Вирата

Драма легенда в трех актах
( По мотивам произведений Стефана Цвейга)

ПЕРСОНАЖИ:

ВИРАТА – Сановник неопределенного возраста, явно старше тридцати, в прошлом воин, говорит тихо, ему почтительно внимают.
ЦАРЬ –  Неглуп, развращен властью, крайне самоуверен, на вид моложе Вираты, возможно, благодаря одеяниям и ухоженности.
ДИКАРЬ – Молодой горец, потрепан, бит, полон ненависти ко всем окружающим.
ПСАРЬ – Преждевременно постаревший нищий философ в оборванном платье, инвалид.
ЖЕНА (Вираты) – стройная довольно молодая женщина, отравленная городской жизнью.
АННА – дочь Вираты четырнадцати лет, недозрелая красавица, выглядит старше.
НИНО – слепая дочь псаря, забитая чрезмерно добрая девушка. Анну и Нино играет одна актриса.
ВОИН –  крепкий мужчина с оружием.
НАДЗИРАТЕЛЬ – мужчина с кошачьим зрением и сорванным хриплым голосом, давно находится вне жизни, в подземной тюрьме. Возможно, Воина, Надзирателя и Мятежника сыграет один актер.
МЯТЕЖНИК – убийца, городской громила.
ГОРБУН – Существует лишь в виде голоса, как и Каторжник.
КАТОРЖНИК – Голос из подземной ямы.
СТРАЖНИК (и Палач) – голос во дворе
ПАЛАЧ – голос во дворе, лишь в одном эпизоде.


П Е Р В Ы Й   А К Т

КАРТИНА ПЕРВАЯ.

ДВОРЕЦ ПРАВОСУДИЯ.
Дворец – большой, просторный зал. Высокое кресло судьи занимает Вирата, перед ним коврики, на которых обычно стоят  осужденные. В левом углу лестница, ведущая на верхний этаж, где и раздаются приглушенные звуки музыки.  Извне в зал доносятся шум дворцовой жизни, топот стражи, ее голоса, смех придворных.
В зал суда входит Воин, который ведет Дикаря. Насильно поставив его на колени перед Виратой, Воин приближается к креслу и коротко докладывает суть дела.
ВОИН. Дикарь, изнасиловал девку. Родня отдала ее купцу, так этот баран подстерег и его. Заодно зарезал телохранителя и слугу. Братья схватили Дикаря… думали казнить. Да побоялись. Теперь ждут справедливости. А как по мне, кол ему в зад и пусть подыхает.
Вирата отпускает Воина и тот занимает свое место  за Дикарем, ближе к выходу. Вирата рассматривает Дикаря. Тот отвечает ему взглядом полным ненависти, руки Дикаря связаны.
ВИРАТА. Ты взял девушку силой? А затем убил почтенных горожан? Отвечай, это твое право. Хотя я не понимаю, почему ты жив. Других казнят и за меньшие грехи.
ДИКАРЬ. Взял силой? А как иначе? Так заведено. Иной раз девушек крадут у чужаков. Не знаю, как у вас в городе… а в горах женщина отдается лишь сильному. Иначе за что ей тебя уважать? За платье и кошелек?
ВИРАТА. Все знают закон, поклонись отцу, заплати выкуп. Но ты напал на купца, которому отдали опозоренную девушку? Убил его, зачем? Ты в своем уме?
ДИКАРЬ. Заплати. Купи. Закон для писарей и купцов. А когда ты годами пасешь чужих овец, у тебя нет ничего кроме прогорклого сыра и покоробленных шкур.
ВИРАТА. Ты мог подождать, скопить.  Потерпеть год, другой. Но вы, молодые, хотите все и сразу. Ведь так?
ДИКАРЬ. Все? Сразу?
Он умудряется сорвать пута, связывающие руки, и привстав, стягивает свое мешковатое заношенное платье. Швыряет его в сторону судьи.
ДИКАРЬ. Вот все мои богатства. Бери себе! О справедливый! Я пять лет пасу скот нашего богатея, и что? Знаешь, сколько монет заработал? Знаешь?
Пауза.
Вирата жестом удерживает Воина от рукоприкладства.
