04-14. О пользе разжатой ладони

Есть мудрая восточная притча,  повествующая о том, как можно удержать в руке маленькую птичку.  Если сжимать ее в кулаке, то она станет рваться на свободу, к тому же, есть опасность ненароком убить ее. Гораздо разумнее держать ладонь разжатой,  а еще лучше -  с рассыпанными  на  ней зернами пшеницы...

Быстрее всего мы теряем то, к чему привязаны. Менее всего мы защищены тогда, когда показываем привязанность, свою заинтересованность в человеке, боязнь потерять его.  Именно в этом состоянии я находилась почти постоянно на втором году моей семейной жизни с Николаем.  Период дружбы и непринятия в расчет серьезности чувств этого человека после возвращения с его военных сборов  и  нашей  откровенной  и плотной переписки быстро перешел в период моей глубокой симпатии к нему,  все больше кажущейся мне любовью. Я очень хотела любить и  потому при первой же возможности «создала себе кумира», выдумала его и полюбила.  От Коли,  действительно, тогда питавшего ко мне серьезные чувства, требовалось  совсем  немного - поддержать во мне это состояние влюбленности к нему, хотя бы внешними намерениями доказать  мне свою заинтересованность в семье - желание и способность чем-то жертвовать ей,  каким-то образом поступаться своей свободой и  безответственностью...  Мы оба совершили серьезные ошибки, погубившие нашу любовь.

Ошибка Николая состояла  в том, что он не  понял  во  мне самого главного,   того, что я действительно  захотела  стать  не  «йогой», а полноценной женщиной - семейной, домашней и заботливой - и ждала от  него не  столько  «духовной  продвинутости», сколько чисто мужских проявлений. Коля же все свое внимание направил на доказывание мне своих  достоинств  в двух, на мой взгляд, несовместимых, областях: в «продвинутости» и практике самоочищения и ...в сексе. Успех в последнем почему-то казался ему главным доказательством  удачи  или  неудачи  нашей семейной жизни.  Он явно путал причину со следствием;  разочаровывая меня в его умении  быть  надежным  и умным  партнером в жизни,  он подрывал этим во мне эмоциональную приязнь к нему, без которой невозможны безупречные интимные отношения.  По  крайней мере,  именно так была устроена я,  и мне не было дела до особенностей тех женщин,  которые ранее встречались в  жизни  Николая,  тех,  у  кого  секс руководил  эмоциями, а не эмоции сексом.  Впрочем,  в существовании таких женщин я сильно сомневаюсь.

Моя ошибка была не меньше. Безумно боявшаяся нового развода (единственной причиной этой боязни было то,  что он стал бы третьим в моей жизни!), я    довольно быстро показала Николаю свою сильную заинтересованность в нем,  свое  неумение скрывать  истинные  чувства  и выжидать. Так начался самый  долгий и мучительный для меня период наших отношений. Мои бурные реакции на его обидные слова и  еще  более  обидные поступки  не только не украшали меня,  но и невольно компенсировали его некрасивые действия: он обижал меня делом,  я его - словами.  Чтобы он ни делал,  я  неизменно  уступала Николаю  все свои позиции, и, к тому же, постоянно оказывалась виноватой в ссорах. Умение соблюдать ритуал, играть и  выдерживать  паузы - залог успеха любого сражения. Играть я не умела с самого детства,  мало того,  никак не хотела считать сражением  или  игрой свою  семейную  жизнь,  наивно ожидая от Коли - умного, как мне казалось, человека,  - понимания  и  проявления  «реальной  совести» (гурджиевского термина,  от  которого мы  оба  с Колей были в восторге после прочтения «Четвертого Пути»).

К сожалению, многие вещи происходят  в несовершенном  человеке независимо от его намерений. Если один «падает» и начинает показывать свою слабость,  делая  себя  жертвой,  то  другой  невольно  занимает положение тирана, начинает вампирить свою жертву.  В течение нашего недолгого брака мы  с Колей часто менялись ролями в этом постыдном «соревновании» - верное доказательство неразвитости сознания обоих!  Впрочем, и другие, на первый взгляд, «продвинутые» мои знакомые, даже  Учителя, также  легко «прокалывались» на этом, самом трудном жизненном  испытании - семейной жизни,  где  «в своем отечестве никто не пророк»,  где мне было невероятно трудно без помощи других одновременно быть  и сознательным  человеком, и Учителем, и добытчиком средств, и домохозяйкой, и матерью, и любовницей.

