Смерть как исцеление

"Кто знает, - может, жизнь есть смерть, а смерть есть жизнь"
Эврипид
«Мне кажется, что мир спит»
Шекспир. "Король Лир"
"Наша отчизна - та страна, из которой мы пришли сюда; там живет наш Отец"
Плотин

«Древние, лучшие, чем мы, и живущие ближе к богам» Платон

«Уничтожить рабство, — значит, уничтожить рабское сознание.
Но нашему обществу без рабского сознания не просуществовать и дня»
Рюноскэ Акутагава

Глава 1.

            К чему же сводится вся цивилизация, мллиарды лет эволюции? Да вот к чему: к засаленным картинкам для онанистов, да к гнилому звериному мясу. Секс и насилие в уменьшенном масштабе, как все типичные фантазии обывателей.
- Кушают же здесь черви труп. А там тем более должны набрасываться! – сказал Джонииу эмиссар сновидений.
- И кажется вечность раем, где зреет вкусная падаль. Царство божие внутри нас! – ответил ему Джонии.
       Лежа на полу, Джонии, глядел на луну, что лила свет в окно комнатки. Он почти миллион лет пытался пробиться куда-то туда, где можно было бы ощутить нирвану бытия, где не было б страдания, боли, размышлений, где можно было б получать благодать лишь потому, что ты умеешь дышать, умеешь ходить по земле, умеешь записывать свои мысли на бумагу.
         Парень жил в небольшом городке, где все жители ходили по выходным в церковь, молили бога дать им денег, просили у него удовольствий. Ему дед говорил, что при царе было лучше жить, чем при коммунистах, что тогда были люди мудрее, что смерти не было, что человек еще оставался человеком, не был раздроблен, был целостен, стремился к высшему. Традиция привлекала деда. А сейчас уже нет ничего. Пустота. Мрак. Человека нет. Бог умер. Знал бы дед, что его внук сжег во сне деревянный храм дотла, а сам уехал в горы, дабы послушать тишину своего ума.
   Дед шел слушать в храм молитвы за мир грешный. Два часа по три раза в неделю. После молитвы дед ощущал умиротворение и жажду плавать в реке.
- Ощущаешь, что все-таки  мир и люди прекрасны, - говорил он внуку, - твой отец в Индии, но тут тоже ведь Индия! Ты сам часть единого, целого - ты сливаешься с Абсолютом. Исчезаешь в нем, вот она, благодать, никакой пустоты быть не может здесь!
        Ложился тогда Джонии спать очень просто: глядел на пламя свечи, что горела на столике, потом отключал внутренний диалог. Когда ложился в постель, то концентрировал внимание на сердце. Сердце огонь имело. Бил огонь в сердце. Мир в сердце. И так пока не заснет, но сны везде, вот в чем фокус весь, там тоже реальность не менее занимательная, чем эта, повседневная.
       Во снах Джонииа встречали сущности параллельных миров, они владели его сном иногда. В тех снах, которые были явно подкинуты ему ими, он убивала людей в городах. Он не просыпался до тех пор, пока его часть, что была дикой и неуправляемой,  не успокаивалась. Он мог обуздать свою звериную природу. В духовной области правила иные, чем в обыденной жизни. Битвы там тяжелее, чем битвы канцлеров и кораблей. Вот идет его сон, а потом он его делает осознанным. Ясно чует, где граница осознанного сна начинается.
      Сны стали очень четкими, насыщенными всякой фантасмагорической сюжетной линией. За ночь четко помнит парень, что все от снов впечатление радостное. Джонии словно сонце сияет, ему все нипочем.
       В храме дед смотрит на иконы, лики святых, они дают ему добрый свой опыт по преодолению низменной природы человека. С миру по нитке, и вот, дед связал себе радужный шарфик.
        Дед говорил попу, что пел псалмы:
-  Христос всех победит или  Бездна всех победит? Бездна, мы любим ее, она наша мать.
- Ох, ну и задача! – чесал бороду поп. – Леший его знает! Когда начинаешь выдавливать из себя раба, так это и получается именно медленное и мучительное выдавливание.
А дед тогда ему отвечает:
- Я растворился во Вселенной. Теперь меня нет в привычном понимании людей. Меня больше нет. Я слился с Абсолютом. Если вы внимательно посмотрите на дерево, скалу, птичку, океан, то знайте – то все я. Ведь я теперь везде, во всем. Я и в вас тоже есть, меня так много, меня чудовищно много и это здорово! Теперь я спокоен, теперь лишь я стал счастлив! Не бойтесь умереть, ведь вы сольетесь со мной, подобно тому, как речка впадает в океан или капля дождя падает в озеро.
      После этого дед довольный шел по тропинкам лесным. И солнце и луна, они в нем. Он сама их позвал к себе, чтобы нежно сказать ночью, глядя в окно на звезды, что мигают своими глазищами в бездонный космос: « Ах, моя любимая  планета Земля»
       Сны снились Джонни, ох и сны снились же парню! Во сне он сжег ту церковь, куда ходил его дед молиться. Джонии хвалил ангела смерти, что дает ему силы на борьбу с прошлым. Джонии легко перевернул свечи, что стояли на алтаре: деревянный храм тут же вспыхнул, как спичка. Джонии быстро выбежал на улицу, и пошел в сторону гор, где было тихо и спокойно, где его ждал ангел смерти, державший в руке огненный меч.
       Сон был прекрасен, ибо с Джонии дружил с ангелом смерти. Роман у них был, так сказать, ибо он знал, как ему поступать в этой жизни.
      Утром малыш ел банку вишневого варенья с черным хлебом. Сны его про то, как он сжигал церковь, были не шуточными. Чтобы успокоить свой разум, он, сидя в холодной комнате, поедал вторую банку варенья. Пел гимн Вечности, а соседи таращили на него свои глаза, когда он бежал вниз по лестнице во двор, недоумевая, откуда он вообще вылез такой. Они крчиали ему, эй, где твои дети, машина, дом?
      Джонии играл в прятки с местными куклами Вуду. Они сказали ему о том, что ритуал черной магии Вуду практически везде распространен, куда ни глянь, куда ни плюнь. Дело то в том, что при убийстве соперника следовало пожирание его плоти, а кровавый напиток пился до дна, а пожирание тела и крови Иисуса – это все тот же обряд черно - магический, который делает из людей зомби. Опиум для народа вливался в народное сознание через великие замыслы: мечтания о рае на земле, о блаженстве после смерти тела. Инструмент манипулирования сознанием и превращением в рабов людей был отточен великолепно за все эти столетия.
       Джонии в горах сидел на камне, а там он вот о чем думал: «И нет ничего более внятного, отрезвляющего и координирующего дальнейшие действия твои, как осознание собственной неуместности и бездарности! Лишь я знаю, как жить, а все остальные не знают ничего об этом: только я дам сам себе кусок неба и солнца, чтобы не упасть в пропасть, а если упаду, то не страшно». 
       Джонии думала о Бездне, сидя в парке на скамье, а по городу бродили солдаты, что травили мышей в казармах. Их старшина учил жизни.
- Лестью вас буду поить, господа, лестью! – басовито кричал он. - Водка, охота, танцы, бал, маскарад, погоны, псарни. А если вам мало, то адвентисты, карты, домино, банки. Что, мало? Тогда триппер, газовые камеры.
       «Надо помочь себе самому встать на ноги. Это было полнейшее безумие, друзья мои! Безумие кругом в нашей жизни, но мало кто это понимает по-настоящему» - думал Джонии, глядя на солдат, что шли строить дачу полковнику. По ночам парню снилось, что он сжигает церковь, что стоит на холме у реки.
     Джонии не был совсем богоискателем, правдоискателем. Он не хотел разрушить всю эту картонную бутафорию. Все эти уютные гнезда. Все эти условности человечества. Ведь все в нем, потому надо ум очистить от всего лишнего, вот и все на этом, но все ли?
     Прежде всего, хочется отметить, что Джонии есть русский человек, который очень восприимчив ко всем странным идеям, все, что связано с утопиями самыми разными, вызывает у русского  приступы безграничной эйфории и экзальтации. Джонии ждал не конца света, но конца Всего.
     Джонии любил читать Д. Джойса. Сам термин «постмодернизм» у Д. Джойса возник в конце 30-ых годов, затем в 1971 году его «вспомнил»  американский исследователь Ихаб Хассан.
     Когда к Джонииу на порог Пустота пришла в гости, то он чуть было копыта не отбросил от страха. Обезумел парень совсем, на людей стал бросаться с ножом, на стены лезть стал. Ему, может быть, и хотелось уютно попивать себе в позе лотоса, глядя на бренный мир, а его дед сидел бы, сложа руки в сторонке, ведь хватит уже этой обусловленности сансары, ведь нужно весело и радостно жить, потому что нирвана есть великая глупость человечества.
     Джонии погружался в бессознательное. Лишь там он свои полушария мозга складывал руками, чтобы было хорошо. Правое полушарие брало вверх над левым, а потом вновь, левое начало права качать над правым. Началась гонка по бездорожью на коне, который бежал от святости и мистических озарений туда, где Бездна накроет все и всех. Парень был неистов в своем желании пробиться туда, где ангелы уже не летают, где нет ничего определенного, где все не так, как пишут о том в умных книжках, где нет и намека на что-то, что можно понять умом.
       Джонии по ночам читал у окна книжку под названием «Гомерический хохот в осеннем лесу под сосной, что растет тысячу лет». Утром он вышел во двор и кричал всем, кто был в тот момент в зоне досягаемости: «Всемирная история показывает, что человека постоянно дурачили. Ему подсовывали богов как единственное "почему", определяющее его судьбу. Тех же, которые стремились познать это "почему", начиная с Адама и Евы, соответствующими средствами ставили на место. Теория Дарвина убеждает нас в том, что человек в основе своей - животное, прошедшее эволюционный путь от примата до современного своего облика, и даже более того: человек - это смесь химических элементов. Но так ли это? Как быть с духовной его стороной? Что делает его живым? В области религии с давних пор от человека требовалось одно — "верить". В основу был положен постулат о том, что духовная сфера представляет собой нечто непознаваемое. Канту великолепно удалось внести в это ясность утверждением, что есть познаваемое и непознаваемое. Он говорил, что непознаваемое "никогда не будет кем-либо познано". Но пытливый ум задается вопросом: если это непознаваемое "нельзя почувствовать или познать", то каким образом можно знать, что существует нечто, не могущее быть познанным?».
        Парня бабы подняли на руки и понесли на площадь, где поставили они его на бочку, а оттуда Джонии неистово орал толпе о том, что они ничего не понимают в «теории хаоса».  Толпа кричала возбужденно ему в ответ, что каждому ясно, что толпа должна умереть, что все человеческое ей чуждо, что пора снова сеять смуту, что нигилизм и анархия есть лишь вера предков.
       Джонии ощутил, что тут нет границы богоискательства. Он ночью пошел на площадь, где толпа плясала под звуки приемника. Толпа соорудила крест, а на кресте висела змея, таким образом, толпа хотела дать понять парню, что он тут лишний, что хватит ему рисоваться и блистать, а то и метать бисер.
- Ведь все слова есть прах, тлен, сон Абсолюта! – кричала ему толпа, что не желала слушать ничего о распаде вещей. 


Глава 2.


