Наследство

   Я плутал по дворам и закоулкам, поминутно сверяясь с картой, приложенной к письму, пока не нашел наконец нужный дом. Это оказался огромный и очень старый особняк, который не ремонтировали, наверное, с прошлого века. Еще раз заглянув в бумажку, я убедился, что не ошибся и подошел к массивной двери с резной деревянной ручкой, отполированной до блеска тысячами прикосновений. Дверь оказалась тяжелой, но хорошо смазанной, и, потянув ее на себя, я окунулся в полумрак, царивший внутри. Кроме косых лучей солнца, заглядывавших сюда сквозь высокие пыльные окна, не было больше никаких источников света. Зато я сразу почувствовал резкий характерный запах: запах пыли и паутины, запах старого дерева и ржавого металла, запах старения.
   Первое, что я увидел, когда очутился внутри, была огромная лестница, уходящая все выше и выше, терявшаяся из виду где-то под потолком. Лестничные площадки разбивали ее на этажи только с одной стороны, так что она предстала передо мной во всем своем великолепии. Витиеватые чугунные перила, широкие и стертые по краям каменные ступени величественной спиралью уходили вверх.
   Эхо в этом здании было размером с сам дом. Оно тут же подхватило звук захлопнувшейся за моей спиной двери и понеслось с ним по этажам, играя, как ребенок с новой игрушкой. Я начал было оглядываться по сторонам, но свет вдруг стал быстро меркнуть. Сначала я не понял в чем дело и даже немного испугался, а потом сообразил, что это солнце закрыло тучами. Еще на подходе сюда я заметил, что надвигается гроза. В образовавшейся почти полной темноте я с трудом различил слева от входной двери лифт и вздохнул с облегчением: забираться по этой лестнице на пятый этаж, где жил отец, мне совсем не хотелось. Лифт оказался тоже ярким представителем старинной техники. Сдвинув с трудом и скрипом внешнюю решетчатую дверь в сторону и открыв внутреннюю стеклянную, я шагнул в пошатывающуюся кабину. Внутри обнаружился огромный щит с красивыми пронумерованными кнопками. Нажав пятую, я стал ждать. И лишь несколько секунд спустя, когда передо мной плавно проплыла вниз площадка второго этажа, я понял, что уже еду - так незаметно и абсолютно бесшумно работал этот древний механизм.
   Поднимаясь таким образом, я впервые с момента прочтения письма задумался о том, что такого могло произойти с отцом. В письме он ничего не пояснял, только просил срочно приехать. Я бросил учебу, несмотря на приближающиеся выпускные экзамены, и приехал сюда, как только смог.
   Я учился и жил в привилегированной школе-интернате с шести лет. За все прошедшие годы я редко видел отца. Он отослал меня в эту школу, когда умерла мать, и с тех пор редко находил время, чтобы повидаться со мной. Зато он часто писал мне письма, да и на нехватку денег я никогда не жаловался. Последняя наша встреча была два года назад, когда он забрал меня на день из школы, чтобы отметить мой семнадцатый день рождения. После того дня он снова стал писать мне, пока вдруг полгода назад они не прекратились. В последнем он писал о том, что умер его отец, и он переехал в квартиру деда. С тех пор - ничего. И только позавчера я получил эту коротенькую записку с просьбой приехать как можно скорее.
   Лифт все так же тихо и мягко остановился, я открыл двери и вышел. На пятом этаже (как и на всех остальных) было только две квартиры. Дверь по правую сторону была с номером девять, по левую - десятая. Прямо передо мной открывался очередной виток монументальной лестницы, а в окне напротив можно было видеть крыши других домов. Там на улице бушевал ветер, в воздухе носились листья и пыль, было видно, что вот-вот начнется ливень.
   Я подошел к двери с номером «10» и, не найдя дверного звонка, постучал. Тишина. Подождав немного, я не услышал ни звука за закрытой дверью. Тогда, следуя инструкциям в письме, я пошарил рукой под ковриком и достал оттуда ключ. Он был большой и тяжелый, такие ключи, я думал, можно найти только в антикварных магазинах. Сунув его в замочную скважину и дважды повернув против часовой стрелки, я толкнул дверь и зашел.
