Зловещие забавы славянского бога 1

 1991 год

Ночь с 9 на 10 июля 1991 года.

   Юрий Александрович Громов вовсе не знал, что видит он сейчас свой последний сон.
   Громов про¬снулся среди ночи, в тот самый момент, когда кукушка настенных часов, висевших в коридоре, только-только «откуковала» положенные ей три раза. Сердце сжимала неизвестная доселе боль. Держась рукой за правую сторону груди, мужчина тихо вышел на кухню. Прикрыв за собой дверь, Юрий Александрович настежь отворил одну из больших оконных створок. В лицо пахнуло прохладой и сердце Громова, как будто, немного отпустило.
   Там, за кухонным окном, в темноте улицы стрекотали сверчки, а со стороны железнодорожного вокзала, доносился шум уходящего вдаль поезда. Ночная тишина и дуновение лёгкого ветерка были гораздо эффективней любого медикаментозного успокоительного средства.
   Не включая свет, Юрий Александрович нащупал на подоконнике пачку сигарет и спички.
   Присел на табурет. Закурил.
Сейчас, ему очень хотелось, хоть с кем-то поделиться своими впечатлениями, оставшимися от  приснившегося, чрезвычайно реального, а потому и пугающего кошмара.
   Привиделось Громову, будто стоит он в длиннющей очереди за разливным пивом…
   Люди постарше, наверняка припомнят лихие времена конца восьмидесятых – начала девяностых. То был период сухого, горбачёвского закона, когда водка отпускалась исключительно по талонам (точнее, в магазинах её вовсе не было), а очередь за пивом приходилось занимать с предыдущего вечера. Чуть позже, на смену периода алкогольных мафий, придёт эра финансовых пирамид, рэкета, Лёни Голубкова, спирта «Роял», телевизионных сеансов Кашпировского и сумасшедшего роста цен... Однако всё это, ещё впереди... Ну, а пока, Юрий Александрович вдруг увидел себя, стоящего в очереди с бестолковой толкотнёй, матерными и недо¬вольными ругательствами.
   Вереница хмурых мужиков с опухшими тёмно-красными лицами двигалась очень медленно. И всё же, сантиметр за сантиметром, Громов приближался к заветному окошку.
   Предчувствуя разрешение своих долгих утомительных ожиданий, Юрий Александрович уже начал понемногу суетиться: пересчитывать зажатые в потной ладони деньги; заранее доставать и открывать, припасённую для данного случая десятилитровую фляжку. И тут он вдруг слышит очень знакомый (будто из своего прошлого) окрик: «Юрка, помоги!». Оглядывается наш герой на тот самый голос и видит Виктора, своего друга и земляка, с которым восемнадцать лет назад он служил на погранзаставе и который по¬гиб в одном из злополучных ночных дозоров.
Витька, как и прежде молодой, одетый в армейскую форму восьмидесятых годов, отчаянно отби¬вался от свары пьяных отморозков... Это семнадцати – восемнадцатилетнее хулиганьё, ныне набросившееся на Юркиного сослуживца, частенько отиралось возле данной стационарной точки розлива пива. Да, чего там, отирались... Они «крутились» тут постоянно; вымогали деньги у мирных граждан и жестоко расправлялись с теми, кто им в этом отказывал.
   Увы, но таковы были порядки в сугубо рабочем посёлке, некогда преуспевающего, а ныне бедствующего крупного металлургического предприятия, такова была суровая правда жизни. Воспитан¬ная улицей и предоставленная сама себе, безработная молодёжь постепенно спивалась, наглела и, вот таким, примитивным способом пыталась выжить и утвердиться в посёлке.
   Пьяная группа озлобленных юнцов уж успели в кровь разбить Виктору нос и порвать армейский китель. Юрий, бросившийся было на помощь туда, в самую гущу событий, тотчас осёкся... Подошла его очередь, потому и не сдвинулся он с места. Право, не мог же он, вот так запросто, бросить то, ради чего он отстоял под палящим летним солнцем битых шесть часов. Выкрикнув: «Витёк, обожди... Я сейчас…» – Громов скоренько сунул свою тару в чёрное окно непреступной пивной «амбразуры».
   Уже через минуту холодная фляжка, с поднявшейся к самой горловине пеной вернулась в руки Юрия Александровича. Захлопнув крышку и перепрыгнув через бордюр, он незамедлительно ринулся к товарищу. Да только тот, к которому так спешил Юрий Александрович уже лежал недвижимый в серо-красном месиве крови и пыли, лицом вниз, раскинув руки в стороны.
   Громов растерянно присел на землю, опустившись над бесчувственным телом друга.
«Ты что, Витюха?» – он развернул на себя товарища. Однако, вместо знакомого с юности лица, Громов в ужасе увидел истлевший череп, сквозь чёрные зубы которого послышал¬ся некий укор, дескать: Юрка, как ты живёшь?.. В ту же секунду тело Виктора превратилось в лёгкий пепел, ссыпавшись сквозь пальцы Юрия Александровича на землю.
   «Бессмысленное, а потому и дурное видение... – усмехнулся про себя Громов. – …Вот интересно: к чему оно?.. К чему может присниться, подобная хрень?..»

   Пока Громов о чём-то задумавшись, смотрел вдаль, его сигарета успела истлеть наполовину. А собственно в чём мог упрекнуть его армейский товарищ? Жил Юрий Александрович как все живут. Как обычный, среднестатистический обыватель. Отслужил в армии, устроился на завод, женился... Двое детей, своя квартира. Куда не кинь, повсюду, ну, самая рядовая, рабочая биография. Да, и на родном предприятии (пусть, и держался он несколько обособленно от остального трудового коллектива) Громов непременно пользовался доверием и уважением. Даже учеников ему, помниться, доверяли. Особо не выделялся, с какими-либо претензиями и инициативами на рожон не лез, как и среди отстающих никогда не значился. Юрий Александрович старался быть мало¬заметным, простым рабочим муравьём в бурлящем муравейнике завода.
   Тем не менее, увидев во сне друга, какие-то непонятные, скорее тяжёлые мысли и воспоминания, в одночасье навалились на Громова. Возможно, Юрий Александрович вспомнил, что восемнадцать лет назад, Виктор, сражённый пулей нарушителей государственной границы и фактически скончавшийся на его руках, просил Юрия обязательно зайти к его матери и невесте. Рассказать им, как погиб их сын и жених. О том, что не струсил он в роковую минуту, ни смалодушничал. А так же о том, что ближе и роднее, этих дорогих ему женщин, у него никого и никогда не было.
   Однако «гражданка» так закрутила молодого Громова, что не до скорбных ему было визитов. А после, как-то всё само собой и позабылось... Да и какой был смысл, спустя год или того более, приходить к чужим ему людям, и вновь бередить память не самыми приятными армейскими воспоминаниями.
   Не вставая с табурета, Юрий Александрович открыл холодильник, достал с верхней полки запо¬тевшую бутылку пива и прямо из горлышка, двумя глубокими глотками опорожнил её до самого дна. Обте¬рев мокрые губы, попытался раскурить уже потухшую сигарету. Но после нескольких «холостых» затяжек, бросил окурок в пепельницу. После чего, тяжело вздохнув, покинул кухню – перед грядущим рабочим днём, требовался нормальный отдых…
  – Ты чего?.. – проснулась Лариса, супруга Громова, когда тот вернулся в спальню.
   – Да так, ничего. Выходил покурить… – забираясь под лёгкое покрывало, шёпотом ответил ей муж.
Около четырёх часов утра, сердце Громова внезапно остановилось...