          Джонии идет гулять на поле, что находилось возле леса, который был сказочно таинствен: сколько там было разных существ, звуков, фантазий - одному богу было лишь известно.
       По радио передавали сводки с фронта. Партизаны пошли взрывать вражеские корабли, что стояли у причала городка, стоящие на рейде корабли, они качались медленно в морской воде. Море дало приют им, а в кораблях сидели люди, готовившиеся к нападению на город, который был известен тем, что много раз отражал атаки противника, и довольно успешно отражал, но суета все это.
     Убивать других людей от того, что  делать-то по–большому счету нечего человеку на этой богом забытой земле, который ради того, чтобы прокормить свою семью, готов идти на фронт, где его посылают на войну, где он атакует противника, который отбивается от врага. Извечная игра. Скучно все это…Тошно.      
       По дороге к полю, Джонии встретил солдата, что был заслан сюда из одного вражеского корабля, но солдат решил все-таки дезертировать.
     Солдат подошел к нему, он обнял его, он поздоровался с Джонииом, а потом грустно произнес, глядя в глубину бездонной пропасти небесного свода, который был готов лить свет звезд на эту землю лишь только потому, что так было задумано свыше. Так придумал архитектор, пусть горят себе родимые, от того легче душе становится, глядишь на них и понимаешь, что все пройдет - так устроен свет. Солдат протянул руку и промолвил, щурясь солнцу, что было лучами в его синие глаза:
    - Вы знаете, Джонии, но я так далек от какой-либо религии и веры. Так хорошо мне теперь, вы б только знали! Я бегу из плена, который был недавно на том корабле, я был радистом, передавал информацию, принимал ее, но понял, что не могу участвовать больше в этой бойне. Хватит верить СМИ.
Пусть меня отправят в штрафбат, если только сумеют поймать, но я готов убить себя, но не убивать ближнего своего.   
         В землянке сидели они на холодной земле, ветер гонял перекати-поле, они же тихонечко говорили себе, что богов много и надо дружить со всеми богами, чтобы область бессознательного максимально стала доступной, ведь не стоит хаосу противопоставлять свое слово, ведь слово изреченное есть лишь только одна ложь.
      - С хаосом, Джонии, только диалог надо уметь вести. Хаосмос хороший! –  лихорадочно, поблескивая в темноте глазами, говорил солдат.
         Был он в алом мундире, достал из сумки термос, налил в чашку лимонный чай, и, посматривая на парня, что была укутан в черный плащ, скрестив руки на груди, смотревший жадно в глубины собственного бытия.
       Джонии предложил пойти в одно подземелье, которое было около леса: когда–то там прятались от войны люди, от бомбежек, вражеской техники.
       И там было сыро, темно, но в шкафчике они нашли свечи, зажгла их спичками, потом поставили их на столик. Забавно тени плясали по углам, слышался мышиный писк, можно было увидеть, как бегут по потолку чьи-то смешные силуэты, краем уха слышно, как кто-то зовет из-под земли жалостно так: «Помоги, друг, если не сможешь идти, вместе умрем на пути, вместе умрем!». И чей-то взгляд направлен был в тот миг на них пристально, внимательно, как  бы давая понять, что ты хочешь лишь того, что тебе и не нужно вовсе, ведь коль даст тебе то желаемое мир, то тогда-то и  поверить в него надобно тогда. Чтобы было все чинно и благородно, но всякая вера есть смерть для разума,  но с другой стороны - фантазии дают источник блаженства.
       Шел разговор в ту ночь о русских художниках. Солдат лихорадочно шептал на ушко Джонииу: «Врубель говорил, что его Демон олицетворяет великую борьбу мятущегося  человеческого духа, что этот образ поработил его, что Демон не черт и не дьявол, а ведь «Демон» по-гречески  означает «душа». Божественная скука! «И зло наскучило ему»…Скука властительнее и первичнее зла. Скука, всепоглощающая Скука! Она весь мир отдаст на разрушение, Она поглотит мир своим зевком. Демон Врубеля есть ангел ясного вечера, бесконечно длящегося вселенского Вечера».    
       Солдату хотелось убить себя, он считал, что он не видит себе применения в этом мире. Дышал еле-еле, казалось, вот-вот задохнется. Он снял свой алый мундир и бросил в огонь. В подземелье было не шибко тепло, но таинственно! В подземелье была черная дверь, то был вход в царство мучительных снов. Так была написано в тетради, что лежала в шкафчике. Кто-то вел дневник путешествий в царство мучительных снов. О нем речь пойдет позже.
 - Хорошо и без меня им живется, пусть война идет без меня, – мрачновато молвил солдат, - я прошу лишь самого себя о том, чтобы я смог уплыть из этого мира легко.
- Конечно же, - поддержал его Джонии, - я давно решил для себя, что надо уходить туда, где нет ни боли, ни страдания, ни Абсолюта. Как – то так!
      Часы, что висели на бетонной стене, с диким криком упали на пол: разлетелся механизм ко всем чертям. Ради таких вот ночных встреч и стоит жить. Подземелье служило идеальным местом для молитв, а потом и сжиганием в пламени сердечном всего чужеродного, что каждый в себе носил. История показала, что люди неравнодушны к пыткам, а потому и шли добровольно на костер, а это обряд, в котором ты уходишь от всего иллюзорного, тленного, сонного, чуждого твоему Демону.
        Джонии в подземелье носил еду солдату. Ходить он стал туда часто, ведь там теперь жил тот, кто готовился к уходу из мира. Тут был надежный уютный мирок. Правое полушарие стало дружить с левым. Страхование по ночам исчезло куда-то. Ангелы уже не мерещились, когда он шел по ночным полям к лесу. И теперь же на стульях и столе, что были в его комнате, валялся новый мир, который нуждался в штопке, но Джонии аккуратненько подменила его, так тихонечко сделал он это, подменил его миром, который не подлежит уж более ремонту.


Глава 3.


        В улыбающееся лицо стрел из луков не выпускают. Свят-свят, да что же туточки происходит-то? А вот что! И так, наш Джонии бодро шагал по улицам городка, гулял себе, он был погружен в осознанные сновидения, он лишь видел что-то иное; иное его завораживало, ласкало, нежно обнимало взглядом, - то было прекрасное ощущение вечного бытия беззаботного.
     Он бродил по улицам, сворачивая в улочки, где было тихо и безлюдно, он стоял и размышлял о своей жизни в одиночестве.
     Во снах ему ангел сел на левое плечо и сладеньким голосочком пропел песенку о райских кустиках, где бы он был счастливым, купался бы в солнечном свете по ту сторону добра и зла. Ангел кротко сказал о том, как лучше всего избавиться от всего того, что мешает погружаться в осознанные сны с головой. Ангел спрыгнул с плеча, отрыгнул все противоречия в ближайшем овраге, на дне которого плыли тысячелетия, а потом предложил в кафе зайти, чтобы попить чайку с пирожками. Ангел заказал также и мороженое, а потом радостно говорит:
-Тебе надобно лишь прийти к подвешенной иронии, но при этом не повесится, тогда все твои проблемы улетучатся, ты станешь как березка тонким и стройным. Будешь прыгать в землю легко, а еще будешь на коне вороном скакать и саблей срубать бесам головы, как арбузы они будут падать с их плеч, и покатятся они в тот самый овраг.
      Сказал он это самое, скушал вишневый пирог без косточек, а потом вышел на порог, а потом медленно исчез, но никто кроме Джонииа не видел этого ангела. Лишь только он видел все это чудо. Наперекор всему миру видел он это.
      И стал тут Джонии сам не свой, взял и купил мороженое.  Глаза закрыл, чтобы представить себе те миры, куда ушел ангел. А открыл свои глазки парень уже в своей комнатке, а там уж было  слышно ему, как ангелы шепчутся меж собою, но его они не интересовали ни капельки, ведь верующим в свое Я они не страшны уж больше. Он отучился реагировать на их присутствие. Ангелы же ничего понять не могут, не реагирует он на них, им страшно стало, тошно, скучно, жжет их пламенный взгляд Джонииа. Звездное небо дает силу парню.
        Ему было так сладко от всего, что его окружало, что он не знал, что и думать ему теперь; как выразить эту накатившую сладость бытия.
      Он пошел на площадь, часы, что висели на башне, отбивали полдень своим тягучим ударом механизма. Жаркое солнце палила горожанам головы. У башни он долго стоял, все всматривался в толпу, что шерстила туда-сюда. Толпа жаждала понять устройство башенных часов. Они решили зайти внутрь башни и все разобрать там, дабы ясно понимать их устройство.
        Джонии же знал одну вещь, которую понял благодаря медитации в подземелье. Он ушел на старое кладбище, что было за городком в тени густых дубов спрятано. Посидел на могиле, послушала речи людей, которые хоронили родственников. Они плакали, ворчали, причитали. Они грустили, мол, все, катастрофа, конец света для них настал, ибо ушел отец семейства. Они были материализму покорны, ведь им так угодно на самом-то деле было-то думать.
         А на вечерней площади, закрывая глаза, солнце уходило за горизонт, уходило на запад, чтобы вернуться снова утром, но для чего?
        Джонии слушал молитвы рабочих, которые мечтали о вечном выходном, чтобы не было богатых и бедных, чтобы все были равны перед Матушкой–Землей.
        Вот же чудные ритуалы были у рабочих, смешные же ритуалы были–то, позвольте и так выразиться, надобно, чтобы проще было понимать происходящее в тех ритуалах действия, чтобы все чин по чину было. А потому-то в толпу рабочих пришли крестьяне с близлежащих сел, они прямо на площади земные поклоны совершали в сторону солнца. Вот-вот должно было оно сесть на мель, они страстно вскидывали от сердца к небу правую руку, а еще там были бабушки в платочках, на которых свастики были вышиты, они пели свои песенки о красном коне, который скачет себе по селам и городам и смеется красным смехом. «Слава Яриле!» - кричали люди на площади.
        Джонииу нравилось, что люди любят солнце, что, то для них и есть истинный бог. Ведь не будет солнце светить, о, тогда и земля уж перестанет родить, вот тогда люди помрут за считанные дни без еды и от холода. Какой там Христос со своими хлебами! Солнце и есть бог!
         Толпа пела песни о радости кромешной, а потом зажгла здоровенный кострище, а в огромном котле варили картошку, чтобы все наелись до сыта, чтобы никто не ушел с площади голодный, чтобы никто не умер ночью от голода, чтобы все почувствовали единства духа, благодаря тому, что плоть сыта теперь. «Ведь солнечный бог не даст упасть им духом нам всем» - шептались старушки у моста.
        Джонии увидел того самого ангела в толпе. Он вышел из толпы людей, он кушал огромный медовик, а потом, глядя на Джонииа, сказал:
- Слышишь, давай-ка поешь! Вон там, на столе хлеба лежат. Ведь у нас ирония не насмешка, а утверждение! Останься, ибо тут зрелище и хлеб, но тебе ж это не надо, конечно же! Как же так, а ведь тебе еще надо будет заняться превращением своей жизни в текст, чтобы почувствовать власть текста над личностью и жизнью. И маркиз де Сад тут не причем. Без народного духа никакой романтики не видать. Ведь хватит играть из себя героя нашего времени. Хватит орать кикиморой и шептать вдаль куда-то там, сидя в шкафу. Твой мир - это мрак комнаты, завешанное шторами окно и синий свет, что струится из твоих глаз, но он такой приятный для меня. Джонии, я спасу тебя, родной ты мой человек! Зачем тебе эта тотальная ирония, настроение конца Всего?
      Джонии чувствовал, что что-то происходит с его точкой сборки: все это пения народа, молитва солнцу в сей вечерний час и ангел, что пришел спасать его от себя же самого. Все так угнетало, давило на его душу.
     Он ушел домой быстренько, чтобы было хорошо. Во снах он видел, как бредет снова и снова на площадь, где все было также как и вчера. Времена такие настали, нравы. И через время, он почувствовал себя там очень уютно, ведь его ждала встреча с Бездной, которую надо встретить подобающе.

Глава 4.

         Джонии ощутил не совсем ясное, но настойчивое желание покинуть комнату, дом, город, но он не имел представления о том, в каком направлении ему следует бежать. Вспоминание сумеречных бездн и еще более дальние черные бездны – бездны, в которых не было ни одной живой души.
        Он решил идти на север к землянке, где его ждал солдат. Он застал его у костра, тот глядел на огонь, а потом, не глядя на Джонииа, тихо молвил: 
- Рухнули миражи повседневного мира одномерного человека, дружок, и свобода радостно встретила у входа того, кто пробил брешь в броне реальности, которая стала словно пластилин, можно лепить какую угодно реальность, ведь кровь есть двигатель фантазии. Я тут с кабанами ночами общаюсь. Славные животные!
- Пошли на кладбище, там склепы, там тайна, там морок, холод, – вдруг стал упрашивать его Джонии. – Меня укусила самка комара. Я убил его, но на руке осталось красное пятнышко, комар вылакал частичку моей крови. Кровь – это жизнь жизни.
       На площади толпа сожгла все распятия в городке. Она жгла их до самого утра. Люди носили на руках кошек и собак. Солнце было их богом. Они лишь сжигали церкви и кресты, но не убивали физически христиан. Хотя многие мысленно- то, конечно же, желали смерти христианам, что ушли в подвалы, дабы там создать себе новую церковь.
       Народ собрался у того храма, что во сне сжигал Джонии неоднократно. Народ благим матом орал на всю округу, что так дальше жить нельзя, что время сжигать мосты и чужую веру. Мол, пришло время прыгать по сгоревшим коридорам истории.
      Народ с пеной у рта доказывал попам, что стояли на погосте, укрывая своими телами церковь, что существуют существа в человеческой форме, абсолютно отличное от человека.
- Творец сам создал грех, чтобы человек начал читать и писать книги, а еще то, что дьявол живет в печатной краске! Вот уж весна началась в вашей камере, товарищи, весна во всей красе идет себе смело по земле своим ходом. – доказывал им один аббат.
     Тут Джонии увидел своего деда в лаптях. Дед говорил о том, что пора всех расстрелять, всех, кто против нового мирового Хаоса, залетел то ли комар, то ли муха в рот, но в любом случае, заразу следует истребить. Мужику добрые люди тут же дали стакан воды, он выпил и замолчал. Говорить ему уже больше не о чем было.
    -Благородный вы наш человек, - обращались бабы к деду, - с вашим-то умом сидеть бы на Олимпе, а не вмешиваться в дела смертных. А девушки окружили деда и обнимали его, чудом он от них вырвался.
     Джонии в сердце огонь носит. Свои описания ролей он подарил театралам. Все насилие внутри нас самих.
     Множество страниц в дневнике солдата содержали в себе описание похотливой природы человека. Он их сжигал в пламени костра с ненавистью ко всему прошлому. С чистой совестью солдат вышел в поле. Одиноко, но это прекрасно! Свобода – это состояние ума.

