04-15. Ладонь разжата - меняемся ролями

Вечером меня ожидал «сюрприз»: неожиданный приезд в Ленинград из Нового  Оскола  Колиного  друга детства Игоря Попова.  Об Игоре я уже было много наслышана от своего мужа. По словам Коли, мы с ним были очень похожи по характеру: Игорь  был нетерпим,  неуживчив и темпераментен,  но очень искренен и прямолинеен. И еще он был страшно любвеобилен - с  юности  не пропускал  мимо  ни одной юбки и  горячо отдавался всем сердцем каждому своему новому увлечению. На его фоне, сам  Коля  всегда  меркнул  перед девушками, что, впрочем, не мешало их долгой и давней дружбе:  дружить Игорь умел и был верным и надежным товарищем. Игорек мне понравился сразу. Худенький, темноволосый, подвижный, далеко не красавец и, тем более, не атлет, он был очень прост и открыт в общении и, почти как кавказский человек, всем своим нутром откровенно показывал женщине, что очень даже учитывает ее пол. И что бы там женщины ни говорили, но это «учитывание» им всегда  удивительно  приятно. Я досыта  накормила обоих мужиков вкусным ужином,  а потом мы все втроем весело, как будто знали друг друга всю жизнь, проболтали до поздней ночи.

Колин друг остался у нас только на один  день - у него был адрес знакомого,  где  его обещали приютить на время  отпуска и последующего лечения. Игорь давно уже страдал легочной астмой и в Ленинграде собирался лечь в больницу, где  излечивают это  заболевание с помощью голодания. Что-что, а в нашем доме Игорь мог получить  исчерпывающую информацию об особенностях этого курса лечения!  Как всегда на людях, а тем более на глазах своего друга - Дон Жуана, Николай снова превратился в милого  и безумно внимательного мужа, всячески подчеркивающего свои страстные чувства ко  мне. Я не захотела  портить ему игры (а может быть, и реальности?):  этот  приезд  оказал на нас обоих благотворное воздействие. Игорь - большой любитель театра,  на следующий же  день накупил на  весь месяц массу хороших билетов в ленинградские театры,  в покупке которых - и для нас с Колей - невольно пришлось поучаствовать и моему  мужу. Последний давно уже, чтобы не тратиться на меня, вообще не ходил в театры. Я с интересом наблюдала за развитием событий и не показывала перед Игорем наших трудностей.

Счастье продолжалось недолго. Снова пошли мелкие придирки, колкости, угрозы  вернуться в Ярославль к детям, замечания, что терпит меня только потому, что я продолжаю настаивать на сохранении нашего брака, и его жизнь «налегке» - без обязанностей, без «укоренений», без планов на будущее. Вел себя Коля крайне непредсказуемо: то казался  ласковым  и  приветливым и рискованно с точки  зрения  возможных последствий завершал наши интимные отношения, то, обуреваемый тайной ревностью, зачем-то сам демонстративно толкал  меня  в сети всегда ласкового Игорька,  отпуская нас двоих в театр (любимая Колина форма прикрытия его неуверенности в себе).

Все закончилось неожиданно  для нас обоих.  В десятидневные майские выходные Коля вдруг по собственной инициативе приехал к нам на  дачу, где мы с мамой и Машей  упорно  трудились на дачном  участке, и активно подключался к посадке картошки, но, не прожив и дня, вдруг резко придрался к какому-то пустяку и заявил, что едет в город. На мою обиду и просьбы остаться до конца выходных, чтобы поработать еще, он зачем-то сказал, что решил  вернуться к Татьяне и что «меня в его планах уже не значится».  Я сорвалась,  разревелась, снова попыталась найти приемлемые объяснения его действиям, желая  достучаться  до  него,  воззвать к рассудку.  Мои слезы только еще больше укрепили его решимость уехать  в  город.  Все  больше  и больше я превращалась в безвольную тряпку,  которую держат в вечном страхе перед  любыми  переменами  и  то  постоянно  унижают,  то   демонстративно выталкивают из сердца, показывая полную не заинтересованность во мне, как в женщине. Мое нервозное состояние отражалось на Маше и маме, все с большим трудом сохранявшей позицию невмешательства в наши дикие отношения.

