Так сложилось...

Так сложилось
                .               
                Воспоминания:
                Радостные  ли,
                Горестные  ли, -
                Всегда мучительны.

С вечера старшина выдал каждому по комплекту самого старого летнего белья (как положено по уставу), новый комок, новые сапоги, старые головные уборы, и еще старее старых шинели. Вообщем, полная экипировка.
 Из части наша группа вышла в шесть утра. За ночь выпавший снег звучно отскрипывал под солдатской кирзой. Крепкий морозец щипал щеки и нос, а в голове каждого из нас друг за другом гонялись рассеянные мысли. Стоило ли соглашаться на это, не сделали ли мы ошибки, записавшись добровольцами на отправку в Чечню. Да и вся часть в последние дни посматривала на нас, как на полоумных отшельников.
 А в моей голове только одна мысль крутилась, как же моя девушка вчера доехала до дома. Ведь дежурный по части начальник штаба майор Никора не разрешил ей переночевать на КПП. И как я только его не просил и не объяснял, мол, это - моя сестра привезла мне необходимые документы. Да только головожопому майору было по барабану: это же не его сестра. Он, конечно, понимал, что я ему вру, называя свою девушку сестрой, но мог бы отнестись к ситуации  по-человечески. Ведь для таких случаев и существовала на КПП гостиница из четырех номеров. А он уперся рогом: нет и все тут! Толком не попрощавшись со мной, заплаканная, она бежала к шоссе, ей срочно нужно было остановить такс, чтобы успеть на последнюю электричку. Ситуация, конечно, наихудшая. До сих пор чувствую себя паршиво и виновато, что не смог ничем ей помочь. Да и вообще жалею теперь, что позвонил ей с просьбой привезти мои водительские права и  немного денег, что остались у меня в заначке на гражданке. Как сейчас вижу ее растерянные слезящиеся глазки. А плакала она не из–за того, что ей придется ночевать на вонючем вокзале, а из-за того, что она все же узнала, куда я еду. В разговоре с ней по телефону, говорил, мол, так и так, еду в командировку в Обнинск, если сможешь, привези мне то-то и то-то. Вообщем, не хотел говорить неприятную ей правду. Так она на следующий же день отправилась ко мне, чтобы успеть передать мне все, что я просил. Таня выехала из дома ранним утром, но из-за ремонтных работ на железной дороге и отмененных электропоездов только к вечеру добралась до Плавска. А тут еще дежурный по КПП сержант Зацаев как бы нехотя рассказал ей, что я завтра с утра с добровольцами еду в Чечню. Трудно представить, какой у Тани был шок. Да нет, сначала она не поверила, ведь мы уже разговаривали об этом, и я пообещал, что не поеду. А здорово было бы, если б она так ничего и не знала, а я раз, и на пол года раньше пришел бы…..               
Подойдя к станции, прапорщик Яушев разрешил перекур. У подъема на перрон две бабки, укутанные пуховыми платками, торговали семечками. 
–Сынок, а вам самогон не нужен?               
-По чем? - еле слышно спросил один из салаг.               
–Да по двадцать рублей, сынок.               
Прапорщик Яушев, стоя неподалеку, с кем- то разговаривал, видно, знакомого встретил. Салаги, изображая любителей семечек, выкупили у старушек весь имеющийся у них стратегический запас самогона из шести полтора литровых бутылок.
Мы: старый призыв, Пингвин, Волчок и я, стояли в стороне.               
–Что,  уроды,  скажите,  деньги кончились?               
-Нет, самогон кончился.               
–Ладно, прячьте лучше, пока и шести хватит.       
