Фрейлины 1616

Денек обещал быть веселым.
Впрочем, когда тебе всего шестнадцать, разве бывает иначе?
Молодой человек, посвистывая, шел по Парижу, и ничто не могло испортить ему хорошего настроения – ни грязь, ни зловонные лужи, ни визгливые крики торговок, ни толчея на узких улицах.
Он был свободен и весел, так, как только может быть свободен молодой дворянин, еще не имеющий обязанностей и ответственности, и весел, как обычно бывает в юности, когда все девушки улыбаются тебе, а выражение «жаловаться на здоровье» кажется непонятной и несмешной шуткой.
Он считал, что ему повезло.
Сегодня он должен был провести день с матушкой, но у нее что-то не сложилось, и она прислала записку, что не сможет сейчас покинуть Лувр. Вопреки обыкновению она не потребовала, чтоб он пришел ее повидать, но он все равно пошел.
Его пропустили беспрепятственно –  привратник привычно кивнул головой и захлопнул за ним калитку. Так же привычно кряхтя, он повел его по коридору, знакомому до мелочей. Калитка была самой дальней из тех, что вели с улицы к дворцовым службам, и именно поэтому его мать предпочитала ее – чем дальше, тем меньше свидетелей.
Сына она не скрывала, но у нее бывали и другие посетители, появление которых могло создать ей проблемы на службе.
Привратник довел молодого человека до маленькой прихожей и, улыбнувшись на прощание, пошел назад, на свой пост.
В комнате было достаточно удобных кресел, чтоб можно было подождать, но Оливье де Ла Фер – самый младший и единственный оставшийся в живых ребенок первой статс-дамы Марии Медичи – ждать не стал.
Матушка не знала, что он здесь, и он поступил так, как всегда делал в подобных случаях – сам направился на половину фрейлин.
Он привык там бывать, привык настолько, что совершенно не задумывался о том, прилично ли молодому и очень привлекательному человеку свободно ходить возле дамских спален.
Оливье вовсе не был бессовестным, просто он знал эти помещения с детства, когда его совсем маленьким приводили сюда, чтоб повидаться с матерью. Позже, когда он стал посещать Клермонский коллеж, его визиты к матери стали обязанностью. Девушки менялись, а он по-прежнему неукоснительно являлся сюда, чтоб получить от матери наставление, распоряжение или нагоняй. Она была к нему строга не менее, чем к своим подопечным, но ему от нее перепадали еще поцелуи и ласки.
Мать очень любила его.
С девушками-фрейлинами он всегда был вежлив, с некоторыми приятельствовал, некоторые были ему симпатичны, но он привык смотреть на них снизу вверх. Ведь когда-то ему, пятилетнему, они казались очень взрослыми.
Шло время, он рос, а привычное отношение не менялось. Девушки опекали его, баловали, кормили сладостями и тискали, когда этого не видела его мать. За шесть лет он так привык к этому, что чувствовал себя в их спальнях как у себя дома.
Снова он появился здесь, когда ему было четырнадцать – выросший, возмужавший после двух лет проведенных на флоте. Из тех, кого он знал раньше, осталась едва ли половина, но его приняли как старого знакомого и Оливье не успел оглянуться, как уже снова оказался объектом опеки. Он повзрослел, но и старые знакомые не помолодели. На него по-прежнему смотрели как младшего, а он не видел особой разницы между семнадцатилетними бывшими подругами и нынешними двадцатилетними. В его глазах фрейлины оставались такими же веселыми, смешливыми, кокетливыми и… старшими.
Он пока не воспринимал их, как существ другого пола – они была неотъемлемой частью Лувра, составляющей, которая не меняется, сколько бы вам ни исполнилось лет.
Впрочем, он не задумывался над этим. У него было полно других забот, да и в Лувре он теперь появлялся гораздо реже, чем в былые времена. После смерти старших братьев он стал наследником, и мать с отцом соперничали друг с другом за право решить его судьбу.
Мать видела его будущее при дворе. Теперь, когда он был наделен титулом, она с удвоенным усердием создавала ему связи и завязывала знакомства: он обязан знать всех, со всеми быть в хороших отношениях и постоянно быть на виду, не позволяя о себе забыть.
После смерти Генриха IV при дворе царили Кончини, однако ненависть к ним росла с каждым днем и графиня де Ла Фер старалась не упустить момент, когда на горизонте зажжется новая звезда. На этот случай, дальновидная и опытная статс-дама считала нужным держать сына при себе.
Его отец, старый друг покойного короля, не хотел видеть сына придворным.
Мало чести, много хлопот.
То ли дело быть при дворе такого, как Генрих IV – быть воином, солдатом! А Кончини бесили гордого Ангеррана еще больше, чем Мария Медичи, которую он на дух не переносил. Он не мог простить ей участия в убийстве короля. Правда, это так и не было доказано, но Ангерран доверял своему чутью больше, чем судейским крючкотворам. Видеть своего единственного сына и наследника при этом дворе было для него пыткой. Он хотел, чтоб сын был рядом с ним – в Ла Фере. Управлял графством, вершил суд.