     Джонии шел по скучным улочкам городка. Девушки, сидящие на скамейках, мечтающие об удачном браке, жующие комочки ваты и пуха, лениво созерцали движение кровушки в венах, что текла, напитывая их тело желанием как можно больше угодить своему парнишке.
      Гладко выбритый мужик в синем пальто шел по дороге, слегка покачиваясь от передозировки своего ума, который не мог молчать. Он купил газету с новостями. Джонии видел, как он быстро из-за угла вышел и подваливает к девушкам, дружелюбно спрашивает их:
- А любишь ты людей вообще? Не люблю. А за что их любить?
Он задал этот вопрос самой младшей. Он ответила за всех кратко:
- По моим глазам разве не видно, что ли?
- Она их не любит, надо же! – хохотал мужик.
- А все  потому, что пришла в этот мир, чтобы меня тут научили еще больше ненавидеть людей за то самое: за все хорошее, как говорят у нас в деревне.
        Пьяный вечер лег на плечи, разухабистым движением тела, он ворвался в вечернюю дрему, и наяривал теперь на шестиструнной гитаре, глядя на то, как дочки играются в кукол, а мальчики жгут костры в своем шалаше, сжигая в них ноги и руки кукол. Ночь плавно накидывала халат свой на вечер, и вот, уже вечер тихо ушел за сцену, а между тем, дед Джонииа чувствовал себя таким влюбленным в одну из девушек, что была само настойчивой. Дед решил дерзко захватить ее внимание, но ведь она могла от него спрятаться, дабы поиграть с ним в кошки-мышки. Отсутствие в его жизни девушки было таким очевидным, что даже бедный всадник упал с постамента, а  разливалась по венам деда в тот миг радостное чувство того, что девушка где-то там, на задворках своего сердца его тоже любит, слава тебе Господи, любит она его, аминь! Жить стало веселей -  жить стало интересней.
     То был дичайший приход осознания того, что требуя удовольствия, мысль создает свои собственные оковы. Мысль есть прошлое, мысль всегда стара. Деду стены городка пели свои песенки, а вены, когда по ним прокачивалась кровь, разбавленная новым ощущением такого тайного бытия, которые скрыто от всех за семью печатями, но лишь он один ощущал это таинственное бытие без прикрас и теней, ведь все стало таким явным, что дух захватывает.
     Дед исчез в ночной тьме, шагая в сторону своего нового жилья, он поглаживал седую бороду. В своем бомбоубежище, где его ждала верная лежанка, дрова, ужин, заботливо оставленный Джонииом на столе. На ужин была рыба, сваренная в кастрюле. Черный хлеб и рис, пиво в бокале, орешки на столе, вино в шкафу, белое полотенце лежит на стуле.
     Дед поел и моментально заснул в тот самый миг, как его тело коснулось матраса. Во сне он видел пророческий сон. В том сне толпа исчезала на глазах, словно туман, но вместе с толпой, улицы исчезли, город исчез на глазах – растворился быстренько так.
      Джонии же сидел у реки. Он слушал звуки цикад, он поймал себя на той мысли, что домой надо идти, дабы поговорить там с Д. Джойсом, который обещал зайти сегодня ночью.
      Парень брел по узким улочкам городка, он вспомнил странников, которые творили свой мир так, как им того хотелось. Они же легко себе бродили по разным мирам. Это происходило все еще до революции 1917, а потом всех буржуев сожгли на кострах те, кто сменил рясу на погоны и дал в зубы винтовку своим боевым подругам.
     Странникам открывались просторы своего бессознательного. Они везде находили себе приют. Они ясно читал ауру человека. Знали, что у него болит, гадали по руке и по звездам. Могли на глазах у ошарашенной публики летать по небу. Когда было тяжко, то они совершили чудо: камни стали хлебами, а водва стала вином. Люди завидовали странникам, ибо странники были так близки к чему-то такому, о чем нельзя мечтать простым смертным.
     Жажда блаженства. Желание летать по мирам. И само небо привлекало своим видом всю эту по-своему удачно сформировавшуюся личность. Это было странное желание быть где-то там, где никто еще не был, где был бы только его мир и никто б туда не совал своего носа. Вот же дикое желание уединения!
     По развитию сердечной чары было видно, что его тело сновидения в полном порядке, а это и есть истинное путешествие в мирок отрадный, ибо это все сводит ум в сердце, а следовательно, теплота и блаженство огромное в этом всем имеется, а это уже настоящая жизнь - и не важно куда это все заведет, ведь наш жалкий мозг всегда пребывает в конфликте.
    Был сон в том дремучем сне, он неожиданно для себя вспомнил девушку, что жила с ним в лесу. Над ними светился медовый месяц, а в шалаше она любила парня, он жил лишь ею одною, она направила свою волю на изучение всех тонкостей души, чтобы постигнуть высшие миры, но и Джонии был не менее увлечен рвением к небесам. Это было во сне, кстати, о птичках, она в своих снах Джонииа видела частенько, ведь во сне она проживала еще одну не менее странную и интересную жизнь.
       В каком–то заброшенном бункере малыш красной краской написал «Бездна скоро накроет всех». Тот малыш был будущий Джонии.
 

Глава 5.


        В городке шла премьера в кинотеатре «Старый мозг» фильма, снятого на любительскую камеру с простеньким названием «Мысль – это материя».
     Тревожно, грустно, пусто на душе от того, что все эти фильмы хорошенький вымысел, но нет там духа, вот что плохо, обыватели обычно не думают о том, что бывают и иные миры, где хорошо, ибо их там нет. Борьба между плохими и хорошими мыслями.
     Из-под лап серой у кошки, которая спала на тетрадке в одном из осенних парков, желтые листья укутали тело кошки. Кто его знает, что было на уме у кошки, которая мирно посапывала и видела белых мышей, танцующих твист на бульваре вещих снов в ночь перед рождеством. Одному богу известно лишь, но Джонии забрал эту тетрадку себе. В той тетрадке были его старые мысли.   
       Читая их, он физически ощущал, как лепит текст. Вот же дела! Из Эдема в бессвязный хаос мира! Награда за все! Награда всем! Каждому!
      Как же он ловко создал, настоящий лингвистический ад в своей тетради, и это было хорошо, ведь вечер стал дымным от запахов луны.
       Солдат уже как-то говорил Джонииу о том, что мыслит цитатами. Теперь же парень вдруг осознал, что цитаты не имеют самостоятельного содержания, он лишь подгружает их в тот или иной момент жизни. Он трансформирует в реальность свой внутренний опыт с помощью цитат, они как лампочки, освещающие его внутреннюю империю. Сквозь словесный туман проступают смутные контуры ее сознания. Он уже успела во многих побывать мирах, поискать там странников, у которых можно узнать об ошибке Демиурга, которую совсем не хотелось покорить своим умом, даже не совсем умом, а скорее интуицией бессознательного существования за пределами ума и какого бы то ни было смысла вообще.
       Такая мисль: лучше жить в землянке, чем ехать не понятно куда, ради чего ехать-то? Алтай, Тибет, Египет. Джонии шел ночами к реке, ему нравилось, что сумерки набрасываются на остров. Шепот волн был сладким таким сладким, что невозможно было заставить себя уйти в поля. Он частенько сидел до самого утра, слушая песни реки. Сколько было в тех созерцаниях открытий, сколько экстазов он испытал, глядя на отражение звездного неба в водах реки.
      На площади, толпа собралась, дабы увидеть, как солнце идет за горизонт, она ощутила сладкий вкус, ведь дух коллективной молитвы солнцу был чист и прозрачен. Тот дух славно так витал себе в вечернем воздухе. Трещина между мирами открылась легко. «Деду хорошо, деду уже не нужно быть в толпе, он был давно уже не здесь. Он вышел за пределы себя, он отчалил из мира людей» - думал себе Джонии, разглядывая в толпе прохожих.
     Джонии видел сны, которые заказывал себе сам, а они стали спокойным такими, в них был проблеск иной реальности, в которой он уже был тоже иным существом, но стремился быть там снова для того, чтобы отведать красоту тех пространств, чтобы потом все описать в своей тетради.
       Сны во снах снились все дальше и дальше, они словно матрешка, как откроешь одну, так увидишь другую, что сидит в ней, так и сны. Джонии шел в парк, там она всем людям, что играли в бадминтон, радостно говорил, что видит только цветные сны про то, как он идет на Север сквозь дремучие леса, но волки не нападают на него, он слышит птичьи голоса, пьет из ручья и рек, странствует он не один век. А когда Джонии брел мимо того храма, что сжигал в своих снах, то видел, как красные существа идут по улицам с флагами красными к храму, лица и у них убийственно карикатурны, даже рожицы, скорее так точнее будет выражен их настрой. Так лучше это назвать все походом существ, что живут в тех мирах, где пора уж громить купола, кресты, а потом стрелять из нагана в своих братьев и сестер. Звериные инстинкты бродят в толпе, что была соткана в чудовищном эксперименте, что заварил дедушка Ленин и его товарищи. Их броневик расстреливал молодых людей, идущих вслед за солнцем.
       Джонии убегает от них всех в поле, а в поле бродит усталый комбайн, а в нем коммунисты сидят с серпами и молотами, а старушки плачут в селах, голод страшный стоит, небо хмурое-хмурое, старики несут портрет Маркса на кладбище по грязи. А там ритуально сжигают его на костре, чтобы оскал мирового зла не глядел на них больше никогда-никогда. Они замечают Джонииа, что стоит у реки, они бросаются за ним вслед, тихонечко так бросаются, а потом туман заволакивает поле. Быстро подъезжает грузовик, а в нем красноармейцы сидят, а Джонии прячется в той самой церкви, что за селом на отшибе стоит, созерцает происходящее все слезно так. Он зашел за алтарь, присел, чтобы не было видно его, но тут прилетает ангел смерти, и говорит, что все кончено, что нет больше ничего светлого, что мрак покрыл землю, что вся земля залита океаном человеческой крови, что антихрист взял руль в свои лапы. Что живые будут завидовать мертвым и многое другое в том же духе.
       Джонии закрыл глаза от ужаса, что видел только что, а потом очутился в безопасности. Очнулся в своей землянке, на полу, где у нее был постелен спальник и пару одеял. Там он чувствует себя хорошо и спокойно. Он смотрит на пламя костра. А в городке в тот час все люди в красных флагах замотаны, лежат себе штабелями на земле просто ради будущего рая на земле, а бабушки молятся президенту, который сидит на верхней полке в бане, молятся, дабы он повысил им пенсию. Не дал умереть от голода и холода, ведь черт все шутит и шутит, уничтожая все святое, что осталось у русского народа.
        Все шумят, кричат, бодаются, заворачиваются в сине-желтый гигантский флаг, все замотались в него, все довольны, хохочут себе, наивно веря в лозунг: землю крестьянам, а заводы рабочим! Конечно же, все идут завтра на выборы, будут голосовать за мир, который вручит им колос, оставшейся от пира во время чумы.
      Подобные сны Джонии пересказывал людям ни один десяток раз. Они были вне себя от того, что слышали. Бормотали что-то под нос себе, радовалась, что тут- то и дорога в рай, вот же она, осталось лишь идти по ней, ведь тяга к  духовности в каждом живом сидит себе и дремлет.
     «Бог есть любовь! Возлюби ближнего своего как самого себя! Возлюби бога своего всем сердцем своим!» - величественно говорил солдат, выпив стакан пива, он выбирался из своей землянки, дабы проповедовать на площади, у статуи Ленина. «Он тоже бог, наш бог, мы люди новой породы, мы землю любми, пролетариат, мы спасем мир от тиранов!» - крикнул солдат людям, что слушали его речь.
      Джонии понимал, что это действительно серьезная игрушка, и тут- то  все есть лишь сон:  светлые силы гаснут и мигают в темноте, тут сам черт сломит ногу о такое движение вселенское. «Юродивый – самая совершенная постмодернистская форма святости. Мне с ними по пути. Тут мощная энергетика! Стану святым! Пока будем играть в бисер, а потом уж Бездну встретим с радостью. У меня есть надежный щит. Молитва – это тоже метод борьбы с этой реальностью, которую я презираю, ненавижу, проклинаю белый свет» - говорил Джон людям, что слушали внимательно, записывая каждое его слово в блокнот. Они, рассевшись вокруг него у реки, думали о своем, а желтые листья плыли по синей реке вдаль. Молчание нависло над рекой. А ведь все люди сильно полюбили Джонииа, от всей полюбили души они его, родименького–то нашего. А  ведь еще он ласково говорил им о том, что ночами, сидя в землянке, он обычно ощущает, как проплывающие по небу космические корабли, посылают сигналы тем, кто жаждет сияния.


Глава 6.