   Внутри было так же темно, как и на лестничной площадке. А запах, который я почувствовал, зайдя в дом, здесь сделался еще сильнее. За дверью оказался очень длинный и узкий коридор. У входа ничего не было кроме маленького газового светильника на стене и высокой пустой вешалки, которая стояла справа у стены. Было очень тихо, только какое-то механическое щелканье долетало откуда-то из глубины квартиры. Я хотел было позвать отца, но изо рта вырвался только непонятный хрип. Этого жалкого звука хватило, чтобы разорвать напряженную тишину и послать мурашки вниз по моему хребту. Когда сердце наконец перестало биться как сумасшедшее, я решил, что лучше просто найду отца, чем буду издавать еще какие-либо звуки.
   Я пошел вперед по темному коридору, направо и налево от меня открывались двери в комнаты. Они были огромны, с высокими потолками, со старинной мебелью в чехлах. Тут были и гостиные, и спальни, и кабинеты. Проходя мимо одной из таких комнат, я увидел в окне удивительную картину: вид открывался на церковь, стоящую напротив. Лучи солнца, непонятным образом пробившиеся сквозь плотную завесу туч, золотили купола и кресты. Они сияли радостным блеском на фоне темного, почти черного неба и уныло-серых крыш домов. Я повернулся, чтобы посмотреть в дверь напротив, и поразился, осознав, наконец, невероятные размеры этого дома и квартиры: в окне этой комнаты уже шел ливень, а небо рассекали вспышки молний. Я обернулся: купола все так же горели на мрачном небе. Меня передернуло от такого контраста, и я поскорее двинулся дальше, стараясь не останавливаться больше.
   Я снова и снова сворачивал то направо, то налево, шагая по этому лабиринту. Звуки моих шагов множились и убегали вперед, опережая меня, забегая во все комнаты. И ни в одной из них я никого не встретил. Более того, я даже не заметил никаких признаков человеческого пребывания. А я все шел вперед на непрекращающийся стук - мой единственный ориентир. Пожелтевшие от времени обои, которыми был оклеен коридор, иногда отходили от стен, свисая безобразными лохмотьями. В некоторых местах они были покрыты какими-то надписями, но в темноте было не разобрать мелкие буквы. Иногда вдоль стен стояли стеллажи, от пола до потолка заставленные книгами, иногда встречались высокие канделябры искусной работы. И ни души.
   Но звук, на который я шел, все-таки становился громче, и, наконец, я замер перед единственной закрытой дверью. Оттуда пахло жизнью, пахло дымом отцовских сигар, и я с волнением открыл дверь.
   В это же мгновение раздался выстрел. Эхо подхватило и размножило этот звук, не заботясь о моих и так уже напряженных нервах. Я распахнул дверь и увидел, как отец падает на пол с дымящимся пистолетом в руках. С криком я кинулся к нему, но вокруг его головы уже начала растекаться кровь, а взгляд его застыл, упершись в одну точку. Опустившись рядом с ним на колени, я позвал его, но было, конечно же, поздно. Слезы выступили у меня на глазах, но я все еще не верил в произошедшее. Закрыв лицо руками, я просидел так несколько минут. Ураган за окном продолжал бушевать, потоки воды стекали по окнам. Но вокруг меня будто образовался вакуум, там не было ни звука отбивающих чечетку капель, ни света взбесившихся молний. Там вообще ничего не было, только я и застывший в нелепой позе на полу отец.
   Через некоторое время я с трудом встал и, стараясь не смотреть на тело, подошел к столу. Ноги слушались плохо, мне пришлось опереться руками о стол, чтобы не упасть. Действуя как во сне, я снял черную лакированную трубку телефона, позвонил в скорую и деревянным сиплым голосом попросил приехать по такому-то адресу. Положив трубку на место, я долго смотрел перед собой невидящим взглядом. На столе стояла хрустальная пепельница, в которой еще дымилась недокуренная сигара. Чтобы хоть как-то отвлечься от страшных мыслей до приезда врачей, я решил разобрать бумаги отца, начав с тех, что лежали на столе. Включив настольную лампу, я взял трясущимися пальцами первый листок и стал читать. Сначала я никак не мог сконцентрироваться, смысл прочитанного ускользал от меня, но неожиданно понял, что читаю предсмертную записку отца.

