Окно в сирени

Господи, как жаль, что я живу на первом этаже! Забраться бы куда-нибудь повыше, туда, где под серыми крышами утробно воркуют голуби, где хмурое солнце долго раздумывает, показаться ли ему сегодня, в самом деле, или полежать еще среди ватных туч. И там, в вышине – так мало тоски, а запах влаги, прелых листьев, первых луж – истинный весенний запах – лишен неприглядного бензинового амбре. Там если уж дышится, так дышится. А здесь, внизу, на первом этаже -  разве что сирень радует мою душу. Она везде. И вокруг моих окон, и возле дома напротив. Скоро она зацветет, и можно будет фантазировать, что я тоскую не в обычной полуторке – украшенной творческим беспорядком, а в каменной башне над бурным сиреневым морем.
Зря я так. Сразу громкие слова – «тоскую», «в каменной башне» …Произошло то, что происходит уже сотни лет, и никто от этого мертвый поверх земли не валяется. Как говорят про женщин: сама надумала, сама и обиделась.  Я горела, как сухой хворост на закате – с искрами до небес, с кпд, как мне казалось, большим, чем сто процентов. А он если и горел… да нет, не горел, чадил, как мокрая тряпка, брошенная в мой костер.  Вначале казалось – моего огня хватит на двоих… И вот горела я так в его удовольствие, да замешкалась. Все котлетки любимому жарила.  А любимый, придирчиво, как мишленовский гид* осматривал их, обнюхивал, и одобрительно отправлял в рот.  Оглянулась, - оказалось, я уже должна и родственников его обогревать и кормить. По линии жены. Нетушки. Будет с меня.
Теперь я, «колдовка этакая, которая только и знает, как чужих мужей с панталыку сбивать», сижу дома. И вот хоть режьте, никуда не пойду. Как там у великой горбоносой провидицы? «Пускай дороги гладки, мне некуда идти…»  Разве что песика своего, если основательно попросит, выведу. А так – ни-ни. Апатия.Уже полгода.
Вот так и сижу с выключенным светом у окна. Сумерничаю. Гоняю в хвост и гриву старый зеленый чайник.  Слушаю, как за стенкой сосед мяукает цыганские романсы. Голоса у него нет, но ему кажется, что есть, и от этого только хуже. Как душно…вон первая зарница дернулась на небе подстреленной птицей! А кто это там, у окна, в доме напротив?...
Вначале – глаза. Очи. Зерцала. Два огромных блюдца, полные интереса, удивления, даже какого-то восторга. Губы – прекрасные, ироничные. Лоб, словно вылепленный Буонаротти, - бледный, как от лунного света. Лицо эльфа из средневековой Англии! Черные спутанные волосы обрамляют благородное лицо.  Кто он? Почему я не видела его раньше? И тоже сидит в темноте…Усиленно засматривает меня. Улыбается. Сколько я помнила, окна напротив всегда были темны и завешаны плотными портьерами дурацкого светло-табачного цвета. Ах да…несколько дней назад две грузовые машины перегородили все пространство перед подъездами. Рабочие носились туда-сюда с потрохами чьей-то квартиры: темным допотопным трюмо, вполне симпатичным кухонным гарнитурчиком, и прочим,обнародованным, скарбом. И вот – противные портьеры исчезли, вместо них серебрится легкий тюль, и падают мягкими складками серо-зеленые занавеси. А сирень! Сирень создала вокруг воздушную рамку, и мой незнакомец кажется сейчас добрым и лукавым брауни**, оседлавшим душистые ветви.
Я впилась взглядом в ожившее окно напротив. Что это меня потянуло в добрую старую Англию? Глупости это все. Ну выглянул молодой симпатичный сосед…Пусть даже не просто выглянул, а сидит, как я, в полутьме и настойчиво меня гипнотизирует, - кто ему запретит? Это же ничего не значит. Мой мирок от этого не потеряет и не приобретет. Смотрит? Смотрит. Ух! Чтоб его! Вылупился. Улыбается? Кажется, да…Ну и я улыбнусь. Просто чтоб не считал меня букой. Подумаешь! Видали мы таких.
В окне напротив почудилось какое –то движение, и вдруг мягкая портьера упала. Больше там, в сиреневой тьме, никого не было.
*  *  *
Спала я плохо. Сиреневые кони то несли меня куда-то в темные подворотни, где пахло, почему-то, вишневыми пирогами, то я просыпалась – озябшая, измученная, вовсе и не спавшая будто.  Легкая шаль, которой я укрылась, от беспокойного сна моего сползла куда-то. Начала искать, - и не удержалась, глянула в рамку сирени. Темно. Все спят в отличие от меня, бесомычки.
