закончив, с поясом, взяла сумку и кивнула им на прощание. – Бен, доктор Фримен.
- Пока, Бекки, - развернулся ей вслед мистер Грей, окидывая взглядом её фигуру. – Как думаете, у неё кто-то есть, доктор Фримен? – обратился он к своему руководителю, едва за ней хлопнула дверь.
Джон одарил его серьезным взглядом исподлобья.
- Давай лучше займемся зеркалом, - помнил ему доктор и кивнул в сторону шкафа.

Бенжамин открыл шкаф, раздвинул оставшиеся одежды на вешалках и прощупал заднюю стенку.
- О, нет, - вырвалось у него, - она сломана. Вторая панель сломана, здесь ничего нет! Но как же… но кто… Чёрт! – всплеснул он руками и в отчаянии потрепал свои волосы. – Я клянусь, я видел его там, ещё вчера вечером!
- Не может быть… - заявил Джон и лично проверил шкаф, в нем действительно ничего не было. Фримен отошел в сторону с задумчивым видом, приложив ладонь ко рту. Все происходящее очень сильно напоминало дешевый триллер. Но даже не это так беспокоило и озадачивало доктора, а то, что этот триллер сочинил кто-то из их университета.

- Кто-то из нас мутит воду… - Наконец заявил Джон после долгой паузы.
- Если вы это про меня, то я тут не причём, я только нашёл зеркало, кто-то его снова украл!
- Вот, что, Бен, - подошел к своему аспиранту Фримен, коснувшись его локтя. Он посмотрел ему в глаза с полной серьезностью во взгляде. - Никому, никогда не говори, что ты здесь его видел… Слышишь меня? Никогда. Пока это преступление не раскроется, не дай Бог, на тебя падет тень подозрения и, что еще хуже – взгляд самого преступника. Ты мне нужен живым, слышишь, Бен? Никуда не ввязывайся…
Бенжамин заметно приуныл. Он был как ребёнок, которому запретили играть в шумные игры на проезжей части.
- Теперь, можешь идти домой. Только домой, не в Нарнию, - совсем по-отцовски предупредил Грея Джон, все еще не пуская его руку, - я дочитаю твой черновик дома и потом верну тебе с исправлениями…
- Ну, хорошо, если вы считаете это правильным...
- Да, Бен. Я считаю это правильным, - похлопал его по плечу Фримен, и вместе они вышли из учительской.

Возвращался домой Джон, когда уже совсем стемнело. Он, как всегда, сел на автобус и пока почти пустой транспорт вез его домой, транслируя из окон дорожки бегущих во тьме ночных огоньков, Джон думал. Кто? Кто из всего их университета способен на такое? На кражу зеркала, зверское убийство?
«Самые тихие и скромные люди чаще всего вырывают у других сердца…», - вспомнились ему его слова. Фримен отобрал самых скромных из всех своих подозреваемых и выбор его пал на Адама Роттера. Никто никогда не знал, что творится в душе, уме и сердце учителя латыни. Возможно, он был вторым загадочным лицом после Мастерса, но вовсе не потому, что в нем была некая тайна, а лишь потому, что слова из Адама вытянуть крайне сложно. Он настолько неразговорчив, что, можно подумать, не знает никаких других языков, кроме мертвых.
У Адама Роттера безграничный доступ к лаборатории Нокосёку, именно он все время ошивается вокруг его экспонатов и ему совершенно не доставляет никакого труда украсть у него ключ и забрать зеркало.
Но Хиросиге доверяет Адаму, как себе… Хиро единственный с кем Адам «наладил контакт», стал бы он рушить их взаимопонимание ради антикварного хлама? Если, конечно, они не за одно…

Оскар Фрай и Александр Локхарт. Ведут себя весьма подозрительно. Этот подсвечник в шкафу Фрая и чрезмерный интерес Алекса к убийству, холодный расчет писателя… Как далеко он может зайти ради впечатлений для своей книги? Например, на убийство? Как далеко Оскар может зайти в своей страсти к изысканной древности, например, на кражу?
Одетт… Джон замер на этом имени, вспоминая ее странное признание и поцелуй, который она чуть не насильно влепила ему. Все это было так не по ней, так неловко. Конечно, Пелтроу всегда была очень приветлива с ним, они мило общались на ничего не значащие темы, иногда Джон выслушивал ее жалобы на своих парней. Но ему всегда казалось, что Одетт предпочитает своих молодых ухажеров его «взрослому занудству», взрослому занудству человека, который никак не может расстаться со своим прошлым. Но те признания, что она высказала ему сегодня? Как объяснить их? Был ли Мастерс прав, подозревая ее?
Мастерс… Еще одна неизвестность в этом уравнении. Как и Пелтроу, для Джона он вел себя странно, особенно в последнее время, с появлением этих проклятых артефактов.

Фримен вдруг вспомнил, что до сих пор таскает его подарок в кармане. Пощупав верхнюю одежду, Джон извлек коробочку с булавкой для галстука. Редкий камень был все так же прекрасен, вопрос, почему замректора подарил ему столь дорогу вещь, все так же оставался открытым. Может, он добивался того же, что и Одетт? И взрослое занудство человека, который никак не может расстаться с прошлым, ничуть его не смущало? Вот и вся загадка?
В конце концов, к чему все это? Богатый франт со скверным характером, разъезжающий на красном ягуаре, презирающий бедность и скромность, вдруг начинает дарить дорогие подарки какому-то обычному психологу, который даже не выслушивает его проблемы?
Джон захлопнул крышку коробочки и вернул ее в карман куртки. Таким резким злым жестом, точно вместе с ним могли «захлопнуться» и все мысли о загадочном Бенедикте Мастерсе.

Дома его ждал только вечно голодный кот, перевернувший вверх дном все кастрюли на кухне. Он был так рад видеть своего хозяина, что преследовал его из комнаты в комнату, и даже когда Джон закрылся в ванной, он принялся терпеливо сторожить дверь. Правда его преданность заметно поутихла, едва он досыта наелся, и предпочёл сладкую дрёму общению с человеком.
Этим вечером Джон попытался отвлечься от неутешительных мыслей работой, но начёрканный текст его аспиранта просто на ходу распадался на салат сплошных нелогичностей. Он поставил одну из своих любимых записей на виниловой пластинке, и не успела отыграть первая песня, как позвонил замректора с самой необычной для его натуры целью – извиниться за свой поступок.

- Мне не стоило повышать на тебя голос, - говорил он мягко, - не могу не думать о том, что в нашем университете завелись паразиты. И они могут добраться до кого угодно. Даже до тебя…
- Это… Это очень… мило с твоей стороны, - только смог выдавить пораженный Джон, чуть не выронив из рук чашку с чаем, которую собирался отнести на кухню в мойку, - но я в порядке. Я в порядке, Бен. Спасибо.
- Не могу то же самое сказать про себя, пока преступник не будет вычислен.
- Да, не думал, что в нашем университете случиться что-то подобное. Ты серьезно думаешь, что Одетт замешана в этом? – Нахмурился Фримен, припоминая причины столь резкого поведения Мастерса. - Она обычная милая девушка, к чему ей бесценный антикварный хлам? Конечно, в последнее время… она ведет себя несколько странно…
- Скорее так, словно ей многое позволено, - ответил Бенедикт очень низким тоном, - она или под сильным действием каких-то неизвестных психотропных веществ, или в чём-то сознательно замешана. Это очень серьёзно, Джон, я должен всё проверить, а до тех пор, я прошу тебя, ограничь свои контакты с этой женщиной.

Джон остановился возле раковины и вздохнул, покачав головой:
- Ох, Бен, мне начинает казаться, что все в нашем университете ведут себя так, будто находятся под сильным действием психотропных веществ...
- Так уж и все? – удивился его собеседник.
«Не исключая тебя или, быть может, даже меня», - подумал про себя Фримен, но вслух, конечно же, не сказал, продолжив:
- С появлением этих чертовых артефактов все перевернулось с ног на голову.
- Я ведь предупреждал тебя, что это может начаться. И я так же просил тебя сообщать мне, если ты столкнёшься с чем-то подозрительным. Это относится не только к мисс Пелтроу, это… - он прервал речь и коротко вздохнул. – Послушай, почему бы тебе не приехать сейчас ко мне. Я обещал показать тебе мой дом и угостить чаем.

Джон на мгновение замер, точно не зная, что ответить на это предложение. Неизвестно почему в эту минуту ему вспомнился разговор с Локхартом в кабинете Фрая. «Хочешь знать моё профессиональное мнение? – звучал в голове Джона голос Александра, - Если бы я писал книгу... я бы сделал убийцей замректора. Он единственный тянет на маньяка среди всех этих мелких людишек в университете… у нас сотрудник в морге, а замректора спокоен, как доска… У меня ведь, ты знаешь, глаз намётан на такие вещи!»
- Я… не хотел бы тебя… утруждать своим присутствием, - начал медленно и неуверенно говорить свое «ни да, ни нет», Джон, - время уже позднее… а у тебя, наверное, дел по гордо, да и мне нужно дочитать работу Грея…
- Я свободен, а работу Грея ты можешь читать хоть неделю, раньше он всё равно не появится у тебя на консультации, ты же его прекрасно знаешь, - ответил на это Мастерс. – Я живу недалеко от тебя, ты легко можешь добраться на метро или такси.

Фримен снова погрузился в короткое молчаливое размышление. Добраться к Мастерсу легко, но так ли легко от него выбраться? С чего бы это замректору быть таким настойчивым в своем приглашении, с другой стороны, зачем становится убийцей человеку, который сам предупреждал о возможном покушении? Это не логично… Может, Бенедикт что-то знает, хоть что-нибудь знает(!), но по телефону вряд ли это скажет. И когда еще Джону подвернется такая возможность все выяснить? Выяснить все, что касалось загадки этой личности.
- Ладно. Хорошо. Я сейчас приеду. Какой у тебя адрес?
- 9B Ladbroke Gardens, - ответил, не задумываясь, Бенедикт, - станция метро Ladbroke Grove, и на юг по району Notting Hill. Мой дом единственный на улице из красного кирпича.

Доктор Фримен, собираясь навестить замректора, не мог не думать о том, что является первым и единственным человеком из всех коллег Бенедикта Мастерса, кого тот пригласил в свой дом. Эдакая замкнутость и отстранённость ширила среди сотрудников университета мысль, что у дома замректора вообще нет адреса, и мистическое место, где грозный «владыка» проводит свои ночи и выходные, покрыто мраком тайны.
Но нет, вот оно, вполне реальное и осязаемое здание, довольно скромное, как по меркам одного из самых престижных районов города. Двухэтажный дом из красного кирпича с белыми карнизами, эркерами, застеклёнными высокими арочными окнами, аккуратным внутренним двориком...

И пока Джон любовался архитектурой дома замректора, в его собственном доме раздался звонок стационарного телефона (номер которого есть в университетском справочнике). И дребезжал до тех пор, пока не включился автоответчик.
- Не может быть, чтобы тебя не было дома, Джон, - послышался в аппарате голос Пелтроу. – Ты мне сейчас очень нужен… я хотела бы поговорить о том, что произошло сегодня... Но это, конечно, не телефонный разговор... боже, где же ты ходишь! Я хочу к тебе приехать. Позвони мне, как только получишь это сообщение. Даже если будет уже до неприличия поздно, слышишь? Я буду ждать, Джон, - и положила трубку.

Дверь ему открыл сам хозяин в красном длинном жаккардовом халате, надетом поверх рубашки от делового костюма. Без вездесущего пиджака плечи его казались непривычно узкими, а фигура довольно худощавой. Его кудри были слегка взъерошены, а вид немного сонный. Он распахнул дверь перед Джоном ещё до того, как тот успел постучать в дверной молоток. И, не говоря ни слова, взял его за куртку, втянул за порог и крепко прижал к своей груди, точно его друг не погостить приехал, а неожиданно вернулся с того света.
- Я рад, что ты пришёл, - сказал он, отпуская его, - проходи.
- Да... Очень, очень… приятно, Бен, - пробормотал доктор, стараясь вернуть допустимое расстояние между собой и замректора. 
Сбитый с толку столь дружеским приветствием, Джон не торопился проходить, пытаясь отделаться от ощущения жаккардового халата, запах которого ему случайно пришлось ощутить при таких неожиданных объятиях. Фримен еще постоял в прихожей, вдыхая одеколон хозяина дома, и только после того, как замректора скрылся из вида в своей широкой гостиной, Джон принялся неторопливо снимать свою куртку.

- У тебя… мило. Ты ведь живешь один, да? – огляделся Фримен в поисках домашних питомцев.
- Предпочитаю одиночество, - ответил Бенедикт, падая в кресло и скрещивая ноги. – О, это Ферис, - заметил он взгляд Джона на его белого попугая с хохолком, который сидел на жёрдочке над днищем клетки, у которой напрочь отсутствовали прутья.
Попугай, вероятно, дремал. С появлением доктора он стряхнул сонное наваждение и уставился на гостя левым глазом, качая хохлатой головой и двигаясь по жёрдочке туда-сюда.
- Мой старый друг, - прокомментировал его Мастерс, - доживает свой век в теле пернатого. Ему уже двести лет, если я не ошибаюсь.
- М… - только понимающе кивнул Джон, решительно ничего не смысля ни в попугаях, ни в пернатых, ни в том, что друзья доживают свои века в чьих-то телах.

Бенедикт хотел сказать что-то ещё, но на пороге гостиной показалась пожилая женщина в верхней одежде и с зонтиком.
- Сэр, я вам ещё нужна сегодня? – спросила она, бросая на Джона любопытный подозрительный взгляд. – Добрый вечер, сэр.
- Мадам, - поздоровался тот.
- Нет, Глэдис, можете идти. Спасибо.
- Может, приготовить для джентльмена чаю? – снова уставилась она на Фримена. – Там только кофе.
- Я справлюсь, Глэдис, идите уже, - махнул он рукой.
Глэдис пробормотала какие-то слова прощания и нехотя вышла, долго мялась в прихожей, но, в конце концов, покинула дом Мастерса.

- Ох уж эти женщины с чувством ответственности за домашний очаг, - вздохнул хозяин, поправляя подушечку в своём кресле, - ты садись. Кажется, ты говорил, что ценишь удобную мебель. Мой диван – самое удобное место для сидения во всём Лондоне.
- Да, конечно, спасибо, - пробормотал доктор, точно очнувшись. Все это время он внимательно наблюдал за поведением домработницы и своего друга, делая какие-то свои психологические вычисления.

Едва Джон занял место напротив, Бенедикт остановил на нём один из своих непостижимых взглядов. На этот раз в нём скользили довольство и улыбка, словно он наслаждался видом своего друга на собственном диване и ощущением того, как он прекрасно вписывается в общую картину его гостиной.
Фримен даже как-то неуютно поерзал под эти пристальным вниманием, вцепившись руками в колени и оглядывая помещение в поисках спасения от всей непостижимости взгляда хозяина.
- Так ты согласен, что мисс Пелтроу ведёт себя странно? – наконец произнёс Мастерс, всё ещё изучая столь привлекательную композицию «Джона на диване», открывшуюся его взору. – И кто ещё, по-твоему?
- Что? – наконец перестал блуждать взглядом по стенам доктор и посмотрел на своего собеседника. Их глаза встретились. И в свете недавних мыслей таинственность замректора предстала в душе Джона с другой, более пугающей стороны. О чем он сейчас думал, глядя на него так? Уж, не об «операции на сердце»?

- Я о подозрительном поведении сотрудников, - напомнил Бенедикт.
- Ах, это, - опомнился Фримен, отгоняя мрачные мысли, - ну… я думал… я, конечно, никого конкретно не подозреваю. Просто, мисс Пелтроу, в общем, она очень обеспокоена. Связано это с зеркалом и убийствами или нет,  я не могу точно сказать.
- Она меня бесит, вот это я могу сказать точно, - вдруг выпалил Мастерс несдержанно.
Джон настороженно посмотрел на него.
- О… Не знал, что хорошенькие девушки умеют бесить. У вас… была… какая-то история?
- История? – возмутился Бенедикт, - да не дай бог...

Фримен нахмурился, но комментировать такой ответ не стал. Значит, Одетт Бенедикту не нравилась. Не нравилась во всех смыслах. Он действительно ее недолюбливал, но почему? Раньше Джон не замечал за ним такой открытой неприязни к кому-либо. Но раньше, так же, доктор и не замечал, такой открытой симпатии со стороны Одетт Пелтроу. Совпадение? Случайность? Ревность?
Но с чего бы Мастерсу ревновать какого-то обычного психолога к не менее обычной (хоть и красивой) лаборантке? И если дело в том, что Джон Бенедикту нравился в каких-то физических смыслах, это было бы заметно. Он бы не стал ходить вокруг да около… Во всяком случае, именно физическое влечение труднее всего скрыть. И Мастерс не стал бы его скрывать. Ведь не стал бы?
Или, быть может, он просто ревновал его, как жертву? Выжидал подходящего момента, когда можно будет раскромсать его, забрать сердце? Фримен решил отложить бесконечность этих загадок, чувствуя, как холодеют его ладони и как знобит от мелкой дрожи, при одной только мысли, что Бен… убийца. С трудом доктор вернулся к проблеме университета.
- А об Адаме Роттере ты… что-нибудь знаешь? – осторожно спросил Джон, крепко сцепив руки на груди.

Всё ещё думая о Пелтроу и том, как сильно она его бесит, Мастерс услышал вопрос о Роттере не сразу, всё глядел в угол комнаты и, потирая кончики пальцев, вспоминал все её недостатки. А, расслышав, тут же отвлёкся и непонимающе нахмурился.
- Адам Роттер? А он-то тут причём? Нет, Джон, этот тип из другого теста. Его и маленького учёного такое зеркало не возьмёт, - уверенно вздохнул он и тут же, что-то вспомнив, поднялся. – Я приготовлю чай. Ты ведь любишь зеленый?
- Да. – Не думая, согласился тот, но тут же вскочил, схватив Бена за руку. В глазах Фримена горел огонь. Он не мог поверить, что его друг, замректора университета, может оказаться хладнокровным маньяком убийцей, и решил выяснить это прямо сейчас. Сейчас или никогда. И пусть Бенедикт его лучше убьет на месте, чем они вдвоем будут юлить до самого того момента, когда сердце доктора будет изъято.
- Бен, - твердо произнес Джон, тяжело дыша, - мне нужно понять, что происходит. И если ты что-то знаешь, пожалуйста, скажи мне все… Все, что у тебя на уме.

Бенедикт долго смотрел другу в глаза, спокойно и несколько вопросительно.
- У меня на уме только угостить тебя чаем, Джон, - наконец, ответил Мастерс, не отнимая руки и не отстраняясь от доктора. Его взгляд скользнул ниже по его лицу и вновь поднялся к глазам, - надеюсь, ты не думаешь, что это я убил лаборанта, испортил камеры наблюдения и бегал с тем зеркалом по всему университету? Мне было бы обидно, если за все мои труды по завоеванию университетом своего статуса, меня стали подозревать в осквернении его убийством и кражей. Это не я совершил эти преступления, Джон, теперь ты вернёшь мне мою руку, мне она понадобится, чтобы заварить чай?
Хватка Джона ослабла, и он отпустил его, вздохнув:
- Прости, - отвел взгляд Фримен, - я так запутался со всем этим... Я не хотел сказать, что ты замешан. Это было бы глупо. И… знаешь, что, завари-ка мне, все-таки кофе.

Фримен неловко потер лоб рукой и вернулся к дивану.  Если бы загадки так просто решались, может быть, жизнь была бы слишком скучной? Но нельзя же просто так взять человека и выпытать у него, что он о тебе на самом деле думает и чего вообще хочет? Особенно, если этот человек тебе самому интересен, и ты боишься его спугнуть каким-то неловким жестом, как боится спугнуть натуралист своих маленьких божеств.
Джон вздохнул и, чтобы хоть как-то отвлечься, стал изучать гостиную.
Была такая фантазия у Конана Дойля, что все о человеке можно узнать по самым мелким и незначительным деталям. Но что самое интересное, ничего действительно важного, по мнению Джона, ничего главного по этим деталям ты о человеке не узнаешь.
Его душа живет не в ворсинках на пиджаке и даже не в уголках губ. Душа человеческая – это не набор фактов, которые можно разложить по полочкам, как математическое уравнение. Душа человеческая – это вечная погрешность в любой формуле, это всегда исключение из правил, это вечная неизвестная, которую не постичь логически. Много ты поймешь о Душе, зная, что человек, скажем, брезглив, или педантичен, или самовлюблен? Характеристика, темперамент, все же – не суть личности. Это лишь различные детальки, но вот что из этих деталей сооружено, и что важнее всего, что это сооружение собой олицетворяет? Об этом факты молчат, ибо слишком поверхностны и мелочны.