Солдат, сидя в поле среди трав, говорил Джону, наливая вино в стакан:
- Вот она тотальная обреченность. Вспышка Я, но это не чувство личности, а то, что стоит за ее пределами. Я есть, свое Я! Вряд ли можно назвать это ощущение счастьем. Невозможно так любить себя и жить с мыслью, что ты исчезнешь навсегда. Патология — это вид современного романтизма. Блажены мертвые, ибо в них уж нет сомнения. Люди сумасшедшие по своей природе, сумасшедшими рождаются и сумасшедшими умирают. Но в большинстве случаев они просто не знают об этом, пряча свое безумие глубоко внутрь себя, и создают свой ложный образ, носят маску — и на службе и в быту, и для друзей, и даже для себя. Этот образ люди и называют своим нормальным я, а на самом деле он по ту сторону всякой нормальности и ненормальности: его просто нет, он — иллюзия, маска, чтобы выжить. Ибо ничего, кроме безумия, у человека нет и быть не может: он обречен на сумасшествие.
- Ох, хочу уйти из мира куда угодно, - стонал Джонии, - хочу обрести это космологическое, тотальное и полноценное сумасшествие. Оборотная сторона мании величия — страх. А в основе: страх перед небытием — у всех у них. Отсюда и стремление вырваться — в просторы величия, к золотым берегам величия.
- Своеобразный веселый русский ужас, - ответил ему солдат, - разделение мира на темное и белое слишком примитивно, это болезнь диалектического ума. Что есть белое, а что есть темное. Никак не могу понять, хоть убей. Малиновка, сидящая в густых зарослях малины, тоже не могла помочь мне тогда, когда я так нуждался в том. Я отвергаю распятого, но не крест! Размен – настоящий бог евреев.
         Солдат налил вина парню. Я тут собрал урожай с виноградников, сам сделал вино.
- Ну, за наше братство! – радостно предложил он тост.
После первого стаканчика шел второй…
- За Лотреамона! – сладостно промолвил Джонии, - я пью за него, ибо этот поэт, что видел в образе Европы лишь озябшую лужу, что была горька и мелка. Стон молитвы с черным миром слитый.
- Да, мы тут борцы за новый мир, где не будет мужчины и женщин, где не будет домов и машин, религии не будет никакой вообще, - продолжил солдат, - вера всего лишь иллюзия. А вот что делать мне — у которого нет ничего живого: ни от бога, ни от этой жизни. У Цветаевой было: «Мы любимые дети разгневанной родины... мы когда-нибудь будем свидетельствовать о вас». Только бы нам не кончить, как Цветаева.
    Вдруг они видят, как по полю идет дед с посохом и в белом одеянии.
- Джонии, я тебя ищу! – крикнул он ему.
- Дед, сюда иди! – звал его солдат.
       Джонии тенором пропел: «Все пройдет, как с белых яблонь дым». Дед уселся на траву и промолвил:
- Тайна настоящего искусства такова: оно всегда позитивно. Йога — это единение с Богом, а не физкультура. Ведь постепенно шум стих, и все затаились, готовые принять в себя сладкий яд искусства, «яд», который оживлял. Ум, как сабля, обращенная внутрь, отрицал самого себя. Жить, даже во мраке, в могиле, но жить.  Что впереди? Неизвестно! Темный ужас окутал нас, но будет в нем жить. В конце концов, проза — самая умная форма словесности. Творчество — равносильно судьбе, а ему так много надо совершить, значит, и жизнь должна быть у него не краткая. Загляни внутрь себя, Джонии, — захохотал дед, ласково похлопав его по плечу. — И, может быть, увидишь великую, страшную и могущественную «пустоту», из которой появятся все будущие формы твоей жизни. А «личность» — это слишком мелко для вечности. Я уйду снова в свое бомбоубежище и буду читать всех этих ваших индусов или святых отцов. Двадцатый век — это лучшее доказательство того, что бог умер. Пускай бесы, «дезинтеграция» после смерти, но что ни говори, а интересней человека ничего нет на земле. Как ни вертись. Все остальное — уже вторичное. Жизнь есть чудо. Жажда иного берега сводит меня с ума. Тяжело будет из ада созерцать собственный памятник. Взорвать бы этот земной шарик! Где Троя, Атлантида? А чувствуется верно: перелом подходит невиданный. Тем более и маразм не может продолжаться вечно.
      Солдат чуть-чуть пустынно посмотрел на деда своими сумасшедшими зелеными глазами и сказал:
— Но Бог и маразм — вот два полюса, и оба они вечны по-своему. Если хотите вечности, господа-товарищи, то человеческий род надо подтолкнуть, и его уже давно толкают, в противоположную от Бога сторону. Вот если все погаснет — ведь последний толчок только нужен, и чтоб людей этих не было — тогда-то человечество погрузится в такую жуткую тьму, из которой уже нет возврата. Вот вам и обратная вечность. Это и будет подземным миром. Земля станет подземным миром, куда ни один луч от Духа уже не проникнет никогда. Чудная будет жизнь! Я верю лишь Себе и никому больше!
         А тем временем толпа на площади репетировала не одну сотню лет второе пришествие Иисуса Христа. Ведь именно на Руси оно должно произойти. Толпа жадно читала Сада, Арто, Мазхои, дабы как следует встретить Христа. Молоты, пики, динамит, коктейли Молотова толпа дрежала в руках.    
       Джонии шел по берегу реки, описание  мира и рухнуло в одночасье, стало легко и радостно, кончились мучения, стало благодатно на душе от молчания ума, он в сердце свел, как матушка ему заповедовала, качая его в колыбели, у икон и горящих лампад.
         В парке можно было услышать пение девушек, они звонко пели, взявшись за руки, в хороводе кружась, они хором пели величаво: «Царство божие силой берется».
         Около них вопил кот, что сидел в кучи листьев, а  к нему подошла кошка. Стали мурчать, трясь друг о друга. Одна из девушек, на лице ее была белая маска, она подошла к Джонииу.
- Парень, ты обязан достичь небес. Ведь я с тобой сегодня не зря сплю, ведь не зря ж пою, не зря! А все ради царствия божьего пою я тебе, чтобы ты в рай попал. Я люблю тебя, Джонии, убей меня что ли! Дай мне умереть. Я люблю тебя!
     Умилительно было слушать подругам, как в белом одеянии дева, сладостно шептала парню, слова любви, чувствуя, что звезды светят для них таким сиянием, что от него кружится голова, она прижалась к его груди.
     Взгляд девушки был направлен на Джонииа, что сидел на скамье под тусклым фонарем, который вот-вот должен погаснуть.
- Я в ночном парке, созерцал общую обстановку безумия, таращился на полную луну, природа окружала в этом диком парке, - произнес он эту фразу ей, пытаясь запечатлеть миг.
  - Джонии, а кем вы были в прошлых жизнях? – задала ему вопрос дама в белом.   
  - Когда -то я был другим, ведь еще бы, я ж воевал в Чечне в прошлой жизни, старый боец, так сказать. Мне от этого весело на душе становится с каждым днем все больше и вообще. Я  есть воплощение Будды. Вы знаете, дорогая, что  около двенадцати тысяч лет назад я жил в Индии, и Индия, надо сказать, переживала необычайный расцвет наук и искусств. Знания передавались из уст в уста, из поколения в поколение, поэтому датировать период этого расцвета можно только приблизительно. Речь идет о Ведах. Слово «веда» буквально означает “познание” или “знание”. Человек как целостная сущность сравнивался с боевой колесницей, у которой повозка и лошади символизировали тело, вожжи — разум, а возница — само существо. Они указывали религиозный путь, на котором человек мог уверенно достигать все более высоких ступеней бытия. В Ведах заключалась мысль: человек по своей сути является духовным существом, которое последовательно проживает одну жизнь за другой, перевоплощаясь из одного тела в другое. Я готовлюсь к путешествию в великое неизвестное. Я созерцаю свои прошлые жизни, мне легко видеть все, что было в них, но завтра я предлагаю тронуться в путь, ведь здесь меня ищут жандармы, давайте-ка со мной в путь отправитесь, как же будет здорово, если мы будем путешествовать вместе по своему внутреннему раю и аду.


Глава 7.


      На площади городка повесили красное знамя, которое заповедовали отцы и деды. Народ шел к вечному огню и радовался при виде знамени мира. Целовали знамя. Солдаты били штыками своих врагов под звуки гонга, что звучал на одном из кораблей союзников. Офицеры, сидя в каютах, каялись и молились в иступленной экзальтации. Им было жалко, что война уносит жизни простых людей. Офицеры вышли на трап. Солдаты разрезали ножами на части противника, а после боя взяли шлюпки и пошли в море удить рыбу. Пришли матросы в городок. Они искали клад, что был спрятан под каменным львом возле колонн.
     Шли слухи о том, что здоровье народа стало слабым. Народ же шел матросам навстречу. Все как один были в красных платках, с крестом на спине, с четками в руках, с молитвословом за поясом, в старых шинелях. Молочным взглядом ненавистно сверлил народ взглядом матросов. Народ забыл, что было время, когда солнце было богом, а не кусок красной ткани и «Капитал». Матросы же без радости были. Они ждали беды. Ведь от народного гнева дрожали от страха все в великой эпохе перемен. Страх и интуиция есть лишь гид в этой забытой богами вселенной. Чем больше страха, тем лучше.
     Эпоха заколдовала их, они стали статуями. Они застыли на месте. Медуза Горгона. Матросы окаменели, офицеры молили Медузу Горгону пощадить матросов, она согласилась, но лишь на миг. Матросы перестали быть каменными. Они радостно обнимали друг друга и от несказанного счастья пошли пить медовуху в местный бордель. Там они все ощутили сильнейшую головную боль. Общую утомляемость организма. Сами виной этому, ибо пьют медовуху уже не первый год.
     Матросы слушали радио: диктор напряженным голосом передал своду с боля боя. Матросы узнали о количествах убитых врагов. «Слава героям!» - прокричал тост юнга с «Бурана». Джонии же меланхолично говорил матросам о культе боли, привнесенном на русскую почву иноземцами. Матросы хотели найти на ночь бабу, которая бы решила все их проблемы хоть на миг. Матросы стали грустными. Ведь речь, слова, пот, слезы, экскременты, сперма, кровь, рвотные массы были им так дороги, одинаково телесными и похожими, что они решили стать на путь истинный.
- Парни, вас ждут Соловки, там есть роскошный монастырь! – заинтересовать решил их Джонии.
Он чувствовал себя канализационной трубой. Матросы ели дерьмо на товарных станциях, ибо они приобщались к духовной жизни через боль, страдание, смерть своего эго, самоотрицание смысла чего бы то ни было, через голод, холод, пытки недосыпанием, они даже отказались от половых игр, ибо хотели быть за рамками половой принадлежности, выйти на уровень ангельский.
      Скорый поезд прибывал к станции, где их ждали бедные люди, что шагали себе день и нощно в поисках пищи и работы. Выживание и битва за него. Сны уловили их еще задолго до того, как они сели в поезд и поехали в монастырь. Сны были яростными!
        Джонии достал свою тетрадь. Было темно в вагоне. Он ощущал, что текст такой телесный. Воняет, смердит, дышит перегаром, вонючими простынями в гостиничных номерах, сто раз перештопанные носки издавали невыносимую вонь. Вот бродят собаки на перроне, а кошки спят на лавочках, где им только пожелается. А ведь Льва Толстого не волновало, как пахнут подмышки у Андрея Болконского!
     Джон взял карандаш и решил написать пару строк. Новые мысли, свежие мысли, так сказать. Вдруг он понял, что ощущает тело текста и это его радует. А ведь удовольствие от тела эквивалентно удовольствию от текста.
    На станции Пески, которая была лишь этапом к цели, матросы решили жить по-старому: они пошли к проституткам. Вышло так, что они быстренько дернули в сторону борделя, а Джонии был уже по ту сторону сна. Его вдруг вихрь закружил смертельный. Он несся снова и снова к своему миру, где он, может и не все любил, но ведь хорошо лишь там, где нас нет.
     Матросы качались на кроватях, их штромили, дом ходил ходуном, словно бы на лодке в шторм, собаки лаяли, кошки мяукали, тетки хохотали и пили коньяк. Кровати ходили ходуном по комнатам. Из тельняшки поползли по стенам к окнам, их ремни изогнулись и выпрыгнули в окно вслед за остальными вещами. Матросы же неистово к берегу грели изо всех сил. Кричали. Стонали. Пружины лопались, сливались с пустотой тела в ту ночь, а вблизи находились Соловки, где люди так же предавались страстям и цепям смертельной скуки.
      Лагерь и монастырь, в этом содержится ключ к тайне культа монотеизма, ведь по его прихоти люди жадно бросаются в аскетизм, а потом в обратную сторону летят: насилие порождает насилие, не надо злу сопротивляться, подставить еще щеку, не дать ударить, ударить дать! Бреди, бреди, несовершенный дух в своих проблесках минутных, томясь в бессильном теле.


Глава 8.

      Джонии всю ночь шел от станции по дорогам, что петляли себе без конца и края. К монастырю вела дорога труднопроходимая. Огромные лужи, заброшенные дома, горящие избы, кровавый рассвет, что возвещал начало еще одного совершенно бесполезного и ненужного дня.
      В монастыре парень познакомился с монахом Сергием, который раньше был под властью «однорукого бандита». Сергий заигрался до того, что проиграл квартиру и жену. Он отрезал себе левую руку, дабы усмирить себя и стать все-таки на путь человека. Сергий был человеком лет сорока, суровый, грозный, жуткий молчун, но нервы его жуть как шалили. На его монастырь нападали красноармейцы, а он саблей отбивался от них, защищая святыню, ценности высшего уровня. После славного боя его рукоположили в звание игумена.
- Я одной рукой из всех на орехи порезал и намазал на хлеб! – хвастался Сергий. – Я тут, брат, живу для того, чтобы мистику христианскую постигать. Ты меня утешаешь, друг, своим безудержным стремлением к высшей жизни. Живи себе на здоровье. Я только буду рад этому, мне тут нужны помощники!
- Хорошо, я с собой несу тетрадь и карандаши, куда мне их положить?
- В ту башню высокую, что стоит в центре, вон, видишь, там огонек горит, то будет келья для тебя.
- Спасибо вам за барскую щедрость! Корову бы мне, да поле, детишек бы мне, да хату. Джа же не хочу больше видеть в своей внутренней обители.
- Не за что, ведь Господь все устроил, я только лишь проводник Его величия, – скромно молвил Сергий.
        Джонии поднялся на башню по узким ступеням. Темно-то как, но он все равно шел к своей келье, там был коридор, что вел в келью, где находилась кровать, а в углу пылала печь, а на печи стояла кастрюля, в которой была гречневая каша. Напротив печи стояла книжная полка с журналами по философии.   
      Тетрадь была открыта, карандаш в руке. Джонии пишет, что он убивает не людей, а все это просто черные буковки на бумаге. На печи спала огромная белая собака. Она лежала на печи и смотрела в окошко на луну.
    Утром он рассказал Сергию о том, что в городке был лютый бой, там сожгли вражеский фрегат, а люди побежали в церковь, молились они за победу, дабы убить врага навсегда.
- Сатана там правит бал, люди гибнут за металл! – грустно качает головой Сергий. Знаешь, парень, а ведь я потому-то и приехал сюда, чтобы не воевать. Тут мне удается впитать в себя тысячу  впечатлений. Мистика моя любимая бодра и жива. После всего пережитого здесь, я жажду знания. Я отбил атаку. Моя сабля остра! Ведь кто только тут не был, я же знаю, что тут страдание шло такое, что вера крепчала лишь от него! Я – то знаю это, вот потому я и тут!
      Джонии лежал на печи и вспоминал, как в церкви дед пел песни летучих мышей, орлов, змей.  А отец Джонииа в дождливый день запел о том, что уедет в Индию, ибо там продолжение Руси. А дед стал умолять взять его с собой, а потом достал нож и грозился убить себя, если сын не возьмет его с собой в Индию. «Чем тут не Индия?» - подумал весело Джонии, глядя на огонь свечей.
       Утром к нему в келью ворвался Сергий. Стянул парня с кровати и грозно крикнул:
- Милый человек, по святым местам хочу рвануть! Ведь что же это я, я - русский человек, а я не был в Индии, пообщаюсь с Ганди, имею ж я право в конце – то концов! Я требую вашего благословения. Сию же минуту, сударь, давай двигай телом, не ленись. Мы тут рождены для полета, а не для мещанского быта. Мы ненавидим науку и искусство.
- Пошли в алтарь, сын мой, я тебя научу чудесам факиров, живо -  в алтарь! – закричал в ответ на него Джон.
    Они шли в алтарь, а там Джонии сказал ему, положа руку на плечо:
- Держи, братец, тебе вино, вот хлебушек. И так, медленно, произнося молитвы, ты будешь понимать, что Индия внутри тебя сидит, понял меня, голубчик?
       Иноки же смотрели на все это и умилялись. Приятно же им было, что все так славно, благородно, чинно происходит, а в храме же сладко горели свечи. Лики святых смотрели на людей, что пытались стать духовными существами
- Это я, брат, тебя проверял так! – смеялся потом Сергий, - шутка, так сказать, решил проверить твою реакцию. Мой опыт говорит мне, что ты очень настойчив в своих поисках истины. Я желаю тебе счастья на твоем пути! - радостно сказал ему Сергий, пощипывая правой рукой свою жиденькую бородку. 
     Сергий собрал на молитву в храме всех молодых людей, что дезертировали с поля боя.
- Ха-ха! Парни, мне приятно, когда молодежь водку не пьет, но вкушает пищу духовную! Делай, что хочешь – вот и весь закон, но любовь в сердце имей при этом! Я вам это все говорю с пониманием, с верой в бессмертие души и жизнь в ином мире. Вы есть мощь православия. Мои бойцы. Иноки мои любимые! Я вас не отдам коммунистам. Буду бить их, чтобы побелели. Буду бить белых, чтобы покраснели. Анархия мать вашу!
       Джонии ходил гулять по лесу. Кормил медведей из рук сырым мясом. Он много раз там бывал. Чащи изучал, и каждый раз находил все новые и новые места в лесу, где мощная струилась энергия. Мрачные деревья, овраги, болота. На ночь он читала свои записи в тетрадке, а потом ложился спать, обдумывая свое житье-бытие. В келье спалось отлично. За окном холод, а тут тепло. В печке горят дрова -  это создает атмосферу небывалого веселья.
- Толпа всегда возбуждает в человеке низшие психические проявления и занижает индивидуальность, - говорила ему эмиссар сновидений.
- Да, я тоже плыву, не видишь что ли, отец, плыву и мне смешно, глядеть на ваши муравейники, - ответил ему Джонии, - здесь безлюдно и это способствует глубокому внутреннему созерцанию.

