Сполохи

ВЕЛИКИЙ И МОГУЧИЙ
Сидел в «Пирамиде» на Пушкинской площади, пил пиво. Рядом за двумя сдвинутыми столиками - молодёжная компания: хрустели чипсами, ели сашими, тартар, фаланги краба в кисло-сладком соусе, пили свежевыжатые соки, колу, громко смеялись, разговаривали:
- …Жесть!.. Я говорю: да что вы мне мозги выносите?.. А обставлено по правилам фэн-шуй… Мой ex-boyfriend приходил, работает в финансах в BONY, весь в таком прикиде, вау! – туфли «Ferragamo», запонки от «Paul Smith», на костюмчике от Canali», рубашечке от «Pal Zileri»… Да ты не грузись, не парься, все хотят фана!.. Всё какое-то фрикативное там, я забил на это… Не могу больше базарить на все эти старпёрские темы, ну полный отстой!.. А кто ему экстази в клубе продал, его же так штырило - жесть!.. Постоянные зависания… Я фанатею… Полный бесперспективняк… Да просто он хотел полазить по кислотным вечеринкам, врубиться в модные фишки… Круто!.. Жесть!... А это так, для стёба… Он гонит, будто мулик баксов обещали… Заморочки не нужны, не напряжная, на одних отходниках… Вот грёбаный вопрос, да цены неподъёмные, ну просто ****уццо!… лажовое местечко, разве что дознуться бутиратами… И это всё, что можно в удалённом доступе, горбатого-то не лепи!.. Я ему предъявы кинул… Возрастные кексы, лохи… Объедос…Шеф наш – неврубный старпёр, не в тему всё и лоховат, но говорят, что чуть ли не ярд баксов на счету в Швейцарии, жесть!.. Вы, метросексуалы, не грузите меня вашим негативом, иногда такой дипер накатывает… Он мне высушил весь мозг, вот планку и подвинуло… Всё, отжигать пора, ты набери меня… Ну, тупорылые… А он мне эсэмэски шлёт, что можно прогонять левые телеги… Попсово… весь этот трэш… Ширяться…Доставай набитый свой лопатник, лузер!.. Мутные они… Зависли мы в этом мандёжнике, что зря время-то палить?.. Жопло, в реале!..
Возросшему на книгах Пушкина, Тургенева, Бунина, Булгакова, Трифонова, песнях Высоцкого, мне казалось, что я не в России, в другой стране. Да так оно и было. И есть. Сплошная жесть. Но, с другой стороны, поклонникам поэтов Тредиаковского, Ломоносова, Державина, возможно, русский язык после Пушкина резал слух не менее; и любители песен Петра Лещенко, Леонида Утёсова, Александра Вертинского, должно быть, морщились, когда слышали первые хрипло-сиплые магнитофонные записи Владимира Высоцкого, не говоря уж про более поздних Гребенщикова, Цоя, Шевчука, разговоры молодёжи на улицах… А русский язык – великий и могучий – и это снесёт.

КЛАДБИЩЕ АЛЬПИНИСТОВ
Чуть выше Донбая в Карачаево-Черкесии есть кладбище альпинистов. На дереве прибита табличка со строками из песни Владимира Высоцкого: «Нет алых роз и траурных лент, и не похож на монумент, тот камень, что покой тебе подарил…» Роз и лент действительно нет – кладбище запущенное, неухоженное. Я бродил между заросшими могилами и думал о том, что камни эти могильные – памятники не столько людям, сколько идеям романтики и свободы 60-х, 70-х, 80-х годов XX века, свободы в совсем не свободной государстве, свободы, искомой здесь, в горах. С трудом разбирая почти смытые снегами и дождями надписи: «Погиб при спасении…», «Погиб во время спасательных работ…», «Погиб, спасая экспедицию московских альпинистов…», ещё я думал о том, что никто не сложил песен об этих простых кавказских ребятах, которые спасали, нередко ценой собственной жизни, неумело ползущую в горы и повисавшую, проваливавшуюся московскую, питерскую, киевскую интеллигенцию. И вдруг я увидел портрет парня, с которым был знаком в конце 70-х, когда приезжал сюда на студенческие каникулы. Черкес, кажется, по национальности, а может быть, кабардинец (в ту пору этому значения не придавалось, все были советскими), ровесник нам, студентам, но уже профессиональный спасатель, он лучше всех в застолье играл на гитаре, пел песни того же Высоцкого, Визбора, свои, отличавшиеся простотой и чрезвычайной точностью слов и чувств, легко и свободно говорил с альпинистами из Швеции и Норвегии на английском, рисовал шаржи, рассказывал анекдоты так, что все лежали от хохота, и ушёл с девушкой, с которой мы все мечтали уйти… Он погиб той же весной, на спуске, спасая экспедицию учёных из Москвы (которых, как я потом узнал, спас, всю связку, большинство из них давно эмигрировали, живут и зарабатывают за рубежом). И, понимая, что на то они и спасатели, я всё-таки подумал, неужели неизбежно, неотвратимо это: и на войне, и во время катаклизмов, и вот здесь, в горах всегда погибают лучшие?..

