За веру, царя и отечество

В палатке царил полумрак. Три офицера сидели за столом, на котором тускло светила керосиновая лампа, и молчали. Все были одеты в черные кожаные куртки. Мерцающий свет лампы контрастно выхватывал из темноты их лица. За тентом палатки чуть слышно раздавались голоса механиков и матросов стартовой команды. Председательствующий лейтенант Владимир Владимирович Дитерихс выпрямился на табуретке, расправив плечи, и, слегка шевельнув аккуратно подстриженными усами, произнес:
- И еще: в бою мы должны цепко держаться друг за друга. Только в этом случае мы без потерь вернемся назад на остров Руно.
Дитерихс посмотрел в лицо каждому.
У сидящего слева мичмана Александра Прокофьева-Северского, самого молодого из присутствующих, (в отряде его все называли «Сашкой») губы расплылись в неопределенной улыбке, но он утвердительно, в знак того, что руководящие указания им правильно поняты и восприняты, кивнул головой.
«В бою тяжело с ним придется», - подумал Дитерихс.
Год назад у мичмана Прокофьева-Северского на острове Эзель во время ночного боевого вылета (всего лишь третьего по счету) в кабине по невыясненной причине взорвалась бомба. От гидросамолета остались лишь одни плавающие в воде обломки. Немедленно высланная на катере спасательная команда выловила среди них истекающего кровью Сашку и механика, скончавшегося на борту. Врачи госпиталя ампутировали ногу до колена. Мичман долго долечивался в Петрограде. Там он написал царю письмо с просьбой оставить его на флоте, так как готов жизнь отдать во имя победы над врагом. И просьбу мичмана царь удовлетворил. Прокофьева-Северского направили на первый русский авиационный завод С.С.Щетинина «наблюдающим за постройкой аэропланов для флота», как называлась в ту эпоху должность военпреда. Ему сделали протез. В свободное от службы время Сашка вновь научился летать, но уже на протезе. И, когда морские летчики прибыли на завод получать новые гидросамолеты, мичман открутил перед ними фигуры высшего пилотажа, за что был посажен на гаупвахту, так как мог разбить казенную машину. Но своего добился: два месяца назад его вновь зачислили в штат морских летчиков Балтики.
Дитерихс перевел взгляд на сидящего справа лейтенанта Нагурского.
«Опыта ему не занимать», - хмыкнул про себя Дитерихс, глядя на долговязую фигуру лейтенанта.
Да, пожалуй, из всех летчиков отряда Нагурский имел самый большой боевой налет, воюя второй год, с осени злопамятного 1914-го. Но еще раньше, до войны, после окончания Качинской школы, Нагурского назначили первым летчиком Отдельного корпуса пограничной стражи. По указанию командования Альфонс-Ян Иосиф Нагурский принял участие в экспедиции по поиску пропавшего экипажа Седова на судне «Святой Фока» и в августе 1914 года в районе Новой Земли он совершил первые в мире полеты в небе Арктики.
- Что думаешь о задании, Ян Иосифович? - спросил Дитерихс.
- Будем стараться.
Дитерихса Нагурский не любил, так как считал его выскочкой, занявшим должность начальника авиационного отряда только благодаря родственным связям в высшем свете. «Поляка не назначат никогда», - хмуро думал Нагурский. – «Быть католиком – значит быть неблагонадежным. Но православный поляк – уже не поляк. Хотя, с другой стороны, какая разница, по какому обряду верить в бога… Просто он мальчишка по сравнению со мной, и летать научился всего лишь семь месяцев назад…». Но все же, сам факт назначения Дитерихса глубоко задевал самолюбие Нагурского.
Дитерихс поднялся во весь рост, застегивая кожаную куртку на все пуговицы.
- Вылет в три часа сорок пять минут, - сказал он, посмотрев на часы. Еще немного помолчав, перекрестился и резким отрывистым голосом скомандовал:
- За Веру, Царя и Отечество! По машинам!
И первым вышел из палатки. Офицеры последовали за ним.