Глава 9.


       В монастыре они сидят у окна. Он ему молвит, глядя на свои руки. Джони в руках держит огромного черного кота.
- Царя убили, Распутин убил его, вот так. Вот такие дела. Да я, парень, да я постиг все тайны внутреннего делания христианских старцев! – хвастался во дворе Сергий. – Я на поезде всю Россию объездил. Все монастыри посетил. Но тут лишь благодать ощущаю! Бог тут лишь, а в других монастырях бес водит всех за нос. Я узнал тут о своей внутренней Шамбал. Я просто брожу по миру, но теперь я стал одиноким монахом. Здесь у меня свой мир, отдельный от мира людей. Тут я изолирован от мира, а потому и счастлив. Просто пещеры мне дали знак, мол, живи с нами, будь с нами, пещерный человек.
- Какой ты мудрый, отец! – вдруг решил подыграть ему Джонии.
- Конечно мудрный, мозгу себе отлежал в пещере! – улыбался тот, - а ведь многие религиозные и мировоззренческие движения обращались к понятиям реинкарнации и циклов перевоплощений. Эти понятия были основополагающими догматами римско-католической церкви вплоть до 533 г. нашей эры, когда Константинопольский Синод решил, что это учение не может иметь права на существование. Он проклял учение о реинкарнации как еретическое. В это же время все упоминания о нем были изъяты из Библии. Христианские церкви сегодня утверждают, что учение о реинкарнации было чуждо древнему христианству и что оно было привнесено в него позже сторонниками и последователями греческого философа Пифагора. Исходя из этого, церковь посчитала необходимым осудить это "лжеучение" на Вселенском Coбope. Все это сансара, мы просто видим иллюзорность религии.
- Ладно, отец, мне пора, ухожу на фронт, там буду воевать с самим собой! – прощался с ним Джонии.
        Скорый поезд мчал парня по снежной России, а Джонии уже в купе всем говорило том, что в одной из своих жизней, он служил в эпоху Николая в местной сельской церкви в глухой сибирской деревне.
- Свои духовные переживания я сообщал лисам и волкам. Я был в той жизни старцем, который мог дать совет по поводу мистики кому угодно, хоть и грешнику великому, лишь бы тот сокрушенно каялся от всего сердца.
Люди в поезде все удивлялись, какой же парень все-таки смекалистый попался! Вдруг слышит родной крик, то, как оказалось, солдат кричал.
- Джонии, я тебя узнал по голосу, дай мне мое будущее! – кричал ему с начала вагона солдат, - дай мне свое мясо.
Они обнялись весело, и он предложил Джонииу поехать автостопом в Алтай, где было поселение староверов. Они на первой станции и пошли в сторону снежной трассы, где намеревались поймать попутку. По их пятам следовала метелица, что бежала по заснеженным полям и лесам. Джонии от счастья такого валялся в снегу и пел песни, а волки и медведи сидели на полянке и смотрели на это зрелище. Джонии по снегу бежит, словно волк, а сосны и ели качались от прикосновений метелицы.
   У солдата сильно болели глаза: темные пятна летали по воздуху. Ему было крайне плохо. Это было давление внутричерепное  повышенное. Он страдал из-за этого очень сильно. Ничего не хотелось делать. Хотелось провалиться сквозь землю или куда-то еще, лишь бы перестать испытывать эти муки телесные.
    Они пошли пешком в Алтай, ибо на трассе были такие сугробы, что не реально было бы ждать попутки.
Они много гуляли по зимним горам в ту пору. Одиночество не тяготило их ни сколько. Они понимали, что надо найти ответ на самые страшные вопросы, а Алтай дал бы кедровые орешки, покушав которые, ответ бы сам бы в голову пришел бы тогда, но лишь после того, как ум молчать будет.
Солдату не было покоя без этих ответов. Он вновь и вновь пытался осмыслить положение вещей в русской мистике. Молитвы все он вспоминал, какие только знал, а Джонии торжественно говорил, что память о смертном часе засела в его уме очень глубоко. Когда-то в одной из своих жизней, он шел по сожженным площадям Рима, где смерть напевала песню о чудесах.
- А я, представь себе, брат, - рассказывал ему солдат, - я тогда ушел в городок, надоела мне жизнь в землянке. Шатался по ресторанам, мне было крайне тяжело после того, как меня посетило видение. После видения я уже не мог ходить в пивную, я шел к реке лишь потому, что там тишина. Приплыл корабль с турками. Они курили гашиш на набережной, а потом решили взять  гитару и петь песни протеста против всего мира. Я же вышел тогда к ним и объявил себя живым трупом, но не стал в ногу со временем, верил, что все пройдет, слушал проповеди мастеров дзен целыми днями напролет, лежа в постели, забравшись под одеяло, размышлял о Вечности. Мастера дзен посещали меня в моих грезах и снах. Я занял квартиру твоего деда, что ушел за твоим отцом в Индию. Мало во мне благодати, ведь смерть даст ответ на все вопросы, теперь Бог любит меня так сильно, что только и остается, как ничего не делать больше, а Он будет любить меня еще сильней. Я же и есть Бог. Мое высшее Я!
- А мне ангелы шептали сказку на ночь, - ответил ему Джонии, - вот текст этой сказки. В одном лесу жили-поживали звери. Однажды вышел на полянку лис и  грозно сказал мышонку:
— Я — царь зверей! Бойся меня!
— Конечно, ты, — сказала испуганная мышь. Затем он увидел котенка.
— Не я ли царь зверей? — прорычал он.
— Конечно, ты, — сказал испуганный котенок.
Потом он схватил кролика, потом куропатку и, наконец, крота. Все сразу же соглашались, что царь зверей — лис. Внезапно он увидел льва, стоявшего на лужайке. Лис подбежал к нему, выкрикивая, что он царь зверей. Не говоря ни слова, лев ошеломил его ударом лапы и зарычал.
С трудом поднявшись на ноги, лис заковылял прочь.
— Знаешь, сила — не ответ на обращение, — сказал он. — Я задел твои чувства, и все, что ты смог — придти в ярость.
 

Глава 10.


        Когда черт стареет, он делается монахом. И шли себе странники по заснеженным полям, лесам в сторону Алтая, где рубили избы староверы.
- Слушай, Джонии, староверы – это тоже зомби, - весело молвил солдат, - я попал однажды в небесную канцелярию. Там я брал с огромных стеллажей пластилин и лепил космические корабли. Потом я на них улетал  домой. А еще лепил инопланетян, и они жили у меня в комнате. Вылепил раз Иисуса, так его съела моя кошка. Жуков лепил, двери восприятия пытался вылепить, ястреба, орла, змею. Ночами все мои фантазии из пластилина оживали. Они падали с полки на пол и начинали жить своей жизнью.
- А у меня ангелы сидели на балконе и слушали мои стихи! – ответил Джонии. – Они подпевали мне, когда я пел песни, поглощали чудесную музыку, они находили в этом безграничное удовольствие. Я увлечен этими мелодиями. Слушал песни, мечтал петь песни на небесах, чтобы мне подпевали молнии.
- Мы вот тут идем по грязи, но ведь никто не знает, что будет дальше, ведь дорога бодрит, смиряет, холодная, тяжелая погода висит над нами.
- Коммунизм сделал вот что: молодые мальчики и девочки  в полном расцвете сил,  вынуждены годами мыть посуду в столовой или строить какие-то бесполезные конструкции декоративного рода для ГУЛАГА.
- Коммунизм рухнул. Либерализм. Все позволено. Никто никого не убьет. Никто ни кому не нужен. На это уходит вся  их сила и молодость. В дороге духовный бродяга, принявший идею о том, что он попадет в рай после смерти тела, может творить чудеса.
- Для того, чтобы попасть в рай. Он погибает. Замерзает в снегах. Затем ангел открыл дверь с табличкой рай. За ней были ряды улыбающихся людей, летающих по небесам в состоянии нирваны. Но все это казалось мне довольно скучным.
- Я выбираю первое, свободу выбираю, рай мне не нужен, там рабство, - сказал весело солдат, - потому, что не хочу растрачивать всю вечность на ничегонеделание. Куда мы идем?
       Они вернулись к первой хате, что стояла одна на краю села, а дверь сама и открылась. Друзья оказались в норе, полной огня и сажи, копоти и дыма, демонов, хлещущих обитателей, и постоянных раскатов грома. С трудом встав на ноги, они остановили проходящего мимо дьявола.
— Я был на экскурсии и выбрал ад, но тогда ничего подобного не было! – крикнул ему Джонии.
Дьявол ухмыльнулся:
- Ну, друг, в тот раз ты был лишь посетителем, и тогда все было для туристов!
- Верно, мы сами по себе живем! – вскрикнул солдат.
А в городах люди сходят с ума от шума бушующего потока ручейка. Толпы будут свято верить, что убивать чужаков есть нужные вещи для вождя, и только во имя его, он будет убивать себе подобных. Все по-взрослому. Это место, где все позволено, ведь ничто не истинно, потерянные души.
  В конце концов, они находят свет в конце тоннеля, им кажется, что они спаслись из его лап. Города пылают ночным светом, рабы страстей могут избавиться от пороков, страстей в храмах, когда молитву будут вторить умную.
  Если ты не желаешь смиряться, то тебе говорят, чтобы ты шел к князю. Люди, которые ничего не понимают в жизни, там могут быть счастливы. Ведь князь даст им хлеб, и, работая день и нощно, они будут счастливы. Они будут, где-то там себе тихо, свято верить, что делают огромную пользу для князя, но это будет лишь жалким самоутешением. Каждый человек нуждается в том, чтобы убить себя как личность, чтобы достичь Вечности,  а это обычно заканчивается служением какой-то идеи, совершенно не важно: коммунизм этот или либерализм, но главное, чтобы в нее верило как можно больше людей, или никто на земле никогда в нее не верил.
    Город - это место, где люди пробуют свое одиночество на вкус, а также место, где можно потерять себя  на веки вечные, а найти через века, когда лишь будет конец Всего и времени больше не будет, тогда-то по канату герой спустится на землю и будет судить и живых и мертвых, а потом уже скажет точно; кому куда идти. Это будет пора горьких разочарований и раздумий о потерянном времени, как в сказке «Не хвалите меня». В тихом омуте они водятся, они любят города, площади, толпы и шум адский.
    Друзья вышли из хаты, им пришлось снова бродить и размышлять среди лона природы в эсхатологическом русле. Жертвой этой шарады, называемой повседневной жизнью были те, кто не глядят в сторону Бездны. На погосте сожгли ведьму, толпа улюлюкала, орала, скандировала лозунги, а ведь толпа только и знает, что утром и вечером пить пиво, а потом просить денег на вино, а убийство чужака всегда князь оправдает. Мечом рубит чужак чужака. Джонии бросил топор в сторону палачей и спас ведьму от огня.
 Джонии лежал на снегу в лесу, все пыталась  вспомнить, что же  случилось с ним в тот момент, когда он видел, как сжигают ведьму на костре, но видел ясно, что он все-таки спас ее. То был сон. Человек не помнит себя, не осознает, не вспоминает о себе. Человек в забытье находиться. Он спит. Он живет во сне и это приводит к тому, что он чужое воспринимает за свое.


Глава 11.