               * * *

   Такого знойного и невыносимого лета не могли припомнить даже видавшие всякое местные старожилы. Ну, а данная ночь оказалась наиболее жаркой и предельно душной.
   Мужчина, постояв какое-то время на безлюдном станционном перроне, вытер со лба испарину и, ковыляя на левую ногу, прошёл в помещение вокзала.
Выглядел тот мужичок чрезвычайно скверно. Одет он был в разодранные, давно не стираные брюки и очень грязный, протёртый до дыр пиджачок, накинутый на его голое тело. К данному не самому лицеприятному портрету стоит, пожалуй, добавить и видавшие виды сандалии, найденные на прошлой неделе в одном из мусор¬ных баков; небритое лицо и воспалившиеся веки. Мужчина не мылся в течение последних нескольких недель, потому и источал он вокруг себя невыносимый «аромат» мочи, помойки и какой-то блевотины. Подобное, антисоциальное явление, в народе именуется просто и лаконично бомж.
   В обязательном порядке следует сказать о том, что привокзальное отрепье в своём подавляющем большинстве ведёт весьма сплочённый и воинственный образ жизни. «Вокзальные» в некотором роде, это особая (в некотором роде привилегированная) каста, среди прочего бездомного сброда. Чужаков, случайно просочившихся на их территорию, здесь не то, что не признают, а воспринимают как злейших врагов, потому и встречают их во все оружия. Ведь вокзал для нищебродов, это некий сытый оазис на огромной карте города. Он так же весьма удобен и в «стратегическом» плане. Зимой здесь можно обогреться; переночевать и подкормиться в любое время суток. Тут всегда многолюдно, а значит, есть реальная возможность затеряться в толпе, выпросить милостыню, в конце концов, собрать стеклотару, оставленную отбывающими пассажирами.
   На вокзале, как впрочем, и в любом ином месте, опустившиеся субъекты вынуждены соблюдать если не правила, то некие порядки. Кроме того, «законы джунглей» обязывают их совмещать, казалось бы, несовместимое. А именно: выживать в одиночку, используя любые подручные средства (вплоть, до убийства себе подобных) и одновременно, подчиняться правилам стаи, в которую они ныне вовлечены.
   Что же касаемо внешних угроз, то основная опасность для бомжей исходит от сотрудников правоохранительных органов. Нет, куда-либо их не забирают, не садят в тюрьму... Ну, там, за тунеядство или бродяжничество. Нищеброды для «ментов» – вообще, бесперспективны. Взять с них нечего, а воняет от бомжей, как от городской канализации. В лучшем случае, бродяг прогоняют из служебных помещений; в худшем, вывозят в иной район, куда-нибудь на окраину. Бьют чем не попадя: ногами, дубинками или какой-нибудь арматурой, после чего, оставляют там же, зализывать раны. Через некоторое время, те самые попрошайки, вывезенные за город, вновь возвращаются на привокзальную пло¬щадь – ведь здесь всегда тепло, сытно и уютно.
   Вот и наш «герой», только-только проследовавший в помещение железнодорожного вокзала, как и его прочие «коллеги» по бродяжьему промыслу, живёт одним днём, случайным прикормом, либо единовременной подачкой. Кстати, у него есть имя. Нищеброды зовут его Васьком, Хромым, Васькой, либо просто Угрюмым. Этот самый Васёк, бомж со стажем...
   Таковым Угрюмый, конечно же, не родился. Когда-то, очень давно, и у него был свой дом, семья, работа. В общем, всё то необходимое, что подпадает под определение «жизнь в достатке». Однако после нелепейшей случайности, приключившейся с семьёй Василия, та нормаль¬ная, человеческая жизнь, о которой ранее шла речь, вдруг покатилась под откос, рассыпавшись на мелкие кусочки...
   От завода, на котором ранее работал Угрюмов, нарезались земельные участки под будущий дачный посёлок. Не сказать, чтоб Василия уж слишком тянуло к земле. Скорее напротив, вырвавшись по молодости из родной деревни, он, без какого-либо сожаления, предпочёл городской быт агропромышленному хозяйству. Однако в те годы дачный загородный домик, в некотором роде, являлся символом достатка и обеспеченности. А прихвастнуть пе¬ред друзьями, а так же потешить своё самолюбие, Угрюмов любил и делал он это при любом удобном случае.
   В один из воскресных весенних дней, Василий Иванович с женой Людмилой отправился на своём трудяге «Москвиче» посмотреть место, где через год-другой обязательно будет возведён двухэтажный коттедж. Да-да, ни лёгкий временный домик, а именно капитальное, двухъярусное строение. Ведь именно так решил глава семейства, уж успевший договориться, как  по поводу ворованного кирпича, так и цемента.
   К сожалению, судьба распорядилась несколько иначе. Своего перспективного дачного участка супруги Угрю¬мовы так и не увидели. Гружёный навозом ЗИЛ, принадлежащий пригородному совхозу, с пьяным водителем за рулём, внезапно выскочив на полосу встречного движения, на полном ходу влетел в автомобиль Василия Ивановича...
   Жену Людмилу похоронили через три дня, когда Василий всё ещё прибывал в  реанимационном отделении, в бессознательном состоянии…
Именно с этого самого момента и завершилось «благо¬получие» Угрюмова.
Беда, как известно, не приходит одна. После шести месяцев больничной койки, Васи¬лию Ивановичу была назначена вторая группа инвалидности. Не прошло и пары недель, как наш герой потерял работу. Сами понимаете: во времена глобальных перемен (кои начались в стране в конце восьмидесятых годов), немощных и убогих особо не жаловали. Сразу после похорон супруги, тёща забрала детей в деревню. С тех самых пор, Угрюмов их так ни разу и не видел.
   Не жил, а скорее существовал. Причём в рамках своего прошлого, своих воспоминаний о былом. Как-то быстро и совсем незаметно Василий пристрастился к «зелёному змею». За каких-то полгода он пропил практически всё, что было в доме, что кропотливо наживал в течение многих лет своей семейной жизни. Постепенно, его дом превратился в притон для поселковой алкашни. Ну, а на следующий год, во время январских праздников и студёных морозов, единственное недвижимое имущество Угрюмова «благополучно» сгорело дотла.
   Так Василий Иванович оказался на улице, а потом и на вокзале. Вернуться в деревню к родителям или перебраться к тёще поближе к детям – ему было совестно. Несколько раз пытался свести счёты с жизнью. И каждый раз, завершить начатое, он так и не сумел. То ли смелости ему не хватало, то ли воли...
   Много воды утекло с того самого злополучного воскресенья. Василий так успел привыкнуть к своему новому образу бытия, что ему уже начинало казаться, будто бы всю свою осознанную жизнь он провёл именно здесь, среди поездов, пассажиров и провожающих. О своём же прошлом, Угрюмов вспоминал, не иначе, как о грустном сюжете из давным-давно увиденного кинофильма.
   Сегодняшний день оказался для Васька, весьма и весьма удачен – он нашёл, оброненный кем-то кошелёк. Фортуна ему просто благоволила – тот самый кошелёк оказался вовсе не пуст. Мало того, что к вечеру Угрюмый был, не только сыт и пьян, так ещё и за пазухой у него позвякивали две полные бутылки дешёвого самогона.
   В данное время суток (сразу после полуночи), «менты» обычно отдыхали и бродяг особо не беспокоили. Потому, проследовав в зал ожидания, Василий и ощущал себя настоящим «королём пар¬кета». Осмотревшись и вновь смахнув капли пота с подбородка, своим полупьяным взглядом Угрюмов скоренько отыскал того, кого, собственно, он и собирался здесь найти. То есть, Синюгу, ныне при¬таившуюся в самом углу зала ожидания.