Небольшая бухточка подсвечивалась лучами прожектора, хотя в небе довольно ярко светила луна. На покрытом салом деревянном слипе, на полтора метра уходящим в воду, стояли три летающие лодки М 9. Этажеркой, одно над другим, возвышались на стойках крылья. На борту каждой крупными буквами было выведено: «Щ.С.» и рядом – две цифры номера. Надпись «Щ.С.» означала, что самолет построен на заводе С.С.Щетинина и оснащен мотором «Сальмсон». Поэтому в штабных документах вместо М 9 часто писали Щ.С. Крупные пудовые и более мелкие зажигательные бомбы висели вдоль бортов. У машин группами стояли механики и матросы стартовой команды. Механики также были одеты в черные кожаные куртки. Увидев офицеров, они быстро построились.
Дитерихс подошел слева к своему аппарату Щ.С.10. Выслушав рапорт механика Кузнецова о готовности к полету, достал из кабины каску, одел ее, застегнул ремешок под подбородком и забрался в самолет. Механик у другого борта, как в зеркале, повторил его движения. Затарахтел мотор, и мгновенно винт превратился в сверкающий в лучах прожектора диск.
Заурчали моторы Щ.С.18 Нагурского и Щ.С.20 Прокофьева-Северского.
Дитерихс посмотрел на часы. «Три часа сорок четыре минуты», - отметил он про себя. Затем поднял вверх руку, что для матросов стартовой команды означало: «Приготовиться!». Опустив руку, сразу перевел мотор на режим максимальной мощности. Хвостовое оперение задрожало от мощного вихря, вызванного винтом. Матросы стартовой команды уперлись руками в нижние крылья.
Словно нехотя, гидросамолет, постепенно ускоряясь, заскользил по слипу вниз и, оказавшись в воде, начал разбег. Волны, расходившиеся от корпуса, колотили по хрупкой фанерной конструкции. С ростом скорости небольшой выступ у днища   редан стал выталкивать лодку вверх, а это, в свою очередь, уменьшало силу ударов волн о корпус. Вдруг дрожь стихла. Щ.С.10 в воздухе!
С минуту выдержав гидросамолет над водой, плавным движением ручки управления Дитерихс перевел машину в набор высоты. Оглянувшись, он увидел, что его маневр повторяет Нагурский на Щ.С.18, а Щ.С.20 Прокофьева-Северского еще только отрывался от воды.
«Все в порядке. Теперь курс на Ангерн», - подумал Дитерихс.
Его отряд прибыл на небольшой остров Руно, расположенный почти в центре Рижского залива, вчера поздно вечером. Через день командование собиралось перебросить туда еще один отряд. Эти действия были вызваны изменением оперативной обстановки. Фронт проходил вблизи Риги и остров Руно оказался как бы выдвинутым за его линию к захваченной немцами территории. Русское командование разместило там радиостанцию для перехвата сообщений противника. Немцы об этом знали и поэтому старались уничтожить объект с воздуха, так как их корабли не могли попасть в Рижский залив из-за мощных минных полей и батарей морских орудий, установленных на косе Церель острова Эзель у самого входа в Ирбенский пролив. Остров Руно бомбили каждый день. Причем число участвовавших в налетах самолетов неуклонно возрастало. Германская гидроавиация, спасаясь от обстрела русских кораблей, базировалась на озере Ангерн вблизи побережья. Для защиты гарнизона Руно от налетов русское командование решило нанести ответный авиационный удар по базе противника.
Когда отряд Дитерихса прибыл на остров, еще дымились воронки от разрывов бомб и догорали подожженные перекрытия. Он решил, не дожидаясь полного сосредоточения всех сил, в эту же ночь нанести внезапный налет на Ангерн, несмотря на то, что из пяти машин боеготовыми оказалось только три.
И вот сейчас они движутся к цели.
Скорость набора высоты из-за уменьшения плотности воздуха и соответствующего снижения мощности мотора постепенно уменьшалась. И сейчас его самолет летел почти по прямой на высоте 1700 метров. На горизонте показался диск солнца, красиво расцветив в розовый цвет легкую облачность, лежащую метров на триста ниже. Под воздействием этого яркого утра Дитерихс испытал душевный подъем, улеглись волнения, радость и умиротворение наполняли его.
И Владимир Владимирович про себя запел: «Снился мне сад в подвенечном уборе…». Ему нравился этот романс, созвучный с сиюминутным настроением, с солнцем в небе и еще проступающими звездами. Хотелось радоваться этому мгновению. А что будет через два часа, определит судьба. До чего красивые слова сочинила для романса его тетка Елизавета Александровна Дитерихс!