Сын разрывался между любящими родителями, между Ла Фером и Парижем. Его никто и не подумал спросить, а чего хочет он.
А в Берри, солнечном благословенном Берри, его ждала бабушка. Такая же любящая, как и родители. Но с тех пор, как он стал наследником, она уже не рисковала становиться между дочерью и зятем. Она просто ждала, а пока засыпала своего обожаемого мальчика письмами.
Оливье был послушным сыном и внуком и тоже любил своих родных, но порой ему хотелось сбежать на край света, где нет никого, где он волен сам решать свою судьбу и сам выбирать дорогу. 
Да, отец знает лучше. Да, матушка опытнее. Да, бабушка мудрее. Но разве можно в шестнадцать лет быть мудрым, опытным и знающим?
Оливье хотелось просто жить, веселиться и не думать ни о чем. Хоть иногда не думать.
Сейчас он пришел в Лувр в надежде, что мать, оценив его послушание, разрешит ему провести вторую половину дня, как заблагорассудится.
Он осмотрел себя в зеркале и вздохнул. Собственный вид вызывал у него отчаяние.
«Господи, ну мыслимо ли быть таким посмешищем!»
Оливье с тоской разглядывал розы на своем камзоле. Его костюм был совсем новым, матушка сама выбирала ткань, покрой и отделку. Оливье страдальчески закусывал губы, но это ему не помогло. По его мнению, мать выбрала все самое ужасное, что было. Эти кошмарные букеты, вышитые даже на панталонах! Жемчуг на петлях! Алый шелк! Он похож на куклу и его приятели умрут со смеху, когда его увидят!
По крайней мере, отец не заставляет его так наряжаться, отдавая предпочтение военной простоте.
Но матушка была неумолима и Оливье, стиснув зубы, носил это кокетливое безобразие. Сейчас он снова натянул камзол в розах, потому что это было категорическое требование матери – она строго следила за тем, что он надевал, являясь в Лувр.
Оливье утешил себя тем, что кроме фрейлин его никто не увидит, и постучал в ближайшую дверь.
Почти сразу оттуда выглянула девушка с заспанным лицом:
- Еще минуту, я уже… Ах, это Вы? Ее милость статс-дама у королевы. Заходите.
Девушка скользнула взглядом по его фигуре и улыбнулась:
- Вы сегодня необыкновенно хороши!
Оливье скривился:
- Не говорите глупостей. Позовите госпожу графиню.
- Нет, правда! Вам невероятно идет этот костюм!
Оливье с подозрением поглядел на фрейлину, но в ее глазах не было насмешки, только восхищение.
- Говорю Вам – Вы неотразимы! Вы…
Оливье нахмурился, но девушка только рассмеялась:
- Простите, господин виконт. Я сейчас.
Выбегая из комнаты, она якобы случайно взмахнула юбками, и перед глазами юноши мелькнула белоснежная полоска чулка.
Оливье остался в комнате один и недовольно пнул валявшийся на полу веер:
- «Неотразимы!» Что она себе воображает? Что я для нее нарядился?
Он взял с изящного комодика зеркало и, продолжая хмурить брови, еще раз оглядел себя.
Если быть честным, то надо было признать, что камзол ему действительно шел. Но он делал его похожим на придворного щеголя, а виконту это не нравилось.
Фрейлина быстро вернулась и сообщила, что госпожа графиня по-прежнему возле королевы и просит виконта пройти в малый приемный покой. Она придет сразу, как только королева ее отпустит.
Это было уже за пределами дамской половины, и Оливье подумал, что, пожалуй, его наряд кстати – матушка будет довольна, что ее сын выглядит, как следует.
В покоях, куда его проводила фрейлина, болталось несколько придворных. Он отвесил им вежливый поклон и стал ждать. Девушка, напоследок стрельнув глазками, ушла, и ему стало совсем скучно. Делать было совершенно нечего, и Оливье с тоской разглядывал узоры на тканых обоях.
Дверь в соседнюю комнату была открыта, и, когда там мелькнуло знакомое лицо, Оливье поспешил окликнуть приятеля:
- Герцог!
- Ла Фер?
- Вы спешите?
- Не особо. Что Вы здесь делаете? Если Вам что-то нужно –  я тут почти как у себя дома.
- Спасибо, незачем. Я жду графиню де Ла Фер.
- Ах, да! Все время забываю, что статс-дама Ваша мать.
Герцог де Лонгвиль – высокий и довольно красивый блондин лет двадцати – снисходительно оглядел юного виконта, и в его взгляде промелькнула зависть:
- Неплохой костюм.
Виконт равнодушно пожал плечами:
- Дамам нравится.
- Дамам? – Лонгвиль насмешливо облизал губы. – Дамам? Вы проверяли?
Оливье снова пожал плечами.
Герцог огляделся:
- Подождите. Вон идет мадам де Лонэ. Она нам скажет.
Мадам де Лонэ охотно согласилась быть судьей. Она беззастенчиво оглядела виконта со всех сторон, лукаво улыбаясь, провела рукой по его плечам, спине и груди, якобы проверяя, хорошо ли сидит камзол, а затем вознамерилась проверить покрой панталон.
