Прабабушка

Прабабушка Юрки, Сара Григорьевна, древняя как мир, сидит в своей комнате у окна и глядит в ночь. В полутемной ее комнате лежат тени Рембрандта. Сама же она словно сошла с полотен Босха.

   Ее невестка, Елена, бабушка Юры, и внучка Анна, его мать, сидят внизу в столовой большого дома, построенного последним мужем Сары Григорьевны, и громко шепчутся о состоянии ее здоровья. Они придерживаются мнения, что состояние "почти критическое", и та скоро умрет. Однако же, ей сегодня исполнился сто один год. Отец Юры, худой невысокий мужчина с проседью в волосах, сидит с раскрытой газетой. Трудно угадать, читает ли он, или прислушивается к разговору женщин. Причем, если и прислушивается, то вопреки своему желанию, просто те своим кудахтаньем заполнили все пространство столовой.
   
   Анна Сергеевна, мать Юрки, женщина в прошлом очень миловидная, белолицая, черноволосая с огромными глазами, являет собой образец, врача давшего клятву видимо лично самому Гиппократу. Она эндокринолог и работает в больнице. Это прекрасный, энергичный работник. Ей небезразлична любая несправедливость, она отзывается на малейшее проявление страдания больного. С годами возраст сделал свое дело, она располнела, к волосам добавилась седина, которую она не закрашивает. Она очень чувствительна, остро переживает любое происшествие и часто расстраивается по пустякам. Она вечно навещает каких-то больных знакомых, присутствует на всех похоронах. От всего этого у нее повышенное давление, появились жуткие головные боли, а также одышка от сидячей работы.
   
   Бабушка Елена – маленькая, сухонькая и подвижная старушка. Почти всю работу по дому она успевает проделать одна. Из-за ее подвижности, создается ощущение ее присутствия одновременно в нескольких местах. В ней столько энергии, что хватило бы на десять старушек аналогичного формата. Она трепетно любит свою дочь, считая, что та могла бы добиться в жизни большего, если бы не ее излишняя чувствительность и чрезмерное чувство сострадания. К зятю она до сих пор относится несколько настороженно и находит неуместными его вечную иронию и колкости.

   Прабабушка, Сара Григорьевна, в прошлом высокая статная и худощавая красавица, теперь сгорбилась и исхудала до неузнаваемости. После смерти последнего мужа, она облачилась в черное. На ней сконцентрировалась неприязнь всего семейства, и в этом у них не бывает разногласий.
Присутствие ее за столом, отбивает у всех аппетит. В ней есть что-то, что нарушает правила приличия. Нет, конечно, она до сих пор крепко держит в руках столовый прибор, но всякий громкий стук вилки об тарелку и прочие анатомические звуки ее медленного процесса приема пищи привлекают внимание и заставляют непроизвольно прослеживать движение пищи по ее организму. Вот она медленно жует, отчетливо слышно каждое движение челюсти, хруст раздавливаемой пищи на поистрепавшихся, но своих природных зубах. А вот уже пища в пищеводе, и почти видишь, как мучительно медленно движется вниз к желудку. После ужина она, скрипя своим скелетом, поднимается со стула и, согнувшись, шаркает прочь. Юрка зачарованно провожает взглядом мелкими рывками проплывающую мимо черную сгорбленную фигуру, заостренное лицо с пятнами впереди. Одна щека желтая, другая серая. Кожа на скулах напоминает полиэтиленовую пленку. Обычно в эти секунды всякое другое движение замирает, как на реке, когда все останавливаются, чтобы пропустить этакую длинную баржу. На голове повязанной тонкой черной шалью осталось считанное количество волос, которые она каждый вечер расчесывает перед сном. Весь ее облик настолько вызывающий, что при ее появлении, у Юры с отцом начинают возникать сравнения и эпитеты. Вот она, проходя мимо, замедляет движение, поворачивает голову и обращает на них свое внимание, улыбаясь студенистыми глазами.
Юра с отцом немедля улыбаются в ответ: ”Она никогда не умрет, она будет жить нам назло.”
-Бедная женщина, -шепчет Юрке мать, - помоги ей подняться наверх.
Юрка проворно вскакивает и помогает ей подняться по лестнице. Это была идея бабушки Елены - поселить ее в комнате на втором этаже:
-Вас не будут беспокоить посторонние шумы, Сара Григорьевна.
По этой причине прабабушка каждый день совершает по два-три восхождения. Этакая маленькая месть невестки наоборот способствовала укреплению здоровья свекрови. Юра всегда услужливо помогает ей подниматься по лестнице, несмотря на то, что прикосновения ее холодных пальцев вызывают у него неприятные ощущения. В этот раз, когда он проводил ее, ей вздумалось поцеловать правнука. Юра вынужденно подчинился, готовый поклясться, что она это сделала специально, чтобы досадить. Проводив, он оставил ее сидящей у окна. Обычно они с отцом избегают присутствовать при ее вечернем туалете, хотя ее не смущает присутствие мужчин. Процедура приготовлений ко сну - это печальная обязанность ее невестки, бабушки Елены, которой, кстати, уже стукнуло семьдесят. Многие годы совместной жизни сделали свое дело, Елена помогает ей быстрыми привычными движениями, почти не глядя на нее.

