Падший 2, Габриэл

- Спокойно, - послышался голос из полутьмы. – Это всего лишь я, Ангел.
 Я с облегчением вздохнул. Так вот, значит, чем занимается наш маленький ангелочек в свободное время. Впрочем, в этом нет ничего удивительного.
- Так это ты девку в углу зажимал? – спросил я. – Ай-ай, Ангел, ай-ай.
- Да ладно, - донеслось из темноты. – Я еще человек не самый старый. Могу позволить себе поразвлечься – женщины, вино, рок-н-ролл…
- Женщины сейчас уже не те, друг мой, нет в них прежней загадочности, - ответил я. – Вино бадяжат, а рок-н-ролл мертв. Чем ты живешь, непонятно. Ты ведь помнишь солнце…
- Тьфу! – прервал голос из темноты. – Мне в материальном плане гораздо лучше при дожде живется! Нет лишних расходов на подзарядку батарей… и что тебя заело? Солнца уже семнадцать лет как нет! А жизнь продолжается!
- Ты крыса, Ангел… ты крыса. Противная помойная крыса, питающаяся отбросами и трахающая себе подобных крыс. И не будь ты столь талантлив, я бы тебя уже давно застрелил. Ты мне совершенно не нравишься, ты противен, отвратителен, но ты, черт возьми, еще нужен нам, нужен тем, кого этот дождь постепенно сводит с ума… господи, сколько же тебе лет? Тридцать пять? Сорок пять? Пятьдесят?
- Я ангел. Полусинтетическое существо. У нас нет возраста.
- Неправда… вы такие же люди. И стареете, как люди, но почему-то всеми силами пытаетесь это скрыть.
 Ангел шагнул навстречу мне, и бледная люминесцентная лампа, висевшая прямехонько над моей головой, осветила черты его лица. Он был так же хорош, как много лет назад. Юношеская стройность, ухоженные руки с красивым кольцом на пальце, темные очки, курчавая шевелюра – а сверху шляпа. Глядя на него, я невольно улыбнулся – вот ведь человек, везде приживется. И всюду.
- Как же тебя звали при жизни, дорогуша? - спросил я. – Ты никогда об этом нам не рассказывал.
- Я еще вроде бы жив, - поправляя очки, ответил Ангел. – Хоть и повержен. Ах… ты имеешь в виду инициалы человека, из которого меня сделали…
- Не дури, - прервал я.
- А чего такого? Раньше я много пил, а теперь столько пить не могу, так как вопрос о количестве уступил место вопросу о качестве. Взрослею. Касательно того парня… не знаю. Вернее не помню. Давно было. Меня в принципе устраивает и такое состояние… а фамилия? Фамилия, кажется, Савельев. Говорю: давно было, точно могу и не помнить. Мне нужно слияние.
 Последняя фраза вывела меня состояния сладостного полудрема. Неожиданно все внутри меня вскипело, не сознавая своих действий, я схватил Ангела за плечи и изо всех сил принялся трясти. Тот, явно не понимая, что тут и к чему, пищал и предпринимал отчаянные попытки освободиться. Напрасно, конечно же.
- Ах ты, сука, - рычал я. – Что ж ты такое говоришь-то? Слияние?!
- А что такого?! – не дурой вопил Ангел. – Что?!
- Всем известно, что слияние – это естественная смерть! – орал я. – Причем очень и очень болезненная! Неужели ты этого хочешь?
 Я остановился и отпустил Ангела. Тот аккуратно поправил шляпу, вытер рукавом выступившие слезы, тяжело вздохнул и ответил:
- Это не смерть. Не умер же во мне тот парень, пожертвовавший свое тело во имя благих начинаний Правительства, верно?
- По-моему, это было равносильно смерти… ведь в тебе мало чего осталось от него.