Оливье отпрянул:
- Сударыня…
- Что такое? – с невинным видом спросила мадам де Лонэ. – Если Вы стесняетесь, я попрошу герцога уйти.
У Лонгвиля вытянулось лицо, но мадам де Лонэ смотрела только на виконта.
- Я раньше Вас не видела. Виконт де Ла Фер? Погодите! Вы сын первой статс-дамы? Этот хорошенький славный мальчик? А Вы, оказывается, выросли…
Улыбка виконта была слишком напряженной, чтоб быть искренней, но он все еще пытался быть любезным:
- Да, мадам. Графиня де Ла Фер моя мать.
- Почему Вы так редко бываете в Лувре? Уверяю, Ваше общество нам будет приятно.
- Что на это скажет графиня? – с деланной озабоченностью бросил герцог де Лонгвиль.
- Графиня? Разве виконт ребенок, спрашивать позволения?
- Он очень послушный сын, - невероятно серьезным тоном ответил Лонгвиль.
- Не вижу ничего зазорного в том, чтобы проявлять уважение к родителям, - вспыхнул виконт.
- Да, конечно, - насмешливо отозвался герцог. – Мадам, виконт ничего не делает без разрешения матушки, Вам лучше его не трогать.
Оливье кусал губы. Мадам де Лонэ с улыбкой поглядела на него и слегка потрепала по щеке:
- Тогда я подожду, пока Вы повзрослеете. Прощайте, господа.
Едва она ушла, виконт повернулся к герцогу:
- Лонгвиль, Вы…
- Что такое? Не шумите! Мы не одни. Вы же не собираетесь обсуждать свои дела при посторонних?
Оливье бросил раздраженный взгляд на придворных и понизил голос:
- Послушайте, герцог, я знаю Вас не первый год, я давно привык к Вашей манере, но сейчас Вы переходите все границы.
- Виконт! Вы неверно поняли меня. Я лишь хотел предупредить Вас.
- Предупредить?
- Уберечь.
- От чего?
Герцог задумчиво поглядел на других придворных, подпиравших стены малого покоя, и повел виконта к окну:
- Будьте равнодушнее, на нас уже смотрят.
Он деланно зевнул и затем продолжил вполголоса:
- Вам стоит держаться подальше от таких, как мадам де Лонэ. Она же просто тискала Вас на глазах у всех, а Вы даже не поняли, что с Вами делают.
- Герцог, это Вы ее позвали.
- Но щупала она Вас!
Виконт передернул плечами:
- Можно подумать, мне это нравилось.
- О, нет, конечно. Вы пока готовы только разговаривать.
- Простите, не понял?
Лонгвиль изобразил сожаление:
- Вам еще такое неизвестно, наверное…
Оливье почувствовал, что краснеет:
- Если Вы намекаете, что я еще не имел дела с девушкой…
Герцог тут же перебил его:
- А Вы имели? Неужели?
- Да! -  вырвалось у виконта почти против воли.
Герцог не на шутку завел его и виконт, сердясь на себя, тем не менее, с горячностью повторил:
- Да!
Герцог де Лонгвиль промолчал, но весь его вид выражал сомнение.
Оливье, уже сдержаннее, сказал:
- Да, это так.
- Вы никогда не ходили с нашей компанией.
- Тем не менее.
- Вы хотите сказать, что наши дамы Вас не устраивали?
- Возможно.
Лонгвиль высокомерно вздернул брови:
- Ваша лучше?
- Может быть. Но Вам этого не проверить.
- То есть наши – это шлюхи, достоинства которых может узнать любой? Виконт, Вы забываетесь!
Неизвестно до чего бы еще договорились молодые люди, но в приемный покой вошла графиня де Ла Фер. Все присутствующие склонились перед статс-дамой.
Она скользнула взглядом по застывшим фигурам, легкой улыбкой поприветствовала сына, сделал ему знак следовать за собой, и удалилась на дамскую половину.
Виконт кивком попрощался с герцогом де Лонгвилем, но герцог удержал его за рукав:
- Вам туда можно?
- Я всегда так хожу, - все еще хмуря брови, ответил виконт.
- То есть? – не понял герцог.
- Сколько я себя помню, я всегда ходил на дамскую половину. Я уже привык. Простите, герцог, мне пора. Матушка будет сердиться. Прощайте!
Герцог де Лонгвиль растерянно проводил взглядом безупречную фигуру, одетую в роскошный камзол.
- Черт побери… - это было все, что он смог сказать.
Виконт этого не услышал. Он послушно последовал за матерью, потом так же послушно выслушал ее распоряжения. Она похвалила его за то, что он пришел:
- Вы правильно поступили, виконт, я Вами довольна. Ваш внешний вид меня устраивает. Вас видели, это хорошо. Мадам де Лонэ сказала, что Вы произвели на нее впечатление своими манерами. Вы хорошо держались. Вам стоит бывать в Лувре чаще, но сегодня…
Она с улыбкой посмотрела на несчастное лицо сына:
- Сегодня я разрешаю Вам быть свободным, и даже не буду спрашивать, придете ли Вы домой ночевать.
