Музыка детства...

Никогда и ничем не сотрутся из памяти некоторые моменты детства…


Сегодня. Маленький, меньше, чем спичечный коробок, поблескивающий отделкой «под никель» современный МР.3-плеерок уютно улегся в моей ладошке. Почти невесомый, гладенький. Со всех боков ласкает не только руку, но и взгляд. Всего пяток миниатюрных кнопочек открывают немыслимые возможности. Нажал одну – ожил цветной мини-дисплей… А чего вы хотите – это вам не «хухры-мухры» - это настоящий «Сони». Как-то даже сложно поверить в то, что сейчас в ладони поместились десятка четыре, а может и больше, старых-добрых бобин…

*******

Маленькому Сережке было всего года три-четыре, не больше, когда отец на старой бобинной ламповой "Эстонии" на плёнку с помощью микрофона записывал как он стишки дет.садовские читает:

«Мишка колосапый по лесу идет,
Фыфки сабилает, песенку паёт…
…папа, а это шо – блитва???…

Кажется, у отца до сих пор эта пленка сохранилась... Неизбежно приближался конец 60-х. Большие, красного цвета коробки, на которых было крупными буквами написано "Тип-6" стопкой стояли на книжной полке... Эти, и им подобные пленки тогда делались на диацитатной основе. Пленка получалась весьма толстой и очень боялась высыхания. Скорее трескалась и ломалась, чем рвалась, и довольно часто. Поёт, бывало, Людмила Зыкина и вдруг раз – замолчала. А вместо песни шаркающий звук – один «хвост» оборвавшейся пленки забавно описывает круги над корпусом по часовой стрелке, а второй, почему-то, в противоположную сторону. Но клеилась пленка просто, банальным уксусом. Сережкин отец вытаскивает из кухонного холодильника зеленоватого стекла бутылку, на этикетке написано «Оцет». Обычно он её с удовольствием "применял" со свежими пельмешками, но если этим уксусом смочить два «хвостика» пленки и прижать пальцами – они удивительным образом приклеятся друг к другу и Зыкина продолжит свою песню, но теперь в этом месте всегда будет забавно «проглатывать» пару-тройку букв из слова…

Праздничная ночь. В углу однокомнатной хрущевки, гордо царапая  потолок красной звездой, стоит сверкающая настоящими стеклянными игрушками и серебристым «дождиком» Новогодняя Елка. А по черно-белому телеку уже двенадцать раз  отзвучали Главные Часы Страны. Прогремело троекратное «Ураааа» в исполнении всех присутствующих. Взрослые прямо через стол все «переобнимались-перецеловались», поздравляя друг друга с новым годом, с новым счастьем. Сережке радостно и гордо – несмотря на такое позднее время, его даже не пытаются уложить спать. В центре комнаты «вторым дыханием» оживает праздничный стол. К чертям пиджаки и галстуки – официальная часть закончена. К запаху хвои и серы от новогодних хлопушек, уверенно подмешиваются ароматы картошки-пюре с жареной печенью, вареников с вишнями, жареного в кляре леща, прибалтийских шпрот. Селедка под шубой и традиционный салат «Оливье» тоже есть, но почему-то так ярко не пахнут. Некоторые из блюд слегка приправлены цветными «конфетти» - результат домашнего салюта. Но это никому не портит ни настроения, ни аппетита.  Маленького Сережку интересуют только сладкое и лимонад...  Шумно, весело, дядя Коля, тётя Нина,  Иван Зиновьевич с супругой – тучной женщиной в алом платье, имя которой он так и не научился произносить, ещё какие-то взрослые. Никто не утруждает себя таким понятием, как скромность – звучит «музыка застолья» - вилки и ложки с неимоверной точностью такта совпадают с настроением любимой телепрограммы страны – показывают  «Голубой огонек». У самого телевизора, на увесистом, самодельном табурете микрофон, который у мальчишки в те годы стойко ассоциировался (по форме) с электробритвой. Длинный черный провод от него тянется ближе к столу. Там, на таком-же табурете, стоит огромная «Эстония». Современное творение инженерной мысли прогрессивных шестидесятых.