ДИКАРЬ. Это справедливо? Скопить деньги и купить жену к старости? Да проще сдохнуть! Ты наверное, забыл, что такое юность? Когда один взгляд на девушку воспламеняют кровь и наливают чресла нестерпимой болью желания.
ВИРАТА. Так ты знал эту левушку? Любил ее?
ДИКАРЬ. Да. И сделал ее женой.
ВИРАТА. А затем убил троих? Тебе было мало насилия? Так поступают звери!
ДИКАРЬ. Звери? Разве крестьянин не насилует землю, разрезая ее плугом? Не выжигает траву, кустарник? А мясник не насилует овец, разрезая им горло? Насилие… основа жизни.
ВИРАТА. А мудрые говорят, что любовь к ближнему.
ДИКАРЬ. Может, когда меж ног все обвиснет, и я помудрею. Только кому нужны старики? Не зря говорят, старость это пора, когда ты знаешь все ответы, но тебя никто ни о чем не спрашивает.
Дикарь невесло смеется и резко умолкает.
ДИКАРЬ. Да, я не устоял. Встречал ее у ручья, шептал глупые слова восхищения… целовал ее. И моя шершавая ладонь, прорываясь под ее платье, ощущала восставшие соски, и влажнела прикасаясь к ее горячему лону… Да, она стонала – «Не смей, нельзя». Но позднее, когда это свершилось меж нами, она проронила: «Какие же мы дураки, сколько времени потеряли впустую. Приходи, когда стемнеет». Это преступление, судья?
ВИРАТА. А убийство? Ты лишил жизни людей, не скот, не овец… это как? Убийство не оправдать страстью и увлечением.
ДИКАРЬ. Ты не пережил подлинной страсти, судья. У нас в глуши всем знакомо это роковое чувство. Оно душит каждого, кто обречен на одиночество.
ВИРАТА. Открою тебе секрет большого города, здесь все одиноки! Все, даже сановники и богачи.
ДИКАРЬ. Нет, настоящее одиночество от безысходности! А не как у вас, с жиру… Долгие годы мы пребываем вдали от людей, в проклятой дыре, сидим как пауки в паутине. И вот однажды, в пору затяжных ливней… когда вокруг все серо и уныло до зубной боли, до тошноты… однажды вечером все рушится. Человек срывается. На него нападет звериное бешенство, он бросает свою брагу, разбивает чашу и бежит, бежит, не зная куда, зачем, несется по тропе и горе тому, кто встанет у него на пути. Это что-то подобное отравлению хмелем, но более тяжелое, темное. Добродушный малый, никогда не бравший в руки оружия, убивает мужчин, калечит стариков и, не слыша их стонов, устремляется дальше… пока не изнасилует первую попавшуюся или не встретит свою смерть. 
ВИРАТА. Ты убил в порыве страсти? Не владея собой?
ДИКАРЬ. Нет. Я твердо знал, за что мщу. У меня отняли жену. Ее братья, родня, продали ее, им хотелось получить хоть пару золотых за это свежее тело. Понимаешь, судья? Продали как ущербную тарелку из скверной глины. И кто из нас достоин презрения?
ВИРАТА. Ты легко судишь других. Забывая о себе.
ДИКАРЬ. Но это правда. Старому торгашу хотелось получить еще одну наложницу. Родне хотелось денег. А у меня отняли любовь. И довольно упреков. Я справедливо поступил с купцом и слугами. Они заслужили смерть. Они тоже брали свое силой. Только их сила в тугом кошельке. Пусть обвиняют меня. Я презираю их и презираю твой суд.
ВИРАТА. Что ж… я подумаю над твоими словами. Утром ты услышишь приговор. Молись, чтобы твоя жизнь не оборвалась. Впрочем, не похоже, что ты веришь в бога. Ты мнишь себя героем, а зря. Достаточно мгновения страсти, чтобы совершить дерзость, но куда сложнее стать достойным человеком, для этого нужна целая жизнь.
Вирата встает и направляется к выходу во двор, к лестнице. Но Воин, ждавший конца  разбирательства, выходит ему навстречу.
ВОИН. Прости, Голос справедливости, но жалобщики не могут ждать. Они три дня и три ночи добирались сюда, оставив скот, поля и близких. Вынеси приговор сейчас. Так велел государь. Ведь здесь все ясно. Дикарь признает содеянное.