   Синюгой величали грузную, оплывшую избыточным жиром женщину-бродяжку. Она частенько заглядывала на вокзал. Однако признанной местными бомжами за «свою» она так и не стала. Поначалу, Синюгу бесцеремонно изгоняли с привокзальных территорий. Её отлавливали, били и пинали на подходе к вокзалу. Ну, а после... То ли из жалости; то ли оттого, что она всё ж таки женщина, вокзальные бичи перестали обращать на Синюгу своё внимание.
   В любую погоду и любое время года (как, собственно, и сейчас) Синюга была одета в зимнее, ядовито-зеленого цвета пальто, из которого: то там, то тут торчала вата внутреннего подклада. Как и всегда, на женщине-бродяжке были утеп¬лённые штаны; пара-тройка кофт, одетых одна на другую; а так же, армейские кирзовые сапоги. Весь свой скарб, состоящий из нескольких огромных и замусоленных сумок, доверху набитых вся¬кой дрянью, собранной из урн и помойных баков, она неизменно таскала с собой.
   Её настоящего имени, никто не знал. Да она и сама, похоже, давно и основательно его подзабыла. Что же касаемо прозвища: Синюга.… Получила она его, за не сходящие с её лица синяки и побои, как результат ежедневных «разборок» с бомжами-конкурентами и сотрудниками правоохранительных органов в борьбе за место под солнцем. Её действительный возраст, так же оставался для окружающих под покровом тайны... А может и не тайны, а под приличным слоем несмываемой, въевшейся грязи. С равновероятным успехом, Синюге можно было дать: как тридцать, так и семьдесят лет…
   Заприметив Синюгу, Угрюмый тотчас заковылял в её сторону.
   «Ну, а почему, собственно, и не провести нынешнюю ночь с дамой?» – размышлял в ту минуту Василий.
   Нет, о каком-либо интиме, сейчас не могло быть и речи. Этот природный инстинкт, вместе с иными желаниями подобного рода, у нашего героя давно атрофировались, словно ненужный организму атавизм. В данном случае, подразумевалось разнообразие в выборе собутыльников.
Как ранее упоминалось, вокруг бродяжки находилось несколько тюков с тряпьём, какими-то гнилыми яблоками, пустыми бутылками и прочей дребеденью, от вида которой нормального человека могло и стошнить. Отодвинув одну из таких авосек, Василий подсел рядом с бомжихой.
   – Знаешь?.. Когда я вошёл в зал, сразу понял, ты и есть моя судьба… – сходу заговорил Угрюмый. Сей¬час, под парами выпитого ранее алкогольного суррогата, даже Синюга не казалась Василию, такой уж и страшной. – …Возможно, это и есть некое провидение, та самая любовь с первого взгляда...
   Поначалу, Синюга с подозрением покосилась на незваного собеседника. Подсевший оборванец был ей как будто бы знаком. Причём, исключительно с негативной стороны. Однажды, он жестоко её избил за поднятую с пола мелочь. Потому, предчувствуя очередной мордобой, бродяжка с опаской придвинула к себе сумки. Но после того как Угрюмый распахнув пиджак, показал ей торчащий из-за брюк бутыль с мутной жидкостью, разулыбалась во весь свой беззубый рот.
   – Да и ты мне, вроде... Уже давно приглянулся… – как бы смущаясь, она придвинулась к Ваську и всем своим видом показала, что нынче она готова практически на всё.
   Молодые люди, сидевшие чуть поодаль и с самого начала наблюдавшие за весьма необычной встречей двух одиночеств, тихо засмеялись. Когда эти ребята ещё и стали невольными свидетелями чрезвычайно «роман¬тично¬го» объяснения в любви, то рассмеялись они уже в полный голос.
   – Пойдём-ка отсюда, дорогая… – подхватив с пола пару увесистых тюков, предложил Василий. – …Терпеть не могу свиней и хамов, готовых опошлить самое святое.
   Источая вокруг себя нечистотный дух, парочка бичей покинула зал ожидания, вышла на перрон и медленно поплелась в сторону небольшой тёмной рощицы, притаившейся меж железнодорожных путей.
   – Душновато сегодня, – подметила Синюга, расстёгивая верхнюю пуговицу своего зимнего пальто.
   – Да уж. Не меньше тридцати семи градусов... К тому же, ни малейшего намёка на мало-мальски ветерок… – ответил вспотевший бомж и указал на импровизированную «обеденную зону», сложенную из старых дере¬вянных ящиков. – …Прошу к столу.
По первому стакану выпили молча, разговор как-то совсем уж не складывался. Когда же самогон ударил в голову, Василия словно прорвало.
   – Эх, Синюга-Синюга... Если ты считаешь, что я вот так, всю свою жизнь бродяжил, да побирался, то ты жестоко ошибаешься. Как-нибудь я отвезу тебя в Москву, покажу столицу. Увидишь, какой у меня шикарный дом. Двухэтажный коттедж в центре города. Внутри всё в коврах, в хрустале, в мраморе. В гараже новенькая «Волга»…
   Договорить, точнее домечтать, он так и не успел. Его перебила бродяжка.
   – Тогда почему ты кормишься из помоек? – искренне изумилась она.
   – Сложная история... Если в двух словах, то я поссорился с женой. Знала б ты, какая она у меня стерва... Да собственно, именно я её и разбаловал. Каждый день с цветами, с подарками... А ей всё мало. Вот и пришлось хлопнуть дверью... Наверняка, ждёт сейчас, переживает... А я из принципа не вернусь… – тут сообразив, что слегка переборщил, Угрюмов осёкся и продолжил менее эмоционально.  – …Да приеду, конечно, приеду... Куда же я денусь. Ещё немного поброжу по бескрайним российским просторам и обязательно вернусь. Ни то колёса у «Волги» заржавеют.
   – Везёт тебе… – тяжело вздохнула Синюга. В отличие от Василия, подвыпившая бродяжка ударилась в меланхолию. – …Тебе есть, куда вернутся...
   – Конечно. Уж кто-кто, а я успел позаботиться о своей старости... – Угрюмый перешёл на очень громкую речь. – …А как иначе?.. Ведь целым танковым полком в своё время командовал.
   Это когда в ногу меня ранили, тогда и списали меня в запас... Ты сама посуди, ну какой я домосед, если всю свою сознательную жизнь по дивизиям и гарнизонам мотался?.. У меня и танк свой был...
   – А дети? – прищурилась Синюга.
   – Какие дети?.. Причём тут дети?..
   – Дети, спрашиваю, есть?
   – Ах, дети... Конечно: имеются. Двое... Нет, трое. Только они уже взрослые. Старшему... – на пару секунд Василий призадумался. – …Кажись, семнадцать. Точно, семнадцать. В ар¬мию, скоро пойдёт. Собираюсь определить его в авиацию. Пусть летает...
   – Ещё немного и лето кончиться. Вновь наступит зима… – в очередной раз, тяжело вздохнула бомжиха. – …А я и не знаю, куда податься. Надоело мне по теплотрассам и колодцам таскаться. Непутёвая я... Мужа из армии не дождалась... Молодость прогуляла, ребёнка в детдом сдала и осталась одна одинёшенька... Ни кола, ни двора. В общем, голь перекатная. Эх, кабы начать сейчас, всё с самого
начала...
   – Не переживай, подруга. Найдём мы и тебе счастье... – Вася попытался успокоить Синюгу.
   – А какое оно, это самое счастье?.. И вообще, есть ли оно?..
   – Конечно, есть. Оно, не может, не есть… – не к месту пошутил Угрюмый.
   – Рассказал бы. Как оно хоть выглядит?
   – Лучше один раз увидеть, чем сто раз услышать… – усмехнулся в ответ Васёк. – …Если хочешь, то прямо сейчас мы встанем на рельсы и пойдём по шпалам навстречу своей судьбе.
   – Боязно… – чуть поёжившись, ответила бродяжка.
   – Прекращай. Ведь ты пойдёшь не одна. С тобой будет настоящий мужчина. По скорому допьём пузырь и сразу двинем… – Василий передал стакан собеседнице. – …Держи, горемычная. Вмажь, и более не переживай. Даже не сомневайся, найдём мы своё счастье...
   – В Москву, что ли, отправимся?
   – А то, куда же? Только там, в столице нашей Родины все мечты и сбываются. Уж поверь мне, старому прожжённому вояке.
   – И далеко, до неё?
   – Да нет. Денька за два доберёмся. Если спать не будем.
   – Нее… – замотала головой Синюга. – …Без отдыха я не смогу.
   – Устанешь, так заночуем... Подумаешь, чуть задержимся. Своё счастье ты искала годы, а тут, каких-то пять-шесть дней. Уж как-нибудь перекантуемся...


