04-17. Быть собой, не оставаясь той же самой

Во время путешествия на самолете самыми ответственными  моментами,  с точки зрения их опасности,  являются взлет и посадка. Словно по аналогии с воздушными перелетами, в моей жизни всегда безобразно плохо проходят дни, предваряющие встречи и расставания:  неизвестно почему, я в эти первые или последние часы всегда становлюсь особенно взвинченной, раздраженной, долго не  могу  подобрать нужного тона для разговора,  с трудом преодолеваю свою собственную скованность и отчуждение,  появляющиеся в результате волнения.  Почти  всегда  в такие «взлетно-посадочные» дни моя реакция для окружающих неадекватна и непредсказуема, отчего по моей вине  обычно разгорается ссора,  отравляющая  мне  самой  все дальнейшее существование.  Почему так происходит - трудно сказать. Многое в моем скверном характере остается для меня  загадкой  и  не  только  загадкой,  но  и  источником  страданий  от невозможности взять себя в руки и стать нормальным человеком.

Будучи в Пицунде переполненной самыми лучшими  воспоминаниями  и намерениями  в  отношении Николая, я мгновенно ощетинилась и стала невыносимой сразу же, как только увидела в аэропорту своего мужа с букетом цветов и улыбкой на лице, но с  лысым  черепом  и  обросшими неопрятной, редкой щетиной щеками. Его внешний вид не был для меня большим сюрпризом, и едва ли только он стал причиной превращения меня в  злую  мегеру  -моя первая и бессознательная реакция на Николая оказалась для меня самой неожиданной. Но она, естественно, не могла  не  вызвать в нем  ничего другого, кроме  нового повода для его ревности и, в данном случае совершенно беспочвенных,  подозрений.  Наша  встреча  быстро   обернулась глупой,  немотивированной  ссорой  и не менее глупым выяснением отношений.  Все это продолжалось до самого утра взамен более нормальной  для супругов, соскучившихся   после   долгой   разлуки,  физической  близости  и  сильно напоминало мне приезд Толика на практику в Киев после его месячных военных сборов.  Моя реакция на первую встречу с мужем оказалась в точности такой же,  как и в том далеком 1972 году. Чем,  кроме полного отсутствия к нему любви с моей стороны, мог объяснить подобное мое поведение Николай? Ничем. Было ли это отсутствие  любви  правдой?  Не  знаю.  Одна  из  моих   Я, действительно,  скучала  без  Николая  на  юге  все  эти дни и была полна нежности к нему, другая Я весь месяц наслаждалась более привычной для нее выдуманной любовью на расстоянии и панически боялась вмешательства реальных  отношений  в  воображаемые  -  они  ее  пугали,  сковывали,  она совершенно  не   умела  с  собой справиться в этих обстоятельствах и подсознательно искала конфликтов,  как способа спрятаться от своего страха и смущения. Думаю, что для опытного  психотерапевта  моя  личность представила бы немалый профессиональный интерес.

Наша ссора,  к середине ночи закончившаяся полным примирением, вскоре получила качественно новое развитие после признания Николая в том,  что  в дни  моего  отсутствия он,  найдя в моей записной книжке номера телефонов, позвонил обоим моим бывшим мужьям, «чтобы уточнить, по какой причине мы разошлись», так как Коля «не хотел повторить их ошибки»... Он, видимо, тоже был с «большим приветом», и его поступки и реакции казались мне столь же дикими и непредсказуемыми,  как и ему мои, по нему также, как и по мне, давно плакал дурдом и не помешала бы  помощь  психиатора.  Мне  совсем  не хотелось  быть  предметом  дискуссий по  поводу моих качеств,  особенно интимных,  между моими бывшими мужьями, не хотелось слушать их оценки моей персоны, пусть и в Колином пересказе и интерпретации. Я снова разозлилась, залепила Николаю пощечину, и теперь уже Николай, испуганный и жалкий, приставал  ко  мне с покаянием и извинениями,  пытаясь унять мою истерику. Позднее, Коля сознался,  что ему показалось,  что  оба  моих  «бывших»  в настоящее  время относятся ко мне с симпатией и уважением,  хотя и считают мой характер очень тяжелым.  При этом Валерий, по сравнению с «трусливым и виляющим»  Анатолием, оказался гораздо менее разговорчив, он сразу же решительно отказался обсуждать с незнакомым человеком  подробности  «давно минувших дней».