Механик Кузнецов, посмотрев назад, достал грифельную доску, написал на ней что-то и подсунул лейтенанту.
«Щ.С.18 повернул обратно», - прочитал Дитерихс.
«Скверно», - подумал он, - «теперь нас только двое». А про себя с удивлением отметил, что сообщение совершенно не омрачило его возвышенного настроения. Лейтенант немного уменьшил обороты мотора, чтобы Прокофьев-Северский смог его нагнать.
…Гидросамолет мичмана медленно набирал высоту. Впереди, выше и немного слева летел Нагурский. Еще выше и также слева точкой темнела машина командира Щ.С.10. Прокофьев-Северский взглянул на барометрический указатель высоты: 1200 метров. Когда он снова перевел свой взгляд вперед, то увидел, как мотор самолета Нагурского пару раз окутался белым дымом. Через минуту Нагурский энергичным разворотом повел машину вниз и назад, к Руно. Впрочем, полтора часа назад во время предполетного инструктажа они рассматривали и такое развитие событий. В этом случае Дитерихс приказал оставшимся экипажам сблизиться и продолжить налет на Ангерн.
Прокофьев-Северский, выполняя полученную инструкцию, до предела увеличил мощность мотора. И вовремя: только они оказались на расстоянии около полукилометра друг от друга, как попали в мощное облако. И мгновенно весь мир растворился в этой плотной бело-серой дымке.
…Щ.С.10 «вывалилась» из тучи перед самым Ангерном. Ярко голубело чистое небо, прекрасная видимость позволяла хорошо различить на земле все объекты. Дитерихс взглянул на часы, отметив время для послеполетного рапорта: «Пять ноль четыре». Он чуть дальше пролетел на восток и только после этого развернул гидросамолет на Ангерн, чтобы произвести атаку со стороны солнца. Немцы его все же обнаружили и открыли огонь, стреляя зенитными ракетами, оранжевые факелы истекающих из их сопел газов были прекрасно видны летчику. Но высоту полета машины противник поначалу определил неточно. Поэтому ракеты взрывались зелеными шарами много ниже, что позволило лейтенанту спокойно прицелиться и нажать рычаг бомбосбрасывателя. Одна пудовая бомба легла за постройками, другая недалеко от ангара, но зажигательные попали в близлежащее здание, и из него показался сначала серый, а потом бурый дым. Внизу лейтенант заметил три немецких самолета, пытавшихся быстро набрать высоту.
Сбросив бомбы, Дитерихс заложил вираж вокруг немецкой базы, чтобы понаблюдать результаты бомбометания Прокофьева-Северского. Его машина уже приближалась к Ангерну. Немецкие зенитные ракетные батареи, треугольником расположенные вокруг базы, скорректировали точки прицела, и теперь огненные шары взрывались вокруг русских гидросамолетов, на той же высоте. По счастью скорость полета ракет не была достаточно большой, и Дитерихсу энергичными разворотами удавалось уклоняться от них.
Прокофьев-Северский, невзирая на обстрел, сбросил пудовые бомбы, которые легли около слипа, где стояли два немецких аппарата, и между ангарами. Повторно на цель для сброса зажигательных бомб мичман заходил по широкой дуге окружности, центр которой лежал к западу. По нему открыли огонь гаубичные батареи, стоявшие вблизи побережья и стрелявшие шрапнелью. Но она разрывалась белыми шарами много ниже. Впрочем, в горячке боя он не замечал разрывы, полностью сосредоточив свое внимание на бомбометании. После чего, как и предписывалось планом операции, со снижением повернул на северо-запад, к острову Руно. Дитерихс последовал за ним.
У береговой черты Прокофьев-Северский вновь попал под огонь гаубичных батарей, которые теперь стреляли шрапнелью точнее: белые шары рвались теперь уже вокруг его аппарата. Секунд через сорок стрельба прекратилась. Не успел мичман расслабиться и перевести дух, как механик Сазонов, оглянувшись, увидел два неприятельских аппарата, догонявших его самолет. И через три секунды они открыли стрельбу из пулеметов.
…Дитерихс, летевший на 300 метров выше, преодолел заградительный шрапнельный огонь, в этот момент также увидел, как сзади на Прокофьева-Северского насели немецкие летчики. Мгновенно оценив обстановку, он спикировал на немцев. На большой скорости прошел вблизи хвоста заднего самолета и, немного довернув машину, снизу вышел к другому.