В переполненной электричке прапор с двумя салагами сидел к нам спиной и о чем-то монотонно жужжал все с тем же вокзальным приятелем. Яушев, бравируя своим положением и бесподобно дешево рисуясь, поворачивался к нам через каждые пол часа и грозился, в случае, если заметит кого под градусом, разобьет морду и отвезет обратно в часть. Этими угрозами он доставал нас со вчерашнего дня. Несмотря на угрозы прапора, мы всеравно выходили в тамбур под видом покурить, и с ловким азартом смело отхлебывали веселящее пойло. Самогон оказался не таким крепким, как тот, что пили в части. Все-таки коптерщик Скрип знал где брать качество, жаль с нами не поехал. 
Через три с половиной часа мы прибыли на Курский вокзал и до семи вечера ждали посадку на поезд Москва-Нальчик. Ожидание происходило следующим образом: первым делом мы с Пингвином отпросились у прапора по нужде и отправились пожирать глазами цивилизацию. Ведь за год я лишь раз съездил в увал, да и то на два дня.
 Мы заглядываем в витрины с флюресцентными лампами, дешевыми костюмами, электронными записными книжками, мобильными телефонами, сказочными абстрактными картинами, на которых, похоже, изображены усыпанные блестками заграничные города. Я вижу шляпы, драгоценности, привлекательные вещицы, явно требующие, чтобы на них обратили внимание.
У витрин с драгоценностями, впившись глазами в кольцо с искусственным брильянтом, стоит пара сексуальных блондинок. Туда-сюда слоняются бритоголовые морские пехотинцы. У бистро с привлекательным оранжево-синим дизайном ребята в супер модных ботинках и асбестовых куртках едят хрустящий картофель – фри.
К двум часам дня, допив весь самогон, мы озадачились, где взять водки. Хотя водки вокруг было полно, но каким образом ее купить? Прапор постоянно отлучался: то салаг в туалет сводит, то какое-то  расписание пойдет смотреть. Пингвин хитро подмигивая подговорил одного мужика с украинским акцентом, чтобы тот купил нам водки, вместе, мол, и выпьем. Хохол с женой и ребенком, очевидно, тоже ждали поезда. Одеты они были неважно. Сам Хохол был жилистый в черном спортивном костюме и бейсбольной кепке. Кожа его рябого лица была морщинистой, как кожура мороженного яблока, но только темного торфяного цвета, и блестела, словно старая боксерская перчатка или тень отца Гамлета.
 Он охотно согласился помочь полупьяным  солдатам, выйти из сложившейся ситуации. Салаги быстро скинулись деньгами. Взяв деньги, хохол ушел. На кресле осталась его родня. Вдруг появился прапор. Глядя в его стеклянные глаза, можно было понять, что четверть литра спиртного он в них уже залил. Его сухое лицо отливало краснотой. Сам же он был натуральный бестолковый сухостой.
 Хохол вернулся через пять минут. Знаками дав ему понять, чтоб он нас не выдал, мы не спеша подошли к нему и как бы впервые начали разговор. Вскоре прапор опять удалился. Мы принялись раскупоривать первую бутылку, остальные две запрятав в чей-то вещмешок. Запивая паленой газировкой паленую водку, мы еще долго болтали о чем-то нелепом. Хохол, морща свой рябой лоб, пытался рассказать что-то о своей уже давно прошедшей службе, о жизни, а мы ему пьяными криками объясняли, что в Чечню едим порядок наводить (сами, тогда еще не зная, что это за народ такой чеченцы). Кто-то из салаг, окончательно окосел и улегся на вещмешках спать. Вскоре еще трое присоединились к нему.
В половине седьмого вечера естественно ровным строем, в две шеренги, мы вышли на пирон. Поезд уже был подан под посадку. Зайдя в вагон, прапор громко объявил всем номера мест, отведенные для нас. Разобравшись по полкам, все уснули, уж очень утомительным оказалось ожидание.
Проснулся я оттого, что Пингвин будил меня, пихая в бок.
-Мих, вставай!
-Ну что тебе?
-Пойдем девок посмотрим!