ЭНТУЗИАСТ
Такая была у них игра. Они приходили с каких-нибудь премьер, вернисажей или из гостей поздно. Он раздевался и делал вид, что заснул, она, которая была в два с половиной раза моложе его, тоже ложилась, но вскоре поднималась, надевала сапоги со шпильками, подаренную им длинную норковую шубу на голое тело и выходила. А возвращалась некоторое время спустя вся расхристанная, с распущенными, спутавшимися волосами, с размазанной вокруг рта помадой, с подтеками туши на щеках, начинённая горячей спермой одноклассников или случайных знакомых, специально для этого приводимых малолетней оторвой-соседкой, устраивавшей по ночам кошачьи концерты за стеной их унылой супружеской спальни. Муж, преподаватель ВГИКа, бывший комсомольский вожак первых пятилеток, прослушав страстные стоны, крики, взвизги удалившейся «закатывать скандал соседям» жены, а затем детальный её рассказ о том, сколько и в каких именно позах всё происходило, чуя запах самца, шалея от вида насосанных юными пылкими созданиями сосков, набрасывался на коварную изменщицу. По утрам, не первый уже год, по договору с Киностудией детских и юношеских фильмов имени Максима Горького он засаживался за сценарий о подвиге комсомолки-партизанки. Называл себя классиком, расхаживая, подобно Льву Толстому в Ясной поляне, босиком, проповедуя вегетарианство и непротивление злу. Так и жили. Скончался он ночью, когда супруга за стеной в очередной раз неистовствовала с молодёжью (произносил он слово «молодёжь» как-то по-красноармейски лихо, с ударением на первом слоге, объясняя непонятливой супруге, всё стремившейся к «недостойной художника бездарной моногамии», что именно в «неизбывном освобождении» кроется секрет его вечной молодости и вдохновения), от обширного инфаркта. Мастурбируя. С улыбкой на лице, полной задора и комсомольского энтузиазма.

