Падший 5, Патриарх

Дверь снова открылась. Не в силах больше сопротивляться накатившей боли, я встал, спотыкаясь,  с трудом добрел до открывшегося прохода(боль стала настолько сильна, что я почти ничего не видел и потому было все равно, куда идти) и шагнул внутрь.
Очутившись в комнате, я почувствовал, как спала боль, как рассеялась дымка, мешавшая смотреть. Я с облегчением вздохнул – слава богу, отпустило. Слава богу… но что же это было?
 Комната, как ей и полагалось, была без мебели, но зато весьма хорошо освещалась. Первым, что бросалось в глаза, были чудаковатые обои, изображавшие, судя по всему, жизнь Парижа во всех ее ракурсах: здесь Эйфелева башня, тут триумфальная арка, тут парижский Диснейленд, а здесь и вовсе милые интеллигентные парочки, спокойно прогуливающиеся по одному из чудесных французских парков солнечным летним днем; и все это на отвратном для глаз коричневом фоне. Возле огромного, практически в полстены, окна стоял здоровенный, похожий на вырезанный из дуба трон стул. На стуле, повернувшись спиной к выходу, сидел человек, на первый взгляд, казавшийся маленьким и скромным. Он был очень худ и бледен, глаза его, направленные куда-то вдаль, за окно, ничего не выражали, в трехдневной щетине проглядывалась седина, длинные до плеч волосы были спутаны и неухожены. Рядом с ним, положив руки на спинку кресла, стоял невысокий худенький человечек, одетый в изысканный черный костюм. Глаза человечка закрывали черные очки, он был лысоват и далеко немолод. Глядя на него, я почему-то вспомнил маленькое уродливое существо.
- Вы? – спросил сидящий на стуле человек.
- Я, - ответил я.
- Что вы хотите? – он сидел ко мне полубоком, и я мог хорошо видеть его обвислый и изнуренный профиль.
 Я замялся. Что я мог сказать ему? И тем более сейчас?
- Человек рядом с вами, - начал я. – Это…
- Черный ангел, - отчеканил он. 
- А вы? – спросил я.
- А я? – повторил он.
- Вы…
- Я.
- Слушайте, - я набрался решимости и заговорил. – Отпустите их. Они не виноваты. Я видел, что у них внутри. Пожалуйста, не мучайте их. Отпустите.
- Отпустить? – человек задумчиво почесал подбородок. – Эвальд, что вы об этом думаете?
 Эвальд снял очки, протер их и отчеканил механическим голосом:
- Пока они живы, их никто не отпустит. Потому что держат они, прежде всего, сами себя.
- Вот видите, - вздохнул человек. – Если б все было так просто, как вы считаете, молодой человек.
- Им больно! – воскликнул я.
- А кому сейчас приятно? – прогнусил черный ангел.
- Ладно, вы держите себя на привязи, но зачем сажать на цепь тех, кто ничем вам не обязан!
- Они свободные люди, - ответил человек на стуле. – Обременили они сами себя. Они хотят видеть небеса, ангелов, молиться на иконы… пусть молятся. У всех религиозных фанатиков рано ли поздно проявляются стигматы. Их стигматы вы видели…
- И вы не можете это прекратить?
- Я не заинтересован в этом. Я оставляю эту жизнь, это тело, оставляю всякую святость… я слишком… немолод. Мое время ушло безвозвратно. Умирать я не хочу. Я хочу жить. Я стану злее, да, я утрачу свою дальновидность, свои чудесные способности, но я буду жить. В них нет жизни, понимаете? Они лишь странные и ненужные чудаки в этом мире. Их стигмы болят, но болят напрасно, потому что они проиграли. Ангелов нет. Смиритесь с этим.
- Вы понимаете, что вы убьете все, если согласитесь на это? – спросил я.
- Я спасу себя. И дам жизнь дождевикам.
- Вы на их стороне… как странно. А вы, - я глянул на черного ангела. – Я никогда не подумал, что вы… нет, бред. Зачем вам это нужно?
- Я не разделяю людей на хороших и плохих, - ответил он. – Люди есть люди. Я не знаю, что вы вдолбили себе в голову.
