Последняя женщина. герзегор
По инициативе Казбека, на всеобщем совете, где присутствовали все, кто был прописан в пещере и в её окрестностях, было учреждено звание - Герой Зелёной Горы, сокращённо - Герзегор.
Первым Герзегором был провозглашен Сократ, за спасение жизни Казбека. Мариула, по этому случаю, из того, что у них было, решила сделать орден, чтобы приклепить его на грудь героя, вернее сказать, повесить на шею. Но, суть не в этом, особой разницы нет, куда, с какой стороны приклепить или повесить. Главное, чтобы орден был.
Так вот, когда Казбек увидел, что Мариула делает с украшениями, которым, в прямом смысле слова, не было цены, он чуть было не лишился дара речи.
- Ты что? - только и мог он сказать, два этих слова, остальные, которые обычно следуют за ними, вслух произнести не решился.
- Продолжай, чего же ты замолчал? Говори, раз начал… А мне, в отличие от тебя, ничего не жалко для Сократа. Сам же говорил, что он тебе жизнь спас, а теперь, что? Пожалел для него какие - то побрякушки?
- И это, ты называешь побрякушками? - вспылил Казбек, беря со стола разобранные Мариулой несколько уникальных украшений, из которых она, при помощи молотка и отвёртки, пыталась сделать первый орден для осла.
- Повесь ты ему на шею или прицепи к хвосту, хоть пять таких ожерелий я бы и слова тебе не сказал. Но, зачем их ломать? Причём так варварски, ведь это же произведение искусства. Понимаешь ли ты это? Ты знаешь, хотя бы, сколько всё это там стоит? - Казбек указал в сторону чёрных гор.
Это была, далеко не первая их ссора по поводу отношения Мариулы к драгоценностям, которые она, уже не в первый раз, называла побрякушками.
Казбек до сих пор не мог ей простить, как она целые пригоршни алмазов швырнула тогда на землю. Мариула обычно отмалчивалась, но на этот раз не выдержала и сказала ему в лицо всё, что думает: - Я знаю, что ты всё время, когда смотришь на эти алмазы, на эти сапфиры и, другие, бог его знает, как они называются, на всё это золото и бриллианты, только и думаешь, как бы вместе со всем этим, - будь оно проклято это богатство, уйти туда, за те горы. А то, ты думаешь, я не вижу, с каким настроением, ты туда, к тем чёрным камням, ходишь? Всё пытаешься дорогу отсюда найти, в тот, чужой нам мир.
- А что в этом плохого? Я же не один собираюсь туда идти. Я же хочу, чтобы нам, понимаешь ты, - нам с тобой, было лучше. Чтобы у нас была не эта пещера, а настоящий дом, с водопроводом и с бассейном.
Чтобы у каждого своя машина. Чтобы мы могли ездить по всему свету. Жить и отдыхать как люди.
И чтобы общество у нас было, не такое, как это - осёл и собака, а нормальные люди, с которыми будет о чём поговорить.
- Наконец-то, ты и сказал, что думаешь. Конечно, о чём можно со мной говорить. Я же дура, обычная необразованная дура из провинции, куда мне до тебя. Ты же родился в Москве, учился там, в университете, жил там, в собственной своей квартире. А у меня никогда ничего этого не было. И образование у меня не высшее, как у тебя. Ты же, известный журналист, а я, ну, кто я? Знаешь, какая, у меня мечта была в детстве, по телевизору объявлять, какая будет завтра погода. И чего я добилась? Всего лишь медсестра в сельской больнице.
И угла у меня, своего, никогда не было. Да, что мне тебе об этом говорить, разве ты когда-нибудь сможешь понять, как это жить, снимая квартиру, из которой тебя просят уйти через полгода, потому что они увеличили за неё плату, а у тебя нет денег, платить вперёд.
Разве ты сможешь это понять, когда у тебя нет ничего, абсолютно ничего из того, что есть у других?
Мариула прижала ладони к лицу, всхлипывала и снова изливала боль сердца, которая так неожиданно прорвалась наружу.
Говорила, о чём, казалось, никогда никому и не сказала бы, потому что не привыкла она жаловаться на свою судьбу. Больше всего, терпеть не могла, чтобы её жалели. А вот теперь, говорила и не могла остановиться.
- Я только здесь, вдали от того мира, где жила раньше, наконец-то, себя человеком почувствовала.
Ты говоришь - собака и осёл, да они, если хочешь знать, в сотни раз, дороже и ближе всех кто раньше меня окружал. Единственный человек, среди них, был, пожалуй, Ренат, - она снова всхлипнула, вспоминая старого художника. - Единственный, который встретился мне в том мире, единственный, который был человеком, настоящим, добрым и светлым человеком.
Да и то, не знаю, был ли он действительно в моей жизни или привиделся как-то во сне. Слишком светлым он был в том мрачном, грязном и жестоком мире.
Она замолчала, продолжая всё так же сидеть, не отстраняя рук от лица.