Расстояние двести метров… Механик уже был готов открыть огонь, но лейтенант знаком показал: не стрелять. Дитерихс так старался вести свой самолет, чтобы его прикрывал стабилизатор немецкой машины. Германский стрелок в задней кабине наклонялся от одного борта к другому, стараясь хоть что-то увидеть, но тщетно.
Расстояние сто метров… Стрелять? Нет, рано. Другой такой атаки может не быть. А Дитерихс старался действовать наверняка. Годом раньше, на Кавказском, а потом на Юго-западном фронте, командуя отрядом матросов, он понял, что исход боя часто решает всего лишь одна, зато предельно эффективная атака. Тогда, на Карпатах, лейтенант с отрядом подползли на пятьдесят метров к окопам австрийцев. Пулеметный огонь его матросов был настолько неожиданным и мощным, что противник не выдержал и побежал. Дитерихса за тот бой наградили орденом св.Владимира с мечами и бантом.
Расстояние шестьдесят метров… Пора! Пулеметная очередь от задней кабины стрелка до мотора практически в упор пропорола германский самолет. Он сначала шарахнулся в сторону, потом задымился и круто пошел вниз. Дитерихс также спикировал, не видя противника, так как широкий корпус его лодки на какое-то время скрыл траекторию полета неприятеля. Когда через две секунды перед ним открылась гладь Рижского залива, лейтенант с удовлетворением посмотрел на результат своей атаки. Германский самолет уткнулся вблизи берега на мелководье с задранным хвостом.
Добить его!
Но тут краем глаза слева Дитерихс обнаружил три приближающихся германских аппарата. Развернувшись, он пошел на них в лоб. Немцы разлетелись в стороны, зная, насколько эффективен в передней полусфере его подвижный пулемет. Однако сзади и справа в атаку выходил еще один германский самолет, тот самый, мимо которого он пролетел, спасая Прокофьева-Северского. Дитерихс начал было разворот на противника, но вовремя заметил, что три атакованных им ранее немецких самолета выходят сзади и снизу на него. Русская летающая лодка М 9 в этих ракурсах беззащитна ввиду отсутствия задней кабины и стрелка в ней. Поэтому лейтенант решил спуститься ближе к воде, чтобы лишить немцев возможности провести атаку.
Но четыре немецких самолета также мгновенно перестроились и веером сверху пикировали на Щ.С.10.
«Скверно», - подумал Дитерихс. – «Если я попытаюсь развернуться влево, вправо или пойти вверх с потерей скорости, немцы мгновенно изрешетят меня. Неужели это конец?».
…Прокофьев-Северский шел курсом на Руно. Механик Сазонов, похлопав его по плечу, жестом показал назад и вниз. Чуть довернув машину вправо, мичман увидел, что Щ.С.10 атакуют четыре неприятельских поплавковых аэроплана. Вдали на малой высоте к ним летела неприятельская летающая лодка. «…В бою мы должны цепко держаться друг за друга», - почему-то вспомнились слова лейтенанта, сказанные на предполетном инструктаже. И с крутым разворотом Сашка направил свой Щ.С.18 на помощь командиру.
Немцы проморгали его атаку. Мичман смог вывести Щ.С.18 из пикирования в горизонтальный полет на таком близком расстоянии от противника, что когда немецкий летчик заложил левый вираж, струей воздуха от его винта гидросамолет Прокофьева-Северского завалился на крыло. Мичман с трудом удержал машину чуть ниже немецкой, сохраняя минимальную дистанцию между аппаратами. Можно было различить шляпки шурупов на обшивке, выражение ужаса на лице немецкого стрелка в задней кабине, который метался с борта на борт, лишенный возможности открыть огонь по русскому самолету, поскольку директрису стрельбы его пулемета перекрывал стабилизатор.
Механик Сазонов всадил в германский аэроплан целый магазин из «Льюиса». Но в этот момент по обшивке крыла гороховой дробью ударила пулеметная очередь. Два немецких аппарата сзади открыли огонь. Прокофьев-Северский резким разворотом пошел на них.
…Дитерихс услышал, что гул моторов противника сзади изменился. Оглянувшись, он увидел, как Сашка атаковал немецкий самолет, который, задымившись, падал вниз. Еще два повернули на него. «Ну, а с одним-то я теперь справлюсь», - подумал он. И развернул свою машину в лоб атакующему.