- Я против этого уродства! – воскликнул я.
- Да не уродство это, поймите. Это… просто другая жизнь. Вы привыкните и к ней.
- Вы урод, Эвальд, - сказал я. – Вы апатичный похожий на старого инопланетянина урод. Вам, видимо, только приятнее от этого.
- Я старый, - вздохнул Эвальд. – И поэтому я урод, чего ж вы хотели-то?
- Послушайте, - начал я. – Я видел человека, когда-то носившего ваши крылья. Я понимаю, почему он больше их не носит.
 Стоило мне только сказать это, как послышался скрип открывающейся двери.  По спине пробежал холодок; я снова ощутил тошноту и головную боль, руки, неожиданно вышедшие из-под контроля, нервно затряслись, перед глазами возник образ уродливого существа. Оборачиваться мне не понадобилось – я и без того знал, кто вошел в комнату. Я снова видел его маленькое дрожащее тело, чувствовал буквально все, что чувствовало оно. Я знал все его мысли, планы, цели и стремления. Его мозг горел злобой, сердце билось учащенно, тело сводили лихорадочные судороги, и оно ставило перед собой лишь одну-единственную задачу – немедля ликвидировать источник своих мучений.
- Вы! – раздался позади меня разгневанный женский крик.
 Да, детка, давай. Давно пора. Снеси к чертовой матери все это паршивое болото, сравняй их с землей. Ты можешь, я знаю.
 Лицо черного ангела мгновенно исказила гримаса крайнего удивления. Он ткнул себя указательным пальцем в грудь и спросил: «А что я?».
 Черный ангел? Нет, солнышко, черный ангел всего лишь следствие, вытекающее из куда более сложной и запутанной причины, носящей громкое и грозное имя Патриарх.
 Давай, милая.
 Похоже, что у нее были счеты только с черным ангелом, а сам Патриарх либо стоял далеко на втором плане, либо вовсе был безразличен.
 Но почему?
 Ответ прост – крылья. Крылья черного ангела. Два чертовски красивых, но отнюдь уже не модных атрибута.
- Я должна сказать, что у вас очень красивые крылья. Они… они просто шикарны…
 Начинается. К чему все эти сентиментальности и лирические отступления? Оставь, это ни к чему. Переходи сразу к делу.
- Но сам вы… давно изживший себя монстр. Ненавижу вас… всех вас… ненавижу вашего Патриарха, тот еще старый козел. Убирайтесь прочь…
 Ну же, скажи это.
- Мы не допустим слияния с дождевиками. Хотя… черт с вами, сливайтесь. Вы перестанете существовать, отчего всем нам станет только легче.
 Ложь. Наглая ложь. Убирая причину, вы не убираете следствия. А следствия-то как раз и тревожат вас больше всего.
 Выход один – ликвидировать к черту весь мир.
 Это правда, что черный ангел был одним из участников аварии на Чернобыльской АЭС? Какого черта он тогда здесь?
 Хех, что я говорю… это же тот самый инженер, труп которого до сих пор лежит под обломками станции, причем в идеальном состоянии.
 Я слишком далек сейчас от Земли и всего земного…
 Убейте этот мир. Эксперимент завершился неудачей, это и так понятно, пора прекращать попытки высасывать жидкость из пустой пипетки.
- Не нужно, - сказал черный ангел. – Я не знаю, кто ты…
 Да брось ты. Уверен, что знаешь. По крайней мере, догадываешься.
- Но все же хотелось бы уладить все мирным путем.
 Мирным путем? Ну уж нет. Все когда-нибудь заканчивается, и этому идиотскому эксперименту должен прийти конец, а вам, господа атланты, остается лишь выбрать, от чьей руки погибнуть – союзников или идейных противников. Сдавшись в плен последним, разумеется, слившись с их культурой и приняв их образ мышления.
 Последняя стадия саморазложения…
 Она знала мои мысли, а я знал ее. Путь, который следовало пройти, был предельно ясен. Я чувствовал ее ненависть, обиду, разочарование, а она, видимо, ощущала мою решимость. Пора.