   Итак, сегодня праздновали сотый день рождения прабабушки.
Отец подал идею отметить юбилей праздничным обедом и тортом с одной свечой.
-Вы начинаете новую жизнь, вступаете в новый век своей жизни, - так начал он тост за столом. Тонким, дребезжащим голосом прабабушка ответила:
-Благодарю, золотко. Я бы хотела прожить до ста пятидесяти лет.
Юрка вздрогнул. Бабушка Елена насупилась. Отец тем временем продолжал:
-Желаю Вам здоровья и долголетия.
Обед прошел привычно и нешумно. Была распита бутылка вина.
Когда Юра, проводив ее вернулся вниз, мать и бабушка убирая со стола переговаривались:
-Теперь уже недолго, мама. Мы должны сделать счастливыми ее последние дни.
-Запомни! Я уйду раньше нее. Ты не знаешь ее, она будет жить без конца. Отец поднял голову и бросил Юрке:
- Марк Анней Лукан?...
-Нет, Шолом-Алейхем, ответил Юра. Отец на мгновение задумался. Это была их манера обмениваться мыслями на людях.
-Жан де Лабрюйер, «Характеры»,-заключил наконец он.
-Пожалуй, да, -согласился Юра и они оба рассмеялись, уловив на себе подозрительный взгляд бабушки.
Бабушка Елена считала, что отец неправильно ведет себя с Юрой и целиком втянул его в свои литераторские штучки, в то время, как в ребенке надо бы развить более реальные интересы, которые помогли бы ему продвинуться в жизни.

У женской половины было обыкновение обсуждать что-то между собой, не замечая присутствия мужчин. Но уж в чем было совершеннейшее единодушие у всех, так это отношение к прабабушке. И у каждого были на то свои причины, поскольку попортила им всем крови она предостаточно.

   Бабушка Елена - ее невестка, натерпелась от нее, пожалуй, более других. Излишне говорить о той деспотичности, с которой еще в средние свои лета Сара Григорьевна обращалась с молоденькой невесткой, женой ее единственного сына. Постоянное давление привело к тому, что и после смерти мужа, Елена оставалась под пятой свекрови. Теперь же, когда грозная свекровь немощна, Елена по-прежнему вынуждена каждодневно молча выполнять все прихоти той. Ее также мучают опасения, что нарушен естественный уклад жизни, и она умрет раньше своей свекрови. Не так давно, когда она слегла, Сара Григорьевна дежурила у постели, обнаружив неожиданное желание ухаживать за своей невесткой. Елена впала в панику, очевидно, истолковав заботу той по-своему. Ей также кажется, что внук воспринимает ее и Сару Григорьевну одинаково. Она же, вероятно, видела огромную разницу. Как-то Сара Григорьевна заявила:
-Юрочка, золотко, если ты женишься и у тебя будет малыш, я стану прапрабабушкой.
И затем с небольшой паузой, взглянув на Елену, завершила фразу:
-И тогда ты, Елена, займешь место прабабушки.