Этот странный поступок Николая показался мне очень уж «женским», если не омерзительным,  и оставил в душе неприятный осадок.  Но,  тем не менее, мне  было  бы   интересно услышать впечатления об этом разговоре непосредственно из уст моих «бывших». С Толиком в этом не было никаких проблем - мы довольно часто дружески перезванивались с ним, хотя давно уже не  виделись. С  Валерой  мы практически не встречались и звонить ему без повода мне было неудобно.  Всего один  раз  за  все  время  нашего  с  ним пребывания  в  новых  браках  Валера  приезжал  к Маше в Пери и на три дня забирал ее к себе в Васкелово. Эта ее поездка на папину дачу и по сей день остается  единственной, хотя в этом и нет особой вины Валерия: я сама не потворствовала таким поездкам Маши.  В  Васкелово,  помимо  Валеры  с  его женой,  летом  жили  Саша  и  Ирина - Сашина жена с их двумя детьми да еще Георгий Александрович,  при этом у самого Валеры не было  даже  отдельной, непроходной  комнатки:  мне  казалось,  что  Маше,  привыкшей  к домашнему комфорту и вниманию,  там вряд ли будет уютно с людьми, которые никогда до этого не проявляли к ней ни малейшего родственного интереса.

Как раз в это лето,  случайно встретив в городе Ирину,  я узнала, что семейные   дела   Валеры обстоят не лучше моих: он вел судебное разбирательство со своей женой по поводу раздела их жилой площади. Его молодая супруга, прописавшись в Валеркин  двухкомнатный  кооператив, выстроенный им целиком на собственные заработки, загуляла с его начальником по работе и теперь к разводу требовала выделения ей части квартиры.  Валера сполна вкусил прелестей жизни с практичной  женщиной  из провинции  и платил по счетам за свой собственный эгоизм.  Хорошо зная его характер, я понимала его супругу, не сумевшую примириться ни с его внешним эгоизмом, ни со скупостью, ни с упрямством. Но это не давало мне основания оправдывать ее подлость и мелочный житейский расчет:  сам Валера именно на подлость  был  не  способен,  и я ему очень сочувствовала.  За десять лет, прошедших после нашего развода,  все плохое,  бывшее между нами, полностью испарилось   из   моей  памяти,  но  осталось  много  хорошего.  Почему-то вспомнилось,  как точно также,  спустя десять лет после  моего  развода  с Толиком,  последний был мной прощен и зачислен в число моих друзей.  Может быть, теперь наступало время моего сближения со вторым мужем?  Моя  жизнь явно имела тенденцию циклиться,  все время повторяясь в общих чертах, хотя и на новом уровне.

