Нежные стальные цветы

Сами, наверное, знаете: в космосе нештатные ситуации возникают на каждом шагу. Чаще всего они преодолимы. Однако случаются и безвыходные, когда спиной чувствуешь дыхание смерти. Выход из такой ситуации иначе как чудесным спасением не назовёшь.
Всё началось с нашего появления на Пасифе в январе 2061 года, в канун очередного появления кометы Галлея. Семьдесят пять лет хвостатая странствовала в Южном полушарии неба, и вот, наконец, возвращалась к Солнцу. Пятнадцатикилометровая антрацитово-чёрная ледяная глыба таила в себе секрет зарождения Солнечной системы, и мы надеялись его разгадать.
На Пасифе мы прилетели с очередным грузовиком и сейчас же занялись подготовкой к нашему старту. Мы – это три Ивана: русский Иван Соколов, украинец Иван Завгородний и я – белорус Иван Лубенец. Задание у нас было не из простых: «оседлать» небесную странницу на подлёте к Марсу и пролететь с нею вместе до самой Венеры.
Соединенная Европа, Американский Союз и Япония планировали исследования кометы с помощью нанороботов. Китайские тайконавты готовились высадиться на комету на отлетной траектории, сразу после прохождения ею перигелия. А мы – российские космонавты – должны были всех опередить…
Пасифе – одна из внешних лун Юпитера – крохотный спутник, на орбите которого вот уже десять лет работал сборочный цех НПО «Бирюза». Многофункциональный планетолёт «Алтай» был собран именно здесь. Был он велик и тяжёл – бронированное чудовище, лёгкое в управлении. Одной навесной брони было на нём восемьсот пятьдесят тонн.
Для чего, вы спросите, такая защита?
Для дела.
Ведь нам предстояло пройти сто тысяч километров в голове кометы, пролететь с нею сто миллионов километров до орбиты Венеры, а потом вернуться домой живыми и невредимыми. Так вот, в этом проекте сто тысяч километров в голове кометы были гораздо опаснее ста миллионов других километров. Потому что лететь в коме всё равно, что идти в град под бумажным зонтом.
В принципе, нужно было продержаться только до орбиты Венеры, а там нас подстраховал бы близнец «Алтая» – планетолёт «Сибирь»…
Настал стартовый день, и «Алтай» отправился в свой первый и, как оказалось, последний полёт.
От Пасифе нырнули мы под эклиптику, сделали две коррекции орбиты и через месяц догнали комету. Надо вам доложить, орбита кометы Галлея лежит вне плоскости эклиптики. Для того чтобы пойти рядом с ней параллельным курсом, понадобилась третья коррекция. Слава Богу, в маневре мы были не ограничены, да и топлива было с избытком.
Голова кометы вблизи – это сверкающий шар размером с Юпитер. Надвигается, заслоняет собою полнеба. Страшно, но красиво. Красиво, но страшно. Как подумаешь, что нужно войти в эту сферу, так сразу по спине мурашки бегут.
Вошли.
И сразу началась болтанка, вибрация, тряска. Пыль, газ, горошины какие-то стучат, царапают по броне. Неприятно. Тоскливо. Жутко. А ничего не поделаешь, надо идти вперёд.
Космоса больше нет. Вокруг нас – небо кометы. Оно подсвечено изнутри жёлтым и фиолетовым, искрится серебром, рассыпает лиловые брызги. Впереди – ядро, нагретая Солнцем картофелина. Ядро антрацитово-чёрного цвета, окаймлённое розово-золотой корочкой здешней зари. Впечатление, будто зимой, в метель бредёшь по колено в снегу к далёкому дому, а в доме – свет и жарко натопленная печь.
Осторожно, на тормозных двигателях подошли вплотную к ядру. На ночной стороне нашли подходящее место для швартовки, погасили до нуля скорость и выстрелили в комету реактивными якорями. Закрепились. Осмотрелись. Норма: жёсткий захват.
Ядро делает один оборот вокруг своей оси за пятьдесят три часа. На Галлее сутки – день, и сутки – ночь. Температура на дневной стороне плюс шестьдесят, на ночной – минус двадцать. Не Сочи, но жить можно. Ближе к Солнцу будет совсем жарко. Но мы же не загорать сюда прилетели. Как начнёт припекать, ноги в руки и – домой.
Связались с Землёй. Доложили о выполнении первого этапа программы. Скачали ЦУПу бесценные снимки кометы и приготовились выйти наружу.
Нам нужно было оценить степень повреждения брони. Все внешние видеокамеры вышли из строя, и мы хотели знать,  насколько всё плохо.
Мы с Завгородним влезли в бронированные скафандры и с камерами на шлемах полетели вокруг «Алтая», сканируя броню, устанавливая, где надо, новые камеры. Принимая наши рапорты, Соколов вздыхал и мрачнел. Хоть и называли наш «Алтай» летающим танком, после странствия в коме от противометеоритной защиты остались одни воспоминания.