                * * *

   Хоть и прожил Сашка совсем немного, каких-то двадцать лет, однако повидать за эти годы он успел всякое. Пережил и перетерпел парень действительно много. Тем не менее, так тоскливо, как нынешней ночью, на его душе ещё никогда не было.
С самого детства Саня мечтал быть военным. Свою жизненную цель стать офицером, он поставил перед собой ещё в школе, после того как потерял обеих своих родителей и, вместе с младшей сестрой, остался на бабушкином попечении. Окончив СПТУ, пытался поступить в танковое училище, но «провалил¬ся» на первом же экзамене, «на этом чёртовом сочинении».
   Справедливости ради следует отметить, что, не поступив в «военку», наш Санёк особо не отчаялся. «Подумаешь... Не вышло в этот раз, получится в следующий...»
Осенью его призвали на срочную службу. Поступать в военное училище Александр решил в следующем году, используя льготы предоставленные военнослужащим, проходящим военную службу. Романтика армейской службы продолжала манить юношу, не давая ему покоя.
   От природы Сашка был физически крепок, вынослив и высок ростом. Потому и попал он в ВДВ – подобные качества в десантуры всегда были в цене. Ну, а после «учебки», парень очутился на Афгано-таджикской границе.
Та граница, скажу я вам, в начале девяностых прошлого века – это, вообще, особая тема.
   Ощущением скорого развала Советского Союз, в этой, некогда дружественной республики было пропитано буквально всё. Те же самые настроения присутствовали и в войсках, дислоцированных на территории Таджикистана. Предчувствуя не самые радужные перспективы, связанные с неминуемым мас¬штабным сокращением, а так же лишённая центрального управления армия, по сути, брошенная на произвол судьбы, медленно деградировала. Пьянство и воровство в среде офицеров стало, если не нормой, то уж точно, вполне нормальной обыденностью. Само понятие «офицерская честь» перестало иметь какой-либо смысл. Глупые и необдуманные приказы, за которые никто не нёс личной ответственности, отдавались практически ежедневно. Данным разбродом и шатанием, вовсе не преминули воспользоваться бандитствующие формирования с территории сопредельного государств.
   Вывод советских войск с территории Афганистана был завершён более двух лет назад. На границе через реку Пянж воцарилось определённое спокойствие. Однако на смену воинствующих по идейным соображениям моджахедов, пришёл не менее жестокий и изощрённый враг – наркокартель, переправлявший на территорию Таджикистана сотни килограмм отборного героина, который и расползался по бескрайним просторам Союза.
   Именно здесь юношеские иллюзии по поводу идеализации профессии военного, у Сашки начали посте¬пенно таять. Увидев изнанку армейской реальности, он уже не хотел куда-либо поступать. Желание было лишь одно: побыстрее выбраться из этой «жопы» и поскорей вернуться домой.
   Ещё вчера Сашкина рота вступила в неравный бой с фактически регулярной армией афганского наркосиндиката, пытавшегося переправить через границу караван смертоносного порошка. А уже сегодня, от этой самой роты остался лишь взвод, без офицерского командования, да ещё и плотно зажатый в горном ущелье. На помощь двум десяткам, оставшимся в живых солдат, особо никто не спешил. Нафиг надо было кому-то подставлять свою голову под пули и отдавать жизнь, фактически ни за что. «Не смогли, по-доброму, договориться с боевиками, сами ввязались в эту отчаянную и бессмысленную бойню... Вот пусть сами из неё и выпутываются…»
   Тем временем, караван с азиатской «дурью», благополучно и беспрепятственно миновав грани¬цу, ушёл вглубь содружества. Час-другой и боевики, сопровождавшие груз, вернуться назад. Они про¬сто-напросто закидают ущелье гранатами, и пиши: пропало.
   Кто б только знал, как не хотелось Александру погибать. И главное, за что он вообще, должен отдать свою жизнь?.. За Союз, который вот-вот развалиться? За таджиков? За командиров, которым вообще по хрен на солдат, застрявших в ущелье?.. Погибать сейчас, когда до долгожданного «дембеля» оставались считанные месяцы и все его мысли уже начинали ви¬тать далеко на «гражданке»: с водкой, друзьями и порочными девицами?.. Однако и стушеваться, схалявить, прикрыться спинами сослуживцев, не говоря уже о добровольной сдаче в плен, Александр так же был не в праве. Как-то не по-пацански...
   – Саня, тебе не кажется, что пора бы нам что-то предпринять... – то, о чём так тягостно и долго размышлял сейчас Александр, вдруг запросто озвучил рядовой Чернышев, по прозвищу Чёрт. – …Из оставшихся ребят, ты самый старший по званию. Тебе, сержант, и рулить... Тебе, и карты в руки. Ребята устали ждать грамотное, командирское решения. С наступлением темноты, как пить дать, перережут нас словно ягнят... Или, того хуже, живьём сжарят. Давай-ка, Санёк, мы подумай: как нам, с наименьшими потерями выбраться из этого гребенного каменного мешка...
Кличку Чёрт Чернышев получил не только как производную от своей фамилии... Что-то в нём было этакое, благодаря чему он непременно попадал в какие-то невероятные переделки. В общем, тот ещё раздолбай.
   Если не считать Александра, то единственным «старослужащим» из остатков роты, как раз и являлся Андрей Чернышев. Более того, он был ещё и на год старше сержанта. Тем не менее, выше «рядового», из-за своих постоянных «залётов», в армейском «табеле о рангах» Андрей никогда не поднимался. Впрочем, он и сам не особо к этому стремился. Сашку, вообще, удивляло: как этот парень, до сих пор, не попал в тюрьму или дисбат.
   Любому командиру, любому старшему по званию или должности, тяжело иметь в своём подчинении неформального лидера, беспрекословного авторитета, коим и являлся в подразделении Чернышев. Ох, и намучился Сашка с этим Чёртом. Ведь приказы и распоряжения сержанта, не редко исполнялись бойцами, лишь после их одобрения рядовым Чернышевым.
   И вот, кажется, настал для Александра тот самый час, когда Андрей потерял свойственный ему кураж и, похоже, был сейчас несколько растерян. Подобным благоприятным для сержанта случаем, грех было бы не воспользоваться.
   – Мужики!.. – совсем уж по-товарищески обратился Сашка к собравшимся вокруг него солдатам. – …Я думаю, никто не станет спорить с тем, что мы по уши в дерьме... Для прорыва, у нас слишком мало сил... Двадцать военнослужащих – это вам ни армия, и даже не рота... К тому же, среди нас есть раненые. Ждать помощи, так же бессмысленно...
   В общем, как старший по званию, я принимаю следующее решение. Здесь останется лишь пара бойцов. С наступлением темноты, они должны стянуть на себя большую часть сил противника. Остальные попытаются спуститься по верёвкам вниз. С первыми выстрелами они двинутся вдоль обрыва, по правому склону к своим.
Если нет возражений, то здесь остаюсь я... И ещё кто-то... По его собственному желанию.
   – Сержант, можешь рассчитывать на меня… – тотчас выкрикнул один из военнослужащих.
Тут же, его примеру, последовали и остальные солдаты.
   – Я, тоже останусь... И я... Я так же не подведу... Сержант, ведь ты, меня знаешь... – наперебой, заголосили солдаты.
   – Стоп. Всем тихо… – рявкнул Александр. – …Что за балаган? Повторяю ещё раз: здесь остаются лишь двое.
   – Тогда, давай бросим жребий… – вновь предложил кто-то.
   – Ага. И ты, сержант, будешь участвовать в этой «лотереи», на равных со всеми… – оживился Чернышев. В его руках уже был коробок спичек. – …Жуть, как люблю «русскую рулетку».
   – Обожди ты со своим жребием… – возмутился сержант. – …Быть может, кто-то и вовсе не имеет желания подставляться под пули.
   – Да кто ж будет его спрашивать?.. – игнорируя возражения старшего по званию, Чернышев про¬должал возиться со спичками. – …Мы в армии, или как?.. Не знаешь – научим; не хочешь – заставим...
   – Раненые, в любом случае, уйдут… – Сашка, всё же попытался оставить за собой последнее слово. – …И хорош, пререкаться со старшими.
   – Да какой ты, на хер, «старший»?.. – усмехнулся Чёрт. Он быстро пришёл в себя и уже вновь был на коне. – …«Мужики, я тут, принял решение…» – писклявым голосом Андрей передразнил сержанта. – …Ты бы, Саня, ещё заплакал. Нет, чтоб гаркнуть командирским голосом. Дескать, встать, отжаться... Ты, засранец; и ты, обсос – здесь останетесь. Будете прикрывать наши задницы. Остальные, мелкими перебежка¬ми за мной... Короче, вот восемнадцать спичек. Так уж и быть, раненых мы отпустим...
   Вмешаться или каким-то иным способом попытаться повлиять на дальнейшее развитие ситуации, Александр был не в со¬стоянии. В который уже раз, невероятным и в то же время наглым об¬разом, рядовой Чернышев вырвал из его рук бразды командования. Сержанту оставалось лишь наблюдать да, наравне с ос¬тальными солдатами уповать на «слепую волю» жребия.
   «Впрочем, кто знает... Быть может, этот самый Чёрт, именно сейчас и спасает мне жизнь... – совсем уж неожиданная мысль вдруг мелькнула в голове Сашки. – …Возможно, до гробовой доски я буду вспоминать его самым добрым словом…»
Тем временем, Андрей отвернулся. Закрывая своими телом руки, он быстренько перетасовал «колоду» спичек. А затем резко развернулся к военнослужащим, протягивая перед собой пучок спичечных го¬ловок.
   – Ну, смертнички, начнём что ли? Игорёха, будешь первым... – Чернышев обратился к ближайшему от него солдатику. – …Тяни. Длинная. Везучий ты, Маслов... Теперь ты, Иван... Длинная. Тоже, счастливчик... Славка... Длинная... Поздравляю... Вован, теперь ты…
   Беспрекословно подчиняясь Андрею, молодые люди по очереди тянули свою судьбу. О чём думал каждый из них в тот роковой момент; о чём молил Бога; что переживал – оставалось лишь догадываться. Однако поводов для грусти, ни у кого из участвующих в жребии пока что не было. Сего¬дня им сопутствовала удача.
Наконец, очередь дошла и до сержанта.
   – Санёк, тебе тянуть… – Чёрт, по-дружески, подмигнул старшему.
Слегка прищурившись, Александр выдернул-таки из рук Андрея свою спичку.
   – Короткая… – огласил «приговор» Чернышев. – …Вот видишь. А ты, Саня, волновался. Поехали дальше... Костя... Длинная. Миха…
Пока разыгрывалась судьба вторая путёвка в никуда, Александр отошёл чуть в сторону. Он был сам ни свой. Судорожно мусоля в своих руках обломок спички, с каменным лицом сержант молча размышлял о своём.
   «Ну, почему я такой невезучий?.. Не повезло с родителями, потом провалился в училище... Теперь эта спичка... Почему, если что-то плохое, обязательно мне?.. Эх, и зачем только Чернышев-паскуда затеял этот злосчастный жребий?.. Ведь я, в общем-то, уже настроился на то, что останусь, приму бой, смирился... И тут, на тебе – шанс... А после, как помойной тряпкой по харе. Дескать, умойся…»
Меж тем солдаты, напряжённо следившие за «русской рулеткой», в которой неудачника, наверняка поджидала смерть, затаили дыхание. В руках у Андрея остались лишь две спички, одна из которых и являлась своеобразным пропуском на тот свет, пусть и ради жизни сослуживцев.
   – Ну, Лёха... Не мандражи... В «барабане» осталось лишь два патрона. Давай-ка, дружок, вытягивай свой счастливый билетик… – усмехнулся Чёрт.
На лице Чернышева не возможно было прочесть: ни страха, ни волнения. Казалось, что сейчас  не судьба его вовсе решается, а так, плёвый вопрос.
   «Пока я трясусь от страха, Андрей вовсю балагурит. Двужильный он, что ли?.. Или он напрочь лишён чув¬ства самосохранения?.. – Александр ревностно наблюдал за действиями Чернышева. – …Возможно именно поэтому, пацаны и будут всегда тянуться за ним, а не за мной…»
   Вне всяких сомнений Алексей Кучеренко из города Новосибирска вытянул самую длиннющую спичку в своей жизни. Испытав глубочайшее облегчение, сибиряк как-то по-идиотски хихикнул.
   В общем, вторая роковая спичка, так и осталась в руках Чернышева.
«Слепым» жребием, похоже, остались довольны все, в том числе и сержант.
«Глядишь, с этим Чёртом, везунчиком от Бога, ещё и водочки опосля удастся попить…»
   – Сдать, весь боезапас. С собой возьмёте минимум… – Александр отдавал последние распоряжения, с определённой долей злобы и зависти. – …И чтоб через десять минут, духа вашего здесь не было…
Молчаливым взглядом провожали они товарищей, уходящих в полумрак предгорья. Потом, Андрей с Сашкой принялись готовиться, пожалуй, к самому серьёзному и самому важному бою в их коротких жизнях.
   – Ну что, старшой?.. Повоюем по взрослому? – рассовывая по карманам гранаты, ухмыльнулся Чёрт.
   – Да какой я теперь «старшой»?.. Давай уж, по-простому. По имени... – недовольно поправил его Александр. После чего, пристально глянув в глаза сослуживца, неожиданно поинтересовался. – …Скажи честно. Зачем, сшельмовал? Почему из всех спичек была сломана лишь одна?
   – Откуда знаешь? – встрепенулся Андрей.
   – От таджикского верблюда. Думаешь, я не видел, как в твоей руке осталась последняя, такая же, как и все пре¬дыдущие длинная палка.
Андрей засмеялся и отвёл свой смущённый взгляд в сторону.
   – Саня, глазастый ты наш. Просто я, посчитал необходимым составить тебе компанию. Извини, Санёк. Но по характеру, ты чересчур мягкий. Пропал бы ты здесь, без меня.
   – А кабы не вытянул я ту, злосчастную спичку, досталась бы она кому-то другому?.. – не унимался сержант.
   – Ты что ж, действительно думаешь: чтоб я оставил этих салабонов-первогодок без дедовского надзора? Хочешь, не хочешь, а кому-то из нас необходимо было остаться. Вот я и принял самостоятельное решение.
   – Дурак, ты... – покачал головой сержант. – …Коль принял такое решение, тогда держись. А вообще-то: спасибо. Если ни в этой, так в следующей жизни, я обязательно верну тебе этот дол¬жок.
   – Перестань, сержант. Какие между нами могут быть долги? Мы ведь теперь, как братья, с оружием в руках будем защищать друг друга. До последнего…