Джон Фримен не хотел поверхности в понимании Бенедикта Мастерса. Опять-таки, как физик-исследователь Тесла не хотел назвать молнию просто молнией, а жаждал узнать ее суть, ее причины, ее законы, ее жизнь…
И потом, если бы Шерлок Холмс Конан Дойля оказался в доме замректора, наверняка, даже он, не смог бы изречь о нем и слова. Непостижимый магнит этой личности заставил бы умолкнуть логические суждения и окунул бы каждого в пучину самокопания, самопознания или просто напугал до дрожи. В особенности тех, кто сам о себе ничего не знает и боится открывать эту дверь с табличкой «Я».

Внимание доктора привлекла книга, оставленная на журнальном столике рядом. Джон улыбнулся. Это был Сомерсет Моэм.
Попугай Ферис издал какой-то странный звук и принялся усердно кивать головой вверх-вниз, вверх-вниз.
- Человек на борту!– внезапно услышал доктор незнакомый и сильно искажённый голос, это каркнул попугай, - прростак Джон! Свистать тррибунал! Мокррого места не оставить!
-  Цыц! – прикрикнул на него появившийся в дверях хозяин с подносом в руках, - раскудахтался.
Ферис пригнулся и убежал на другой край жёрдочки.
- Он не привык к гостям, - извинился он перед Джоном за своего пернатого питомца.
Попугай возмущённо вздыбил свой шикарный хохолок, ещё энергичнее закивал и заплясал на своей жёрдочке, но пока Бенедикт был в зале, больше не проронил ни слова,  только чирикал.

Мастерс оставил поднос на столике и подал Джону изысканную чашку на блюдце из тончайшего китайского фарфора. А сам налил себе чай, разбавил молоком, сел обратно в кресло, медленно и усердно помешивая сахар.
- Пока в университете такие беспорядки, я распорядился отменить все пятые ленты. Преподаватели будут отпускать студентов пораньше, учёные заканчивать свои исследования за час до срока, - продолжил Мастерс прерванную тему, - настоятельно прошу тебя уходить до пяти, Джон.

Он отхлебнул свой чай, но почти сразу же потерял интерес к своей чашке – напротив сидело нечто куда более привлекательное для глаз. Наступила пауза, только цокот настенных часов нарушал тишину в гостиной. Бенедикт наблюдал своего друга всё с тем же неподдельным нескрываемым интересом, барабаня пальцами свободной руки по ручке кресла.
- Ты сегодня опять был без галстука. Ты хоть иногда надеваешь на работу галстук? – сказал вдруг Мастерс. – Это ведь один из важных атрибутов доверия к официальному лицу.
Джон посмотрел на него поверх своей чашки с кофе. Допив ее, он, наконец, ответил, но с большой неохотой и осторожностью.
- Я не очень уютно себя чувствую в сугубо официальной одежде, Бен. Мне нужно чувствовать себя немного… свободно. Так легче находить общий язык с людьми, да и с кем мне налаживать доверительные отношения? Все меня знают, – Джон покачал головой. – Работа психолога – это работа с людьми, не с костюмами.
- И всё-таки хотя бы иногда мог бы прийти в костюме, - настаивал Мастерс.
- Прости, я, наверное, тебя огорчаю тем, что не ношу твою булавку для галстука? – заметил доктор и немного смутился, отводя взгляд, - не пойми меня неправильно, Бен. Я очень... польщен, но... вместе с тем, и поражен твоим подарком. Я... не привык к таким вещам.
Фримен надеялся, что сейчас его друг хоть как-то пояснит причину этого подарка и вообще, но вместо того, Бен довольно пространно ответил:
- Ты меня не огорчаешь, - отставил он свою чашку, - в отличие от твоего стиля одеваться... Но не будем больше об этом, - тут же исправился Бенедикт и поднялся. – Идём, мой друг, я покажу тебе свою коллекцию книг.

Он провёл его в библиотеку на втором этаже, состоящую исключительно из книжных полок и небольшого письменного стола. Комната эта упиралась в полукруглые окна эркера, подоконники которых были переоформлены в мягкий уголок между напольными торшерами, украшенный диванными подушками – идеальное место для чтения.
- Здесь почти всё собрание работ Моэма, некоторые редкие издания сложно найти, - сказал Бенедикт, проводя рукой по одной из полок и доставая книгу наугад, это был старинный томик, сборник новелл, очень давнишнего издания, но хорошо сохранившийся. – Я нашёл его в одном из комиссионных магазинов Хей-он-Уая. Мне нравятся здесь гравюры художественного оформления... А вот этого я у тебя не видел «Луна и грош», его почти автобиографический роман. Издан при жизни автора.
Фримен взял из рук друга томик Моэма с видом ребенка, получившего волшебную шкатулку или книгу заклинаний.
- Не может быть, чтобы я упустил его! – воскликнул Джон, - могу я взять почитать?
- Да, она твоя. Раз уж ты не носишь булавок для галстука, пусть это будет моим подарком, - улыбнулся он. – Давай сядем здесь, мне лень спускаться в гостиную.

Друзья расположились на мягком уголке у окон и ещё долго обсуждали прочитанные романы, делились впечатлениями и личными открытиями. Мастерс не любил говорить о себе или о своей жизни, эти темы приводили к очень уклончивым ответам, но он всегда был не против обсудить существующий порядок вещей, что гораздо больше занимало Джона.
- Так… Во что ты веришь? – осторожно поинтересовался доктор, - все во что-то верят… Ты веришь?
- В любовь, справедливость, упорядоченность мира... во многое, - ответил, глядя в потолок, Бенедикт и повернул голову к Джону. – Верю, что ты мой друг, что утром встанет солнце, что мистер Бейкер готовит университетские обеды лучше, чем в некоторых ресторанах... Но, что касается людей, то с ними я чаще не верю. Например, я не верю, что Пелтроу ходит на твои консультации только потому, что у неё проблемы на работе. Она ходит из-за тебя. Или что моя секретарша миссис Хадсон уезжает к сестре каждый месяц на два дня, у неё какая-то болезнь, и она проходит лечебные процедуры, но от меня это скрывает. Или что Оскар Фрай играет в дешёвом театре, потому что считает себя актёром, нет... там есть парень, в которого он тайно влюблён. В общем, - вздохнул он, подгребая к себе подушечку, - люди любят лгать, и это неисправимо.

- Ты так говоришь, будто сам не человек… - улыбнулся Джон и откинулся назад, прислонившись спиной к раме эркера. – Мы все вынуждены немного лгать о себе. Уверен, миссис Хадсон просто не хочет, чтобы ты о ней беспокоился. У тебя и так хватает забот. И так делают многие...
- Так делают все, Джон.
- Ты веришь, что я твой друг, но не веришь, что я до конца правдив? Я ведь тоже иногда говорю, что у меня все хорошо, когда это не так. Это работа психолога, говорить, что у тебя все хорошо. Не представляю, что бы было, если бы я пришел в университет в дурном настроении и всем признавался в этом.
- Глупо врать о своём настроении, если это очевидно. У тебя ужасная работа, тебе приходится постоянно копаться в чьей-то лжи. Я не стал бы нянчиться с нашими коллегами, которые сами себя толком не понимают.
- Да, ты не лжешь о себе. По крайней мере, когда у тебя дурное настроение, ты не пытаешься этого скрыть.
- К сожалению, мои подчинённые охотнее услышали бы от меня какую-нибудь понятную ложь…

- Приятно, что ты веришь в любовь, - продолжил Фримен после короткой паузы, - скажи это кому-нибудь из университета, ни за что не поверят…
- Ну, они же верят, что я питаю к тебе слабость, - повернулся он от собеседника, махнув рукой в небрежном жесте.
Джон внимательно посмотрел на своего друга. Сейчас, когда «Таинственные небеса Мастерса» стали так близко к «земле доктора», что почти слились воедино, и Фримен не ощущал никакой особой разницы между ним и собой, как это часто бывает, когда при взаимодействии энерго поля двух разных предметов начинают пульсировать в общем, едином ритме, Джон мог позволить себе любые вопросы.
- А ты питаешь? – осторожно просил Фримен и, точно испугавшись этого вопроса, он тут же добавил, - это ведь не одно и то же.
- То, что я к тебе испытываю, и то, что они думают, я испытываю, действительно не одно и то же, - согласился Бенедикт.
- Не думаю, что… кто-то из университета приписывает нам какие-то… любовные отношения. – Поспешил ответить Джон. - Это так, болтовня от нечего делать. Просто... Не знаю, если бы они услышали то, как ты это говоришь...
- Поверь, они не стали бы утруждаться что-то понять, даже, если бы услышали, все просто жаждут приписать мне какую-то историю, чтобы моя личность стала для них очевидной. До того, как появился ты, мне сулили отношения с ректором, что казалось ещё более абсурдным.

Джон замолчал на мгновение, пытаясь понять то чувство, которое у него вызвал ответ Мастерса. И он оформил его в слова, как смог:
- Но ведь наверняка у тебя есть какая-то история, - заметил доктор, - с женщиной... У тебя ведь были женщины?   
Бенедикт поднял на него безмолвный долгий вопросительный взгляд, который не предвещал откровенности или даже ответа, и всё-таки он сказал:
- Зачем тебе моя история? Ещё немного и ты спросишь об отношениях с родителями и детских травмах. Я ценю твой дар психолога, но, Джон, оставь его для мисс Пелтроу или мисс Фелайн, им это больше по вкусу.

Отмычка сломалась. Замок остался заперт, Фримен снова зашел в тупик своих исследований. Он почувствовал почти физически ощутимый толчок. И его вернули на прежнее место, на землю. А небо… Небо осталось небом. 
- А... Прости, - смутился доктор, - я не собирался лезть тебе в душу. Если это что-то личное... Давай лучше вернемся к Моэму.
Но Бенедикт не спешил вернуться к Моэму. Он протянул руку и сжал запястье Джона. Этот молчаливый жест длился добрых несколько секунд, пока, Мастерс, наконец, ответил.
- Я когда-нибудь тебе всё расскажу. Поверь, нам понадобится не один вечер, чтобы обсудить всю мою жизнь. Но... с одним условием, - он улыбнулся, не поднимая взгляда. – Ты расскажешь мне про Айрис. Мне хотелось бы познакомиться с твоей женой, когда это станет возможным.
Джон посмотрел сперва на его руку, затем в лицо, и кивнул, точно в знак перемирия, заключения безмолвного контракта, по которому он обязывался рассказать ему все об этой женщине, если тот расскажет все о себе. После чего друзья вернулись к обсуждению книг и вообще тем весьма далеких от их сердец, но очень приятных разуму. 

Глава 6

Незаметно шло время.
Бенедикт со всем своим тактом и отстранённостью сейчас казался совсем другим человеком. Он смеялся и шутил, занимал самые непринуждённые позы, игрался диванной подушкой, одним словом, был очаровательно естественным и непосредственным. Только иногда его брови хмуро изгибались, и в глазах угасало пламя задора – и это неизбежно случалось, когда беседа касалась последних событий в университете и людей, в них участвующих.
В конце концов, они так увлеклись, что Джон спохватился только, когда часы в гостиной внизу пробили десять, и попугай на весь дом повторил, который час.
- Останься еще ненадолго, - попросил его неожиданно Бенедикт, как прежде сидя на диванчике с подушкой под рукой и прислонившись к оконной раме. – Всего только десять часов.

Джон посмотрел на своего друга, так непринужденно сидящего с не менее непринужденно лежащей подушкой, и ему показалось, что он еще никогда не чувствовал человека так сильно, как сейчас. Фримен замешкался, точно не зная куда идти. То, что он называл «Загадкой Мастерса» превратилось в «Магнит Мастерса», пространство как-то искажалось вокруг него, втягивая в себя внимание, мысли, намерения…
- Завтра рано вставать, - неловко улыбнулся Фримен, сжимая в руке томик Моэма, - Я же не могу остаться у тебя ночевать…
- Почему бы и нет? У меня есть свободная комната, - пожал он плечом, - утром до начала лент мы успеем заехать к тебе за всем необходимым.
- Ты, правда, хочешь, чтобы я остался у тебя на всю ночь? – осторожно переспросил Джон, все еще не зная, куда деваться от этой всепоглощающей личности.
- Да, я хочу, чтоб ты остался.

Неуверенная улыбка снова заиграла на губах доктора. Череда глупых вопросов вновь возникла в его голове. Но все они были порождениями стереотипов и разговоров общества. В конце концов, что плохого в том, что человек, который хочет стать твоим другом, приглашает тебя к себе ночевать? Разве обязательно должен быть какой-то подвох, скрытый намек, окрашенный корыстными помыслами? Что если человек просто испытывает одиночество, а ты – единственный, с кем он может его разделить.
И Джон сдался, опустив плечи. Потому что он очень устал. Устал видеть в Бенедикте безжалостного дракона и тирана университета, устал следовать предубеждениям и ярлыкам общества. Устал спрашивать себя. Он просто хотел быть.
- Ну, хорошо… - вернулся он к окну на свое место, - только если твой попугай будет не против.
- А кто его спрашивать будет, - ответил хозяин дома с усмешкой.

В этот момент в доме Джона снова раздался телефонный звонок, который слышал только его сонный кот, да и тот не уделил этому внимания. Автоответчик заботливо переключил разговор на запись.
- Джон, почему ты не берёшь трубку? У тебя опять работает этот бездумный автоответчик, – послышался несколько рассерженный голосок Пелтроу. – Почему ты не перезвонил мне? Уже так поздно, ты точно должен быть дома. Мне, правда, нужно поговорить с тобой... Слушай, я стою под дверью твоего дома, перестань прятаться и впусти меня, иначе я тут замёрзну!.. Джон?.. Джон, я жду полчаса и ухожу. Имей совесть.
Звонок через полчаса:
- Не может быть, тебя всё-таки нет дома. Господи, какая я дура, ты, наверное, сейчас с девушкой или уехал к родителям, или... пожалуйста, забудь всё, что я тебе наговорила, это нервное. Ты же знаешь, я как-то неважно себя в последнее время чувствую... И Джон, мне всё ещё нужно поговорить с тобой о том поцелуе, я знаю, что ты предан своей жене, и это, конечно, делает тебе честь. Но я также знаю, что ты хочешь этого... В общем, знай, что я всегда рядом. Пока, Джон.

Часы в паре с попугаем в образе кукушки пробили половину одиннадцатого, и Мастерс прервал обсуждение необходимости психологического вмешательства в ход учебного процесса, которым они с Джоном так увлеклись, и сказал:
- Мы ещё успеем выпить по чашечке чая перед сном.  И я покажу тебе ещё одну мою коллекцию... – поднялся он с дивана, не пуская подушки, - только это секрет, если кому-то расскажешь, мне придётся тебя убить.
Фримен нахмурился.
- Может, тогда лучше не стоит, - осторожно произнес он, - если это коллекция бывших сотрудников университета и оштрафованных за опоздание, то я лучше выпью чай.
Пришла очередь Бенедикта шутливо хмуриться.
- Как плохо ты обо мне думаешь, Джон. - Бросив подушку на пол, он подхватил Джона за руку и потянул с дивана. - Я собираю редкие камни. Идём, покажу.

И он повёл его в свой кабинет, который располагался прямо под библиотекой. Это была небольшая комната с минимум необходимой мебели, никаких излишеств на декорации, сувениры и дизайнерские причуды, которые так любят состоятельные люди и которые только раздражали Бенедикта. Как и его автомобиль, дом Мастерса выглядел почти как нежилой, почти как в рекламных каталогах.
Здесь за письменным столом был просторный шкаф, встроенный в стену, но одна дверь, единственная запертая, вела в отдельную комнатку, размером не больше стандартной гардеробной. Подобно библиотеке, на узких деревянных полках лежали тысячи отшлифованных крупных и средних драгоценных и полудрагоценных камней самых различных пород, стояли маленькие шкатулочки с мелкими камешками или даже совсем песком. Едва в комнате зажгли свет, все кристаллы словно ожили, вспыхнув тысячью огоньков, переливаясь всеми цветами радуги.

Джон стоял и оглядывал все это, от удивления раскрыв рот, но лишившись дара речи. «Удивительно!», - только кричало в его голове и горело в его глазах. Мастерс наблюдал за реакцией своего друга с гордой улыбкой, и потом с такой же улыбкой смотрел на свои кристаллы, ставшие ещё более привлекательными после их знакомства с Джоном.
- Каждый камень особенный, - сказал Бенедикт таинственно, словно открывал великую тайну алхимии своему доверенному ученику, - у каждого своя сила и влияние. Они как люди, имеют своё волновое поле, свою историю и судьбу... Как и твой Тааффеит в булавке. Они, конечно, стоят денег, но люди ошибаются, что могут их свободно покупать и продавать, как товар. Для меня это сродни рабству. Эти камни не имеют цены.

- Это… просто… потрясающе, - наконец смог выдать Фримен, - Боже, ты сам собрал все это! Где ты их нашел?
Бенедикт посмотрел на него взглядом, который вряд ли сулил откровенность в этом вопросе.
- В разных... очень разных местах. Иногда в местах массовой добычи, так сказать, спасаю их от «рабства», поручаю своему мастеру отточить их грани и передаю в нужные руки или просто... храню. Но чаще всего там, где никому в голову не придёт искать кристаллы.

Он взял один из красных алмазов, повертел в своих длинных белых пальцах, как делают слепые, когда щупают предметы.
- Некоторые становятся мне родными, и я получаю право использовать их силу. Знаешь, как если бы ты стал моим другом, и мог бы положиться на меня в трудную минуту, я бы использовал все свои средства, чтобы оказать тебе услугу, просто потому, что ты мне не безразличен, - Мастерс вернул алмаз на место. - Хотя чаще всего ты обращаешься ко мне с просьбами своих бестолковых коллег, которые, как это всегда с ними случается, сели в лужу! Ненавижу, когда люди так поступают, - отвернулся он к полке.
- Но ты ведь не камень, Бен, - только тихо заметил Джон, покачав головой.
- Нет. Я немного теплее, чем камень.

- Я знаю, твои возможности не безграничны, хоть ты пытаешься убедить всех в обратном, - искренне произнес доктор и, как это часто бывает в искренности, он немного засмущался, взял первый попавшийся под руку камень и сделал вид, что его рассматривает.
- Но я не стал бы относиться к тебе, как к источнику силы и уж тем более, не пытался бы получить твое расположение, чтобы эту силу использовать, - продолжал он смотреть, как переливаются грани неведомого ему лазурно-изумрудного камня, - я вполне могу постоять за себя, Бен.
- Я знаю, Джон, я не считаю тебя беспомощным. Я просто пытаюсь объяснить, что эти камни живые и умеют быть друзьями. Многие не верят, - улыбнулся он натянуто, сознавая, что Джон тоже ничего не понял. – Ну, давай оставим их, я страсть, как хочу выпить чая с молоком. К сожалению, это всё, что я умею готовить.

- Бен, - остановил его доктор, чувствуя какое-то легкое напряжение между ними, отложив камень на полку, - я знаю, что у тебя не так уж и много друзей и… что… может быть, ты чувствуешь родство с этими камнями больше, чем с людьми. Я хочу, чтобы ты знал. Я ценю твое признание и то, что ты показал мне все это.
Бенедикт задумчиво опустил взгляд куда-то на нижние полки позади Джона, потом неловко улыбнулся.
- Я чувствую родство с тобой тоже. Ты человек, - ответил он. Ещё раз улыбнувшись, но, не добавив больше ни слова, он вышел из своей тайной «кладовой».

Эту ночь доктор Фримен провёл в премилой голубой комнате для гостей, в которой, благодаря стараниям дотошной экономки Глэдис, мебель была до блеска отполирована, а постельное бельё пахло ландышами. Все же Джон немного чувствовал себя, как в отеле и долго не мог уснуть, то, созерцая белый потолок, то, шурша одеялами, принимая более удобную позу для сна.
Он думал о духе этого дома, его секретах на полках в виде камней, его хозяине, чуждому доверительным отношениям с людьми.  Доктор прислушивался к каждому звуку, шороху дома и не мог избавиться от чувства, что дом, в ответ, прислушивался и присматривался к нему.