- Кометная «шелуха» съела половину брони, и если бы не осевое вращение, у нас давно была бы разгерметизация, - сказал Соколов, когда мы с Завгородним вернулись с «прогулки». – Не знаю, как будем выбираться отсюда. На обратном пути нам может не поздоровиться.
- Вблизи Солнца интенсивность обстрела микрочастицами увеличится, как минимум, втрое, - заметил Завгородний. –  При таком раскладе живыми нас Галлей не отпустит.
- Раньше смерти не умирают, - ответил Соколов. – Если на обратном пути осевое вращение отключить, а всю оставшуюся броню перенести на один борт, то можно выйти из комы как бы под зонтиком…
- Только это и остаётся, - согласился я.
- А пока надо заниматься изучением ядра. Эту работу нужно выполнить при любом раскладе…
Следующий выход в открытый космос мы с Завгородним совершили на рассвете. Солнце буквально выпрыгнуло из-за близкого горизонта. Небо Галлея стало карминно-красным. На поверхности кометы обозначились неровности рельефа. И тогда мы с Завгородним увидели в теле ядра пещеры. Много пещер. Большинство из них активно парили, плевались каменной крошкой. Но были и «спокойные» пещеры – с глубокими разветвлёнными ходами, видимо, очень старые.
- Схожу на разведку, - знаками объяснил я Завгороднему.
- Давай. Только по-быстрому, - кивнул он, цепляя мне на скафандр замок страховочного троса.
Я настроил прожекторы на плечах и, хватаясь за выступы в каменных стенах, медленно вплыл в пещеру. Лучи прожекторов заскользили по стенам, каждый раз высвечивая впереди что-то неясное, белое. Я гадал, что же такое белое может оказаться на самой чёрной в мире комете. Снег?
Пещера закончилась овальным залом. Я осветил стены и потолок, и онемел от восторга. Всюду были цветы. Белые цветы на чёрных камнях! Бутоны точь-в-точь как у наших земных колокольчиков, только белые и большие – в рост человека. Листьев и стеблей не было вовсе. Цветы росли прямо из скал.
Первая мысль: конечно, сфотографировать. Ведь не поверят, скажут, галлюцинация. Начал щелкать камерой.
Следующая мысль: а цветы ли это? Не может быть, чтобы в открытом космосе, на куске антрацита существовала белковая жизнь. Небелковая – дело другое. Но тогда это – вдвойне загадка.
Подплыл я ближе к цветам. А бутоны ко мне потянулись, тычинки в них затрепетали. Почуяли моё приближение. Облачком слетела пыльца. И красиво, и страшно.
Нас ведь учили, что всё неизвестное потенциально опасно. Тем более, инопланетная форма жизни. Тем более, небелковая.
- Что наблюдаешь? – прозвучал в стереофонах голос Завгороднего.
- Клумбу с цветами, - ответил я, усмехаясь.
- А серьёзно? – проворчал Завгородний.
- Если серьёзно, то я возвращаюсь.
Вернулись мы к «Алтаю». Бронескафандры оставили за кормой, а сами – в обычных скафандрах – вошли через шлюз в «предбанник». Разоблачились, переоделись и – на доклад к командиру.
- Так и так, - сказал я Соколову. – Цветут на Галлее цветы.
И показал ему фотографии: белые колокольчики в разных ракурсах, профиль, анфас, крупно – тычинки. Соколов посмотрел на меня и спросил:
- Откуда на комете цветы?
- Откуда я знаю? – развёл я руками. – Растут.
- Ладно. Сегодня всем отдыхать. А завтра утром покажешь мне эту пещеру. Я сам должен увидеть.
Логично. Если что-то, чего не должно быть, всё-таки есть, на это «что-то» надо посмотреть своими глазами.
Как только наступило утро, мы с командиром подлетели к пещерам. Соколов отправился смотреть на цветы, а я остался у входа, по натяжению страховочного троса определяя степень заинтересованности командира.
Какое-то время Соколов молчал. Потом начал вслух восхищаться:
- Потрясающе! Колоссально! Глазам не верю! Удивительные цветы! Температура минус десять, а им хоть бы что!
- Если эти цветы не замёрзли за орбитой Нептуна, то, думаю, не сгорят и около Солнца, - ответил я, заглядывая в угольно-чёрный провал пещеры. – Они же не первый год тут растут.
- Ты знаешь, на ощупь они как резиновые, - продолжал восхищаться невидимый Соколов. – Эластичные, нежные, ласковые.
- Командир, ты что, дотрагивался до них? – всполошился я.
- Только один раз. Ну, интересно же…
Соколов выплыл из пещеры весь в белой пыльце.