Подбитый Сашкой поплавковый аэроплан стал тонуть. Еще один самолет противника вышел из боя и сел на гладь Рижского залива, чтобы спасти экипаж.
В воздухе два немецких самолета и два русских сцепились в смертельной схватке, зачастую опускаясь почти до воды, и сближаясь друг с другом настолько близко, что были видны дымки, вьющиеся из стволов стреляющих пулеметов.
Особым упорством и мастерством пилотирования отличался германский пилот на аэроплане, хвост которого был выкрашен серебристой алюминиевой краской с изображенным на левом крыле рваным красным флагом. Благодаря более мощному мотору, в скорости полета его машина заметно превосходила все остальные.
…Механик Кузнецов расстрелял пятый магазин патронов к пулемету «Льюиса» и достал последний, шестой. Он прицелился в сверкающий серебристый хвост германского самолета, но выстрела не последовало. Кузнецов отстегнул магазин, потряс его и вновь пристегнул. Пулемет молчал. За какую-то секунду ситуация резко изменилась. Теперь уже атаку вел немецкий аэроплан.
- Что у тебя? – прокричал Дитерихс.
- Пулемет отказал!
Лейтенант чертыхнулся. И это в критический момент боя! Пока механик возился с оружием, Владимир Владимирович расстегнул кобуру и достал маузер. Немецкий летчик подлетал снизу с левого борта. Расстояние сокращалось. Дитерихс, неудобно сжав маузер левой рукой, а правой намертво удерживая ручку управления, повернулся и два раза нажал на курок. Он ясно видел, как одна пуля, попав в болт крепления капота мотора немецкого самолета вблизи кабины летчика, содрав краску, со звоном рикошетировала. Нервы у противника сдали, и он отвернул.
Механик, вытащив патрон из магазина, зарядил пулемет. Прозвучавший хлопок показал, что пулемет исправен, а вышел из строя выталкиватель. Что ж, теперь придется отстреливаться одиночными выстрелами.
…Прокофьев-Северский заметил, что пулемет на Щ.С.10 замолк. Чтобы отогнать немцев от машины Дитерихса, он заложил такой крутой вираж, что, казалось, затрещали деревянные лонжероны крыла. Для координации разворота мичман до упора отжал педаль руля направления. Протез врезался в культю ноги, почти до кости. Резкая боль парализовала мозг, сковывала движения, но Сашка вытерпел. Избегая атак в лоб, немцы разлетелись в разные стороны.
Русские машины продолжили полет к Руно.
Пять раз немцы нагоняли их. Пять раз Дитерихс и Прокофьев-Северский разворачивались им навстречу. И, хотя немцы раскусили, что пулемет на Щ.С.10 не работает, несколько метких одиночных выстрелов, произведенных механиком Кузнецовым, заставили их с почтением относиться к подобным атакам и держаться на расстоянии.
К одной беде добавилась и другая: запасы горючего на борту стремительно таяли. Каждый маневр приходилось выполнять предельно аккуратно, экономя бензин.
Еще через десять минут боя один немецкий аппарат стал уходить к Ангерну. По-видимому, и у него горючее кончалось. Но оставшийся, с рваным красным флагом на левом крыле, продолжал преследование, беспрерывно стреляя из пулемета.
Несмотря ни на что, остров Руно постепенно приближался.
Сверху уже можно было различить крупные постройки, а на рейде острова транспорт «Выборг» и миноносец «Лейтенант Бутаков». Уже перегрелся и стал заедать пулемет «Льюис» на Щ.С.18. Уже стал захлебываться мотор от нехватки горючего при изменении режимов полета.
Немецкому летчику стало казаться: необходимо приложить еще одно последнее усилие, и он выйдет победителем из этого тяжелого, продолжающегося второй час, боя.
…Увлекшись атакой самолета Дитерихса, он «проморгал» маневр мичмана, который, подойдя снизу под хвост, выпустил в неприятеля из пулемета весь магазин. После чего германский аппарат развернулся и со снижением полетел назад к Ангерну.