Молчала, закусив губы, словно пытаясь не дать вырваться всему, не досказанному, всему, что снова и снова захлестывало сердце, что всплывало в памяти, что не давало ей покоя. Если бы и сказала, легче бы не стало.
Слишком много боли накопилось в её сердце за все эти годы. Да и слов таких, наверное, нет, чтобы боль эту высказать.
Впервые видел её в таком состоянии Казбек, впервые осознал истинный смысл слов - свободная женщина, как женщина, одинокая в том мире, где всё проходит мимо неё.
А может, это она прошла, мимо того, что могло стать главным в её жизни?
Несколько раз он пытался её успокоить. Но Мариуле хотелось, чтобы он не просто жалел её, говоря какие - то слова, а понял её.
Впрочем, она сейчас и сама не могла бы объяснить, чего же она хочет.
Что бы он, как и она, не стремился найти дорогу к людям? Но, если есть такая дорога, разве она вправе требовать от него такой платы за их любовь? И разве не думает она сейчас больше о себе, пытаясь, во что бы то ни стало, чтобы он остался с ней здесь навсегда, и чтобы никого не было больше рядом?
А все эти воспоминания, как ей было трудно в жизни, разве, достаточно искренней была она сейчас, когда всё это говорила? Разве не пыталась, прежде всего, убедить себя, что всё у неё было не так, как у других, хуже, чем у других?
Может и не дословно, но примерно так и думала, глядя перед собой и ничего не видя глазами полными слёз. Поэтому, хоть и хотела, чтобы Казбек обнял и крепко прижал её к себе, но как только ощутила его руки на своих плечах, отклонилась в сторону и старалась не смотреть на него. Потому что видела себя со стороны, заплаканной и некрасивой.
Хоть и считал себя Казбек знатоком женских душ, но понять её до конца так и не смог. И когда она, в очередной раз, сняла его руку со своего плеча, обиделся и отошёл к костру, сел рядом с Аргутом и, так же, как и он, стал смотреть, как слизывают языки пламени с веток обугленную кору.
А Мариуле, как никогда, именно сейчас хотелось, чтобы он был рядом.
Дотронься он до неё сейчас снова, она сама бы к нему в тот же миг и прильнула, и слезы её, тут же и высохли, и на губах её улыбка появилась бы, и ругала бы перед ним себя, что расклеилась, и наговорила всякую ерунду про свою не сложившуюся жизнь.
Неужели он не заметил, что когда она отстранила его руку, то сделала это не сразу и даже не столько отстранила, сколько осторожно отвела в сторону, только затем, чтобы он тут же её снова обнял, а он встал и отошёл от неё.
И уже не зная, как привлечь к себе внимание, она вдруг разозлилась на эти драгоценные камни, с появлением которых в их жизни, казалось, и возникли первые ссоры.
И, не отдавая себе отчёта в том, что делает, собрала со стола разобранные ею украшения и швырнула их в костёр, возле которого сидел Казбек. Он какое - то время продолжал всё так же, молча, смотреть на пламя огня где, вспыхнув в последний раз, начинали темнеть алмазы, затем вскочил, словно о чём-то вспомнив. Со злостью бросил в её сторону: - А, раз так, то смотри.
И быстро направился в пещеру. Через минуту вышел оттуда с тяжёлой сумкой заполненной золотыми монетами. Продолжая повторять: - Раз так, то смотри, - и запустил пригоршни золотых монет в сторону, всё той же реки.
- Ты, думаешь, мне всё это нужно, думаешь, я только об этом и думаю? Тогда смотри. И он, снова запустив руку в сумку, достал новую горсть монет и снова бросил в густую траву.
Теперь уже Мариула пыталась его остановить, выдёргивая из его рук сумку: - Ты, что, с ума сошёл? Казбек, что с тобой?
- И ты ещё спрашиваешь, что со мной? Говоришь, что для меня только это и есть самое главное в жизни. Тогда смотри, как легко я с этим прощаюсь.
Они тянули сумку каждый к себе, золотые монеты из неё сыпались на землю, они звенели, ударяясь о камни, катились по склону, каждый, выбирая свою дорогу, чтобы спрятаться подальше от людей.
В конце - концов, Мариуле удалось отнять у Казбека сумку, которая стала на половину легче. - Ну, и ненормальный же ты, - сказала она, устало опускаясь на землю. - Я, понятное дело, женщина. У нас, у баб, как говориться, ум короткий. Где встала, там ум и оставила. А ты же мужчина. Нет, чтобы меня образумить, так он давай, деньгами швыряться.
Единственный, кому вся эта история доставили хоть какое - то развлечение, был Аргут. Каждый раз, когда в сторону реки летели золотые монеты, пёс опрометью бежал следом, отыскивал и в зубах приносил к столу. Он и сейчас продолжал смотреть, переводя взгляд с женщины на мужчину, в ожидании, что они ещё, что-нибудь бросят.
