Наш ответ Молчанию ягнят Ч. II Силой сердца Гл. 11

Часть II Силой сердца. От масок - к маске.

Глава 11

Итак, у него моя фотография и мои, мои письма! И если не у кого не возникает ни каких вопросов на этот счёт, то это значит следующее: письма написаны моим почерком, и моей рукой. Письма, которые я никогда не писала, мужчине, которого никогда не знала!

Это дьявольская подстава! Ноги не держат, ватные и дрожат. Пушистая травка, моего чудного садика, смягчает мое падение на колени, мне чуточку, самую малость, становится легче. Ах, если бы я сейчас могла заплакать! Нет, не могу! Всё во мне бушует, я оскорблена, опозорена, меня только что растоптали, копались в моей душе и всё это благодаря какому-то писаке, чёрт знает откуда, взявшемуся на мою голову!
 
Мою грудь стискивает жестокая тоска. А это что ещё такое!?! Оказывается, мою грудь стискивает не только тоска, но и ещё нечто более существенное. Видимо, я чересчур увлеклась своими мыслями и пропустила момент. Негодяй, подкрался сзади и застал меня врасплох. Это его, его руки - умелые, бесстыжие. Горячее дыхание обжигает правое ухо и щеку.
- Мерзавец!!! - Я вне себя от ярости.
-О, Сабрина, — доносится в ответ, страстное рычание, — м-моя жжена!

Его бесстыдные ласки навевают тоску страсти:
- П-подонок, - дыхание сбивается от сладкой, горячей волны, подкатывающей к горлу. — Н-негодяй!! Аферисс…

 Он круто разворачивает лицом к себе. Руки, сами собой взметнувшись, падают ему на плечи, обвивают мощную литую шею. Глаза в глаза и один взгляд на двоих, взгляд двух стрелков.
- Н-ненавижжжж… -  жаркие , жестокие губы, безжалостно обжигают лицо и нет сил сдерживать стоны от этой сладкой муки.
- И-я т-тебе е-щщё у-стро-ю П-олтав-ву!
- Пока т-террпи Нар-рвву. — Горячо выдыхает он, стискивая в жутком порыве мою несчастную задницу.

 Боль пропадает в ярости, утопает и растворяется в горячих волнах, сгорает в вспышках молний и превращается в вечное желание, в страшную симфонию дыханий, стонов, криков атак, контр ударов, обстрелов, налётов. И только трава на поле сражения, да звёзды белой купальской ночи становятся безмолвными свидетелями великой борьбы. Борьбы, созидающей вечный круговорот жизни.

Этот швед ещё не знал такого, он удивлён. Приятно удивлён, но удивлён. А удивлён, значит, побеждён. Ему ещё такой не попадалось. Мужик он, конечно опытный, умелый, но озабоченная русская студентка, в совершенстве владеющая теорией,  наделённая  поэтическим воображением и психопатическим складом ума, дорогого стоит: учить её ничему не надо. Она всё знает, всё чувствует и видит насквозь и глубже.

России можно нанести поражение, но победить, её нельзя, потому что русский дух самый упрямый, самый неспокойный, самый нелогичный и противоречивый, его невозможно загнать в рамки, удержать, покорить, заставить. Он всегда найдёт свой выход, свою дорогу.

А я опять хочу тебя!
Безудержно, неумолимо.
И не избегнешь ты меня
 И мимо не пройдёшь незримо.

Ты не минуешь чар моих,
В глазах моих  - твоя погибель.
Единый миг, и в этом миге
Утонут чаянья твои.

В себя приму я суть твою,
В безудержных, хмельных потоках.
Великодушно, без упрёка,
Судьбы я длань благословлю.

И растворю тебя в себе,
Пожру и вновь тебя исторгну.
И в этом сладострастном споре
Свершится вечный суд небес!         *)

- О Сабрина! Ты колдунья! Моя любимая колдунья! Как долго я шёл к тебе —целую вечность! По звёздам, навстречу волнам, пересекая солнечные лучи и потоки ветра, сквозь бесчисленные нити дождей, зная что однажды встречу тебя, ту которую много раз терял во многих жизнях. О, эта бесконечная череда потерь и обретений, всегда неожиданных! Сколько их было?! Но мы всегда с тобою встречаемся, Сабрина. - Звучит завораживающе голос, от которого пробирает озноб и туманит взгляд. И от этих его слов, вырастают крылья, и, где-то глубоко в груди, рождается смех.