Я посмотрел на часы: стрелки показывали ровно час ночи. Поезд, отбивая монотонную чечетку, нес нас сквозь заснеженную декабрьскую ночь. Мочевой пузырь явно требовал подъема.
-Ладно, пойдем.
Обследовав три вагона, мы так  и не нашли собеседниц. Пингвин дико икал, а меня пробивал жуткий озноб, трясло как не нормального. Голова моя трещала и раскалывалась, да и хотелось бы закинуть в желудок чего-нибудь съедобного. И откуда, интересно, у Пингвина столько резвости? Ведь пили, вроде бы, вместе и наравне, а он вон какой бодрячок, прямо-таки мистер энергия?! Мы вернулись в свой вагон. Пингвин постучался в купе проводницы. Дверь открыла увесистая женщина кавказской национальности. Вид у нее был «упадешь-не встанешь»: клевая такая, волосы Аля мультигерой, рубашка венецианского гондольера, шаровары гаремной красавицы и сапожки «Вива Лас-Вегос». Она бала похожа на сумасшедшего ребенка.
-Чего хотели?
-Спросить хотели, в какой стороне вагон-ресторан?
-А что надо?
-Водки! – влез в разговор я.
-Сорок рублей.
-Ни хрена себе! А на тушенку поменяете?
-Да, три банки на бутылку.
-Ни хрена себе!
Пингвин был ошеломлен такими тарифами.
-Водка не паленая, отличная. Прапор ваш вчера две бутылки купил.
Я метнулся к своим и растолкал кого-то из духов.
-Где консервы?
-Прапор все под себя замял.
Понятно, прапор положил в нижнюю полку два рюкзака с провизией и сейчас спит на ней. Разбудив всех духов, мы собрали таки деньги. А потом, купили у проводницы водки и банку тушенки с батоном. Попытались разбудить Волчка. Но он так и не встал.
Немного выпив, мы кое-как закусили тушняком, остальное отдали салагам и снова вырубились.
С утра разбудил меня дух Ванин.
-Мих, вставай, прапор завтрак устроил!
Духи жадно раскупорили консервы, заварили чай со сгущенкой, нарезали хлеба. После завтрака прапор отлучился в сторону тамбура. Волков мигом поднял его полку,  выловил из вещмешка шесть банок тушенки и молниеносно распихал их под матрацы. Шоу начинается - подумал я.   
  Как оказалось, кто-то из наших духов договорился с проводником из соседнего вагона менять две банки на бутылку. Бухло неясного розлива толкало нас на приключения. Изрядно выпив, втроем мы отправились на их поиски.
Еще в части я раздобыл брючной пристегнул к нему фотоаппарат и перекинул его через шею. Так что он всегда был под рукой, да и в надежном месте, под кителем. Оставалось только ждать незабываемого момента, который сам попросился бы в кадр. И вот ради этого жизненно важного особенно для пылкого Пингвина момента мы суетливо шуршали друг за другом.
 Пройдя через вагон, совершенно ожиданно наткнулись на двух девчонок, набирающих в чашки кипяток.
-Опа, опа, опачки! – заголосил Волчок, - Привет, девчонки! Пригласите нас на чай?. С жуткого перепою лицо Волкова напоминало нечто выкопанное собаками из мусорных ям но его это нимало не беспокоило.
-Да, щаз! – надменным тоном ответила одна из них.
-Ну, если чаю жалко, хотя бы скажите, как вас зовут?
-Нам не жалко, мы с бабушкой едем, а она ругаться будет, потом отцу расскажет. Сначала вы скажите, как вас зовут?
-Меня – Серега, а это оба - Михи.
Мы растянули довольные улыбки.
-Я – Катя, а это – моя двоюродная сестра Юля, - наконец манерно выдала молчунья.
-У нас, правда, с бабушкой напряг.
-Ну, пойдем тогда к нам или в вагон-ресторан, - предложил Пингвин. 
-Нет, вы лучше вечером приходите, когда бабушка уснет, тогда и поговорим. А куда едите то?
