Ангелы. часть 18

                Группа «ЦЕНТР»

Сразу после совещания, Михалыч примчавшись в мэрию,  вызвал к себе председателя комиссии  по приватизации при правительстве области Коваленко Николая Николаевича и попросил того просмотреть все заявки на приватизацию за последние полгода, а так же все, уже решённые вопросы за это же время.  Главным образом меня интересует фамилия – Соколов Андрей Павлович, предупредил он Коваленко, которого знал давно и потому пригласил к себе на работу в мэрию, как проверенного и честного человека и сразу же, как только принял пост, назначил своим заместителем.  Через несколько минут Коваленко пришёл вновь в кабинет Михалыча с папкой, в которой лежало заявление директора Машиностроительного завода - Соколова Андрея Павловича, поданного неделю назад, на рассмотрение комиссией вопроса о приватизации Агрегатного и Трубного заводов – банкротов, и преобразовании всех трёх заводов в крупный промышленный холдинг – «ГАРАНТ». При этом он обязуется в самый кратчайший срок погасить все долги этих двух заводов перед государством и оплатить его рабочим все долги по заработной плате.  Мы, Иван Михайлович, этот вопрос по заявлению товарища Соколова решили рассмотреть буквально на следующей неделе. Да вы сами посмотрите, на каких условиях он просит разрешения на приватизацию. И долги все погасит и рабочих заработной платой обеспечит, а там глядишь, и само производство поднимет.  Николай Николаевич со счастливым лицом смотрел на реакцию своего начальника, ни чуть не сомневаясь в том, что тот тоже немедля расплывётся в улыбке и зажжёт зелёный свет этому делу. Слава Богу, успел, озабоченно проговорил Михалыч и строгим голосом, каким ещё не разу не разговаривал с Николаем, сказал. Ты вот что, Коля, дело это засунь под сукно и не вытаскивай его оттуда, пока я тебе не прикажу. Ну, как же так, Михалыч, ведь выгода-то какая. Ты только прикинь, сколько денег в нашу казну упадёт. Я не думал Николай, что ты ещё и глухотой страдаешь, строго проговорил Михалыч.  Или это я так непонятно выражаюсь? Что-то я действительно тебя Ваня, ни как не пойму – то ты за каждую копейку рвёшь нас на куски, а тут такой куш огрести можем и… в сторону. Нет, явно  я тебя не понимаю. Михалыч вышел из-за стола, подошёл к ничего не понимающему старому товарищу и положив ему руку на плечо, внимательно посмотрел в глаза и очень серьёзно проговорил: так нужно Коля, для большого дела нужно. И пожалуйста, не спрашивай больше ни о чём, а просто сделай, то о чём я тебя прошу. Коваленко прекрасно знал Михалыча, а потому сразу понял, что дело здесь действительно серьёзное и потому забрав со стола папку, ответил, можешь быть спокоен Иван Михайлович, это разрешение он получит только через мой труп. Вот этого-то я и боюсь Ваня. Не бери всю ответственность на себя, если вдруг возникнут различные вопросы по этому делу.  Вали всё на меня и на какое-то там новое постановление самого председателя правительства страны – «о приостановке приватизационных мероприятий». А что, такой указ действительно есть, спросил тот. Да Иван,  пока негласный, но скоро его опубликуют. Наверно… Безбожно врал Михалыч своему старому соратнику, но иначе с людьми такого склада  характера, как у Коваленко, было просто нельзя. Такие люди были хорошими исполнителями и верными помощниками, но дальше этого, к великому сожалению, их не всегда хватало. Как только ушёл Коваленко, Михалыч тут же набрал номер генерала и с облегчением в голосе сообщил, что они успели. Ну что же, ответил генерал, мы вырвали у них инициативу, теперь ход за нами Михалыч. Давай думать, и положил трубку. Звонить по этому телефону разрешалось только по крайней нужде, но это и был как раз тот самый момент. Минут через пятнадцать-двадцать, телефон Михалыча вновь ожил и когда тот взял трубку, то услышал спокойный и пожалуй, даже довольный голос генерала – ты Ваня, кликни-ка наших на сегодня, часиков, этак, в семь вечера. Жду всех в доме офицеров, на нашем обычном месте. И ни чего больше не говоря, дал отбой. Михалыч тут же засел за телефон. 