Крепкий мужик попался! Прочный, основательный, грамотный, своеобразный, многогранный - такого хватит надолго. Много в нём всего, и в огромном колличестве, и качественно, качество  высокое. Всё-таки, он не ожидал такого напора с другой стороны, ему лестно, видимо он привык к другому, к покорности. Знал ли он когда-нибудь любовь? Что таит в себе его сердце? Что скрывается в закоулках души заключённой в этом  белом медведе?

А сейчас, он восхищён, он не просто  усладился русской девственницей, он исполнил заветное желание роковой женщины-вамп, не изображающей вамп, а настоящей энергетической сущностью, которая не отдаётся, а сама берёт. Берёт кого хочет, когда хочет, и сколько хочет, так что, победителем он себя не ощущает, как, впрочем, и побеждённым, игра идёт на равных.
- Угго! Ты мой Угго, а я твоя подруг-га.

Его улыбка несколько рассеяна, так как он занят более важным делом, он изучает тело, доставившее ему так много хлопот и переживаний, скользит по нему пытливым взглядом, подолгу задерживая его, на каждой части, словно стараясь запомнить или вспомнить что-то очень для него важное.

Рука в который раз хватает белую прядь волос, притягивая его голову под очередной залп поцелуев; он не покоряется, ему это нравится, его это заводит; и он рычит от желания, этот большой, сильный зверь, встретивший на своём жизненном пути равного себе зверя. «Ты невозможная, —взрыкивает он от страсти между поцелуями, — как наркотик! Никого так не хотел! Колдунья! Ведьма!» Его руки тискают, мнут, перебирают моё непокорное тело,  жадно зовущёё, требующее ласк. О, как же я изголодалась, хочу ещё, и ещё, бесконечно много. Эх, раз, ещё раз, ещё много, много...
- И-я дуррею от тьебя, женщина! - вскрикивает он, вдруг оказавшись внизу - не ожидал.

Поперечный шпагат и перекрещенные над головой ноги приводят его в восторг, кукла-неваляшка доводит моего шведа до изнеможения. Но не до усталости, до усталости ещё очень далеко.

Волна любви собой накроет,
Своим дыханьем поглотит,
В слияньи ласк и сладких стонов
Она исполнит свой мотив.

Из глубины она исторгнет
Своё заветное ничто.
В многоголосье миллионном
Души терзая естество.

Текущею наполнит лавой
Сердечный  трепетный сосуд,
И тост во имя её славы
Уста не раз произнесут!   

***
Касанье рук, касанье пальцев,
Касанье губ, и глаз, и слов…
Опять она, опять любовь,
Нет, невозможно с ней расстаться.

Не избегу её никак,
Её никак не обойду.
Сразит коварным поцелуем:
Она и друг, она и враг.

Она уронит, вознесёт,
Оона ударит, приласкает.
То заморозит, то ожжёт,
Её я знаю и не знаю.

Но чувствую её всегда,
Во всём, что есть её я вижу…
То растечётся сладкой жижей,
То затвердеет как хрусталь.

Окутает туманом странным,
И в нём, не раз собьёт с пути.
Всегда негаданна-нежданна,
Себя мне с нею не спасти.         *)

Смельгарх, выжму из тебя все твои арийские соки, я отомщу тебе за все те годы, которые ты посвятил не мне и мне плевать что ты старше. Месть моя будет страшна: я не выйду за тебя замуж. Я - возьму тебя в мужья, и превращу тебя в жеребца производителя и нарожаю от тебя целый табун. Чем мы будем его кормить? Мы дадим ему самое лучшее, самое сильное что только есть в этом мире - волю к жизни и он сам себя прокормит, потому что наши дети — наше повторение, а у нас будет так, и не иначе. Я не знаю, сколько дней жизни нам с тобой отпущено, но я знаю главное: мы будем вместе, ты меня ни с кем не разделишь, у тебя просто не будет на это времени. Можешь быть спокоен, безделье тебе не грозит, ты сломал роковую печать и ты за это ответишь. И можешь меня потом упрекать сколько хочешь, говорить что я тебя завлекла, соблазнила. Всё равно, ответчик — ты. Шантажист-аферист, подлец, мерзавец.
- Смельгарх!
- Да, любимая
- Ты не хочешь мне рассказать как к тебе попали мои письма?

