Жил такой парень, друг-северянин

ЖИЛ ТАКОЙ ПАРЕНЬ, ДРУГ-СЕВЕРЯНИН

АНАТОЛИЙ АЛЕКСАНДРОВИЧ
АЛЕКСЕЕВ (1941-1997)

Родился в день начала войны 22 июня 1941 года (о чем есть у него стих) на станции Джабык Карталинского района Челябинской области. По профессии журналист, где был мастером во всех специальностях - от корреспондента до верстальщика, корректора, редактора. Много лет отдал Северу, Надыму: работал ответственным секретарем редакции городской газеты «Рабочий Надыма», был основателем многотиражной газеты «Комсомольская вахта» молодежного треста «Севергазстрой», по совместительству числясь в штате ДК "Победа" несколько лет (до приезда к нам Альфреда Гольда) руководил литобьединением «Надым». Два года был редактором моей, лично учрежденной литературной газеты "НОРД-ВЕСТник", органа надымских литераторов (1991-93). При жизни стихи публиковались в журналах «Уральские нивы», «Рабоче-крестьянский корреспондент», «Литературная учеба», периодических изданиях Урала, ЯНАО, Тюменской области, нашем надымском альманахе "Окно на Север". В общем, шел по восходящей к собственной книге и членству в СП СССР...

Вот такая вкратце биография. А в жизни он был простым парнем с добрейшей русской душой, интересным собеседником энциклопедических познаний. Носил меж нами кличку Медведь - имел обыкновение возвращаться домой на автопилоте, "уперев глаза под ноги, как медведь", как сам смеясь о себе говорил. Как правило, это случалось после некоторых "хор-роших занятий в нашем лит(Р)обьединении" (так мы меж собой обзывали свое НЛО - надымское литобьединение)...

В компаниях брал в руки баян, и красивым баритоном, сам себе профессионально аккомпанируя, распевал народные песни, редко где исполняемые. А для всех - непременную в репертуаре "Что-то случилось", возвращавшую его в годы молодости и первой любви...

Мы дружили семьями - он был хлебосольным хозяином, на все руки мастер. В первый год моей жизни на Севере, когда получил балок для семьи, он выделил мне и сам помог привезти много фанерных обрезей, гвоздей-шурупов, реек и досок, из которых я сделал стеллажи и полки для книг, для посуды(на Севере мебель была в дефиците)...

Рано покинул мир сей, почти через год, как оставила его жена Людмила, которую чуть ли не на руках носил... Книг и альманахов со своими публикациями так и не увидел...

Коллегам по Прозе ру предлагаю для ознакомления несколько его стихотворений, собранных мной для последнего сборника надымчан.


УТРО РАННЕЕ

Утро раннее, паволок древний,
Зыбкий свет небольшого окна…
… Каждый год приезжаю в деревню,
Что на всем белом свете одна.

Каждый раз – лай брехливой собаки,
Стук, до дрожи сторожкий, в стекло,
И - сполох в избяном полумраке,
И – родимого дома тепло

Все, как прежде.
И все же – иначе!..
И клубок прошлых лет вороша,
Почему-то вдруг горько заплачет,
Обернувшись кукушкой душа,
И не враз я пойму:
Что же сталось?..
Отчего в моем сердце межа?..
То ли в прошлом деревня осталась,
То ли я от нее убежал?..
Как случилось, что сердцем печалясь,
Я отечества дым не сберег,
И давно мои кони умчались,
И прогнил в моем доме порог?..

Прошумят надо мною деревья,
Упадет на виски седина…
…Каждый год приезжаю в деревню,
Что на всем белом свете – одна…


КОЛЫБЕЛЬНАЯ

Фитилек, догорая лучится,
Голоса за стеною слышны…
- Мама! Мама,
К нам кто-то стучится,
Это папка вернулся с войны!?..
- Спи, родной!
Твой отец под Берлином.
И геройски фашистов он бьет…
Мать склоняется низко над сыном,
Колыбельную тихо поет.
Лунный свет по-над крышами льется.
Вот звезда загорелась в окне…
- Мама! Мама,
Наш папка вернется
И подарит ту звездочку мне?!..
- Спи, родной!
Твой отец возвратится
Со звездой.
Только ты – его жди…
… Разрывается сердце,
Стучится.
Горький крик застывает в груди.
И от боли в глазах все мелькает.
И грохочут часы на стене…
-Мама! Мама.., - дитя засыпает
И отца обнимает во сне…

… В окна ветка сухая стучится,
Полыхает война на земле.
Фитилек, догорая лучится.
Похоронка лежит на столе…

***

В Берлине кончив путь свой длинный
Солдат вернулся в дом родной.
Стряхнул с сапог потертых глину,
Обнялся с матерью, женой.