-Да, в Чечню, - как бы нехотя ответил я.
-Ой, воевать будите?
-Это уж как прикажут. Ладно, мы вечером зайдем.
И мы пошагали дальше. Еще через вагон мы встретили парней с автобата, по-моему, мы их видели на Курском вокзале. Что по чем, хоккей с мячом… . Короче, сдружились с ними. Их было тоже немного: человек пять нашего призыва и десяток салаг. Усатый капитан, сопровождавший их, все время с недоверием смотрел в нашу сторону. Он то точно запомнил наши пьяные физиономии тогда, на Курском вокзале. От нашего предложения выпить автобатовцы с сожалением заерзали, сидя на месте.
-Ладно не сыте парни, минут через пять выходите в тамбур покурить. При встрече в тамбуре, вместе мы осушили бутылку водки. А когда следующая подходила уже к середине, кто-то очень громко зашипел:
-Шухер! Шухер!
В приоткрытую дверь этот кто-то заметил, что хитроглазый капитан идет к тамбуру. Волков едва успел убрать обратно в рукав пузырь водки, как дверь широко открылась, и капитан влез в муравейник солдат.
-Где ваш офицер? – строго спросил он, с прищуром глядя мне в глаза.
Было заметно, что он в них тоже уже залил водки.
-В седьмом вагоне спит.
-А вы что бродите?
-Так, товарищ капитан, в Чечню ведь едим! Не известно, что будет.
-Нормально все будет. – Эти слова капитан произнес как то медленно и в его выражении лица я уловил неуверенность и пьяную задумчивость.
-Товарищ капитан, а вы в какой район Чечни едите?      
-В Хан калу.
-А мы в Борзой, в комендатуру.
-Да… - тупо замялся капитан, закусив зубами сигарету.
Наш прапор просыпался строго по расписанию, на прием пищи. Выдавал норму, уходил в сторону тамбура, заливал зенки и, вернувшись, снова вырубался. К обеду мы и сами все уснули. Вообщем, спали, обменивались адресами с автобатовцами и пропивали их консервы.

Очередной раз, выйдя покурить в тамбур, я разговорился с двумя пареньками в тельняшках. Как потом оказалось, это были контрактники. Они то и развели наш молодняк, чесанули им по ушам про то, что в Чечне духам делать нечего. В Чечню надо ехать уже переведенным в черпаки, а духи там огребают на каждом шагу, как и везде принципе но там еще жестче. Полугодки принялись нас упрашивать о переводе немедленно.
- Тащите три пузыря водки и начнем процедуру. Запросил Пингвин.
Ближе к вечеру в тамбуре нарисовалась картина ритуала перевода из духов в черпаки.
Лично я о таком раньше не слышал чтоб из духов минуя касту «слонов» сразу в касту «черпаков» но после не долгого совещания при распитии первой из трех презентованных нам бутылочек, с поправкой на боевые сутки за двое все-таки было принято решение перевести духов в черпаки. И вот значит стоим мы в тамбуре Я, Пингвин и Волчек плюс контрактники из вагона входит дух встает лицом к окну в боковой двери к нам задом. Одной рукой держится за перекладину на окне другую сует себе в штаны, сгребает все свое добро в охапку и приподнимает повыше, затем ставит ноги крест на крест и присаживается в полуприсяди. Волков снимает свой кожаный ремень со звездой на бляхе накидывает петлю на руку в один оборот. Я прижался спиной к стене чтобы дать хорошенько размахнуться, остальные наблюдающие повторили за мной. Волков плавно отвел руку назад чтобы проверить траекторию полета бляхи и точнее прицелиться. Бляха на широком ремне прошла мимо моих глаз дошла почти до задницы духа пошла обратно уже быстрее при размахе едва не коснулась потолка и сссссссссчелк….