Долгая пауза предвещает рассказ, рассказ не простой.
- Я ждал этого вопроса. Ждал. — Он опять делает паузу. Он вообще любит паузы и в своём творчестве, он отводит им значительную часть. - Дело в том, дорогая...  мир человеческий – это только часть…

Хорошее вступление для романа фэнтази, сейчас этот романист станет накручивать, плести узоры.
-… часть одного, но множественного… - Голос звучит завораживающе, аж мурашки побежали по телу.
- Ну а поконкретней.
- Без общего не бывает конкретного. Мы давно друг друга знаем. Ты и я, мы были вместе уже много-много раз, иногда мы забываем об этом в житейских потоках, но... — пауза, — но когда мы открываем сердца в нашем творчестве мы, мы кое-что вспоминаем, и то немногое, что мы вспоминаем, есть рука судьбы. У нас с тобою было много имён, но неизменными остались души. Хотя, и не только они: я Смельгарх, ты Смелова, есть нечто общее в созвучии правда?
- Что ж, допустим. Дальше.

Он достаёт из нагрудного кармана, совершенно скомканной, брошенной на траву, рубашки армейского образца блокнот, открывает. В его обыденных действиях какая-то торжественность, что-то многообещающее. Сердце замирает и съёживается.
- Вот, смотри! - Протягивает он мне фотографию из блокнота.

Беру её с жутким трепетом, я знаю что на ней, но боюсь смотреть. У меня странное чувство хочется плакать и смеяться одновременно.
- Это фотография, где мы с тобою вместе.

Я наконец решаюсь. В моей голове медленно, постепенно набирая обороты, раскручивается туманный вихрь, перед глазами рябь, разноцветные круги, фотография дрожит в моей руке. Это не просто фотография, не фотка — документ, обличительная улика, вещественное доказательство, на ней во всей своей нагой красе, среди волн какого-то побережья, застыла скульптурная композиция из Геракла-Угго и... - это не вероятно!! Этого не может быть! - нимфы морской. И вот эта самая нимфа вылитая, ну просто вылитая, со всеми своими родинками на теле, уже не говоря о лице, - я, собственной персоной сиречь, Смелова! Четыре года назад, в самом выгодном для опознания ракурсе. Именно так я выглядела четыре года назад!
- Эта фотография сделана четыре года назад в июле, здесь тебе ещё пока четырнадцать, в ноябре должно исполниться пятнадцать, а мне в тот же месяц и в тот же день исполнится двадцать шесть. Здесь ты дочь моего командора и тебя зовут Сандра Смельтье. В сентябре ты погибнешь на прогулочной яхте. Твоё тело обнаружат на северном берегу Австралии через два месяца, как раз в день твоего рождения и первым его увижу я. Я обрету тебя уже потерянную, но я уже тогда буду знать, что, мы встретимся ещё на этом жизненном круге. И это будет в стране Инге, то есть где-то здесь.
- Инге?! Страна Инге!?!
- Ну да, Ингерманланд – это чуть-чуть Олонецкой губернии, чуть на восток, чуть на юг от вашего Питера, вся Карелия и Эстония.
- А где похоронили Сандру?
- Её не похоронили.
- Как это!

Был погребальный костёр, там же, на берегу. Перевозить было уже невозможно, хищники... - Он сильно зажмуривает глаза, его дыхание замирает, а жёсткая складка губ делается ещё жёстче. — Она исповедовала веру древних кельтов, — наконец произносит он, открывая глаза, — ты всегда была язычницей, Сабрина. Гордой, упрямой язычницей. Что же касается меня, то у меня только одно божество — это ты!! И ты это знаешь.

Его тёплая ладонь касается щеки.
- Мне надоело  терять тебя. Первый раз я тебя потерял, когда боги разделили нас, нарушили наше единство; потом в мир проник коварный Иегова, он захотел быть нашим посредником, но мы отвергли его. Тогда Иегова решил обмануть, принял на себя образ человека-спасителя. Его народ подыграл ему, и тогда многие ему поверили, но только не ты.