Наша семейная жизнь  с Колей продолжалась, сильно напоминая мне по своей окраске зебру: мы ссорились и мирились,  и снова ссорились,  и мало что по существу изменялось в нас обоих.  В августе Николай,  всегда легкий на подъем,  когда это касалось его увлечений,  отправился на перекладных в село  Верхний  Кондрючий  Донецкой области,  где жила жена нашего русского йога Порфирия Корнеевича Иванова - Валентина Леонтьевна.  Сам  Иванов  уже ушел  из  жизни,  и  теперь его учение распространяла Валентина.  Это была очень простая,  русская и,  судя по  ее  письму,  малограмотная,  пожилая женщина.  На  ее  хутор  постоянно  съезжалось  множество  народа  со всех городов.  Все вместе «ивановцы» сначала  голодали  с  пятницы  по  полдень воскресения,  обливаясь  водой из знаменитого ивановского колодца и изучая сохранившееся в доме письменное наследие Учителя,  а потом  в  воскресение дружно  поедали  все  то,  что сами привозили с собой на хутор.  Валентина Леонтьевна слыла прорицательницей и целительницей:  она  раздавала  мудрые советы,  самолично  делала  массаж,  снимая  хвори,  и  из  ведра обливала холодной водой, обращая этим людей в последователей Порфирия. Коля провел на  этом  хуторе  почти  неделю,  проникся  всеми  чудесами от ивановцев и прослыл среди них особо одаренной и светлой личностью.  Он завязал там для себя  новые  знакомства и по возвращению стал авторитетно раздавать мудрые советы другим и строго соблюдать рекомендации Порфирия по  части голоданий и   закаливания.   Валентина,   накоротко   выслушав   исповедь   Николая, присоветовала ему возвратиться в Ярославль к детям и первой жене.  Об этом Коля сообщил мне, не уточнив, как сам собирается жить дальше.

Эта его поездка и привычка жить по чужой указке,  вместо собственного думания и делания,  не улучшила наших отношений.  Мы все больше отдалялись друг от друга уже не только,  как супруги,  но и как последователи  одного духовного  пути.  Я  готовила  новую программу занятий для своей очередной группы,  а Коля распылялся между ивановцами и христианами, завел себе свой круг  друзей,  куда  я  была  не  вхожа,  и  все чаще клеил на меня ярлыки «черного  мага»  и  «отступника».  «Его  «духовные   поиски»,   аскезы   и нравоучения  раздражают меня чрезвычайно.  Я предпочитаю видеть Бога в той жизни, которая нам дана,  во всем,  что приходит,  а не искать решений  в чужих  монастырях  и  из  уст  случайных  Учителей,  какими бы они ни были замечательными»

     В моей  жизни  уже  имел  место период такого активного поиска нового пути и жадного  поглощения  информации.  Это  было  в  1984  году,  когда, взбудораженная моими «администраторами», нанявшими меня учителем йоги в их разношерстный коллектив,  я делила  свои  дни  между  Зориным,  Зелененко, массой  случайно пришедших с лекциями учителей и собственной группой. Этот суетный эксперимент тогда  дал  мне  четкое  осознание ошибочности таких поисков: уровень развития человека определяется не количеством встреченных им  великих  учителей,  не  его   степенью   вовлеченности   в   круг  их последователей  и даже  не  личным контактом с этими учителями,  а только собственными усилиями и глубиной знаний в единожды  избранном направлении.  Причем,  наилучшей  формой  обучения является именно передача своего опыта другим с принятием на себя личной ответственности за избранное  учение, за тех,  для  кого  ты  решился  стать его проводником. Тот, кто никогда не рискнул взять на себя ношу Учителя и не почувствовал  тяжести  этой  ноши, тот  никогда не станет и хорошим учеником,  а будет только интерпретатором чужих идей и вечным странником - «перекати-поле».

Тем не менее,  Колино рвение оказало на меня свое влияние. Снова меня начали  мучить  сомнения  в  правильности  моего  пути,  почему-то   опять нестерпимо  захотелось  получить  помощь Учителя и почувствовать моральную поддержку других,  тех,  кто уже твердо стоял на своих ногах  и,  как  мне казалось,  чего-то достиг в своей жизни. В августе 1988 года, в преддверии моего нового учебного года,  я «вышла из подполья» и организовала несколько личных встреч с разными наставниками эзотерических  групп, с которыми  была когда-то знакома – Ю.К. Линником, Владимиром Герасимовым,  Яном Фляшником, Владимиром Антоновым и  Моной Русиновой (см. книгу об Эзотерике-2). Едва ли я тогда могла  точно  сформулировать,  чего конкретно  я  хотела  услышать  от  них.  На душе было тяжело,  и от этого казалось,  что посторонний человек подскажет правильное решение там, где я и сама не знала толком, чего искала.