Она сделала паузу и пристально поглядела сыну в глаза:
- Потому что я уверена в Вашем благоразумии и порядочности.
- Графиня, я…
Они были одни и суровая статс-дама позволила себе слабость. Она прижала сына к себе и поцеловала его:
- Вы у меня самый лучший!
- Матушка!
- Будьте благоразумны, придите хотя бы к утру!
- Матушка!
- Идите, Оливье.
Она подтолкнула его к наружному выходу и, не дожидаясь, пока сын откроет дверь, исчезла за портьерой, прикрывавшей вход в прихожую перед  спальнями фрейлин.
Оливье вышел из Лувра и почувствовал себя счастливым. Ему сегодня повезло! Он свободен! Как хорошо, что он все же зашел к матери, иначе она каждый час посылала бы гонца в их парижский дом, и ему пришлось бы сидеть на месте. Стычка с Лонгвилем не могла надолго испортить ему настроение. Он знал герцога слишком давно, чтоб обижаться на его зависть и высокомерие. Они не были друзьями, и если герцог надоедал ему своими выходками, виконт просто переставал с ним видеться и общаться.
В последнее время Лонгвиль очень интересовался политикой и с огромным энтузиазмом нырял в мутную воду интриг, надеясь что-то выловить и для себя.
Верный требованиям матери бывать при дворе, виконт поневоле был в курсе многих историй, и Лонгвиль старался с ним не ссориться – сын статс-дамы мог ему пригодиться. Но дурной нрав нередко подводил герцога и тогда у них случались перепалки вроде этой.
Дальше словесных выпадов дело не шло, никто не хотел доводить до серьезного столкновения. Виконт не видел возможности скрестить шпагу с Валуа, а герцог де Лонгвиль не хотел делать из себя посмешище, вызывая мальчишку, почти ребенка.
В их компании он был самым старшим и самым знатным, мальчишки видели в нем заводилу. Он знакомил их с изнанкой Парижа, он знал все злачные места, всех шлюх и всех ростовщиков. Когда-то десятилетний Ла Фер смотрел на него, раскрыв рот.
Однако после возвращения из Англии Оливье очень изменился и Лонгвиль чувствовал, что, хотя прошло всего немногим больше двух лет, он уже не авторитет для наследника графа де Ла Фер.
Оливье избегал рассказывать про жизнь на флоте, но парижские кабаки явно перестали его интересовать. Напротив, виконт старался не участвовать в оргиях. Если раньше его не брали с собой, ссылаясь на его юность, то теперь он сам отказывался присоединяться к компании. Он проявлял разборчивость и брезгливость, на фоне которых распущенность Лонгвиля казалась особенно отвратительной.
Герцога это раздражало. Он считал, что виконт слишком много о себе воображает.
- Вы не хотите идти с нами? Думаете, после портовых кабаков Лондона и Дувра Парижу нечем Вас удивить? – как-то со злостью бросил он в адрес виконта.
Де Ла Фер только холодно улыбнулся:
- Это не те места, где я проводил время. Не вижу причин в Париже поступать иначе.
Лонгвиль краснел от злости, но ничего не мог поделать. Он понимал, что глупо соперничать с виконтом, но это же невыносимо, когда ты – Валуа, двадцатилетний красавец и богач, уступаешь шестнадцатилетнему сопляку! 
Он не имел никакого влияния на виконта и потому каждый раз испытывал горячее желание втравить того в какую-нибудь историю, чтоб потом небрежно заметить, что виконт такой же повеса и развратник, как все. Но Оливье ничего не стоило, уже стоя на пороге очередного заведения, распрощаться с компанией, спокойно заявив, что он обещал матушке ночевать дома. Он не боялся показаться смешным, чему в немалой степени способствовало его умение владеть шпагой. В их компании это отлично знали, и Лонгвиль не сомневался, что если что и удерживало виконта от открытого противостояния, то не страх перед взрослым соперником,  а только его имя – Валуа.
Первая дуэль виконта состоялась на глазах у герцога и радости ему не доставила.
Случай был показательный. 
Еще один молодой повеса – Николя де Вильруа, или как он, рисуясь, несколько на итальянский манер, говорил «Виллеруа», имел неосторожность задеть виконта.
Вильруа был всего на год старше Ла Фера, но собственное положение кружило ему голову, и его поведение было не по годам развязным. Он воспитывался при дворе с младенчества, как и Лонгвиль, и чувствовал себя кумом королю. Тем более, что, как и Лонгвиль, Генриха IV с принцем Людовиком, он видел едва ли не чаще, чем сама королева. Генрих любил возиться с детьми и не делал различий между своими отпрысками и чужими, законными и незаконными. Пока они были маленькими, они все были для него хороши. Он мог часами забавляться с ними, катать их на спине, играть в прятки и вообще валять дурака, чем доводил Марию Медичи до истерик.
Де Вильруа по натуре был человеком простым и недалеким, но тесное общение с Лонгвилем, как и близость к королю, внушили ему мысль о его превосходстве над ближними. Он восхищался высокомерными манерами Лонгвиля и во всем старался подражать старшему приятелю. Лонгвиль, не желая сам связываться с Ла Фером, ловко столкнул с ним Вильруа.