LET IT BE
...Поднялась вся Дворцовая площадь поднялась. Точнее - восстала…
Возвращались самой длинной белой ночью. И вспомнился рассказ Владимира Набокова «Круг». Во-вторых, потому что разыгралась ностальгия по юности, по СССР – «Back in the USSR» в буквальном смысле. В-третьих, потому что испытываешь светлую печаль, опустошение (многие классики завуалировано или прямо, как Хемингуэй, сравнивали с близостью с женщиной), когда сбывается заветная мечта, понимаешь, что самым сладким было ожидание, томление, прелюдия. А она, мечта, сбылась – 20 июня на концерте не русского миллионера Пола Маккартни на Дворцовой площади в Санкт-Петербурге…
Съезжались со всей страны: регулярные авиарейсы, поезда, автобусы не могли вместить всех страждущих, запустили чартерные, подогнали курские, смоленские, вологодские, архангельские составы. С раннего утра город трех революций томился. Даже чопорные смотрительницы музеев - Эрмитажа, Русского, квартиры Пушкина на Мойке – интересовались, известна ли уже программа концерта, какие именно песни исполнит сэр Пол. И на музейных экспонатах, гениальных, вечных, бесценных, казалось, лежал муар предвкушения встречи с юностью – главным мерилом ценностей. По Невскому проспекту, по набережным, по всему Питеру разгуливали, сидели на скамейках, в кафе, на парапетах, проплывали на речных трамвайчиках и прочих плавсредствах немолодые битломаны и битломанки в майках с портретом кумира на груди, со значками и английскими флажками в руках. Отовсюду слышались песни The Beatles. Илья, мой двадцатилетний сын, с которым мы приехали на концерт из Москвы, спрашивал, больше для соблюдения этикета, с какого диска та или иная песня или композиция, когда вышел, кто именно из четверки сочинил музыку и слова…
И невскими мутными волнами накатывали воспоминания о том времени, когда за джинсы или виниловый диск, даже так называемую «сорокапятку» сигали из окон; и казалось, что иностранцы (а особенно иностранки) даже устроены иначе, не потеют, например, а лишь благоухают французским парфюмом или фирменными сигаретами; и смысл жизни заключается в том, чтобы хоть на мгновенье вырваться, вдохнуть, одним глазком увидеть, кончиком мизинца прикоснуться к Её Величеству Загранице… О, времена, о, нравы!..
Запускать начали за два часа до начала шоу: со «стоячими» билетами (600 р.) со стороны Невского, Дворцового моста, Адмиралтейского сада, с «сидячими» в партере (от 3000 до 55000) – строго через Арку Главного Штаба. И это, видно, кто-то срежиссировал. Потому что в «танцевальный», «стоячий» сектор 50 тысяч человек прошло беспрепятственно. А под Аркой сразу началась давка «богатеньких», притом значения не имело, за 100 долларов купил билет или в первые ряды за 2000 долларов. Некоторые – в «Brioni», «Cartier», «Patek Philippe», солнечных «Ray Ban Wraparound», «Christian Labutan» на шпильках – возмущались. Но поделать ничего не могли. Надушенные, декольтированные, унизанные бриллиантами дамы (жёны нефтяников, банкиров или авторитетных бандитов, судя по спеси) с грудились с разнокалиберной научной и творческой интеллигенцией, выросшей на битлах и скопившей на билет, а также с мелкими предпринимателями и вольноопределяющимися.
Когда сзади поднажали, в толпе стали раздаваться возгласы и вопли. Тут и там хором затягивали сперва битловские хиты, а по прошествии часа столпотворения в удушье углекислоты и потовыделений под дождём – «Вставай, проклятьем заклеймённый!», «Вихри враждебные!», «Врагу не сдаётся наш гордый Варяг, пощады никто не желает!»… Кто-то вспомнил, что именно здесь, под Аркой, начинался штурм Зимнего. Кто-то крикнул «Долой!..»
Но продавили. Прорвались. Просочились-таки сквозь блюстителей и рамки-металлоискатели. (Не исключено, что кто-то наверху просто решил: «С них довольно».) Помятые, матерящиеся, но уже почти счастливые, стали рассаживаться. Из дорогих билетов вашему корреспонденту достался самый дешёвый, на задворки, к подножию Александрийского столпа. Сияющее солнце сменялось ливнем (хотя говорили, что тучи разгонят авиацией, как мэр Лужков в Москве). Длинноногие девахи уже начинали «разогрев» публики, когда нас, подбирающихся поближе, внезапно отсчитали и, проведя по проходам, усадили в первый ряд – кто-то не пришёл, надо было срочно заполнить позорно зияющую перед телекамерами всего мира пустоту. Таким образом элита – известные, богатые, могущественные (губернатор Валентина Матвиенко и Пётр Авен, совладелец группы «Альфа», спонсировавшей концерт, а также бойцы «золотой сотни» Forbes) оказались сзади. И лицезреть великого сэра Пола я начал в качестве особо приближённого, под сверлящими взглядами – что за прелесть было это ощущение!.. Я почувствовал себя причастным к власти, даже на полкорпуса опережающим её!.. Очень скоро, правда, всех нас, самозванцев, вытурили: пришли припоздавшие законные обладатели элитных мест. Но это уже не имело значения.
О концерте, длившемся три с лишним часа вместо запланированных двух с четвертью, 20-метровой в высоту сцене, о гигантских экранах, на которых показывали то самого Маккартни, то молодых и всех ещё живых битлов, о силе звука в 75 тысяч ватт, о том, как зрители не хотели отпускать по-прежнему блистательного гения, «Моцарта XX века», как свою неповторимую эпоху, о фейерверках, взмывающих в белое небо, о всеобщей ажитации на «Back in the USSR», о мобильниках, взмывающих в зажатых руках над головами, чтобы слушали близкие и друзья, где б они ни находились в эти мгновенья, о коллективном коме в горле и массовых слезах на «Yesterday», исполненной под простую акустическую гитару, как сорок лет назад, о коротких, как песня, тёплых ливнях и солнце, выскальзывавшем из-под туч, о том, как кричал сэр Пол в микрофон «Русскис, я льюблю вас! Льюблю Раша! Сэнкт-Питербург!» и носился в кроссовках и джинсах по сцене, размахивая российским флагом, не говорю – это надо было видеть и слышать.
К чему это я? Сам не знаю. Просто хотелось поделиться. Напомнить о том, что есть бренные, а есть вечные ценности. И неважно, по какой цене купил билет и сколько у тебя на шее и на пальцах бриллиантов, и какой марки мобильный телефон. Ибо вдруг может всё перемениться, первыми станут последними.
Но, во-первых, хотелось рассказать о шестилетнем карапузе, с восторгом носившемся по проходам под дождём и плясавшим под самую первую песню The Beatles, записанную ещё в Ливерпуле в складчину скинувшимися по одному фунту стерлингов отроками Полом, Джоном, Джорджем. И сказать, что мечты рано или поздно сбываются. Если веришь. Let it be.
И только в поезде я вдруг понял очевидное, банальное, избитое, пошлое: гениальное – просто. И понятно. Всем. Остальное – от лукавого.