Опаздывать на совещание совета, или как ещё назвали его сами участники – «штаба», организованного генералом Звягинцевым Иваном Игнатьевичем, было просто не принято и потому, ровно в девятнадцать ноль-ноль, все были на своих  местах. Что сделано по внедрению наших людей на заводы, капитан, без всяких предисловий, сразу переходя к делу, спросил генерал Крылова. И, пожалуйста, не вставайте, давайте без этой, военной субординации, добавил он тут же. Капитан, вскочивший машинально на ноги, сел и отрапортовал, что всё исполнено, как и было приказано. Но чувствовалось, что ему не очень привычна такая форма общения подчинённого с начальником. Не тушуйся капитан, привыкай, заметив эту неловкость капитана, проговорил генерал. Не до политесов сейчас, время для этого нет. Торопиться нужно. И продолжил дальше. А есть ли у тебя Витя, панибратски обратился к капитану генерал, человечек, которому ты можешь доверять, как самому себе? Капитан, не думая ни секунды тут же ответил – конечно, товарищ генерал. Это мой друг детства и заместитель, старший лейтенант Григорьев Сергей Владимирович. Не мог бы ты познакомить всех присутствующих здесь, с ним. Прямо сейчас. Одну минуту и капитан сорвался с места, но не вышел из кабинета, а только что-то сказал в открытую дверь и тут же на пороге появился человек, напоминающий своими габаритами трёхстворчатый шкаф. Он втиснулся, именно втиснулся, а не вошёл в кабинет, потому, что просто так войти едва ли бы смог из-за своих размеров. Проход был явно маловат для этого гиганта. Вот так удружил, удивлённо и вместе с тем восхищённо произнёс генерал, когда они, встав рядом, вытянулись перед генералом. Вдвоём они представляли по истине уникальное зрелище. Перед руководителями «штаба» стояли два, абсолютно разных человека, но почему-то у каждого  из присутствующих они ассоциировались, как единое целое, но что характерно, в жизни так оно и было. Один хрупкий (конечно в сравнении со своим другом) и я бы сказал по первому ощущению, даже несколько утончённый. Другой – воспринимался этаким, монолитом, горой, от которого веяло силой, основательностью, уверенностью и добротой. Генерал вышел из-за своего стола и поздоровался за руку с этим гигантом. Ну, расскажи, Григорьев Сергей Владимирьвич, кто ты есть такой, чей будешь и откуда. Было так удивительно смотреть, как этот «Святогор» запылал щеками, словно красна девица, но тут же взял себя в руки и отрапортовал по военному свою биографию. Она оказалась весьма обычной для молодого человека его биографии. Школа – срочная служба, военное училище и распределение в дивизию Чхеидзе, а там спецназ. Что скажешь Отар Гурамович о своём воспитаннике, обратился генерал к Чхеидзе. Тот довольно заулыбавшись, тоже встал,  подошёл к старшему лейтенанту, похлопал его по спине и повернувшись к генералу сказал. Хвалить подчинённых в их присутствии вообще-то не положено, но, зная характер Серёжки, прямо так, по свойски и сказал – Серёжки, ему это не навредит. Лучше этой пары на данное время у меня в дивизии ни кого нет. Эти два друга хотя и любят друг друга, как родные братья, но постоянно соревнуются между собой в мастерстве и кто кого опережает, я бы сказать не взялся. По силовым видам комментарии здесь, я думаю, излишни. Стреляют оба просто превосходно – из любых видов оружия, с обеих рук на вскидку девяносто восемь, а порой и девять из ста. Но вот Серёга, тот явно выигрывает, как следопыт, за то Виктор – непревзойдённый снайпер. Что касается техники, то тут к Серёге, а вот электроника – это точно Виктор. Оба кидают ножи с обеих рук, да ещё как. Ну, ты Отар, прямо каких-то «суперменов» нам тут нарисовал, проговорил с сомнением генерал. Почему не веришь, в  возмещении переходя на акцент, проговорил Чхеидзе. У него всегда появлялся акцент, когда он начинал волноваться.  