Моя измена Коле на некоторое время вдохнула  в  меня  новые  силы:  я стала  равнодушнее и терпимее  к  нему, а  он, почувствовав во мне эту непонятную ему перемену,  стал мягче и внимательнее, на  некоторое время прекратил  свои  демонстрации  вольного  образа жизни и шантаж предстоящим уходом от меня. Держать «ладонь разжатой» оказалось действительно полезно, но при моем характере, не легко. Через месяц все вернулось на свои круги. «Я вижу, как он ведет двойную игру, имеет свои тайные планы и экономит на всем, боясь потратить  лишнюю  копейку на семью,  в которой не планирует жить, но, в то же время, старается извлечь из нее максимум  пользы  для себя: пользуется всем, чем можно, обновляет свою одежду, конспектирует мои книги и на «свои деньги» делает с них ксерокопии!  В этом напряжении  и постоянной  лжи  я  живу постоянно. Я  не  хочу видеть никого из друзей, никого, кроме Маши, а с ней мы и так вместе. Я устала от этой борьбы - от объяснений с ним, от уговариваний и заверений - сколько волка ни корми, он все равно в лес смотрит.  Он только спит и ест и  не  желает  работать.  В сущности, зачем ему давать деньги? Он на полном самообеспечении,  только вот я ему квартиру не сдавала.  Пусть он идет в эти праздники, куда хочет, не хочу  ни его лживых поздравлений, ни встречи с такими же, как и он, бездомными кирилковцами. Почему я никак не могу уйти от этой, закабалившей меня  проблемы брака, если брак не дает мне ничего, кроме отчаяния? Все равно семья разваливается на глазах».

На женский праздник 8 марта,  организованный  для  наших  женщин кирилковцами на квартире у Вити Генералова,  я не пошла. Я не могла больше улыбаться мужу на людях и плакать по ночам. Предупредив домашних, что уеду на дачу на все выходные,  я взяла свои лыжи и поехала в Пери.  Не одна,  а опять  с  Сергеем,  хотя,  по  большому счету это сильно меня мучило. Мне ничего не нужно было  от  Сергея,  ничего, кроме  временной  передышки  и обретения   покоя  и  нежности,  возможности  хотя  бы  три  дня  не  быть озабоченной,  а быть рядом с  мужчиной,  который  сам  все  решает  и  не спрашивает «что делать и куда идти»,  который все,  даже в чужом ему доме, делает сам и делает умело. Я  так и не поняла отношения Сергея ко  мне.  С одной  стороны, он  ничего не обещал  мне  и постоянно подчеркивал свое отречение от  любви  и  мирской  жизни - отречение,  больше  похожее  на самозащиту - боязнь новых страданий, с другой стороны,  меня удивляли его глаза,  в которых порой мне виделось слишком много чего-то, что идет не от ума и не от расчета.

После того, как «христиане» изгнали  меня из своих  рядов, я почувствовала  себя  совсем плохо. Коля демонстративно ходил в храмы,  на просмотры  христианских  фильмов,  планировал  съездить в Пюхтицу   для «изгнания  из себя дьявола»,  но продолжал посещать мою группу - записывал теоретическую часть занятия  и  критиковал  мою  деятельность у  меня  за спиной.  Из чего он заключал, что идет более высоким путем? В чем он видел дьявола,  которого собирался «изгонять»?  Какие его  реальные  действия  и поступки в противовес моим,  «черным», соответствовали христианской морали и были выше моих?  Может быть, самая дешевая и всегда единственная свечка, регулярно  покупаемая  им  в  храме «во искупление грехов»?  Не знаю.  Чем больше я наблюдала это «христианское» рвение в  Николае,  тем  меньше  мне самой  хотелось  продолжать  попытки сближения с православием,  все больше узости мышления и лицемерия я наблюдала в  самих  христианах. Чем  больше меня  клеймил Николай  в уходе от Бога, тем больше я укреплялась в своем собственном пути - эзотерическом мировоззрении и  конкретном, данном мне судьбой  деле,  которым  я занималась уже шестой год - работой в своей группе.

А потом настала новая передышка.  Николай затеял длительное голодание - дней так на десять,  к которому за компанию присоединилась и  я. У нас появилось общее  дело - силы  на  вражду были переключены на физическое выживание: мы постепенно отвыкали  есть  и  все  время находились в «возвышенном  состоянии», не  прекращая  при  этом ни утреннего бега,  ни купаний в проруби, ни посещений работы.  Помню, на седьмой  день  своего голодания,  я  на  работе  участвовала  в концерте,  сценарий которого был написан мной в честь юбилея ОКБ: нарядившись  цыганкой,  я, наравне со всеми,  исполняла цыганскую  пляску и пела на сцене!  Дальше восьми дней голодания я не пошла - мне не хотелось становиться  безобразно  тощей (за эти восемь дней я и так потеряла в весе 6 килограммов). Коля вошел во вкус и решил протянуть до пасхи - всего 37 дней!