Наконец, Джону удалось уснуть. И ему снилось, будто бы его кровать стояла вовсе не в голубой комнате, а в месте коллекции камней. И камни наблюдали за ним, перешептывались, переглядывались. Доктор лежал, не шевелясь, крепко зажмурившись. Его пугало пристальное внимание холодных камней. И хотя он не чувствовал никакой угрозы или зла, исходящего от них, этот невидимый шепот был похож на обсуждение целой толпой людей одного человека. Каждый высказывал свое мнение и переспрашивал у другого, пытался выяснить какие-то подробности, удивлялся, восклицал, умилялся, изрекал какие-то философские суждения или вовсе молчаливо игнорировал происходящее.
Среди всего этого «каменного гула», Джон отчетливо расслышал медленные шаги. И по мере их приближения, камни умолкали, в конце концов, смело говорили только самые любопытные и дерзкие, и то шепотом. Фримену стало жутко интересно, чье присутствие заставило умолкнуть столь разговорчивую коллекцию, и он осторожно открыл глаза. Прямо над ним возвышался Бенедикт Мастерс в своем элегантном костюме. Он стоял рядом, но взгляд его блуждал по полкам, точно выискивая оставшихся говорунов и заставляя их замолчать.

- Бен… - едва выдавил шепотом Джон, - как я здесь оказался?
Бенедикт перевел на него свой взгляд, один из тех непостижимых пронзительных взглядов, способных пронять до дрожи. Мастерс весьма таинственно улыбнулся и присел рядом на краешек кровати.
- Это дар, - сказал он и потянул к нему руку с булавкой для галстука в пальцах. Бенедикт ловко воткнул ее в футболку Джона с левой стороны на груди. Ладонь Мастерса источала приятное тепло, но тепло гораздо более сильное, чем человеческое, точно нагретая батарея, точно сильный жар...
- Ты весь горишь, - заметил Фримен, поймав его за запястье.
- Конечно. Я немного теплее, чем камень… - улыбнулся тот, и Джон тут же проснулся.

Он лежал на кровати в голубой комнате, куда Бенедикт и определил его накануне. За окном занимался рассвет.
«Это просто сон», - подумал доктор,  выдохнув и растягиваясь на кровати. Но, вдруг Джон ощутил какое-то жжение в левой стороне груди, он неосознанно забрался рукой под футболку и пощупал кожу. Она была горячей, красный округлый след, почти с ладонь оказался прямо напротив сердца.
- Что за…

Дом замректора в свете рассветного солнца казался совсем другим, чем представился накануне вечером. Казалось, у него был свой характер и свои причуды, не всегда уживающиеся с распорядком дня хозяев. Скажем, по утрам он сонно скрипел половицами, возмущаясь, что его будят в такую рань, хотя вчера ночью был тих и загадочен и за каждой дверью прятал секрет.
Бенедикт Мастерс любил оставлять за собой право на секреты, не удивительно, что всё, что окружало его, ощущалось странным.
- Доброе утро, надеюсь, ты хорошо спал, - встретил он Джона на кухне, уже одетый в один из своих элегантных костюмов, точь-в-точь, как во сне доктора. Он готовил завтрак, типичный английский завтрак – тосты с джемом, бекон с яйцами и крепкий кофе, и выглядел намного счастливее, чем когда-либо бывал на своём рабочем месте.
Попугай Ферис торчал на столешнице и угощался орехами из миски, он не обратил на гостя ни малейшего внимания, давая ему понять, что Джон прошёл «инициацию» и принят «на борт его корабля».

- Доброе, - кивнул другу тот и уселся на краешек стула. Вид у психолога был слегка помятый и озадаченный, но, в целом он казался вполне живым. Он не мог не заметить одежды Мастерса, хуже всего ему удалось скрыть заинтересованный взгляд, устремленный на это одеяние.
- У нас ещё много времени, - сверился Бенедикт со своими наручными часами, стараясь не замечать недоумения Джона, - хочу послушать ещё историй из твоей жизни. Вчера мы так мало об этом говорили. Расскажи, как вы проводили завтраки с Айрис, должно быть, это были самые счастливые утра…
Он поставил на узкий стол-стойку две чашки кофе и сел в ожидании его историй. Фримен же, напротив, не был расположен к разговору об Айрис. Все, что касалось этой женщины, он бережно хранил в самом себе и не очень любил вытягивать наружу, точно каждое сказанное о ней слово – это выброшенная из сундука памятная вещь об их жизни.
- Она тоже готовила кофе, - только ответил Джон, не глядя на друга.
- Кофе, - произнёс вопросительно Бенедикт, точно сверяя её выбор приготовления этого напитка на завтрак со своим. Он ждал продолжение списка дел Айрис утром, но тот так и не последовал.

- Это… бекон и тосты? Еще вчера ты говорил, что, кроме чая с молоком, ничего не умеешь готовить, - приятно улыбнулся Фримен, стараясь мягко сменить тему. 
- Мне пришлось быстро учиться, чтобы ты посчитал меня гостеприимным хозяином, а не бесполезным бездельником... Я сжёг первые тосты, а что было с яйцом и рассказывать стыдно.
- Бесполеззный бездельник! – каркнул попугай, шагая по столешнице.
- Да, да, Ферис, нет нужды это повторять, - ответил ему хозяин, на что попугай чирикнул и заклокотал, и снова принялся деловито шагать по столешнице.

Отхлебнув свой кофе, Мастерс побарабанил пальцами по столу и сдержано добавил:
- Надеюсь, ты не расскажешь об этом нашим сотрудникам. Они потеряют ко мне всяческое уважение, - улыбнулся Бенедикт.
- Что, о тостах? Нет. – Рассмеялся Джон. – Никто мне все равно не поверит. Чтобы замректора готовил кому-то завтрак, вместо того, чтобы есть кого-то на завтрак? Не обижайся, Бен, но мне не убедить их и под гипнозом в том, что я ночевал в доме грозы университета! Да, я… и не особо люблю о таком болтать.
- Отлично. Пусть занимаются своими обязанностями, а не сочиняют сплетни…

Фримен отпил немного кофе и едва сдержался, чтобы не скривиться. Чай Мастерс готовил отменный, но вот кофе… Как бы там ни было, Джон не хотел обижать хозяина и старался никак не выдать свое отношение к его кулинарному искусству.
- Знаешь, - отставил в сторону чашку с кофе Фримен, мельком глянув на Бенедикта заинтересованным взглядом, - мне сегодня приснилось, будто бы я спал в твоей комнате с коллекцией камней, и они разговаривали, как Лорды на заседании парламента! А потом появился ты, и они все умолкли…
- Вот как? Любопытно.
Джон машинально коснулся рукой того места, где сегодня обнаружил ожог:
- Странный был сон!
- Я предупреждал тебя, что камни обладают сознанием. Должно быть, это сильно впечатлило тебя. Знаешь, у меня по соседству жил один ребёнок, очень любопытный мальчик, я показал ему мою коллекцию. Ему тоже снились эти кристаллы, только в образе людей. К сожалению, его мать ничего не поняла, обвинила меня в развращении ума её сына и сменила место жительства.

Распилив свою яичницу и бекон на маленькие кусочки, Бенедикт поднял на Джона выжидательный взгляд.
- Больше ничего не было в твоём сне? Трупы в кладовой, пегасы, драконы... прекрасные обнажённые девушки? 
- Нет, что ты, - усмехнулся доктор, - какие девушки? Ну… если бы они там и были, я бы все равно тебе не рассказал.
- Какая жалость, - сказал его друг, приняв обиженный вид.

Доктор снова вспомнил про это красное пятно на коже и неловко пробормотал:
- Правда, во сне, я, кажется, ушибся или что-то в этом роде… поэтому мне еще снилось, что ты положил мне руку, - он коснулся своей ключицы, - и она была как раскаленная батарея.
Бенедикт внимательно и настороженно слушал эту часть сна. Джон покачал головой и больше ничего не добавил, принимаясь за завтрак. И, надо сказать, бекон с тостами оказался гораздо лучше кофе.

Покончив с едой, Мастерс первым делом отвёз Джона к его дому. Там доктор забрал необходимые ему на работе вещи, переоделся и покормил голодного Тома, который был совсем не в восторге от ночных гуляний своего верного хозяина, а потому принял самый обиженный и неприступный вид, и даже не вышел его провожать, что в его случае было редким исключением.
Надо было видеть лица некоторых учёных профессоров, аспирантов и лаборантов, паркующих машины в гараже, ставших свидетелями прибытия красного Ягуара – такие выражения каждый день не застанешь. У них речь отняло, по меньшей мере, на несколько секунд, когда вместе с замректора из его автомобиля вышел психолог.

- Увидимся за чаем, - сказал Джону Бенедикт, подходя к другу.
- Да. Ладно. – Только ответил Фримен. И уже хотел было его поблагодарить за гостеприимство и завтрак, но, инстинктивно оглянувшись, поймал на себе пристальные взгляды людей вокруг. Все свидетели тут же сделали наивный вид занятости и тоже поспешили разойтись по своим делам.
Джон решил промолчать об этом и отблагодарить Бенедикта при случае наедине, а пока  он лишь дружелюбно улыбнулся и проводил его взглядом, с самым невозмутимым видом поднимающегося на свой этаж.

На проходной дежурный, подавая доктору Фримену ключ от его кабинета, смотрел на него с полуулыбкой, точно новость о торжественном прибытии Джона машиной замректора успела долететь и до него. На самом деле старик китаец улыбался исключительно всем, такая у него была особенность встречать и провожать сотрудников университета.
- Хороший сегодня день, не правда ли, сэр? – сказал старик, щурясь.
- Да, спасибо, м-р Ки, - вернул ему подозрительный взгляд Джон.
- Вам, кстати, просили передать записку, - задержал его тот, протянув сложенный листок для рецептов.

«Надеюсь, с тобой всё в порядке, - писала бисерным витиеватым почерком мисс Фелайн, - мне снилось, что проклятое зеркало добралось и до тебя. Зайди в медпункт. Срочно. Миртл»
«Ох, Миртл, - подумал про себя Джон, - снова твои сны и таинственные секреты.… Уж, не знаю, из-за тебя ли мне тоже какая-то чепуха в последнее время снится?».
Он завернул в медицинский отдел по пути к своему кабинету и вежливо постучался, прежде чем войти.
- Миртл? – поинтересовался он, заглянув, внутрь, - я получил твою записку…
- Джон, входи, - послышался жалобный писк медсестры.

Мисс Фелайн встретила его, лёжа на своей кушетке с холодным компрессом на голове.
- О, ты не представляешь, как я рада видеть тебя живым. Мне снилось, что тебя тоже лишили сердца, а ведь ты самый сердечный человек во всём университете. Садись на минутку. Слушай… - она поправила грелку на голове и продолжила, - я знаю, где зеркало. Не смотри на меня так, Джон. Я видела это во сне. Зеркало спрятано в этом здании, и маньяк… Маньяк его всё время перепрятывает. И самое ужасное то, что, я думаю, маньяк Мастерс. Он всегда позже всех уходит с работы, знает план университета как свою ладонь, у него все ключи, доступы к любой щели и любому телу, он идеальный убийца! И он похож на любителя всяких антикварных безделушек. Если зеркало не здесь, то точно у него дома – висит где-нибудь над каминной полкой под аркой засушенных сердец... Никто ведь ещё не бывал у него дома.
Джон нахмурился. Какое-то время он раздумывал, признаться ли маленькой суетливой медсестре, страдающей своими снами, в том, что дом Мастерса вовсе не так страшен, каким его себе представляют, и что он, Джон Фримен, знает об этом не понаслышке, а лично, потому как ночевал у  него накануне ночью!

- Не думаю, что это он, Миртл, - мягко отклонил эту идею доктор и решил подкрепить ее информацией общего характера, - знаешь, я гостил у него вчера вечером.
- Что? – скатила она на него свои вспыхнувшие глазки, и даже приподнялась на кушетке. – Гостил у Мастерса?
- Да и уверяю тебя, над его камином висит самое обычное зеркало. И он совсем не порывался вырвать у меня сердце, потому что, если бы он этого действительно хотел, то давно бы уже сделал… Может, иногда сны, Миртл, это просто отражения нашего беспокойства?
- Ты был у него дома? Вчера? Он тебя пригласил? – не унималась Миртл, - но... но как?
- Слушай, если бы я знал, как… - вздохнул Джон и вздернул брови, будто бы и сам удивлялся такому событию, -  вчера, когда всех ошарашила эта новость с убийством, Мастерс явился в мой кабинет и устроил мне взбучку не хуже, чем любому штрафнику. Его очень разозлил тот факт, что я был с мисс Пелтроу и в день кражи зеркала, и в день убийства. Но вечером того же дня, он почему-то позвонил мне и извинился, пригласил к себе.
- Он извинился? – ещё больше удивилась Миртл, и брови её целиком зарылись в чёлку. – Бог ты мой, да мир просто кругом пошёл!
- Признаться, я и сам поначалу не поверим своим ушам. Я… тоже немного думал, что он как-то замешан во всем этом. Во всех этих преступлениях. – Повел плечом Фримен, отводя взгляд, - Особенно после того, как ощутил на своей шкуре его рычание. Да, его не сложно представить с ножом в руке, Миртл, но…
- Каким ножом, Джон, как минимум бензопилой. Это же Мастерс! Все его до чёртиков бояться! Кто ещё способен похвастаться такой армией врагов?

Джон опустил голову, отрицательно покачав, давая этим понять, что не согласен с этой мыслью всем своим естеством.
- Это все предубеждения. Мы всегда грешим на самого грозного и видного человека, пока злые дела творят у нас за спиной сущие ангелы. Уж, поверь мне, Бен, не из тех, кто будет что-то скрывать. Если он что-то задумал – он это делает и делает так, чтобы дрожали даже окна в провинциальном городке в Сибири.
- Бен? – вообще сконфузилась Миртл, и грелка сползла у неё с головы, - ты зовёшь замректора, который, я уверена, и есть маньяк, как домашнего питомца? Он же терпеть не может, когда его зовут по имени, даже целиком, никому не позволяет, а ты вот так сразу и «Бен»? Так. Джон. Ты влип. Боже мой, боже мой! Ты пропал.
- Почему? – искренне удивился Фримен. - Если бы я просто мог так взять и объяснить тебе все… Он не такой уж и плохой человек, Миртл. Миртл, послушай… Куда ты?

Она соскочила с кушетки и, придерживая грелку на голове, помчала к своей аптечке.
- Если Мастерс дарит тебе подарки, приглашает на чай и к себе домой, позволяет себя звать как пёсика и смотрит на тебя, как на конфету, это значит только одно, - шерудела она в ящиках, - он готовит себе новую жертву!.. Или жаждет иметь друга-игрушечку вроде болонки на поводке, что тоже опасно. В любом случае, тебе понадобится это! – Она достала из ящика небольшой пневматический пистолет, заряженный дротиком, и сунула в руки доктору. 
- Что? – уставился Джон на врученный ему пистолет, - ты же не серьезно…
- Игла обработана таким сильным снотворным, что слона свалит за тридцать секунд! Всегда носи с собой, особенно, если идёшь к своему Бену, - выпалила она ему в лицо и плюхнулась обратно на кушетку. – Боже, мир сошёл с ума, замректора приглашает домой друзей. И как у него там дома? Мебель с шипами и ловушками?

Фримен поднял на медсестру внимательный взгляд. «Хорошо, что я не признался, что ночевал у него, - подумал про себя Джон, - она бы вручила мне базуку». 
- Просторно, - наконец произнес он, - у него… просторно.
- Конечно, просторно, кто бы сомневался, надо же куда-то трупы складывать…
- Ну, ладно, - поднялся со вздохом доктор, пряча пистолет в кармане куртки, - мне пора идти, а то опоздаю… И кстати...
Джон кивнул на ее грелку:
- И что с тобой такое случилось? Ты ушиблась?
- Если бы, это я совет в «Вестнике домохозяек» прочитала, холодая грелка, средство от плохих снов. Иди скорее, а то вдруг Мастерс тебя тут застукает, он же на меня конём прыгнет! И смотри, Джон – чуть что, сразу стреляй. Спящий он не такой опасный!
- Нда. Я это учту, - заметил Фримен и скрылся за дверью.

Уже по пути в свой кабинет, он решил, что мисс Фелайн нуждается в средстве против кошмаров покрепче грелки. Все же, какими бы ужасными ни были события, произошедшие в университете, одними снами и грелками от них не отделаешься. Нужно средство, вооруженное крепким телом, огнестрельным оружием и наручниками.
Оказавшись в своем кабинете и обнаружив всю ту же гору работы, которую Джон откладывал из-за маньяков-убийц и антикварных зеркал, доктор понял, что с преступлениями должна все-таки разбираться полиция, а его удел – это активное противодействие беззаконию бессознательного некоторых студентов. В конце концов, кто он такой, чтобы играться в Роджера Стила? У него ни особенной храбрости, ни силы, ни револьверов… Только любопытство и безграничная любовь к людям.
Оставив куртку на вешалке, Джон сел за свой стол и так просидел за ним до самого обеда, то обзванивая родителей студентов, то составляя свои отчеты, то обрабатывая результаты тестов.
В полдень зазвонил его телефон по внутренней линии.
- Доктор Фримен, - услышал он голос миссис Хадсон, - вас вызывает замректора. Будьте добры, поднимитесь в его кабинет.

В приёмной Мастерса он встретил инспектора, который покидал кабинет замректора с весьма удручённой физиономией. Но при виде Джона он расплылся в улыбке.
- Доктор Фримен, если не ошибаюсь? Вы будете удивлены, но, кажется, мы нашли зацепку в нашем деле о вашем мертвеце и воре. Надеюсь, вы не будете препятствовать полиции при обыске вашего кабинета. Мы полагаем, что таинственное зеркало не уносили из университета, и нам предстоит нелёгкая задача поскрести по закоулкам... Замректора дал добро, так что уничтожьте травку, порно и всё прочее противозаконное, если там оно имеется. Кроме зеркала, конечно же,  – хохотнул и хлопнул он Джона по плечу, как старого товарища.
- Э... разумеется, сер, - нахмурился Фримен и произнес твердо, - вообще-то… вы можете обыскать мой кабинет хоть сейчас.
Его немного обидела шутка инспектора. Как будто бы кабинет психолога – это идеальное место, для хранения порно и травки. Но Джон не подал вида, мягко улыбнувшись.
- Запасной ключ вы найдете у дежурного. 

Попрощавшись с и-ром Мэддоком, Фримен робко заглянул в кабинет Мастерса. Надо сказать, за работой он совсем забыл про время, и перерыв, и даже про чай. 
- Ты посылал за мной? Это по поводу инспектора?
Джон не сразу заметил, что в комнате сидят ещё несколько людей – Фрай, Локхарт, аспирант Грей, доктор Нокосёку со своим долговязым другом, несколько лаборантов, в том числе Пелтроу, в общем, те, кто, так или иначе, пал под подозрение полиции. Все они выглядели немного настороженно и взволнованно, и разом уставились на Джона, как утопающие на спасительный круг.
 Бенедикт, мечущийся со стороны в сторону по своему ковру, как грозный лев в клетке, остановился и повернулся в сторону двери.
- Джон, наконец-то, тебя мы только и ждём. Прошу, садись, - указал он жестом на длинный мягкий уголок. Доктор послушно сел, встревожено, оглядывая всех присутствующих. Уж, не на инквизицию ли он попал?

- Итак, - начал замректора, - все вы знаете, что здесь твориться чёрт его знает что, и если мистер Грей не солгал, и зеркало в здании, все присутствующие – преподаватели, работники, студенты – под подозрением. И в первую очередь – вы.
- Здесь нет Каллена, - скрестил руки японец, рассерженный таким ходом дела.
- Разумеется, его здесь нет, он всё ещё в больнице, не волнуйтесь, за ним ведётся наблюдение, - сдержанно ответил Мастерс.
- Я не волнуюсь за его хилое здоровье, просто он больше всех причастен, – ответил Нокосёку. – И, тем не менее, его просто вышвырнули с работы, а нас подозревают.
-  Его стоило посадить под стражу, а не под надзор терапевтов, - согласился Локхарт. – Он ведь так и не вспомнил, что видел тем вечером! Скажем, космических захватчиков с аппаратом стирания памяти…
- И не очень хотел все это вспоминать, - пробормотал едва слышно Джон, коснувшись пальцами лба.
- Имейте совесть, парень вскрыл себе вены от безысходности, а его друг убит! – взмолилась Одетт.