* * *

   – Ты чего? – проснулась Лариса, супруга Юрий Александрович, когда тот вернулся в спальню.
   – Да так, ничего. Выходил покурить… – забираясь под лёгкое покрывало, шёпотом ответил ей муж.
   Он долго не мог уснуть. Ворочался, ворошил в памяти прожитые годы. Сердце его кололо всё сильнее и сильнее.
   «Главное уснуть, и всё успокоится... – повторял про себя Громов. Когда же боль приобрела характер невыносимой, он всё ж таки решил обратиться к помощи домашней аптечки. –…Ещё бы найти, нужные мне капли. Ведь никогда, сука, не беспокоило, а тут разгулялось…»
   Опёршись рукой о край кровати, Громов приподнялся, и уж было собирался встать на ноги, как его опорная рука вдруг ослабла, и Юрий Александрович всем своим телом рухнул на пол, сильно ударившись головой. Как ни странно, но никакой боли он при этом вовсе не почувствовал. Напротив, испытал что-то вроде об¬легчения.
   Тяжесть в груди, как бы сама собой, неожиданно пропала. И, вообще, во всём его теле вдруг появилась невиданная доселе лёгкость.
«Что, со мной?.. Почему не ощущаю тяжести своего тела?.. Почему, какой-то невидимой силой меня поднимает под самый потолок?.. И как получилось, что я могу видеть себя, лежащего у кровати?..
   Вот и Лариска проснулась. Наверняка, я разбудил её, шумно упав на пол. Она что-то кричит, суетиться, пытается развернуть моё тело на спину. Теперь она бежит к телефону, вызывает «неотложку». Но зачем?.. Ведь я ни в чём не нуждаюсь, я свободен и полностью самодостаточен. Выходит неспроста мне сегодня привиделся Витька-покойничек.
   Кстати, который нынче час?.. А вот и настенные часы. Чудно видеть их на одном с собой уровне. Без трёх минут четыре. Скоро начнут «куковать». О боже, какой кайф ощущать полную не¬весомость... Вот значит, как уходят люди в мир иной... Да, точно – это смерть. Моя смерть!.. Ведь об этом я уже где-то читал... Правда, не верилось мне тогда, в какую-то иную, загробную жизнь. А оно, вон как всё вышло... Оказалось, я действительно существую... Существую после смерти... Ура!.. Вот бы, рассказать кому. Так ведь не поверят... Интересно: а как я сейчас выгляжу?.. Нужно поскорее найти зеркало, пока в квартире не занавесили все предметы, отбрасывающие отображение.
   Детей, конечно, жаль. Вон они, уже проснулись... Плачут. Как же они теперь без меня? Ну, ни¬чего тут уже не поделаешь... Увы, батя скончался. Старшей уже восемнадцать... Да и младший, в свои пятна¬дцать, далеко не ребёнок. Ребята смышлёные, как-нибудь освоятся...
   Меня упорно куда-то тянет... Дайте мне хоть немного... Хотя бы пару минут побыть здесь, в своей квартире, со своей семьёй... Я уже на кухне. Вот и моя последняя, не докуренная сигарета... Пустая бутылка из-под пива... Всё ясно, меня влечёт в открытое настежь окно. Ладно, не буду сопротивляться: в окно – значит в окно... Ох, каким большим и красивым кажется мой город в эти утренние часы, да ещё и с высоты птичьего полёта. А там, за насыпью, мой родной за¬вод. Уж скоро начнётся смена, на которую я не выйду... Будут звонить, узнавать: дескать, почему Громов не вышел на работу? Вот смеху-то будет, когда узнают, что я... Так, стоп... Куда это меня понесло?.. Что это ещё?.. Ни то тоннель, ни то какая-то гигантская белая воронка...»


                * * *

   – …Эх, Синюга... И заживём мы с тобой скоро… – продолжал мечтать Василий, шагая с бродяжкой по железнодорожным шпалам.
Он так увлёкся своими полупьяными иллюзиями, своим только-только придуманным миром, что вовсе не обращал внимания на безумный грохот, мчавшегося по соседнему пути поезду.
   – Ты разве не слышишь? – выкрикнула ему прямо в ухо бомжиха.
   – Чего? – вопросительно кивнул головой Угрюмый.
   – Вроде, гудит что-то… – продолжала орать не менее пьяная нищенка, тащившая за собой весь свой скарб.
   – Сейчас посмотрим… – завертел головой Васька.
   Когда ж он оглянулся назад, мгновенно понял, что уши его уже давно раздирает гудок электропоезда, несущегося прямо на них с бешеной скоростью.
К сожалению, предпринять что-либо было уже поздно…

   Машинист электровоза, ещё издали увидел на своём пути двоих, кое-как плетущихся оборванцев. Включив звуковой сигнал, он ещё и попытался остановить многотонный состав, успевший разогнаться до приличной скорости. Тормозной путь оказался чересчур длинным. К тому же его непрерывный гудок, похоже, полностью потонул в грохоте встречного «товарняка»…
   Предотвратить трагедию машинисту так и не удалось. Оба бомжа, словно мошки, в буквальном смысле, были размазаны о буферную часть локомотива.

   Мгновенная смерть – это такой исход, при котором погибший, расставаясь с жизнью, практически не испытывает каких-либо мучений. Именно такая участь настигла участников похода «за счастьем», под колёсами скорого поезда «Москва – Владивосток», в трёх километрах от Омского железнодорожного вокзала.
   «Как же так получилось, что я ничего не почувствовал?.. Я просто приподнялся над пронёсшимся подо мной электровозом. А потом и вовсе взмыл в ночное небо... Кстати, где Синюга?..»
   «Заруби себе на носу: никакая я тебе не Синюга... – Угрюмову ответил злобный женский голос. – …Отныне, прошу обращаться ко мне, как к Раисе Максимовне…»
   «Во, дела!.. Я разговариваю, не открывая рта. Не иначе, телепатия... Очевидно, она летит где-то рядом, и мы можем общаться с ней мысленно. Чудеса!..»