Виконт до последнего пытался обратить опасный разговор в шутку, но после особенно наглого выпада, спокойно вынул шпагу:
- Господин де Вильруа, я требую у Вас удовлетворения.
Вильруа насмешливо наморщил нос:
- Драться с Вами? Мальчишкой? Да меня на смех поднимут.
- Защищайтесь или я всем объявлю, что Вы – трус.
Вильруа вспыхнул и схватился за эфес.
Дуэль не продлилась долго. Вильруа хорошо владел шпагой, но он не был готов к поединку и пока он раскачивался, виконт, действуя рационально и без лишних эффектов, нанес ему удар в руку. Вильруа выронил шпагу и схватился за кисть:
- Вы мне чуть руку не отрубили!
- Вы приносите мне извинения?
- Да, - мрачно пробурчал Вильруа.
Виконт вложил шпагу в ножны, поклонился (это он уже проделал очень эффектно) и вернулся в дом, из которого они вышли, чтоб завершить спор.
Это был дом, в котором жила Катрин. Дама хорошо известная в некоторых кругах.
Родители Катрин были дворяне. Ее отец, бедный, чтоб не сказать нищий, прибыл в Париж в наивной надежде разбогатеть. Здесь он женился, и приданое жены давало ему возможность худо-бедно перебиваться. Бог пожалел их и послал только одного ребенка – дочь. Супруги отправили ее в деревню, хотя содержание кормилицы поглощало почти все скудные средства четы. Когда девочке исполнилось пять лет, финансовые тяготы стали невыносимы и родители решили забрать девочку в Париж. Мать настояла, чтоб отец лично поехал за ребенком. Когда он вернулся, то понял, чем была вызвана настойчивость жены – он сбежала. Говорили, что ее соблазнил богатый дворянин, но муж сомневался в этом. Во всяком случае, жена прихватила с собой все ценное, что было, включая пряжки со старых башмаков мужа.
Отцу Катрин была не нужна, но одно дело бросить ребенка в деревне и забыть о нем, и другое, когда он у тебя перед глазами.
Отец таскал малышку с собой по всем притонам и борделям, где бывал сам, пока ему не подсказали выход – сдать ее в приют. При церкви Сен-Сюльпис восемь сестер-монахинь из милости призревали сирот обоего пола. Жили исключительно на подаяния.
Отец сдал туда Катрин и, посчитав свой отцовский долг выполненным, навсегда исчез из ее жизни.
Единственное, что осталось у девочки от родителей, это бумаги, удостоверяющие ее дворянское происхождение.
Кроме этого, ей досталась красивая и эффектная внешность. Она унаследовала все, что было лучшего в чертах родителей.
Катрин по характеру не была корыстной, но жизнь не оставила ей выбора. Едва ей исполнилось четырнадцать, она вышла замуж за первого, кто пожелал залезть к ней под юбку.
Дворянин, ставший ее мужем, хвалился придворной должностью. На деле эта должность оказалась такой незначительной, что Катрин даже не стала интересоваться, чем именно он занимается. Супруги быстро охладели друг к другу, и муж хотел выгнать Катрин, но она опередила его. Суровое детство научило ее думать о будущем. Катрин успела завести любовника, который быстро и доходчиво объяснил мужу, что супруг в доме лишний.
Однако если с толком взяться за дело, то и такой муж пригодится.
Катрин вытрясла из незадачливого придворного все его связи и знакомства и умудрилась понравиться одному молодому шалопаю. Он навестил красивую и веселую девушку, потом пришел еще раз, уже с приятелем. Потом с другим приятелем и, постепенно, вокруг Катрин сложился круг знакомых – молодых дворян, которые были не прочь весело провести время. Катрин не корчила из себя недотрогу, но требовала известного уважения. Все же она была замужем и к тому же дворянка. Она никогда не заводила нового любовника, не сказав откровенно прежнему, что его разлюбили. Благодаря ее честности, господа, составлявшие круг ее общения, не имели претензий друг к другу, хотя почти все перебывали в ее постели.
Со временем ее приятели становились все титулованнее, и сейчас Катрин могла наслаждаться обществом таких господ как де Лонгвиль и де Вильруа.
На шевалье де Ла Фера она поначалу не обращала внимания и даже недовольно заявила Лонгвилю – тогдашней своей пассии – что незачем водить к ней детей.
Потом Оливье уехал в Англию, и Катрин забыла про их недолгое знакомство.
Когда он снова появился на пороге ее дома, она сначала не узнала его. Шевалье стал виконтом, а сдержанный подросток – красивым юношей с прекрасными манерами.
Катрин было двадцать два года, и она была очень хороша.
Она тут же возжелала сделать виконта своим любовником. Она не сомневалась, что мальчик будет польщен вниманием взрослой дамы, однако натолкнулась на вежливый, но твердый отказ.
Поведение виконта ставило ее в тупик. Он не был равнодушен к женским прелестям и умел сказать тонкий комплимент. В дамском обществе он не смущался, но если ухаживал, то разве что в рамках светской любезности.
Катрин как-то напрямик спросила – если ли у него любовница.