Замректора со вздохом сложил руки на груди и терпеливо выжидал, потирая переносицу, и весь вид его напоминал остывший вулкан, в глубине которого начинает закипать лава. Его молчание насторожило его подчинённых, и они тоже невольно умолкли.
- Вы закончили? – спросил Мастерс грозно, - отлично, теперь слушайте меня: никто не остаётся на работе после пяти, никто не идёт к психологу жаловаться, за кофе к автомату, доделывать свои опыты или ещё что после пяти – вам ясно? Никто не ведёт собственного расследования, никто не суёт нос, куда не следует. Мы усилили систему наблюдения, теперь камеры вешают в кабинет каждому и... сядьте, Нокосёку, да, в кабинет каждому, за вашей работой теперь тоже будут следить. Полиция дежурит у нас круглосуточно. И если кто-то из вас, - обвёл он пальцем диван, - как-то к этому причастен, это станет очевидно сразу же. Это понятно? Да, в чём дело, Нокосёку?
- Вы и сортиры будете наблюдать? А душевые? – вскочил с места японец.
Адам, который все это время сидел с безучастным видом, ковыряясь в своих ногтях, поднял на Бенедикта какой-то встревоженный взгляд, даже убрал челку, чтобы лучше видеть замректора. И хотя он оставался молчалив, было почти физически ощутимо, его согласие с японцем и недовольствие принятым решением Бенедикта.

- Проблема, из-за которой мы так и не знаем, кто орудует у нас под носом, в том, что убийца знал, где нет наблюдения, и разделался с жертвой в душевой. Поэтому, да, на время расследования камеры будут стоять везде, но, конечно же, не в индивидуальных кабинках, если вы об этом.
- Это нарушение прав…
- Скажете мне о нарушении прав, когда в незащищённом месте вам приставят нож к горлу, доктор Нокосёку! Мои методы не обсуждаются! Все ваши возражения предъявляйте в письменном виде, с жалобами на средства общественной безопасности обращайтесь в суд! Вам всё ясно?
Коллеги Джона закивали, откашливаясь, невольно припоминая все свои грешки, которые они могли безнаказанно вершить в своих кабинетах, если таковые, конечно, были. Хиросиге думал ещё что-то возразить, но его удержали за руки и силой усадили на место. Не всем понравилась эта идея, но справедливости ради, они промолчали.

- Отлично, теперь все свободны. Кроме доктора Фримена, - развернулся Мастерс у стола и сел в своё кресло. – Обеденный перерыв ещё будет длиться полчаса, всем приятного аппетита.
Подозреваемые с мрачными лицами гуськом вышли из кабинета. Одетт бросила в Джона колкий взгляд, а профессор Фрай с лукавой улыбкой похлопал Фримена по плечу и вышел последним.
- Миссис Хадсон, две чашечки чая, пожалуйста... Садись, Джон. У меня серьёзный к тебе разговор.
Сложно сказать почему, но сейчас у доктора был какой-то испуганный вид. То ли он боялся, что Миртл была права, и замректора, вопреки всем его убеждениям, бродит ночами с бензопилой по Лондону, то ли его дурного настроения, то ли взгляда Пелтроу, то ли намеков Фрая, то ли предстоящего разговора, то еще черти чего. Так или иначе, Джон чувствовал себя не очень уютно, сев обратно на диван, на то же самое место, вцепившись руками в колени, как он всегда делал, когда был напряжен.
- Если ты по поводу… коллекции камней, то я про нее никому не рассказывал, - сразу же признался Джон.

Мастерс, листая какую-то большую книгу перед собой, как-то недоуменно посмотрел на своего друга.
- Ради Бога, Джон, я не собираюсь тебя отчитывать, это здесь совсем не причём, - он поднялся из-за стола с книгой, прошёл через весь кабинет и сел рядом с ним на диван. – Хотя я надеюсь на твоё молчание, - добавил он уже ему в лицо, улыбнувшись уголком рта, и развернул перед ним альбом.
На странице были изображены какие-то предметы, напоминающие шкатулки, разные сосуды, мумии, саркофаги, деревянные колоды и зеркала.
- Это «временные капсулы», так приблизительно их называли жрецы и алхимики, которые, согласно мнениям некоторых учёных и альтернативных исследователей, изобрели способ сохранять жизнь после смерти и восставать из мёртвых спустя века и даже тысячелетия. Кое-кто из исследователей полагает, что таковые существовали и у Атлантов, и у Гиперборейцев...

Он прервал рассказ, как только вошла секретарша, и молчал всё то время, пока она заботливо разливала чай и молоко по чашкам на журнальном столике.
- Что-нибудь ещё, мистер Мастерс?
- Нет, спасибо, Уна. Меня ни для кого нет. Все встречи на сегодня перенеси на выходные или следующую неделю. Кроме полиции, конечно же.
- Хорошо, сэр.
Джон проводил ее взглядом, так как эта энергичная старушка, миссис Хадсон имела какую-то странную привычку загадочно улыбаться ему всякий раз, когда он находился в этом кабинете.

- Так, на чём мы остановились, - вернулся Бенедикт к альбому с археологическими находками, поднимая с подноса свою чашку с чаем. Он ткнул в фотографию какого-то зеркала. – Не замечаешь ничего необычного?
- Зеркало, - прищурился доктор, разглядывая снимок, - почти такое же, как… то зеркало.
- По некоторым неофициальным данным, для пробуждения спящих в этих капсулах необходимы жертвы – кровь из бьющегося сердца, печень новорожденного ягнёнка и тому подобное. Я не зря предупреждал тебя о возможных суеверных наклонностях сотрудников. Очевидно, кто-то совершает зверские ритуалы по этим «мифам».
- Так… - медленно произнес Джон, в полной задумчивости. Он вернул взгляд к альбому и еще раз внимательно изучил изображение зеркала. Тут, вспомнив кое-что, Фримен резко вздрогнул, точно его кто-то укусил и почему-то огляделся по сторонам.

- Бен, мне нужно тебе кое-что рассказать, - понизил голос Джон почти до шепота и, облизнув пересохшие губы, придвинулся ближе к другу, чтобы его было лучше слышно.
Бенедикт нахмурился и решительно отставил чашку.
- Только прошу тебя, не… не кипятись. Я знаю, как это все звучит, но ты должен знать об этом, - посмотрел доктор Мастерсу прямо в глаза, дабы убедиться, что тот его не съест и не съест никого другого, кто был к этому причастен.
- Не сомневаюсь.
- Миртл Фелайн, - начал очень осторожно Фримен, не отводя взгляда от Бенедикта.
- Миртл Фелайн? – повторил тот, - медсестра.
- Ей снятся сны… Кошмары. В тот день, когда к нам только привезли артефакты, ей снилось, что в лаборатории что-то не так. Она просила меня пойти и все лично проверить. И я ходил туда несколько раз... По-правде говоря, это из-за ее снов, я связался с этими древностями и вряд ли бы побежал сразу в лабораторию тогда, если бы не догадывался, что готовится что-то очень плохое…
- Ты понимаешь, что подвергся большой опасности? Джон…
- Я знаю, что ты думаешь, - остановил тот Бенедикта, положив руку ему на плечо, - да, я бессовестный болван, я должен был сказать тебе раньше, как ты и просил. Но Миртл всегда снились странные сны, и я принял их за очередной показатель ее личных вопросов. Но они просто от нее не отставали. Может быть… если я расспрошу ее хорошенько во всей специфической символике ее кошмаров, мы найдем место, где спрятано зеркало?

Бенедикт вдруг решительно повернулся к Джону, сжал его руки выше локтя, не отрывая взгляда от его лица. Его голубые гипнотически-холодные глаза были теперь настолько близко, что Джон мог разглядеть родинку на радужке его левого глаза.
- Нет, никаких расспросов, никаких расследований! С мисс Фелайн поговорят специалисты. Не вздумай вмешиваться в это грязное дело, Джон, ты меня слышишь? Это не твоя ответственность, ты ничего в этом не понимаешь. Это опасно, и я запрещаю даже думать об этом!
- Но, черт возьми, Бен, я просто хочу помочь! - Возмутился Фримен, пытаясь выбраться из его хватки.
- Здесь ничем не помочь, Джон, ты только подвергнешь себя ещё большей опасности.
- Ты думаешь, я могу спокойно смотреть на все это? На то, как ты мечешься над этим делом и разрываешься между полицией и персоналом, на то, как все обеспокоены этим!

Бенедикт был какое-то мгновение поражен, в удивлении поднял брови и разжал хватку.
- Я хочу быть хотя бы немного полезным! - наконец высвободился Джон и отвернулся в сторону, подперев голову рукой, закрывая ладонью глаза одновременно, как человек, который никак не мог справиться с происходящим и совершенно не знал, что бы такое сделать, чтобы получилось так, как он хочет.

Бенедикт вскочил и походил взад-вперёд перед диваном. Развернувшись к Джону, он продолжил.
- Это ещё не конец ритуала. Должна быть ещё одна жертва, а что будет после – даже представить не могу.
- Но откуда ты… - (знаешь про ритуал?), хотел было спросить Фримен, искренне удивившись, уставился на друга, когда Мастерс его мягко прервал.
- Джон, если моё слово хоть что-то для тебя значит – держись подальше от этого вопроса с зеркалом. Уже слишком поздно искать концы, оставь работу по поимке маньяка полиции.

Доктор молчал, все еще глядя на замректора.
- Ну, ладно, - наконец сдался он, - ладно. Хорошо.
Его друг едва заметно и облегчённо вздохнул.
- Это было... это было всего лишь предположение, - всплеснул руками Джон, поднимаясь. – Ты прав, я не полиция. Я всего лишь университетский психолог. Мне… не стоило тебе всего этого говорить. В конце концов, сны – это всего лишь сны.
Он умолк, взяв свою чашку с чаем. Бенедикт, не говоря ни слова, машинально поправил запонки на манжетах рукавов, подошёл к своему другу.
- Джон, я думаю, это не просто сны. Хорошо, что ты мне рассказал об этом. Но давай отложим эту неприятную тему... Не будем обсуждать это за чаем, это только портит вкус. Ты согласишься пообедать со мной? Время уже позднее, твои друзья наверняка на занятиях, - посмотрел он на часы на запястье Джона.

Фримен тоже почему-то обратил внимание на свои часы. Затем перевел внимательный взгляд на своего друга. Что-то Бенедикт скрывал и не договаривал, доктор знал это. Но спросить в открытую не мог. Хотя бы потому, что сам до конца не был уверен, скрывает ли Мастерс что-нибудь, или у него просто разыгралось воображение?
- Прости… Я не могу. – Отрицательно покачал головой Фримен. Он был немного расстроен их разговором и тем, что все слишком оказалось запутанным. - Так много работы накопилось. Я пообедаю у себя в кабинете, – пробормотал Джон и, немного подумав, добавил. - Спасибо за сегодняшний завтрак. Мне надо будет как-то угостить тебя тоже.

Работы действительно оставалось еще на целую неделю, и Джон был даже не уверен в успехе своей операции по спасению нерадивых студентов. Но разговор с Бенедиктом никак не выходил у него из головы. Он просто не мог смириться со своей непричастностью и сидеть, сложа руки, пока убийца и, возможно, вор, готовит себе новую жертву. Дух Роджера Стила бунтовал в таком совершенно не «Стиловском» теле. Он должен был сделать что-нибудь, хоть что-нибудь!
Так или иначе, невольно, доктор Джон Фримен засиделся в своем кабинете допоздна и камеры наблюдения, если они следили за ним все это время, могли подтвердить, что Джон проработал с чистой совестью, почти не отрываясь от своего кресла.

Опомнился доктор, только когда на часах было уже половина шестого. Он тут же решил закончить свою работу дома, и принялся быстро собираться, так как с задержками в университете стало все очень строго.
- Поздноват-то, сер, как для университетского психолога, - сказал ему неизвестный констебль, который заменял дежурного. Приняв его ключ, он протянул журнал для росписи, - уже стемнело, город неспокойный, будьте осторожны.
- Спасибо. Я буду, - только кивнул ему Джон и вышел из университета. 

Ночь наперекор словам полицейского оказалась тихой и светлой – от звёзд и уличных фонарей, и фар автомобилей, молодой месяц повис низко над городом, как обломок серебряного блюда. Было что-то мирное в свежести и прохладе воздуха, в пролетающих редких мохнатых снежинках.
Доктор Фримен вышел на остановку. Вместе с ним автобуса ожидало ещё три человека. Одна молодая девушка и двое мужчин.
- Джон? – окликнула его девушка, это оказалась ни кто иная, как Одетт Пелтроу. – Вот так совпадение, второй раз тебя ловлю на выходе с работы! Просто знак какой-то, - подошла она к нему, цокая каблучками.
- Одетт, - удивился Фримен, заулыбавшись, - я думал, ты давно уже дома.
- Пришлось задержаться. Нокосёку как будто вообще не боится рёва Мастерса. Я уже молюсь, чтоб ему хоть раз влетело по первое число.

Она перестала улыбаться, поправила волосы и сдавленно прогнусавила, глядя в пол:
- Ты меня обидел, я звонила тебе вчера дважды, торчала у твоего дома среди ночи, а тебя всё не было. Где ты был?
- Вчера? – вздернул брови Джон, - прости, я… Я был…
- Почему не перезвонил мне или... хотя бы как-то прокомментировал то, в чём я призналась! Я тебе всю душу вывернула, а ты хоть бы сказал, что тебе это неприятно, если не хочешь об этом говорить. У меня такое паршивое чувство... будто я на тебя вешаюсь, - втянула она воздух и резко посмотрела в сторону, - хотя это неправда.
- Одетт, прости… Прости, мне так жаль, - попытался успокоить ее доктор, мягко коснувшись ее плеча. – Я не знал. Я был вчера… у друга и приехал только утром забрать вещи. Я не прослушивал сообщения, и…
- У друга? Так ты… даже не знал, что я звонила?

Он бросил на нее короткий взгляд. «…Я прошу тебя, ограничь свои контакты с этой женщиной», прозвучал в голове Фримена голос Мастерса, но его почти тут же выместил голосок Миртл с заявлением: «Если Мастерс дарит тебе подарки, приглашает на чай и к себе домой, позволяет себя звать как пёсика и смотрит на тебя, как на конфету, это значит только одно - он готовит себе новую жертву!».
Джон запутался. Он верил Бенедикту и не мог подозревать его ни в чем, но его пресловутая загадочность… его скрытность, его непостижимые взгляды и легкие полуулыбки. Все это было переполнено таинственностью, которая отчасти коснулась и Одетт Пелтроу. Почему именно эта женщина, единственная, кто проявляет столь живой интерес к Джону, так беспокоит и Мастерса? Джон не знал, но страстно хотел все это выяснить. Сейчас. И если Одетт имеет хоть какой-то ключ к тайнам, которые царили в университете и, которые Фримен уже не мог отрицать, он должен был это знать.

- Одетт, на самом деле… - осторожно начал доктор, - мне нужно с тобой поговорить. Серьезно. Могу я тебя проводить?
- Я боялась, ты никогда это не предложишь! – улыбнулась Одетт и взяла его под руку, - о, Джон, мне так много надо тебе сказать. Давай поедем в парк, там сейчас тихо, спокойно, прогуляемся часок и всё обсудим, а? Мне так не хочется домой. Вот как раз и подходящий автобус!
Джон не стал препятствовать ее желанию. Хотя у него все еще была работа на вечер на его электронном ящике, он решил, что лучшей возможности расспросить ее обо всем, у него не будет.

Глава 7

Когда Джон и Одетт шли пустынной парковой аллеей, освещённой фонарями, неожиданно для неё, Фримен заговорил первым и начал довольно странно.
- Одетт, тебе... тебе когда-нибудь нравились антикварные вещи?
- Вроде тех безделушек, из-за которых такой переполох? – безучастно переспросила она и пожала плечами, - это моя работа. Сначала была в восторге от всякой древности, а теперь всё одинаково... Когда приехала последняя партия, и Нокосёку прыгал вокруг неё, как ребёнок, я вообще испытывала страшный дискомфорт. Последние экспонаты, они были самые притягательные из всех, но в тоже время я их боялась. Знаешь, я начинаю думать, те странные нервные срывы происходили из-за этой дурацкой коллекции. А ведь зеркало, что пропало, мы первым изучали... Но почему ты спрашиваешь? Ты же не думаешь, что это я его украла? Я не знаю, почему Мастерс подозревает меня, я просто злю его, и он найдёт любой повод меня отсчитать! Не будь он таким жестоким, я бы решила, что он запал на меня. Но симпатию так недоброжелательно не проявляют! Даже к тебе и то он лучше относится...
- Да, признаться, я тоже стал замечать за ним что-то странное, особенно в последнее время, после всех этих событий, - искренне признался Джон, - раньше он не уделял мне столько внимания. Нет, мы, конечно, дружили, и иногда даже пили вместе чай, но… Я чувствую... Мне кажется, он от меня не отстает просто.
- Прямо не отстаёт? – удивилась Одетт и даже замедлила шаг.

Доктор на мгновение замолчал. «Не отстает» - было не совсем то выражение, которое объясняло его переживания. Он отвел взгляд и покачал отрицательно головой.
- Нет, - исправился Джон, - что-то другое… Он как-то по-другому смотрит на меня, будто бы… будто бы он знает что-то такое, что должен знать и я, и все время задает взглядом этот немой вопрос «Ведь ты же знаешь?». Как врач, к которому я пришел на лечение с болями в голове и я, и он уже догадываемся, что мое положение безнадежно, но не говорим этого вслух.
- Ты так странно это описываешь, Джон, я совсем тебя не понимаю. Ты хочешь сказать, ты... – она хотела добавить «на самом деле гей» и чуть не задохнулась при этой мысли.
Ведь она уже всё спланировала насчёт их общей судьбы! Более того, она испугалась собственной догадке, что её прелестное женское очарование всячески мягко отстранялось не по благородной причине скорби об усопшей идеальной жене (была ли она вообще?), а по более естественной и очевидной причине. Это могло бы много объяснить не только в поведении Джона, но и Мастерса!

- Черт... Прости, я несу какую-то чушь. – Смутился Фримен, заметив недоуменный взгляд Одетт, - это не то, что ты могла подумать, в смысле, мы не… Я не… Ты знаешь, я не увлечен им в том смысле, в котором мог бы увлечься женщиной, например. Но я никак не могу это объяснить, странное, в общем, ощущение.
- Ты психолог и не можешь это объяснить? Джон, так что у вас с ним? – вдруг остановилась она и скрестила руки на груди, - в учительской сплетничали, что ты прибыл в университет на Ягуаре замректора, и ты сам говорил, что ночевал у друга – это ведь был Мастерс, да? И потом признаешься мне в каких-то неловких чувствах к нему. Я ведь не дура, Джон, и могу сложить дважды два. И ты, наверное, догадываешься, что я испытываю к тебе не только... В общем, я думала, что я нравлюсь тебе, ты ведь сам это говорил! А теперь... Прости, что вот так тебя спрашиваю, но... ты что, гей?
- Нет! Нет, Господи, - нахмурился Джон, даже немножко обидевшись, что Одетт не смогла увидеть всю глубину его вопроса. Ах, если бы он только сам мог увидеть эту глубину или объяснить! – Ты думаешь, что я веду себя так, потому что мне нравятся мужчины? Нет. Нет, это не так… Пожалуйста, пойми. Ты мне, правда, нравишься, но я…
- Но... Что?

Доктор засунул руки в карманы куртки и повернулся чуть в сторону от Пелтроу, чтобы не смотреть ей в глаза.
- У некоторых людей умирает любимый кот, - заговорил он тихо, - и после этого они долгое время не могут завести кота, потому что он всегда будет только напоминать им… Конечно, девушки – это не кошки, и это вообще очень глупое сравнение, но я не могу вот так просто взять и выкинуть… прошлое. Прошлое так не выкинешь, особенно если в этом прошлом так много всего хорошего. И если боль еще можно вырезать, счастье не вырежешь никак. Я не могу.
«Опять эта мёртвая жена! – в сердцах воскликнула Одетт, - даже после смерти она крепко держит его за горло. Я имела много соперниц за все эти годы, но чтоб соперница-труп…»

- Прости. - Продолжил доктор только после глубокого вдоха. – Я вообще не затем тебя сюда привел. Просто… на минуту, давай отвлечемся от всех этих… отношений. Я просто хочу понять, что происходит. Поэтому, мне нужно поговорить с тобой. Не знаю, брала ли ты это зеркало или нет, причастна ли ты ко всему этому... Но ведь раньше, Одетт, до того, как к нам попали эти артефакты, Мастерс так не кидался на тебя? 
- Ннет, - задумавшись, ответила она, - кажется, нет. Раньше он вообще смотрел на меня, как на паркет или дверной косяк. Даже немного обидно было...
- То есть, он… - хотел было что-то сказать доктор, но она его перебила.
- А, Джон, кстати, хотела тебя кое с кем познакомить, - вдруг взвеселилась Одетт и, подхватив доктора за руку, повела дальше по алее.
- Познакомить? – немного удивился Джон, - но мы только что…

Одетт не ответила, в ее глазах горел такой огонь, что Фримен решил на время прервать разговор. Он вдруг заметил, что-то необычное происходило вокруг, как в предчувствии опасности.
Почему-то в этот самый момент фонари в парке замигали и стали светить, как-то тускнее. Воздух, казалось, стал холоднее, и пар изо рта вырывался сгустками и на мгновение зависал в обездвиженном безветренном пространстве. Джон почувствовал озноб. Озноб не только от холода, но и от невольного испуга.