По завершению посадочных работ и нерабочих дней, мы с мамой и Машей вернулись   в   город, где  я  уже  и  не  чаяла  застать  дома  своего непредсказуемого муженька,  но с отвращением увидела там странную картину: Коля - в пижаме и тапочках, - удобно  устроившись за столом перед телевизором, аппетитно пожирал купленные им и  приготовленные  лично  для себя  кальмары, явно  не  собираясь покинуть нас,  как грозился,  в самое ближайшее время. В то же время на самом видном месте, в углу комнаты, была свалена  крошечная  кучка  его  личных  вещей  первой  необходимости,  как убедительное средство сдерживания меня от всех возможных к нему претензий.  Во мне что-то оборвалось в этот миг и,  кажется,  оборвалось окончательно.  Ничего не говоря,  совершенно спокойно я открыла  книжный  шкаф  и  начала выкладывать на диван его книги,  потом из других мест - его одежду,  лыжи, обувь... Коля подскочил, как ошпаренный.

- Ты хочешь, чтобы я ушел?!
      
- Да, -  ответила я. Он растерялся.

- Когда?

- Не позднее, чем завтра. Я помогу тебе упаковать вещи.

- Это значит, развод?

- Не знаю.  Мне лично развод не нужен. Поступай, как захочешь, - ответила я и ушла в другую комнату.

По его реакции и полной растерянности я вдруг поняла, что подобное мое  поведение  не  входило  в его планы, более  того,  он не только не собирался уходить,  но еще и не знал, куда он может уйти. Но это было уже его проблемой.  Я  действительно  бесконечно  устала  от  всех угроз  и запугиваний,  хотела любой определенности и даже свободы от этой кабалы. Я позвонила  Игорю  и  попросила его помочь другу перевезти все вещи. Игорь сделать это отказался: он искренне считал поступок Николая глупостью, в которой не собирался участвовать. Как выяснилось позже, наш благодетель - Юра Кирилков, так  не считал. Именно  он  на  следующий  день  пообещал подъехать за вещами к нашему дому,  но потом почему-то не приехал, видимо, еще раз переговорив с Колей: сам Коля, как я поняла, ожидал от Кирилкова совсем другой помощи». «Ловлю себя на мысли, что с появлением Николая в моей жизни я не только не обрела в его лице друга,  но и ушла от прежних друзей. Главное, я  уже никого  больше не хочу вокруг себя видеть,  мне гораздо легче одной. «А одиночество  прекрасней», как поет  наш  Сережа Репин»

Мама мой решительный поступок одобрила. Она тоже считала, что  уже ничего не будет другим в нашей жизни, только нервы себе измотаю. Вечером Коля ушел из дома с тремя большими сумками,  как я поняла,  вновь на кухню Чернобылкиной.  А  на  другой день он уже встретил меня у школы после моих занятий и заговорил о примирении. Его приход снял с меня груз напряжения и даже  обрадовал, я  пошла на примирение  охотно,  но вернуться назад не предложила:  «Давай  поживем,  как  жених  и  невеста,  до  самого   моего возвращения  с юга.  Не будем спешить» И забрала у него ключ от квартиры.  Мы окончательно поменялись ролями.

                *  *  *

Возраст между тридцатью  семью и тридцатью восемью годами жизни является  переломным  в судьбе  каждого  человека. Объяснение  этому и осознание  важности  его  событий  с точки зрения астрологии, пока еще не вошедшей в мою жизнь в описываемое здесь время,  пришло ко  мне  несколько позже. Но именно тогда, в мае 1988 года, после вновь представившейся мне возможности сделать выбор между семейным счастьем и самореализацией себя в избранном деле, вопрос об этом выборе встал для меня особенно остро. Я уже понимала тогда, что мое согласие на  новый  брак,  пришедшееся  точно на момент  моего  36-и летия  (время  активного  проявления Черной Луны в гороскопе каждого  человека) было для меня соблазном, искушением и проверкой моей преданности избранному поприщу. Решившись на новый брак, я, сама  того  не  заметив,  погрузилась  в  туман собственных иллюзий и воображения и сама превратила себя в жертву этого воображения, предала свою свободу и свое «одиночество» в угоду еще большему одиночеству вдвоем.