Душара ощутил жгучий удар и выгнулся пахом к двери затем вернулся в исходное положение лица его я не видел, но мог представить потому как всем недавно сам прочувствовал с полна этот традиционный ритуал. На двенадцатом ударе бывший дух, теперь уже черпак снял штаны и прислонился голой задницей к стене тамбура. Ритуал прошли все семь духов.
Позже в плацкарте, сидя за столиком, контрактники рассказывали нам о своей службе в Чечне, о всяких приключениях, произошедших с ними. Контрактники угостили нас копчеными курами и пивом. А мы все спрашивали, правда ли, что там куда мы едем сутки за двое идут и много ли солдат гибнет, и что за народ такой чеченцы. 
Поздно вечером пингвин неожиданно вдруг вспомнил про девочек. Еле отвязавшись от контрактников, Пингвин, Волков и я уверенно направились в девятый вагон. Поезд шел быстро и потому вагоны качало как шлюпку в шторм плюс пивной вечер с контрактниками и вот мы уже настоящие матросы и шторм тоже настоящий а надо дойти непременно дойти до девятого вагона. Так как я был обут в тапочки то я не только видел но и ощущал как вьюжит из щелей между вагонов но я ведь на тот момент был матрос а матросу снежная вьюга что белым медведям северный полюс. Увидев наши пьяные походки, девочки шарахнулись от нас в сторону. Бабуля сопровождающая девочек мирно похрапывала на нижней полке. И чтоб ее не разбудить, сестры быстро спрыгнули с верхних полок и увели нас в тамбур. Шестнадцатилетние школьницы, куря и грубо матерясь, рассказывали какие-то свои глупые истории. Уже не помню, как все закончилось, помню, как Пингвин стоял у их плацкарта, одна из девочек лежала на верхней полке, он держал ее за руку, и о чем-то мурлыкал ей на ухо. Потом вагон резко шатнуло, пьяный Пингвин не удержался на ногах и сел на нижнюю боковую полку где спал гражданин. Пингвин встал не сразу, а после того, как лежащее тело пихнуло его локтем. Еще помню, как Пингвин целовался с охмуренной им девочкой, а я с Волчком, вроде бы, трещал о чем-то со второй.
И вот рано утром мы сошли на станции Прохладное.
-Так, ждем электричку до Моздока, - сказал протрезвевший прапорщик.
Из окон еще не отправившегося поезда выглядывали люди, ехавшие весь этот путь с нами. Они были счастливы, что мы, наконец-то, сошли с их поезда.
Как потом выяснилось, салаги тоже бухали в наше отсутствие, всю ночь бесились, даже подрались между собой.
На платформе, да и в округе, снега совсем не было, это уже радовало.
До электрички мы успели сделать последний групповой снимок с автобатовцами.
Удивительно было то что электричкой служил дизельный локомотив с четырьмя вагонами плацкартного типа. Народу в вагоне было не много. В основном  взрослые военные должно быть контрактники.  На столе проглядывались нацарапанные названия селений: Урус-Мартан, Гудермес, Хасавюрт, и еще несколько чеченских имен. Я тупо вглядывался то в надписи на столе, то в степь, медленно проплывающую за окном. А в голове все проносились неспокойные мысли. Не совершил ли я ошибку, написав добровольно рапорт, и в чем  вообще смысл всей этой поездки. Привезут сейчас, бог знает куда: не питания, не крыши над головой, да еще хуже, если снова строить. Носилки с раствором уже поперек горла стоят. Да ладно, нормально все будет, ведь решили, во что бы то ни стало втроем держаться, а втроем точно выживем.
Через час пути состав дополз до Моздока. Выйдя из вагона, мы построились, ожидая дальнейших указаний прапора. Вдруг из-за полустанка выбежал взвод ошалевших, в буквальном смысле слова, солдат. Видно было, они уже долго бежали. Капитан громко ругался, подгоняя их. Уже на ходу поезда солдаты забрасывали в вагон ящики, которые тащили на себе. Кто-то сорвал стоп кран -  суета поуменьшилась. Я, да и все мы с ужасом вглядывались в их грязные небритые лица. Их внешний вид создавал ощущение, будто бы эти парни только что выбрались из окружения. Их оружие и бронежилеты- все было затерто черной глиной.