Виконт неожиданно сильно покраснел, но пересилил себя и ответил, что скромность не позволяет ему говорить об этом.
Катрин была совершенно сбита с толку. У мальчика, похоже, была дама сердца, он явно влюблен, иначе просто рассмеялся бы ей в лицо.
Но тогда почему он скрывает это? Что тут такого? Мужчины обычно хвастаются своими победами.
Ей в голову не могло прийти, что «предмет» виконта – мраморная статуя, единственно желанная для него в этом мире.
Катрин оставила виконта в покое и со временем они почти подружились. Правда, она иногда позволяла себе подтрунивать над ним, притворно сокрушаясь, что он ее не любит, а вздыхает о неизвестной даме. Виконт краснел, улыбался и отшучивался.
Катрин могла поклясться, что точно знала, когда у виконта появилась настоящая любовница. Он стал чуть сдержаннее и церемоннее, словно вдруг осознал, что если дама сидит у вас на коленях и обмахивает вас подолом своего платья, это не совсем невинная шутка.
Ей так и не удалось затащить Оливье в постель, и она слегка досадовала на это, но обычно вступалась за виконта, когда Лонгвиль прохаживался на его счет, намекая, что виконт еще слишком юн для некоторых дел. Правда, подобные высказывания герцог позволял себе только в отсутствие виконта.
После стычки в Лувре, герцог де Лонгвиль направился прямо к Катрин – там он мог выпустить пар и вволю позлословить о наглом мальчишке. Хоть Катрин и защищала виконта, но могла и посмеяться, если замечания Лонгвиля были остроумны.
Ему в голову не пришло, что виконт может прийти туда же.
Они столкнулись на пороге и растерянно уставились друг на друга:
- Виконт? Разве Вы не остались в Лувре, у матушки?
- Нет, сегодня я свободен.
- Похоже, этот день нам суждено провести вместе. Вы собирались посидеть у Катрин?
- Да, захотелось развеяться.
Они поднялись по хорошо знакомой лестнице и в хорошо знакомой гостиной увидели не менее знакомое лицо.
- Ах, это Вы, граф де Рошфор…. –  скривился Лонгвиль.
- Можете обращаться ко мне просто – «господин де Роан» - прозвучал насмешливый ответ. – Вы же знаете…
- Знаю, - раздраженно ответил Лонгвиль. - «Королём быть не могу, до герцога не снисхожу, я — Роан».
Молодой человек рассмеялся:
- Разве плохо? Присаживайтесь, господа. Не скрою, мы Вас не ждали.
Он мог бы этого и не говорить, потому что все и так знали, что он – Людовик де Роан, граф де Рошфор – был нынешним любовником Катрин.
Он стал им совсем недавно и не скрывал своего желания использовать положение в полной мере.
- Вы надолго? – недовольно поинтересовалась Катрин.
- Если Вы поможете нам найти занятие поинтереснее, то нет.
Лонгвиль без приглашения развалился на диване.
Виконт де Ла Фер вежливо поздоровался с Роаном и тоже присел.
Катрин пожала плечами и приказала служанке подать господам вина.
Лонгвиль стал развлекать общество рассказом о приключении с мадам де Лонэ. Он умел, когда хотел, быть остроумным, и Роан с Катрин покатывались со смеху, слушая описание выражения лица мадам, с каким она оценивала качество ткани на камзоле. Лонгвиль чутко удерживался на грани откровенной издевки, и виконту ничего не оставалось, как вежливо улыбаться, поддерживая общее веселье.
- Вот так, господа! Счастливое неведение виконта спасло его от падения.
- А что, мадам де Лонэ хороша собой? – поинтересовался Луи де Роан.
- Вы не знакомы? Достаточно хороша. Виконт не очень страдал.
- Вы счастливчик, виконт! Дамы сами заботятся о Вас, не то, что мы, несчастные, должны прилагать столько усилий! – Роан ущипнул Катрин за талию и тут же получил веером по лицу.
- Рошфор, не завидуйте! – хмыкнул Лонгвиль. – Виконту такие милости ни к чему. Он заявил мне, что выше этого. Наши дамы его не привлекают.
- Вот как, господин виконт? – возмутилась Катрин. – Я Вас не привлекаю?
- Мадам, - Оливье попытался обратить все в шутку, - Вы же знаете, нет в Париже дамы красивее Вас и я всегда к Вашим услугам.
- Не ко всем, - уточнил Лонгвиль.
- Генрих, прекратите, - Катрин нахмурилась. – Опять Вы за свое. Лучше выпейте!
Роан усмехнулся:
- Неужели, виконт? Самая прекрасная дама Парижа обратила на Вас внимание, а Вы не могли оказать ей эту маленькую услугу? Я правильно понял, герцог?
Лонгвиль притворно вздохнул:
- Увы, да! Катрин все глаза выплакала, но виконт был непоколебим.
- Господа, - попыталась урезонить выпивших дворян Катрин. – Виконт начинает хмуриться, прекратите.
- Мы защищаем Вашу честь, прекрасная Катрин. Любой, кто посмел Вас отвергнуть…
- Никого он не отвергал, просто…
- Что «просто»? – захохотали пьяные приятели. – Виконт, признавайтесь! Что «просто»?
