Страсти по хору

                И. Рассказов
                Страсти по хору.
 
Ответьте, пожалуйста, на один мой вопрос: «Что может сплотить людей в столь неспокойное наше время?» Правильно – общее дело. Ну, например, сбор металлолома, но поскольку в рыночных отношениях с каждым годом всё труднее становится отыскивать всякие там железки, этот пример не такой показательный. Положа руку на сердце, надо отметить, что таких «общих дел» осталось немного – раз, два и обчёлся. И, тем не менее, когда в системе образования объявили о проведении смотра хоров среди внешкольных учреждений, люди откликнулись, так сказать на призыв власти, прониклись пониманием момента. Замечу, что на Руси всегда любили петь. Этим собственно Русь и прославилась, а уж потом победами над всякими врагами.
Ну, так вот, как только сверху спустили инструктивные письма по поводу смотра талантов в жанре хоровой музыки, стало ясно, что, несмотря на всю многовековую российскую историю в этом направлении, кое-что мы всё же потеряли, стремясь к светлому будущему.
Анна Степановна долго вчитывалась в директиву у себя на столе. Что-то ей подсказывало: быть беде, если… Она не хотела быть «побитой собакой», а поэтому заставила свои извилины работать. Первым делом Анна Степановна, а это уже стало традицией в подобных вопросах, собрала своих заместителей и тех, кто метил на их место. Долго рассматривала всех их буквально в упор, будто прицеливалась, а потом вдруг выдала, мол, пришла беда - отворяй ворота. Сергей Иванович, считавший себя не более и не менее, а спортсменом-методистом, сразу же заартачился,  когда узнал о чём пойдёт речь:
- Это не мой профиль.
Анна Степановна от этих его слов вся побагровела и сказала так:
- С этой минуты у нас у всех с вами только один профиль: послушных исполнителей того, что здесь прописано, - она ткнула пальцами в бумагу перед собой и добавила: - Я тоже консерваторий не заканчивала, однако, как видите - не паникую.
Людмила Николаевна, отвечающая в детском центре за «живой уголок», подала голос:
- Хор – дело серьёзное. С наскока можем шишек набить.
Турист Владимир Николаевич пожелал подключиться к разговору и сообщил:
- Я помню, как с этими хорами обстояло дело у нас в школе, где я учился. Столько непредсказуемости и…
- Будет вам краски сгущать, - раззявила рот завхоз Галина Николаевна. - Что мы дети? Неужели не споём? Всего-то надо слова выучить.
- Спеть-то мы споём, но меня одолевают сомнения, - Людмила Николаевна покачала головой, мол, людей поставить в три ряда – это полдела. – Как до каждого достучаться, чтобы поняли: это надо сделать хорошо?
- Ну, это я беру на себя – достучусь, - Анна Степановна выгнула свою массивную грудь, что тут же нашло отклик у Сергея Ивановича.
Тот крякнул и выдал:
- А вдруг всё же осрамимся?
- Ну, какой же вы упёртый, в самом деле? – директриса смерила его долгим взглядом, а про себя подумала: « И чего все мужики такие плаксивые? Ни одного баритона нет среди них – одни тенора».
Когда-то в молодости, она мечтала стоять на сцене и махать дирижёрской палочкой. Жизнь почему-то решила её к этому занятию не подпускать и повернула всё её пышущее желаниями тело в другую строну, забросив на целых десять лет во Всесоюзный лагерь «Артек». Ну, что сказать? Это была ещё та «школа жизни». Там надо было не только успевать, но и делать всё на оценку – «отлично». Конечно, не сразу всё получилось и были дни,  когда она хотела просто взять и «пойти по рукам», но потом старшие товарищи по работе направили её в нужное русло, и  она запела соловьём и в переносном, и в прямом смысле. Теперь ей было, что вспомнить. Жалко только, что это осталось в прошлом, и всё чаще о себе напоминать стал возраст, грозя разрушить некогда упругий организм всякими болезнями. Анна Степановна тяжело вздохнула, гоня от себя грустные мысли и сказала:
- Кровь из носа, а сделать надо.
Сергей Иванович на слово – «кровь» отреагировал, как мужчина, мол, это у нас не задержится.
- Только без мордобоя, - тут же добавила директриса. – Люди у нас понятливые и им не надо повторять дважды, и потом я сама буду дирижировать. Это ведь так просто: взял и води руками. Главное, чтобы успевали следить за мной. Думаю, что и музыканты у нас найдутся. Правда? – Анна Степановна уставилась на полноватую начальницу художественного отдела Валентину Михайловну.
Та при этих словах попыталась спрятать свою голову в плечи. Видя, что тело отторгает эту деталь человеческого организма, Валентина Михайловна пискнула:
- Поищем…
- Что значит поищем? У вас в отделе сколько народу работает?
- Много.
- Ну?
- А музыкантов мало, – стала ей объяснять перепуганная начальница.
- И куда же они запропастились?
- Так уволились.
- Почему?
- Зарплаты маленькие. Нашли места получше.
- И где же они эти самые места нащупали?
- Кто где. Есть и такие,  кто теперь по подземным переходам гастролирует.
- И что совсем никого не осталось? А вы сами? Мне помнится, вы там немножко тренькали.