…Дитерихс, спланировал к бухте и посадил Щ.С.10 на минимальном расстоянии от слипа, так как боялся, что из-за пробоин корпус будет заполняться водой. Летающая лодка по инерции проплыла оставшуюся гладь залива и уткнулась носовой частью в деревянный настил. Мотор, переведенный на полную мощность, в последний раз взвыл от напряжения. Матросы стартовой команды, схватив Щ.С.10 сначала за борт, а потом за крылья, вытащили машину на берег. Чихнув, мотор затих.
Дитерихс выпрыгнул из кабины, расстегнул каску, снял ее, надел принесенную матросом фуражку. От перегрузок болели руки, ноги, спина. Усталой походкой он обошел самолет, потрогал расчалки, дружественно похлопал рукой по обшивке. «А после поездки хозяин всегда кормит свою лошадь сахаром», - почему-то подумалось ему.
Машине изрядно досталось. Свыше двадцати пробоин пропороли поверхности крыла, корпуса, оперения. Лейтенант подошел к кабине. В стойке крыла зияла пробоина. Пригнувшись, он прикинул: пуля прошла всего в сантиметре от его головы.
- Видишь, что творится на белом свете, - он показал на пробоину подошедшему механику Кузнецову.
Тот молча кивнул головой.
Щ.С.18 уже стояла на берегу. Сашка неуклюже перебросил через борт сначала ногу с протезом, потом здоровую, потом осторожно перенес на них весь вес тела. Немного постоял, держась за корпус, и, покачиваясь, побрел к палатке.
«Сейчас приведу себя в порядок, умоюсь и поблагодарю его», - решил Дитерихс.
В своей палатке он снял кожаную куртку, китель. Нижняя белая рубашка, которую он надел перед боем, насквозь промокла от пота. Сняв ее, взяв полотенце и мыло, Дитерихс вышел на улицу. Матрос уже дожидался его с ведром холодной воды. Растерев тело полотенцем, он почувствовал, как постепенно крепнут мышцы, наполняясь кровью, как возвращается бодрость и тела, и духа.
В палатке он надел свежее белье, отглаженный мундир. Пригладил щеточкой усы. Офицер в любой обстановке должен выглядеть достойно.
Долг и честь – вот что двигало его с детских лет. И в Морской кадетский корпус он поступил только потому, что его дядя в то время уже был генералом (сейчас он генерал-адъютант, генерал-квартирмейстер ставки). Владимир счел для себя неэтичным служить в армии, где у кого-нибудь вдруг закрадется мысль, что все его продвижения по службе происходят только благодаря протекции влиятельного родственника. На флоте же Дитерихсы не служили. Но в конце 1913 года, влюбившись, он женился на Юлии фон Эссен, дочери командующего Балтийским флотом. Сразу после начала войны Владимир Владимирович подал рапорт морскому министру Григоровичу с просьбой направить его на какой-нибудь участок сухопутного фронта, потому, что он, как русский офицер и дворянин, присягал на верность царю и отечеству, и готов до конца выполнить свой долг. Честь не позволяет ему в годы войны служить под началом тестя. Никто не должен считать, что в тяжелые для страны годы родственники укрывают его от опасностей, от пота и крови, от немецких снарядов и пуль. Григорович с пониманием отнесся к рапорту: Дитерихс возглавил команду матросов-пулеметчиков и направился с ней на Кавказский фронт. Нелегкие условия службы, атаки турок при постоянном численном перевесе закалили его, воспитали качества настоящего бойца. Потом смерть адмирала Эссена от воспаления легких. Потом Карпаты, потом ранение, долечивание в Царскосельском госпитале. Он написал новый рапорт адмиралу Григоровичу с просьбой вернуть его на флот и направить в морскую авиацию.
«Приключений или смерти для себя ищешь», - упрекнула жена, - «а обо мне подумал?».
Нет, смерти он не искал, хотя опасность – непременный атрибут профессии военного.
Но когда-то в гимназии, читая римских авторов, натолкнулся на книгу Марка Аврелия «К себе». В память навсегда врезались строчки: «Время человеческой жизни – миг. Ее сущность – вечное течение. Ощущение смутно, судьба загадочна, слава скоротечна. Жизнь – борьба и странствование на чужбине… С достоинством римлянина и мужа исполняй свой долг… Живи так, будто день, в который ты вступаешь, есть первый и последний день твоей жизни».
Да, надо гореть, а не существовать!