 Тонкая испещренная уродливыми шрамами рука, сжимавшая револьвер, медленно поднялась. Но нацелен он был не на Патриарха, я чувствовал это даже затылком. Дуло смотрело прямо в лицо черному ангелу.
 Стигмы… вероятно, она полагает, что боль в шрамах можно снять только таким образом. Ликвидировать источник проблем.
- Вы проиграли, - раздался неожиданно голос Патриарха. – Можете стрелять… дождевики все равно придут к власти. Они уже к ней пришли.   
- Мне нет дела до дождевиков, - спокойно ответила она. - Мне нет дела до вас, господин Патриарх. Я знаю, что мы проиграли, что эксперимент не удался. Свободным людям не место в искусственном мире. Здесь ненавидят свободных людей. Поэтому и жить здесь могут только такие замкнутые, ограниченные и зацикленные на искусственности, ненатуральности, бездуховности  и материальности существа, как дождевики.
 Браво. А теперь убей его.
- Простите, Эвальд… ради бога, простите.
 Раздался выстрел. Со стороны черного ангела не было слышно ни крика, ни стона, его тело плавно, словно пушинка, опустилось на пол и замерло. Он не хрипел и не стонал, как это обычно делают все умирающие, а тихо и спокойно лежал на полу, устремив гаснущий взгляд в потолок и со спокойствием, присущим редкому храбрецу, ожидая своей последней минуты.
 Сволочь.
- Я следующий? – спросил Патриарх.
 Ответ на сей вопрос я знал заранее и, надо признать, был крайне недоволен им.
- Нет, зачем? Дайте возможность дождевикам почувствовать себя людьми.
 Брови Патриарха медленно поползли вверх. Кажется, он был очень удивлен.
- Скажи, - спросил он. – Ты ищешь Истину?
 Она рассмеялась. Несмотря на тонкую психологическую связь, я так и не смог понять, в чем заключался весь фокус: голова ее просто распухала от обилия полярных эмоций, и разобрать что-либо в этой сложной синкретичной смеси мыслей и чувств не представлялось возможным.
- Истина – это, прежде всего, все вы, - ответила она. – Ваши слова, ваши мысли, ваши чувства. Да… а еще ваши глаза.
 Идиотизм. Подростковые комплексы.
- А Габриэл когда-то умел летать на крылатых слонах, - неожиданно для себя самого добавил я.
- Умел, - подтвердил Патриарх. – Тут уж первый каюсь я…
- Он умер? – спросила она, дрожащей рукой указывая на неподвижное тело черного ангела.
- Думаю, что да, - неуверенно произнес я.
- Уже давно, - сказал заметно поскучневший Патриарх. – Еще в восемьдесят… каком-то году.
- Хорошо же сохранился, - заметил я. – Для двадцати с лишним  лет разложения…
- Хватит, - прервала она. – Ради всего святого, хватит. Вы, - она обратилась к Патриарху. – Дайте мне вновь крылья.
  Патриарх удивленно поднял брови. Помолчав немного, он улыбнулся, откинул назад длинные спутанные волосы и сказал:
- Деточка… я ведь не знаю точно, каков механизм… я не знаю, почему так происходит.
- Как удалось вернуть этих людей?! – закричала она. – Так же получилось погубить и нас… ведь там, на Земле, вы все мертвы!
- Да-да, - прервал Патриарх, отмахиваясь от нее, как от назойливой мухи. – На Земле мы мертвы… да и здесь в принципе тоже скоро все поумираем… эксперимент начался во второй половине восьмидесятых, как раз после чернобыльской аварии. Мир пережил страшное потрясение, но людям сверху, готовившим на протяжении добрых пятнадцати лет этот проект, само собой, было на все наплевать. Суета вокруг Чернобыля приутихла, когда выяснилось, что эксперимент принес первые удачные плоды. Это был восемьдесят шестой год…все шло хорошо, казалось, что так будет всегда, что нам и впрямь удалось что-то построить… мы жили здесь, как у себя дома, не чувствуя всей опасности чуждого по сути нам мира, разрабатывали новые проекты, рожали детей… и слишком поздно поняли, что дети, рожденные в этом мире, не наши. Да, не наши. Они не принадлежали нам. Когда первые из них начали появляться на свет, начался дождь. Когда они подросли, а мы соответственно постарели, выяснилось, что ангелы-атланты, на которых, в общем-то, и держится мир, неспособны дать новое поколение наставников. Мир, в который нас поместили, оказался разумнее нас самих. Он снял цепи, наложенные нами на него, осеменил наших женщин и кастрировал мужчин, взяв тем самым над нами контроль. Все пошло по плану, по его плану… мы не так уж долго жили в достатке и счастье.  Лет пять, не более. Именно столько смог терпеть нас он, порабощенный нами мир.