Воин почтенно склоняется перед Виратой. Тот неохотно возвращается к своему креслу. Садится. Омывающим движением ладоней проводит ими по лицу. Закрывает веки.
Пауза.
ВИРАТА. Я никогда не принимаю решения сгоряча. Жаль, что у меня нет ночи, но может это и к лучшему. Слушай и да будет справедлив приговор, который я изреку.
Воин приближается к Дикарю и заставляет его надеть сброшенную одежду. Стоит рядом, следит за Дикарем, сжимая меч.
ВИРАТА. Я не сужу тебя за любовь. Достаточно лишь убийств, в которых ты повинен. За каждое убийство тебя бичуют до крови, это случится трижды. Ты поверг людей в мир вечной тьмы, и поэтому также будешь пребывать во тьме, по три года за каждою отнятую жизнь. Девять лет в подземелье. Да будет справедливо изреченное.
ВОИН. Да будет так!
Воин подталкивает замершего Дикаря и тот валится на землю. Но тут же вскакивает, поднимается. Воин вяжет его руки, Дикарь не сопротивляется, лишь громко кричит Вирате.
ДИКАРЬ. И это твоя справедливость? Да любой слабоумный дервиш рассудительнее тебя.
ВОИН. Тебе сохранили жизнь, бестолочь!
ДИКАРЬ. Жизнь? Меня исполосуют бичом и бросят в подземелье. Причем не один раз, что еще как-то можно пережить, а трижды. Затем девять лет неподвижности. В слизи собственного харканья, в мокрицах? Да проще умереть, слышишь, ты, судья? Отруби мою голову и дело с концом! Миг боли и все будет завершено! Ты же отнимаешь жизнь более жестоко, чем варвары.
ВИРАТА. Не забывайся. Вон та колода, которая раньше служила плахой. Она уже семь лет не покрывалась кровью. Но ты выпросишь смерть, если не прикусишь блудливый язык!
ДИКАРЬ. Так казни меня. Я убивал один на один, ты же рад закопать меня, как падаль, во мрак земли, дабы я гнил годами, потому что сердце твое робеет перед кровью. Продажный судья! Ты всегда на их стороне, ведь ты сам из той же породы, поклоняешься злату и мертвым письменам! А что такое жизнь, ты уже забыл, если и знал…
Воин волочет Дикаря к выходу. Крики стихают. Доносятся лишь слабые возгласы.  Вирата встает. Медленно бредет к ступеням. Поднимается по лестнице. Его шаги тяжелы.
ДИКАРЬ. (Удаляясь). Где же та мера, судья, которой ты меришь? Ты отсчитываешь годы, будто равны часы под солнцем и часы, погребенные во мраке. Ты ничего не знаешь, ибо сила удара известна лишь битому. Ты надменно караешь виновных, а сам преступнее всех. Щедро отвешиваешь, не зная меры! Торгаш!
На верхней площадке появляется Царь. В его руках кубок, на губах беззаботная улыбка.
ЦАРЬ. Ну… наконец-то. Уже смеркается. Присоединяйся к кутежу. Привезли молодых танцовщиц. Одна - просто прелесть…
ВИРАТА. Прости, государь, я в замешательстве, и не смогу разделить ваше веселье. Нет, это немыслимо. Дикарь поразил меня…
ЦАРЬ. И слышать не хочу! Когда и где злодей рукоплескал приговору? Ты ждешь одобрения дикаря? Да хрен ему! В глотку!
ВИРАТА. Я сохранил ему жизнь. Еще вчера я бы гордился собственной добротой. Но сегодня…
ЦАРЬ. Сегодня самое время проявить твердость. Слыхал, о назревающем бунте? В город стекается сброд. Не стоит распускать быдло. Поверь, не стоит. И довольно о скверном. Идем же, идем! Ах, как она вертит пупком, как дрожат кольца в ее сосках.
Вирата уклоняется от дружеского объятия Царя, жестом останавливает его. Почтение не мешает ему оставаться серьезным.
ВИРАТА. Нет, только не сегодня. Я совершенно обессилен, и выбит из колеи собственной жестокостью.
ЦАРЬ. О чем ты? Мой судия не может быть жесток, ведь он десница царя, а значит - справедлив.