10 июля 1991 года. Ночь

   – Юрий Александрович Громов, родившийся 5 марта 1950 года; скончавшийся 10 июля 1991-го, в 3:57 местного времени от инфаркта. Это так? – тихо произнёс чей-то голос.
   – Верно… – ответил Юрий, оглядываясь по сторонам, в надежде увидеть того, кто, собственно, и обратился к нему с данным вопросом. Однако ничего, кроме белого, как молоко, и все обволакивающего тумана, он так и не различил.
Только что, пролетев белоснежный, витиеватый и длиннющий коридор, он оказался в каком-то непонятном безграничном и невесомом объёме.
Абсолютная тишина и покой этого, ни то безразмерного сосуда, ни то безграничного помещения – создавали комфортные условия для фривольных и абстрактных размышлений. Они же располагали и к простому, беспечному разговору. Потому Громов с нетерпением и ждал продолжения, начавшегося было диалога. Вот только следующего вопроса, так и не последовало. За то, после гнетущей и продолжительной паузы, переполняемой звенящей тишиной, Юрий Александрович вдруг... Нет, он вовсе не увидел и даже не услышал, а скорее ощутил каким-то неведомым ему чувством, появление в том же самом пространстве ещё кого-то.
   – Кто здесь? – с опаской оглядываясь по сторонам, поинтересовался Громов.
Однако вместо ответа, Юрий Александрович вновь услышал уже знакомый ему тихий и успокаивающий голос.
   – Василий Иванович Угрюмов, родившийся 18 ноября 1945 года, скончавшийся 10 июля 1991-го года, в 4:07 местного времени, в трёх километрах от омского железнодорожного вокзала под колёсами пассажирского поезда. Правильно?
   – Очевидно, так оно и было… – тяжело вздохнув, ответил мужской бас. После чего, добавил. –…Не уж-то, действительно, отмучился?
«Ни тот ли это, случаем, Василий Иванович?.. Мой заводской наставник?.. – неожиданно для самого себя вдруг припомнил Громов. – …Мы же с ним, лет пять в одной бригаде трудились. У нашего Василия Ивановича, помниться, жена умерла... А после, ещё и дом сгорел... Да, мужику, уж точно не позавидуешь…»
   «Я это, я... И на заводе мне пришлось побатрачить, и жену потерять... И дом мой сгорел. А ты сам, кем будешь?..» – ответил мужской бас.
«О, как оно было, на самом деле… – Громов вдруг уловил ещё один, уже женский голос. –…Оказывается, жена твоя умерла и дом сгорел... Выходит, не было ни армии, ни полковника, ни Москвы?.. Полу¬чается: ты врал мне с самого начала. А я-то, дура, уши развесила…»
  «Чудно… – в удивлении усмехнулся Юрий Александрович. – …Я лишь невзначай подумал, а мою мысль не только услышали, её тотчас принялись обсуждать…»
«Наверно, так и должно быть. Ведь мы умерли… – усмехнулся мужчина, назвавшийся Василием. – …Теперь ни украсть, ни пёрнуть – всё на виду. Прямо, как в общей бане. К тому же глухо, как в танке. И кто ты, бывший человек, есть? Или кем, по крайней мере, недавно был?..»
   «Громов я, Юрий Александрович» – гордо представился Юра.
   «Я тебя, конечно же, помню. Вместе работали... Бывало, что и вместе пили... Не плохим ты был парнем. Ну, разве что, с небольшой гнильцой... Так этого добра у нас у всех с избытков... Синюга, ты видала, каких орлов я из дворовой шпаны в мастера выводил…» – порадовался за себя Угрюмов.
   «Кажется, я предупреждала… – огрызнулась женщина. – …Навсегда забудь это проклятое слово: Синюга…»
Перекрёстный огонь мыслей и взаимных недовольств, прервал Голос извне.
   – Раиса Максимовна Пластинина, родившаяся 19 августа 1951 года, скончавшаяся 10 июля 1991 года, в 4:07 местного времени, в трёх километрах от омского железнодорожного вокзала, под колёсами пассажирского поезда?..
   – Да. Это я… – дрожащим голосом ответила женщина. – …Не уж-то, на самом деле, всё?.. Получается, я умерла, так и не увидев свою кровиночку, своего сыночка?
«Интересно. Куда ж нас теперь, из этого приёмника-распределителя, переправят?» – мимолётом подумалось Громову.
   «Известно куда. Соберут сейчас всех, откинувших ласты нынешней ночью, и по этапу... Ну, там, в Рай или куда подальше…» – усмехнулся Василий.
«Рай?.. – в презрительном удивлении переспросила Синюга. Через многие годы она впервые услышавшая своё настоящее имя. – …А ты его заслужил, этот самый рай?..»
«Да кто ж его знает?.. – вновь хихикнул Угрюмов. – …Быть может, как раз я его и достоин. Почитай, полжизни скитался в нищете, да в рванье... Ну, чем не образ бытия, святого мученика?»
   «Сволочь ты, и скотина, а не святой скиталец... Жену свою, покойную, стервой называл. Да как только твой язык поганый повернулся?..»
   «Ни тебе, дура, меня судить… – рявкнул Василий. В отместку он попытался нанести ответный укол. – …Умная, мля... Между прочим, я своих детей по детдомам не распихивал…»
   «Не тронь, тварь, своими вонючими мыслями моего сыночка. Это лишь моё личное горе. И если хочешь, трагедия всей жизни... За ту глупость, я тысячи раз себя прокляла. И, в отличие от тебя, паразита, ни на какой рай вовсе не претендую... Уж лучше ад. Самый жуткий и ужасный. Дабы полностью искупить все свои земные грехи…»
   Спор бывших бомжей неожиданно прервала случайная мысль Громова: «А интересно... С чего это вдруг они оказались под одним и тем же поездом? Не иначе любовью на рельсах решили заняться…» – тотчас Юрий Александрович осёкся, вовремя сообразив, что чужие и вольные размышления теперь доступны всем и каждому.
   «А тебе, урод, какое собачье дело, что мы делали на рельсах?» – в неистовом бешенстве огрызнулась жен¬ская мысль.
«Твою-то мать... И подумать-то ни о чём нельзя... – чертыхнулся Громов. – …И вообще, откуда тебе знать: урод я или красавец? По мне, так я вовсе не плох собой…»
   «Вот и помалкивай в тряпочку» – порекомендовала Синюга, с явной издёвкой.
«Юрка, ты на неё не обижайся… – спорщиков попытался примирить Василий. – …Учитывая летальный исход, она стала чересчур бешеной. Ну, а то, что мы вдвоём под поезд попали, так это я за сча¬стьем её повёл. Кстати, Синюга... Ой, извиняйте. Как тебя, там... Ах да, Мадам Максимовна... Так я, Максимов¬на, похоже, сдержал своё обещание. Ведь не станешь же ты отрицать того факта, что ныне пришёл конец твоему бродяжничеству? Можешь забыть про обеды на помойке и ночлегах в колодцах теплотрассы. Ну, и чем это не счастье? А раз так, с тебя пузырь...»
   «Щас!.. Вот только на Землю, в дежурный магазин быстренько сгоняю или у таксистов на вокзале перехвачу… – ухмыльнулась Рая. После чего, сурово добавила. – …И вообще, с какой стати ты принялся оправдываться перед этим козлом, куда и зачем мы ходили? Ведь он и сам, походу, по горло в дерьме, коль умудрился угодить в нашу поганую компанию…»
   «В отличие от некоторых, мне и вовсе нечему стыдиться… – Юрий Александрович, дабы невзначай не ляпнуть чего лишнего, принялся думать исключительно о хорошем. Вспомнил о доме, о детях, о своей бригаде. – …Прожил я свою жизнь, уж точно, не хуже других. Сына с дочерью поднял... Выбил для семьи трёхкомнатную квартиру... В доме всегда был достаток... А чего ещё от мужика требуется?.. Грешить, конечно, грешил... Не без этого. Однако грешки мои всегда были мелкие – в общем, особо не наглел. Глядишь, и проскочу я нынче в рай…»
   «Тише вы, пустобрёхи… – выкрикнул Василий. Он вдруг заслышал приближение, ещё чьих-то новых мыслей. – …Кажись, в нашем полку прибыло».
   «Точно... – прислушавшись, Громов подтвердил предположение Васи Угрюмова. – …Кто-то о войне думает. О патронах, автоматах, о вражеском окружении…»
Договорить Юрий Александрович так и не успел. Всё тот же тихий и одновременно понятный всем Голос вновь о себе напомнил.
   – Андрей Викторович Чернышев, родившийся 23 августа 1971 года и скончавшийся от взрыва грана¬ты, 10 июля 1991 года, в 2:07 местного времени?..
   – Так точно! – ответил ему кто-то из белого тумана.
   – Через месяц в детдом, в котором ты воспитывался, придёт письмо. В нём будет сказано о том, что ты пропал без вести в районе Советско-Таджикской границы. Для всех, ты так и останешься пропавшим, без могилы и памятника... – прискорбно добавил всезнающий Голос.
   «Не может этого быть!.. – растерянно запричитала Рая. – …Сыночек, как же так?.. Почему от гра¬на¬ты?..»
   «Вот видишь… – не скрывая радости, заметил Василий. – …Всё же нашла ты своё счастье. Нет, Максимовна... Теперь ты точно, одним пузырём не отделаешься. За такое событие, не меньше месяца поить меня обязана. Подумать только: спустя семнадцать лет, мать нашла сына!..»
   «Мама?.. – в полном недоумении выкрикнул юноша. – …Получается, ты пришла меня встретить. В детдоме мне всегда гово¬рили о том, что ты умерла, когда мне было всего два года…»
   «Именно так, сынок... Я встретила тебя, и теперь мы всегда будем вместе…» – Синюга неожиданно на¬шла более и менее подходящий предлог в своё оправдание.
   Точнее сын, будто предчувствуя не¬ладное, подсказал ей эту, во всех отношениях приличную версию. Тогда как самой Рае лишь оставалось поддержать её. Что она с величайшим облегченьем и сделала.
   «Как же. Ждала она… – непроизвольно вырвалось у Юрия Александровича. – …Походу, шлюхой была твоя ма¬маша и опустившейся женщиной…»
   «Заткнись, сволота!.. – в отчаянии Райка перешла на истошный визг. – …Не верь, сынок!.. Андрюша, ни слушай их. Это они, из завести…»
   «Обожди, мама. Я сам разберусь… – сурово произнёс юноша. А после, решительно обратился ко всем, кто его ныне слышал. – …Хотел бы я узнать: какая сука посмела оскорбить мою маму?..»
   – Александр Васильевич Угрюмов… – всезнающий Голос, в который уж раз оборвал, разгоревшуюся было склоку. – …Родившийся 15 декабря 1970 года и скончавшийся от взрыва гранаты, 10 июля 1991 года, в 2:07 местного времени?..
   – Очевидно, вы правы. Вам видней… – почти равнодушно ответил чуть огрубевший юношеский голос.
   – Через месяц твоя бабушка, Лидия Петровна получит извещение, о том, что ты пропал без вести в районе Советско-Афганской границы. Могу сказать больше. Столь тяжёлого удара Лидия Петровна не перенесёт, и твоя сестра останется полной сиротой… – зачем-то добавил Голос.
   «Мать честная!.. Да ведь это сын мой, Сашка!.. Но, как?.. – изумился Василий.
   – …Сашок, ты узнаёшь меня? Ведь это я, твой папа. Как быстро бежит время... Кажется, совсем недавно на руках его но¬сил, а ему уже девятнадцать. Было… – сконфуженно поправился Василий. После чего, дабы поскорее сгладить щепетильность создавшейся ситуации, добавил. – …А Иришка, сестрёнка твоя, как?..
   «Да пошёл, ты… – огрызнулся в ответ юноша. – …Твой поганый голос я сразу узнал. Точнее, с самого первого мгновения уловил твой паскудный дух. Никакой ты мне не отец. Гад, ты…»
   «Саша, Бог с тобой. Разве ж можно так на отца? Какой никакой, а всё же я твой родитель. Помнишь, как я катал тебя на машине; как ездили с тобой в «Детский мир»; как купил тебе грузовик на батарей¬ках; как в футбол с тобой играли? Сынуля, ты вспомни. Ведь вместе нам было здорово…»
   «Было, да сплыло... После того, как погибла мама, ты ни разу не поинтересовался: как мы и где мы?.. Ни разу не навестил нас. Ты, кстати, знаешь о том, что дед Ваня, семь лет назад умер? А теперь представь, как тяжело нам было тянуть крестьянское хозяйство, с бабушкой-инвалидом...»
   «Парни, вы что ж, служили на Таджикской границе?..» – пытаясь разрядить взрывоопасную ситуацию, тихо спросил Юрий. Ему льстило то, что на фоне этих двух «супчиков», он вы¬глядит гораздо в более выгодном свете.
«Так точно. Прямым рейсом оттуда, с окрестностей реки Пянж… – усмехнулся Андрей.
   –…Тыщу лет, глаза б мои его не видели…»
   «Не поверишь. Но и мне, в молодости посчастливилось послужить в тех местах. Для нас, для сибиряков, климат там просто паскудный. Да и сама республика полное дерьмо. Друг у меня там погиб, в семьдесят втором году…»
   Синюга, до последнего мгновения продолжавшая всхлипывать, неожиданно затихла.
   «И как же звали вашего погибшего друга?.. – поинтересовалась она, воспользовавшись паузой. – …Случайно, не Виктором? Ни Чернышевым?..»
   «Ага, правильно. Витька Чернышев... Постойте-постойте. А как вы об этом узнали?.. – с некоторым подозрением задал свой вопрос Громов. И тут-то до него, наконец-то, дошло. –…Блин!.. Как же я сразу не сообразил, что у Виктора и у вашего сына, одна и та же фамилия…»
   «Вот именно… – с укоризной подчеркнула женщина. – …Андрей, тот погибший друг и был твоим отцом. Выходит так, что этот грёбаный Таджикистан, забрал у меня сразу двух, самых дорогих мне людей…»
   «Странно. Но Витька никогда не рассказывал мне, ни о жене, ни о сыне… – Юрий Александрович призадумался. – …Девушка, действительно у него была. Письма он ей писал... А иного, что-то не припомню…»
   «О беременности я узнала слишком поздно. Виктор в отпуск приезжал, ну, и... – тут же пояс-нила Синюга. – …Родители у меня твёрдых моральных устоев, а мы не расписаны... Потому и решили оставить всё в тайне, до его возвращения. Я уехала к тётке, якобы, в институт поступать…»
   «Ну, а дальше, что было?» – поинтересовался Василий. Сейчас он готов был говорить на абсолютно любые темы, только б они никоим образом не касались ни его самого, ни его сына.
   «Что дальше?.. – отрешённо переспросила женщина. – …Дальше, я родила мальчика. А чуть позже, получила «похоронку»…
   «А потом?..» – не унимался Угрюмов.
   «Потом... Потом, я умерла. Не слышал, что ли?..» – очень жёстко ответила женщина, вкладывая в свои интонации твёрдое предупреждение: дескать, только попробуй что-нибудь вякнуть.
   «Эх, и почему ж я не зашёл к ней после дембеля?.. Как раз об этом, и просил меня Витька…» – в замешательстве подумал Громов…