День прошел как дурманное марево. Сижу-то я дома сижу, а на работу хожу. Но это, как говорят дети, «не счетово». Что тут поделаешь- не выспалась. Только придя домой, я поняла, как устала. Большая коробка с витаминами ехидно посматривала на меня с холодильника. Витаминчики - это кстати…Снова душно. Ночи уже теплые, а топят не по- детски. Открою-ка форточку. И сердце екнуло! Окно в доме напротив было открыто. Серебристый тюль практически не скрывал высокий лоб, гордые губы…Он сидел у окна и смотрел прямо на меня.  Прекрасный. И что мне прикажете делать? Я не из тех, кто сама вешается мужику на шею. А тут и предлога-то нет – повеситься. На самую привлекательную шею, из всех, какие я видела. Подождем. Посмотрим.
Нарочито медленно я подошла к окну, но тут же отпрянула, выключила свет, и в полутемноте кое-как пригладила вихры. Нет, смешно, честное слово! Прихорашиваться начала для незнакомого парня из окна напротив.  Вот она – подлая женская натура! А еще вчера выжимала из себя горькие капельки о своем вероломном женатике.
Смотрит? Смотрит. Кажется, улыбается. И мы улыбнемся…Смотрит. Сидит. И мы сядем…Господи, да что я делаю, зачем мне это?! И тут же противный внутренний голос, с растяжечкой так: «А интереееееснооооо…..»
Так и досидели до синих звезд. Он на меня поглядывает- я на него. Он улыбается – я в ответ. Красота. Тишь да гладь. Вдруг ка-ак раздастся резкий звонок в дверь! Так звонит только моя соседка по площадке – Мироновна. Пришлось открыть. Визгливый голос заполнил мою квартиру:
-Слышь, Полинка! Будильник есть у тебя? Мишке моему вставать в четыре утра надо – в рейс собираться! Кинулись, будильника-то нету! Проспим! Дай свой! Верну завтра!
Я поскорее сунула тарахтящей бабенке требуемый будильник и хотела было запереть дверь,но не тут-то было.
-Слышь! Видала, сколько соседей новых позаехало? И баб, и мужиков много, с дитями, с инвалидами…Гудеть теперь в доме начнут, весело будет. Глядишь, и рублик когда займут по-соседски…с тебя-то что возьмешь….
Поясню. Я сама поселилась здесь недавно, дом был новый, район- новостройка. Поэтому и людей было негусто. В том состоянии, в каком я находилась последние полгода, это было мне на руку .Теперь, стало быть, будет шумно. И весело, как выразилась Мироновна.
Добрая соседушка выдала все новости и ушла довольная. Я опрометью бросилась к окну, но успела увидеть лишь, как изящная белая рука взметнулась вверх, то ли махнула, то ли задернула серо-зеленую портьеру. Хлопнуло окно. Он исчез. Сирень осталась.
Я до смерти на себя разозлилась. Да что это такое в конце концов! Мало ли кому приспичит смотреть в окно! На то оно и окно, чтоб в него смотреть! Но я то хороша, а? Разнервничалась, разгорячилась… Зачем мне этот красавчик? Я же люблю не его, а своего Володю. «Какого Володю?» - окоротил меня внутренний голос, - «который плевать на тебя хотел, и который полгода уже не звонил, потому что ты даром ему не нужна?!»  Нет никакого Володи. И не было.
Полночи я проревела. Потом уснула крепко и сладко, дав себе слово больше не глядеть в проклятое окно.
                * * *
Дать-то я себе слово дала. Но как подошел вечер, руки сами порывались открыть створки окна. Сирень манила так свежо, так призывно! И я не выдержала. Да и кто бы выдержал? Весна бушует и на земле, и в моем сердце. Хотелось радости, хоть какой-нибудь, самой незначительной! Уютного знакомства, милого приключения, на худой конец. Медленно приоткрывала я раму, стараясь не глядеть в окна напротив, медленно скользила взглядом по пышно цветущим кустам, задерживая дыхание от одуряющего аромата.  Взгляд уперся в темные, плотно зашторенные провалы. Без признаков жизни в их глубине. В зыбких стеклах отражались гроздья сирени. Более ничего.