Чтобы сейчас представить примерные размеры того «волшебного ящика» следует представить сегодняшнюю микроволновку, и мысленно её увеличить ровно в четыре раза, или лучше в пять. Две массивные дубовые боковины. Такая-же массивная и тяжелая верхняя крышка, под которой «живет» магнитофон. «С лица» тогдашнюю «Эстонию» сегодня и сравнить не с чем – таким удивительным был дизайн. Под узкой и длинной шкалой радиоприемника около десятка пластмассовых клавиш, размером с грецкий орех, но по цвету «стилизованных» под слоновую кость. Но это для взрослых такой цвет. Маленькому Сережке эти кнопки казались огромными, желтоватыми зубами из пасти какого-то морского чудовища. Детское любопытство влекло нажать каждую из них, в тоже время детский страх удерживал его от этого опрометчивого поступка. Очень не хотелось чтобы эти зубы оттяпали ему палец.  По краям от клавиш две большие вращающиеся ручки, такого-же цвета но конусной формы. А над всем этим словно нависает, с устрашающим уклоном вперед панель с динамиками. Самих динамиков не видно – панель затянута ярко-желтой, однотонной тканью. Так считалось модно и стильно.
Взрослые продолжают раскладывать по тарелкам, разливают по рюмкам и фужерам, громко разговаривают с приподнятыми нотками в голосе, зачастую не слыша друг друга. Звучат тосты, исполненные самых светлых надежд, без тени тревоги и озабоченности в завтрашнем дне. Закусывают, снова наливают… Ни у кого из присутствующих нет и тени сомнения в том, что наш балет, наши ракеты, наши автомобили и станки, наше всё – лучшее в мире. И как ни странно – каждый горд этим. Как и мыслью о том, что его причастность к этому превосходству самая непосредственная. Это очень важно - и каждому из них в отдельности, и всем вместе. Особенно в эту праздничную, Новогоднюю ночь.
И вдруг отец, который ближе всех сидит к агрегату, вскидывает руку вверх. Дисциплина гостей мальчишку просто поражает – в одну секунду в квартире повисает мертвая тишина – суховатый металлический щелчок костяного зуба «Запись», и через мгновение из телевизора звонкий голос какого-то дядьки в яркой цыганской рубашке заполняет собой всю комнату, до самых дальних и затемненных её уголков:

«Поговори хоть ты со мной, гитара,
Гитара семиструнная, вся душа,
Вся душа полна тобой, а ночь,
А ночь такая лунная.»

И тут-же, из-за его спины целый цыганский табор весело приплясывая, подхватывает:

«Эх раз, раз, да ещё раз, да ещё много-много раз.
Эх раз, раз, да ещё раз, да ещё много-много раз.»

Сережка тоже молчит – команда отца – закон: когда по телевизору поют – все молчат. В какой-то момент, после первого припева,  залихватская мелодия разгоняется до такой скорости, что петь цыгане уже не успевают – только жаркий, страстный танец. Мальчишку вдруг озаряет мысль – не поют, значит говорить можно, и нужно громко, а то музыка, и быстро – пока снова не запели:

- Мамуляяяяя, я ситра хочу и пироженого!!!!

Комната взрывается дружным хохотом взрослых, Сережа чувствует, как заливается багрянцем до корней волос - от того, что его скромное желание вызывает у них такую оценку. И только отец рассержено махнув рукой в сторону присутствующих «а, ну вас, такую песню загубили – это-же Николай Сличенко – третий месяц его «поймать» не могу… нажимает на «Эстонии» другой желтый зуб, с надписью «Стоп» и уже с легкой тенью улыбки  продолжает – Коля, наливай, пока картошка не остыла, а после обращается к мальчишке – иди, сынок, и тебе ситро налью». От этих слов у малыша отлегло от души – не всё так плохо.

Каждый день этот дорогой и современный магнитофон отец не включал. Внимательно по газете он следил за телепрограммой, каждое воскресенье снова настраивал у телевизора микрофон, удивительным образом похожий на электробритву, и ждал «Музыкальный киоск». И лишь иногда, когда отец уходил на вторую смену, Сережа с маминого разрешения поднимал полированную верхнюю крышку, с опаской и быстро нажимал третий слева желтоватый зуб «Пуск», запускались во вращение две пустых, без пленки катушки. Мальчишка ставил на них своих солдатиков. Они «бегали по кругу» и Сережку это очень забавляло. Особенно если кто-то из красноармейцев не мог выстоять. Падали порой даже те, что считались «стойкими оловянными»…

А через пару лет большая «Эстония», затянутая над зеленоватой шкалой приемника красивой ярко-желтой тканью, уехала из их квартиры. Вместе с отцом – в его новую семью. В доме из музыки осталась только радиоточка, которая чаще говорила, чем пела, и неизвестно откуда взявшаяся немая гитара - без струн.

*******