   – Надеюсь теперь вам понятно, почему я собрал все ваши грешные души вместе?.. – вновь напомнил о себе Голос. – …Всех вас объединяют не только личное знакомство или родственные связи, а ещё и не совсем чистая совесть. И, прежде всего, друг перед другом.
   – Позвольте-позвольте... – возмутился Юрий Александрович. – …В отличие от некоторых, лично я абсолют¬но чист. Мне, вообще, не свойственны такие понятия, как угрызение совести или стыд. Подумаешь, не зашёл к Витькиной подружке... Я не имел ни малейшего понятия о том, что та с «пузом», а после и «киндер-сюрпризом». Пока лечился в госпитале, гроб с телом Чернышева отвезли сопровождающие... Они-то и обязаны были поведать близким, как погиб Витька, что именно с нами приключилось. Со своей стороны... В общем, я посчитал лучшим, не беспокоить родственников повторно. К чему снова и снова ворошить былую трагедию?.. Девица и вовсе могла, к тому времени, найти себе другого…
   – Громов, попрошу впредь, не перебивать меня… – повысил свой тон, до того неизменно спокойный Голос. – …В противном случае, тебя может ожидать самое жестокое наказание.
   – Интересно, какое наказание может быть страшнее смерти, которую мы уже пережили? – ухмыльнулся в ответ Громов.
  – Что, если я расскажу Раисе Максимовне и её сыну о том, при каких обстоятельствах, в действительности по¬гиб их муж и отец.
   – Нет! – неожиданно выкрикнул Юрий Александрович.
   – От чего же? Ведь ты сам, милок, напросился на неприятности. Вот и изволь получить их.
   Сударыня Пластинина, сейчас вы узнаете тайну, о которой долгое время знали лишь трое: Гро¬мов, Чернышев и, соответственно, я. Ваш муж, как минимум дважды, мог остаться в живых…
   Итак, начнём по порядку. В тот роковой день два друга-земляка: Юрий и Виктор совершали рядовой обход гра¬ницы. Три вооружённых рецидивиста, пытавшихся уйти за кордон, волею случая и почти лоб в лоб, нарвались на этот самый пограничный дозор. Причём, друг наш, Громов заметил нарушителей границы первым. Однако, вместо того, чтобы предупредить товарища о смертельной опасности, перепуганный Юрий Александрович, скоренько скрылся в близлежащем кустарнике, сославшись на внезапное расстройство желудка. Таким образом, неравный бой с бандитами принял лишь один Виктор, к тому моменту уже раненный в грудь.
   Здесь, обязательно следует отметить следующее обстоятельство. Если бы пограничники действовали в паре, они бы без труда справились с тремя преступниками, имевшими в своём арсенале, лишь пару охотничьих ружей. Тем не менее, Громов предпочёл отсидеться в кустах, выпустив в воздух оба «рожка», имевшегося при нём боезапаса. И только после того, как канонада стрельбы затихла, а рецидивисты благополучно пересек¬ли госграницу, наш «смельчак» соизволил покинуть убежище.
   Заметьте: к тому времени, тяжелораненый Виктор был всё ещё жив.
Наш Юрий Александрович всеми силами пытался скрыть свою трусость. Имитируя оказание первой медицинской помощи, он просто-напросто тянул время, ожидая смерти товарища от потери крови. После чего, для пущей правдоподобности своего участия в задержании преступников, Громов подобрал брошенное бандитами ружьё и ранил себя в руку. Истекая кровью, он отправился на заставу...
   – Не правда! Не было этого! Вы наглым образом перековеркали действительность!.. – что было силы, возмутился Громов.
   – Не было, говоришь?.. – усмехнулся Голос. – …А быть может, ты сам внушил себе ту искажённую правду?.. Да и поверил в неё со временем. Признайся, хотя бы самому себе: ведь именно поэтому, ты и опасался ступить на порог Витькиного дома, посмотреть в глаза его близким. Впрочем, это ещё цветочки.
   Василий Иванович, подскажи-ка мне: кто первым навестил тебя после той злополучной аварии, в которой погибла твоя супруга? – Голос неожиданно переключился на Угрюмова.
   – Сейчас, пожалуй, и не упомню... Много воды утекло с тех времён. Кажется, ребята из цеха… – неуверенно ответил Вася.
– Всё верно. С искренним сочувствием и поддержкой, первыми к тебе заглянули ребята из вашей бригады. Был среди них и твой, некогда ученик: Юрий Александрович Громов. Он то и предложил тебе с горя напиться... И даже сбегал в «лавку» за водкой. Так он бегал недели две, пропивая твои денежные накопления, а после и все дорогие вещи из дома Угрюмовых.
   – Я что ж силой, ту водяру в него вливал? – ухмыльнулся Громов.
   – Ну, силой не силой, а перед дружками своими, ты, помнится, хвастал. Дескать, как ловко тебе удалось облапошить одного дурочка. Скупив у последнего, за сущие гроши гараж, мебель и прочую дорогостоящую бытовую технику. Скажи, Василий Иванович: после того, как твой дом опустел, ты его видел?
   – Вроде бы забегал как-то... Кажется, под Новый Год… – вновь неуверенно ответил Угрюмов.
   – «Вроде бы, да кабы»… – передразнил его Голос. – …Это действительно произошло в канун празднования Нового Года. Пробыл он у тебе в гостях не более часа... О том эпизоде можно было и вовсе не вспоминать, если б не окурок сигареты... Покидая твой дом Юрка, небрежно бросил в сенях свой непотушенный «бычок»... Именно от него, спустя пару часов и полыхнуло ясным пламенем твоё жилище...
   Ну, Юрий Александрович, как думаешь?.. Есть смысл продолжать повествование о твоей, якобы, чистой и незапятнанной репутации?
   – Не стоит… – тихо ответил Громов.
   – Что, умник?.. – усмехнулась Рая. – …Собирался в новую жизнь на белом коне въехать? А ока¬зался засранцем, почище нашего. Как не крути, а все мы тут, дерьмо порядочное...
   – Пора бы мне и отдохнуть… – громко зевнул Голос. – …А вы, ребята, можете обсудить меж собой полученную ин¬формацию. Поговорить, кое в чём разобраться. Но уже без меня. Кстати, прошу не удивляться, если обнаружите рядом с собой кого-то ещё...