Прошла неделя.  Мой Филипп Траум***, как успела я  его прозвать, не появлялся. По вечерам я нервно вглядывалась в серые окна, подолгу сидела, положив голову и руки на подоконник, – карауля малейшее движение за блеклыми стеклами, но все было напрасно. Никто не кивал мне, не заманивал страстными очами.  Не улыбался нежно и искренне, как мой таинственный незнакомец. Как я полюбила его в эти дни! Как мечтала погладить длинные черные волосы, хоть раз взглянуть в огненные глаза! Я совершенно уверилась, что у незнакомца веселый, легкий и добродушный нрав. Но где же он? Сирень цвела все пышнее, порою, качаясь на ветру, и вовсе закрывая заветные окна. Он уехал? Куда? Не вернется больше? Множество вопросов стало моим безумием, и вместо того чтобы мыслить конструктивно, и попытаться разузнать что-либо о пропавшем – у соседей ли, еще кого-то, я тупо сидела у окна и ждала. Ждала, что вот, забеспокоится легкая штора, и белая рука приветно махнет мне, как старой знакомой. О, за этот миг я многое бы отдала!
Во время моих безрадостных бдений у подоконника, я узнала много всякого-разного. Узнала, что к высокой девушке, живущей на втором этаже, справа от моих любимых окон, приходит Мишка, мой сосед, зять Мироновны. И как только бдительная теща этого не замечает! Ах, ну да, сериалы надолго приковывают Мишкиных женщин к телевизионному ящику. А ему скучно. Вывод: смотрите футбол вместе с любимым! Верность вам обеспечена. Вначале высокая девушка поит его чаем, затем кое –чем покрепче.  Ну а после… Мне это уже это не было интересно. Узнала еще, что смешной старикан с седыми локонами, живущий в крохотной угловой квартирке, наискосок от меня, - на самом деле ученый, уважаемый человек. К нему часто приходили важного вида мужи, но они так почтительно кланялись ему, что поневоле хотелось притихнуть в своем темном уголке, и послушать, о чем же старик будет рассказывать. Все мои открытия были случайны, но они помогли мне понять важное. Что жизнь продолжается. Что она есть, никуда не делась, и даже весна еще не закончилась. Незнакомца я полюбила очень сильно, но надо было просто начинать жить.  Выходить гулять, заводить знакомства, посещать кафе, кинотеатры, спортивную площадку, наконец.Окна в сирени продолжали быть пустыми и серыми, но я глядела на них с какой-то последней, отчаянной мольбой. Увидеть бы! Хоть раз еще. Хоть мельком. Хоть силуэт. Хоть призрак лица за серебристым тюлем…А потом – да, жить. Без него. Снова учиться дышать. Находить что-то забавное в одиночестве вечеров…
И решила я написать письмо. Старомодное. В надушенном любимыми духами, конверте, сбросить послание в почтовый ящик Его квартиры. Глупо. Опасно. Компрометирующе. Но я к тому времени была уже такая измученная и отчаянная. И вот иду на почту- здорово! дома конвертов не оказалось! Иду медленно, аккуратно ступаю между лужами. Где-то сзади надсадный вякающий голос канючит:
- Маааа! Ну дай бананчик! Ну дааааааай! Ну дааааай!
Следом высокий и капризный говорок дамы:
- Эдинька, зайчик! Потерпи, маленький! Приедем домой, мама два бананчика даст.
Осталось десять метров до дома! В туалетик сходишь, ручки помоешь. Тут и бананчики будут.
- Маааааа! Ну даааай! Пра-а-ативная! Дааай!
Позади меня взвизгнуло колесо коляски. Я обернулась, чтобы освободить дорогу, и увидела, что коляска – инвалидная. Но что это! В глаза бросились черные волосы, огромные глаза, прекрасные гордые губы, которые сейчас растягивало безобразное хныканье:
- Маааааа!!! Бананчик хочуууу!
Голова Аполлона сидела на маленьком скрюченном тельце, горбатом и кривобоком. Бледный высокий лоб прорезали угрюмые складки, а рот безостановочно надрывно вопил:
- Дааааай! Пр-ааа-тивная мааа-мка!
И тут он – мой принц, моя Мечта – увидел меня. Рот его раскрылся, обнажились мелкие желтые зубы, глаза блеснули ненавистью, и смачный плевок потек по моему черному пальто.
Вспотевшая дамочка средних лет, что катила коляску, с привязанным сбоку небольшим чемоданом, криво улыбнулась мне, и промчалась мимо, чуть наступив на ногу.
Вечером, в сиреневых окнах напротив, горел мягкий свет.

*- Мишленовский гид – всемирно известная рейтинговая компания, специализирующаяся на поприще ресторанной критики, имеющая право присваивать лучшим ресторанам оценки в виде «звезд».
**- Брауни – в древнеанглийской мифологии и фольклоре – маленький домовой, красивый человечек, в зеленом костюмчике, с колпачком на голове.
***-Филипп Траум- главный персонаж неоконченной повести Марка Твена «Таинственный незнакомец», прекрасный благородный юноша, утверждавший, что он ангел. Здесь – игра слов: «Traum» - мечта, греза, сон (нем.)