 Он замолчал. Было видно, что он здорово не в себе, что воспоминания сильно встревожили его. На какой-то миг мне стало дико жаль это несчастное, так и не сумевшее упокоиться в своем родном мире существо, прежнее тело которого уже много лет гниет глубоко под землей, а душа против своей воли вынуждена заниматься противоборством с целой планетой. Чуждой и враждебно настроенной по отношению к людям планетой. Да и планета ли это? Никто до конца так и не узнал…
- Не знаю, - неожиданно произнесла девушка. – Я никогда не видела Земли. Я родилась и выросла здесь. Может быть, я тоже дитя этого мира, я не знаю. Может быть, он решил продолжить этот ваш дурацкий эксперимент, для чего ему понадобилось создать две абсолютно противоположные по убеждениям расы и противопоставить их друг другу. Люди, люди… вечно вы лезете туда, куда вас лезть не просят, суете нос в работающую электронную мясорубку в надежде узнать ее устройство и принцип действия.
- Миром правят доброта и любовь, детка, - усмехнулся Патриарх. – Доброта и любовь…
- Любовь? – переспросила она. – Доброта? Я читала книги, привезенные с Земли. Судя по тому, что в них написано, доброты и любви нет даже там, в настоящем мире, откуда же тогда им взять здесь, под дождем? Все так тщательно разобрано и разложено по полочкам, описано в мельчайших подробностях, названо на сотнях разных языков, что… приходишь к выводу, что ничего на самом деле и нет, а то, что есть, запрещено…
 Я мигом понял все, что она хотела сказать. Шальная мысль невольно пробралась в мою уставшую от обилия бессмысленного словоблудия голову, и я не мог не улыбнуться и не заметить:
- Да здравствует сексуальная революция! Я знал, что рано ли поздно она придет и сюда! Ура, товарищи!
 Но никто из присутствующих, похоже, не разделил моего настроения: Патриарх лишь пожал плечами и неопределенно хмыкнул, а девушка пустила в мою сторону полный ненависти и презрения взгляд.
- Не говорите о том, чего не понимаете, пожалуйста, - обиженно сказала она. – Сойдете за человека, своими силами получившего образование.
- С чего ты взяла, что я тебя не понимаю? – удивился я. – Я тебя прекрасно понимаю.
- Чем он был хорош? – прервал назревающий спор Патриарх. – Ничем. Абсолютно ничем. Худший ангел. В своем мире дожил только до тридцати лет. Продолжил жить здесь, но толку от него было, надо заметить, никакого. Стреляйте в меня, лучезарная пани, но все, что я вам сейчас говорю, - чистой воды истина. Вы ведь именно ее искали на протяжении двух последних лет своего существования? Истина в том, что вам почти семнадцать, а вы не знаете, что такое половая жизнь. Истина в том, что вы, словно малое дитя, надеетесь на то, что искусство спасет мир, и мните себя будущим этого вашего мнимого искусства. Истина в том, что вы фригидны, что вы ненавидите всю молодежь, потому что у вас нет единомышленников среди нее. Истина в том, что вы не видите дальше своего носа, что на вашей спине какой-то старый и определенно бездарный козел (пусть и с высшим техническим образованием) оставил два больных шрама. Не спорьте со мной – я прекрасно знаю, что вы сами уже давным-давно пришли ко всем этим выводам. Ваше существование бессмысленно, вы хотите сдохнуть и оставить весь этот цирк, но боитесь. Да, бог этого мира поглумился над вами, оставив вам инстинкт самосохранения. А шрамы… шрамы болят, признайтесь. Вот у его сестры они болеть не будут. Никогда. А вы еще долго не сможете избавиться от своей боли, будете плакать ночи напролет, жрать транквилизаторы, резать руки и слушать унылое олдскульное г..но в плеере. А потом? А знаете, что будет потом? Темные страны, неведомые темные страны ожидают вас в недалеком будущем, и это будет только начало пути…
- Не будет, - перебила она. – Я и так знаю, что там, в ваших странах. Туда и многие дождевики уходят. Я не думаю, что в этой сказочной Валгалле есть что-то принципиально новое. Только лишь очередное уродство, порожденное свихнувшимся миром.