Да они у меня, мало того, что свои прямые, служебные обязанности выполняют, так ещё по мимо этого тренируются, как обалделые, с кавказской горячностью проговорил Чхеидзе. Все по выходным, кто домой, кто по бабам, а эти двое, как сумасшедших, на полигон и до полного изнеможения, до упада.  Сдаюсь, сдаюсь, подняв руки, со смехом отступая, проговорил генерал. Это именно те, кто нам необходимы. Да, Сергей, у тебя есть какое-нибудь хобби, спросил он. Тот опять засмущался, а за него ответил его друг -  а как же, конечно есть. Он Мастер спорта по шахматам и неоднократный победитель математических олимпиад. Ещё в школе, потом в училище, да и здесь несколько раз выступал и всегда занимал первые места. Вот тут он всегда первый, добавил капитан. Ты что, хочешь сказать, что где-то я второй, а ты первый, возмутился вдруг здоровяк. Ладно, не здесь, одёрнул его капитан. И они снова вытянулись перед начальством. А парень то с характером, довольно добавил генерал, это как раз то, что нужно в первую очередь в нашем деле. Ну, что же, назовём тогда тебя – Капабланка. Тогда лучше Алёхин, возразил Сергей. А почему Алёхин, разве он сильнее Капабланки, спросил генерал . Не то что бы сильнее, ответил тот, а умнее и красивее, это уж точно. Ну, раз так, то пусть будет – Алёхин. А как у вас друзья со взрывным делом, резко обернувшись к ним спросил генерал. Обижаете, товарищ генерал. И новинки изучаем, и старое не забываем. Замечательно. А с химией дружите, тут же полетел в них вопрос на засыпку. А он, между прочим, ответил капитан за своего друга, перед училищем, три курса в «химикотехнологическом» оттрубил, да вот глядя на меня, бросил и в военные погнался. Я сам так решил, ответил Сергей. А я и не спорю, согласился Виктор. Это просто замечательно, проговорил генерал. А что, они всегда вот так спорят друг с другом, спросил он у Чхеидзе. Всегда Иван Игнатьевич. Ну, это даже хорошо с одной стороны, проговорил генерал. Как у вас дела друзья с иностранными языками, тут же задал следующий вопрос он. Капитан опять начал отвечать за двоих. Сергей, ну, то есть старший лейтенант, вполне прилично английским владеет, а я немного английским и в совершенстве – французским.  Прямо так и в совершенстве, лукаво глядя на капитана, проговорил генерал. Я ни когда не лгу, обиженно проговорил капитан. Верю, верю, но как-то чудно, именно – в совершенстве. И как это тебя «угораздило» так изучить этот язык – в совершенстве, всё ещё не до конца веря, проговорил генерал. Всё очень просто, товарищ генерал, ответил капитан.  Вот, опять генерал, да ещё товарищ. Я ведь просил – Иван Игнатьевич, не в казарме чай. Продолжай, продолжай. Да длинная это история, Иван Игнатьевич, ответил капитан. А мы не куда не торопимся, не правда ли товарищи, обратился генерал ко всем. Пусть расскажет, согласились и другие. Тогда слушайте. Жили у нас во дворе двое стариков. Детей у них не было, и по тому, они были постоянно одни. Он,  то есть дед,  как пришёл с войны и устроился на завод, так до самой смерти там и проработал. А она преподавала в нашем институте французский. Можно я, Иван Игнатьевич, вам историю их любви,      вкратце, расскажу? Захватывающая история любви, прямо сама на экран  или в  книгу просится. Вот написал бы кто про это, интереснейшая бы книга получилась.  Зачем же  вкратце, ты нам всё как есть расскажи, а мы с удовольствием послушаем, проговорил Чхеидзе, а то всё дела да дела. И то верно, поддержали его остальные. Да она не очень большая эта история, просто задушевная, оправдываясь, проговорил капитан. Так начинай, не томи. Старик наш, помню только, чтор звали его Харлампием.  