…Подойдя к палатке Прокофьева-Северского, лейтенант отвернул парусиновую дверь и вошел в нее. Сашка сидел на кровати без сапог и штанов, растирая культю ноги. На лице гримаса усталости и боли. Протез валялся под ним на полу. Услышав шаги, он повернул голову, а губы мгновенно сложились в обаятельной улыбке.
- А мне штанину прострелили. Хорошо, когда есть третья нога! Но мы им тоже врезали, не так ли, господин лейтенант?
И Дитерихс вдруг подумал, что любое слово утешения и ободрения Сашка встретит в штыки. И они расстанутся врагами. Навсегда. Нет, не жалости и не сочувствия ищет мичман, а понимания, что он не калека, а настоящий боевой офицер. И все окружающие так и должны к нему относиться.
Поэтому Дитерихс казенно и несколько напыщенно произнес:
- Господин мичман! Я пришел выразить Вам благодарность. В бою Вы стойко сражались и спасли мне жизнь.
- Так и Вы мне тоже, господин лейтенант!
Дерзко и без особого почтения к более высокому по должности и званию. Но с намеком, что они принадлежат к одному сословию.
Дитерихс промолчал и, как бы не расслышав ответной реплики, добавил:
- Господин мичман! Напоминаю Вам, что короткое донесение о бое для начальника обороны Руно Вы должны написать сегодня, а подробный рапорт представить мне завтра к вечеру.
И вышел из палатки.
До горизонта голубело море. Вдали на его ровной глади ступенчатой полоской темнел силуэт миноносца. Матросы у слипов занимались ремонтом летающих лодок. Тарахтел генератор: по-видимому, работала радиостанция.
Слегка сутулясь, подошел Нагурский:
- Господин лейтенант! У меня во время набора высоты мотор резко сбавил обороты. Поэтому я счел необходимым вернуться на Руно.
- А что с мотором?
- Песок в карбюраторе. Хотя механик уверяет, что прочистил его перед полетом.
- Надеюсь, что следующий раз в боевом вылете у Вас ничего не случится.
«Боится, что его могут считать трусом», - вяло подумал Дитерихс, - «Интересно, а как бы он чувствовал себя, если бы нас сбили, и мы не вернулись обратно?».
Повернувшись, он направился к штабной палатке писать боевое донесение начальнику авиации Балтийского моря капитану второго ранга Дудорову. Снял фуражку, удобно уселся на стуле, взял из стопки бумаги лист и, пододвинув чуть ближе чернильницу, вывел:
«Начальника Авиационного отряда «Ж»

Р А П О Р Т

Доношу Вашему Высокоблагородию, что 31 июля 1916 г. вечером прибыл на остров Руно с вверенным мне отрядом…».
И задумался.
Эмоции переполняли душу, свежие воспоминания будоражили кровь. В ушах вновь раздавались пулеметные очереди, ревели моторы. Каждой клеточкой своего организма он ощущал машину. Он был как бы ее продолжением, а летающая лодка была продолжением его тела, его самого. Вот неприятель атакует самолет… А вот теперь я выхожу на него… Темнело в глазах, а перегрузка сжимала грудную клетку, не давая вдохнуть. Огонь!... Разворот в сторону…
…И перед глазами встала пулевая пробоина в стойке верхнего крыла на уровне головы.
Завершая рапорт, еще раз макнув перо в чернильницу, он вывел:
«Поведение авиационного унтер-офицера КУЗНЕЦОВА во время боя выше всякой похвалы».
Несколько дней спустя Дудоров представит летчиков   лейтенанта Дитерихса и мичмана Прокофьева-Северского к награждению орденами Святого Георгия четвертой степени, а авиационных унтер-офицеров Кузнецова и Сазонова – к Георгиевским крестам.
Солнце в чистом небе катилось к закату. Усилился ветер, с легким шелестом сдувая песок. Волны с шумом накатывались на берег. Покачивались кроны деревьев. Гортанно кричали чайки.
И, глядя на это мирное величие природы, как-то забывалось, что где-то там, к югу и юго-востоку от острова Руно, противоборствующие стороны, зарывшись в окопы, палили друг в друга из винтовок и пулеметов, гремели пушки, взрывы раскидистыми кустами неправильной формы вздымали в воздух тонны земли и песка, повсюду лилась кровь.
Стремительно летел в вечность еще один день Второй Отечественной войны.