- Я курить бросил… слияние – неизбежный биологический процесс. Размножаться-то мы не можем. А умирать не хочется, сам понимаешь. Нам уже далеко за сорок, еще лет десять – и… - Ангел грязно выругался. – А кто-то должен поддерживать структуру мира.
- Лет десять? – задумчиво переспросил я. – Я бы сказал, лет пять. И вот тогда уж точно… конец.
- И я вовсе не чувствую себя обделенным, униженным, оскорбленным, - продолжил Ангел. – Нет. Как по мне, так все у нас сейчас… - он снова грязно выругался. – На порядок лучше, чем в солнечном городе. Да и Габриэл Савельев сейчас, думаю, был того же мнения, только вот нету Габриэла, умер он, растворился в сознании Ангела. А Ангела, поверь мне на слово, не вино испортило, не женщины и не деньги, которых у него, к слову,  в большом количестве никогда не водилось. Сила его испортила. Сила, которой он владел когда-то давно, когда еще был молод. А теперь силы нет. Осталась лишь бутылка бадяжного вина на столе да пачка воздействующих на сознание средств весьма сомнительного состава в серванте. И ничего больше.
- И синтетический мир, постепенно катящийся к чертям, - добавил я.
- Да не постепенно, а достаточно стремительными темпами, - заметил Ангел. – Хе… зачем кого-то в чем-то обвинять, не понимаю? Это не мир сделался хуже, а мы. Мы постарели. 
- Ты пессимист…
- Я? Да я светлейший оптимист, друг мой, был им, остаюсь и буду до конца дней своих… хе, хотя хронометр и показывает, что осталось немного. Я был худшим из ангелов. Вернее как сказать… не то, чтоб худшим, наименее популярным, вот! А если уж говорить о качестве проделываемой работы, то встречались ребята, выполнявшие ее намного хуже, но они были поприятнее на лицо, что их, собственно, и спасало. Ребята сумели вовремя сделать себе имя. А Габриэл? А что, Габриэл? Габриэлу было плевать на отсталую серую массу, Габриэл искал единомышленников, а для этого он пытался говорить с толпой на своем собственном языке, будучи уверенным, что кто-нибудь возьмет да поймет его. Понимали… но мало, крайне мало. Савельев… сомневаюсь, что это была его настоящая фамилия.
- Его уже много лет как нет…
- По-твоему, кто я? Ангел? Так нас всех теперь так называют, потому что не помнят имен, да и сами мы, честно говоря, уже подзабыли их за ненадобностью. Каждый раз, когда я смотрю на стрелки своего хронометра, мне становится одновременно грустно и страшно… потому что времени у меня остается все меньше.
- И ненависть, ненависть, вся эта непонятная ненависть, - вставил я.
- Ненависть? Да нет. Я, конечно, Христа из себя не строю, но ненависть… это все равно, что в наше время сказать: «но ангелы?..».  Если тебя послушать, то, конечно, невольно придешь к выводу, что все суки, алкаши и… дальше по списку. Но моя жизнь была слишком хороша, чтобы я так говорил.
- Пьянь, - разозлился я.
- И пьянь, и наркоман, и бабник, и тунеядец, - ответил Ангел. – Но жив же. И смотри, как хорошо выгляжу.
- Ты людей не чувствуешь. Совсем.
- Ты знаешь, в подушку рыдать – не моя участь, согласен. А насчет людей… не знаю. Я человеколюб.
 Я вздохнул. Спорить с Ангелом было бесполезно – он мгновенно обращал любой серьезный разговор в шутку. И сейчас он стоял передо мной, высокий, статный, атлетически сложенный красавец, внешне никак не тянущий на заявленные «далеко за сорок». Он улыбался, глядя, как я безуспешно пытался побороть нахлынувшую на меня злость. Ангел был прав – его не любили серые массы. Не любил его и я. Тем не менее, вокруг него всегда находились его единомышленники, люди, понимавшие и разделявшие его идеи. Их было немного, но Ангел и не нуждался в большом количестве собственных поклонников.