Окинул двор хозяйским взглядом,
сказал о чем-то: «Хорошо!»
Шинель – на гвоздик с дверью рядом,
Умылся, и к столу прошел…

   Летели дни, недели, годы…
Стал хлеборобом вновь солдат.
Пахал, косил, ругал погоду.
И нянчил маленьких ребят…
   А как-то раз ночной порою,
Накинув старую шинель,
Он на крыльце дымил махрою
И вспоминал войну..., шрапнель…
    И полз навстречу пулям снова,
В атаку яростно бежал,
Раскинув руки, под сосною
В снегу обугленном лежал…
   Метались отсветы пожаров,
Болели раны все сильней.
И на плечах его лежала
Войной прошедшею – шинель.
   А ночь цвела сиренью, мятой,
А за стеной спала жена,
И по траве, ступая мягко,
ходила рядом тишина…

   И незаметно улыбнулся
Солдат средь этой тишины,
Подумав: сам живой вернулся,
А память – не пришла с войны.

   И утром младшему сынишке
Он из шинели сшил, как мог,
Простую сумку, чтоб в ней книжки
Носил тот в школу на урок…

***

Продают в Надыме мандарины!..
Очередь –
Плотнее не сыскать…
Тут не то, что яблоку упасть -
Не пускают стиснутые спины
Даже к сыну собственную мать…

    Но к прилавку
Сквозь глухие спины,
Сквозь слова липучие, как сеть
Он пронес руки висящей плеть,
И медаль «За взятие Берлина»…
И не стала очередь шуметь…
    Продавец – румяная дивчина,
Хоть ее в придачу покупай!
- Сколько килограммов вам, мужчина? –
Улыбнулась вежливо и чинно, -
Тара есть?..
- Вот, в шапку насыпай!..

  Вышел с головою непокрытой…
- Пацаны!
А ну, давай ко мне!..
Я вот, помню,
Ел их на войне…

   И медали звякали забыто,
И протез качался на ремне,
И топтался он протяжно, длинно
На людском гудящем берегу.

И ржавели корки мандаринов,
Словно пятна крови на снегу…


САД МОЕЙ ПАМЯТИ

И ударил рассвет в свой багряный набат,
Осеняя природу зарей яснокрылой,
И расцвел на земле моей памяти сад
Неуемной, почти фантастической силой.
Нет забора вокруг, нет калитки в тот сад,
И ключи не звенят здесь, замки отпирая…
- Ты – прохожий?..
Ну что ж, я прохожему рад!..
Проходи, здесь твое все – от края до края.
Вот роса моих детских стремительных лет,
Здесь мечты повзрослевшей полет журавлиный,
Тут работы моей тяжелеет ранет,
Там любви моей горькой алеет рябина.
Угнездились здесь песен моих соловьи,
Плещет речка друзей, зреют недругов сети…
… Я взрастил этот сад –словно Спас На Крови
Орошил его - и слезами, и потом.
И не раз сам себя я готов был распять,
Был порою мой труд неуверен, рискован,
Уходил, убегал, улетал…
Но опять возвращался,
Как будто проклятьем прикован.
И работал я вновь много дней, много лет
Над травинкой, над кочкою каждою бился.
И когда показалось, что сил уже нет -
неожиданным свистом мой сад озарился.
И расцвел,
И цветет
Моей памяти сад.
А над ним полыхает рассвет величаво…
- Ты – прохожий?..
Ну что ж, я прохожему рад!..
Здесь – твое – все!
А мне – начинать все сначала…

   
ТРОЙКА-РУСЬ

Та картинка мне с детства знакома,
В ней и радость, и тихая грусть,
Непонятною силой влекома
Птицей-тройкой проносится Русь…

    Развеваются конские гривы,
Белой пеной покрыты бока…
И срываются в бездну обрывы,
И стремглав отстают облака.
Словно струны натянуты жилы,
Бег, как огненный росчерк пера.
Неизвестны ее пассажиры,
Но известны ее кучера.
Несть числа их уже побывало
На заманчивом том облучке.
Кто сумел – продержался немало,
Кто – свалился при первом толчке.
И мелькали погоны и брови,
кителя, пиджаки, и усы…
Рвали  рот удилами до крови,
Подрезали хвосты для красы.
В шоры брали, кнутами пугали,
И надеясь на власть колеса,
Все куда-то спешили и гнали,
Забывая отмерить овса…

   Вот и вновь она бешено мчится
Сквозь пространство, сквозь время, и свет…
Я кричу: Ты куда, птица-тройка?..
Только топот и ветер в ответ…
Виражи ее круче и круче,
Впереди – ни просвета, ни зги…
Только слышно, как молится кучер:
«Господи!.. Помоги!...»