- Было дело, - Валентина Михайловна быстро-быстро замигала глазами.
- Ну, вот и отлично, - Анна Степановна удовлетворённо кивнула, мол, выкрутимся. – Вы пока вспомните, как это делается, а я насчёт репертуара пошуршу.
Директриса посмотрела на рыжеволосую секретаршу. Та сделала вид, что ей всё по барабану. Может, оно так и было на самом деле, но что-то директрисе подсказывало: затаилась бестия, чего-то выжидает.
«Ну, я её сейчас обрадую» - решила Анна Степановна и сказала так тихо-тихо:
- А вас милое создание я назначаю солисткой.
- С какого это перепуга? – Юлия Анатольевна сделал удивлённые глаза. – Я ведь на проводах зимы реабилитировалась?
- А это вроде поощрения, - заявила ей директриса.
- Я предпочитаю в денежных знаках.
- Всё будет. Тут такое дело замышляем… Если всё пройдёт гладко, озолочу.
- Вы-то?
- А что?
- Что-то мне с трудом верится в это.
- Ну, голубушка, в вас столько пессимизма, что я не узнаю свою певунью. Вон как на проводах зимы заливались соловьём, а теперь полное непонимание момента. Что случилось? Власть вас отметила, жалоб от людей в ваш адрес не поступало. Можно сказать, что сработали на одном дыханье.
- Сама не понимаю, как это у меня получилось, - секретарша попробовала улыбнуться, а про себя подумала: «И чего пристала, видит же, что я не в голосе?»
Анна Степановна рубанула воздух рукой, мол, решено, и самоотводы не принимаются ни в устной, ни в письменной форме.

На первую спевку хора, состоящего из работников детского центра, пришли не те, кто мог петь, а те, кто хотел. Конечно, были и те, кого Анна Степановна силой затащила, пригрозив увольнением. Эти держались особнячком, жались друг к другу будто военнопленные. Те, у кого со слухом было нормально, свысока поглядывали на орущих в невпопад. Особенно в этой группе выделялся Егоров. Он не умолкал ни на минуту, пытаясь создать рабочую атмосферу вокруг себя. Когда ему надоело зевать во всё горло, он заявил, мол, тряхнём «булками». Верочка тут же набросилась на него:
- Причём здесь это? Мы же будем петь, а не танцевать… И потом, звук формируется не в ягодицах, а в животе.
- Так-то оно так, да только выходит он, иногда минуя эти самые ягодицы. Так сказать, избирает более короткий путь.
- Егоров, прекрати свою демагогию, а то цапну, - клацнула вставной челюстью Валентина Петровна начальница отдела прикладного творчества.
- Вам меня не запугать, - сказал им Егоров и вдруг затянул фальшиво:  - Эту песню не задушишь, не убьёшь… не убьёшь, не убьёшь.
В актовый зал вошла Анна Степановна и воскликнула:
- Молодец, Егоров! Коллеги берите с него пример! Чувствую, что у нас всё получится. Итак, разбираемся по голосам. Сколько нас?
- Двадцать девять… - доложила директрисе Юлия Анатольевна.
- Что же не дотянули до круглой цифры? Надо будет добрать, Валентина Михайловна…? – Анна Степановна поискала глазами начальника художественного отдела.
- Доберём, - та выглянула из-за пианино.
- Ну, как настроение? – директриса оглядела людей.
- Боевое! – за всех ответил Егоров.
- Ещё раз молодец!
Сергей Иванович ревниво заметил:
- Молодец-то он молодец, а поёт фальшиво.
- Ничего… Зато громко и потом у нас в стране каждый второй такой… Что же нам их расстреливать?
- Безобразие, - вырвалось у завхоза Галины Николаевны.
- Вы это о чём? - насторожилась Анна Степановна.
- О своём.
- О своём - после работы, а сейчас все встали: мальчики во второй ряд, а девочки…
- Где девочки? – оживился Егоров.
- Не акцентируй, а то схлопочешь, - Верочка сердито посмотрела на него.
- Не надо нервничать.
- Егоров, оставь в покое свои больные фантазии, - Людмила Николаевна укоризненно покачала головой, и глазами показала на болезненную Галину Андреевну: - Бери пример с человека: сколько здесь находимся - рта ещё не раскрыла.
- Может у неё кризис? Ну, как он у вас женщин называется?
- Остынь Егоров…
- А может она не сможет вообще теперь разговаривать, а не то, что петь?
- Я постараюсь? – Галина Андреевна пошевелилась.
- Постарайся голубушка. Я очень тебя прошу, - Анна Степановна по-доброму посмотрела на неё.
- Как бы этот порыв не стал её «лебединой песней», - хохотнул Егоров.
- Ну, ты и гад... – завхоз погрозила ему пальцем.
- А что?
- Думать надо, помело.
- А чего тут думать? Вон сколько нас, а из всех, только я ртом вожу.
- В солисты набиваешься? – Верочка прыснула в ладони. - Смотри коленки не обдери.
- А за это можно и в глаз получить.
- Ой, Егоров, ты прямо на глазах в мужчину превращаешься.
- Не понял, - тот уставился на Верочку.
- Ну, раз не понял, значит, я ошиблась.
- Нет, ты не уходи от ответа.