После этих слов в груди начинает колотить. Нет, не сердце, другое, это что-то другое, оно сильное, очень сильное! Голова раскалывается от боли, словно её подключили к розетке, длинные искры, самые настоящие, электрические искры мелькают, ширяют как молнии, обжигают, натурально обжигают. Дёргаюсь как припадочная. Вспышка!!! Самая настоящая, электрическая, с шипением и треском и, даже, с запахом, вот этим самым, характерным, и волосы дыбом: я вижу, внутри меня происходит движение, оно наполняет всю меня. Это что-то живое, оно мыслит, чувствует. Оно изучает меня! Я его знаю, нет—оно меня знает, видит. Какие-то запахи, никогда их не ощущала, я тянусь, словно только что проснулась, зеваю. Смелит! Смелит!!! Это было когда-то нашим общим именем! Это было, когда на земле существовала только одна, наша раса. Мы были хозяевами нашей Арды, её детьми и чтобы мы не покинули её, боги разделили нас, но мы и не собирались этого делать. А потом, потом на нашу землю пришли другие, и они были чужими, и мы тогда ещё не знали как с ними бороться, и многие из нас погибли. Но мы Андрогены-Волоты-Велеты-Титаны-Чурсы мы можем возрождаться и перерождаться. Нам доступно многое: мы владеем магией времени и пространства, магией стихий, магией чувств, магией звука.
- Ну вот, ты всё вспомнила. — Он облегчённо вздыхает. — Наконец-то!
- Угго, Угго! Мой бешенный медведь, берсерк Угго… - слёзы горячими струями заливают лицо.

Ты был силой сердца, я – силой ума. И действительно, я писала тебе! Писала, чтобы ты нашёл меня, я оставляла метки, где только могла. А ты всё это сохранил, написанное многими рунами, но одной рукой и одним сердцем. И ты пробивался ко мне, ко всем моим личинам и никогда не падал духом. Мой воин! Мой хранитель! Кем ты только не был для меня: и отцом, и братом, и любовником, и сыном. И лишь одному качеству ты не изменял, ты всегда был и остаёшься моим защитником. А сейчас ты мой муж, я хочу слиться с тобой навеки, а те кто родится от тебя, станут гибелью пришельцам, всем этим Лямурам, Асурам, Иудеям, Атлантам. Наша мать, наша священная мать-Арда должна принадлежать нам, только нам, своим детям! Тем, кто не наносит своей матери раны, взрывая её тело, кто не пачкает её, не отравляет. Нам, и только нам! Мы должны победить и мы победим. Когда тебе не удавалось спасти меня, ты мстил.

Хотя прошло много времени и я научилась обходиться без тебя, своими силами, всё-же я не смогла победить тоски по тебе. Я отбросила магию времени, оставила магию пространства, отвергла магию стихий, я открыла сердце, чувства! И им подчинилось всё. И ты со мною рядом, мой дорогой, мой родной, мой любимый. Мы их обманем, потому что чувства им недоступны. Прошло время мечей, Угго Бешенный Медведь, мы многое узнали, мы многому научились. Дух не должен двигать материю, дух должен двигать дух. Сила духа, порождающая  силу духа – вот оружие против них!

Сердце! Сила сердца, сила чувства! И ты правильно решил, ты тоже пошёл этим путём и не утратил, а обрёл. Ловкость и силу тела, ты превратил в силу ума, иначе, я бы ещё долг вспоминала кто я. С каждым перерождением мне всё труднее вспоминать себя. А ты смог преодолеть препятствие в себе. Научился силу тела облекать в силу мысли, в силу слова: слово — двуединство мысли и звука, но оно может стать триединством мысли звука и чувства.

Душа обрела покой — мужа! Диск с письмами это что-то! Даже на экране можно разобрать, писалось это на пергаментах, кусках дерева, папирусах древесной коре, камнях, глиняных черепках, но одной рукой, одним размером, а, значит, одним и тем же лицом.

Последние письма, датированные 2009 годом, написанные Сандрой Смельтье, написаны по-русски и таким почерком, что попробуй, докажи, что это не Смелова, почерк один к одному, хоть каждое письмо и заканчивалось «твоя Сандра», «вся твоя, Сандра». Самое первое письмо начинается с вступления, которое не могло не сыграть роковой роли в опознании: «Как хорошо, что я могу писать тебе на языке, родном нам с тобою. На языке, который у нас в крови, ибо кровь эта в наших жилах и наших сердцах, делает нас единым целым».
- Не удивляйся, дорогая, — его рука крепко поглаживает мои упругие ягодицы. —Её мать из семьи русских эмигрантов и общались мы с ней только на этом языке.
- Мне странно, я к ней совершенно не ревную.
- Было бы странно ревновать самой к себе
- Но я никогда не была во Франции!
- Это ты будучи Сабриной не была во Франции, а будучи Сандрой, ты там была.
- Угго, перестань меня мистифицировать!
- Это не мистификация, дорогая! Это не мистификация для нас, это мистификация для врагов. Они ещё долго не узнают о воссоединении Смелита. Просто ты ещё не совсем освоилась в этом образе.
- Смельгарх! Я, конечно, понимаю, ты мастер фэнтази, но не слишком ли ты увлекаешся?!