В этот момент у нас пропало настроение шутить. И именно в этот момент все начали осознавать, что приехали в горячую точку, где ходят только с оружием и в бронежилете или с сопровождением. Внутри что-то сжалось. Приехали, еще раз уяснил я.
Прежде чем достичь аэродрома, мы протопали километров пять. На аэродроме заметно возвышались огромные земляные заслоны, укрывавшие собой небольшие пассажирские самолеты. Оставив нас у громадного вертолета, прапор пошел оформлять документы на перелет. Так близко вертолет еще никто из нас не видел, тем более такого громадного великана «МИ-26». Мы разглядывали его длиннющие лопасти, которые от собственной тяжести гнулись к земле. Сам вертолет был высотой с двухэтажный дом.               
  -И летает ведь, - удивленно вымолвил Волчок.               
 Над аэродромом то и дело проносилась разная авиационная техника. Вскоре к нам присоединился взвод десантников, таких же потрепанных, как и те бойцы, которых мы видели на станции. Словно зомби, десанты тупо смотрели из-под козырьков на вертолет. У них четко вырисовывались темные круги под глазами, очевидно, от нехватки сна. Подшивы на их воротниках отсутствовали. Никто из них даже не думал смотреть в нашу сторону. Никто из наших так и не решился задать им какой-либо вопрос. Что они видели, уставившись на вертолет, что могли увидеть сорок пар глаз в этом великане? Народ все подтягивался, и вскоре собралось около сотни военнослужащих различных родов войск,  контрактников и офицеров.               
Вот уже и летчики в белых шлемах засуетились вокруг вертолета, что-то проверяли, осматривали перед вылетом. Невысокий грушевидной формы майор в синей авиационной куртке с большим списком пассажиров, построил всех в одну длинную колонну по четыре. В задней части под хвостом вертолета медленно открылся здоровенный люк. Опустилась гигантская платформа, вроде трапа для подъема на борт. Майор, чрезмерно суетясь, начал запускать на борт по четыре человека. В первую очередь, десанты затащили огромные ящики. В вертолете становилось все тесней и теснее, и вот вроде все зашли на борт. Платформа медленно поднялась, люк закрылся. Многие, как и я, оказались в неудобно тесном положении между бортом и ящиками. Я попытался пробиться к иллюминатору, но мои телодвижения были бесполезны. Вдруг мы ощутили, как сверху начали вращаться лопасти, все больше и больше набирая обороты. Внутри нарастал оглушительный шум, переговариваться о чем-либо было бесполезно. Оставалось только молчать и вглядываться в отдаленный иллюминатор. Весь вертолет заходил ходуном, он вибрировал каждой заклепкой. Потом его сильно затрясло, и я почувствовал, как он накренился вперед. Иллюминатор обложили еще плотней. Тут я уже не выдержал и протиснулся поближе к нему. В промежутках между головами было видно, как мы оторвались от земли, стремительно набираем высоту и скорость. Вот это и есть реальная действительность полета. Да, Миха, назад уже точно не вернуться, подумал я про себя. 
  Продолжительность полета составила примерно тридцать минут. Мы летели над коричневыми холмами, потом были видны разрушенные здания, сожженные селения и снова невысокие холмы, израненными огромными воронками от разорвавшихся когда-то снарядов, изрытыми окопами и траншеями. Далее стали появляться все больше палаток, военная техника, множество бензовозов с цистернами. И вот мы плавно садимся на бетонную полосу.