- Отстань, а то я закричу! – Верочка спряталась за широкую спину своей подруги Валентины Петровны.
Егоров сглотнул слюну и пообещал:
- Ничего, я тебя потом подкараулю.
Анна Степановна хлопнула в ладоши и громко скомандовала:
- Становись! Разговоры прекратили и смотрим на меня…
Знаете, это подействовало на собравшихся. Директриса продолжила:
- Спины выпрямили, животы втянули.
Вот тут получилось не у всех. Если Егорову, к примеру, втягивать в себя было нечего, то Сергей Иванович при этом действии засопел, как паровоз. Турист посмотрел на него и посоветовал:
- Не мучь себя, а то грыжу заработаешь.
- Или воздух испортишь, - вставил Егоров.
Всем стало весело. Анна Степановна посмотрела в сторону мужчин и сказала:
- А вы чего там сгрудились? А ну, разобрались по голосам: тенора налево, а басы направо. Где у нас басы?
Вахтёр Антоныч отрапортовал:
- Я тут.
- Один? – удивилась директриса.
- Один.
- А остальные где?
- Так нет больше. В стране это… демографический кризис.
- Ясно. Придётся и за себя и ещё как минимум за троих.
- А получится?
- Получится.
- А если…?
- Не паникуй, - Анна Степановна поставила перед собой руки. – Вон в помощь тебе пойдёт Сергей Иванович.
Спортсмен-методист никак не отреагировал на её слова, занятый своим животом. Директриса посмотрела на Валентину Михайловну, застывшую у пианино и спросила:
 – Готовы?
Та кивнула. Егоров хихикнул:
- Как пионерка.
Лёгкий смешок пробежал среди людей. Анна Степановна попросила концертмейстера:
- Дайте ноту «ля».
Валентина Михайловна стала водить носом над клавиатурой. Директриса пробурчала, видя её беспомощность:
- По шустрее, а то у меня руки уже затекли.
Нота наконец-то прозвучала, но поскольку инструмент был не настроен, слух уловил сразу две ноты и «ля», и ещё что-то рядом. Анна Степановна поморщилась и сказала:
- Милочка, неужели нельзя было потренироваться?
Валентина Михайловна послушно замигала глазками и пообещала:
- Я исправлюсь.
- Я жду.
Опять стукнула клавиша, и снова вместо одной ноты прозвучало две. Директриса взвизгнула:
- Безобразие!
- Я не виновата. Инструмент расстроенный.
- Дайте тогда другую ноту.
Валентина Михайловна дала ноту «до» первой октавы. Анна Степановна стала водить руками перед собой. Егоров тут же прокомментировал это так:
- Чисто Алан Чумак. Сейчас с нас снимет порчу…
Опять смех.
- Кому там весело? Поём, а не гогочем, - директриса запела: - Прекрасное далёко…
Сергей Иванович обнаружив, что у него другие слова на листке, широко открыл рот, чтобы объявить об этом во весь голос. Анна Степановна увидела его выражение лица и похвалила, чтобы все слышали:
- Молодец! На премию тянешь.
При слове «премия», люди стали более активны. Конечно, пели плохо, но это только первая репетиция. Примерно так, себя успокаивала Анна Степановна, продолжая размахивать руками. Надо было запастись терпением, но вот как раз его-то и не хватало. Зойка с Надеждой стали пританцовывать, что отвлекло Егорова от пения, и он попытался протиснуться к ним. Наступил Верочке на ногу, извинился, но той показалось этого мало, и она прошипела в его адрес:
- Чего как цветок в проруби мечешься?
- Не отвлекайся - пой, - тот хотел продолжить свой путь, но Анна Степановна в этот момент повернулась к нему всем корпусом и посмотрела ему в глаза, как Ленин на буржуазию.
- Егоров, ты, что делаешь в сопрано?
Сергей Иванович ответил за него:
- Это он в поисках прекрасного, про которое поётся в песне.
Анна Степановна перевела взгляд на спортсмена-методиста и спросила:
- А вы, почему милейший в тенорах? Марш на правый фланг, а то там Антоныч из кожи лезет. Не мешкайтесь…
- Вещи-то собрать можно? – буркнул Сергей Иванович, пытаясь поднять с пола обронённый листок со словами. – Кстати, а почему у меня слова другой песни?
- Какой? – поинтересовалась директриса.
- А напоследок я скажу…
Директриса тут же посмотрела на рыжеволосую секретаршу, мол, что же ты так опростоволосилась? Та поняла, надо что-то сказать и сказала:
- Накладка вышла.
«Да стареет моя «правая рука» и замены нет. Вот какая она старость: и память уже того, и климаксы там всякие по телу блуждают. Бр-р-р…» - подумала Анна Степановна.
Пока Юлия Анатольевна бегала за словами для Сергея Ивановича, оживился  турист и задал Анне Степановне вопрос:
- А мы что, эту песню будем петь на смотре? Надо бы что-нибудь по актуальней.
- Например?
- Ну, я не знаю… Может, что-нибудь из репертуара Верки Сердючки?
- Ты Владимир Николаевич в своём уме?
- А что?
- Это же смотр, а не застолье по случаю…
- Одно другому не мешает, - поддержал претензию туриста на счёт песни Сергей Иванович.