ВИРАТА. Царь вне подозрений? И это говоришь ты? Казнив  в последнем походе полторы тысячи пленных? Как ты мог, государь? Выиграв битву! Ослепил пленных и отрубил руки беззащитным!
ЦАРЬ. Кто б говорил? Ты забыл славное прошлое? Тебя звали Молния меча. Ты, мой верный судия, убивал с такой легкостью, которая не снилась другим. Впрочем, не будем о прошлом…
Это всего лишь политика. Подави бунт в зародыше, казни десяток подстрекателей, и ты сохранишь жизни сотням, тысячам! Это политика! Калеки и слепые это тоже тонкий расчет.
Вирата жестом выражает изумление…
ЦАРЬ. Кто дерзнет напасть на нас, видя рядом уродцев ветеранов? К тому же каждого калеку нужно кормить, обиходить. Здоровые мужики станут сиделками. Женщины подымут вой, едва кто-то заговорит о мести! Им не нужны такие мужья! Верно? Это политика Вирата, смердящая дерьмом политика. 
ВИРАТА. Политика… не мудрено, что в городе тебя ненавидят и зреет заговор. Я хотел…
ЦАРЬ. (Перебивает). Ненавидят? А тебя? Думаешь, каторжане воздают тебе осанну? Или мы не в одной упряжке? Ты упрекаешь меня? Да моя ноша стократ тяжелее твоей, малохольный!
Царь жестко хватает Вирату за плечо, тот покорно отступает, сдерживает гневный порыв, почтительно склоняется.
ЦАРЬ. Что ты знаешь о жестокости? Наш сосед, наследник княжества, узнав о смерти отца, тайком пробрался в город и до утра его младший брат захлебнулся в купальне, за что тут же казнили мать, а хромой дядя, который воспитывал наследника с пеленок, был зарезан. Вот это жестокость. Тигренок далеко пойдет. И начнет с нас. Жди войны, Вираты! Голова пухнет от этих мыслей. Мне сейчас нужен каждый воин, каждый оруженосец… а ты? Ты - Молния меча, беспокоишься о каторжниках?  О совести?
Вирата опускается на колени. Царь удивленно отступает.
ВИРАТА. Ты забываешь, что я уронил свой меч в ту ночь, когда убил собственного брата. Лишь тогда я осознал, что всякий убивающий лишает жизни брата. Прости государь, но коротка жизнь, и я прошу месяц свободы. На месяц я пропаду с твоих глаз. Рука не поднимается вершить правосудие, ибо нет во мне веры. Я не хочу, чтобы от меня исходил страх, и предпочту есть хлеб подаяния, чем погрешить против поданного мне знака.
 ЦАРЬ. Ну вот, началось, ты снова бросаешь меня. Как же, мы грешники, а ты чист, у тебя знак. И когда тебе надоест эта хлипкая праведность? Да, да, знаю, истинная мудрость приходит с годами, только жаль, что пользоваться ею мешает старческое слабоумие. Ха-ха-ха! Но ты же молод! Сколько можно ковыряться в кровоточащей ране? Ты блаженный, Вирата. Выпей и забудься! Что? Трезвенник?
Царь поднимает Вирату с коленей.
ЦАРЬ. За что и люблю. Ступай! Пока я не передумал. Ступай… и чтоб через месяц… Поди прочь, тебе говорят! Вернешься, закатим пирушку. А то твои чресла напрочь усохнут, мудозвон!
Царь решительно уходит в свои покои. Вирата спускается, возвращается в зал и подходит к выходу. Но здесь появляется женщина в шелках. Это Жена Вираты. Она робко обнимает мужа. Вирата равнодушно принимает ее ласки. Все еще думает о своем.
ЖЕНА. Ты здесь? Один? Сколько можно? Я беспокоилась, ты две ночи провел вне дома. А по городу ползут страшные слухи. Людей убивают прямо на улицах…
ВИРАТА. Было много хлопотных дел. Зачем ты пришла?
ЖЕНА. У тебя всегда работа. Уже десять лет ты пропадаешь во  дворце, судишь, допрашиваешь, караешь. А я одна свожу концы с концами, занимаю деньги, слежу за дочерью. Но тебе нет дела до наших забот! Ты всегда занят.