Одетт все еще вела его под руку, но ему совсем не хотелось идти. Темная аллея парка была густой и мрачной, как ониксовая бездна. И чем дальше они углублялись в нее, тем сильнее доктору хотелось повернуть назад. Он даже решил, что выдумает какое-то неотложное дело и сейчас его скажет Пелтроу, вот… сейчас скажет. Но слова… они будто бы застряли в горле. Джон огляделся, не без ужаса, отмечая, что кроме них двоих, вокруг больше никого не было. Ни людей, ни птиц, ни белок, ничего, что так обожает резвиться в парках. Тишина и безмолвие царило вокруг.
И в этом тусклом свете, дрожании тени, глубокого молчаливого вечера, готовящегося перейти в ночь, навстречу им шёл какой-то человек с громоздким предметом в руке. Пелтроу тянула Джона к нему с таким радостным возбуждением, какое бывает только у детей, которые делают подарок самому дорогому себе человеку. Фримен не разделял её восторга. Озноб в его теле стал сильнее и он даже усилием воли заставил себя выдваить:
- Одетт, знаешь, я… наверное… мне нужно идти.

- Нет, Джон! Это большая честь для тебя! – возразила та, - Я так счастлива, что он избрал именно моего друга. Ты поступил очень опрометчиво, уехав вчера к замректора, ведь я не только хотела поговорить, я готовила тебе сюрприз! Мой хозяин приходил познакомиться с тобой, Джон.
«Хозяин?!», - прокричало в голове доктора, и он невольно высвободил свою руку от Пелтроу, слегка отшатнувшись от нее.
- Что? – осторожно переспросил он, чувствуя, как состояние «безумия наяву» начинает понемногу сжиматься вокруг его горла и головы. Как загнанный кролик, который ощущает приближение хищника, Джон ощущал приближение чего-то очень недоброго.

- Он ждал у твоего дома целых полчаса! – продолжила Одетт, как ни в чем не бывало, - Он был так зол, ах, как ты мог так меня подставить... Но мой подарок всё равно удался, Джон, потом будешь благодарить меня. Это – мастер Гаарлус!
Самым торжественным тоном было произнесено это имя, но под тусклый свет фонаря вышел не кто иной, как... Роберт Каллен. В его руках было то самое злополучное зеркало. Он был одет очень легко для такого холодного вечера, на его запястьях всё ещё болтались окровавленные бинты, а кожа, всегда бледная, сейчас казалось настолько болезненной, что парень больше, чем когда либо, походил на мертвеца. Красные воспаленные глаза его, однако, источали какой-то лихорадочный и зловещий блеск. Но не живой блеск, холодный.

- Бог мой… - вырвалось у ошарашенного Фримена. Он даже отступил назад, перепугано уставившись на это явление.
- Наконец-то мы встретились, Джон, - ухмыльнулся тот, и голос его был слишком искажён, ни тоном, ни интонацией не похожий на речь Роберта. – Трудно же тебя выхватить из лап этого вездесущего стража, как же ревностно он хранит твою жизнь! Умница, девочка, идеально сработано, - обратился он к Одетт, не поворачивая к ней ни головы, ни даже взгляда.
Он всё это время так и впивался глазами в Джона. Пелтроу довольно заулыбалась, даже присела, сцепив руки в замок в удовольствии ублажить «мастера Гаарлуса».

- К-каллен? – переспросил Джон дрожащим голосом, – что… ты… так ты…
- Каллен – так звали лаборанта-неудачника, которым мне удалось завладеть. Моё имя мастер Гаарлус, Джон. Я верховный жрец Смерти, и я желаю пробудиться в твоём мире.
- Ч-что? – пробормотал он, но слов больше не нашел. Фонари парка стали дрожать и мигать еще сильнее. И в этом дребезжащем мелькании, весь вид Каллена, кем бы он ни был, являл собой именно то, что он сказал. Жрец Смерти. Он ухмылялся, и улыбка его кривилась, обнажая потемневшие острые зубы, прямо как в том кошмарном сне. Только все это происходило на самом деле, и Джон знал, что не спит.

Доктор посмотрел на Одетт, но та стояла, как завороженная, с глупой улыбкой на губах и сонными, словно одурманенными, глазами.
- Хозяин, осталось совсем немного. Вам теперь поможет мой Джон, да? – залепетала Одетт, - жажду служить вам и после вашего рождения!
- Нет! – отступил назад Джон, вытянув руку перед собой, точно желая защититься. Другой, он уже шарил по своим карманам в поисках этого проклятого пистолета, который ему дала Миртл, - н-не… не подходи ко мне…
Но Каллен-Гаарлус всего лишь отпустил зеркало, и оно, к ужасу и удивлению, опровергая все законы гравитации, не упало, а повисло в воздухе, словно на невидимых нитях, слегка качаясь. На его раме были видны засохшие пятна крови, а в мутной глади не отражалась улица... так было чьё-то безобразное лицо, и это лицо глядело на происходящее властным и алчным взглядом, точно таким же, каким смотрел «безумный» Каллен.
Взгляд Фримена так и притягивала эта жуткая «зеркальная мистерия». Но что-то шептало ему в мыслях голосом Айрис, заставляя противиться притяжению: «Не смотри… пожалуйста, не смотри. Не смотри в это зеркало».

- Сейчас ты всё поймёшь, маленький наивный человек, - продолжал Гаарлус, приближаясь к Фримену. – Ты – мой ключ, последняя печать, не стоит сопротивляться судьбе, Джон, ты вернёшь меня к жизни, или я силой заставлю тебя это сделать.
- Ннет, еще один шаг… - наконец вытянул пистолет Фримен и наставил на него, дрожащими руками, - я буду стрелять…
 - Джон, ты с ума сошёл?! – вдруг завизжала Одетт, - это твой хозяин, делай, что он говорит!
- Смотри в зеркало, доктор Фримен, просто будь умницей, пусть твоё сердце бьется чаще, - говорил «хозяин», медленно доставая из-за пояса сзади длинный искривлённый нож.
Заметив это движение, доктор в ужасе зажмурился, сопротивляясь притяжению взгляда. Его палец машинально нажал на курок, и он выстрелил. Следующее, что он услышал, был крик Одетт: «Нет, хозяин, нет!». Она бросилась между ними и заслонила Гаарлуса.

Дротик впился ей в шею, девушка взвизгнула, хватаясь за горло, и медленно сползла на пол. Снотворное подействовало моментально. «Проклятье!», - подумал в ужасе Джон и нажал еще несколько раз на курок, но дротик был всего один и пистолет выдавал лишь пустые щелчки, не причиняя абсолютно никакого вреда стоявшему перед ним кошмару. 
- Неужели ты думал, это может меня остановить? – сверкнул глазами Каллен-Гаарлус и отпихнул ногой тело распластавшейся Одетт. – Открывай портал, Джон, или я силой сломаю печати! Я не отступлюсь, проклятый хранитель, и готов вырвать тебе сердце, если до этого дойдёт! Не доводи столь простое дело до абсурда, впусти меня, и будешь жить.
- Какой портал, Каллен, ты спятил! – пискнул перепуганный доктор, - что за чертовщина тут творится… 

Все сказанное для Джона прозвучало совершенно бессмысленно, как в кошмарном, диком сне. Он не понимал ни слова из того, что говорил Каллен-Гаарлус, еще больше его пугало это висящее зеркало, точно ожившее, действующее само по себе. Но безумец Каллен не думал давать ему и минуты на раздумья и тут же бросился на него, как лев на свою добычу. Да, было что-то звериное в его прыжке на свою жертву, неестественное для столь негибких человеческих колен.
Мельком, пока Джона силой не повалили на тротуар, он успел заметить, как чудовищное изображение в зеркале ринулось вперед, и само зеркало подлетело ближе.

Джон отбивался, как мог. Сперва он пытался ударить Калена рукоятью пистолета, но тот выбил его из рук Фримена одним резким ударом. Оружие отлетело в сторону. Тогда Джон попытался спихнуть с себя Роберта, отталкиваясь и брыкаясь, но Каллен, не смотря на весь свой болезненный вид, продемонстрировал немалую силу и проворность, прижав доктора к земле так, что сложно было пошевелиться.
- В зеркало, смотри в зеркало, - приказывал без конца маньяк, пытаясь удержать голову доктора, а другой рукой держа над ним нож.

Насколько же холодные и липкие были его руки, точно кисти мертвеца, и несло от него трупным разложением. Фонари над головой доктора так и мигали, словно ёлочная гирлянда, и ледяной воздух спирал грудь. В этот момент Джон почувствовал, как та область у сердца, что горела ожогом сегодня утром после необычного сна, вдруг стала холодеть, словно металл на морозе.
- Нет! - упирался до последнего доктор, зажмуриваясь и изворачиваясь, чтобы не видеть этого жуткого отражения, смотрящего прямо на него, готового вот-вот выскочить из рамы.
- Не откроешь портал, так я выпотрошу тебя, проклятый самородок, и тогда вся стена между мирами падёт. У тебя было время на раздумья! – шипел маньяк.
Очевидно, желая поскорее добраться до сердца Джона, источающий смерть, но невероятно сильный Каллен, дернул ворот зимней куртки Фримена, однако пуговицы не поддались. Вместо этого из кармана доктора выпали ключи вместе с алой коробочкой, подарком Мастерса. В паническом ужасе, Джон схватил первое, что подвернулось ему под руку.

Каллен уже висел над самым его лицом и готов был разрезать куртку своим ножом вместе со свитером и кожей Фримена. Булавка, конечно, мало, что могла сделать против этого, но она, по крайней мере, была острой  и если воткнуть ее в шею или глаз…
Конечно, обо всем этом доктор не рассуждал, было слишком мало времени, и он был слишком напуган, чтобы просчитывать самые удачные места для того, чтобы вонзить иглу. Тогда он просто выхватил булавку из раскрывшейся коробочки и вонзил ее прямо в руку Роберта, что держала нож.
Он хотел вонзить ее еще, но эффект, который произвел обычный укол, оказался просто поразительным. Внезапно, нож выпал из руки Калена и он завизжал, как дикое свирепое животное. Нет, даже животные вряд ли могли бы издать такой демонический и жуткий визг. Его ладонь, в том месте, куда вонзилась игла булавки, стала чернеть и шипеть, точно ее коснулась кислота. Даже зеркало зашаталось в воздухе.
Джон был поражен, но инстинкт самосохранения не позволил ему ждать, пока Роберт придет в себя или из зеркала вылезет это чудовище. Он вонзил иглу Каллену прямо в шею и одним резким толчком спихнул его с себя. Корчущийся и визжащий Роберт-Гаарлус откатился в сторону.   

Джон тут же бросился к Одетт. Она была жива, только без сознания. Он выдернул из ее шеи дротик и попытался подхватить на руки, когда уловил какое-то движение со стороны Каллена с проклятым зеркалом.    
Загибая неуклюже руки, Каллен нащупал место, куда была воткнула булавка, выдернул её и отшвырнул, кое-как поднимаясь на ноги. Камень Тааффеита мерцал где-то в жухлой траве, как единственная звезда в облачном небе.
- Где... где ты взял... это, - с трудом прошамкал маньяк, поскольку челюсть его с моментально разложившейся кожей неестественно отвисла с той стороны, куда попало остриё иглы. И кисть, что держала нож, неожиданно оторвалась и шлёпнулась прямо на асфальт.
- О… О, Бог мой… - вырвалось у бедного Джона, и он отпустил девушку. От ужаса руки его едва слушались. Но Фримен не мог бросить Пелтроу здесь, в этом безумии, одну.
Он пошарил глазами по сторонам. Как назло аллея была чиста. Ни ветки, ни камня, только бесполезный пистолет, ключи и коробочка от подарка, сама булавка где-то в траве, а искать ее - нет времени.  И тут, взгляд Джона устремился на нож. Он лежал совсем рядом с Калленом, но все же… это был единственный шанс. Фримен посмотрел на Роберта, решая, как ему быть. Добраться до ножа? Позвать на помощь? Бежать?    

Несмотря на жуткие повреждения, Гаарлус не оставил своего чудовищного намерения прорваться (по его словам) в мир живых. Его, казалось, вообще не беспокоило, что его тело уже не жизнеспособно. Он вскинул оставшуюся руку, как заносят шар для удара по кеглям, и его зеркало крутнулось, как волчок, и показалось вогнутой стороной.
Кривая усмешка исказила губы бывшего лаборанта. Он медленно двинулся на Джона с таким решительным видом, с каким идут только на смерть. Внезапно все фонари на аллее вспыхнули и с треском потухли, в полумраке едва можно было разглядеть отвратительную фигуру ходячего мертвеца и гладь висящего зеркала. И только звёзды и молодой месяц за клочками туч, не позволили беспросветному мраку охватить парк.
Фримен стал отступать назад. Надежда подхватить оружие угасла. Ему оставалось только один выбор – либо бежать, либо звать на помощь.

Вдруг Джон услышал, как что-то вязкое шлёпнулось на дорожку и потекло – тёмная бесформенная субстанция плыла прямо из зеркала, скользя по полу с неимоверной скоростью и умом, как если бы ею кто-то управлял. Ещё и ещё струи вязкой, как карамель, жидкости, вырвались из зеркала, словно их выплёвывали.
Как в жутких кошмарах, сгустки похожей на эктоплазму субстанции, формировались и росли в непонятные тела. И всё это происходило быстро, как поднимается дым над потухшей свечёй, и при свете луны, в сумрачных тенях зимнего вечера это представляло собой жуткую пугающую картину. 

Гаарлус-Каллен со своей чудовищной свитой материализовавшихся существ в три нечеловеческих прыжка настигли Джона. Он хотел бросился бежать, но белая крючковатая рука уже схватила куртку доктора, и бесформенные тени окружили свою жертву, прилипая к стволам близрастущих деревьев и фонарным столбам. Зеркало зависло над плечом Каллена, и безобразное лицо внутри, искажённое гримасой почти звериного оскала, нетерпеливо царапало тонкую грань.
Фримен понял, что положение безвыходное. Нужно было кричать, звать на помощь, но он не мог. Его точно парализовало это всепоглощающее безумие. Он не мог даже пискнуть. Липкие руки тварей вокруг цеплялись к одежде Джона, как клейкие канаты. Одно из бесформенных тел занесло нож. И в тот момент, когда жизнь его, казалось, была уже решена, тишину парализованного парка, как лезвием пронзил крик неведомого зверя, похожий на клич ястреба высоко в небе.
Этот совсем незначительный звук, так поразил палачей доктора, что они, как один, резко рухнули наземь и расплылись лужами. Тело Каллена тоже согнулось, но зеркало лишь качнулось на невидимых путах. На какое-то мгновение заметно потемнело, звёзды и месяц скрылись из глаз, точно на них бросили покрывало, и тут же засияли вновь. Джон чуть было не потерял сознание от страха. Он так и упал на колени, ощущая невероятную слабость и приступ тошноты одновременно. Пока Фримен пытался прийти в себя и собраться с силами, он услышал, как дико кричал Гаарлус.

- Проклятье! Нет! Нет! – клокотал он, озираясь по сторонам, и подобрал свой нож в одной из луж. Его страх был совершенно непонятен, пока не послышался стук туфель по дороге. По аллее поспешным шагом со стороны, где осталась лежать Одетт, быстро шёл высокий человек. Джону не составляло труда узнать его – это был Бенедикт Мастерс.
- Бен… - только выдохнул доктор, едва слышно.
Бенедикт шёл уверенно и стремительно, не сводя сердитого взгляда с Каллена.
- Я всего лишь жаждал явиться, мне нужен был только портал! – оправдывался, стуча сломанной челюстью, маньяк, точно замректора университета имел над ним какую-то власть.
Так безжалостно холоден был взгляд Мастерса, такая несокрушимая сила чувствовалась в его молчании, так опасно было его спокойствие, как ещё никогда не случалось в его самом свирепом гневе на сотрудников.

- Я предупреждал тебя, Гаарлус, много раз, тебе неоднократно давали шанс, тебе оставалось просидеть в зеркале каких-то полсотни лет, - говорил грозно Бенедикт, шагая навстречу Каллену. – Что же ты сделал в ответ? Поработил женщину, убил двух людей, в чём не было необходимости, ты готов был убить и хранителя, окажи он сопротивление!
Тот попятился к доктору и, вытряхнув из покалеченной руки что-то наподобие щупалец из той же вязкой жидкости. Он молниеносно сжал ими горло Джона, и ленты-щупальца оказались твёрже стальной проволоки. Подтянув к себе сопротивляющегося заложника, он занес над ним нож и прохрипел.
- И всё ещё готов, ты меня не остановишь. Так или иначе, а я прорвусь в этот мир, и вы все пожалеете, что упаковали меня на века, вы все…
Бенедикт остановился, словно прожигая взглядом Каллена. На одно мгновение он встретился глазами с Джоном, и в его взгляде скользило столько же утешения, сколько в десятках слов. Он словно предупреждал его быть готовым, но готовым к чему?

- Вы все… - повторил голос Гаарлуса за ухом Джона и оборвался, захлёбываясь и задыхаясь. Они стояли в тех лужах слизи, и они мигом начали дымиться и бурлить, как лава, и вдруг вспыхнули языками пламени, которые тут же перекинулись на брюки лаборанта, но огибали доктора, как магнитные поля самих себя. Всё это случилось в мгновение ока, так быстро, что даже Гаарлус не успел отскочить.
Огонь полз по его ноге и, всё ещё сжимая горло Джона, он хрипел и дёргался. Нож шлёпнулся со звоном на землю. Безумец, охваченный пламенем, желал, во что бы то ни стало, утащить с собою на тот свет и заложника. И хотя огонь не касался Фримена, клубы зловонной гари, поднимающиеся от луж и одежды Каллена, запросто могли его задушить.

Силы уже готовы были покинуть доктора, но Джон почувствовал, как что-то мягкое охватывает тело, и щупальца, наконец, расслабили хватку на горле и сползли. Бенедикт обнял доктора и вытащил из столпа удушающего дыма и огня, отвёл на обочину тропинки и прислонил к стволу многолетнего вяза, что раскинулся прямо над аллеей. Он едва заметно коснулся пальцами шеи и щек Фримена, внимательно оглядывая красные полосы от щупалец.
- Дыши, Джон, - произнёс он, - ради бога, дыши. Я просто жажду отругать тебя, только приди в себя.
Может быть, доктор Джон Фримен и не был Роден Роджером Стилом, но какая-то природная внутренняя сила, не позволяла ему так просто сдаться. Он медленно открыл глаза, тяжело вдыхая воздух и, мягко отстранил друга, едва слышно пробормотав хриплым голосом:
- Прости... мне надо...  меня сейчас стошнит.

Но после нескольких тяжелых вздохов тошнота отступила, и Джон только покосился в сторону зеркала, что всё ещё висело в воздухе, и клубка дыма над телом Гаарлуса.
- Он мертв? – перевел усталый взгляд на Бенедикта. Усталый, полный отчаяния и надежды взгляд. - Пожалуйста, сажи, что он мертв... Я не хочу  это снова видеть. 
- Ещё нет, но он безвреден, - ответил его друг, неэмоционально, как если бы речь шла о каких-то организаторских мелочах. Он всё это время держал руку на его плече, как если бы боялся, что Джон упадёт в обморок или вовсе исчезнет. – Останься здесь, я сейчас.

Убедившись, что жизни друга больше ничего не угрожает, Бенедикт выпрямился и, пройдя сквозь завесу дыма, снял зеркало с невидимого постамента. Остатки странного пожарища очень быстро рассеивались, и вскоре дым, как клубок пара, развеялся над совершенно чистым тротуаром, тело Каллена неподвижно скрючилось у обочины. Он был сильно обожжен, но ни одна травинка на газоне не была затронута огнём.
Мельком, сквозь пелену головной боли, стучащей в виски, и приступами тошноты, Джон увидел, что существо в зеркале всё ещё было там. Его лицо было в жутких ожогах, и искривлено страхом, он кричал и бился в конвульсиях, но звуков не было слышно.
Бенедикт, не раздумывая, швырнул его оземь, и всё зеркало целиком, со своей массивной металлической рамой, вдруг с чудовищным треском и звоном смялось в лепёшку, разбиваясь на тысячи и тысячи осколков, которые продолжили распадаться и крошиться, пока вовсе не превратились в пыль. И её, как пепел, подхватил и развеял ветер.
В тот же миг зажглись уличные фонари, и округа ожила естественными звуками и отдалёнными шорохами, и голосами городских улиц, как если бы кто-то прорвал дыру в вакуумной комнате, и герметичность была нарушена.