   Мать, Анна Сергеевна, имеет более осязаемые причины, недолюбливать Сару Григорьевну. Они с мужем и сыном перебрались в этот дом пять лет назад, когда той стукнуло девяносто пять. До этого в просторном двухэтажном особняке жили только Сара Григорьевна и Елена. Инициатором этого переезда была именно прабабушка. Она заявила, что намерена оставить им дом в наследство. Однако время шло, и никаких разговоров об этом не последовало. Анне Сергеевне не нравился этот дом, она чувствовала здесь присутствие четвертого мужа Сары Григорьевны, которому он принадлежал, высокомерного деспота. В свое время у Сары Григорьевны с мужем разразилась настоящая война. В этой изнурительной схватке победила Сара Григорьевна и, похоронив мужа, стала единоличным собственником дома и состояния. Ей к этому времени было уже семьдесят. Анна не могла расслабиться и отдохнуть в этом доме, повсюду ей мерещилось присутствие его бывшего хозяина, его презрительный взгляд. Ей было комфортнее у родителей мужа. От Сары Григорьевны на память у нее остались протесты по поводу ее брака, интриги и сплетни и, последовавший за всем этим, громкий скандал в день их бракосочетания, из которого Сары Григорьевна вышла совершенно сухой из воды. Но теперь присущий той эгоизм, деспотичность, интриганство, все, что характеризовало ее в молодости, куда-то исчезли. Теперь беспомощность Сары Григорьевны служила Анне укором за ее неприязнь к ней. Она не может ненавидеть свою бабушку за ее прежнее тиранство. Чувство вины заставляет ее быть предупредительной и ласковой к ней. Она мучается, потому что ей кажется, что та видит ее насквозь. Это притворство вконец изнурило ее. Возможно также, что вид этого ссохшегося тела затрагивал и другие особые женские чувства. Она как-то сказала:
-Я бы ни за что не хотела бы жить так долго, быть такой беспомощной и такой,...-она не договорила и заплакала.


   Отец Юрки, не любит прабабушку очень по-своему. В молодости он подавал большие надежды, как писатель, его ценили друзья, впоследствии добившиеся большего, чем он на этом поприще. Теперь они уже маститые писатели, и при встрече с ним никто и не вспоминает о его таланте, да и он старается с ними особо часто не встречаться. У Сары Григорьевны в молодости были поклонники в среде писателей и поэтов прежнего поколения, и она не могла допустить и мысли, что этот молодой острослов, пишущий эссе и ухлестывающий за ее внучкой-дурнушкой, может иметь право называться литератором, считая его неудачником, несостоявшейся личностью. Теперь, когда он больше не пишет, а работает в бюро по авторским правам, с первым утверждением он согласен, но второе не приемлет категорически.
   После бракосочетания жена и теща уговорили его бросить литературу, после чего он замкнулся и невзлюбил также и свою тещу, которая вечно поддакивала Саре Григорьевне. Он считает Сару Григорьевну первопричиной и вдохновителем зла на земле и подозревает злой умысел в каждом ее движении. А сейчас это существо наслаждается своим умиранием, она влюблена в свое пятнистое лицо и гордится приобретенным отвратительным телом. Да, несомненно, именно она породила непонимание между мужчиной и женщиной, родителями и детьми. Она прекрасно знает, что ее ненавидят, но ничего не могут с этим поделать, кроме как прислуживать ей, и наслаждается своей властью и влиянием. Теперь она властвует своей слабостью и прекрасно понимает, что эта слабость более действенна, чем ее прежняя сила. Она лелеет свою беспомощность, как палач, оттачивающий топор.