- Командир, что это у тебя на скафандре? – спросил я.
- Пыльца. Никак не стряхивается.
- Зачем ты их трогал?
- Ерунда. Ничего страшного…
Позже выяснилось, что это была совсем не ерунда.
Суток через трое посмотрели мы утром из шлюза на висящие у причальной мачты бронескафандры. Скафандр Завгороднего был в полном порядке. А на моём и командирском за ночь цветы выросли. Не такие большие, как в пещере, но гораздо крупнее земных колокольчиков.
Мы с командиром переглянулись и дружно решили отстрелить скафандры от греха подальше. Благо, была у нас пара запасных.
- В пещеры больше ни ногой! – приказал Соколов.
Отстрелили мы два цветущих скафандра, а Завгородний посмотрел на монитор и докладывает:
- У нас вся корма в колокольчиках!
Тут уж мы все не на шутку перепугались. Соколов принялся стряхивать с плеч несуществующую пыльцу. Завгородний сказал, что мы с командиром инфицированы, и должны соблюдать карантин…
Прошёл месяц. Мы с Соколовым следили за своим самочувствием, но ничего необычного не замечали. Здоровье по-прежнему было отменное. Завгородний перестал бояться инфекции. «Алтай», весь покрытый цветами, приближался к орбите Венеры. Пора было подумать о возвращении.
Цветы росли на броне. А броню мы собирались усилить с одной стороны, чтобы сделать подобие зонтика. Цветы мешали нам это сделать. Поэтому командир приказал от них избавиться. Я вооружился лазерным резаком и вышел в космос, чтобы по одному, аккуратно срезать бутоны с брони.
Не тут-то было! Одну цветоножку срезаешь, а на её месте тут же две новые вырастают. И уже не резиновые, а стальные.
Вернулся я на «Алтай», доложил:
- Так и так, ничего не выходит. Цветов только больше становится.
- Как так? - буркнул Соколов.
- А так: я их лазером режу, а они тут же растут – свежие и, ты не поверишь, СТАЛЬНЫЕ!
- Не может быть. Я знаю, какие цветы на ощупь: резиновые.
- Так, это они в пещере были резиновые, - сказал Завгородний. – Там температура одна, здесь – другая. К тому же…. лазерный резак.
- Точно! – подтвердил я. – Как только я включил резак, цветы стали прочнее железа. И не на одном участке, а по всей поверхности корабля.
- Значит, они умеют не только быстро менять свои свойства, но и как-то обмениваются информацией, - сказал Завгородний.
- Допустим. А что нам это даёт? – спросил Соколов.
- Живую броню! – сказал Завгородний. – Если микрочастицами эти цветы посечёт, на их месте тут же вырастут новые. Глядишь, так из комы и выберемся.
- Рискованно, - вздохнул Соколов.
- Кто не рискует, тот сидит дома и ни на какие кометы не летает, - сказал Завгородний.
- Ладно, - согласился с ним Соколов. – Доложим Земле обстановку, и попробуем выбраться, прикрываясь букетом…
Сразу скажу: затея наша удалась. И догадка подтвердилась. Вышли мы из комы, сделали коррекцию орбиты и вернулись в Эклиптику. Тут нас уже поджидала «Сибирь».
- Что это за летающая клумба? – услышали мы в эфире смешки.
Соколов объяснил популярно, что смеяться тут не над чем.
А между тем из ЦУПа пришёл приказ: «Срочно покинуть корабль. Команде «Сибири» принять на борт экипаж «Алтая»…
Вот так и закончилась наша кометная одиссея. ЦУП выслушал наш доклад, затребовал фото и видеоматериалы, а потом выложил всё в Мировом Банке Истины – для всеобщего ознакомления. Китайские тайконавты были нам благодарны за предупреждение и потом – когда прилетели к Галлею на рандеву – с белыми колокольчиками были предельно осторожны.
Нас троих полгода мариновали на орбите Венеры, выслушивая и выстукивая наши возможно-заражённые организмы. Слава Богу, ничего не нашли. 
«Алтай» был покинут и брошен. Потом о нём вспомнили: решили исследовать белые колокольчики. На буксире притащили «Алтай» на орбиту Венеры. Стали проводить опыты по бронированию корпусов кораблей. А «Алтай» взял да и рассыпался на куски. Видно, колокольчики пустили корни по всему корпусу, и корпус не выдержал: лопнул от внутренних напряжений.
Обломки «Алтая» рухнули на Венеру и – большей частью – сгорели в её атмосфере.
А через пять лет пролётный венерианский зонд сфотографировал Равнину Русалки – предполагаемое место падения обломков. Так, верите ли, вся равнина оказалась заросшей нежными стальными цветами.
Но это уже другая история.


КОНЕЦ