- Ничего! – резко ответил виконт.
- Совсем ничего? И это в Вашем возрасте? – Роан закатил глаза и схватился за сердце. – Это ужасно.
- Я не это имел в виду! – Виконт чувствовал, что выпитое вино начинает сказываться  на нем, но все еще держал себя в руках. – Я просто не считаю возможным вести разговор столь откровенно.
- А что, есть о чем вести разговор? – с тончайшей издевкой в голосе поинтересовался Лонгвиль. – Хотя припоминаю, Вы мне что-то говорили… Да?
- Да!
- Вот видите, дорогой господин де Роан, Вы напрасно плохо думаете о виконте. Он – настоящий мужчина, ведь так, виконт?
Катрин, желая унять назревавшую ссору, налила вина, подошла к виконту вплотную и с улыбкой вручила ему бокал:
- Настоящий мужчина, никто в этом не сомневается.
- Пусть докажет! – капризно протянул Роан. – Говорить все мастера.
Катрин с тревогой смотрела, как подрагивало вино в бокале, который держал Оливье.
Лонгвиль обменялся с Роаном ироничными взглядами:
- Видите ли, Рошфор…
Договорить он не успел. Оливье отвел руку с бокалом в сторону, чтоб не расплескать вино, а другой резко притянул к себе Катрин.
- Черт побери… - пробормотал Лонгвиль.
Луи де Роан с ошарашенным видом смотрел, как у него на глазах другой целует его любовницу. Тело Катрин обмякло, и она повисла на шее у виконта де Ла Фер. Чем дольше длился поцелуй, тем сильнее дергались губы у Роана. Но в их кругу ревность считалась смешной и, когда Катрин, наконец,  со вздохом удовлетворения плюхнулась на диван, он только процедил сквозь зубы:
- Браво!
- Ну что ж, должен признать, кое-что Вы умеете, - невозмутимо заметил Лонгвиль. – Это все, чему научила Вас Ваша дама?
Оливье прищурился:
- Я что, должен перед Вами отчитываться? Я не желаю говорить!
- Нет, виконт, так дело не пойдет. Иначе мы подумаем, что Вам просто не в чем признаваться.
- Вы хотите сказать, что я лгу?
Роан сделал неопределенный жест:
- Преувеличиваете…
- Вся женская половина Лувра – это преувеличение?
- Вы, правда, можете туда попасть, когда хотите? – быстро спросил Лонгвиль.
Оливье вздернул подбородок:
- В любое время. Вы удовлетворены?
- И Вы можете это доказать? Свои слова?
- Когда угодно.
- Тогда я иду с Вами, – Лонгвиль встал.
- Я тоже хочу! – спохватился Роан. – Катрин, не сердитесь, - не удержался он от ехидной улыбки, - говорят, среди фрейлин есть прехорошенькие.
- Вы хотите, чтоб я провел Вас на половину фрейлин?
- Вы же ручались? Правда, туда нельзя…
- Вам – может быть. Меня-то девушки знают, – небрежно заметил виконт.
- Тогда чего мы ждем? Уже вечер, пока мы доберемся до Лувра, стемнеет. Вперед!
Неподалеку от дома Катрин они встретили де Вильруа, и Лонгвиль поспешил пригласить и его:
- Вильруа, сегодня виконт делает нам роскошный подарок! Вы идете с нами.
Тот не отказался и компания, увеличившись до четырех человек, направилась в сторону Нового моста.
Господа шли молча, изредка обмениваясь лукавыми и возбужденными взглядами. Виконт был сосредоточен и когда они подошли к Лувру, решительно свернул в сторону.
Лонгвиль остановился:
- Виконт, Вы куда? Я думал…
- Здесь, герцог, Вы будете слушать меня, - перебил его юноша. – Или Вы увидитесь с гвардейцами вместо фрейлин. Идите за мной, тихо.
Он привел их к калитке, которую без его помощи господа никогда бы не обнаружили в лабиринте полутемных закоулков.
- Вильруа, Вам придется пойти узнать, где королева. Пройдете по этой улице до конца, там будет тупик и еще одна калитка. Постучите и скажите… Ну, допустим, что у Вас дело к маркизу де Креки. Это Ваш будущий тесть, так что в случае чего, Вас не в чем будет упрекнуть. Вас не пустят, потому что уже поздно. Вы будете настаивать, и требовать, чтоб Вам сообщили, где маркиз.
- К чему это? Маркиза в Лувре нет.
- Я знаю. Дослушайте. Потом Вы потребуете, чтоб маркиза поискали у маршала Бассомпьера – они большие друзья.
- И что?
- Если Бассомпьер у королевы, Вам так и скажут, что к нему нельзя. Так мы узнаем, где она.
- А если нет?
- Если она не с Бассомпьером, значит, у себя и фрейлины там же. Тогда придется ждать, пока королева их отпустит.
- А почему Вы сами не пойдете? К чему эти сложности? – не понял Роан.
- Дорогой граф, если я пойду сам, об этом доложат моей матери и вместо Бассомпьера позовут ее. К тому же у меня не может быть дела к маркизу де Креки, это я не я женюсь.