УБИЙСТВО
Позвонила из абортария моя студенческая подруга Марина и за минуту до того, как её забрали в операционную, спросила: «А может, оставим? Мне кажется, он там уже живой, уже чуть-чуть шевелится…» Я сказал, что был пьян и лучше не рисковать. И потом понял, что совершил убийство. Но было поздно. Оно осталось на моей совести. И судьбе.

РАСИСТ
- Ты же не хочешь сказать, что всё ещё меня ревнуешь? – спросила она. – Ты просто расист!
Дверь в её общежитскую комнату была не заперта. Я вошёл без стука. Рассыпанные по подушке волосы, капелька испарины на виске, торчащий сосок правой расплющенной груди, дрожащие белые ноги, согнутые в коленях, между которыми трепыхались чьи-то напряжённые, розовые, как у макаки, ягодицы, и протяжный стон – так закончилась моя любовь на третьем курсе.

НА СТАЖИРОВКУ
Отправляясь на долгосрочную, как тогда выражались (кстати, с крушением СССР это прилагательное стало употребляться почему-то гораздо реже) стажировку в Гаванский университет, с захватываемым от восторга, от предчувствия того, что весь мир передо мною, дыханием я безбожно пьянствовал с друзьями и подругами, разъезжая по Москве и дачам Подмосковья, выкаблучиваясь, выпендриваясь, вопя под гитару шлягер на стихи вагантов «Во французской стороне на чужой планете предстоит учиться мне в университете…» и т.д. и т.п. Мой приемный сын Илья, отправляясь после того же факультета журналистики МГУ на курсы именно «во французскую сторону», в Париж (по сути, та же стажировка), не пил, не пел, но всю ночь накануне вылета настраивал с приятелем свой только что купленный note-book, проклиная провайдера, прервавшего «по техническим причинам» доступ во «Всемирную паутину» - Интернет.

НАПОЛЕОН
В конце службы в армии, будучи уже «дедушкой», я несколько дней исполнял обязанности замкомвзвода. Было это на учениях в горах Армении…. (учения в момент кризиса Турции и Кипра, я замкомвзвода, двенадцать подчинённых салаг и черпаков, наши отношения (мне нравилось их гнуть, хотя сперва было не по себе) мы совершаем марш-бросок, останавливаемся в какой-то деревне… женщины, девушки… мужчины… а мы с оружием… мы полновластны, прикажи я… размышляю, мечтаю, что могли бы мы… пойти, отвоевать Карс, за который сражался мой дед, дальше, дальше, выйти к Босфору, Дарданеллам… Разбудил меня пинком прапор… опустив на грешную землю…

