Ангелы. часть 20

Подошедшие через какое-то время ребята, вызванные по рации Закиром, тоже насмеялись вдоволь над этими горе-вояками. И когда веселье пошло на спад командир распорядился - ну всё, концерт  окончен, пора дело делать. Прежде всего, спеленайте их крепче, завяжите глаза, что бы они не догадались о месте своего пребывания, это главное. И задача номер - два, как можно ближе подогнать транспорт с боеприпасами к месту своей стоянки. А если повезёт, то спрятать его так, что бы ни кто не нашёл. Но на всякий случай, тебе «гром» задание - поставить «не берущиеся» растяжки. Не вопрос командир, всё будет как в аптеке. По машинам. Пещеры они не нашли, но зато обнаружили приличную котловину, куда и загнали весь транспорт. От котловины, в которую они загнали машины, до места их стоянки было около часа хода. То, что нужно, сказал «старлей». Дальше они пошли пешком, ведя за собой на верёвках накрепко связанных, с натянутыми чуть ли не до плеч, чёрными шапками ещё не протрезвевших боевиков. На место пришли не через час, а через два, потому что тащить ослеплённого, да ещё пьяного человека, оказалось делом ох, как не лёгким. Затолкав пленных в расщелину, в которой они хранили своё имущество и боезапас, ребята поели и уточнив расписание дежурств, легли отдыхать. Ночь обещала быть бурной. На часах было всего час тридцать, когда командир поднял свою команду. Араба пока не трогаем, а давайте-ка поговорим с двумя его телохранителями и шофером, сказал «старлей». По одному, добавил он. Гурам приведи одного, тот тут же юркнул в расселину и привёл боевика. Развяжите его, совсем развяжи, скомандовал он. Того развязали и сняли шапочку с головы. Боевик оказался не робкого десятка. Тот лишь озирался по сторонам, желая определить место, в котором они сейчас находились, и не шарил испуганно глазами, пробуя заискивать. Он просто молчал. Присаживайся, спокойно сказал ему «старлей». Скажи нам - кто ты, зачем здесь и какие функции выполняешь, задал он тут же вопрос. Тот лишь растирал свои запястья, которые были довольно длительное время стянуты верёвкой, и молчал. И только через какое-то время, оглядев всех произнёс - а не боитесь меня вот так оставлять и он показал на свободные руки. Ну, что ты «милок», ответил ему с улыбкой «старлей», ты просто не представляешь, в какую адскую мельницу попал, если бы знал, молчал бы на счёт своих ручонок. Эти ребята и «старлей» показал рукой на них, спят и видят, как будут ломать таким как ты, сперва по одному пальчику, потом по одной фаланге, дольше кисть, руку, ногу и в конечном счёте – шею. Вот куда ты попал, глупая твоя голова. И нам глубоко наплевать на тебя и твоих братьев - шакалов. Мы ведь, скажешь ты нам  то, что мы хотим знать, или нет, всё равно переломаем всем вам шеи. А спрашиваем тебя, и будем спрашивать остальных для того, что бы продлить себе удовольствие -  смотреть, как вы будете умирать в страшных муках от непереносимых болей. Ты даже не представляешь, как долго мы ждали этой минуты. И «старлей» посмотрел  прямо в глаза тому. Но то, что пленный увидел в глазах этого человека, заставило его съёжится и похолодеть, т.к. в этих глазах был только холод, глубокий космический холод и … ни чего живого. Это были глаза мёртвого человека. Остекленевший взгляд покойника, который тот не раз видел в своей жизни. Именно такой взгляд ставит человека на грань жизни и смерти. Это были, на тот момент, глаза настоящего маньяка и их блеск не предвещал ни чего хорошего. И, может быть, впервые в своей жизни, этому человеку стало по настоящему страшно. Внутрь его пробрался холод, тот холод, который испытывает человек, лишь находясь у края пропасти, той пропасти, из которой ни кто и ни когда больше не возвращается. Пленного пробил такой озноб, что его всего затрясло, хотя  даже тут, в горах, ощущалась духота. Кто вы, испуганно спросил не слабый, судя по комплекции, человек. Мы покойники, спокойно ответил «старлей», живые пока, но уже давно покойники, добавил он. Приведя тем самым в отчаяние и без того напуганного непонятными обстоятельствами человека. Ни что в жизни нас так не пугает, как непонятность ситуации, как-то сказал один из великих мира сего. И это сущая правда, добавлю я. Ведь крепкий в сущности, как физически, так  и морально человек, буквально