 Сойдя с посадочной полосы на обыкновенную дорогу, я заново ощутил под ногами мягкую землю. Прапор повел нас в какую-то строительную часть. Тут мы сразу почувствовали на себе изобилие грязи. Сравнительно в Моздоке было посуше. Повсюду стояли маленькие палатки, столбы, обтянутые колючкой, врытые по самую башню танки и еще масса разной военной техники. По взлетной полосе один за другим то и дело проезжали боевые вертолеты «МИ-24». Проехав метров двадцать, они взлетали и уносились куда-то вдаль, где едва виднелись горы. Другие машины такого же образца неспешно садились и уползали  в конец взлетки, продолжая яростно вращать винтами. Дойдя, наконец, до назначенной части, прапор оставил нас на КПП, а сам поплелся в штаб.
Вдруг я увидел знакомое лицо, выглядывающее из-за ворот части. Елки зеленые, да это же Язин! Мы вместе призывались, вместе в Плавск ехали. Он тогда выглядел странно: худой, как карандаш, почти альбинос. Командир сразу решил отправить его работать на хлебзавод – пусть, мол, сил поднаберется на свежем хлебе, а то и лопату не удержит в руках. Язин был известен своим хвастовством о блистательной игре в карты.
-О парни! А я думаю, прапор то с Плавска, может, кого из знакомых привез. Ну, здорово!               
 -Здорово!
Пингвин с Волчком его тоже узнали, они с ним в Калуге в одной роте служили. Язин в Чечню еще летом с первой партией уехал.
-Я в штабе писарем служу, месяц до дембеля остался.               
Тут мы обомлели.
-Сколько?
-Месяц. Вы же тогда зассали с нами ехать.
Потом он еще долго задавался.
-О, слушай, - опомнился я, - а Леха Крыгин, он же с вами уехал…
-Ну да, он сегодня дежурный по КПП, сейчас спит, наверное.
Я ринулся в дверь кирпичной постройки, похожей на будку.
-Что надо? Сюда нельзя входить, - пытаясь меня выгнать, наглым тоном сказал дневальный.
-Ты что, козел, где дежурный? Где Крыгин?
Зайдя в следующую дверь, я увидел Леху, развалившегося на топчане. Его жирное пузо, покрытое рыжими волосами, нагло торчало из-под кителя. Он уже не спал, его разбудил мой вопрос к дневальному. Леха маленькими круглыми от удивления глазами смотрел на меня. С криком:
  -Миха!- он вскочил и обнял меня.
 Я тоже с радостью обхватил его.
-Мих, ты что, к нам служить?
-Я не знаю, вроде, в Борзой везут.
-А что в Калуге?
-Да отстой там.
-Мих, а ты представляешь, мне до дембеля месяц остался! А солдат здесь, знаешь, как воруют, только выйди из части.
Он спешно надел такую же старую, как у меня, шинель, натянул сапоги и мы вышли на улицу.
-Язин, куда их? К нам привезли?
-Нее, им в Борзой лететь.
Повезло, вам Мишаня там горы, красота….А тут, на равнине, по уши в грязи, а летом – по колено в пыли, будто в вату проваливаешься. Пыль все лето из-за вертушек не садится, так и стоит метров тридцать над землей. Как в тумане живем.
-Да, Мих, если на стройку попадешь, вообще ничего не будешь делать, дадут тебе, как старослужащему, отделение духов, будешь их на стройке пасти, - пытался поддержать меня Леха.
-Здесь одни молодые, наш то призыв почти весь уволился. С едой особых проблем нет, травы всегда можно достать.
-Леха, да у меня же фотоаппарат с собой! – вдруг вспомнил я.
Сфотографировавшись, мы еще что то расказывали друг другу о своей службе. Мы не виделись с ним четыре месяца, а сейчас смотрю на него и ощущение, будто и не расставались вовсе. Стою с ним рядом и ощущаю присущую только ему силу и надежность. И так это чертовски приятно, аж тепло в ладонях. Так по-братски за время службы в калужском отряде я ни с кем не сблизился.