Вернувшись к доктору, Бенедикт вынул из кармана пиджака ту самую булавку с камнем и настойчиво пришпилил её к его куртке на груди.
- Ты кое-что потерял. Видишь, как полезно бывает носить галстуки, Джон. Как ты? Можешь встать? Там где-то ещё спит наша Пелтроу.
Джон коснулся кончика булавки с камнем, но ничего не сказал по этому поводу. Он решил, что сейчас не время и не место задавать вопросы о произошедшем.
- Я в порядке, - только ответил вяло доктор, поднимаясь. – Надо вызвать скорую…
- Я позвоню Мэддоку. Он приведёт всех, кого надо.

Со смертью Каллена-Гаарлуса и зеркала, Фримен почувствовал себя немного лучше, и даже смог увереннее стоять на ногах. Правда, его все равно вырвало, стоило ему взглянуть на обгоревший труп Роберта. Вид он имел просто отвратный, даже обездвиженный. Страшную вонь от разложения не взял даже огонь.
- О, Джон, - вздохнул рядом его друг, который был намерен не покидать его до самого прибытия скорой, и протянул ему свой шёлковый платок. – У тебя шок. Держись, друг, скоро всё пройдёт.
- Прости. Это... Это просто ужасно.– Смущенно извинился Фримен, принимая платок
Издали послышались звуки сирен. Инспектор прибыл без напарников с отрядом специалистов, которые без вопросов, без всяких исследований улик или следов, быстро погрузили тело в труповозку и с поспешностью воров увезли его прочь.
Машины скорой помощи на счастье не так спешили. Бедную Одетт сразу забрали в больницу, Джона принудительно укутали в одеяло и напоили чаем, но лекарства он принимать все равно отказался. Его попросили задержать для дачи показаний.

Пока фельдшер оказывал ему первую помощь, Мэддок беседовал в сторонке с Мастерсом. У инспектора был сильно озабоченный вид, он то и дело оглядывался по сторонам, его рыжие бакенбарды так и топорщились во все стороны, он в волнении переминался с ноги на ногу и тёр пальцем нижнюю губу. Бенедикт казался спокойнее, но время от времени, он набирал в грудь воздуха и отворачивал лицо в задумчивости и смятении. Они о чём-то договорились, хотя Мэддоку это явно не понравилось.
Подойдя к Джону, сидящему в машине скорой, инспектор обрёл прежний насмешливый  и всезнающий вид.
- Так-так, доктор Фримен, вижу, вы всё-таки увязли в этом деле по самые уши. Я это сразу предвидел, ещё, когда вы доказывали мне, что видели тот труп, - потряс он перед ним указательным пальцем. – Крепкий вы орешек. Но я вынужден вас попросить… - он обернулся на Мастерса.
Бенедикт посмотрел на Мэддока с лёгким кивком, точно подталкивал к нежелательной фразе.
- …попросить не распространяться о том, что вы видели и пережили, чтобы это не просочилось в прессу и на телевидение. Мы не хотим посеять панику среди народа. Все детали происшедшего мы обсудим завтра, когда вы приведёте мысли в порядок.
- Рас-распростронятся? – дрожащим голосом переспросил Джон, - простите… простите, с-сер, то, что здесь было… Кто мне поверит… Вы не поверите, если я расскажу вам. Никто не поверит. Нет. Н-нет… я не уверен, что хочу даже обсуждать это.
- Это справедливо, доктор, чертовски справедливо, - подхватил Мэддок.

- Сэр, - подошёл к инспектору фельдшер, - мы не можем задерживаться, разрешите забрать потерпевшего в больницу.
- Зачем ему больница? – удивился Мэддок, - он прекрасно себя чувствует, правда, старина? Пусть едет домой. Я сам его отвезу. Мистер Мастерс тоже без машины, так что я всё равно сегодня играю роль водителя.
Фельдшер и медсестра не стали спорить, хотя и не так спешили уезжать, как заявили.
- А что здесь всё-таки произошло, инспектор? – вдруг поинтересовался медик, - одна девушка без сознания, вероятно, чем-то отравленная, другой в сильном потрясении. Здесь было совершено убийство? Или…
Он хотел добавить что-то про НЛО, но инспектор хохотнул и прервал его вопрос.
- Ваша работа оказывать помощь, оставьте расследование произошедшего полиции, доктор... э, - он прочёл его бейджик, - Чейз. Доктор Чейз, трогайте, не будем вас задерживать.

Машина инспектора Мэддока была припаркована неподалёку. Бенедикт занял место рядом с водителем, Джон расположился сзади. Почти всю дорогу никто не проронил ни слова, даже инспектор не шутил. Он хотел закурить за рулём, но Мастерс ему запретил. Странно, но, не смотря на то, что автомобиль принадлежал инспектору, он подчинился и выбросил сигарету в окно.
По радио без конца доносились отчёты полицейского участка. Один раз Мэддоку позвонили по поводу какого-то дела, что он параллельно вёл, и в котором его юный сержант уже успел серьёзно напортачить своими поспешными выводами. После этого разгорячённый инспектор готов был выкинуть телефон следом за сигаретой.
Если бы Джон не был в таком шоке, может быть, он бы заметил такие мелочи. Но он сидел, глядя в окно, почти не двигаясь. В голове в сотый раз проворачивалось все произошедшее, точно в замедленной пленке. Доктор пытался понять каждый кадр этого жуткого кино.

И только, когда Мэддок притормозил у двери дома Фримена, Джон очнулся и внезапно вспомнил, что оставил свои ключи на той аллее в парке. Доктор уже готов был выйти из машины, но остался, с озадаченным видом шаря по карманам.
- Простите…- неуверенно обратился он к Мэддоку, даже немного испуганно, - мы… мы не могли бы вернуться? Кажется… Я не смогу попасть домой. Мои ключи. Они остались там, в парке.
- Чёрт возьми, доктор, зачем вы бросили там свои ключи? Мне нужно ещё заехать в участок, я же не таксист, в конце концов.
- Всё в порядке, Уильям, - перебил его Мастерс, - не надо возвращаться, высадите нас обоих на моей улице, а там мы поймаем кэб.
Мэддок помотал головой и развернул автомобиль.

Но, конечно же, никакой кэб Бенедикт ловить не собирался. Попрощавшись с инспектором, он взял Джона под руку и повёл в свой дом.
- Полицейские все такие привыкшие к жестокости ребята, что им сложно побывать в шкуре обычного человека, переживающего шок, - объяснял на ходу Мастерс. – Тебе не домой нужно, а глоток крепкого вина. Оставайся у меня, уже поздно, скорее всего в темноте ключи мы не найдём.
Доктор молчал. Кажется, он соглашался со всем, что происходило, и не хотел возражать. На самом деле, он просто был не в том состоянии, чтобы как следует реагировать на происходящее. Он послушно шел следом за своим другом.

В прихожей Бенедикт помог Джону снять куртку.
- Тебе все это не обязательно, - пытался что-то объяснить Джон, но так и не договорил, что именно «не обязательно». Неслышно в коридоре появилась Глэдис со своим неизменным бытовым разговором.
- Мистер Мастерс, сэр. Добрый вечер, доктор Фримен, вы очень бледны, вам нехорошо? Я могу сделать настойку и подать нюхательную соль, если…
- Нет, Глэдис, просто вина будет достаточно, - перебил её хозяин, откалывая булавку с куртки и пристёгивая к свитеру доктора.
- Бедняга может ноги протянуть, я сейчас же поставлю вариться куриный бульон! - возразила недовольно старушка, но Бенедикт поспешно и сердито ткнул ей в грудь куртку Джона.
- В химчистку, быстро, и чтобы утром была как новая. Бегом, Глэдис, она закрывается через полчаса, - повысил он голос, и экономка возмущённо завертелась с этой курткой в обнимку.
- Но... но сэр, ужин уже остыл, кто разогреет его и накроет на стол?!
- Я сам всё сделаю, обещаю, дом не сгорит, ведь со мной доктор Фримен! Идите, Глэдис, и можете не возвращаться до завтра.
Мастерс провёл своего гостя в дом, оставив сердитую экономку спорить с самой собой. Она что-то пробурчала себе под нос, но поручение отправилась выполнять в точности, как приказали.

Едва Глэдис скрылась за дверью, Джон схватил Бенедикта за плечо и ощутимо его сжал. Он был слаб, растерян, но одна вещь не давала ему покоя и он хотел, чтобы замректора ее знал.
- Ты спас мне жизнь... Спасибо. – Искренне прошептал Джон.   
Он посмотрел ему в глаза и больше ничего не сказал по этому поводу. Доктор решил, что ему нужно как следует все обдумать. Сейчас он ощущал только мелкую дрожь и неприятную тяжесть, даже скорее гадость, в душе.
- Всё в порядке, Джон, - ответил невозмутимо Бенедикт, и также не нашёл других слов, чтобы приободрить его. У него совсем не было в этом опыта.
- Если... Если ты не против, я бы… принял душ. – Наконец, отпустил его руку доктор. 
Бенедикт улыбнулся, как улыбаются врачи, когда замечают, что их пациент идёт на поправку.
- Я лучше приготовлю тебе ванну, тебе сразу станет легче.

Как оказалось, Мастерс знал толк не только в дорогих винах, ресторанах и одежде, но и искусстве релаксации. Его ванная комната напоминала какой-то восточный оздоровительный салон и благоухала, как поляна альпийских цветов в весенний день. Он оставил на вешалке рядом с ванной чистое полотенце, шёлковую пижаму и вельветовый халат, и даже домашние тапочки. А сам под руководством попугая и инструкции принялся разбираться с устройством работы микроволновой печки.
Какое-то время, Джон стоял перед зеркалом в полной прострации. Если бы он не пережил нападения обезумевшего лаборанта с не менее безумным зеркалом, может быть, он бы оценил по достоинству всю красоту и изысканность этой комнаты. Сейчас, все, что ему хотелось – это отмыться и как можно скорее.
Однако, не смотря на такое решение, в ванне он пробыл довольно долго. Большую часть времени, Джон просто сидел в горячей воде, уставившись в никуда. Снова и снова ему вспоминались эти мерзкие холодные щупальца, эта трупная вонь, этот злобный взгляд из зеркала и эти липкие непонятные твари… Нет. Он не мог сойти с ума, вот так, в одно мгновение. И Фримен знал, что дело было не в его сумасшествии, дело было… в реальности, которая дала сбой.

Джон вспомнил появление Мастерса. Тот вел себя так, будто бы все давно знал, будто бы разбирается с такими зеркалами каждый день и это для него не ново, вот так… воспламенять взглядом всяких жутких тварей. Доктор даже вздрогнул. Он чувствовал себя одновременно и в безопасности рядом с Бенедиктом, и под угрозой. С одной стороны, он его спас, с другой – Джон, оказывается, совершенно не знал кто он и, что важнее, что он!
С самыми противоречивыми мыслями, доктор, наконец, принялся мыться и мылся так усердно, точно Каллен мог его чем-то заразить. После чего Джон надел пижаму и, обнаружив, что она ему до неприличного велика в рукавах и ногах, решил надеть сверху еще и халат, чтобы скрыть подвернутые края. Впрочем, это ему все равно не помогло, халат оказался тоже велик. И Фримену ничего не оставалось, как надеть еще и такие же большие тапочки, чтобы завершить этот нелепый образ, всей нелепости и ужаса сегодняшнего дня.
Правда, было еще кое-что, о чем Джон не забыл – булавка. Ее он вернул себе, приколов на обратную сторону ворота пижамы. Он не был уверен, что такой оберег поможет ему сегодня заснуть, но, по крайней мере, придаст уверенности, что если на него кто еще и нападет, без повреждений не останется.

Где был Бенедикт, выяснилось сразу по каркающим заученным фразам попугая, который, сидя на плече своего хозяина и заглядывая в инструкцию в его руках, повторял беспрестанно:
- Рразбойники, пирраты, рразвррат!
- Брось, всё может оказаться не так уж и сложно, - ободрял его Бенедикт.
- Здрравствуйте, мистер Мастеррс! – вдруг выкрикнул Ферис с появлением на кухне Джона, одетого в домашнюю одежду хозяина.
- О, Джон, выглядишь намного лучше, - Бенедикт взял за лапы попугая и пересадил его на столешницу, подхватил один из бокалов с вином, что уже стояли полные, и протянул доктору. - Я знаю, по глазам вижу, ты хочешь задать мне кучу вопросов, но давай не будем вдаваться в такие сложные объяснения на голодный желудок. Я уже почти разобрался с работой микроволновки.
- Микроволновки? – недоуменно переспросил доктор, держа в руках бокал, точно не зная, что с ним делать. Он решительно отставил его в сторону и подошел к столь непонятной Бенедикту технике.
- Это ведь микроволновка разогревает еду? – спросил неуверенно Мастерс.
- Она что сломана? – одним простым и легким движением Джон включил печку и удивленно посмотрел на своего друга. Значит, воспламенять взглядом всяких жутких тварей Бенедикт мог, а вот элементарно разогреть пищу – нет? Да, было что-то трогательное в такой беспомощности. Не дожидаясь аплодисментов со стороны замректора, Фримен поставил ужин разогреваться.
- Будет готово через пару минут, - объяснил он и плюхнулся на ближайший табурет, в глубокой задумчивости, периодически поправляя сползающие длинные рукава. 
- Невероятно, - произнёс Мастерс, наблюдая, как крутится блюдо в освещённом «брюхе» печки, на что Ферис ответил своё «раззвррат» и улетел в гостиную на любимую жёрдочку разговаривать с часами.

Бенедикт довольно развернулся к другу. Казалось, его совершенно не беспокоили все те неподдающиеся никакому объяснению происшествия, случившиеся всего несколько часов назад. Словно это ничем не отличалось от его привычных обязанностей в университете!
Он успел переодеться, и в футболке, халате и домашних брюках Мастерс потерял всяческий шарм грозности и власти. А эта радость от открытия принципа работы микроволновки делала просто невозможным для него пост заместителем ректора.
- Не думал, что это так просто, Глэдис всегда так долго торчит на кухне, я решил, что здесь обязательно должно быть какое-то колдовство, - сказал Бенедикт и сунул руки в карманы халата.
Джон захотел свой бокал с вином обратно, но тот стоял слишком далеко и доктор только вздохнул, потерев лицо.
- Да, на это нужно, конечно, больше колдовства, чем на воспламенение тварей с щупальцами, - пробормотал то ли в шутку, то ли всерьез Фримен и внимательно посмотрел на своего друга снизу вверх. Скрестив руки на груди, Джон серьезно произнес, - Бен, ты знаешь, что я не сошел с ума.
- Я вполне с этим согласен, - ответил Мастерс, - не стану что-либо отрицать и просить тебя всё забыть, это невозможно и даже вредно. Да... ты видел больше, чем, возможно, хотел бы, но это уже не исправить.

Доктор сделал какой-то неопределенный жест, пытаясь этим показать всю его растерянность и шок от пережитого ужаса.
- Так… может, ты мне объяснишь, что… черт возьми, это… было?
Бенедикт не сводил с Джона выжидательного взгляда, потом опустил его в пол и произнёс своим обычным тоном разъяснения причин и следствий:
- Зеркало было «временной капсулой», в которую был заточён могущественный некромант, жрец Смерти. В древние времена эти знания были доступны верховным служителям магических культов. Гаарлус представлял собой большую опасность для… всего мира, я полагаю. Он бессмертен, поэтому капсула в то время был единственный выход, почти безвредный, что-то вроде лампы Алладина. Только вот Гаарлус не стал мириться с судьбой, не одумался за века, всё время заточения он вынашивал план, как воскреснуть, но зеркало сотни лет лежало на складах, где к нему не прикасались те, кто способен был открыть врата. Когда коллекцию привезли в институт, я сразу понял, что эта капсула трещит по швам, и попытался ограничить к ней доступ, отследить тех, кто попал под её влияние… - он окинул взглядом кухню и сделал паузу.
Микроволновка пикнула и выключилась, но никто не думал сейчас об ужине. Бенедикт вздохнул и продолжил рассказ, которым не счёл нужным поделиться даже с полицией:
- Чтобы воплотиться, как я говорил, нужны жертвы и слуги на стороне живых, хотя это не обязательно, так поступают только жестокие маги. Обычно у могущественных узников есть приспешники, но все последователи Гаарлуса давно вымерли, и он пустился на хитрость. Первой слугой стала Пелтроу, она работала с зеркалом, смотрела в него, её загипнотизировали или поставили что-то вроде биологического «жучка» куда-нибудь на тело. Неосознанно она выполняла его поручения, завлекла Каллена, устроила ему ловушку, выполнила несложный ритуал, в общем... его убили и превратили в зомби, вроде ходячей куклы, которой руководил Гаарлус. Он сохранил остатки памяти лаборанта, поэтому Каллен помнил всё вплоть до собственного убийства, а когда осознал и это, то попытался покончить с собой. Гаарлус не мог упустить такой шанс, и Пелтроу как бы случайно появилась в квартире самоубийцы, сбежав с работы в самый ответственный момент. Им нужно было спешить с жертвоприношением, поскольку тело Каллена начало подавать признаки разложения, и они выбрали Тейлора, который по дружбе ни в чём не мог отказать коллеге в трудную минуту «жизненного кризиса». В тот день, когда Пелтроу якобы случайно встретила тебя и пригласила поужинать, Каллен, очевидно, совершил второй ритуал. Они не просто так следили за тобой, ты должен был быть следующим, Джон, у тебя такие качества, что ты способен открыть портал между мирами. Только оказавшись в непосредственной близости к тебе, Гаарлус получил возможность воплотиться. Поэтому я просил тебя держаться подальше от этой женщины и зеркала.

- Ты знал… - прошептал Джон, закрыв лицо руками, и внезапно вскочил с места, повторив громко. – Ты знал! Ты… Ты все это знал. И про зеркало, и про Каллена, и про Одетт. Все!
- Да. Почти всё... почти сразу, - признался после некоторого колебания Мастерс.
Доктор принялся метаться по кухне из места в место, волоча за собой спадающий халат, что, впрочем, сейчас меньше всего его беспокоило.
- Почему не сказал мне? – вдруг остановился напротив Бенедикта Джон, посмотрев ему прямо в глаза. – Ты ведь мог…
Фримен не договорил, прекрасно понимая, что Мастерс не мог. Что бы он сказал? «Эй, Джон, кстати, это зеркало, там живет настоящая тварь, ей Богу! Вот только посмотришь в него, и сразу на тебя оттуда глянет этот кошмар! И еще кое-что… Одетт одержима каким-то хозяином, а Каллен на самом деле – ходячий мертвец, напичканный щупальцами!».
Нет. Разве можно сказать такое? Бенедикт сделал все, что в его силах и выиграл, в противном случае, Джон был бы уже давно мертв или… что-то похуже.

Доктор вздохнул, но не успокоился. Новая взвинченная мысль укусила его и он произнес отчетливо каждое слово, точно Али-Баба перед пещерой произносит волшебные слова, чтобы та открылась.
- Кто ты? – слегка прищурился Джон. – Я вообще знаю, кто ты такой? Может, ты и не человек вовсе…
- Джон, - попытался успокоить его Бенедикт, но так и не договорил.
От всяких предположений Фримену стало плохо, и он хотел, было, снова упасть на табурет, но передумал. Вместо этого Джон решительно подошел к своему другу в плотную и положил руку ему на грудь.
Он точно не знал, что должно был почувствовать. Отсутствие сердцебиения? Невероятный холод или жар? Или удар молнии? Или что-то должно было произойти? Бенедикт должен был обратиться в пыль, распасться на маленькие шестеренки, вспыхнуть, как бенгальский огонек? Нет. Джон не ощутил всего этого, и ничего не произошло. Перед ним был обычный человек из обычной крови и плоти, и в груди у него вполне обычно и даже спокойно билось вполне человеческое сердце.

То ли от разочарования или от облегчения, Фримен сжал в кулак футболку друга и, всхлипнув, уткнулся ему лбом в плечо. Бенедикт взял его за руки, привлёк к своей груди и крепко обнял, попутно натягивая на плечи сползающий халат.
- Прости. - Едва слышно пробормотал Джон, отпустив его одежду. – Я веду себя, как дурак. Наверное, мне лучше… Мне нужно выпить… чего-нибудь.
- Всё хорошо, Джон, ты ведёшь себя адекватно, - успокоил его друг, всё ещё не выпуская из своих объятий даже ради бокала крепкого вина, вдыхая запах шампуня для волос (которым он сам же и пользовался).
Доктор неловко обнял его в ответ. Даже скорее не обнял, а вцепился руками в бока футболки. Снова это чувство безопасности и защиты нахлынуло на него, и он расслабился, почти успокоившись. Так успокаиваются только напуганные ночными кошмарами дети, когда к ним приходит кто-то из родителей и говорит, что все будет хорошо, и никаких монстров ни под кроватью, ни в шкафу нет.
К тому же грозный земректора, Бенедикт Мастерс оказался человеком даже больше, чем этого можно было ожидать от некоторых homosapiens современности, во всех смыслах. Он был теплым, живым, пах мужчиной и не умел пользоваться микроволновкой.   