сломался от непостижимости его умом, этого момента. Этот страх тем более, парализовал его, видя, как спокойно о смерти говорят люди, пленником которых он являлся. Он сам не однажды видел смерть и тем более, не однажды сам приносил её другим, но тогда он видел страх в глазах, тех, кто умирал по его желанию. Он слышал стоны и жалобы, молитвы и даже вопли  проклятия, но ни когда он не видел  смерть в таком проявлении. И вот именно это и повергло его в ужас. И этот ужас увидел «старлей». И он теперь сыграет на этом ужасе. Теперь нужно было дать пленнику передышку, в которой  тот окончательно утвердится в мысли о неотвратимости своей смерти. Посади его с собой «Билл», приказал «старлей» и если он хотя бы шелохнётся, не убивай его сразу. Я обещал ему страшную смерть, и он должен её получить. Понял командир, ответил «Билл» и подошёл к пленному, взял его за волосы и как вязанку дров оттащил в сторону. «Змей», выводи остальных, только араба оставь на закуску. Все поняли, что сейчас будет показываться представление для того, что бы нагнать ещё больше страха на  первого пленного. Его нужно было, во что бы то ни стало дожать. Сведения  нужны были как воздух, и они получат их. В этом ни кто не сомневался. Только спектакль нужно разыграть по всем правилам военного времени. А оно, это время, не исключало смерть кого-нибудь из пленных. Ну, так что же. Война есть война. Если не мы их, то тогда они нас, это ясно, как дважды два.          
Вывели второго телохранителя и шофера, по всей видимости, участвовавшего в делах банды лишь на подхвате, эпизодически. Командир приказал развязать руки и им. Второй телохранитель, как и тот, первый, тоже долго растирал занемевшие кисти рук, оглядывая тем временем людей, которые его сейчас окружали. Группа «старлея» сидела кружком, в который и поставили этих двоих. Шофер, тот выглядел явно подавленным, за то второй телохранитель волком озирался вокруг себя и что-то произносил на своём языке сквозь зубы. Ребята же с любопытством наблюдали за этой парочкой, но интерес в их глазах был сродни интересу посетителей Зоопарка к его питомцам. Хотя бойцы группы прекрасно понимали, попади они в руки этих же людей, которые сейчас стояли перед ними и тёрли свои затёкшие ладони, в другой обстановке, пришлось бы много пролить пота или даже крови, что бы остаться в живых. Надо отдать должное этому народу - воевать они умели и воевали отважно и отчаянно. Но на их несчастье они встретили достойного противника. Не тех девятнадцати, двадцати летних, не обстрелянных юнцов, которых повестка оторвала от маминой сиськи, и которым  можно было отрывать головы как курам  в курятнике. А противника умного, тренированного, фанатичного и беспощадного, вскормленного и воспитанного другой войной, более кровавой и жестокой. А самое главное, воинам этим было глубоко наплевать не только на своего противника, но и на самих себя, воинам морально похоронившим себя. Если обобщить их образ, то это и камикадзе и зомби и боевые роботы, только гораздо страшнее всех перечисленных, потому, что они ещё и думали хорошо и были натренированы, как ни одна другая группа на всём белом свете. Потом пленник на хорошем русском заговорил, обращаясь ко всем: Русские свиньи, дождались момента, когда мы уставшие не рассчитали дозу и уснули, а вы спящими взяли нас. Попробовал бы кто-нибудь из вас взять меня, когда я не сплю. Трусливые шакалы, вы не достойны звания солдата. Вы и сейчас меня боитесь, хотя я и без оружия. Да я и без него любому из вас отверну голову, как не раз делал с вашими трусливыми щенками. Что молчите? Боитесь? Конечно, с автоматом в руках против безоружного, можно воевать. Шакалы вы и есть шакалы и больше вас ни как не назвать. Трусливые шакалы. Ты что, спросил спокойным голосом Гурам, так быстро хочешь умереть, или пытаешься нас запугать и вновь улыбаясь, стал смотреть как тот распаляет себя. А что если без оружия и на смерть, спросил его Олег. Кишка у вас всех тонка против меня. Я таких как ты подбрасывал вверх и когда ловил, то всегда ломал хребет. Слабый ты, я с тобой даже одной рукой справлюсь. Олег только усмехнулся, но спектакль, кровавый спектакль, нужно было играть, и он молчал. Что замолчал ишачий выродок, распалялся тот ещё больше, небойсь поджилки затряслись, и он расплылся в