- Так, вы мне тут дисциплину не разлагайте, – и погрозила Сергею Ивановичу, пообещав: - А тебя физкультуристый вы наш опять поставлю в тенора.
- А мне без разницы. У меня всё равно слуха нет.
- Как так нет?
- А у него бананы в ушах, - пошутил Егоров.
- Ты ещё здесь? - Анна Степановна набросилась на него. - А ну на место, нечего жаться к сопрано.
- Мне в тенорах скучно, - заскулил тот.
- Егоров, я же могу и развеселить, - Анна Степановна сделала серьёзное лицо.
- Не надо – я сам.
На Егорова зашикали со всех сторон. Он стал огрызаться:
- В  стране демократия, а у нас в центре… Учтите, подчиняюсь силе, но вы меня всё равно не убедили.
Анна Степановна взмахнула рукам и опять разноголосо зазвучало: «Прекрасное далёко не будь ко мне жестоко…» Егоров скосил глаза на туриста и прошептал:
- Вот поём без всякого осмысления. Ну, как может  быть такое: прекрасное и жестоко?
Валентина Петровна обернулась, хищно приоткрыв рот:
- Не замолчишь – цапну.
- Не надо, - Егоров отстранился от неё.
Анна Степановна повела в его сторону носом и крикнула, перекрывая хор:
- Опять Егоров?
Верочка услужливо пискнула:
- В солисты метит, гад… Народ баламутит.
Анна Степановна сделала знак хору замолчать и уставилась на возмутителя спокойствия со словами:
- Это правда?
- А что? Имею такое желание. Вот! – он сделал Верочке рожицу.
Анна Степановна поманила его к себе:
- Ну-ка иди сюда…
- Зачем? – Егоров насторожился.
- Будем тебя пробовать.
- Не надо этого делать. Я не съедобный.
- Ты что сдурел? Иди сюда тебе сказала и выбрось из головы всякую ерунду.
- Я не хочу.
- Ты меня достал: то хочу, то не хочу. Быстро ко мне. Считаю до трёх.
- Лучше до ста.
- Значит так миленький, считай, что это тебе Родина приказывает.
- Я вам не миленький и вы мне не Родина.
- Ты идиот Егоров?
- Да.
- Иди сюда, а то уволю.
- Так сразу бы и сказали, а то полезли в философию, - буркнул Егоров и стал пробираться к директрисе.
Верочка не удержалась и брякнула:
- Расступись народ! Звезде дорогу!
Все захихикали. Егоров пообещал:
- Я вам сейчас спою.
- И споёшь, и спляшешь, - поддакнула ему Людмила Николаевна, - а мы посмотрим. Анна Степановна поставила перед собой Егорова и спросила:
- Раньше вокалом занимался?
- А как же: как выпьет сразу за этот самый вокал, - хохотнул со своего места Сергей Иванович.
- Я серьёзно, - Анна Степановна посмотрела на Егорова.
Тот польщённый к себе таким вниманием  ответил:
- Было такое дело.
- Ну, спой что-нибудь.
- Что?
- А что хочешь?
- А я ничего не хочу.
- Егоров,  ты точно идиот.
- А я и не отказываюсь. Какой нормальный будет своё личное время тратить на всё это? - он повёл головой по сторонам.
- Егоров, ты мне здесь пропаганду прекрати. Если хорошо выступим, отблагодарю всех.
- А если плохо?
- Тоже отблагодарю, но только со знаком «минус». Пой - тебе сказала!
- А чего вы на меня кричите? Это не педагогично…
- А если ты по-другому не понимаешь?
- Я понимаю, но… - Егоров перешёл на шёпот, - стесняюсь.
- Не дури. По глазам вижу, врёшь. Пой или уволю…
- Эх, жизнь моя жестянка… - выдохнул он на одной ноте.
Анна Степановна насторожилась и спросила:
- Это откуда?  Что-то слова мне эти знакомые.
- Из песни.
- Ну вот видишь - уже слова вспомнил. А про что песня-то?
- Про любовь, - соврал Егоров.
- Напой.
- Наиграйте.
Анна Степановна повернулась к Валентине Михайловне, мол, давай. Та растеряно посмотрела на директрису и сказала:
- А ноты?
- Играй без нот.
- Я так не умею.
- Почему?
- Не дано.
- И как нам быть?
Вахтёр Антоныч подал идею:
- Надо Мишку звать. Он на баяне что хошь изобразит.
- А где, кстати, наш вундеркинд? Почему отсутствует? – Анна Степановна поискала глазами среди подчинённых «азиата».
- Отсыпается сердешный после попойки, - доложил Антоныч.
- Опять? – директриса подскочила от негодования на месте, топнув каблучком.
- Что значит опять? Он и не просыхал ещё с проводов зимы.
- Так, разбудить, привести в чувство и доставить сюда. Хочу на него  посмотреть.
- Боюсь - это невыполнимо будет, - Антоныч почесал затылок и пояснил: - Не сможет идти.
- Так несите его на руках. Чёрт бы вас всех побрал! – директриса в сердцах плюнула на пол. - Живее!
Антоныч с Сергеем Ивановичем понеслись за баянистом. Через минут десять они внесли его и положили перед Анной Степановной. Она потрогала его носком туфли и сказала:
- Маленький такой, а пьёт - будь здоров!