Бенедикт погладил Джона по спине, задержав на плече свою длинную белую ладонь. 
- Я так рад, что успел во время, - вдруг признался он, - проклятый камешек в твоей булавке слишком поздно забил тревогу. А я говорил мастеру, что в нём изъян, почему он меня не слушал? Я найду другой…
С таким обещанием Мастерс расслабил объятья и принялся усердно поправлять на Джоне свой халат и воротник пижамы.
- Боже, какой ты миниатюрный…
Фримен сперва нахмурился, но эта последняя фраза прозвучала так забавно-нелепо на фоне всего, что он только что пережил, что в следующее мгновение Джон уже не сдержал усмешки.
- Оставь, - мягко отстранил он руки друга, - оттого, что ты трогаешь на мне свои вещи, они меньше не станут.
- Я был неправ. У тебя прекрасный стиль. Твоя одежда так гармонично на тебе сидела. Моя же выглядит просто нелепо, - не унимался Мастерс, запахивая на нём сильнее халат и завязывая поясок.
- Бен… - задержал Джон свой взгляд на глазах Мастерса. – Я очень тебе обязан.
После чего, миниатюрный доктор Джон Фримен, достал из микроволновки еду и поставил ее на стол. Бенедикт так и остался стоять, слегка удивлённый, но быстро пришёл в себя и помог разложить приборы для ужина.

Экономка Глэдис, несмотря на все свои недостатки, готовила весьма прилично, у вина оказался самый тонкий и изысканный вкус, а французские булочки были такие свежие, что ещё пахли пекарней, и обычный ужин после такого долгого и напряжённого дня показался настоящим пиром.
Позже Бенедикт, сложив грязную посуду в мойку (посудомоечная машина для него представляла собой ещё большую загадку, чем печка), заварил свой любимый чай и расположился с Джоном в гостиной. Время было довольно позднее, но о сне пока никто не думал.
- Можешь не беспокоиться о завтрашнем дежурстве, - сказал Мастерс, поймав взгляд своего друга на часы, - я думаю, тебе необходим дополнительный выходной... Навестишь мисс Пелтроу, погладишь, наконец, своего кота, он, наверняка, на меня уже зубы наточил.
- Боже, Том, - вспомнил Фримен о своем коте, хлопнув ладонью по лбу, - хорошо, что я оставил ему достаточно еды в миске, когда уходил. Никогда бы не подумал, что с таким облегчением буду вспоминать о его способности открывать холодильник, в противном случае он наточил бы зубы, скорее, на мои ботинки, мыло и несчастную герань.
- У герани в любом случае нет шансов. В отличие от кота, ей не научиться открывать кран в ванной.

Джон отнял руку от лица и виновато произнес, опустив взгляд:
- Бен, ты очень хороший друг. Ты спас меня, угостил ужином и чаем, помог мне прийти в себя, я уже почти успокоился, но я не хочу причинять тебе слишком много неудобств. Боюсь, сегодня я не засну, и если ты хочешь спать, только скажи, я вполне могу посидеть один в библиотеке с Моэмом.   
Как раз раздался гонг часов, и Ферис прокукарекал время.
- Спать? Ты серьёзно? – отставил свою кружку Бенедикт и поднялся. – В жизни не слышал такой чепухи в десять часов вечера. На меня, знаешь, эти недоразвитые жрецы сонливость не нагоняют. Ты помнишь, которая из комнат наверху библиотека? Я позже присоединюсь к тебе.
- Хорошо. Как скажешь, Бен, - согласился Фримен и как-то неловко признался, скользя взглядом от глаз друга до воротника его футболки, - на самом деле я даже рад, что ты еще посидишь со мной. Мне кажется, эта ужасная ночь никогда не закончится, а с тобой время летит незаметно…
- Рразвррат на вахтенном посту! – вставил попугай, махая крыльями. Доктор аж вздрогнул и огляделся, желая высмотреть этот самый «разврат на вахтенном посту».
- А ты не приглашён, - сердито ткнул в него пальцем хозяин, и качнул головой, обращаясь к Джону, - ума не приложу, где он всего этого нахватался.
Мастерс бросил в Фериса злобный взгляд, но попугай только зацокал язычком, моргая победно рыбьими глазами.

Джон, удобно расположившись на диване у окон эркера под напольным абажуром с томиком неизвестного ему романа, успел прочесть несколько глав, прежде чем его друг заглянул к нему. Бенедикт улыбнулся и молча подошёл к одной из полок, где оставлял недочитанную книгу. Вынув её, он так же без слов расположился напротив Джона и принялся читать, словно это была не его библиотека, а какое-нибудь государственное заведение, где воспрещается шуметь.
Иногда Фримен кидал на своего друга любопытные взгляды и, надо сказать, его появление (несмотря на тишину и молчание) сделало чтение практически невозможным. Джон заставлял себя думать о книге, но буквы расплывались у него перед глазами, из-за чего он подолгу смотрел на одну и ту же строчку или читал, вообще не понимая, о чем идет речь.
Ему снова в голову начали лезть разные мысли, но теперь, по крайней мере, доктор не боялся находящихся в них вопросов. Теперь, он знал, его догадки, его предчувствия, что Бенедикта Мастерса окружает аура непростой таинственности, оправдались. Он знал, что это не какой-нибудь скелет в шкафу в виде детских травм и переживаний (хотя и это тоже могло быть), а самый настоящий клад, переполненный приключениями, опасностью и мистикой. И его любопытство разгоралось еще больше.
Но сейчас, конечно, Джон не осознавал всего этого, так… лишь улавливал отдаленные намеки, испытывая жажду знать все, плавал в океане вопросов, океане, полном жутких подводных чудовищ…

- Мне теперь любопытно, - тихо произнес Фримен, не отрывая взгляда от книги. Он почти прошептал, но в ночной тишине библиотеки его голос был хорошо слышен, - ты… не работаешь… каким-нибудь… суперменом по ночам? Это твое увлечение отлавливать монстров или… призвание?   
Бенедикт усмехнулся, перекладывая закладку на новую страницу.
- Можно сказать, это часть моей работы. Мир не так узок, каким его представляют нам и каким все привыкли видеть. Просто... я знаю немного больше и вижу шире, а это несёт за собой больше ответственности.
- И что же ты видишь? – посмотрел на него доктор.
- Плохих парней в старинных зеркалах, например…
Доктор кивнул и не стал развивать эту тему. Не сейчас. На сегодня ему хватило знания о сверхъестественном. Но он решил, что обязательно вернется к этому вопросу. Обязательно.   

Бенедикт захлопнул книгу, глядя на Джона так подозрительно и вежливо одновременно, погладил в нерешительности края тома, потом быстро отложил его подальше, подвинулся к своему другу и бесцеремонно положил голову ему на колени, растянувшись вдоль всего диванчика.
От неожиданности Фримен чуть не выронил из рук книгу, но вовремя спохватился и отложил ее в сторону, глядя на лежащего на его коленях замректора так, точно это был сам Король Артур, воскресший из мифов. В конце концов, Джон совладал со своими чувствами и успокоился.

- У меня была девушка, очень давно, - вдруг признался Бенедикт со вздохом, отвернувшись лицом к полкам, чтобы не видеть взгляд Джона. – Мы познакомились ещё в колледже и встречались двенадцать лет. Её звали Тринити... Она была единственная, кто принимала меня таким, каков я есть. С ней было так спокойно и просто, я мог месяцами мурлыкать с теми, кто в других условиях доводил меня до белого каления. Я думал, что вот-вот испытаю радости простого человеческого счастья, но она всё время смотрела на меня так, словно я не последний мужчина в её жизни и что не стоит ставить точки на других возможностях, которыми так полон мир. Она всегда смотрела куда-то в сторону, куда-то вперёд, в какое-то эфемерное будущее, когда я смотрел на неё. И в итоге... в общем, я понял, что так поступают все...
Доктор слушал его, не перебивая. Но даже когда Мастерс закончил свою историю, какое-то время Джон еще молчал, тронутый его признанием. Редко кто и редко когда может уловить этот момент… момент признания другого человека. А ведь это большая честь стать свидетелем открывающийся двери души и не каждый сможет оценить по достоинству такое доверие.
Но Джон его оценил. Потому и молчал. Слова утешения не помогают делам прошлого. Осторожно, точно перед ним лежал вовсе не его друг, а пылающий предмет, Джон поднес руку к его голове. Какое-то время он еще колебался. Но, в конце концов, чувства взяли верх, и он погладил его по волосам, мягко и ласково.

Бенедикт тоже молчал, прикрыв глаза. Какое-то время спустя его дыхание стало ровным, а тело расслабленным, как если бы его разом отпустили все проблемы и нерешённые вопросы, и все важные дела вмиг стали несущественными.
   Джон был идеальным слушателем, а его ладони – идеальным утешением. Мастерсу впервые за несколько суток безумно захотелось спать, не забыться в объятьях Морфея, не уйти на вынужденный отдых, а заснуть умиротворённым и безмятежным, целительным сном. Он поднялся, немного смущённый. Его глаза блестели неуловимым светом, а кудри выглядели непростительно взъерошенными.
- Ты хороший друг, - произнёс он тихо и поцеловал его в висок и чуть ниже в щёку возле глаза, как если бы не знал, что для таких дел имеются более подходящие места. Джон зажмурился и подался в сторону, не ожидая такой реакции со стороны Бенедикта.
- Прости, - пробормотал смущенно доктор, чувствуя, как кровь пульсирует у него в висках и как сильно бьется его сердце. Самые противоречивые и сильные чувства, как волны в разверзшийся шторм, всколыхнулись в нем, и он мягко отстранился от Мастерса. - Я не имел в виду... Я просто... Мне очень жаль
- Я всего лишь хочу сказать спасибо, - засмеялся недоумённо Бенедикт, - разве это не принято, когда есть за что благодарить?
- Да, но… - возразил, покраснев, Джон и, украдкой посмотрев на своего друга, тихо добавил, точно сам себе, - тебе не обязательно за это целовать меня.
 
- А... верно, - вдруг перестал улыбаться Бенедикт, осознав, что его жест неправильно поняли, - прости, - тут же вскочил он с дивана и нашёл свою книгу среди подушек.
Повернувшись к другу, он добавил уже обычным бесстрастным тоном:
- Твоя комната голубая, как и прежде, вся в твоём распоряжении, если, конечно, тебе понадобится сегодня кровать. Я, пожалуй, пойду в свою спальню. Спокойной ночи, Джон.
И он вышел, очень тихо ступая по ковру, как если бы ходил во сне, и фалды его халата плавно развивались на ходу в такт движениям своего хозяина.

Джон остался в библиотеке. Едва его друг ушел, он закрыл лицо руками и просидел так пару минут, не двигаясь, пытаясь осознать все, что произошло за этот странный и невероятно длинный день. Наконец, он отнял ладони от лица, понимая, что за ночь ничего не решить, и мировоззрение, которое выстраивалось у него в течение тридцати пяти лет на основе тысячелетнего опыта человечества, за несколько часов не изменится.
Ему нужна была неделя, чтобы прийти в себя. Неделя, как минимум. Джон попытался вернуться к Моэму, но книга его больше не увлекала. В конце концов, он начал понимать, что засыпает, но стоит его сознанию хоть на секунду расслабиться, в голову тут же лезли образы пережитого кошмара. И вот уже длинные мокрые щупальца шмякнулись на пол библиотеки, и лик чудовища из зеркала возник в отражении окна.
Доктор вздрогнул и силой прогнал дрему, снова заставляя себя сосредоточиться на рассказе, который читал. Но сквозь строчки и картины писателя, он видел совершенно другие истории.

Тринити… Какой она была? Джон попытался себе представить женщину, способную привлечь внимание замректора. Была ли она брюнеткой или жгучей блондинкой, может, рыжей, с мягкими каштановыми волосами? Высокая, среднего роста, миниатюрная? Красивая, ослепительно шикарная, милая или веселая? Какой она была? И каким был Бенедикт, рядом с ней. Двенадцать лет… Они были вместе двенадцать лет, какой большой срок! За это время можно было так врасти друг в друга, что существование по отдельности окажется просто невыносимо мучительным, возможным, но мучительным, как если жить без руки или почки.
Айрис была с Джоном всего три года, и он уже не мог оставить ее, что было бы если он прожил с ней двенадцать лет? Нет. Проще было бы умереть вместе с ней, разбиться в этой чертовой машине или выпустить пулю в лоб в самый тот момент, когда она столкнулась с грузовиком.
Неважно кто ты, супермен, спасающий планету от гибели, агент 007, охотник на ведем, экзорцист, черный рыцарь, черный плащ, если у тебя есть сердце, которое бьется и ты знаешь, что значит быть человеком, значит ты знаешь, что такое пустота души и боль от потери, ты знаешь цену настоящего одиночества, не уединения, но одиночества.

Джон невольно коснулся своей щеки и виска, куда его поцеловал друг. На мгновение он почувствовал всю пустоту и одиночество, которое переживал Мастерс. «Тебе нужен друг…», - так часто говорил он эту фразу. И Фримен понял, как же сильно и самому ему, Бенедикту, нужен был друг, человек, который будет рядом. Или просто будет за тебя, скажет: «Я знаю», «Мне не противны даже самые черные стороны твоей души», «Мне ты можешь доверять», «Ты можешь дать мне что угодно, но я здесь не ради того, что ты можешь мне дать. Я здесь исключительно ради тебя, каким бы ты ни был, кем бы ты ни был. Я здесь для тебя, потому что ты – это я…».
Книга Моэма выпала из рук Джона, но звук ее падения оказался глухим и почти неслышным, точно она упала вовсе не на пол, а мягкую-мягкую подушку. Доктор разлепил тяжелые веки, понимая, как сильно он хочет спать, и решил тут же отправится в голубую комнату.
Шатаясь, он вышел из библиотеки и оказался в коридоре, который почему-то стал таким длинным и темным, и в нем было столько дверей, что Джон никак не мог понять, которая из них его. Он попытался открыть одну из них, но она оказалась заперта. «Не может же быть, что он запер комнату, в которой предложил мне переночевать. - Подумал про себя Фримен. – Может, он просто забыл ее отпереть? Наверное, лучше уже не искать ее… Здесь столько дверей. Спущусь вниз и засну на диване».

Точно пьяный, доктор добрел до лестницы и стал медленно спускаться. Ступеньки просто прогибались под его ногами. Наконец, он очутился в гостиной, но непонятно почему, там была целая куча народа.
Инспектор Мэддок со своими ребятами, Одетт Пелтроу с клеткой для хомяков, Миртл Фелайн, обвешанная пневмоническими пистолетами, Нокосёку с Роттером, шепчущиеся в углу, Александр Локхарт, пишущий что-то на стенах, Оскар Фрай с каким-то юношей, очевидно из того дешевого театра, где они вместе играют. Бен Грей, одетый, как сказочный принц, флиртовал с Ребеккой Холл с факультета филологии в костюме феи. Даже Роберт Каллен вполне живой и здоровый с Тейлором рассказывали друг другу анекдоты и громко смеялись. Но Джон так хотел спать, что решил ничего страшного не будет, если он примостится здесь на диване и сладко уснет. Он уже подошел к заветной мебели, когда заметил, что на диване с краю сидит какая-то светловолосая женщина, очень приятная на вид. Она бросила в Джона какой-то укоризненный взгляд и демонстративно переместилась на середину, чтобы он ни за что не ложился здесь спать.
- Я тебе доверяю, - почему-то сказала она очень сердито, - а ты убегаешь от ответственности.

Доктор никак не мог понять, от какой ответственности он убегает и почему она доверяет ему. Но он почувствовал, что на его плечах лежит какая-то очень важная миссия и ему сейчас ни за что нельзя спать, ему нужно что-то охранять, что-то очень ценное и он не должен спать, вот так, на посту.
Джон развернулся и, пробиваясь сквозь всю эту толпу, понял, что ему нужно пойти на кухню и выключить микроволновку. Ведь Бенедикт об этом обязательно забудет, к тому же он совершенно не умеет ей пользоваться, и весь дом сгорит к чертям, он такой беспомощный в таких простых вещах!
Но вместо привычной мебели, на кухне почему-то стояла кровать, и в ней безмятежно спал Мастерс, так сладко, что Джону самому захотелось прилечь рядом, забраться под одеяло, прижаться к его спине и спать, в полной безопасности, точно под защитой кого-то вселенски могущественного и одновременно совершенно беспомощного перед микроволновками человека. И вот уже Джон готов был упасть рядом, лицом в кровать, как услышал писк печки.
Он посмотрел на нее, и оттуда, вместо ужина, приготовленного Глэдис, потекла какая-то черная жидкость, вместе со щупальцами, человеческими конечностями и головой Гаарлуса.

Джон с криком проснулся, чуть не упав с дивана возле эркера, в библиотеке. Была глубокая ночь, за окнами ни одного горящего окна в домах напротив, ни света фар, ни звука машин, только фонари молча освещали улицу. 
Прогоняя остатки неприятного сна, доктор поднялся, выключил торшер и без труда нашёл свою спальню, которая предстала перед ним самой обычной комнатой с голубыми обоями и синими шторами, постелью в тон. Упав на кровать, он проспал до утра без снов и впечатлений.

Глава 8

Утро разбудило Джона по-весеннему необычным ясным небом. Впервые за несколько недель беспросветной пасмурности было солнечно и сухо. В комнате не позаботились о часах, наручные доктор оставил в ванной хозяина, но голос Фериса снизу дал ясно понять, что уже половина десятого.
Своей одежды Джон нигде не обнаружил, ничего из комплекта, даже носков, пришлось ему оставаться, в чём спал, пока не объявится таинственный похититель вещей.
Спустившись в гостиную, он застал Бенедикта, кормящего из рук своего разговорчивого попугая. Он чему-то тихо, но сердито и настойчиво поучал его и совал в клюв ягоду или семечко всякий раз, как тот порывался перебить хозяина набором своих заученных слов.

- Доброе утро, Бен, - кивнул Джон, поглядывая то на него, то на попугая.
- О, Джон, чертовски лестно видеть тебя в моём халате утром. Я опять дежурю сегодня на кухне, ты поговоришь с тостером, чтобы он нормально прожарил хлеб? Мы с ним опять в ссоре, – пересадил он Фериса обратно на жёрдочку.
«Беззобрразие», бурчала недовольная птица, пережёвывая утренний паёк.
- Все нормально, я позабочусь о завтраке, - махнул рукой доктор и собирался уже уйти на кухню, но, вдруг что-то вспомнив, приостановился и снова повернулся к Бенедикту.
- Прости, я бы уже давно переоделся, но никак не могу найти своих вещей.
- Ах, эти вещи... – закатил глаза Мастерс.
- Ты их не видел? Не могу же я в твоем халате поехать к себе. 
- Это было бы любопытное зрелище, я бы посмотрел... – пробормотал Бенедикт, но, поймав недовольный взгляд друга, закрыл пакет с семечками, отбросил шутки и поведал тайну исчезновения его одежды, - в доме их нет. На тумбе они выглядели не так мило, как на тебе. Даже больше – кошмарно!
Небрежным шагом он двинулся к почти пустым полкам, где хранил сухой корм для своего попугая. Джон прикрыл глаза рукой.
– Я был в таком ужасе, что уже хотел их немедленно сжечь! Не волнуйся, я этого не сделал, - развернулся Мастерс, махнув фалдой халата, и потрепал шикарный листок рядом стоящего раскидистого растения, - я послал Глэдис с ними в химчистку, от них тянуло гарью и копотью и прочими ароматами костра. Я подумал, тебе неприятно будет облачаться в запахи вчерашнего вечера…
Подойдя к другу, Мастерс взял его за плечи и с самым серьёзным видом заявил.
- Она привезёт их все в целости и сохранности и в лучшем виде, обещаю, Глэдис меня ещё никогда не подводила. Но пока она там с ними возится, ради бога, давай готовить завтрак, я не ел с рассвета, и я очень-очень хочу тостов!
- О… - только ответил Джон, немного успокоившись за судьбу своих вещей. – Ну, это мы быстро.