- А как же все остальные? – поинтересовался Патриарх. – Ведь остальные тоже туда попадут.
- Попадут… среди нас нет стопроцентных ангелов, только падшие. Немного я, немного вы, господин Патриарх… только вы уже давно застряли в одной из этих темных стран и, что странно, совершенно этого не замечаете. Жаль… впрочем… что вам осталось, правда? Старые больные серафимы…
 Она подошла к лежавшему на полу телу и присела рядом с ним на корточки. Не скрывая собственного удивления, я наблюдал, как она аккуратно берет в свои тонкие уродливые руки сухую серую кисть мертвого серафима и прижимает ее к ставшей влажной от потока нахлынувших слез щеке.
 Я подошел поближе и наклонился над телом. За те долгие годы(впрочем, долгие ли?), что я не видел черного ангела, тот успел здорово постареть: вокруг глаз проявилась сеть тонких морщин, лоб, казавшийся открытым чуть ли не до самого затылка, пронзил ряд глубоких ровных линий, кожа на лице одрябла и обвисла, волосы припорошила седина. А ведь он выглядел столь гладким, когда я вошел в комнату…
 Она знала мои мысли, видимо, потому и не могла не улыбнуться сквозь слезы:
- Я эмпат. Я могу подключаться к сознанию любого другого человека, могу видеть его внутреннее содержание.
- Чернокрылые, - усмехнулся Патриарх. – Эстеты. Пикассо, Гогены, святое искусство… а ведро мусорное вынести сложно? Идеал, конечно, на первом месте идеал, а пуговицу пришить некогда. Смешные вы.
- По-моему, вопрос пришивания пуговиц нынче мало кого волнует, - заметил я.
- Ну да, вы правы, - вздохнул Патриарх. – Все решено до нас. Пойду следом за Эвальдом, но другой дорогой.
- Дождевики? – спросил я.
- А куда деваться? Жизнь должна продолжаться в любой форме. Ведь жили же когда-то на Земле динозавры, ушли, пришли другие организмы. Так и здесь.
- Здесь не Земля, - простонал я. – У этого мира свои законы. Он же разумен, вы сами говорили.
- Он разумен. Но это не помешает законам природы.
 Он встал, толкнул ногой кресло, так что оно откатилось к соседней стене, и подошел к окну. Дождь барабанил по стеклу все так же вяло и методично, как неделю, месяц, год, десятилетие тому назад, и казалось, что время в этом сонном, будто бы погруженном в анабиоз мире попросту остановилось. Не было ничего – ни дня, ни ночи, ни зимы, ни лета, - только дождь и ледяной ветер были постоянными спутниками людей на протяжении двух последних десятилетий.
 Я вгляделся в лицо Патриарха. Что-то в нем появилось неприятное, старое, тоскливое, что-то, что не смог укрыть под собой задержавшийся юношеский максимализм, сопровождавший горемыку-ангела на протяжении всей его жизни.
- А вы, скажите мне, - медленно, растягивая слова, начал Патриарх. – Хотели бы побывать в такой Валгалле? В сказочном царстве?
- Черт знает, - ответил я. – Наверное.
- Ваше желание исполнимо, - Патриарх поднял вверх правую руку и щелкнул пальцами.
 Внезапно я почувствовал сильное головокружение. Пол, неожиданно начавший скакать перед глазами, расплылся и размазался, ноги онемели, по телу растекалась слабость, руки нервно затряслись и пытались нащупать хоть что-нибудь, за что можно зацепиться, но это, судя по всему, было бесполезно.
- Черт с вами, - прошипел я. – Черт.
 И потерял сознание.