В отличие от людей и собаки, Сократ с поистине ослиным спокойствием смотрел себе под ноги, не думая ни о высокой награде, которой был удостоен, ни о скандале, причиной которого стала всё та же, его награда. Мысли его, под тяжестью которых клонилась к земле большая его голова, были направлены к более серьёзным вещам. Он думал, почему, одна и та же трава в разных местах имеет разный вкус. Здесь, возле пещеры, она жёсткая, и её надо очень долго жевать.
А около реки, намного мягче, но там, опять появились серые собаки, которые боятся огня и поэтому приходится сейчас оставаться здесь и есть эту дрянь.
А самая лучшая трава всё же осталась там, за теми горами. Интересно, подумал он, вспоминая свою тонконогую подружку, помнит ли она, как он специально для неё находил кусты с голубыми мягкими колючками и не притрагивался к ним, пока она первой их не попробует.
- Разве тот, с кем она ушла, будет так с ней делиться? Разве будет он слизывать с её боков прилипший песок? Разве станет защищать от мальчишек, кидающих камни? И что она нашла в нём, - в который раз задумывался Сократ, и, думая об этом, всё ниже наклонял свою голову.
В отблесках костра то и дело вспыхивали искорки, которые излучали рассыпанные по земле золотые монеты. Казбек и Мариула сидели, прислонившись друг к другу плечами и, молча, смотрели на всё это богатство, от которого, по большому счету, не было никакой пользы, кроме того, что сверкали и приковывали к себе взгляд.
- А я, как увидела, что ты в пещеру побежал, так знаешь, о чём подумала? Думаю, неужели, сейчас ты ту самую саблю, что на стене висит, схватишь.
Говорит Мариула, гладя густые кудри Казбека и улыбаясь так, что трудно было представить, что эти самые глаза, только что полнились слезами.
- Скажешь тоже, - всё ещё насупившись и не умея так быстро отойти после ссоры, как Мариула, произнёс Казбек, - как ты только могла об этом подумать. Просто мне хотелось, что-то такое сделать, чтобы доказать тебе, что всё это золото ничего не стоит для меня.
Сказал, и тут же, сам себе в мыслях и возразил, сам с собой, молча, спорить стал: - Ой, так ли это, кому ты это всё рассказываешь?
- Да, - громко повторил он, пытаясь заглушить собственный свой голос, который прорывался из глубины души. - Да, не самое главное.
Но, тут же, голос его души, который пытался он заглушить, ехидно стал ему возражать: - Здесь, возможно и не самое главное, а там? Ведь ты же всё правильно ей сказал, насчёт дома и бассейна. Неужели будешь сам перед собой сейчас лукавить?
- Вот ты на меня обиделась, - убирая голову из-под руки Мариулы, старался он всё расставить по своим местам, - а ведь я ничего обидного тебе и не сказал.
- Казбек, миленький, давай не будем к этому возвращаться, - она смотрела на него нежными глазами. - Ну, пожалуйста…
- Ты, всегда вот так, нельзя с тобой, просто сесть рядом и всё спокойно обсудить. Или, обижаешься сразу, или, как сейчас, уходишь от разговора в сторону.
- Куда? - словно не расслышав, спросила Мариула, - в какую сторону?
Спросила, и таким призывным взглядом посмотрела, что не понять её, было не возможно. Но, на этот раз, Казбек решил не поддаваться на женские её уловки и довести до конца принципиальный разговор.
Решить то он решил, но выполнить, оказалось не так уж и легко. В арсенале средств воздействия на мужа у Мариулы были и те, что находились пока в разработке и не применялись на практике, так что Казбеку оставалось только, тяжело вздохнуть и, капитулировать, но, не так, как делает это потерпевший поражение противник, а на условиях компромисса.
Он согласился продолжить этот, очень важный для него разговор, но, как и предлагала Мариула, уже в постели.
Всё понимающий осел по имени Сократ и начинающий о чём-то догадываться пёс, по кличке Аргут, услышали из глубины пещеры голос Казбека: - Нет, подожди, ты мне сначала ответь, ведь я всё-таки в чём-то прав?
Потом послышались глубокие вздохи, словно Мариуле, для того, чтобы ответить на прямо поставленный вопрос, не хватало воздуха, наконец, до чуткого уха Аргута и длинных ушей Сократа донеслось: - Конечно, прав... Ой, боже мой, как же ты прав. Да, да, конечно, прав.
- И чего, спрашивается, спорили, - подумал Аргут, - не могли, что ли здесь, сидя за столом, всё это и решить, кто из них прав, а кто нет.
В отличие от Аргута, Сократ знал, что в словах того, кого любишь, главное не то, что он говорит, а как он это произносит.
Светлая тёплая ночь, луна в окружении звёзд и отблески костра, возымели своё действие. Сократ поднял голову в надежде, что может быть сейчас, в эту звёздную ночь, та, о которой он всегда думает, наконец-то услышит его голос.
И думая об этом, он произнёс вслух: - Ия, Ия, Ия, - разлетелось далеко над горами.
Свидетельство о публикации №213032900273