Последняя женщина. О чём не стоит вспоминать

         О  многом  не  рассказывала  ему  Мариула  в  последние   дни,  не  могла    она    этого    говорить,  потому  что  ей  было  жаль  этого    доброго  и  влюблённого  в  неё  человека. 

Разве  могла  она  рассказать  ему,  как  её,  прямо  из  больницы,  запихнув  в  машину,   привезли   к  бывшему    её   любовнику.  Как  она  умоляла,   не  трогать  её,  оставить  в  покое.
 Заклинала    его   семьёй,  его  детьми.  Ничего   не  помогло.  Чем  больше      просила   не  прикасаться  к  ней,  тем  сильнее   распалялось  в  нём   животное  желание.
 
Он  хотел  её,  а  всё   остальное   для  него  не  имело  никакого  значения. И,  когда,  теряя  терпение  и  не  желая  больше  слышать   ни   одного    её   слова,    схватил  за  волосы  и  притянул  к  себе,  она  смогла  вывернуться  и   плюнуть    в   лицо   человека,   олицетворяющего   закон  в  их  городе.  Это  было   настолько   для   него   неожиданно,  что  он  даже  и   не  сразу  вытер   лицо.   А  потом,  о  том,  что  было  потом,  Мариула   не  хочет   вспоминать.

Вернувшись  в  тот  день   поздно  вечером,  она    быстро  прошла  в  ванную,   долго   стояла  под  душем,   с  содроганием   смывая  с  себя   грязь,    которая    въелась,   казалось,  не  только  в  тело,  но  и  в  душу  её.

 Она  исступлённо   растирала  грудь  и   снова  намыливала  всё  участки  тела,  а  потом,  долго  лежала  в  ванной,  думая  о  том,  как  она  сейчас    выйдет   и   что  скажет     Ренату.

 -  Мариула,  ты   не  заснула   там   случайно, -  послышался   за  дверью  его   голос.

 -  Нет,  нет,  я  сейчас, -  сказала,  стараясь  произносить    слова  как  можно     нежнее  и  чувствуя,  что    ещё   немного,   и  она  расплачется    навзрыд   и  не  сможет  остановиться.   

 Она  вышла  из  ванной,  закутав   волосы   полотенцем   и  продолжая  их   насухо   растирать,   лишь  бы   только   не  смотреть  в   глаза  Ренату.

 -  Ты  сегодня  вернулась   немного  позже,  чем  обычно,   -  сказал  он,  и  тут  же  сам  пришёл  ей  на  помощь, -   наверное,   какая-то  срочная  операция  была?
 
 -  Да  у  нас  все  операции  срочные.  И, как  будто,  никого   кроме  меня  нет,   обязательно   меня   и  зовут.  Я  уже  собиралась  уйти,  а  операционная   сестра,  как  раз  передо  мной  отпросилась  с  работы.  Пришлось, переодеться    и    вместо  неё  работать. И,  ладно   бы,  хоть   как-то   это   учитывали,  а  то,  получается,   просто   так,  за  здорово   живёшь,  всё   время   и    перерабатываю.
 
Мариула  говорила  и  говорила,  не  останавливаясь,  придумывая  всё  новые   и  новые  подробности,  и   говоря  это,  то  расчёсывала  волосы,   так,  чтобы   стоять  спиной  к  Ренату,   то  начинала  искать   заколку  для  волос,  утверждая,  что  сама  помнит,  как  положили  её  вот   сюда,  на  подоконник.  И  опять  же,   нагнувшись,  так,   чтобы   он  не  видел   её   лицо.

А  потом,  когда  нашла  эту  заколку  в   другом   месте,   возле  зеркала,  стала  искать  какой - то  крем,  который  она  вчера  купила.  И  всё  время,   что-то   говорила  и  говорила,  боясь  остановиться  и,  боясь,  что  Ренат    о  чём - то  спросит.

 Но  он,  ни   о  чём    больше  не  спрашивал,  только   обнял    за  плечи,  поцеловал  в   затылок,  зарываясь  лицом  в   шелковистые,  мягкие  волосы,   вдыхая  их  запах.

-  Идём  ужинать,  я  уже  два  раза  подогревал  пельмени,  они  уже  корочкой  хрустящей  покрылись,  если   их   ещё   раз  на  сковородку   положить,   то   выйдет   что-то    похожее   на    пельмени  гриль.

   За  ужином   он   открыл  бутылку  вина  и  удивился,  когда  Мариула,  прежде  позволявшая  себе  сделать  лишь  несколько   маленьких   глотков,  на  этот  раз,   одним   залпом  осушила  весь  бокал.
   
  -  Я   сегодня  так  устала,  -  словно  оправдываясь,  сказала  она,  впервые  за  этот  вечер,   посмотрев   Ренату   в  глаза.
 
Ночью,    когда  он  нежно  притянул  её  к  себе,  прошептала:  -  Милый,  мне  нельзя  сегодня.   Ты  только  не  обижайся,  хорошо?
 
 -  Что  ты,  как  я  могу  на  тебя  обижаться.  Ты  же  знаешь,  как  я  тебя  люблю.
Он  говорил   ещё  много  разных  нежных  слов,  прижимая  её  к  себе,  а  она  думала   об  одном, -  лишь  бы  не  заплакать,  только  бы  удержаться  от  слёз.
   
С  этого   дня  Мариула   и   переменилась.  Стала  всё   чаще  о  чём-то  задумываться,  всё  больше  молчала.  Если  Ренат,  беспокоясь  о  ней,   спрашивал, не  болеет  ли  она,  улыбалась  в   ответ   и  спешила  успокоить,  говоря, - что  всё  у  неё  нормально,  просто  такое   настроение,  но  это  ничего,  скоро  пройдёт.   
В  постели   она  уже  не  была  той   Мариулой,   которая   с  трепетом  отдавалась   ему    и  требовала    от   него таких  же  жарких  объятий.  Всё  чаще  жаловалась  на  недомогание     или    усталость.

 А  потом,  когда    постепенно   стало    забываться,  то,   что    произошло,   и    что  она   пыталась   вытравить  из   своей   памяти,   неожиданно    прилетел  из  Лондона   сын   Рената,   Оскар,   тридцати   двухлетний    рослый  красивый  парень,   говорящий   на  русском,     с  английским  акцентом   и   довольно   пренебрежительно  относящийся   к  стране,  которая,  по  существу,   была  и  оставалась  его  родиной.