Харлампий Венеаминович, дополнил Сергей друга. Да, точно, Венеаминыч, мы пацанами, все «витаминычем» его называли, а он и не обижался  на нас, детишек он очень любил. Так вот, когда они освобождали Польшу, то вышли на какой-то концлагерь, название сейчас не помню. Он нам такое порассказывал про этот лагерь, что наверное не только мне одному ночами кошмары снились. Я ведь и профессию военного выбрал как раз после рассказов «Витаминыча». Они, со своей ротой несколько дней выносили тела ещё живых, но обессиленных от  голода людей и кого отпаивали, кого откармливали, одним словом , как могли ставили узников на ноги. Вот тут-то, наш «Витаминыч», в один из дней и нашёл едва живую девчонку. Принёс её в медсанбат, развёрнутый нашими войсками и тут же, как мог, стал сам ухаживать за ней. Молодой организм, понятно, взял своё. Скоро, та уже могла вставать и разговаривать, но что она лопотала, ни кто не понимал. Потом догадались, нашли переводчика, а она оказывается была француженка, из самого Парижа. Только она сил набралась, как вдруг Витаминыча ранило, да ранило крепко. В тот день они вдвоём с товарищем куда-то шли, и его дружок фронтовой наступил на противопехотную мину. Ну, понятно, от товарища ни кусочка, но так уж получилось, что погибая он, как бы, прикрыл собой своего друга и Витаминыч, хотя и остался жив, но ранен был основательно. Его не стали помещать в лазарет, а подштопали маленько и отправили в госпиталь. А эта девчонка следом за ним, видно по нраву ей пришёлся этот русский парнишка, который, по сути спас её от смерти и выходил. В госпитале она каким-то образом добилась разрешения начальства и стала сама ухаживать за нашим Витаминычем. За это время успела прилично выучить русский язык и когда вылечившегося солдата списали под чистую и комиссовав, отправили домой, она поехала за ним. Так, как она была узницей концлагеря, а соответствующий документ ей выдало командование дивизии, освободившая этот «лагерь», то она без всяких трудностей и уехала со своим парнем. Как там они смогли проскочить или обмануть всевидящий НКВД и СМЕРШ, он нам не рассказывал, но пока шла война, а потом и в послевоенной неразберихе, ни кто так и не поинтересовался её происхождением и национальностью. А как всё чуть-чуть утряслось и жизнь в стране снова вошла в нормальное русло, наш «Витаминыч» съездил в свою деревню, а жить они устроились в городе, и там, в сельсовете «выправил» документ, по которому его теперь уже жена, являлась жительницей того же села, откуда он и сам родом. Да и в живых не то что в деревнях, но и в городах-то после войны было не так уж и много народу. Кто будет допытываться - жила там такая, или нет. Акцент списали на травму, полученную в концентрационном лагере. Потом она экстерном окончила факультет иностранных языков, удивляя своими познаниями педагогов. Так и стала бывшая француженка - советской женщиной. А как они друг друга любили… Все во дворе моментально затихали, если они выходили во двор. Называли друг друга только по имени и отчеству, всегда говорили – спасибо, или там, пожалуйста, или – ты не будешь так добр или добра подать то-то или, сделать то-то. Ходили всегда за ручку. А уж, как нежно друг на друга глядели, что наши бабы только вздыхали от зависти. Ни кто, ни когда не слыхивал от них громкого или раздражённого слова и всегда они улыбались и всегда находили ласковое и утешительное слово, кому это было необходимо.  Но детишек им так и не удалось завести. Видимо тут и раны и концлагерь сказали всё-таки своё слово. А нам, ребятне, эти двое стариков очень нравились, если пригласят в гости, то всегда у них конфет от пуза наешься и другой разной вкуснятины. И при первой же возможности, я старался чем-нибудь помочь им. То в гастроном слетаю, то за газетами, да мало ли чем нужно было помочь старым людям и я ни когда не отказывался от любого дела для них. И не потому, что бы потом наесться конфет, нет, они как-то мне сразу очень понравились. Нет, ну конечно – сперва, естественно, из-за вкусняшек разных, а потом просто полюбил этих спокойных стариков и уже просто так приходил к ним. У меня своих деда и бабки не было, потому я видимо и тянулся к ним.  