ИДЕАЛИСТ
Был секретарь Союза писателей… назовём его товарищем Ко…ко. Поговаривали, что его поставил КГБ. Летом 1989 года я гостил у друзей в Стокгольме и туда приехал мой отец в составе писательской группы, возглавляемой секретарём. После ужина в гостинице я предложил поэтам, прозаикам, критикам, публицистам прогуляться по городу, который к тому времени уже стал мне знакомым. И не преминул продемонстрировать одну из достопримечательностей – располагавшийся в полуподвале крупный sex-shop, диковинку тогда для советских людей. Большинство из писателей и все поголовно поэтессы с энтузиазмом спустились по ступеням, стали разглядывать богатый ассортимент: разнообразные фаллоимитаторы, резиновые надувные куклы, презервативы с пупырышками и усиками, обложки порнографических кассет, смазки, кожаные одежды в заклёпках, ошейники, плети и прочие приспособления для удовлетворения естественных и противоестественных человеческих потребностей. Ко…ко же остался на улице. «Что-то не так? - осведомился я, поднявшись. – Вам неинтересно?» - «Нет, - отвечал он. – Мне неинтересно. Я считаю, должны быть какие-то нравственные устои, идеалы. Тем более у нас, русских писателей. За нами ведь Толстой, Достоевский…» - «Должны», - потупился я… Даже не предполагая, что через несколько лет, в перестройку этот секретарь возглавит Литфонд и путём хитроумных махинаций разворует, распродаст колоссальное имущество Союза писателей – дома, земли… - и от тюрьмы его спасёт лишь скоропостижная смерть.

НА ПАСХУ
На Пасху хочется сбежать – как много лет назад, когда не смог уснуть в детском саду во время «тихого часа», перелез через ограду, раздавив недостаточно вкрутую сваренное крашенное пасхальное яичко в нагрудном кармане, и убежал в первую свою весну. Ах, как я бежал, не в церковь, о существовании которой имел смутное представление, а куда глаза глядят, вдыхая всей грудью распускающийся, раскрывающийся навстречу бесконечный солнечный мир!.. Меня изловили, воротили за ухо. Ругали. Заставили самого отстирывать испачканный яйцом костюмчик. Но ощущение полной, совершенной свободы, воскрешения каких-то давних, исконных, в прошлых, может быть, жизнях неосуществлённых надежд и мечтаний осталось. И хочется сбежать.

БЕЗОБРАЗИЕ!
Это было накануне визита Брежнева на Украину, в 1970-х.
-…Безобразие! – воскликнул секретарь областного комитета коммунистической партии Одессы, во время заседания, посвящённого подготовке к визиту, вдруг уставившись в окно огромного кабинета (а славился секретарь крутым нравом, мог сходу снять любого и навсегда вычеркнуть из номенклатуры). – Это что такое, я спрашиваю! – ткнул он волосатым пальцем в переносицу сидевшего слева от него секретаря одесского горкома. – Что?!
- Наш оперный театр, - растерянно отвечал подчинённый. – Ему уже двести лет, - зачем-то уточнил.
- Театр? А бабы с сиськами – это что?! – указывал начальник на полуобнажённых кариатид и муз. – В самом центре города, где люди ходят, детишки бегают – развели порнографию, безобразие! Убрать!..
Сбить с фасада легендарного Одесского оперного театра кариатид, слава богу, не успели – секретаря обкома посадили в тюрьму за хищения государственной собственности в особо крупных размерах и организацию на государственной даче на берегу моря под Одессой подпольного публичного дома для оргий с высокопоставленными гостями из Киева и Москвы.

ЗАБЫВЧИВОСТЬ
Порой человек забывается и смотрит на окружающих своими, но двадцатилетней давности глазами. И кажется, например, в вагоне метро, подойди он, заговори – и любая ему ответит, улыбнётся. Не ответит. Не улыбнётся. Увы – но с неопределённых (вот проклятье!) пор разве что за деньги.