ехидной улыбке. Я тут на днях, таким как ты, хилякам, сперва руки переломал, потом ноги, а потом и хребет. Красиво смотрелось. Но все сидели и смотрели на него, не проявляя ни малейших эмоций. Смотрели, словно на дерево – стоит себе и стоит, правда шумит иногда в бурю, так это от ветра. Хорошо, проговорил «старлей», говорить ты умеешь и языком работаешь на отлично, это ты показал. Пора показать, как работаешь руками и головой. Выбирай любого и мамой клянусь, если будешь убивать своего противника, ни кто из нас даже не шелохнётся. Выиграешь, уйдёшь живым. Не выиграешь поединок – умрёшь. Только умрёшь не как воин, а как самая последняя гиена, в жутких, страшных мучениях и будешь просить о смерти, но ни кто не дотронется до тебя. Разве только волки и шакалы, которых у вас здесь полный лес. Но уверяю тебя, мы основательно подчистим ваши логова, и теперь ваши люди будут молить о пощаде, но они её не получат. Ни кто. Ни мужчина. Ни женщина. Не та волчица и шакалиха, которая рожает таких ублюдков. И ты я вижу говорить мастер, зло проговорил телохранитель. Вам ни когда не победить наш народ, потому что у вас жила тонка. Это почему, спросил «старлей. Да потому, что бы победить нас, вы должны вырезать весь род воина, а у вас, видите ли – совесть не позволяет. Вы просто слабаки. Вот тут ты очень даже ошибаешься, возразил ему «старлей». Мы и он обвёл взглядом своих людей, давно научились не жалеть своего врага и это тебе докажем. Я тебе лично обещаю. Насколько я понял, дом, в котором стоял УАЗик, это твой дом. Там живёт твоя семья, это так? Да, так, с улыбкой проговорил боевик. Ну что же, перед смертью ты увидишь, что из твоего рода больше ни кого в живых не останется. Если сумеешь дожить до той минуты. Но я тебе даю слово русского офицера, что не только всей твоей семьи, но и дома, не позднее, чем завтра не будет существовать на этой земле. А теперь хватит болтать, я даю тебе возможность выбрать любого из нас, с кем ты желаешь померяться силой. Только знай, что этот бой не на жизнь, а на смерть. Все ребята по вскакивали со своих мест и просящими взглядами смотрели на своего командира, разрешить именно ему сразиться с этим шакалом. Хотя прекрасно знали, что настоящего боя не может быть в принципе, слишком не равны были силы. Но почувствовать вкус смертельного боя, поиграть и обездвижить, переломав всё что можно переломать у этого морального урода, но не убивать, как ясно дал понять командир, желали, страстно желали все. А он до сих пор не понял, что его ожидает в скором будущем, подошёл в плотную к «старлею» и сказал, а позволишь ли ты мне словом офицера, которым ты так дорожишь, что покончив с кем-нибудь из вас я тебе переломлю шею. Да с полным моим удовольствием. Ломай мне шею, сколько твоей душе будет угодно. Но сначала поломай её тому, кого ты выберешь. Плотоядно улыбаясь, боевик обошёл всех ребят, а остановился всё же на кандидатуре самого, пожалуй, низкого и щуплого Закира. И тем самым ошибся и ошибся очень сильно. Даже в самой группе, на тренировках не каждый рисковал выходить спарринг партнёром с Закиром, который владел почти всеми видами единоборств. И как владел. Равных ему не было и сколько бы он не искал с кем можно было бы сразиться в полную силу, но так и не нашёл. Его голубой мечтой была поездка в Японию на «Кумите», но все были уверены, что и там равных ему так бы и не нашлось.  Сделав круг по шире ребята с интересом гадали, что будет делать Закир с этим ходячим трупом. Конечно, ему хотелось взять и просто придушить этого «нелюдя». Но нужно было как-то и выплеснуть всю злость и оставить в живых этого бешенного зверя. Задача была, прямо скажем, не из лёгких. Тогда Закир нашёл очень интересное решение. Он стал говорить, как в каком-то, виденном им  по «видику» боевике, что именно сейчас в этот самый момент он собирается делать. Боевик сделал какую-то стойку, Закир просто встал к нему лицом и сказал: сперва я тебя немного побросаю. Из уст этого невысокого человека, по сравнению с его противником, как показалось бы со стороны, слышать подобное, было по меньшей мере кощунством. Но после этих слов ребята знали наперёд, что сейчас будет происходить.  