Отношения у нас с ним в это время значительно улучшились:  я, понимая его страдания, старалась его подбодрить и поддержать. Коля на почве голода стал  более  покладист,  а я,  ввиду его хилости, уже не ожидала от него новых гадостей по отношению ко мне.  Тем не менее,  сам  процесс очищения давно уже сидел у меня в печенках.  Больше месяца у нас шел его постоянный монолог о пользе голода,  с поучениями и советами по поводу моего образа жизни.  Все его интересы полностью сместилась к проблемам тела: укрепление здоровья стало самоцелью,  смыслом жизни.  «Силы его  на  пределе  -  стал ужасно  обидчив,  все  мысли  только  о  себе  и  своем  здоровье,  о  его «христианском подвиге». Как ни странно, именно эта зацикленность отвращает меня от его христианства больше,  чем что-либо. Чем сильнее я погружаюсь в идеи поста и аскезы, тем больше мне хочется естества, радости и жизнелюбия взамен заботы о своем весе, стуле, количестве и качестве съеденной пищи. Я понимаю,  что он -  на  пределе,  но  ради  чего  этот  подвиг?  Ради  его собственного эго, прикрытого красивой идеей Христа страдающего. Кому стало теплее от его подвига?»

За полуторамесячным  этапом  очищения последовал не менее мучительный этап выхода из голода, во время которого Николай так же был  отключен  от всех  мирских  и  хозяйственных  забот,  во  время которого с моей стороны требовалось бережное и понимающее отношение  к  нему. Снова продолжалась игра в одни ворота - пансионат для очищения «продвинутых»,  неизвестно по какой причине организовавшийся у нас в доме.  Проще всего было бы признать себя  плохим  другом  в  данных обстоятельствах.  Хороший друг не замечает своих неудобств, полностью отдает себя любимому человеку. Я не противилась происходившему,  но  и искренне не понимала необходимости этой его жертвы, ненавидела положение,  в котором находилось,  и себя,  за  свой  эгоизм  и нечуткость  по отношению к «героизму» Николая.  Увы,  я,  учитель йоги,  в данной ситуации совсем не оправдывала такого героизма.

Последней каплей  оказалось для меня зрелище пышного, приготовленного мной и на мои деньги застолья для наших «кирилковцев»,  приглашенных к нам по   поводу   Пасхи  и  Колиного  выхода  из  голода,  и  самого  Николая, выступавшего на этом застолье в  роли  радушного,  гостеприимного  хозяина дома,  настойчиво  потчевавшего  каждого  гостя всем тем,  что сам он пока съесть еще не мог и к чему лично не имел никакого отношения. Как ни стыдно это  признать,  но  эта  показуха,  это угощение «не своим»,  учитывая наш своеобразный способ «ведения совместного  хозяйства»,  имевший  место  все последние месяцы, меня тогда сильно покоробили.

Случай помог мне выйти из мучительного тупика в  наших  отношениях  и «разжать  ладонь»  -  поменяться  местами  с Николаем в этом бессмысленном единоборстве двух людей,  соединившихся для любви,  а не для сражения. Все началось задолго до этого перелома,  еще в апреле 1988 года. В тот день я, как всегда озабоченная,  задавленная своей семейной  жизнью  и  плаксивая, ожидала  звонка  Лобанова  на работе,  все больше опускаясь до безвольного потакания всему,  что происходит, без сопротивления. Вместо Лобанова мне в тот  день  неожиданно  позвонил  другой  Сергей  - Григорьев,  отношения с которым давно ушли в прошлое,  хотя и не были мной забыты. Сергей каким-то чудом, через наш отдел кадров, разыскал меня в ЛПТП и зачем-то предлагал встретиться  в удобное  для  меня  время.  Свидание  было   назначено   в «лягушатнике», что  на  Невском  проспекте, знаменитом  в  городе  кафе «Мороженое». Я приоделась, накрасилась - и пошла на встречу.

Как я  и  предполагала,  особой загадки в этой неожиданной встрече не было:  Сергей собирался сменить работу и собирал  сведения  о  возможности перейти  в  другую организацию у всех своих близких и дальних знакомых. Я проходила для него,  как претендент на  возможно  полезного  человека, не более  того,  но,  благодаря  его  удивительному обаянию и безукоризненной манере вести себя с женщинами,  я все равно была рада этой нашей  встрече.  Как  бы  он  ни  относился ко мне,  он ничем не обидел меня ни сейчас, ни прежде, более того,  оставил во мне самые приятные воспоминания  о пусть даже  и невзаимной любви.  Целый вечер мы довольно откровенно беседовали с Сергеем о нашей жизни,  вспоминали прошлое,  грустили и радовались. Сергей снова был женат и отнюдь не на прежней супруге - нашел себе новую, молодую девушку. Он все так же  не  имел  детей  (видимо, с  этим  у  него  были трудности) и  все  так  же  был  интеллигентен  и умен. Заручившись моим обещанием навести для него справки о вакансиях среди нашего начальства, мы расстались, как добрые и хорошие друзья, ничего сверх этого не обещая друг другу.  Букет цветов, подаренный им в память о встрече, мне, увы, пришлось «передарить» нашему Ленину - памятнику, что виден из окон нашего дома. Мне не  хотелось  ни  моих  маловразумительных  объяснений  Николаю об  этом человеке,  ни  дополнительных  поводов  для  собственной  лжи ему.  Иногда отношения заходят в такой тупик, что приходится делать тайным даже то, что не имеет для этого никакого основания.