Родители у меня с утра до вечера на работе, а тётка Анна, так звали бабку, всегда помогала мне уроки делать, да и после школы накормит. А мои родители всегда благодарили этих стариков за то, что они за мной присматривали, то платок какой тётке Анне на праздник подарят, то к столу чего-нибудь принесут им. А как дед скончался, бабка, словно окаменела и если бы не соседи, которые души не чаяли в этой странной паре, умерла бы наверно от тоски. А я чуть ли не поселился у неё, мои родители не были против, мы ведь жили в этом же подъезде, только двумя этажами выше. И вот в один из дней она,  то есть бабка Анна, заговорила со мной на каком-то странном языке. Я уж по началу подумал, что заговариваться старуха с горя начала.  Да нет, она специально так со мной заговорила, а потом и спрашивает, а не хочу ли я выучиться говорить на этом языке. А язык тот мне сразу понравился, чудным каким-то показался он мне, уж очень нежный, ласковый, что ли. Тем более, в школе мы начали изучать немецкий, а я так не любил язык, на котором фашисты разговаривали. Вот, понемногу и начал изучать французский, и как она мне сказала, что у меня большие способности к языкам. Буквально за каких-то полгода я уже свободно изъяснялся с бабкой Анной. Ещё год или того чуть больше исправлял акцент и учился читать. Буквально через полтора, два года, я разговаривал и читал совершенно свободно и так удивил своих преподавателей, что «наша» немка чуть со стула не упала, когда я ей Вольтера в подлиннике на её уроке прочитал. Потом оказалось, что у меня чистейший Парижский выговор и когда я вдруг в последствии слышал французскую речь каких-нибудь туристов и заговорив с ними, они неизменно принимали меня за своего и тащили меня, то выпить, то пообедать и всё спрашивали на какой улице в Париже я живу, закончил свой рассказ капитан. Все молчали, ни кто не хотел нарушать этой блаженной тишины. Каждый думал о своём, и каждый думал о судьбах, которые переворачивались жизнью с ног на голову, меняя её по своему уразумению и не только в военный и после военный период. Вот что капитан, первым прервал молчание генерал, история действительно необычна и интересна. Я бы попросил тебя, когда разберёмся мы со всякой «шентропой», сядь-ка ты за лист бумаги и напиши всё это. Я тебе помогу с публикацией рассказа, можешь не сомневаться. Нужны такие истории людям, они и трагичны, и душевны, и поучительны. Любовь – она во все века чудеса выделывала с людьми и помогала им, и вдохновляла. Напиши капитан, обязательно напиши. Считай, что это приказ. Есть написать, товарищ генерал, улыбаясь, отрапортовал тот. А теперь перейдём от лирики, к грешным будням. Вот что капитан, нужен ещё один твой человек, который бы мог в ваше с Сергеем  отсутствие, соотнесясь со мной, координировать действия находящихся на задании людей, а в случае необходимости и взять руководство спецназом на себя.  Такой человек есть, товарищ генерал. Ну, тогда на сегодня вы оба можете быть свободны, а завтра к семи часам утра быть всем троим на этом самом месте. Приказ понятен? Так точно ответили те и повернувшись, как на строевом плацу, вышли из кабинета. Ну, что друзья, штаты укомплектованы, осталось оформить кое-какие детали, и всё будет зависеть от того, как исполнят приказ наши молодые друзья и коллеги. Игнатич, как ты надумал пристраивать этих друзей? Вот ты сам, Михалыч и ответил. Именно пристраивать. Нашего здоровячка, нужно, как ты сказал, пристроить, к господину Соколову, хорошо бы в телохранители. Потому, как приобретя человечка за границей, хозяин моментально попадает в разряд «благодетелей», за это «облагодетельствованный» пойдёт за ним и в огонь и в воду, и будет самым верным псом. А уж такой богатырь в его свите, можно сказать, полнейший гарант безопасности. А ведь и в правду. Придумать какую-нибудь душещипательную