Снежные метели свои песенки пели друзьям, что шли по ночному лесу, по колено в сугробах, а волки выли на луну, что взошла над лесом. В Алтае были лишь снега, но никакой деревни староверов.
- Эх, видимо, мое видения было не точным, - сокрушался солдат, - ладно, пора домой двигаться на попутной машине, которая домчит нас до городка у реки.
  Джонии сидит ночью в землянке и пытается написать  в тетради о том, как он был в пути, как ведающий внутренний свет человек, ощущает, что мир есть ловушка Демиурга. Ему удалось откинуть прочь без сожаления все и всех.
     Парень утром на площадь пришел. Там толпа разбивала окна церковной лавки, вышел хозяин лавки и сказал, что вопрос стал ребром, потому – все – точка – смерть есть смерть, жизнь есть жизнь, что жизнь и смерть –  это разные стороны одной и той же монеты.
 Народ хотел, чтобы Джонии стал во главе движения Бедность. Люди жалуются, что не чувствует жизнь, потому что даже собственный организм стал чужим для них, что призрачно все в этом мире бушующем, что только смерть даст спасение, даст выход туда, откуда все мы родом, да, смерть, как же она прекрасна, любовница вечная тех, кому выпал шанс бывать на земле.
 Солдат бродит по полям и ничего не замечает вокруг себя. Солдат зашел в клуб, где было собрание бедняков. Ему легчало от слов друга, ведь Джонии тихо говорил людям, что бедность – это их благо. После собрания они ушли в лес. Они спали в норе у могучего дуба, что была вырыта солдатом, ведь ему хотелось всего лишь покоя.
С существами неорганическими солдат водился, вот и получил от них сильный  удар в бок электрическим током, а эмиссар сновидений прошептал Джонииу:
- Дьявол с богом борется, а поле битвы сердца людей. Малый, ты ввязался в игру в бисер по той причине, что по жизни являешься игроком, ведь жизнь всего лишь сон, а  тебе было абсолютно чихать, кого славить: бога или дьявола. И где мой стакан воды? Ты до сих пор не принес мне его? Тебя заманила в свои сети женщина?
 Солдат вещал о том, что от безумия спасает еще большее безумие, что настигло его так быстро, ибо очень все так абсурдно в этом потоке. Во снах он видел, как толпа раздирает его плоть на части.
Джонии, сидя на камне, глядя в глаза проплывающим рыбам, смеясь, и, схватив голову обеими руками, твердо заявил, что теперь ему надо сказку самому себе рассказать, ибо он был о Вечности плохого мнения в юношеские годы – не серьезно к Ней относился.
- Против Вечности ничего не имею! Человек, выбирающий себе путь абсурда - достоин уважения. Если ему подходит что-то абсурдное, то он выбрал абсурд потому, что кругом один абсурд: чтобы ты ни выбирал, а кругом девятый вал. А Бездна все накроет. Верующие люди получают огромные исцеления каждый божий день в силу своей веры, но я-то не верю в библейские басни. Почему, чем дальше от человека, тем любовь становится все больнее и больнее? Первая жуть не так уж страшна. Они придут за нами - убежим в лес. Они там не найдут нас. Они хотят нас сжечь. Чертовы куклы!
Солдат слушал это и показал пальцем на берег, где дети, кидавшие камешки и хихикающие, вдруг мигом раскрыли рты и стали кричать Джонииу, что, мол, все будет хорошо, все только начинается.   
- Есть такой фильм «Молох», так вот, там про то, как Гитлер заражал своей энергетикой всех, кто близко с ним соприкасался, он заряжал их, спасает от пустоты мещан, - сказал солдат.
- Все трудности для человека состоят в том, - ответил ему Джонии, - интуитивно он осознает свои скрытые ресурсы, но боится воспользоваться ими. Будущего нет. Нет идеала. Нет героя. Игра все это, игра. Уже выжил из ума, ум улетел в чащи лесные, где теперь обитает в теплом гнездышке птичек. Счастье везде! Красные и черные, легкие и тяжелые, синие и желтые, сиреневые и теплые, холодные и белые сны. Это красиво. Это все в гармонии находится. Без темных снов незачем было бы быть и светлым снам. Над кладбищем будем радугой сиять. Шаг в пустоте, который мы делаем, наполняет нас той или иной энергией. Всю жизнь живем  во сне. Надо события вселенские созидать во снах. Мне всегда всего мало. Меня не устраивает хорошо, мне чтобы было безупречно надо! Я из-за пустяка сильно расстроюсь, а в крупном непременно просчет дам, да такой, что и не замечу сам.
         Солдат сбросил на песчаный берег тяжелую шинель, и пошел купаться в реку. А потом их окружили малыши. Их было сто человек. Он сказали, что видели деда Джонииа, что идет сюда, но он уже молодой стал. Ребятишки исчезли. Вдруг солдат видит парня, что выходит из-за глиняного  косогора. Посох, котомка, но все равно ясно, что это дед Джонииа.
     Дед упал на песок и шепотом заговорил так, поглядывая при этом на камни, что были горячими:
- Ребята, я был вашим папой в одной из прошлых жизней. Помните же вы, дети мои, как в XIII веке нашей эры возникло движение альбигензеров (название происходит от города Альби на юге Франции). Они рассматривали человека как духовное существо, заключенное на Земле в физическое тело. Оно живет в теле до тех пор, пока не искупит грехи, совершенные им задолго до этого. Альбигензеры верили, что в этой Вселенной есть два неизменных основополагающих принципа: добро и зло. Добро управляет духовным началом, а зло — косной материей. В наказание за совершенные проступки душа помещается в бренное тело. От жизни к жизни она переходит из тела в тело, пока не будет оплачен долг за прошлое. Альбигензеры отвергали ритуалы и таинства церкви, а также идею воскрешения из мертвых.  Инквизиция, полнее всего проявившая себя, начиная с XII века в борьбе против сектантства, распространившегося на юге Франции и в Испании, без сомнения, является одной из самых темных страниц нашей истории. Она была отменена в Испании только в 1808 году, а в 1870 году — и в Ватикане. Деятельность инквизиции оказала существенное влияние на дальнейший ход истории. Монополия Церкви в духовной области со временем кончилась крахом. В эпоху Просвещения наука вырвалась из стереотипов мышления, навязываемых Церковью.
Разговор набирал обороты, но вдруг дед исчез, а потом берег улетучился вслед за дедом. Пустыня перед глазами. Но это на миг лишь. И вот снова берег реки и солнце. Дед нес барабан. Он ударил в барабан, и в ноги друзьям упал кувшин. Дед исчез также таинственно, как и появился. Мир уже был не тот.
Солдат открыл крышку кувшина и выпил амброзию, что принес прямо с небес им ангел. Джонии же все мотал головой и закрывал глаза, не веря, что  его ум улетает прочь со скоростью света. Солдату стало тошно от того, что было в его памяти столько мусора. Он заревел, ибо вспомнил, как мучил своих родителей. Джонии рассуждал о том, как был когда-то муравьем.


Глава 12.


Молвил солдат загадочно, проводя взглядом по речной глади:
- Дух прислушивается только тогда, когда тот, кто к нему обращается, говорит жестами. Эти жесты не означают знаки или телодвижения — это действия истинной непринужденности, действия величественности, юмора. В качестве жестов духа мы проявляем все лучшее в себе. Молчаливо предлагаем это абстрактному. Все, что нами владеет, внушено нам с самых малых лет. Все, что нам заложили в голову, то и есть наши мечты, желания, устремления, цели. Все, что за нас написали, то читаем мы всю жизнь. Как есть, без утайки от самих себя. Одной правды хочется. Силы будут даны лишь тогда, когда человек осознает свое Я и перестанет спать в колыбельке бабушкиной, разглядывая свое голое тело в зеркалах, ибо плоть хочет плоти. Тогда он скажет громогласно сам себе, что пора бы взять и умереть для груза, а не тащить его все время за собой. Силы будут даны на этот тем, кто скажет «да» безумию в той мере, которая обеспечит выход за пределы всего известного. Половой акт есть акт творческий, а творчество - это единственное предназначение человека в этом мире, а в других мирах будет также.
- Да уж, - тихо ответил Джонии, - в лесу обычно есть шанс стать лесным духом и жить как сверчок, который стрекочет себе без печали, а грозовое облако в небе мирно плывет над лесом, а птицы поют. Да, нам всем ужасно тошно от всего, что навязывает нам наша память, ведь водка не дает спасения, она лишь  анестезирует нервы.
- Видно, что искать свою правду нужно не в мире вещей в категории Канта, а в Себе, - ответил ему солдат, - я против любого, кто  говорит, что я не прав, ведь я всегда прав. Но я должен быть готов к тому, чтобы уметь понять Себя. Я должен снова лежать в темном лесу под ветками ели. Ура! Мир умер, мира нет, есть лишь сон, иллюзия бытия, прах.
- Друг мой, мои глаза отражают все, что происходит в мире, - вздыхал Джонии, - следовательно, чем чище зеркало, тем четче будет изображение. Зеркала разбиты в моей комнате. Не могу смотреть на себя. Я его завесил темной тканью. Где там остановка мира? Я ж муравей. В зеркало  увидишь лишь тело, а тело – то, оно такое чуждое мне, что жуть накатывает по ночам от этих мыслей. Нужно очистить себя от всего, что нам навязал Абсолют и Ничто.
- По абсурду бытия, как по лезвию бритвы, - смеялся солдат, - а я камнем был. Суициды в аду и в раю. Кто кидает камни в странников, тот манит ядом, ведь  для каждого будет свое бытие.      
  Солдат открыл рот, дабы зевнуть, но вдруг из его рта вылетел серый голубь. В тот момент он сказал, что это от любви голубь вылетел, ибо там много любви в нем, что голубь не может там гнездится.
  Толпа на площади в день прощения всех грехов землянам стоит и умирает. Детский  хор, пламя костра. Толпа поняла, что делать на этом свете больше нечего, пора переходить на ту сторону, ибо все мы братья и сестры. Кого убивать? За что? Толпа не хотела сливаться с Абсолютом. Не хотела растворить себя в безличном Брахмане. Толпа плакала. Невыносимо становилось: толпа одновременно ощущала и радость и слезы.  В городке уже не было толпы, там бродил кто-то иной вместо нее. Кто-то иной теперь рыдал и смеялся одновременно в тот миг. Из каждого окна слышались вздохи и шептания. «Аллилуйя! Иншалах!» - кричал погонщик скота, подгоняя хворостинкой быка, что залез на корову.


Глава 13.


Обычный человек исследует прошлое. Но он соизмеряет себя с прошлым, своим личным прошлым или прошлыми знаниями своего времени. Делает он это для того, чтобы найти оправдания своему поведению в настоящем или будущем. Или для того, чтобы найти для себя модель.
  Ветры сладко поют песни духовные о старцах, которые в раю живут, где  молятся за весь мир грешный. Абсурд всего, что делает человек на этом свете, бывает для некоторых людей жаждой веры, жажды бога. Может быть, Бездна перевернет весь существующий порядок во Вселенной. Будет новая реальность, где будет все по-иному.
   Солдат устал от всего человеческого, ему хотелось нового опыта, он ждал Бездну. Он видит всю иллюзорность следования пути Абсолюта. За грешный мир молиться надо еще уметь. Он летает над землей, он спасается от своего ума, совершает битвы за свой мир.
 Солдат считает, что он не есть ум, но лишь тот, кто встал на путь знания, должен обладать огромным воображением. На пути знания ничто не бывает таким ясным, как нам бы того хотелось.
Собака, что спит в будке вспоминает, что кода-то была она растением. Над городом застыли ярким куполом искристые слова. Игра словами шла полным ходом. Вселенная хохотала, глядя своими глазищами на мировые войны землян. Спасаемся тем, что уходим от иллюзий, которые крепко захватили базу землян. Работники всемирной армии труда разгадывают мысли землян.
Джонии ощутил, как левое полушарие замерло. Молитвы по утрам были сладкими, словно сон лошадей, но сны ведь чудесные, даже если и ужасные. Этап в раскрытии Я, когда тоннель пройти нужно таинственный, чтобы ощутить, что это путь в пустоте, путь в никуда, что некуда идти, что все в уме такое понятие как человечество есть абстракция и не более того, что оно стоит на месте: замерло, ибо творчество – вот спасения от мук ада. Нос большой сделать средним, а что в итоге? Невозможность жить с нормальным носом? Конец творчеству? Грянул гром, пошел дождь в полях. Все размыто. Реки, полные рыбы. Равнины, где бедуины молят себе по барабану. Живая вода течет в лесных ручьях. Облака по земле бегут, темные моря кипят, океаны штурмуют материки. Алые степи, где театр теней проходит. Пустыни, где змеи ползут себе по дюнам. Кружит над землей оса. В городах люди создают свои осиные фабрики.
      Солдат был на всей земле. Он уже впитал в себя всю красоту природы. Он готов следовать своему пути всегда, навсегда, тут и там. Человек становится мужественным, когда ему нечего терять, пусть теряет свой ум. Малодушны люди только тогда, когда есть еще что-то, за что мы можем цепляться. Пленники сансары, живущие на планете немощны в своих пороках и страстях. О, горе вам, горе! 

Глава 14.