Вдруг ворота открылись, из части выехала машина, «УАЗ», типа старой скорой помощи. Рядом с водителем сидел наш прапор.
-Быстро, быстро! Все в машину! Через десять минут вертолет на Борзой улетает.
Наши псевдо черпаки метнулись к машине.               
-Ну, давай, Леха, на гражданке обязательно встретимся.
-Да обязательно. Удачи братишка!
Искренне веря в сказанные слова, мы обнялись на прощанье.
Я забрался внутрь машины, уже на ходу захлопывая непослушную дверь. «УАЗ» чихал, дергался, но ехал. Его можно было обогнать бегом. Я смотрел в точку перед собой и вспоминал случаи из нашей с Лехой службы. Как он однажды чуть не зарезал сержанта в учебке.
 Мы тогда из наряда пришли, а сержант со своими дружками давай нам физпрокачку устраивать. Любил он над уставшими взводами вечерами поиздеваться. А кто выдыхался, кого тошнило от отжиманий и приседаний, тех уводили в туалет, испытывали на прочность ударов и заново на физпрокачку. Вот тогда-то Леха и сорвался. Ведут его из туалета, а он за ребра держится и хромает. Его в тот вечер уже второй раз в туалет водили. Принимает вроде как со мной рядом упор лежа, а сам шепчет мне: «Отползай от меня подальше». Я подумал, что они сейчас прямо здесь между кубриков его бить продолжат, и по скользкому от пота полу скольжу опухшими культяпками чуть дальше к кроватям. Краем глаза замечаю, как он аналогично подбирается к своей тумбочке. Нож! Промелькнуло у меня в голове. У Лехи всегда в прикроватной тумбочке под ящичком хранился столовый заточенный по-взрослому нож. На полусогнутых, бесчувственных культяпках оживленно карабкаюсь обратно к Лехе и наваливаюсь на него.
-Нет, Леха, не надо! Не стоит из-за этой обезьяны в тюрьму. 
Нашу возню уже заметил кто-то из дембелей.
-Э-э, вы что там обнимаетесь?
В это время Леха уже достал нож и хотел было подняться на ноги, но я, вцепившись в него непослушными руками, не дал ему встать.
-Успокойся! Лех, успокойся!
 Когда пытался выхватиь у парня здоровее меня нож, уже слышал топот кирзачей, бегуших по деревянному полу. Затем тяжелый удар кирзы по затылку, еще один, и очнулся я уже на холодном кафеле в уборной. А  Леха еще неделю потом в медпункте с тяжелыми ушибами провалялся.
 Наконец, доехав до взлетной полосы, мы подбежали к вертолету, такому же, как тот, что доставил нас сюда. В нем уже, было много солдат в натовском камуфляже. Некоторые из них были бородатые, на вид им было лет по тридцать пять. Да, вот это ядреные контрактники…. Подумал я тогда. После команды мы поднялись на борт, тут же за нами закрылся люк. На этот раз было попросторнее. Каждый старался подобраться как можно ближе к иллюминатору. И снова начали вращение винты. И вот мы уже летим над руинами, напоминающими пятиэтажные дома, холмы постепенно увеличивались и превращались в горы, изрытые темными воронками. Небо отливало лавандовой голубизной, а туманы над горными пиками напоминали мир на стадии замысла. Мы врезались в туманную завесу над долиной, словно погружаясь в прошлое.
 Через двадцать минут пути миновали очень высокую гору, которая была разрезана глубоким ущельем. В этот момент по обе стороны от нас полетели будто бы осветительные ракеты. Это были тепловые шашки – обман для атакующих тепловых ракет с земли. В иллюминаторе было видно, что по обе стороны нас сопровождают два боевых вертолета «МИ-24». Они то стремительно обгоняли нас, то летели выше или слишком низко, разбрасывая в разные стороны тепловухи. И вот снова замелькала  по земле боевая техника, бензовозы, множество палаток.