Антоныч вздохнул:
- Не человек, а инопланетянин.
- Ну, вы его в чувство-то приведите…
- Не имеет смысла, да и далеко он сейчас. Ему наш хор до лампочки.
Сергей Иванович кивнул и выдал:
- Велик человек в своей непредсказуемости.
- Ах, бросьте! – Анна Степановна всплеснула руками. - Несите воды… Я сама займусь этим Моцартом.
- Может не надо? – Антоныч посмотрел на Мишку. – Пока лихо спит – всем хорошо и спокойно, так сказать, равновесие сил света и тьмы.
- Фэнтези начитался? Несите, несите воды… Покажу вам мастер-класс по приведению в чувство вот таких, как этот…
Воду принесли – целое ведро. Директриса взяла его и опрокинула на «азиата». Тот вскочил как ужаленный и бросился наутёк. Его догнали, повалили и он тут же опять уснул.
- Ещё несите воды, - приказала Анна Степановна.
 Антоныч во второй раз попытался её остановить словами:
- Может, всё-таки пусть себе спит? Когда он буйный, он не управляем.
- Ничего, справимся. Вон сколько нас, - Анна Степановна кивнула на хор.
- Чур! Я в этом не участвую, - Егоров повернулся, чтобы уйти.
- Стоять! – директриса вцепилась ему в руку. - Теперь мы все в одной связке.
- Я на это не подписывался, - взвыл Егоров от боли.
- Ты опять за пропаганду взялся?
- А что я такого сказал?
- Молчи, а то…

Тем временем Антоныч принёс ещё воды. Процедура повторилась, но на этот раз Мишка кинулся почему-то на стоявший хор. Люди - врассыпную. Зойка с Надеждой молниями метнулись в разные стороны, а Валентина Петровна не успела сдвинуть свой зад и завалилась на болезненную Галину Андреевну. Та ойкнула под её весом. Рыжеволосая секретарша старческим голосом заголосила:
- Убили!
Турист Владимир Николаевич рванул из актового зала. Наскочив на Верочку, мотавшуюся у всех под ногами, рухнул сам и так неудачно, что поцеловал пол губами, при этом его чёрные очки, которые он никогда не снимал, разлетелись вдребезги. Заорал не то о боли, не то от досады:
- А-а-а…!
Началась самая настоящая паника. Анна Степановна пыталась восстановить спокойствие: кому-то грозила, кому-то что-то обещала. Баянист же Мишка во всём этом уже не участвовал. Он свалился сбоку от сцены, обхватив руками за ноги Галину Васильевну. Старушка – «божий одуванчик» с пониманием отнеслась к этому и стояла как солдат в почётном карауле, шепча:
- Ну и чего вы все переполошились? Он же безобидный.
Турист, вставая с пола, заметил плаксиво:
- Ага, такой знаете ли безобидный гад!
Верочка, отряхиваясь, сказала Владимиру Николаевичу:
- Сами виноваты – не надо было козлом скакать. Вон и меня уронили, и внешность себе подпортили. Толку-то от ваших всех телодвижений?
- Да тише вы… - секретарша склонилась над Галиной Андреевной. – Отмучилась бедняжка.
Анна Степановна заворчала:
- Не мели ерунды. Сейчас очухается.
- А если не очухается?
- Тогда деньги соберём. Дело привычное.
- И на кого же ты нас покинула-а…? – заголосила Юлия Анатольевна.
- Вот кого надо в солистки, - сказала завхоз, а то пристали к Егорову. – Ну, какой с него солист? Так себе… «бык-вокал».

Ну, чтобы не затягивать повествование, скажу, что всё обошлось: Галина Андреевна пришла в себя, но не сразу. Вызвали «Скорую помощь»  и стали ждать. На то она и «скорая…», чтобы иногда опаздывать. Слава Богу на этот раз успела. Когда врачи вошли в актовый зал, Галина Андреевна уже не лежала на полу, а сидела, отказываясь с него встать. Молодой доктор осмотрел «пострадавшую», но ничего существенного в ней не нашёл, кроме нескольких застаревших болезней. Он сказал ей: «С этим живут долго и счастливо». Та сразу же улыбнулась, ибо с таким диагнозом можно свободно передвигаться по земле.

На следующий день на спевку пришли не все. Анна Степановна насупила брови и произнесла:
- Саботаж.
Сергей Иванович кивнул, мол, в этом что-то есть. Директриса к секретарше:
- Всех отсутствующих на карандаш. С ними я потом разберусь. А где Егоров?
- Тут я.
- А почему стоим в басах? А ну на своё место!
- Тут спокойнее, - признался он Анне Степановне, прижимаясь к спортсмену-методисту. – Вдруг вам опять в голову взбредёт Мишку водой отливать.
- Этот стервец опять никакой? – Анна Степановна вся напряглась.
- Опять, - подтвердил Антоныч и спросил: - Так его нести или…?
- Ладно, с ним я после… А где Валентина Михайловна? Куда эта-то запропастилась? Как мы будем петь без аккомпанемента?
- Легко, - заявили Зойка с Надеждой. – Хотите мы вам изобразим?
