Тишина в эфире

Нелепые закорючки кириллицы сложить в бутон пиона, прикрепить сонное утро, три связки шалфейных веточек, после – убрать в конверт, запечатать нулями и единицами и нажать на enter.
Птицы из клетушки разлетаются голубыми брызгами, деревянными бусинками, запахом кофе и летят к осколку ветра со скоростью ста мегабит в секунду.
Всегда можно понадеяться, что острый взгляд пройдет мимо строчек, не зацепит сути, не уловит ту искристую рыбку, что затерялась в омуте междометий и теперь уже никогда не выберется к чистым поверхностным водам.
Всегда есть шанс, что безукоризненная чистота диалога не осквернится неуклюжей коснописью во имя Провайдера и Пинга, и Чертячьего Глюка.
Всегда есть повод промолчать, закатить стеклянные шарики слов поближе к воспаленному дымом небу и не просыпать драгоценного бисера на стальные поля молчания.
Однако – нет. Сыпется-сыпется бисер с шорохом, похожим на тот, который слышит неловкое человечье ушко в песочных часах, похожим на величественную царскую прогулку пепла во владения раба с глухим барабанным именем Урна.
Скачут по глотке стеклянные шарики, холодя язык, стуча о зубы, ломая горячечные линии обветренных губ, скачут истово, обгоняя друг друга, уподобившись псам на исходе Дикой Охоты (псам свиты, псам – призракам, псам-никогда-не-существовавшим).
Тонкая рифмованная пряжа разрывается, теряя слоги и размеры, раскрывает сонные веки, перевертышем обрастает прозой, бьется о мечевую сталь безмолвия и погибает паутинчатой оболочкой, оседая в миниатюре на забытой всеми богами страничке, помещающейся в хрупкую кошачью лапку, лишь бы не отпустили.
Ниточки, осколки, веточки путаются в социальном неводе, растаскиваются на цитаты – авось, прикроет брешь в стене, а нам того и надо, нещадно перевираются и варятся-топятся-жгутся в котле пересудов и бесполезной болтовни (перевираются, впрочем, бессовестно, до полной потери истинного обличия, хоть это их скрывает).
Шарики разбиваются, бисер теряется в стыках деревянных паркетин сознания ветра, пряжа рвется и застирывается. Ветру интересны раскаленные пустынные пули, потоки воздуха увлеченно обтекают сложно устроенные микросхемы железных коробок, по недоразумению способных привести к себе колкие извилинки человеческого эго, бриз листает страницы драконов и магии, драк и хмельной глупости горького в гортани виски, сиюминутного и вечного.

Птицы разлетаются и меркнут в неровном сиянии монитора, деревянные бусинки крошатся мелкой пылью, запах кофе улетучивается в обрывках слов-паразитов, слов-червей, слов-убийц разговора, наверно, жалкие эти огрызки принесло с параллельного берега от заплутавшего и заскучавшего в своем одиночестве старого морского волка.
Бутон пиона меркнет при свете огарка.
Конверт рвется.

Нули и единицы распадаются на элементарное ничто.
Тишина в эфире.
Белый шум.