Он сладострастно вздыхает:
- Думай как хочешь, — говорит он, – главное, мы, наконец, сделали как хотели — мы вместе.
- Ах ты, разбойник! Вот что ты сейчас делаешь? — бросаю я через плечо.

Он удивлённо хмыкает в ответ:
- Странный вопрос, глажу тебе задницу.
- Ты о последствиях хорошо подумал?

Он издаёт неопределённое мычание: - Н-н-ну не знаю, хорошо или нет, но думал.
- Ты можешь раскаяться!
- Н-не думаю. — Его улыбка становиться шире.      

Его восхищает растяжка: Он просто обожает все эти штучки, шпагаты, мостики,  закручивания, и головой вниз, и так и сяк.
- Ты женщина-каучук! Настоящая акробатка. - Бормочет он, откровенно любуясь.

В организме ощущается фантастическая ненасытность, выдержать которую в состоянии только он. Он и больше никто. Его никогда не бывает мало и отрабатывает он на совесть и по полной: по две, по три смены в сутки. Это именно то, что нужно.

Трава в саду уже превратилась в плотный слежавшийся ковёр, гладкий и лоснящийся, отполированный телами.

На свадьбу весь центр-офис «Акра» перемещается в Ижору. Романтическая история двух влюблённых, эксклюзивно преподнесённая общественности остафьев-скими медоточивыми устами, зацепила. Сладкоречивая Остафьева, наконец, получила полную возможность излить из себя весь свой артистический потенциал.

Венчание в стиле а ля Купала, с венками, с костром на берегу Финского залива; с купанием и хороводами, запечетляется  не на одну видеокамеру.

Язычество - не условная архаика. По всей России, полно любителей истории. Клубы исторической реконструкции, практически в любом регионе. Пренебрежительное обоснование церковным сообществом явления тяги к исконным, родным корням народов Евразии, как «неоязычество», есть, ни что иное, как попытка вернуть в экономическое, церковное лоно часть доходов, ибо многими людьми ни как не воспринимаются церковные байки, построенные на запугивании и создании искусственного комплекса вины с целью личного обогащения. А народное творчество, было, есть и будет всегда, вразрез с любой формой рабства, так как невозможно заниматься творчеством, будучи при этом рабом.

У рабства, конечно, много категорий, есть рабы называющие себя свободными и при этом старающиеся «осчастливить» всех любым способом, не исключая обман и подлость, используя при этом общечеловеческое понятие о справедливости.

Но дух народа это, прежде всего, источник жизненной силы, потребность естества и нету такого способа, чтобы помешать черпать из него. Дух народа живёт благодаря, или вопреки. Это естество, и не важно в какой оно упаковке, какой бы эта упаковка не была она всегда своя, родная, понятная и только она и будет приемлемой.

Рыбников сошёлся с женой и кажется весёлым и довольным. Нательного креста больше не носит. Людка говорит, он перестал ходить в церковь и  больше не постится, но высказываться по этому поводу избегает. Лицо его из отрешённого превратилось в живое, подвижное. Они с Угго друг другу подстать, но мой благоверный выглядит мощнее. Попробовали бороться на локотках, меняли руки — никто никого: ничья.
- Эх-х! — шутит Акумов, — мне бы ваши годы!!!

Кругом смеются,  уговариваю моего почитать что-нибудь из своих стихов, тот поначалу, кривляется, но после гитарной композиции Пашки Михайлова, приходит в соответствующее состояние духа.

Над Асгардом витает воли дух,
Немеркнущей в веках свободы,
И в честь её слагают оды,
Все скальды, барды... Плещут воды,
Лаская лёгким звоном слух…

Произведение долгое, наподобие эпиталамы. Мой Смельгарх завывает на все лады, как шаман на камлании. Смысл произведения в следующем: культура арийских народов, едина, она объединяет, это дух братства. Боги арийские друг с другом в родственных отношениях и, стало быть, проблем у народов в отношениях быть не должно. Форма и мысль достаточно просты, если не сказать примитивны, но акценты моим медвежонком расставлены достаточно необычно. Манера его декламации, интонации навевают жуткую мистику. И уж что совершенно странно, слушают его с интересом, а не из вежливости, он умеет заворожить.