Солдат говорил другу о том, как славно в пропасть падать. Те годы были наполнены приключениями.
- Страшно мне тогда стало. Желание – основа всякого противоречия. Лечу куда-то, но куда? Дна не вижу. Полно орлов, парящих надо мной, их крики радовали. Дрожь скал очаровывала. Я утонченно падаю в бездну, казалось, что скалы были ко мне благосклонны, они могли бы меня поймать. Но я лечу! Лечу и пою песни о Вечности. Мир многомерен и абсолютно доступен для восприятия человека, но мы должны быть на страже, ибо мы там подвергнемся чудовищным перегрузкам. Да таким сильным, что можем легко уйти из тела, что и говорить – это буквально заворожило меня, ибо госпожа Смерть манит, манит, очаровывает, заволакивает своим шепотом по ночам.
       Странники бродят по  мирам. Они могут дать знание, что могут дать понимание и постижение иных миров, где свое всё особенное такое. Прекрасное земное бытие. Человек способен на прыжки выше своей головы – это был прорыв. Я стал прыгать выше своей головы. Я купался в реке, плавал словно бы дельфин.
Призрачные  границы человеческого восприятия, которые пляшут под кустиками, танцуют в кабинках душевых комнат, обволакивают веточками ивы нежную кожу твою на берегу реки, а чего они вообще тормозят своим башмаком тех, кто пустил воду из ручья, кто поднял гору, кто выпил море и скушал солнце.
Джонии же ответил ему:
- Я ухожу, прихожу то туда, то сюда, и все я ясно осознаю, что был уже везде. Могу воспринять существ, берущих свое начало в разных империях  галактического зверинца. Во снах своих бежал я в лес, думал, что проснулся, но сон во сне манил в иные миры. Логика убивает жизнь. Всякое творчество есть путь к Я. Тот, кто не тратит себя, становится пустым местом. Если человек отрекается от самого себя, то в него непременно войдет Бог. Без сердца нет дома. В человеке можно любить только то, что он – переход и уничтожение. Человек есть мост, а не цель. Вода бывает нужна и сердцу. Cозерцание есть точно - роскошь, а действие - необходимость. Юм был прав: кто однажды усомнился во всем, тому уже никогда не преодолеть своих сомнений, тот навеки уйдет из общего всем мира в абсолютное одиночество своего мира особенного. Ведь разрыв есть "бегство", выражаясь языком Платона и Плотина, от "известного". Там, на земле, все это было важно, здесь же нужно другое. Но жизнь создана не человеком, не им создана и смерть. Древние говорили, что боги тем отличаются от смертных, что никогда не касаются ногами земли, что им не нужна опора, почва. Бог требует невозможного. Бог требует только невозможного. Вместо сонма свободных, невидимых духов - индивидуальных и капризных, которыми мифология населила мир, наука создала новый мир призраков, - призраков, всегда себе равных и неизменимых, и в этом усмотрела окончательное преодоление древнего суеверия. В этом сущность идеализма, в этом современность видит высшее, последнее достижение. Бог весть откуда приходят невежественные люди и восхищают небо.
- Да-да, я все время пьян, люблю природу, потому-то и пьян, - шептал солдат, - человек, освобождающийся от кошмарной власти посторонних идей, подходит к чему-то столь необычному и столь новому, что ему должно казаться, что он вышел из области действительности и подошел к вечному, изначальному небытию. Душа, выброшенная за нормальные пределы, никогда не может отделаться от безумного страха, что бы нам ни передавали об экстатических восторгах. Не худшие из нас, а лучшие - живые автоматы, заведенные таинственной рукой и не дерзающие нигде и ни в чем проявить свой собственный почин, свою личную волю. Некоторые, очень немногие, чувствуют, что их жизнь есть не жизнь, а смерть. Но и их хватает только на то, чтоб подобно гоголевским мертвецам изредка, в глухие ночные часы, вырываться из своих могил и тревожить оцепеневших соседей страшными, душу раздирающими криками: душно нам, душно!
   Джонии же снова вел беседу:
- Утешение, небеса, страх — все это слова, которые создают настроения. Человек даже не знает об их ценности. Так черные маги завладевают его преданностью. Пересмотр своих прошлых жизней.  Целыми днями пересматривал я их. У меня дом  в горах. Я его сам построил. Я бокс из досок поставил в дремучем лесу под кедром. Там было довольно уютно. Техника пересмотра легка: голову склоняешь к левому плечу – вдох, к правому - выдыхаем, а потом точно так же, но уже задерживая дыхание. Суть в том, что по- началу у меня было сильное смятение ума. Просто не хотелось пересматривать прошлые жизни, но я заставил себя, ведь я выбрал Вечность в качестве моего рулевого. Жажда свободы от всего на свете. Мой корабль уверено плыл по волнам разных морей и океанов. В памяти были вещи эмоционального плана, о которых давно забыл уже, но которые не так уж и важны, если честно говорить об этих всех делах.
   Составил список людей, мест, где был. Создавал различные ситуации, где бы можно было б выслеживать новые позиции точки сборки. Неделание разнообразное, остановка внутреннего диалога, к примеру, хождение с пальцами, прижатыми к ладони, опыты со зрением тоже были серьезные у меня. Осознанная глупость, избавление от личной истории, нарушение распорядка дня, уничтожение ЧСВ  и все – все – все в этом русле. Я легко мог придумать еще практики для себя. Я делал с максимальной серьезностью все эти вещи. Ум мой был легким, словно перышко павлина. Как легко дурачить других, ведь я – то уже не тот за кого они меня принимают, а они - то всегда думают, что они это они всегда такие приятные и хорошенькие, но я могу лишь быть тем, кем захочу лишь только сам для себя. Пусть даже и смешной буду, но ведь я так хочу, а мое слово есть моя любовь к путешествиям в осознанные сны. Да ведь лишь эти любимые сны мои были источником вечной молодости моей.


Глава 15.


 Проснуться там или не там? Чтобы проснуться в том месте, где я лег спать, для этого надо знать себя. Кошмары очень четкие были милыми, очаровательными, лапочками. Я мог целую ночь во сне висеть над своим телом в комнате и видеть рядом различные тени, возле себя, а тени рылись в моих карманах брюк, читали мои записки, писали в моей тетрадке. Они смотрели в окна на ночной городок, пейзаж за окном был сказочный: мрачные воды реки, темень кромешная во дворе.
  Я не мог понять, что это такое. Радость настигла меня, когда освещение уходило прочь. Тьма манит! Тьма очаровывает. Тьма возбуждает. Любовь к темноте. Я любил засыпать под музыку звездных далей, поскольку понимал, что если я засну, то окажусь там, где мой разум не имеет возможности помочь мне найти ответ.
  Сонный паралич - это когда не мог пошевелиться во сне: все тело охватывала дрожь, словно корабль попал в шторм, волны били судно, как угодно, прям ему коленкой своей в живот, на, мол, орех, плыви по бездне.
  То было присутствие существ, а они меня подкармливали молоком из звездных далей, что было взято из млечного пути серебряной ложечкой. Еще он мне на ушко шептал лишь одни загадочные слова. Я пытался проснуться и избавиться от вкуса молока во рту, но  как только я ощущал,  что я просыпаюсь, то я снова впадал в это состояние: радость при этом только усиливалась.
   Я мог всю ночь вот так просыпаться – засыпать, и в результате, утром проснуться в своей кровати, но на ушах моих сидели сверчки. А на душе покой и благодать ощущалась. Пытался спать с дедом, но дед убегал в лес от меня. Ему хватало и своих снов. Он не хотел,  чтобы я спала в его снах. Он был молчалив, у него своя радость была больная. Я понимал, что надо быть желанным для богов.
    Обычно, когда я ложился спать, то всегда ожидал, что этой ночью, наверное, будет новое откровение дано свыше. Мне снились и другие сны, но почему - то больше всего захватывали сны,  связанные именно с молочными берегами и кисельными реками. Мне открывались райские миры, они великолепны, но адские миры не хуже. Я просыпаюсь и понимаю, что мое тело спит, а я не сплю. Халву бы в ночи поесть, попить чаю. Сюжет этих снов был самый приятный. Я все к тому веду, что полно живности в тонких мирах. Солнце и луна мне нравились очень даже, я любил летать на Марс еще и Венеру. Меня радует то, что я вспоминаю свои прошлые жизни. Гули летят над моим убежищем в горах.
  Звезды манили своим сиянием. Я жизнь тратил лишь на свой мир. Более детально подходить к вопросу исследования своего ночного осознания. Расширять свое сознание дня, а сны есть лазейка, через которую человек может подойти к этому вопросу как можно ближе. Был очарован морскими снами своими, а по берегу моря летали хрустальные туфли. Я зависал на Марсе в пирамидах.  И что с того, что это были туннели какие- то? Вот карты расскажут!
     Пиковая дама выпала из окна. Она в черных чулках, сидящая на стуле, а на голове шляп из стали. Вот такая карта. В зубах же папироса дымится, а в зрачках пляшут скелеты на балу у сатаны, а в руках тросточка, а набалдашником служит череп человека.
 Пиковая дама ждала меня в одном из тоннелей, дабы начать изучать памятники архитектуры и витражи соборов, где покоятся мощи святых. Мне это было в ту пору, как нельзя ближе всего. Полеты в страну Вечности. Горы дают мне силу. Я могу выйти на балкон, смотреть на них и общаться с ними. Мне даже не надо туда ходить. Я могу и так все чувствовать, я могу спокойно им доверить все, что я чувствую, все, что переживаю.
    Я перестал просыпаться во сне, внимание было успокоено видом прибоя, океана, китов, дельфинов. Манило морское дно, водоросли, ракушки, талисманы на дне и нежный голосок звучал из глубин океана. Это зов Вечности.
   Инфернальные чертоги видел в прошлых жизнях, ведь вся моя экспансивность, все эти резкие скачки осознания были лишь молниями. Гроза манит меня! Меня всегда интересовали такие вещи как молнии и летающие тарелки над горами.
- Да, ляпота! Мои алмазы живут во мне, я пророк нового эона, – изрек тихо солдат. – Ты знаешь, друг мой, а вот реки текут в горах. Я сидел на берегу этих рек, смотрел в воду, легкий ветерок дарил моему телу прохладу, я накинул свой мундир на плечи, подкинул дров в костер, выпил чаю, сижу, смотрю на звезды, мыслей нет,  но есть ощущение, что мир представляет из себя пустоту, а  люди придают себе лишь лоск, они носятся со своим иллюзорным эго, только лишь усложняют своими глупыми делами землю, портят природу.
- О, мы там похожи! – радовался Джонии. – Я люблю свой внутренний мир! Я ни от чего не завишу. Связь с Космосом есть. Внутри живут наши создания, мы их сотворили своей ненавистью, глупостью, невежеством. Мой мир лишь манит меня. Все иное – суета, ибо смерть есть жестокий обман, выходит, что нужно выйти на более высокий уровень понимания этого вопроса, чтобы открыть двери, ведущие домой. Получалось, что стоит лишь прибывать,  как можно сильнее в состоянии настоящего, тогда мир иным будет, ибо сознание наше очищено от грязи, оно как зеркало будет отражать все, что мы видим, как чудесно это, ведь есть шанс на выход в домик посреди леса. Ум нужно взять и держать в узде. Смерть, как советчик. Мы рождаемся одни и умираем одни.  Накопить много осознания и смерть можно пережить так четко, что она пройдет рядышком, ах, слова, слова, одни слова.
  Тусклый свет луны в пруду отражался. Воздух был плотен от тумана осеннего. Солдат бродил по осеннему полю, и ветер шептал на ушко: «Забудьте всех своих богов, ибо они не дадут ответа, ответ в вас самих, лишь вы можете ответить для себя на эти вопросы, конечно, кто  – то поднимает энергию на высокие уровни сознания». Солдат бродил себе по полям. Одиночество давало силу.    На третий глаз можно медитировать. В результате через некоторое время ощущается там жар в том месте, где происходила встряска энергии. Третий глаз нагревался. Солдат думал о самоубийстве. Джонии не может помочь солдату. Солдат пытался осознавать свое дыхание. Свое внимание переключал на звуки повседневные, осознавать стал свои шаги и движения тела, эмоции, мысли. Умел выбирать нужный звук и концентрироваться на нем часами. Часы наручные скормил голубям. Солдат сутками сидел у реки, дабы слушать шепот волн. И мысли уже не тревожат его так сильно, как это было в тот миг, когда он думал застрелиться. Прошлое и будущее умерло для солдата. Все было как в детстве, когда времени не было, мысли о нирване в кармане не валялись еще в ту пору. Барышни не лезли в его духовный мир ни капли. Одна лишь гармония, любовь, то была тихая радость, сладкая такая радость. От нее в сердце разливалось тепло, словно солнышко светит внутри, то было такое чувство, что уже и не надо ничегошеньки тут делать, ибо все и так есть.
  Солдат плакал у реки. Джонии делал вид, что ему жалко друга. Было пространство, где были вершины гор белоснежных. Там не было ни эмоций, ни мыслей, ни чувств, там было слияние с Я. Вот это пространство путем созерцания и концентрации было дано в награду.
    Солдат каждый день усиливал его, чтобы лететь, чтобы можно было туда переместиться и там жить. Мысли его реализуют любое желание. Утихомирил свои мысли. Убил Будду в спину выстрелом из револьвера. Лишь дымок из дула пошел. Будда даже побледнел от ужаса. Все, смерть! Все желания исчезли. Осталось лишь предвосхищение,  погружения во что- то неизвестное, сладостное, прекрасное, теплое, вечное. И солдату надо было это неизвестное, ибо от ощущения пустоты было сладко.
     Часто появились странные ощущения легкости во время ходьбы. Чувство отсутствия тела  и время исчезло. Это дало чувство радости, что теперь барьера для сознания нет. Солдату хотелось все понять в плане тонких переживаний. Начать управлять своими снами.
    Все лето спал солдат в лесу в землянке. Сновидения были разные. Он сам себе рассказывал о реальностях, которые создал во сне, ночуя в этом лесу. Его мир тогда был окрашен всеми тонкими черными линями, переживаниями, источником которых служила информация из иных миров.
   Джонии лег на топчан в бомбоубежище, укрылся одеялом, и приготовился для приятного погружения в мир волшебства и неограниченных возможностей человека, ибо его всегда притягивали тайна бытия. Увлекательно очень было читать записки из мертвых пространств. После каждой страницы было радостное, приятное чувство некой сказки, внутреннего подъема,  в котором полеты одни над миром земным. Люди стали для парня словно книга. Он знал все их мысли и желания.
У солдата в лесу тоже были успехи. У него появилось чувство дикого восторга, чувство умелого сохранения Себя, своего мира, ибо он жил в таком ощущении, что вот есть день и надо его прожить так, как будто бы это последний твой день на земле. Он ночами бегал по лесу, тогда у него складывалось чувство, что ему удалось быть безжалостным к себе. Мол, это естественно и необходимо, ибо соприкасаясь с Вечностью нельзя быть прежним. Это радостное осознание.
    Толпы носятся  как угорелые в этой мышиной возне, как слепые в суете, не думают о Вечности, а думают о мелочах жизни. Быть в мире машин и знать, что материя важнее, чем  собственная душа, которую они усыпили обусловленностями. Все эти окончательные брызги океана и пересмотр того, чего нет и все миры, что росли у Джонииа в горшках, что стояли на полочках у окна. Да, они завораживали и отпугивали Джонииа одновременно с этим что - то в парне тянулось к ним и говорило, что это то, что нужно испытать на пути пылающих дорог, ведь  осознанные сны – это миры разных позиций точки сборки, но с другой стороны, там можно и уйти навсегда от тела.
   Солдат шепчет себе под нос, сидя у огня в землянке: «Сначала с техники поиска рук начинаю ночь я свою. Почти через неделю удалось сразу же найти руки, но меня они тяжко вырубили. Я сразу же потерял четкость осознания себя и погрузился в глубокий сон без сновидений. Словно истребитель, подбитый вражеским снарядом, упал я на самое дно чаши с водой. Чуть позже  удалось осознать себя во сне и исследовать синюю комнату. В той комнате были мои картины. Были полки с моими книгами. Я узнал это ощущение, которое испытывал в детстве. Восторг после того, как ты себя осознал, был не шуточным. Вроде начинает к тебе подходит нечто вроде экстаза, незаметно ты начинаешь понимать, что ты тут не один, а мы и так не одни, мы почти всегда спим, почти всегда за нами наблюдают, молчат, исследуют нас за тем, чтобы жить. Мы же экипаж одного корабля».
    Джонии же в бомбоубежище сладко себе живет. Ему нет нужды идти в село. Он обнаруживал свои руки во снах. Сон становился осознанным. Он мог менять изображение предметов, менять их формы, летать могла легко, брать различные вещи из миров шальных. Ну, это поначалу только было так, а потом Джонии стал видеть океан во снах своих. Один лишь океан. То была Вечность. Он учился плавать. Океан был чудесным. О, Океан, что разрушает целые страны. О, Океан, что уничтожает миллионы людей за секунды. Джонии приветствует тебя! О, великий владыка Земли, Океан! Язык достал до нёба, и Джонии был поражен огромной силой осознания своего сна. Быстро картинка стала очень яркой и плотной такой, и куча мигающих разными цветами существ замерли около его тела. Он пытался от них как- то избавиться, но тщетно. Им совсем не было дела до его страха, ведь они съесть его хотели, дабы он ощутил силу существ из иных миров. Одно существо Джонии послал куда подальше, но существо засияло синим светом и взвыло страшно и дико. Джонии уже был в теле, но его отшатнуло от страха. Он оказался на полу, а другие существа, вылезающие из земли наполовину, оказалось, были призраками, наполовину деревья, наполовину звери. Они окружили тело парня, но Джонии кричал изо всех сил, таким образом, ему все-таки под утро удалось проснуться.
     Сладко было не всегда от приключений в иных мирах. Бывали ночи, когда сердце билось ужасно громко. Солдат испытал весь ужас от того посещения его землянки ночными гостями. Ведь этой ночью в землянке кто-то бродил. Слышен был бесконечный шелест бумаг, да и дрова летали по пространству, словно бы кто-то кидал их в воздух, а потом бил ими о стены с дикой яростью. Солдат не ощущал тела, его охватила безумная паника. Казалось, что кишки рвались наружу, им было так тесно в его теле. То была космическая дрожь, что не могла никак пройти. Казалось, что холод залил всю землянку, словно это криогенная камера. После этого случая солдат при засыпании стал содрогаться бессознательно в предчувствии тихого ужаса, ведь сладость была, да сплыла, не всегда она будет, ведь и из источника скорби надо выпить воды, дабы проснуться.
    Дневная жизнь стала скучной. Солдат жаловался Джонииу о том, что ждет ночи, что дневной свет его раздражает, а утро так ненавистно, что хоть в петлю лезь. Каждый из них, сидя в своей норе, ждал ночи, дабы снова начать бесконечное погружение в мир снов.
    Однажды при засыпании Джонии услышал, как эмиссар сновидений сказал.
-  Ваши сны, ребята, так милы и увлекательны. Все бы ничего, но ваши желания там будут реализованы в полной мере, но они вас и погубят.
    Было ужасно легко от того, что после голоса эмиссара он услышал голос солдата. Он говорил примерно следующее: «Сам себе же и отвечаю на вопросы, но твоим голосом отвечаю я сам себе на него. Вот же чудо, что и говорить-то, чудо из чудес!»
     Джонии был в панике, ведь это стало повторяться каждую ночь. Голоса передавали ему новые вещи, которые он жаждал знать. Тайны существ из параллельных миров. Джонии вогнал сам себя в транс, дабы избавиться от кошмара. Хотя транс и был глубоким, но ведь механическая музыка, вроде как пианино, но расстроенное и звучание электронное, раздавалась во время сна возле тела парня. Он же завис над своим телом. Он не мог пошевелить им, только видел его со стороны. А музыка все звучала, убаюкивала, затаскивала в его один из миров, где дрожал завод с черными трубами, из которых шел красный огонь. Завод ходил ходуном, словно бы земля качалась под ним.
    Однажды, открыв глаза, Джонии стал смотреть на тени, что бродили по стенам. Он при этом понял, что вышел из тела. Пытался двигать телом, но тяжесть была неимоверная, словно бы тело весело тонну. Взглядом скользил по стальным стенам. Все хотел пошевелить рукой, но через некоторое время ощутил, что с ревом и гулом проваливается под землю. Словно лифт сорвался и падал в глубокую шахту, вглубь земли летел он со страшной скоростью. Это было очень необычно. И в какой- то степени приятно даже ощущать все это было парню. Ведь ощущение свободного падения вглубь земли прямо из лежанки есть не просто аллегория, а самая настоящая истина в последней инстанции.
   В другой раз Джонии осознал себя возле потолка, и там, повисев, рухнул вниз, прямо в кресло, что было завалено тетрадями. Однажды осознал себя в поле у ручья, хотелось пить, но там не было чашки. Но во сне Джонии понял, что можно пить и без чашки. Но пить он не мог. Он понял, что это не физическое тело сейчас его держит, что она парит над просторами родной земли. Ужасно было, ибо казалось, что в тело он уже никогда не вернется. Ему стало очень страшно, но захватывало, ведь хотелось побороть страх. Очень хотелось быть владыкой Я. Побороть свой страх, и заставить ум молчать. Нужно было еще  и еще и еще осознанных снов для опытов над осознанием.