- Не надо, - Анна Степановна покосилась на их ноги.
- Не хотите, как хотите.
Директриса перевела взгляд на Галину Андреевну и справилась о её здоровье:
- Как?
- Уже лучше.
- Напугали вы нас вчера.
- Я и сама подумал, что уже всё…
- Ну, зачем же так? Ещё поживёте. А где Владимир Николаевич? – Анна Степановна уставилась на пустующее место в тенорах.
- Может он забыл? – предположил Егоров. - Шутка ли так удариться лицом об пол?
- Наверное, прихворнул, - поддержала его завхоз.
- Туристы не хворают, - Анна Степановна рубанула воздух рукой.
- Как так? – удивился Егоров.
- А вот так. Мрут быстро и только в глубокой старости или от несчастных случаев.
- А вдруг наш исключение?
- Мне лично об этом ничего неизвестно, Егоров. Вот, как вставлю ему за неявку, а потом будем разбираться в его исключительности. Кстати, что у тебя-то с лицом?
- Упал, - ответил Егоров.
- Врёшь же.
- Ну, вру.
- И что же всё-таки с лицом? Откуда всё это у тебя? Прямо не человек, а светофор…
- Да, спросил, как пройти в библиотеку и вот, - Егоров показал рукой на глаз.
- И в каком часу это было?
- Не помню.
- Хорош. Ну, ничего… в следующий раз будешь знать, у кого и что спрашивать.
- А следующего раза не будет.
- Это почему?
- Я хочу объявить в знак протеста обет молчания.
- Я тебе объявлю. А кто петь будет? – Анна Степановна насупилась.
- Сергей Иванович споёт. Он крупный.
- И как это у него получится: и за бас, и за тенора? Рот ведь у него один. Вот работнички мать…
- Да не держите в себе – ругнитесь, - посоветовала директрисе завхоз.
- Я сейчас ругнусь… Я ругнусь так, что всем жарко станет. Рвать начну без разбора…
Егоров пискнул из-за спины Сергея Ивановича:
- Уточните, пожалуйста: с кого начнёте.
- Что? - Анна Степановна вскинулась.
- Ну, это… рвать без разбора.
- Егоров, а ты не догадываешься?
- Нет. Вот истинный крест, - тот стал креститься.
- Да он ещё и юродствует… Держите меня! Я за себя не отвечаю! – Анна Степановна оглянулась на всех.
- Да я искренне, – Егоров спрятался полностью за спину Сергея Ивановича.
 Анна Степановна шумно выдохнула и сказала:
- Ну, как тут можно заниматься творчеством, когда нервы на пределе? Ещё эта песня…
- А давайте другую подберём, сообразно моменту?
- Егоров, замолчи, а то я тебя сейчас подберу.
- За что? – тот взвизгнул.
- Так, где мой ржавый пистолет! – рявкнула директриса.
Завхоз, Галина Николаевна схватила Егорова за шиворот, подкравшись сзади и  спросила:
- Ну отчего ты такой у нас разговорчивый? Все молчат, а тебя черти надирают.
- Это у меня гены… такие.
- Какие ещё такие? У всех нормальные, а у тебя опять всё навыворот.
- Я попрошу не оскорблять, - Егоров попытался вырваться.
- Куда? Я что с тобой шутки шутить собираюсь? Клянись!
- В чём?
- Что будешь себя хорошо вести.
- Так я и так законопослушный.
- Ты сначала клянись, а уж потом мы уточним твою лояльность по отношению к закону.
- А давайте я его укушу? – предложила Валентина Петровна, блеснув хищно вставной челюстью.
- Фу, фу… занесёшь ещё заразу, - задёргался Егоров. – Люди, остановите это безобразие! Я, что вам негр? Будете настаивать, - он полоснул взглядом по завхозу и Валентине Петровне, - я обращусь в международную организацию по защите прав простых смертных?
- Начитанный, да? А ведёшь себя, как ребёнок, - Галина Николаевна встряхнула Егорова за шиворот.
- Все мы родом из детства, – брякнул он ей.
Анна Степановна, немного поостыв, сказала завхозу:
- Оставь его. Видишь - толку никакого. Идиот!
- Точно! - влезла Верочка.
- Вы ещё додумайтесь за это проголосовать, - Егоров почувствовал, что железная хватка Галины Николаевны ослабла, вырвался и стал приводить себя в порядок. – Устроили тут суд Линча. Я этого так не оставлю.
- Да, иди, жалуйся, - Верочка хохотнула.
- И пойду и всех вас по судам затаскаю, - заявил Егоров.
- Лучше бы ты пил. Вон Мишка пьёт и к нему никаких претензий.
- То-то он в прошлый раз чуть весь хор на инвалидность не отправил, - Егоров хихикнул.
- А сам-то? – подала голос Людмила Николаевна.
- А что я? У меня сработал инстинкт самосохранения. Куда же я против него попру?
- Да, Егоров сорвал ты нам сегодня своим диспутом репетицию, - сделала заключение Анна Степановна. – Через неделю уже смотр, а мы никак до второго куплета не можем допеть без остановки. Значит так, завтра буду всех мочить, а сегодня – отбой… Что-то мне плохо от всех вас.