ВИРАТА. Опять упреки? Я устал, женщина.
ЖЕНА. Он устал. А я? Мне нечем платить конюху и прислуге, а дочь просит новое платье, ведь она уже невеста. Ты не бываешь дома, не ужинаешь с нами, как прежде… Даже городские стражники спят с женами чаще, чем ты, о справедливый.
Вирата отстранятся. Жена упрямо хватает его за рукав.
ВИРАТА. Стражники меняются, а судья занят каждый божий день. К тому же я сомневаюсь, что тебя порадует муж, который завалится спать, не имея сил на ласки.
ЖЕНА. Зубоскалишь? Что? Правда глаза колет?
ВИРАТА. Какая правда? Да, я отсидел всю задницу на этом клятом кресле. Это правда. Мой хребет окаменел и скрипит как жернова мельницы, это правда. Но ты вечно причитаешь о деньгах… Приходится высиживать здесь день за днем, добывая монеты.
ЖЕНА. Не много ж ты добыл. Наша коляска стара и негожа. Пора менять лошадей. А мы? В чем мы ходим? Жена царского судьи носит какие-то тряпки! Тебе все равно, что о нас судачат. Я уж не говорю о подарках, ты забыл меня! И похоже, не пожалеешь, если я уйду к другому мужчине.
ВИРАТА. (Шутливо). Хм, с чего мне жалеть другого, совершенно незнакомого мужчину?
ЖЕНА. Ты еще издеваешься? Вспомни, у нас дочь!
ВИРАТА. А что дочь? Что дочь? Ей опять понадобилось  платье? Так возьми деньги, вот они. 
ЖЕНА. Твоя дочь не ночевала дома! Служанка погасила лампу, а она прошмыгнула мимо моей спальни и укатила с каким-то офицером. Я не рассмотрела в темноте. 
Пауза. Вирата молча жестикулирует.
ВИРАТА. Ей же всего… четырнадцать! Она еще дитя.
ЖЕНА. Надо же, сосчитал. Вспомнил! Наша соседка беременна в тринадцать. Второй год замужем. А ты удивляешься…
ВИРАТА. Негодяй! Я оторву ему и ноги, и… Как он посмел?
ЖЕНА. Уймись. Пора подыскивать жениха. Но тебе не угодить. Вспомни, как ты выставил гостей, которых я с таким трудом завлекла в наш дом! Потому что отец этого юноши…   
Вирата привычным жестом прикрывает лицо ладонями, проводит сверху вниз, стирая гнев и горячие чувства.
ВИРАТА. Отец этого молодчика вор. Его дворец построили забитые рабы, которых втайне пригнали с каменоломен. И если об этом узнает царь…
ЖЕНА. Но у него есть этот дворец. А у нас? Хижина из глины. Если ты такой умный, ищи жениха сам. Сам ругайся с дочерью! 
 ВИРАТА. Потерпи, не сейчас. Этот месяц я проведу в темнице. В нашей городской тюрьме. Передай дочери… скажи ей…
ЖЕНА. Я знала, что ты сошлешься на занятость, и привела ее. 
Громко зовет дочь, глядя в сторону выхода.
ЖЕНА. Анна, Анна. Где ты? Отец ждет.
В зал входит молодая красавица – Анна. Она бросается к отцу, но Вирата прохладно отстраняет ее. Окидывает суровым взглядом. Дочь в нерешительности опускает руки.
ВИРАТА. Что я слышу, дитя мое? Ты гуляешь со взрослыми мужами? Убегаешь по ночам? Не спорь и не лги! Послушай…
Анна опускает голову, всхлипывает. Вирата смущается, теряет решительность.
ВИРАТА. Послушай, я не тиран и не стану наказывать тебя. Ибо ты юна и не ведаешь, что творишь.
АННА. Не моложе мамы в пору замужества. Чем тебе не нравится моя компания, если ты никого не видел? Другие отцы берут дочерей во дворец, знакомят с вельможами. Конечно, им есть что одеть на пир, а нам не в чем выйти даже днем. А колесница? А наша кляча? На таких ездят лишь базарные торговцы.
ВИРАТА. Я как-то обхожусь и без нее.