СИЛА ТЕЛЕВИДЕНИЯ
Однажды я на себе испытал силу телевидения. По первому, главному, самому массовому, со зрительской аудиторией миллионов в сто человек телеканалу показали большой фильм про народного артиста СССР Михаила Ульянова в рубрике «Последние 24 часа». У меня брали интервью, притом оставили в эфире довольно много, минут десять-двенадцать в общей сложности, разбросанных авторами по фильму: раз появился, другой, третий, и что-то рассказываю, сидя в кресле, про своего бывшего тестя – великого артиста… Эффект превзошёл ожидания. Во-первых, через минуту после окончания позвонила Лена, его дочь, моя бывшая супруга, и сказала, что всегда знала, но не знала, что до такой степени, что навсегда вычеркивает меня из списка своих знакомых, что проклинает навеки, что и дочь наша, Лизавета, тоже вычёркивает и проклинает, и все, буквально все!.. Я долго не мог понять причину ярости, но потом вник. Дело было в том, что телевизионщики оставили, слегка вырвав, как всегда сообразно своей специфике, из контекста мой рассказ о том (сама Елена мне это многократно и в красках рассказывала) о том, как в молодости её отец жутко пил, его приводили, приносили из Дома актёра и прочих мест собутыльники, прислоняли к двери, звонили, убегали, а он падал в открытую дверь лицом вниз и засыпал на полу в прихожей, и маленькая Ленка бегала вокруг и кричала: «Папа! Папа!..» И одним прекрасным утром Алла Петровна Парфаньяк, его жена, её мать, встала на подоконник, а жили они на девятом этаже, открыла окно и сказала мужу: «Я – или водка?» И он бросил пить. Навсегда. Нашёл в себе волю, мужество – и великую любовь. И состоялся (чуть ли не на все 100%) как личность, как артист, как политик, получив все мыслимые и немыслимые звания, призы, награды, премии страны, сыграв все или почти все роли, о которых мечтал… «Так ведь гордиться надо!» - пытался возражать я бывшей супруге, но куда там!.. (Потом мне многие посмотревшие говорили, что живенько так вышло с подоконником, а то не человек, а бронзовый памятник получался уже при жизни.) А во-вторых, узнавали меня – всюду: на улицах, в магазинах, в прачечных, в автосервисе, в ресторане, в банке… Поехал в Тверскую область, зашёл в районную управу за какими-то справками – и там сразу узнали, заулыбались, и в улыбках, во взглядах наряду с растерянностью, восторгом и будто бы некоторым недоверием тому, что перед ними именно я, тот самый, который был в телевизоре, сквозил, просвечивал и очевидный идиотизм… И я с содроганием, с ужасом подумал: какова же сила воздействия на массы (как называл народ В.И. Ленин) телевизионных сериалов!

ВИРТУАЛЬНЫЙ СЕКС
Для книги о сакральной эротике в папку «Современные жрицы любви» скачивал с сайтов московских проституток фотографии. Девчонки, совсем молоденькие в том числе, попадаются на загляденье (одной, по имени или, скорее, псевдониму Камила даже позвонил, не удержался, и она пригласила к себе, сказала с интонацией психотерапевта «не бойтесь, приезжайте, поговорим»)… Скачивал, сам себе со стороны напоминая престарелого онаниста и оправдываясь тем, что, мол, токмо ради будущей книги стараюсь… А на утро грохнулся мой ноутбук сразу от целого букета вирусов. Пришлось вызывать из фирмы системного администратора. Обошлась мне эта «ночь любви» в тысячу с лишним долларов. Однако.

ХОТЕЛОСЬ БЫ
…А когда она ушла из его гостиничного номера, он подумал, вдыхая запах духов, оставшийся на подушке и в простынях, о том, что женщины делятся на тех, которых раздевают мужчины, и тех, которые раздеваются сами, только когда сами этого хотят. Ему, к сожалению, встречались в основном последние… А как хотелось бы раздеть, сорвать, порвать, лишить!.. Не в ответ, а вопреки, наперекор… Судьба.

ВЕСНОЙ НА ДАЧЕ
После долгой зимы стал налаживать водный насос для полива и наполнения бассейна – вода из шланга не идёт. Снял, снова поставил – мотор гудит, а воды нет, хоть ты тресни!
Вдруг что-то тёмное мелькнуло в шланге. Отвинчиваю в очередной раз хомут, стягиваю – мышь-полёвка. Извлекши, подивившись тому, как она там оказалась, надеваю шланг, включаю – не идёт вода. Оказалось, там ещё двое мёртвых мышат. По всей видимости, полёвка забралась в шланг и там, в тиши и покое, произвела на свет потомство. В двадцатый раз включаю – ни хрена! Мотор уже взвывает на пределе. Вытягиваю десятиметровый шланг из скважины – в медный клапан угодила лягушка!..
А над головой барражируют скворцы, снося всякое добро в скворечники, где обосновались. Пахнет берёзовыми серёжками, новенькими, размякшими на солнце сосновыми побегами, отогревшейся землёй, зеленеющей травкой...
И думаешь: хорошо, что не оказался на месте этой полёвки или этой лягушки. Пусть и в переносном смысле.
Жизнь прекрасна.