Осенью нашла свое  место  в  жизни  и  моя  Маша.  Перебрав  для  нее множество  самых  разных  дополнительных  занятий,  мы  с мамой,  кажется, наконец  нашли  ей  занятие  по  душе.  В  нашем  районном  детском  клубе «Тачанка»,  где  Маша  прежде  занималась  английским языком, в студии изобразительных искусств вела занятия  Ирина Анатольевна (....) - очень молодая, удивительно спокойная, доброжелательная и  интеллигентная преподавательница рисования, выпускница художественного училища им. Серова. Здесь  ребятишки  разного  возраста  рисовали  на  деревянных  мольбертах, занимались лепкой и изготовлением игрушек из папье-маше. Дети чувствовали себя  очень расковано,  им разрешалось свободно передвигаться по студии во время занятия,  вести негромкую беседу между собой  и,  при  этом,  они  с упоением  рисовали и что-то делали своими руками - делали с удовольствием, а не по принуждению! Маше понравилось  там  не  столько  само  рисование, сколько  атмосфера,  царящая  в  студии.  Ее  работы  часто  хвалили,  она отзывалась на эти похвалы старанием,  и в результате так и осталась в этом кружке  на  целых   три  года,  пока  не  поступила  сначала  в  детскую художественную  школу, а  потом  и  в институт,  сделав  изобразительное искусство своей специальностью.  Я была рада,  что Маша нашла себе занятие по душе,  и больше не терзала ее разнообразием выбора  увлечений:  каждый человек,  нашедший после долгих поисков подходящий ему путь, должен пройти его до конца, не потворствуя ни своим минутным настроениям, ни посторонним отвлекающим влияниям.

В октябре 1988 года в ОКБ «Карат» распределяли туристские  путевки на выходные  дни,  одна  из  которых  была автобусной экскурсией «Ярославль - Ростов-Великий».  В обоих городах я еще ни  разу  не  была,  а  посмотреть Ярославль  мне  было особенно интересно:  я хотела почувствовать атмосферу города,  куда так часто ездил Николай,  города, где жили его бывшая жена и дети.  Неожиданно  у  меня  возник  план  встретиться  там  с  Татьяной  и познакомиться с ней. Трудно объяснить, что именно я хотела услышать от нее и  под  каким  предлогом  собиралась  просить  ее повидаться со мной.  Мои девушки на работе не одобряли моих намерений,  но, тем не менее, я взяла с собой  ее  адрес,  не  планируя ставить Николая в известность об этой,  не менее дурацкой, чем Колины звонки моим «бывшим», авантюрной выходке.

Небольшой русский городок  с   гордым   именем   Ростов-Великий, расположенный на берегу озеро Неро, недалеко от Ярославля, поразил меня соединением своей всемирно известной славы и редкого захолустья. В древнем центре возле белокаменного Кремля, хорошо узнаваемого по кадрам известного фильма «Иван Васильевич меняет профессию»,  стояли роскошные автобусы,  на которых сюда  съезжались  иностранные  и  советские туристы, а  всего  в нескольких метрах от них располагались ветхие деревянные домишки, сушилось белье на веревках,  а в унылом сельском магазине по соседству выставлялись на  продажу резиновые галоши,  деревянные скалки,  хлеб и рыбные консервы.  Думаю,  что иностранцы получали на этих окраинах  гораздо  более  яркие  и незабываемые  для них впечатления,  чем в самом Кремле с чисто выбеленными толстыми стенами, с золотыми главками церквей и старинной звонницей из 13-и   колоколов.  Возле   озера  Неро  местные  жители  продавали  туристам черноплодную рябину в бумажных кульках и соленые огурцы,  а экскурсовод  в это  время рассказывала нам о несметном богатстве этого озера - его иловом донном отложении - сапрапели,  являющимся ценнейшим удобрением, на доходах от  извлечения  и  продажи которого можно было бы заново отстроить весь их город.  Но русский  человек  извлекать  доходы  не  спешил  и  предпочитал оставаться  верным  своей  национальной  склонности  жить  «как  живется», оставляя это свое несметное богатство потомкам.