АННА. Еще бы, тебя все знают и боятся. Даже меня сторонятся, потому что я твоя дочь. И знаешь что, отныне я буду сама решать, с кем встречаться и дружить! 
ВИРАТА. Вот как? Значит, ты сама отвечаешь за свои поступки? Тогда собирай свои вещи и ступай… к другу или любовнику. Живи своим умом. В шатре или под кустом. Но знай, эту кривую дорожку ты выбрала сама.
ЖЕНА. Что ты городишь? Куда она пойдет? Какие вещи?
АННА. Ты прогоняешь меня? Как собаку? За что?
ВИРАТА. (Перебивая женщин). Хватит! Если мое слово ничего не значит и ночные гулянки тебе дороже чести семьи… то живи иначе. Но сама. Ни денег, ни лошадей, вернее кляч! Ни нарядов! А как ты хотела? Когда шелудливая сучка срывается с привязи и после приносит беспородных дворняг, что мы делаем со щенками? Не знаешь? Отдаем пьянчуге горшок вина и он топит их. Всех. Всех!
АННА. По-твоему я хуже цепной собаки?
ВИРАТА. По-моему ты должна слушать отца, а потом станешь слушать мужа. И только став гулящей девкой… 
Анна в негодовании вскрикивает и выбегает прочь. Жена несколько раз слабо бьет Вирату в грудь, но он удерживает ее руку.
ЖЕНА. И это рассудительный Вирата? Господи…   
ВИРАТА. Мужчине не понять женщин. Я не выдержу рядом с ней. Мне не терпится отхлестать ее, как…
ЖЕНА. Тебе и вправду лучше остыть и держаться подальше от Анны. Впрочем, ты говорил о тюрьме?
ВИРАТА. Я ухожу на месяц.
ЖЕНА. Месяц? За верную службу? Погоди, а как же царь? 
 ВИРАТА. Не причитай… так надо. Месяц меня не будет. Не спорь. И не докучай царю. Все, иди, догони ее, успокой что ли…
Вирата отдает деньги и выдворяет Жену прочь.
ЖЕНА (Издали). Твоя праведность дороже семьи? Верно?
Вирата устало опускается на пол. Садится. Склоняет голову на колени. Тяжело вздыхает… За его спиной закрывается занавес. Вирата молчит, но его мысли доступны зрителям.
ВИРАТА. (Мысли). Моя дочь… Подумать только. Моя дочь путается с наемником. Местный бы поостерегся. А эти пришлые, как перекатиполе. Ни уважения, ни устоев.
Нет, это невозможно. Жена, которую я любил, где она? Чужая сварливая матрона… Куда все исчезло, куда ушло? И дочь была у меня... нянчил ее, растил, думал – уж она-то будет счастливее, не растратит свои годы впустую, добывая горький хлеб, и свет ее улыбки согреет сердце. Ан, нет! Вот она ночью уходит, беспечно отдается мужчинам…  Разве этому я учил ее? Разве этого желал? Все прахом. Ради пропойцы, которому претят городские шлюхи?
Вирата уходит. 

КАРТИНА ВТОРАЯ.

ПОДЗЕМНАЯ ТЮРЬМА
Занавес открывается. Мы видим тюремный зал. Вирата спускается по лестнице. Она теперь темна и мрачна. Нет украшений, светильников, позолоты. Дерево уныло скрипит.
Зал также изменился. Нет кресла судьи, здесь темно и видны лишь грубо сбитые крышки, прикрывающие ямы в полу. Ближе к центру - клетка. Жерди, высокая дверь из досок, задняя стена упирается в свод подземелья. Темная фигура на нарах - это Дикарь. 
Вирату встречает Надзиратель, он поднимает мерцающий светильник. Узнав судью, падает на колени.
ВИРАТА. Надзиратель, не пугайся. Я принес тебе добрые вести.
Надзиратель встает. Вирата склоняется к нему.
ВИРАТА. Вот монеты. Ты свободен. Я отпускаю тебя на месяц. Можешь вернуться на родину, поправить дом, хозяйство. Помочь родне. Деньги никогда не бывают лишними. Да и отдохнуть не помешает. Пострелять уток, половить рыбу. Ведь ты здесь уже…
Пауза. Надзиратель нерешительно подсказывает.
