Прости

                День по полудню, а света не видно,
                Лишь только мрак над землей,
                Души умерших и души погибших
                Плачут над нашей страной.

                Мать, провожая любимого сына,
                Скажет ему - ты вернись,
                Ждать тебя буду, любить тебя буду,
                Только прошу я, вернись.

                Годы прошли, не один и не два,
                Сын не вернулся и мать умерла,
                Дом опустел и земля вся в крови,
                Ныне живущих, господь сохрани!


Война-это страшное слово и такая же страшная истина. Здесь всё и все идут в расход: и старики и женщины и дети. Дома пустеют, а улицы одна за другой словно карточные домики разваливаются на глазах. Жизнь приобретает багряный оттенок, а души тех, кто умер до войны, плачут, проливая свои слёзы на мокрую землю.

Никто еще не знал в том поселке, одном из тех мест, где жизнь текла своим жестоким ходом, что будет еще хуже. Что почти все матери потеряют своих сыновей и дочерей, а потом с горя и сами пойдут на войну, где встретят под какой-нибудь березой шальную пулю или осколок дрянной девки – гранаты.

На окраине того поселка стоял дом: деревянный, теплый, с резными ставнями… Дому тому было лет пятьдесят, много он повидал на своём веку. Когда-то там жила старушка. Её седые волосы, отливавшие серебром, источали, на удивление приятный и еле уловимый аромат старости, а морщинки,  въевшиеся в её лицо, говорили о нелёгкой, но всё же, счастливой жизни. Она, так же как и все ходила в церковь, молилась, постилась по праздникам, держала кур и несколько коров. Дом был чист, светел, а в его комнатах всегда стоял легкий березовый аромат. В общем, и она, и дом жили в полной гармонии. Но настали тяжелые времена, пришло раскулачивание. За ней, как и за многими другими стариками, не понимавшими, за что у них отнимают коров, кур, тех, кого они лелеяли и холили долгие годы, пришли, чтобы увести, как тогда говорили местные, в "рощу для кулаков". Она слезно кричала, нет, скорее ее крик походил на непонимающий вопрос обиды:
–Милки, за что? Что я сделала, за что отбираете моих деток?
–Молчи, СТАРАЯ - ответил сосед и ударил её. Да так, что она упала и ударилась головой о край стола.
Она даже не вскрикнула, но тихий, приглушенный звук удара и еле слышный вздох, разорвали спокойствие и жизнь дома. Ей ещё повезло: хоронили, как подобает, толи из уважения, толи просто от мучений совести. А вот других, других как нечто ненужное и опротивевшее скидывали в яму...

Прошло достаточно времени, прежде чем в этот дом заселили две семьи: Фроловых и Денисовых. А о том случае никто более не вспоминал, кроме дома, который до сих пор хранил березовый аромат комнат. Ольга Ивановна Фролова была по образованию музыкантом, но не найдя работы устроилась в местный магазин, где кроме хлеба, спичек, папирос и водки ничего не было. В силу обстоятельств, ведомых одному лишь Богу, муж Ольги Ивановны скончался, и ей пришлось в одиночку поднимать сыновей – Колю и Славу. И вот уже из двух сорванцов  погодок выросли мастера на все руки - мать гордилась ими и очень любила.
Анна Николаевна Денисова работала в школе учительницей, и тоже одна растила двух детишек – дочку Лиду и сына Васю. Мужа у неё не было, хотя одни поговаривали, что он спился и погорел в бане, другие – будто бы заблудился в лесу, но никто ничего толком не знал.
Так сложилось, что эти две семьи сблизились, помогая друг другу выжить. Их объединяли общие интересы: женщин к шитью и пению, а ребят - рыбалка. Но на всё это времени не хватало, да просто его и не было. Какие тут увлечения, когда трудишься с утра до ночи, как проклятый, на благо общества.

Ольга Ивановна часто помогала Анне Николаевне проверять детские тетрадки, в которых было написано корявым или порой аккуратным, но дрожащим от голода детским почерком. Да и им самим было не легче, карточек которые получали ребята на небольшом токарном заводе, расположившемся в церкви, не хватало. Выдавали лишь половину того, что было положено, а остальное забирали "власти".
–Не власти они вовсе, еще вон вчера сами с голоду дохли – возмущенно говорил Коля.
–Дааа – отвечал Вася - прав ты Коля. Вон у нас давеча Федька Понькин выдал Дуську, за то, что она, мол, для своих щенков два куска хлеба украла. Дак Дуську за решетку, а его в начальники – ненавижу таких.
Слава, лишь, молча, кивал.
А Лида, словно чувствуя, сказала: «Ой, мальчики, цветочки это ещё все цветочки".

Ольга Ивановна иногда добывала где-то немного сахара, и тогда они все вместе садились пить чай. Так незаметно прошло ещё полгода, за которые жизнь спросила сполна со всех. В некогда чёрных как смоль волосах Анны Николаевны, стали всё чаще появляться серебряные нити, а румянец, и без того еле заметный, превратился и вовсе в белизну щек. Ольга Ивановна стала какой-то неестественно тощей, а на пересушенных губах запечатлелась синева. Ребята ещё как-то крепились и всеми силами старались помощь своим матерям и сестре. И вот вдруг, как гром среди ясного неба, пришла повестка из военкомата. Там пояснили, что началась война и всех, кто более или менее годен к службе, забирают на фронт. Стоял июнь сорок первого года.