                * * *

   Туман сам собой развеялся. Освободив небольшое пространство, он повис белой дымкой по краям, не имевшего границ объёма.
   В образовавшемся просвете, присутствующие наконец-то смогли увидеть друг друга в полный рост и в прежнем облике. Кроме того, они сумели ощутить под своими ногами твёрдую опору.
Как и предупреждал Голос, вместо двух молодых людей: Андрея и Александра – в видимом пространстве вдруг обнаружился и ещё один юноша. Как и первые двое, он был облачён в военную гимнастёрку. Лишь Рая с Юрием, слегка поежившись, узнали в нём погибшего семнадцать лет назад Виктора.
   – Здравствуйте… – заговорил тот самый, внезапно появившийся молодой человек. – …Вот и увидел я своего наследника. Знал, что родила. Знал, что сын. Что Андрей... А вот какой он на самом деле, увидел лишь сейчас.
Андрюха, теперь мы с тобой, почитай, ровесники. Мне ведь тогда около два¬дцати было... Что ж так рано ушёл из жизни? Взял, да и оборвал на себе нашу фамилию.
   – Нынче, на границе, как на войне… – не зная, как обратиться к этому незнакомому парню: по-приятельски или как-то по-родственному, неопределённо ответил Андрей.
   – И с кем, интересно, воюем? Не уж-то американская агрессия? – в удивлении поинтересовался Виктор.
   – Да какая, Витёк, к едрени-фени Америка?.. – вмешался в разговор Юрий Александрович. –…Нам бы в родном Отечестве, внутри Союза, дай Бог, разобраться. Армяне воюют с азербонами; грузины с абхазами. Молдаване гнобят таких же молдаван, но уже приднестровских... В общем, кто кого хочет, тот того и «мочит»...
   Однако Виктор так и не глянул в сторону Громова. Он обратился как бы ко всем.
   – Как же так? Разве может такое быть?.. Ведь на нашей заставе служили и украинцы, и узбеки, и русские. При этом делить нам было абсолютно нечего. Куда ж партия смотрит?
   – Партии больше нет… – вновь пояснил Юрий. – …Витёк, ты не поверишь. Всех нас, принуждая верить в светлое будущее, в коммунистические идеалы, на самом деле жестоко дурачили. Оказалось, что коммунисты: от Вождя, до секретаря цеховой парторганизации – все они  пре¬ступники. В восемнадцатом году не было никакой Революции, и уж тем более Великой. Был самый настоящий государственный переворот. А последующие семьдесят лет, эти твари промывали нам мозги коммунистической пропагандой. Свой партбилет я принародно порвал, публично покончив с данной тоталитарной организацией.
   Эх, Витька... Всё в нашей стране изменилось. Народ вздохнул с облегчением, жизнь стала интересней. У нас, вообще, что ни день, то событие.
   – Что ж это за жизнь, когда вокруг гражданская война?
   – Ты, Чернышев, всё ещё загружен марксистско-ленинской политинформацией… – рассмеялся Громов. – …Война, она там. А у нас Перестройка. Можно без оглядки и без опаски говорить о чём угодно. Свобода у нас такая, когда любой гражданин, буквально за пару месяцев, может стать миллионе¬ром.
   – Постой-постой… – будто о чём-то вспомнил, спохватился Виктор. – …Коль есть миллионеры, значит, должны быть и нищие... Ведь это прописная истина...
   – И что с того?.. – искренне удивился Юрий Александрович. – …Вон Васька Угрюмов... Как был лентяем, да пропойцей, так и остался таким же ущербным. Зато у меня, у рабочего и целеустремлённого человека, как говорится: всё на мази. Я профессионал. Слесарь с большой буквы «С». Такие как я, при лю¬бой власти будут востребованы.
   – Громов, такие как ты... – вмешался в разговор озлобленный Василий Иванович. – …Хитрые, завистливые, скользкие и пронырливые, уж точно, в любую задницу без мыла проскочат... Такие, всегда знают с кем по¬пить; кого подмазать; а когда и интрижку закрутить... Они готовы идти по головам, по трупам. Кабы не та авария... Ты бы у меня, по сей день в подмастерьях ходил…
   – Эх, Юрка-Юрка… – тяжело вздохнул Виктор. – …Я то, грешным делом, уже забыл ту былую обиду. Посчитал, что там, на границе, ты просто-напросто смалодушничал, слегка перетрусил. Молоды мы были, и подобное могло приключиться с каждым. А на самом деле, ты и впрямь с гнилым и паскудным нутром...
   – Хватит. Надоело… – выкрикнула возмущённая Рая. – …Да что же вы за люди таки?.. В последние минуты своего существования, кроме как о набившей оскомину политике, вам и поговорить более не о чем... Вы что, не понимаете: этот... – Раиса Максимовна указала куда-то вверх. – …Только того и ждёт, чтоб все мы здесь перегрызли друг друга. Мужики, очнитесь...
   – А, собственно, о чём мне с вами ещё говорить?.. – раздражённо ответил Виктор. – …Ведь ты, Рая, мне в тётки годишься. От былой, стройной и симпатичной девушки, и следа не осталось. Если бы заранее не знал, кто ты, наверняка и вовсе не обратил внимания на некую толстуху в этаком рванье...
   – Интересно было бы увидеть, каким бы ты, отец, стал через те же двадцать лет... – вступился за мать Андрей.
   – Да, уж точно, не довёл бы себя до подобного, мерзко-неприличного состояния… – ухмыльнулся в ответ Виктор. – …В отличие от вас, у меня наверняка была бы в жизни конкретная цель. И уж поверьте: я бы её добился. Ведь все вы, вместе взятые, по большому счёту, и не жили. А так... Существовали, занимая чужое место. Возможно, именно моё... – при этом, Чернышев-старший с презрением глянул на Громова.
   В объёме воцарилась гробовая тишина. Находившиеся в нём люди... Или, если быть более точным: их души, в человеческом обличии, старались не смотреть друг на друга. Каждый из них отводил взгляд в сторону, понимая, что этот парень, чудом вернувшийся из далёкого прошлого, отчасти, был сейчас прав.
Даже молодые люди вдруг припомнили свои, некогда упущенные возможности. Александр подумал о военном училище, в которое он, не проявив надлежащей настойчивости, так и не поступил. Андрей, о своём легкомысленном отношении к жизни...
   Первым пришёл в себя Юрий Александрович. Он осторожно приблизился к Виктору.
   – Витёк, да, кто бы с тобой спорил. Ты, как всегда, попал в самую точку. Гады мы и сволочи... Однако и ты, должен понимать... Менять что-то; горевать о потерянном, а так же казнить себя за прошлые ошибки – уже поздно. Считай: все мы уже наказаны... Наказаны смертью. Куда ж хуже?
   Той же самой смертью мы и уравнены. Тот же Васька оказался в абсолютно одном со мной положении. Да, и у ваших пацанов, ситуация ни на грамм не хуже, и не лучше. Посему давай-ка, дружище... Ну, хоть на время забудем о наших былых обидах...
   – Ты это к чему? – чуть отстранился от Громова Чернышев-старший.
   – Только пойми меня правильно… – оглядевшись по сторонам, Юрий Александрович заговорил в полный го¬лос. – …Не за себя прошу... Думаю обо всех, как и я сам, бедолагах. Витюша, ведь ты здесь уже давно. Наверняка успел пообтереться, многое узнать. Так поделись своим опытом с близкими и знакомыми. В конце концов, своими землякам. Расскажи: как тут?.. Жить можно?.. Подскажи, как поприличней здесь пристроиться?
   – Пошёл ты… – сквозь зубы процедил Виктор.
   – Ой-ой-ой. Какие мы гордые и правильные. Ничего, что я рядом с тобой стою?.. – не унимался Громов. – …Не хочешь помочь соотечественникам, не надо. Сами, уж как-нибудь разберёмся. Скажи, хотя бы, кто ранее с нами говорил? Бог?.. А может, святой Пётр с ключами от рая?..
   На сей раз, Юрий Александрович так и не дождался ответа. Образ Виктора неожиданно для всех, безвозвратно растворился в тумане.
   – Вот и поговорили… – тяжело вздохнул Громов. – …Принципиальный. Да и хрен с ним, с этим чёртовым комсомольцем...
   – Что, Юрий Александрович?.. «Умылся» со своими расспросами?.. – вновь заговорил уже подзабытый всеми Голос. – …Непременно желаешь узнать: кто я?.. Надеюсь, в скором времени это вовсе не будет для вас загадкой... Скажу лишь о том, что в ва¬шем привычном понимании, я вовсе не Бог... Хотя, кое-какое отношение к Всевышнему, к чудотворным деяниям я имею.
   Сегодня десятое июня. В этот единственный день в году, я абсолютно сво¬боден в своих поступках. Как никогда, я могу быть добр и благодушен... А посему, поспешу вас обрадовать.
   Я решил даровать вам то, чего вы никоим образом не заслуживаете. Я по¬зволю вам изменить ваше прошлое. То есть, вы вправе прожить свою жизнь заново, избрав за начальную точку отсчёта, любое мгновение своей прежней, не слишком удачной судьбы.
   Поверьте, мне крайне интересно, что из всего этого выйдет.
Итак, прямо сейчас каждый из вас вправе исправить свою былую ошибку. С моей помощью, вы в состоянии ис¬полнить своё самое сокровенное желание, о котором, возможно, мечтали всю свою прежнюю жизнь. Однако умоляю: не спешите. Хорошенько подумайте...

   «Жену бы мне свою вернуть. А в остальном... Пожалуй, пусть всё останется, как прежде...» – Угрюмов скорее помечтал, нежели загадал желание.
«Умоляю, верните Виктора. Чтоб он пришёл со службы живым и невредимым. Тогда и моя жизнь наладиться...» – Синюге (то есть Раисе Максимовне Чернышевой) долго думать не пришлось. Эту заветную мечту она несла в себе на протяжении последних семнадцати лет.
   «Уж и не знаю, чего пожелать… – всерьёз призадумался Юрий Александрович. – …Конечно, хочу жить. Причём, не просто жить, а быть свободным в своих действиях и поступках. Умотать бы мне лет на пять-десять куда-нибудь в Италию, где сыто и тепло. Чтоб глаза мои не видели: ни этот завод; ни бригаду и, вообще, эту грёбаную горбачёвскую Перестройку... Именно из-за неё проклятой, приходиться хитрить, изворачиваться, из кожи вон лезть, только бы выжить и сохранить прежний статус...»
   «Хочу, чтоб была у нас нормальная полноценная семья. И мать, и отец были живы…» – в отличие от некоторых, Андрей чётко знал, чего ему не хватало в жизни.
«Пожалуй, и я был бы вовсе не прочь присоединиться к пожеланиям Чёрта… – согласился Сашка и тотчас поспешил добавить. – …И чтоб я, обязательно поступил в военное училище…»



               
                Продолжение следует