- У меня один вопрос, - прервал я наступившее молчание.
- Я слушаю, - мгновенно оживился Ангел.
- Габриэл, - я заметил, как он содрогается при звуках своего имени. – Габриэл… черт возьми, у тебя интересное имя! Хе-хе…Габриэл, скажи мне, он здесь?
- Имя у меня греческое… конечно. Где же ему еще быть?
- Греческое? Безусловно. Мы и не таких греков видали… что ж, хорошо, - поспешил добавить я, заметив, что Ангел собирается возразить. – Он здесь. Это хорошо.
- Он жаждет слияния, - добавил Габриэл. – Он, кажется, уже нашел подходящую особь.
- Слияние, - я поморщился. - Конъюнктурщик.
- Скорее танатофоб.
- Какая разница… умрет он в обоих случаях. Просто так он умрет… э-э… достойно. Отдаст свою силу и возможности молоденькому мальчику. Но если он совершит слияние, вам всем тоже придется менять форму.
- Хронометр показывает все меньше времени. Ты ошибаешься: слияние – не смерть, а скорее смена формы тела и образа мышления. Он будет жить, но в другой форме.
- И вам это надо, - стараясь напустить в голос больше сочувствия, спросил я.
- Знаешь, когда тебе будет около полувека, то тебе будет уже абсолютно наплевать на какие-либо новые содержания и формы. Я серьезно. Я лишь давно себя изжившее дерьмо… я небесный свод держать уже не в состоянии, прости. Сам понимаешь, что у нас в отставку  подают рано. Ведь поддерживать равновесие в искусственном мире – занятие крайне вредное.
- Габриэл! – послышался откуда-то из темноты тонкий девичий голосок. – Ну сколько тебя еще ждать!
- Обманываешь девчонку, - вздохнул я. – Ай-ай.
- Уж скольких я их обманул. Видимо, прав ты был насчет современных женщин – не то, далеко не то. А может, просто мы стареем…
 Он повернулся ко мне спиной и шагнул в темноту. Я понял, что наш разговор окончен, и, свободный от житейских бесед, продолжил свой подъем на второй этаж.
 Старый мерзопакостный ангелок неопределенной национальности… дрянь. Но дрянь одаренная, надо признать, дрянь, привыкшая бить больно и потому не признающая каких-либо компромиссов.
 Второй этаж резко контрастировал с первым. Лампы дневного света обеспечивали яркое освещение, висящие на белоснежных стенах картины, многие из которых, к слову, были написаны самими ангелами, вкупе с расставленными повсюду разноцветными мягкими креслами вселяли ощущение покоя и удовлетворенности. Если первый этаж служил вестибюлем Централа, то второй был чем-то вроде его продолжения. Это был огромный, уставленный мягкой мебелью и шкафами зал, в который выходило множество дверей, но ни на одной из них не было ни таблички, ни какого-либо другого опознавательного знака, поэтому о назначении всех этих многочисленных входов-выходов оставалось, как правило, только догадываться.
 Я присел в ближайшее кресло, взял со столика свежий выпуск какой-то определенно желтой газеты и принялся ждать. Я знал, что он почувствует мой приход и выглянет наружу. А может, и не выглянет. Черт знает, мне ведь неизвестно, за какой из дверей он скрывается сейчас, а всякие поиски в этом постоянно деформирующемся муравейнике займут немало времени. Хех… Централ, несмотря на то, что его авторитетность и популярность постепенно сводились на нет, былых позиций не терял и по-прежнему оставался одним из крупнейших перекрестков во всем Млечном Пути
 Остается уповать на шанс. А шанс, как известно, не получка и не аванс… хитрый шанс.
 Бог. Патриарх. Строитель. Нет, не строитель. Гарант. Гарант мира сего. Икона, на которую в свое время молилась половина населения мира. Иллюзорного, построенного на пачке дрожжей мира.