   «Дорогой мой мальчик, я хочу извиниться перед тобой за то, чему ты только что стал свидетелем. Мало того, что я совершил страшный грех перед Богом, но я еще и оставил тебя круглым сиротой. Но надеюсь, что прочитав это последнее мое письмо, ты все поймешь и, может быть, даже простишь меня.
   Я не могу так дальше жить. Эта ужасная вещь сводит меня с ума. Она как будто следит за мной, она записывает все, о чем я думаю. Она знает о всех моих радостях и страхах, о таких подсознательных желаниях, о которых я сам даже не догадываюсь. Это просто невыносимо! Это отвратительно! И этот непрекращающийся ни днем ни ночью стук! Чертова машина!
   Я не знаю, можно ли ее уничтожить. Мне все равно не хватит на это смелости, ведь от этого зависело и до сих пор зависит благосостояние нашей семьи. Я не решился бы лишить тебя будущего. Но и терпеть это я больше не в силах. Может, у тебя на это хватит духу, не знаю...
   Единственное, о чем я должен тебя предупредить, это то, что, когда ее прежний хозяин умирает, она начинает записывать за ближайшим человеком, поэтому мне так необходимо было дождаться твоего приезда. Прости, если можешь.
Твой любящий отец.

P.S.
   Еще одна просьба: не издавай, пожалуйста, то, что она писала про меня. Ты, конечно, имеешь полное право прочитать это, если хочешь, но я не хочу, чтобы весь свет копался в моей жизни. Сбережений от «мемуаров» моего отца, твоего деда, достаточно, чтобы ты первое время не тревожился о деньгах, нашел себе работу или же дождался, пока она напишет что-нибудь про тебя... Решай сам, но материалов обо мне, пожалуйста, не печатай. Прощай».

   Записка, к сожалению, не дала ясного ответа на мучивший меня вопрос: почему? Прочитав и перечитав ее снова, я только запутался еще больше. Тем временем погода за окном улеглась, в комнате посветлело, и в лучах яркого летнего солнца тело и багровое пятно на ковре смотрелись особенно жутко. Я поспешно отвернулся и еще раз пробежал глазами письмо. Что-то зацепило меня в нем, что-то, о чем упоминал отец. Вот оно: стук! Я вдруг понял, что то самое механическое щелканье, на звук которого я шел по коридору, не смолкало ни на минуту все это время.
   Я посмотрел в сторону, откуда доносился стук и увидел неприметную дверь, ведущую, по-видимому, в соседнюю комнату. Открыв ее, я на секунду оторопел, уже не в первый раз удивившись с тех пор, как зашел в этот дом. Взору моему предстала огромная комната, стены которой представляли из себя книжные полки. Сверху донизу они пестрели разноцветными корешками многотомных изданий, тоненькими брошюрами, большими красивыми альбомами. В отличие от других комнат, здесь совсем не было пыли, чувствовалось, что кто-то прилежно следил за порядком в этой удивительной библиотеке. А у окна на маленьком столике стояла печатная машинка. Старинная, элегантная (как и все в этом доме) вещь, клавиши которой сами собой отстукивали по бумаге, а готовые напечатанные листы падали на пол. Не веря своим глазам и забыв обо всем, что только что произошло в кабинете отца, я, как завороженный, подошел к этому чуду и взял верхний лист из кучи на полу. Последнее предложение было такое:

   «...Дождавшись сына, я пустил себе пулю в висок, покончив, наконец, со всем этим.

Л.А. Титов
Июнь 2009г.»


   Прочитав это, я выронил бумагу из рук. Страшная догадка осенила меня, холодный пот выступил на лбу. Я снова взглянул на печатную машинку, на этот раз с откровенным ужасом. Как в подтверждение моим догадкам, она с веселым звоном выпустила очередной листок, который я тут же подхватил и прочел следующее:

«Воспоминания В.Л. Титова


   Июнь 2009г.

   Открыв дверь, я услышал выстрел и увидел, как мой отец падает на пол, зажав в руке дымящийся пистолет...»


***


   Три года спустя, я выпустил свою первую «автобиографию», ее ждал неожиданный успех. А тоненькая книжечка о моем отце, о шести месяцах его пребывания в этом доме, заняла свое место на полке среди других биографий. Это - единственный экземпляр, как он и хотел.