РАЙСКИЙ УГОЛОК
В этот маленький австрийский городок мы въехали на рассвете. Вот он - уголок рая, подумалось. Обычно так говорят о далёких экзотических островах с белым песком и пальмами. Но на островах, как показала история, возможны цунами. А здесь – тишь, да гладь, да божья благодать: лебеди и утки в озере, солнечные брызги маленького, но своего водопада, радостно раскрашенные, будто игрушечные домики с замысловатыми оконцами и флюгерами, вымытая со специальным благоухающим шампунем брусчатка улочек и крохотной площади, улыбающиеся молочницы, кондитеры, рестораторы, торговцы зеленью, газетами, полицейский, просто прохожие, всюду розы, орхидеи, ирисы, лилии, пионы, ромашки… Невозможно было поверить в то, что в этом чудесном городке уважаемый всеми доктор двадцать четыре года продержал в подвале дочь, насилуя и производя с ней детей-внуков; слабеньких, вызывавших сомнение он там же и закапывал, а крепышей отдавал своей ни о чём, якобы, не подозревающей супруге наверх, которая, умиляясь, их трогательно с ним усыновляла.

С РОКФЕЛЛЕРА ЖИЗНЬ ДЕЛАЕТ,
ИЛИ ЕЩЁ ОДНА ОБЫКНОВЕННАЯ ИСТОРИЯ
- С Рокфеллера жизнь делает, как вы не понимаете! – горячилась фотомодель, дочь моих давних приятелей, занявшая на каком-то конкурсе красоты какое-то время назад какое-то почётное место и только что вернувшаяся из французского горнолыжного курорта Куршевель в компании молодых миллионеров. – Один в один, на все сто! Он настоящий, крутейший мажор! И так же, как Рокфеллер, в Бога верит, всё время причащается. И точно так же начинал, впаривая своим одноклассникам какие-то конфеты, шоколадки. Он умеет извлекать бабло даже из воздуха! И точь-в-точь, как основатель династии, Уильям Рокфеллер по прозвищу Большой Билл – а я прочла книгу о династии, он мне её дал, как когда-то сыну дал Библию Большой Билл, пообещав заплатить пять долларов, если тот прочтёт её от корки до корки, - привёл меня в апартаменты, вернее, в президентский люкс, в котором со своей girlfriend проживал, и предложил быть… ну, втроём, короче, ну и что? Женившись на Элизе Дэвисон, Большой Билл не пожелал бросать свою прежнюю пассию Нэнси Браун, привёл её в дом – и преспокойно зажил с двумя сразу. Сначала Элиза родила первую дочку, Люси, спустя пару месяцев Нэнси её догнала, родив Клоринду, ещё через год появился Джон, а сразу за ним ещё девочка Корнелия… Так склалось, что меньше чем через два года Большой Биллу сделал на одной постели четверых детишек, один из которых и стал знаменитым Джоном Рокфеллером. Жесть! Одноклассница моя назвала то, что было у нас в Куршевеле, обычным группешником, но она просто мне завидует, дура! Сама-то отдыхает в полном отстое с лузерами!..»
Примерно через год мне позвонила её мать, чуть ли не с гордостью сообщила, что тот самый миллионер, а ныне известный мультимиллионер был включён в список журнала «Forbes».
Дочь их в его список фотомоделей, приглашённых на рождественские каникулы в Куршевель, включена, к сожалению, не была. Второй мисс Рокфеллер не «склалось». Сделав аборт (за свой счёт), не получив ни цента «отступных», она уехала и пребывает где-то в Европе. То ли вышла замуж, то ли устроилась по случаю в какой-нибудь гамбургский или амстердамский бордель. Ещё одна обыкновенная история.

(продолжен.)"