Глава 16.


    Были разные сны у Джонииа, но что характерно, что там он был всегда с открытыми глазами, смотрела на все так, будто бы это и сон, а в тот же миг и не сон. Часть его, та часть, которую он мало изучил еще, скрытая от его дневного сознания, была сильна и брала вверх над его капризами.   
     Солдату ночами снились бабы, что пировали на горе, они летали над горой и в реку ныряли. Он им резал головы. Кабаны топтали и ели их тела. За ночь снилось около десяти таких снов. Солдат их очень четко видел, но не мог управлять ими. Был слишком тревожный в те дни, ведь он игрался с игрушками этими не на жизнь, а на смерть, ведь прорыв на ту сторону был атакой его против химер, что наползали в его ум день за днем.
     Бывало такое, что солдат осознавал свои руки во сне, и потом начинал рисовать свои сны красками на холсте. В результате переносился в другой сон, не теряя осознания, и так мог пять снов осознанно пройти. Та сторона проявилась сразу же, как солдат убил из пистолета мышь, что ползала по землянке. Он сжег труп мыши, и в тот же миг ощутил, что в своей комнате сидит,  посмотрел на руки, потом на стену, снова на руки. Встал с кровати,  глянул в окно,  увидел темную кошку. Она была огромной, словно пантера. Она быстро летела к его окну. Он отпрыгнул к двери, а  голова влетела через окно в комнату. Солдат струсил. Поджались колени. Его тошнило от мутного ощущения реальности. Он ощутил упадок сил. Хотел скорее проснуться. Все без толку было. Проснуться было сложно. Солдат без всякой радости видел эту голову черного кота, но с трудом проснулся в землянке, ибо кошачья голова мяукала и шипела. В землянке же он снова увидел перед глазами ее, он сильно закричал от неожиданности. Она же, чуть – чуть посмотрела на него, а потом также быстро исчезла, как и появилась, словно дым растаяла в темном убежище, где было сыро и пахло луком. Было страшно солдату идти в поле, жутко и еще больше он тогда разочаровался в себе, ибо пора вешаться. «Убей Будду, если что не так. Или застрелись сам» - сказал он себе весело и представил, как убьет себя пулей, что полетит в висок.
  Сил стало не хватать на повседневные дела, и солдат стал лежать в землянке и голодать неделями. Надо было искать пути для накопления сил. Без осознанных снов жизнь казалась пустой. Силу бы дал пересмотр, но солдат совсем плюнул на себя. Тем более, что он пришел к моменту, когда пересмотр перестал работать, его пьяный корабль со всего размаха напоролся на острые рифы. Акулы плавали около плота в тот миг, когда солдат увидел синий остров в океане: волны тихо мчали его к нему. На острове он видел море лотоса, а после видения он уже больше не мог сконцентрироваться на чем бы то ни было. Он ощущал, что стоит на месте, что он уже там. В нем не больше не было твердого убеждения в том, что он куда-то вообще идет.
  У Джонииа же были сны, в которых он добирался до здания, которое было настолько высоким, что с вершины его купола была видна вся планета. Это был дом на возвышенности,  к которому вел парапет, по которому он лез. Внизу была пропасть, в которой молнии летали беспрерывно. Когда он дополз до дома, то коснулся медной трубы, которая гудела и жутко тряслась, как и само здание, словно бы ураган шалил. Очень странное ощущение тогда было у Джонииа. Он пробудился. В другую ночь ему приснился тот же самый дом. Он услышал гул и увидел вдалеке  знакомый из прошлых снов домик. Он побежал к нему по алмазной росе, по зеленому полю, а лучики солнца дразнили его воображение. Его влек интерес узнать о том, что же там все-таки такое творится. Все повторилось. Много было разных снов,  где он, обнаружив свои руки во сне, попадал в квартиру, где раньше жил. До десяти лет жил в другой квартире, в другом городе. Там много раз Джонии осознавал себя, очень много раз ему снилась эта квартира, так же, как и разные его школьные проказники, да и сама школа снилась. Квартира снилась очень часто. Он там постоянно был один, но в тоже время ощущал присутствие тех, кто всегда смотрит за вами даже и во сне. Джонии подходил к окну и смотрел на горы. Было четкое ощущение того, что он испытывал лет семнадцать назад. Таких снов, где он испытывал разные забытые чувства, было масса. Вспоминались в них и дворовые парнишки.
   В дневное время Джонии сидел себе на крыше, он часто себя ловила на том, что только что попал в эмоциональный кусок события давних лет. Он детально ощущал и переживал его, не зависимо от своей воли. Он мог находиться в автобусе или еще где-то – не важно, но эмоции и чувства прошлого постоянно проходили сквозь него. Он понимал, что вот он тот забытый им момент, а через время осознавал, что переживает другой эпизод своей жизни. Смысл в том, что он пересматривал себя постоянно, даже не входя в избушку для пересмотра, что построил себе в лесу.
        Джон говорит солдату, что лежит без сил на кушетке.
- Необычное ощущение, когда на тебя накидывается целая серия разных воспоминаний и ты переживаешь целый поток чувств и эмоций независимо от обстановки в которой находишься. Понятно, что это все эмоциональный всплеск сознания. Судя по расположению звезд на небе можно сказать, что я увижу во сне сегодня. Увижу я сегодня морской берег, над ним сияет полная луна. Звезды мерцают тихонько себе, даря мне свой свет, чтобы я жил одной лишь правдой. Луна манит меня, но и она протяжно завоет, глядя на туманный берег, где я буду сидеть у костра.
- Да, Джон, я остался за бортом жизни, мне смерть мила, мне мир земной противен, - вздыхал солдат, - и у меня были изредка вспышки большого осознания во сне, но это, как правило, отражалось на темном и ужасном интерьере сна. Игра в постоянную погоню за мной страшных существ, которые хотели убить меня за то, что я протянул им руку помощи. Я понял, что мой конец уже близок. Больше осознанных снов такого уровня, как раньше я не мог сварганить. Я два года пытался вернуться на тот уровень. Больше ничего в этой  жизни меня не волнует. Снов хочу, одних лишь только снов, а кроме снова ничего не надо. Эмоции мои стали такими чистыми, что я ощущал настроение всех живых существ. Говорить больше стало не о чем с людьми. Игры марсианские давно уже перестали меня интересовать. Я стал в полях свистеть ради забавы. По лесам бродил я по ночам. Я перестал испытывать желание быть кем-то, я знал, что все в этом мире для меня кончено. Нужно лишь славненько уйти из жизни этой. Путь без пути. Тайны могу открыть, но свои тайны и лишь для себя. На это сил только и осталось.


Глава 17.


    Джонии забрался в ангар, где были ржавые самолеты. Эти самолеты когда-то бомбили Берлин. Теперь просто стоят себе и молчат. Там он играл на гитаре песню. По мотивам своих снов, она называлась «Рифы сновидений, после он спел «Прощание со своей головой». Джон забыл где же он жил. Он забыл свою улицу, дом. Он не помнит дорогу домой.
      Джонии идет обратно домой сквозь бураны и метели. Он ведь сейчас очень далеко от вас всех. Он снова в горах, в глубине гор спрятался от ваших пытливых глаз. Малыш бился с умом своим, как умел, чтобы сны были такими, какими он хочет их видеть. Лишь одну битву он все время ведет. Парень стал лютым не на шутку. В начале поиска дома  дико  было и не естественно все у него в сознании. Но надо сны свои созерцать. Слова и только слова он говорил себе ради утешения. 
       Солдат лежал в землянке, бутылка с молоком стояла на полу, хлеб лежал в сумке. Без чувства совсем он лежал. Джонии, как увидел его, так сразу пошел к ручью за водой, дабы дать ему попить и обмыть лицо от грязи. Было чудно все это для него, ведь солдат не умрет меня. Уж давно ничего подобного не испытывал он. Вдруг битва так подействовала, что он ощутила благодать, ибо он воин, а не кукла, а не продавец воздушных шариков.
    Сны солдата после лечения стали иными. Ночью ощутил необыкновенную радость, настроившись предварительно на сердце, оно пылало огнем. Он стал ощущать теплоту огромную и слезы из его глаз  не могли остановиться. Он ревела всю ночь от ощущения того, что это великая битва, что он будет сражаться за право владеть своими снами.
         Начал ночами мечтать о битве, где стражи порога рухнут на колени и будут молить его о пощаде. Солдат часто любит произносить слова о великой битве, когда его посещает Джонии. Его сны правы были, когда говорили ему своими сюжетами, что нужно сравнение, ибо без него невозможно понять какого рода энергия течет в кокон.
      Джонии лежал в пещере на одеяле и смотрел на темные стены пещеры. В его пещере горят свечи. Их пламя нежно ласкает взор парня. Ему хочется пить, но до ручья идти и идти. Теперь горы дали ему приют. Некуда идти, не с кем воевать, не с кем говорить.