НАДЗИРАТЕЛЬ. Три года, е-мыть. Выхожу лишь по ночам. Да в редкие праздники. Устал, подлинно устал. А кто останется здесь? Кто займет мой трухлявый топчан? Ведь тут свой порядок, е-мыть, своя жизнь. Молодого Дикаря еще не отхлестали бичом. Поэтому он пока здесь, в клетке.  Надо…
Надзиратель нервничает, суетится, рвется к ступеням, потом возвращается, собирает узелок.
ВИРАТА. Не беспокойся. Вернешься, когда месяц снова станет узким серпом. Я найду тебе сменщика. Иди, не думай ни о чем. Забудь… А когда вернешься, ты вряд ли узнаешь меня. Ищи по этому амулету. Гляди, запоминай.
Вирата показывает Надзирателю свисающий с шеи амулет, тот подсвечивает лампой. Затем Надзиратель поднимается по скрипучим ступеням. Вирата освещает ему путь. Но Надзиратель снова что-то вспоминает, сбегает вниз. Взволнованно мычит,  жестикулирует и Вирата силой выпроваживает его.
НАДЗИРАТЕЛЬ. После бичевания придет дочь Псаря. Она…
ВИРАТА. Все будет хорошо. Я позабочусь. Решайся, иди уже.
Надзиратель уходит. В тюрьме тихо. Ночь. Даже верхний проем у лестницы, что ведет во двор, сейчас темен. Издали, со двора доносятся голоса сторожевых собак. Это постоянный лай, он всегда напоминает о месте, в котором мы находимся. Иногда свора лает громче, иногда ее почти не слышно. Как и сейчас.
Вирата направляется к клетке Дикаря. Спотыкается. Он еще не привык к мраку и не замечает  крышку люка. Снизу слышится голос.
ГОРБУН. Кто здесь? Надзиратель? 
Вирата проходит дальше, останавливается у клетки. Дикарь подходит к прутьям. Постепенно освещенность подземелья растет, проем лестницы также светлеет. Утро.   
ДИКАРЬ. Это ты?
ВИРАТА. Я.
ДИКАРЬ. Чего тебе, старикан? Ты растоптал своей пятой мою жизнь! Или этого мало?
Вирата сдвигает засов, открывает дверь клетки. Дикарь с изумлением смотрит на него, но не решается выйти.
ДИКАРЬ. Что ты задумал? Что?
ВИРАТА. Никто не смеет мерить мерой, которой не знает. Я был слеп и хочу прозреть. Выходи, одевай это.
Вирата входит в клетку и, снимая свое платье, передает Дикарю.  Поясняет, принимая рубище Дикаря.
ВИРАТА. Я займу твое место и приму наказание. Меня бичуют вместо тебя. Меня бросят в яму. И тогда мне откроется истина… а ты… одевайся же!
Дикарь нерешительно натягивает платье Вираты, с сомнением осматривает себя.
ДИКАРЬ. В этом шелке меня примут за вора и казнят, не спросив имени!
ВИРАТА. Ты займешь место надзирателя. Спустя месяц он вернется. А ты снова откроешь мою клетку. И тогда я изреку новый приговор, зная меру наказания. Дай слово, что не нарушишь наш уговор. Поклянись именем тысячеликого бога или богини мести.
ДИКАРЬ. (Ошарашенно). Клянусь.
Вирата обживает тесную рвань Дикаря, отходит от решетки и садится на нары. Дикарь стоит у решетки, внимая его словам.
ВИРАТА. Первые дни принимай пищу от тюремщиков молча. Молча, возвращай посуду. Тебя не разглядят в темноте. Потом твоя одежда покроется глиной и запахом узилища. Скажешь тюремщикам, что тебя поставил Вирата. Никто не усомнится. Не посмеет.
Ступай. Отдохни на его ложе… а я постараюсь привыкнуть к своему новому жилищу. Не спорь. Дело сделано.
Вирата ложится и затихает. Дикарь находит топчан Надзирателя и осторожно ложится на него. Блаженно вздохнув, он засыпает. Слышится музыка.

Работа над драмой продолжается. Хотя в целом она уже завершена.
Желающие ознакомиться с полным текстом - пишите и мы договоримся.