На следующий день, как ни странно пришли все и даже притащился баянист. Он сидел у пианино, уставившись в одну точку, не реагируя ни на кого. Видно вахтёр Антоныч сумел каким-то образом достучаться до его сознания и поведал о выходке на репетиции. Анна Степановна смерила Мишку взглядом и спросила  у вахтёра:
- Живой? Что-то он у тебя не двигается совсем…
- Переживает, - объяснил ей Антоныч.
- Понятно. Вот всегда бы так. А вот и Владимир Николаевич пожаловали. Вас можно поздравить?
- С чем? – турист удивился.
- У вас новые очки?
- Да, вот пришлось потратиться, - он покосился на баяниста.
- Только вы их на время концерта снимите, пожалуйста, а то, как шпион торчите над всеми нами. Жюри могут истолковать это не в нашу пользу.
- Я без них на сцену не выйду.
- Да ради бога милейший. Положите себе их в карман и…
- Вы меня не поняли.
- Владимир Николаевич, это вы меня не поняли или не расслышали. Во время песни, чтобы на вашем лице ничего этого не было. Достаточно будет одной бороды. Вам понятно? Не слышу…
- Понятно.
- А где наш Егоров? Опять в басах стоим? А ну на место!
- А может я тут постою?
- В перерыве постоишь, а сейчас на левый фланг бегом марш! Коллектив ждёт.

Ещё целую неделю репетировали, и вот настал долгожданный день смотра. Участники хора пришли кто в чём. А всё почему? Потому, что Анна Степановна из головы выбросила это и теперь разношёрстная компания выделялась на фоне остальных коллективов «белой вороной».
- Если мы ещё так и споём, как выглядим, я вас всех четвертую, - пообещала Анна Степановна, рассматривая одежды на других коллективах.
Уж на что Егоров всегда был лёгок на язык, но и тот погрустнел. Единственно на что его хватило, так это произнести бесцветным голосом:
- Да сделаем мы их всех.
- Фи, какой жаргон, - Верочка брезгливо поджала свои сухонькие губки.
- С каких это мы пор такие благовоспитанные? А? – Егоров хотел ещё что-то добавить, но завхоз Галина Николаевна придвинулась к нему вплотную и пригрозила:
- Вот только вякни у меня, придушу.
Егоров ей поверил, ибо у этой кареглазой хохлушки хватка была ещё та, да и если честно, ему хотелось вопреки всему выйти на сцену в живом виде, а не… Ну, вы меня поняли, а поэтому он надавил своей гордыне на горло собственноручно. Конечно, одного - выйти на сцену было недостаточно: надо было ещё умудриться спеть и спеть не фальшиво. Тут были кое-какие проблемы, но о них лучше промолчать. Опять же тенор, как считал Егоров, это не бас и не баритон, а поэтому надо будет поднатужиться. Хорошо Антонычу – рот открыл и стой: звук сам полезет из нутра. Ну, как такому составишь тут конкуренцию? А директриса требует и требует, мол, поддайте жару. Вот эмоций – этого добра, сколько хочешь, а насчёт звука - трудновато будет. Казалось бы, их двое в тенорах, но турист хитрый жук: рот открывает, а нот нет. Симулянт. Таких надо вешать, а его в хор… Егоров пробовал на него воздействовать, мол, так нельзя, но тот ясно дал ему понять, что закопает каждого, кто попытается его начать учить жить, а тем более, петь. Ну, вот как тут вести диалог? Никак. Оставалось одно: всё взвалить на себя и надрываться за двоих одним ртом. Кстати, к этому можно было прибавить что-нибудь из области неординарности. Здесь своя роль отводилась внешности. Ну, с причёской не было смысла экспериментировать, там и так волос не хватало. Это радовало, поскольку отпадала надобность в ношении кос. Конечно, мода на всё такое уже пленила некоторую часть мужского населения земного шара, и Россия тоже попала под каблучок нового веяния, и всё же Егоров придерживался точки зрения: мужик должен быть мужиком.
Осмотрев себя в зеркале, он понял, что остаётся только одежда. Здесь можно было кое-что подкорректировать. Сами понимаете, что в системе образования не зажиреешь. Всё что мог себе позволить Егоров на свою зарплату, так это тщательно отглаженную рубаху нелепой расцветки и самые дешёвые брюки с обувью. Собственно всё это в данный момент находилось уже на нём. Егоров расстегнул на рубахе все пуговицы и выставил вперёд впалую грудь. Это было что-то, но это «что-то» проигрывало массивной фактуре Сергея Ивановича. Егоров покосился на спортсмена-методиста и горестно подумал: «Ну, почему Создатель кому-то всё даёт, а кому-то только суповой набор?» Он ещё раз осмотрел свою грудь и сам себе сказал: «Придётся всё же рискнуть и сработать на контрасте, ибо отрицательный результат – это тоже результат. А вдруг всё обернётся со знаком «плюс»?»

И вот объявили выход их коллектива. Работники детского центра заволновались не на шутку. Болезненная Галина Андреевна попросила воды. На неё зашикали, мол, нашла время, когда умирать - придётся потерпеть. Она собрала в кулак всю свою волю  и увязалась за всеми на сцену, наступив при этом на пятки завхозу. Хохлушка тут же отреагировала на это так:
- Вы что смерти моей хотите? Не надо меня торопить. Я сама знаю, когда туда начать собираться.