Стоящий напротив Закира боевик сделал резкий выпад в сторону своего противника. Его поднятые и нацеленные на горло противника руки должны были впиться тому в горло. Но вместо этого они схватили пустоту, и боевик провалился, едва не упав при этом. А в это время Закир стоял уже на противоположной стороне и весело поглядывал на боевика. Тот так и не понял, как такое может произойти, но раздумывать над ситуацией не стал и вновь бросился на своего противника. И опять провалился в пустоту. Так продолжалось до тех пор, пока боевик не начал выдыхаться. Сделав очередной рывок, он почувствовал, что земля крутнулась перед его глазами, а он сам вдруг, почему-то оказался на земле. Хотя и не почувствовал ни какого прикосновения к себе. Быстро встав, он опять бросился на противника, земля вновь крутнулась перед его глазами, но на сей раз, он гораздо больнее ударился о землю. И это повторялось ещё  и ещё, только с каждым разом падать стало всё больнее и больнее, а противник его словно ни чего и не предпринимал. Создавалось впечатление – будто он сам каким-то образом кувыркается через голову, каждый раз оказываясь на земле. У боевика рассудок помутился от злости, но он всё кидался и кидался на этого маленького «шайтана», но почему-то ни как не мог схватить его, зацепить и разорвать на мелкие, мелкие клочки и растоптать ногами. Вконец обессилев, он после последнего кульбита так и остался лежать на земле тяжело дыша, встать сил совсем не осталось, и он в бессильной злобе катался по земле и завывал, как раненный волк. К нему подошёл и присел на корточки его соперник и улыбаясь, ни чуть не запыхавшись, как будто только и делал что лежал, проговорил. Ты сейчас отдохни, а после того, как отдохнёшь, я буду делать тебе очень больно и так же с улыбкой отошёл туда, где сидел его пленник, который и с удивлением, и ненавистью, глядел на этого «иблиса» во плоти. Кто вы, ещё раз задал вопрос он, вы кто угодно, только не люди. Люди так не умеют. Правильно, спокойно ответил Закир, тебе же сказал наш командир - мы мертвецы, а называемся мы «Ангелы», только для твоего народа мы «чёрные Ангелы смерти». И после паузы посмотрев в глаза пленнику, добавил, не надо было вам начинать эту войну, вы разбудили тёмные силы, которые  теперь убьют ваш народ. Нет, не физически. Морально. Но вашего народа больше ни когда не будет на этой земле. Язык останется, все атрибуты вашей принадлежности к этой нации останутся, а народности, нации в общепринятом понимании, больше ни когда не будет. И так тихо он это сказал, но так весомо и холодно, что слова эти льдом вошли в сердце боевика, заморозив его. И он поверил. Поверил этому «дьяволу» в образе человека окончательно и бесповоротно. Противник Закира отдышался и судя по его лицу желал продолжить начатое. Только теперь он был уверен, что ухватит наконец-то этого «чертёнка» и удушит, как душил не однажды, таких как он и они к его радости, пищали и хрипели, а потом писались и обделывались, как  ненавистные истинным мусульманам, свиньи. Ни чего, ты сейчас у меня запищишь, зло проговорил он, снова кидаясь на Закира. Но вдруг прокрутился вокруг своей оси и его кисть, зажатая словно в тисках, хрустнула и повисла как плеть. Боевик взвыл от боли. Но не успел он опомниться, как хрустнула кисть другой руки. Боль стальным раскалённым стержнем пронзила обе руки, и от этой боли у него потемнело в глазах. Он стоял и качал  скрещённые на груди руки, словно грудного ребёнка. «Старлей» вколите ему «промедол», попросил Закир. Поднялся Гурам и достав из аптечки шприц, вколол его боевику. Когда обезболивающий укол подействовал, тот несколько повеселел, но командир сказал, на сегодня хватит, может умереть от болевого шока. Но тут боевик оскалившись как зверь и проревел: что падлы испугались меня, да я вас одними зубами порву. Тогда к нему подскочил Закир и едва уловимыми движениями ударил того по обеим рукам и бёдрам. Послышался треск ломаемых костей и нечеловеческий вопль. От страшной боли  боевик потерял сознание. И руки, и ноги его были неестественно вывернуты, а тяжелое дыхание выдавало поломанные рёбра и покалеченные лёгкие. Через некоторое время, несколько раз дёрнувшись, затих. Извини командир, сказал Закир, подходя к «старлею», не удержался. Ещё гад, хвалился, как он наших молодых парней убивал. У, сволота и Закир плюнул на тело того, кто считал себя ещё несколько минут назад вершителем судеб на земле.