историю, по которой парень, яко бы, остался без средств к существованию и без документов за рубежом, да ещё и создать искусственно момент, предпосылку, для его внедрения в этот круг и мы будем подробнейшим образом  информированы о всех телодвижениях нашего «друга». Умнее чем внезапное нападение каких-нибудь бандитов на добропорядочную русскую семейку и своевременная помощь «случайно» оказавшегося своего же, русского парня, который плюс ко всему и сам нуждается в помощи и решит, я думаю, нашу задачу по внедрению Сергея в окружение не состоявшегося промышленного магната. Правда он сам пока не знает о том, что он не состоявшийся, но это только к лучшему. А что с нашим полиглотом, спросил Чхеидзе. Его я думаю пристроить к господину Вульфсону. Конечно же, не напрямую, а так где-нибудь поблизости, а ещё лучше – где-нибудь по соседству с ним. А вдруг у Парижанина и Англичанина, найдутся сферы общих интересов, например в стрельбе? И их знакомство было бы просто идеальным венцом наших усилий по внедрению капитина. Но тут много всяких – НО. Во первых - за максимально короткий срок ему нужно, почти наизусть, выучить Францию, а главное – «свой, родной» Париж. Ну, с этим, я думаю, он справиться легко. У нас тьма всякой литературы для этого, ответил Чхеидзе. Вот именно, что тьма. Тьма всего, кроме времени. Нет, друг ты мой, тут нужны документальные съёмки. Попади наш капитан в поле видимости этого «монстра» Вульфсона, тот его на пушечный выстрел не подпустит к себе, пока не вывернет сотню раз на изнанку. Только и надеюсь, что на эту самую непосредственность капитана, не обременённого пока грузом всяких «разведывательных» наук. По возможности я ему прочитаю необходимый «курс молодого нелегала», а как он всё это воплотит в жизнь там, будет целиком и полностью зависеть от него самого. Очень, очень опасен этот Вульфсон и оказаться хотя бы на миг к нему спиной, может означать только одно – смерть. Не допустит Витька такого, у него реакция, как у кобры, пусть тот сам остережётся, как бы его наш капитан на шампур не насадил, проговорил уверенно Чхеидзе. Хорошо бы так-то, задумчиво произнёс генерал, хорошо бы… Дело в том, друзья мои, что не верю, ну ни как я не верю, что этот корифей международной разведывательной деятельности клюнул на какие-то там заводики. Нет! Не верю! Промышленность не его конёк, не та рыбёшка, за которой он привык охотиться. Его сфера интересов гораздо шире, а вот куда она распространяется, на какие уровни, нам и нужно выяснить. Теперь дело только за нашими ребятами. Очень бы не хотелось к старости брать грех на душу, но обстоятельства заставляют. Чёрт бы их побрал, эти обстоятельства. Да не хорони ты ни себя, ни других – ишь раскаркался, как старая ворона на заборе. Да эти ребята ещё себя покажут, вот увидишь, проговорил Михалыч. Они где не наукой, так своим чутьём возьмут. Я ни капли даже не сомневаюсь. Твои бы слова да Богу в уши, тихо произнёс генерал. Уж не в Храм ли ты,  подался, что-то часто Господа стал поминать, безбожник ты старый, опять смеясь, проговорил Михалыч. А что тут смешного и хожу, и раньше похаживал втихаря, а сейчас тем более ни кому не интересно знать, веришь ты или не веришь. И из партии ни кто не турнёт, потому, как эта партия сама себя турнула из нашей жизни. А ты как не храбрись, а дело то серьёзное. На верную смерть посылаем совсем не обстрелянных пацанов, в пасть к тигру, можно сказать. Да что ты переживаешь, Иван Игнатьевич, подал голос, молчавший до сих пор Алексей. Они хотя и молодые, но не дураки, и тренировками своими отточили не только своё тело, но и реакцию на ту или иную ситуацию. Уверен, впросак не попадут, а если их и угораздит влипнуть куда-нибудь, то выкрутятся, они ведь не простые пацаны – СПЕЦНАЗ, а это образ жизни. Это учитывать надо. А вообще-то  -  на войне, как на войне, И об этом не стоит забывать.