Галина Андреевна с трудом улыбнулась, мол, я не нарочно.
Когда все выстроились, и Валентина Михайловна трясясь, прошла к роялю, на сцену вышла Анна Степановна в обтягивающем красном платье. Оно подчёркивало и без того пышные её формы, что наводило на всякие фантазии, ибо сквозь материю угадывались некоторые детали нижнего белья. Это интриговало и в зале стали витать положительные флюиды. Директриса повернулась к хору лицом. Оно почему-то у неё было белым. Губы беззвучно что-то шептали, а нос посвистывал от волнения. Глаза блуждали по лицам подчинённых, но в них не было признаков жизни – они ничего не выражали.
У рояля усердно скрипела стулом Валентина Михайловна в ожидании взмаха руки Анны Степановны, но та будто забыла, зачем вышла на сцену. Пауза явно затягивалась. Было ощущение, что ещё немного и хор под улюлюканье проводят со сцены. К счастью этого не случилось, а всё спасибо Егорову. Он чихнул, что привело в чувство Анну Степановну, и она уже хотела задать ему трёпку, но в последний момент вспомнила, где находится и взмахнула руками. Валентина Михайловна впопыхах начала играть не с той ноты. Быстро нащупала нужную, и вступление зазвучало, как должно. На лице Анны Степановны показался румянец. Это был добрый знак. Хор вступил вовремя – это уже обнадёживало, что закончат они тоже все вместе. Егоров вспомнил, что петь и просто стоять – это пол дела и стал двигаться, стукаясь об туриста. Тот скосил на него глаза, мол, чего пристал противный? А противный усердствовал так, что стоявшие перед ним Верочка и Валентина Петровна не на шутку заволновались. В довершении этого Егоров в порыве эмоционального подъёма на словах: «не будь ко мне жестоко» рванул на себе рубаху так, что в зрительном зале кто-то приглушённо вскрикнул. Это был уже успех: ему поверили на все сто процентов, после чего из задних рядов послышалось нарастающее пение. Песня зацепила и потащила за собой. Жюри  не захотело остаться в стороне и на последнем припеве тоже подтянуло гнусавя, мол, а чем мы хуже других? Анна Степановна увеличила амплитуду размахивания руками, и тут случилось непредвиденное - под мышками платье затрещало по швам. Стоявшая перед ней Людмила Николаевна сделала ей знак глазами, мол, ползёте… Директриса, находясь во власти процесса пения, отказалась её понимать и продолжала махать руками с таким вдохновением, что платье прямо на глазах превращалось в нечто…
Песню допели до конца. Да не профессионально, но о каком может идти речь профессионализме, когда всё подобное давно отставлено обществом на задний план? Собственно с поставленной задачей коллектив справился, выставив на обозрение колоритные образы. Очень была убедительна Юлия Анатольевна. Этот её возглас в середине песни потряс слушателей до слёз. А Сергей Иванович с бабочкой на шее? Он был похож на официанта. Вот вы, к примеру, много в своей жизни видели поющих официантов? Вот и я об этом. А чего стоит пение вахтёра Антоныча? Какая посадка головы… А турист Владимир Николаевич со своей бородой? Нет, это надо было видеть. Я уже не говорю о Егорове, не побоявшимся выставить на всеобщее обозрение свою впалую грудь. Орёл!
Когда в зале за спиной Анны Степановны грянули аплодисменты, она даже не поверила в это. Покосилась на концертмейстера, которая сидела вся сжавшись. Было ощущение, что она вот-вот расплачется от перенапряжения. Глаза директрисы сумели рядом с ней рассмотреть баянист Мишку.
«А этот, откуда взялся? Неужели протрезвел? Вот что делает с людьми великая сила искусства!»
Анна Степановна обернулась к залу и неуклюже поклонилась, мол, всё, что могу, а сама подумала про себя: «Слава тебе Господи, что уберёг от позора!»

За кулисами обнимались как дети. Все были равными и добрыми. Мишка достал откуда-то шампанское и лихо разлил по пластмассовым стаканчикам. Все выпили. Стало хорошо. Уже никто не интересовался здоровьем у Галины Андреевны, да она и сама вела себя так, как будто вечером ей надо было выходить на панель. Зойка с Надеждой над ней подтрунивали, мол, ишь, как разыгралась болезненная. Кареглазая хохлушка Галина Николаевна травила анекдоты и смеялась как свободная женщина, забыв напрочь: и про мужа, и про детей, и про внуков. Верочка с Валентиной Петровной пустились в пляс. Старейший работник детского центра «божий одуванчик» Галина Васильевна  хлопала им в ладоши и озорно косила глазами на мужчин. Анна Степановна сняв туфли, наблюдала за всеми ими и думала про себя: «Отстрелялись…»
Ну, что сказать? А ничего: места они никакого не заняли, но… приз зрительских симпатий завоевали честно. Егоров так и сказал:
- Народ обмануть  трудно.
 Анна Степановна уже в автобусе задумалась над тем, как ухитриться и выписать всем участникам хора премии. Нелёгкое это дело, когда в кармане не шиша.


                Март 2009г.