Мой решительный поступок - инициатива в выдворении собственного мужа - обернулся для меня ситуацией, прямо противоположной той, которую я сама ожидала. Отпустив Николая, я, тем самым, привязала его к себе еще больше.  Судьба что-то хотела сказать мне этим и,  возможно,  ждала от меня более четкого осознания необходимости сделать выбор. Но именно этого у меня и не произошло.  Я наслаждалась случившимся между  нами  обменом ролями  и  не спешила ставить точки. Мне нравилось созерцать, как Николай поджидает меня после занятий,  как добровольно ездит на нашу дачу и  работает  там,  как вынужден выполнять  мелкий ремонт в квартире у Чернобылкиной в благодарность за предоставленную ему раскладушку на  ее  кухне.  Я  в  это время ходила в театр с Игорем Поповым по билетам, купленным Николаем, от которых он в свое время сам же  демонстративно  отказался, а  теперь, проклиная  себя,  не  мог  пойти  на  попятный.  Я  снова стала спокойной и здоровой. Я не испытывала к Николаю ни чувства мести,  ни злобы,  ни даже обиды,  но  и  влюбленности  тоже  не чувствовала.  Он снова стал для меня только одним из  многих  моих  друзей  мужчин  -  Вити  Генералова,  часто забегавшего по-свойски в наш дом,  всегда с цветами или фруктами,  Игорька Попова,  шутливые дружеские поцелуи с которым становились между  нами  все более  страстными,  другого  Попова - Толика,  моего первого «бывшего»,  и Рашида - надежного друга и товарища. Лобанов в круг этих друзей не входил: он  был неуловим и неуправляем и,  к тому же,  для меня слишком опасен.  Я была рада всем  приходившим ко мне,  но  всех,  по  мере  возможности, старалась держать на некотором расстоянии от себя.

Впереди маячил мой отпуск и  поездка с Машей на  море - снова в Пицунду, на  которую я давно уже копила деньги. В связи с экономическими событиями, происходившими в нашей стране, руководимой М.С. Горбачевым, цены пока медленно, но верно росли вверх, а зарплата работающих в ВПК - вниз. Я понимала,  что, протяни я еще несколько лет, и уже не смогу больше вывезти на море свою дочку, и она никогда не увидит этот благословенный край, оставивший такое сильное впечатление на мое детство. Ехать втроем не планировалось с самого начала - мне и так едва-едва хватало денег на двоих.  Относительно проведения своего отпуск у меня, по-прежнему, не было иных  вариантов, кроме полной оплаты всего   путешествия за  мой (единственный) счет и  проживания в частном секторе. У меня не  было родителей-начальников и родителей, процветавших на поприще партии, не было супруга-кормильца, а у Маши - кормильца-отца, сама я официально не занимала  никаких общественных  постов на своей работе, а, главное, не обладала умением устраиваться в жизни и добиваться каких-либо льгот для себя.

16 мая после почти двухнедельного пребывания в доме Чернобылкиной, ревность Николая, заставшего нас однажды с Игорьком в моей пустой квартире за чашечкой кофе и дружеской беседой сразу после возвращения из театра, взяла свое: он запросился домой и получил на то мое согласие. Игорь, давно увещевавший Николая образумиться, был искренне  рад моему решению. Он, действительно, был хорошим другом Николаю, хотя и не раз мы с ним искренне сожалели о том, что судьба свела нас вместе именно при таком распределении ролей: не будь я Колиной женой, наши с Игорем отношения давно бы уже приобрели совершенно иной характер, хотя и не стали бы долгими. Последнюю неделю  перед  нашим с  Машей отъездом  Коля  вел  себя,  как счастливый новобрачный, во всем потакая моим желаниям.

Помню наш ночной откровенный разговор на берегу реки Карповки, где мы устроились на поваленном дереве по возвращению из Ботанического Сада: в ту ночь  там,  в  оранжерее цвела «Царица ночи» - кактус, раскрывавший свои необыкновенно красивые цветы  всего в  единственную в году ночь. Коля говорил мне о любви, о мучающей его ревности, толкавшей его на безумные поступки, ревности, которую он блестяще научился выдавать за равнодушие, от чего ему все равно нисколько не становилось легче. Он понимал, что действовал неправильно и надеялся все начать заново, и я верила ему, но почему-то  огромной  радости от  его признаний не чувствовала. Мама не одобряла моего «отступления», она считала, что все это - очередной ход Николая, нуждавшегося в бесплатном пристанище на лето до поры, пока он не найдет для себя чего-нибудь лучшего. Я этой ее точки зрения не поддерживала - Коля,  если и был потребителем, то только не сознательным, хотя тому,  что он станет совершенно другим, я тоже не верила. Подобно Скарлетт, я откладывала обдумывание происходившего со мной «на потом» и безвольно плыла по течению.