Провожая ребят, женщины не могли унять слез. Матери не хотели отпускать сыновей в кровавую безвестность, ведь они их единственная опора и надежда. А Лида, Лида не хотела терять ни брата, ни друзей, ни Славу, которых она очень любила. В ту ночь никто не сомкнул глаз. Одному Богу известно, сколько слез было пролито, сколько слов любви и нежности было сказано. А рано утром ребята ушли на фронт.
Прощались, все уже молча, но душу каждого терзали непреодолимая тоска и тревога.
– Всё, пора - тихо сказал Вася, и, отвернувшись, зашагал по дороге. Коля и Слава  не спеша последовали за ним.
И только когда ребята скрылись за поворотом Ольга Ивановна и Анна Николаевна вдруг закричали в один голос:
– Вернитесь! Куда вы? Зачем? – Но в ответ лишь доносились звуки июньского утра.
Лида, молча, стояла с опухшими и до красноты заплаканными глазами, и только ветер, поняв всё, обнял её, стараясь успокоить. Она опустила голову и тихо сказала:
– Прощайте…

Шли дни, недели, месяцы. В доме всё также  тишину комнат, разрывал звон часов, но вот берёзой уже почему то не пахло…Каждые две-три недели женщины получали письма от ребят и плача писали им в ответ. Слезы падали на листы бумаги, от чего слова расплывались, но долгожданная весточка от этого становилась ещё дороже и ближе к сердцу. В феврале сорок второго пришло всего одно письмо, а следом за ним, почти сразу, три похоронки.
Почтальон пришла вечером, она долго не решалась зайти, но снежная буря, поглощающая всё на своём пути, заставила её постучать в дверь.
Ольга Ивановна, не спеша, отправилась открывать.
– Кто там?- тихо спросила она.
– Почта.
– Ах, это вы Наталья Викторовна. Ну что там? Ой, да Вы проходите, не стойте, там метёт сегодня сильно  – пропуская желанную гостью в дом, сказал Ольга Ивановна.
– Да, вот - как-то тихо ответила почтальонша, протянув похоронки.
– Не уж-то ребята ещё написали? – спросила Ольга Ивановна, не глядя беря конверты. Она улыбнулась и посмотрела на Наталью Викторовну с надеждой. Но, на лице почтальонши, она увидела лишь натянутую тугой струной жалость и всё поняла. 
– Боже! Нет, не-е-т, не-е-ет. Коленька, Славочка, Вася. Нет, милые мои за что? За что это? - зарыдав в истерике, прокричала Ольга Ивановна. Похоронки выпали у нее из рук, глаза затянуло пеленой пустоты, а душа, словно потеряв последний огонек надежды, умерла.
В этот момент, снежная буря, прорывающаяся сквозь не плотно закрытую дверь, ворвалась в дом, принося с собой хаос. Среди воя и свиста этого обжигающего холода Ольга Ивановна услышала:
– Мама, прости мама...
Она закрыла лицо руками и выбежала на улицу. Ольга Ивановна бежала по снегу, сама не зная куда, и не понимая, что делает. Вдруг у реки, теперь такой смертельно белой и холодной, там, где она и её сыновья любили сидеть и смотреть на закат, она остановилась и закричала:
–Что же вы делаете люди!!!!
И в этот момент, боль пронзила её сердце словно стрела. Она прижала руки к груди и прошептала:
– Дети мои, я иду к вам…
Лида, придя, домой и, видя Анну Николаевну и Наталью Викторовну плачущими, сразу догадалась, что произошло. Она тихо опустилась на стул. Слёзы упрямо застилали её взгляд пеленой, а комок, подступающий к горлу, душил всё сильнее. Лида бережно достала фотокарточку ребят, которую она постоянно носила с собой, с тех пор как они ушли на фронт, и прижала её к груди. Придя в себя, Анна Николаевна выбежала на улицу.
– Оля, Оля ты где? - Закричала она в темноту бушующей стихии.
Метель умело скрыла все следы, и женщинам пришлось искать почти вслепую. Но сколько бы они не старались, Ольги Ивановны нигде не было. Из последних сил Анна Николаевна побрела в сторону реки, и с каждым шагом её сердце сжималось всё сильнее и сильнее.  Вдруг, она запнулась обо что-то мягкое. Не опуская головы, Анна Николаевна упала на колени и заплакала:
– Оля, что же так жестоко и глупо?- но на её вопрос никто не ответил. Вокруг была тишина, и только лишь метель пела свою колыбельную.

Похороны Ольги Ивановны были скромны, а вот у ребят, у ребят  не было даже этого. Они до сих пор лежат где-то там, на русских просторах, в сырой земле с последним словом на губах: «ПРОСТИ...»