   Юрка и сам недолюбливает ее, но не знает, за что. Они с папой в шутку называют ее "наш Прокруст", "Сара Лернейская", "наша наяда". Порой прабабушка вызывает у него любопытство. Он следит за ней, как завороженный, он вглядывается в эти глаза, словно пытаясь увидеть там мысли и чувства времен ее давней молодости. О ее жизни он знает по каким-то обрывкам разговоров взрослых. Он слышал, что она была любовницей немецкого гауляйтера, потом отступала с ними в Германию, и каким-то образом ушла с британским офицером после освобождения. Потом вернулась, но интернирована не была, благодаря связям. Была ли у нее когда-либо большая любовь, преданность кому-либо, или она всю свою жизнь только пользовалась любовью других? В последние годы к ней вернулись все ее привычки молодости. Она стала кокетничать и вести себя как светская дама. Это выглядит и смешно и несколько жутковато. Она вспомнила до подробностей свое детство и девичество. Иногда начинала бессвязно рассказывать о своих романах. Отец Юрки называет все это еще одним способом досадить окружающим...
Однако, временами Юрке кажется, что это просто старый человек, не контролирующий свои поступки. Тогда он начинает искренне жалеть ее. Нежность и сострадание появляются в его молодой душе. В эти минуты он осуждает черствость бабушки Елены, желчность отца, нерешительное притворство и юродствования матери. Прабабушка кажется ему ранимой и беззащитной. Но это продолжается недолго, окружающее опять настраивает его на обычный лад. Правда он молод и отношения в семье для него скорее игра. Он наблюдает. Его не коробит ее нетактичность и порой грубое самодовольство по отношению к окружающим.
В детстве он панически боялся высокой чопорной дамы, говорившей исключительно в повелительном наклонении. Его иногда приводили к ней на ”аудиенцию”, и всякий раз он надеялся получить от нее что-то, кроме безразличия. Он боялся ее глаз, в них была какая-то тайна. Тогда он был уверен, что по ночам она вылетала в окно и летала над городом, заглядывая в окна к неспящим детям.

   Итак, праздничный ужин был завершен, прабабушка удалилась к себе наверх а семья еще некоторое время оставалась в гостиной. Вдруг послышался непонятный шум наверху. Шум был такой, словно что-то тяжелое стукнулось об пол. Бабушка встала, судорожно сцепив пальцы. Мать посмотрела на бабушку, затаив дыхание. Юра с отцом молча переглянулись, ни один мускул не дрогнул на лице отца, и только глаза выдавали возбуждение.
-Беги наверх, наверное с бабушкой что-то, -задыхаясь бросила Юрке мать. Все замерли напряженно вслушиваясь в тишину. Юра стоял в нерешительности.
-Беги, - снова проговорила мать. Отец подошел и наигранно обнял ее за плечи:
-Если что-то и случилось, ты со своей гипертонией должна быть спокойна.
Юра взбежал по лестнице. До него доносился смакующий голос отца:
-Успокойтесь…, конечно, возраст. Да и возбуждение по поводу дня рождения… Вино… Все это было чересчур для ее возраста. Дай бог всем такую долгую жизнь...на ногах, не в постели.

   Юра открыл дверь в комнату и стал всматриваться. В темноте были видны неясные очертания ее фигуры. Прабабушка сидела на том же стуле, где он ее оставил. Он чувствовал обращенные на него глаза. Сердце бешено колотилось, словно собираясь выпрыгнуть из грудной клетки. Вдруг послышался ее тонкий дребезжащий голос:
-Я так и думала, что ты прибежишь первым, золотко. Я свалила стул. Как ты тяжело дышишь, нельзя так быстро бегать по лестнице, - она тихонько засмеялась.
-Нет, это был всего лишь стул, -сказала она и добавила уже жестче,- иди, золотко, скажи своей бабушке, чтобы поднялась, я уже хочу спать.

1989г.