Может, доктор Джон Фримен не был хорошим поваром, но с тостером он точно смог договориться. И тосты у него получились не слишком сухие и не слишком недожаренные, в общем, в самый раз – хрустящие, с золотистой корочкой. Еще он сделал яичницу и поджарил сосиски, заварил кофе.
Бенедикт наслаждался завтраком, каждым кусочком, точь-в-точь, как кот Том.
- Твой кофе даже лучше, чем у миссис Хадсон. Пожалуй, мне бы стоило нанять тебя своим секретарём на полставки, а не психологом на два с половиной.
Джон бросил на своего друга какой-то странный взгляд. 
- Надеюсь, ты пошутил, - произнес он вслух, вздернув брови, - из меня вышел бы ужасный секретарь, ко мне и так все время обращаются, если им что-то от тебя нужно…
- Ты знаешь, что работаешь сверхурочно без всякого вознаграждения? Я сверил списки твоих дежурств, ты получаешь вторе меньше, чем работаешь.
- Ты проверял списки моих дежурств? – удивился Джон. – Зачем?
- Я всегда это делаю с моими подчинёнными, - пожал он плечами. – Ненавижу, когда кто-то бездельничает на рабочем месте. А ты думал, почему у нас такая текучесть кадров? Мы держим только добросовестных работников.

Он допил кофе и отложил в сторону утреннюю газету, которую так и не стал читать вопреки своей извечной привычке – завтракать наедине с газетными новостями.

- Почему ты с утра до вечера торчишь в кабинете и вместо того, чтобы жить своей личной жизнью, нянчишь своих безответственных коллег, да ещё и бесплатно? – продолжил замректора деловым тоном. – Твоё жалование рассчитано на 25 часов в неделю, а ты выполняешь все 50, а то и больше.
Доктор вздохнул и сделал несколько глотков кофе, прежде чем ответить на тот вопрос.
- Ах, Бен, - покачал головой Джон, - какая личная жизнь для тридцати пяти летнего зануды с котом? Ну, разве что с котом у меня еще есть личная жизнь… Мне…
Он запнулся и продолжил тише:
- Мне было так тоскливо и одиноко после смерти Айрис, что… я готов был пойти на любую работу, заниматься любым делом, лишь бы только работать и выбиваться из сил. Когда я преподавал, я трясся над каждым студентом, добивался того, чтобы каждый из них сдал на отлично, причем честно. Я им много прощал, готов был задержаться после работы, чтобы принять их доклады, иногда… - Джон усмехнулся сам себе, вспоминая эту нелепость, - иногда они даже приходили ко мне домой или ловили где-то на улице. Веришь или нет, но у меня почти получилось сделать из них отличников. Но потом…
- Ректору это не понравилось.
Улыбка погасла на лице Фримена, он поморщился, будто бы его мучила зубная боль.
- У меня был очень неприятный разговор с ним. Господи, я помню каждое его слово… Он просто…
- Он всегда знает, как добиться своего, но использует довольно необычные методы, согласен, - покачал головой Мастерс.

И тут Джон отвлёкся, подняв на Бенедикта встревоженный взгляд:
- О, Боже, Бен, - прошептал доктор, - ректор… он… он знает, что ты… занимаешься этими вещами? Он ведь не знает. Никто не знает. Ведь, так?
 - Ректор знает. Даже больше, чем я. Не волнуйся, он тоже такой же... «ненормальный». А ты думал, с чего ему быть во всех отношениях странным? Поэтому он и назначил своим заместителем меня, а не стандартного менеджера по персоналу.
Бенедикт вздохнул, уставившись на свою серебряную вилку, играясь ею на столе.
- Джон, прости, что втянул тебя во всё это без твоего согласия. Я пытался оставить всё в тайне и представить в привычном для тебя свете. Но ничего уже не изменить и… теперь ты неизбежно откроешь для себя всё новые странности мира. Я только прошу, чтобы ты был осторожен. Осторожен во всём.
Джон опустил взгляд в свою яичницу. Для него, простого психолога, вовсе не Роджера Стила, эти слова значили только одно: «Ох, и влип же ты, Джон Фримен». 

- Я знал, - неожиданно ответил доктор, - с тех пор, как погибла Айрис, и я перевелся в ваш университет, я чувствовал, что что-то произойдет. По-правде говоря, я хотел, чтобы что-то произошло. Если бы я только мог…
Фримен не договорил, яростно вонзив вилку в сосиску, он принялся поглощать свой завтрак. Молча и сосредоточенно, точно человек, который собирался, как следует поесть, прежде чем взять в руки бензопилу и пойти косить зло направо и налево.

К счастью, такой стиль был не во вкусе Джона и после завтрака этот порыв поугас, а потом и вовсе пропал с появлением Глэдис и его одежды. Старушка гордо вручила доктору свёртки со свитером и носками и плечики в целлофановых чехлах с брюками и рубашкой.
- Всё как новенькое, доктор Фримен, не забывайте ставить низкую температуру для стирки свитера и полоскать с кондиционером, это сохранит вашу вещь на долгие годы.
- На годы? – скривился Бенедикт и опустил свою газету, услышав такое заявление. – Носить один свитер годами?
- Это очень выгодно, сэр, - ответила деловито экономка. – Да и старые вещи всегда удобнее новых.
- Спасибо, мисс… мисс Глэдис. – Пробормотал доктор, радый тому, что ему больше не придется носить пижаму своего друга, которая смотрелась на нем до нельзя нелепо.

Бенедикт недоверчиво скомкал и отложил газету и поспешно поднялся.
- Что ж, пойду надевать свой костюм недельного возраста, чтобы он скорее на мне состарился, и мне стало удобнее в дряхлой и поношенной вещи. Джон, мы выезжаем через четверть часа, я подброшу тебя к парку. Кажется, там затерялась надежда для спасения твоего кота и герани?
Глэдис только головой покачала и, когда её «подопечный» скрылся из вида, сдержанно произнесла.
- Совсем, как ребёнок. Сколько у меня с ним мороки, доктор, вы не представляете, но куда он без меня! – махнула она рукой, вздохнула, и, гордая за свой вклад в жизнь Бенедикта, отправилась драить до блеска всё на кухне. 

Оказавшись в парке, Бенедикт с Джоном прошлись той самой аллеей, где так недавно разворачивались столь трагические и жуткие события, в надежде найти потерянные ключи. Было чисто и людно, и солнечно, ничто не указывало на то, что эти места стали свидетелями необычной драмы.
Дворники ещё засветло подмели дорожки, и моги сказать, что нашли только пустую коробочку из-под какого-то украшения, незаряженный пневматический пистолет и дротик от него. Совершенно случайно чья-то собачонка унюхала в траве необычную вещь, хозяйка тщетно пыталась согнать её с лужайки, а потом обнаружила там ключи, владелец которых тут же объявился.
- Извините, кажется, это я обронил.
Волосатый пекинес звонко залаял на Джона с его спутником и спрятался за хозяйку.
- Должно быть, у вас живёт кот, моя Сосисочка так их не любит, что чует за версту! – сказала женщина.
- Нда… кот, – только произнес Джон, возвращая себе ключи. Ему хотелось поскорее убраться из этого места, и он уже знал, что пройдет как минимум месяц, прежде чем он спокойно сможет гулять в этом парке.

Вернувшись домой, Джон первым делом покормил своего несчастного кота и не менее несчастную герань. Том вертелся в ногах хозяина, как волчок, и даже прыгал на его брюки, пока тот не соизволил его взять и основательно погладить. Казалось, кот был искренне рад, что Джон выбрался живым и здоровым после вчерашней переделки.
Уже после полудня доктор Фримен прибыл в больницу навестить Одетт. Несмотря на отсутствие повреждений, её оставили в отделении на двое суток, и не мешало выяснить почему. Мысли о подозрительном поведении Пелтроу с появлением проклятого зеркала и его непосредственное влияние на девушку навеивали самые неприятные предчувствия. Но, несмотря на это, выглядела она прекрасно и была очень рада видеть своего психолога.
В её палате стояли цветы и витал аромат эфирных масел, которые предварительно распылила её подруга, та самая языковед мисс Холл.
- О, кто пришёл, не может быть, сам доктор Фримен! – приветствовала его в своём духе жизнерадостная Ребекка.
- Ребекка, рад тебя видеть.- Скромно улыбнулся Джон и кивнул Пелтроу, - Одетт, как себя чувствуешь? 
- Джон! – воскликнула с постели Одетт, опуская дамский журнальчик, - какой сюрприз. Я думала, ты на меня зол до конца жизни за то, что случилось…
- Что? Нет... Вообще-то я выстрелил в тебя. Это мне стоит заглаживать вину, - смутился Фримен, глядя на свой гостинец в виде орехового пирога в белой коробочке, который он принес.
- О, Джон, ты, как всегда, так мил, - узнала Одетт свой любимый тортик.
- Она продолжает стоять на том, что подвергала вас опасности, - пояснила Ребекка, - ей уже сто раз объяснили, что она была под действием каких-то наркотиков.
- Ты не оставишь нас, Беки? – неловко поправила одеяло Одетт.
Ребекка хитренько скосила на них глазки, понимающе промычала и поднялась с кресла.
- Конечно, пойду, посмотрю, какое здесь готовят кофе, - и, взяв сумочку, она с догадливой улыбкой вышла из палаты.

Джон пододвинул стул к кровати Одетт и сел рядом, положив пирог ей на тумбочку.
- Ах, Джон, ты не представляешь, какой кошмар я пережила, когда мне всё рассказали! Я теперь в таком ужасе, что не знаю, как вернуться на работу и как смотреть людям в глаза…
Доктор внимательно посмотрел на девушку и серьезно спросил:
- А что тебе рассказали, Одетт?
Она неловко почесала руку, забинтованную у плеча. То самое место, где совсем недавно Джон видел крупное родимое пятно правильной формы.
- На мне был какой-то грибок или лишай, здесь, который выделял токсические вещества в кровь, и это сильно действовало на нервную систему. Доктор сказал, что встречает такое впервые, что только читал об этом. Это какая-то очень древняя «болезнь» из тропических стран. Конечно, понятно, откуда это, те дурацкие экспонаты валялись в разных коллекциях десятилетиями, и кто знает, где побывали!..
- Д-да… - неохотно согласился Джон, потирая шею.
Она вздохнула, погладила одеяло, косясь на сладкий гостинец на тумбочке.
- А ты не забыл, что ореховый мой любимый торт... Знаешь, Джон, я в таком тупике, выходит, всё, что я тебе говорила и делала, продиктовано вовсе не сердцем, а каким-то доисторическим наркотиком! Я всё помню, как в тумане, это просто какое-то безумие. Мне сказали, Каллен тоже был «заражен» и даже убил человека и хотел убить себя из-за этого. Слава богу, я ничего страшного не натворила, - она опять вздохнула, - но разве что тебя во всё это втянула, и вот ещё…

В этот момент дверь в палату отворилась, и появился мужчина с букетом цветов.
- Я не помешал?
- А… нет, - медленно произнес доктор, посмотрев на него, на Одетт и снова на него.
- О, это Крис, Джон, помнишь, я рассказывала тебе о своем однокласснике, в квартире которого устроила разбой, и сбежала?
- Да-а, она оказалась ещё тот перчик, - хмыкнул Крис. – Вы доктор Фримен? Серьёзно же вам досталось от этой крошки, я слышал. Вам даже пришлось её усыплять транквилизаторами. Мои хомяки отделались лишь лёгким испугом.
Мужчины пожали друг другу руки.
- Да, доктор Фримен. Можно просто Джон.
- Я доктор Мартин, можно просто Крис, - скопировал его Мартин.
- Крис работает в этой больнице, он меня оперировал. Это так странно, да? Встретиться дважды за неделю, и оба раза при таких неромантичных обстоятельствах,  - объяснила Джону Одетт и понюхала букетик. – Они прекрасны, поставь их вместо тех, милый.
- Ну, - снова окинув взглядом их двоих, Джон стал пятиться к двери, - я, пожалуй, пойду. Не буду вам мешать. У меня еще столько работы на сегодня. Рад был тебя видеть, Одетт, живую и здоровую.
- Джон, спасибо за торт, удачи на работе, - сказала Пелтроу.
- Крис… - Джон снова пожал ему руку.
- Всего хорошего, Джон, рад был знакомству. Надеюсь, ещё встретимся. Был бы счастлив услышать вашу версию происшедшего, уверен, от меня многое скрыли.
- Крис! – пристыжено возмутилась Одетт.
- Береги ее, - улыбнулся Фримен и вышел из палаты.   

Конечно, Джон соврал. Никакой работы у него на сегодня не было. Он благополучно «прогулял университет», а впереди было еще целых два выходных. И, честно говоря, возвращаться к работе он не торопился. Ему было даже немного любопытно, как будет сегодня поживать персонал без его присутствия?
Бенедикт, наверняка, будет обедать в одиночестве, как раньше, до их близкого знакомства. Бенжамин Грей, скорее всего, обрадуется отсутствию руководителя. А малышка Миртл? Кому сегодня она будет рассказывать свои сны про миксер и собачий корм? Ах, ей ведь надо было еще вернуть ее пневманический пистолет. Конечно, Джона он не спас, но сыграл свою роль, однозначно.

Только в понедельник, спокойный и отдохнувший, он появился на своём рабочем месте. Миртл Фелайн поймала его ещё в коридоре и проводила до самого кабинета.
- Джон, ты всех до смерти напугал в прошлую пятницу. Сам замректора является вдруг только к обеду и объявляет, что Пелтроу в больнице, а у тебя выходной – это просто неслыханная новость для университета! – тараторила медсестра, держа психолога под руку. – Мы все разом решили, что Мастерс добрался и до вас двоих! Хотя он и уверял, что следствие по поимке маньяка подходит к концу. Что произошло, Джон?
- Миртл, - вздохнул доктор, - если я тебе расскажу хотя бы половину, того, что со мной произошло, ты решишь, что я сошел с ума, так что лучше даже не спрашивай. Одно могу сказать точно…
Джон остановился напротив своего кабинета.
- Благодаря Бенедикту Мастерсу, я остался жив, - торжественно и таинственно заявил он, открыв дверь. 
- Бенедикту Мастерсу? – не поверила та, - да, ты точно сошёл с ума! – Констатировала она и шмыгнула в его кабинет, предварительно оглядевшись в поисках шпионов замректора.
Доктор вошел следом и снял с себя серое пальто с шарфом. Хотя его куртку и привели в порядок, он решил, что больше ее не наденет. Никогда.

Сев в кресло напротив стола Джона, как у себя дома, Миртл безо всяких вступлений принялась рассказывать о своих переживаниях и сновидениях.
- Хоть нам и объявили в пятницу вечером, что преступник найден, и опасаться больше нечего, я в это нисколечки не верю, Джон. Мне по-прежнему снятся кошмары, и я уверена, это ещё не конец. Знаешь, что сказала полиция? Что это всё натворил Роберт Каллен под дозой неизвестного психотропного вещества! Украл зеркало, которое, кстати, так и не нашли, вырезал сердце своему другу, усыпил Пелтроу посреди парка, а сам спалил себя заживо! Просто неслыханная ложь. Ещё и тебе угрожал и, по версии инспектора, весьма удачно, вызывали скорую. Ради бога, скажи, что это утка! Я просто уверена, что проклятое зеркало с джином внутри всё ещё прячется где-то и ловит себе жертв на пропитание!
- Надеюсь, Миртл, что с этим уже покончено, - скрестил руки на груди Джон, прислонившись к краю стола, напротив мисс Фелайн. Происшествие с зеркалом и Робертом стала для него настоящей мигренью. –  Но эта проклятая история…
Он покачал головой.
- Из-за нее мне теперь тоже снятся кошмары.
- Может, это зеркало до сих пор храниться у Мастерса? - вдруг задумалась медсестра, а потом ударила кулачком по рукоятке кресла. – Черт возьми, мне ведь так и приснилось, что жирный дракон слопал зеркало и отложил его где-то под кустиком! Это точно знак. Это знак, я знаю, но знак чего? Ты говоришь, он тебя спас? И домой приглашал? А ты можешь напроситься к нему в гости и тайком обшарить все углы и сундуки?

Джон не удержался от усмешки.
- Господи, Миртл, прекрати… Да, Мастерс связан с этим делом, но…- лицо доктора вдруг сделалось каким-то очень серьезным, и он добавил тихо, точно сам себе, - гораздо сложнее, чем ты можешь себе представить и чем мне хотелось бы.
- Ты стал говорить такими загадками... – отстранилась от него медсетстра и вжалась в кресло. – Кстати, Джон, эти экспонаты, все до единого, что привезли теперь дезинфицируют. Там нашли какой-то подозрительный очень цепкий грибок, представляешь? Бедняга профессор Фрай взял срочный отгул и залёг в саунах, натирается спиртом с маслами, - она вдруг несдержанно хохотнула, - они с Локхартом с таким рвением взялись изучать предметы древности для своей совместной книги, что теперь с не меньшим азартом трут друг другу спины дегтярным мылом! Событие, достойное целой главы в их книжонке!
- Что? Так они за этим шарились вокруг лаборатории Нокосёку? – удивился доктор. – Из-за своих книг? Я видел подсвечник в кабинете Фрая. Думаешь, он его взял… с разрешением?
- Разумеется, с разрешением! Кто может что-то взять у Нокосёку без его ведома? Это невозможно и чревато нервным срывом. Лично я в его лабораторию носа больше не суну!

Не успела Миртл это договорить, как в кабинет постучались, и на пороге возник сам доктор Нокосёку собственной персоной, едва в состоянии скрыть переполняющие его эмоции. В руке он держал очень знакомую Джону книгу – «Луна и грош» Моэма, старинное издание, подаренное ему Мастерсом. Увидев в кабинете Миртл, японец злобно сжал губы, но ничего не сказал.
- О боже, лёгок на помине… - тихо пробормотала медсестра, пересаживаясь из кресла на кушетку подальше.
- Доктор Фримен! Я только что от замректора, у меня для вас сверх важная новость, - произнёс он почти торжественно и поклонился, как это принято в Японии. – Правда, я не знаю, имею ли я право разглашать его в присутствии этой женщины.
Джон посмотрел на мисс Фелайн, точно хотел убедиться, что она действительно женщина, и в ее присутствии говорить о чем-либо чрезвычайно опасно.

- Можно подумать, мне нельзя доверять, - поднялась обиженно Миртл, а тайны ей доверять действительно опасно – она любила ими делиться. Такой уж был у неё язык, слова там не удерживались.
- Можно подумать, не вы рассказали всему свету о моём зеркале, которое потом таинственным образом пропало, - парировал японец.
- Можно подумать, оно чего-то стоило, - буркнула медсестра, направляясь к двери, и развернулась у самого выхода, - ах, да! Жизней двух лаборантов и здоровья вашей ассистентке! Удачи с другими экспонатами, доктор Нокосёку, – и хлопнула дверью.
- Какое невежественное создание, прыщ на теле создателя! - вознёс Нокосёку руку к потолку, и сотрясая ею. Но так же быстро, как вспыхнул, он и остыл и перешёл к делу, - доктор Фримен, мистер Мастерс просил передать, все ваши проблемные студенты явились на контрольный тест, чему все приятно удивлены. Это, кстати, ваша книга, замректора сказал, вы её забыли. Вы знаете, что это чудовищно редкое издание? Исключительная книга, это первое издание, ей почти сто лет! И в таком прекрасном состоянии. Более того, она, - он открыл первую страницу, - подписана самим автором! Где вы её отрыли? Это реликвия! Чертовски дорогая вещь! Хотя, я, конечно, здесь по другой причине, - положил он книгу на стол. – Из-за моих экспонатов.

Джон все это время внимательно слушал японца с легкой полуулыбкой, но она быстро погасла, едва он вспомнил об этих реликвиях.
- О ваших экспонатах, да? - повторил мрачно доктор, - и… о чем же вы хотите поговорить? Вы знаете…
Доктор развел руками, изображая таким жестом всю необъятность произошедшей с ним и с университетом катастрофы.
- Вы ведь в курсе, что они тут натворили.
- Убийства, заражение грибком, да, да, какая трагедия, - ответил японец таким тоном, точно это сильно сомневался в последнем. – Теперь это неважно. Зеркало пропало, никто мне его не вернёт, но, доктор, всё это ерунда! Я вас сейчас так обрадую, вы меня век будете благодарить! Представьте себе, в дебрях Южной Америки нашли ещё несколько пар таких зеркал! Точно таких же! И их всех сейчас везут сюда! Я лично буду их исследовать. И вы, доктор Фримен, - ткнул в него Нокосёку, - как психолог, будете мне в этом помогать!
- Что? Нет!- пискнул в ужасе Джон, жалея, что оставил булавку для галстука дома.