После экскурсий  по  Ростовскому  Кремлю  мы  поехали  дальше  -  в Ярославль.  Здесь я впервые увидела Волгу, которая в этих местах была едва ли шире нашей Невы и так же,  как и наша река, почти по всей протяженности города была закованной в красивую каменную набережную.  Дома в Ярославле - каменные, в два-три этажа в центре и знакомые пятиэтажные хрущевки в новых районах  - были скучны,  несколько древних и требующих ухода и реставрации церквей придавали городу ощущение русской провинции, на главной площади, а вернее,  слиянии  трех  площадей  -  Ильинской,  Плацпарадной  и  Стрелки, выделялось роскошное современное здание то ли Горкома,  то  ли  Исполкома.

Здесь же красовалась самая привлекательная для туристов, недавно отреставрированная церковь Ильи  Пророка,  возле  которой   я сфотографировалась на память. Мне город понравился, но, по словам местных, жизнь здесь казалась им страшно  скучной, единственным развлечением  для интеллигенции был только русский  драматический  театр  да  несколько действующих церквей, где по вечерам шли службы и собиралось довольно много народа.

Таня Байкова, бывшая жена Николая, которой я позвонила в первый же день, сразу же поняла, кто я такая,  но сперва не хотела нашей встречи,  не очень понимая, что же мне  от  нее  нужно,  а потом согласилась и обещала выйти из дома вместе с дочкой - Ритой. Жила она в пятиэтажной хрущевке района новостроек на улице Чкалова  (в  квартире  30  дома 18) вместе с ее двумя сестрами,  матерью и своими двумя детьми - Ритой и Сашей.  Лицом Таня напомнила мне Мону  Лизу: такая же, довольно бесцветная, очень спокойная, с правильными чертами лица женщина с  начинающими седеть на  висках  волосами. Она  не стремилась казаться лучше  или интереснее,  чем есть,  и этим мне сразу понравилась. Рита, хоть и младше Маши на целых два года, выглядела  гораздо  крупнее моей, шире в  костях  и  раскованнее  - видимо, пошла в Колю.  Из очень короткого общения с Таней (мы прошлись с ними до магазина,  где они купили к обеду каких-то продуктов) я поняла,  что Таня с болью вспоминает о своей жизни с Николаем,  считает его неисправимым эгоистом и плохим  другом,  но зла  к  нему  не питает:  все эти качества она предполагала в нем с самого начала,  но, к несчастью, любила его всем сердцем. Как мне показалось, она продолжает  любить  его  и  сейчас,  хотя и не видит и не ищет возможности что-то возвратить назад.  Сам Коля,  который навещал их во время приезда в Ярославль, по Таниным словам, показался ей очень подавленным и удрученным, никогда прежде она не видела его в таком состоянии.

Я не стала скрывать от Тани,  что наша жизнь с Колей не складывается, что  он  остается  таким  же бродягой,  каким был и с ней,  чему Таня и не удивилась,  и не обрадовалась.  Она была очень спокойная и  немногословная женщина, в точности такая, какой я и представляла ее по рассказам Николая.  Мы расстались,  если не друзьями,  то,  по крайней мере,  не врагами и  не соперницами,  по-женски  правильно  поняв друг друга.  Я не жалела о своем странном поступке и даже настроила себя на попытку укрепить нашу  с  Колей семью,  хотя  где-то  в душе считала,  что было бы лучше отдать ей Николая насовсем: все ж таки, у нее - двое детей, а Таня так и живет здесь одна, в глуши...