Рыбников с каким-то напряжением смотрит на него: в жизни юриста за последнее время произошла масса знаменательных событий, вольно и невольно, он стал свидетелем и участником много чего. Ему пришлось много думать и переживать.
- А вы, гоподин Смельгарх, разве не католик?

Мой белобрысый хохочет во всё горло:
- И даже не потестант! Природу понимаю и люблю. А это? Попытка определить вселенную, находящуюся в одних руках, не более как попытка. - Он уже не смеётся, говорит серьёзно, хоть и улыбается. - Но если бы это было на самом деле так, никакая – смею вас уварить – никакая личность не чувствовала бы себя свободной. И есть даже версия, - далее следует эффектная пауза, — о Вселенной, в единственном числе не существующей.

При этих словах у нашего юриста отвисает челюсть.
- Эта версия существует достаточно давно, но официально она была озвучена учёным-астрономом Джордано Бруно. Он поплатился за это, его сожгли. Живьём. По приговору инквизиции. У них не было других аргументов против него, более весомых. Человека убивают за его убеждения, только когда боятся, а разве в душах,  содержащих в себе страх, может существовать истина?
- Человек слаб, он может впасть в искушение, отклониться. — Рыбников не спорит, он скорее рассуждает.
- Господин Рыбников! Человек слаб, когда он не верит. Вера не то, что приходит и уходит, это не гость, это естество духа, фундамент, основа. Эпитет «шаткая» не подходит к понятию «вера» вообще. Если человек «разуверился» в чём-либо, это значит, он в это и не верил, он лишь пытался поверить в это, то есть, обмануть себя. А когда вам говорят о любви Божьей и при этом что-то или кого-то ломают, или говорят для того, чтобы что-то от вас урвать и вы это чувствуете, разве это вас не оттолкнёт? И мой житейский опыт состоит как раз в том – я это точно знаю – люди, называющие себя во всеуслышание верующими, либо корыстны паче меры, либо занимаются самообманом.
- С вами трудно спорить, господин Смельгарх.
- А разве вы со мной спорили? -   Пожимает Угго плечами. – Я этого не заметил.
- Нет, - простецки усмехается Рыбников, – я не спорил, скорее рассуждал.
- Умный человек не может не рассуждать. Вы умный человек, Олег, глубокий, вдумчивый, добрый: это в вас основное. Именно на таких как вы и держится мир.
- Благодарю! Благодарю вас, Угго!!! Позвольте пожать вашу руку
- Запросто!

Два гиганта скрепляют над столом руки. Пашка с камерой и Людка с фотоаппаратом увековечивают исторический момент.
- Господин, Смельгарх, — Людок с микрофоном изображает интервью, — когда вы увезёте  от нас милую нашу Сафо?
- О! — Смеётся муж. — Ещё очень не скоро и не на долго, мы только побудем чуть-чуть в Хельсинки и вернёмся, чтобы потом опять уехать в Хельсинки. Все хохочут, Людка громче всех.
- А сколько детей вы планируете?
- Я не планирую, я делаю! - Опять смех.
- Госпожа Сафо, вы оставите девичью фамилию, или возьмёте себе фамилию мужа?
- Моя девичья фамилия обогатится фамилией мужа и я стану дважды смелее.
- А моя девичья фамилия, - влезает муж, - облагородится фамилией жены, и я тоже встану дважды смелее!!!

 Долгий всеобщий хохот. Этот Смельгарх хулиган! Но не перебарщивает, знает когда остановиться.

На кухне Людок, блестя оконьяченными очами  обнимает:
- Ну вот, – вздыхает она, – наконец-то свершилось чудо, тебе ветер попутный. Теперь остепенишься и бросишь заниматься глупостями!
- Мне всё кажется, я во сне, боюсь поверить. Люська гладит меня по голове, словно кошку:
- Подпольщица ты на-аша, конспир-раторша. - Имитирует она голос Матроскина из Простоквашино.
- Да уж! Остафик, имей ввиду, сейчас у меня попрёт в русле семейной идилии, и, думаю, надолго.
- Нормально! В издательствах тебя хвалят, пчёлкой называют. Ты считаешься самой плодотворной, не засыпаешь на лаврах...
- Лю-уд, я не плодотворная, я – графоманка! Психически больная!!!
- Ну и плевать! Главное, ты – разнообразная, вот что главное.          


* * *  Конец второй части  * * *

*) здесь и далее, во второй части, использованы стихи  Катиславы Юрьевны Коростель.