Вильруа хмыкнул:
- Хитро. Должно получиться. Ждите.
Прошло около получаса, прежде чем вернулся Вильруа. Он был не один, а с двумя провожатыми.
Сумерки уже сгустились, но даже в полутьме белокурые волосы спутников де Вильруа бросались в глаза.
Лонгвиль прищурился, стараясь разглядеть кто это. Через мгновение он нехотя поклонился:
- Ваша светлость!
- Герцог де Вандом! – Роан в свою очередь склонил голову.
- Доброго вечера, господа, - Сезар де Вандом одарил присутствующих снисходительным кивком. – Что Вы тут затеваете? Я и шевалье де Вандом столкнулись с Вильруа, когда он скандалил у калитки, требуя позвать маркиза де Креки. У Вас какое-то дело к нему? Дуэль? Не слишком ли Вас много?
- Нет, не дуэль, - Лонгвиль на правах старшего взял инициативу на себя. – Мы, собственно, только хотели узнать, где королева.
- Она с Бассомпьером. Я знаю точно – мы только что из Лувра.
- Значит,  фрейлины у себя!  - легкомысленным тоном заключил Роан.
- И что? – не понял Сезар де Вандом.
- Видите ли, дорогой герцог, - Лонгвиль взял Сезара под руку и сделал несколько шагов в сторону дворца, - вечера в Париже неимоверно скучны, и если сам не позаботишься о развлечениях, то только и останется, что удавиться с тоски.
Сезар набычился:
- Вы имеете в виду меня?
- Боже упаси! При чем здесь Вы?
- Герцогиня де Вандом опять беременна, а я просто изнываю от скуки. Вы что-то придумали? Герцог, я знаю – Вы известный затейник. Поделитесь!
- О, на этот раз обо всем позаботился наш юный друг. Если Вы пожелаете присоединиться – мы будем польщены. Вы же не возражаете, виконт? Это не составит для Вас проблемы?
- Нисколько, - гордо вскинул голову юный Оливье.
Брат Сезара, Александр, который до сих пор молчал, вмешался в разговор:
- А куда Вы собрались? Я не знаю ни одного приличного местечка в этом квартале.
- Шевалье! Что Вы говорите? А Лувр? – рассмеялся Лонгвиль. – Достаточно приличен?
- Лувр? – удивился Александр.
- Лувр? – повторил за ним Сезар.
- Пока королева проводит время с Бассомпьером, ее бедные фрейлины скучают… очень скучают! Мы хотим составить им компанию.
- Фрейлины?
- Да.
- Кто их выпустит в такое время?
- Не волнуйтесь, Ваша светлость. Девушкам не придется блуждать в темноте, мы сами к ним придем.
- На женскую половину? Ночью? – Александр де Вандом возмущенно фыркнул. – Это неприлично.
- Отстаньте, шевалье, - раздраженно отмахнулся от брата Сезар. – Вы уже надоели мне своими проповедями.
Александр демонстративно завернулся в плащ и поклонился:
- Тогда я оставлю вас, господа!
- Да пожалуйста, - высокомерно ответил Сезар. - Идите, читайте свои книги. Вам надо беречь Ваше хрупкое здоровье.
Лонгвиль смерил взглядом невысокую, щуплую фигуру Александра и вполголоса, бросил в сторону виконта де Ла Фер:
- Вы тоже еще можете передумать – мы поймем. Все таки Ваш возраст…
- Идемте! – звонкий голос виконта легко перекрыл стук каблуков удалявшегося Александра.
Оливье пошел к калитке, и вся компания последовала за ним.
- Надо отвлечь привратника, - понизив голос, сообщил виконт.
- Может мы вместе… - начал Роан, но Ла Фер перебил его:
- Я справлюсь сам.
Господа нерешительно переглянулись и чтоб развеять их сомнения, Оливье горделиво добавил:
- Меня он знает.
- Можно спрятаться за выступ дома, - предложил де Вильруа.
Сезар важно кивнул и первым проследовал в укрытие.
Оливье постучал. Он слышал, как скрипнула решетка, вделанная в дверь, но в темноте не мог разглядеть, кто стоит по ту сторону.
- Матье?
- Кто это?
- Это я, виконт де Ла Фер. Открой.
- Ваша милость, уже поздно. Если что-то надо передать – скажите, я все сделаю.
- Мне надо войти.
- Но Ваша милость, я не могу.
- Матье, ты что, не понял? Мне надо войти.
Оливье слышал, как вздыхал привратник, но дверь по-прежнему оставалась закрытой.
- Как знаешь. Ее сиятельство будет очень недовольна.
Несколько секунд царила тишина, а потом раздался звук отпираемого замка.
- Только прошу, Ваша милость, тихо! Если кто узнает…
- Ладно-ладно. Подожди, не запирай. Что ты так трясешься?
- Ох, Ваша милость, не так это весело по ночам сидеть.
- Да кто тебя трогает? Сидишь и сиди.
Матье тяжело вздохнул:
- А ну как призрак пожалует?
Глаза Оливье озорно блеснули:
- Призрак? – медленно повторил он. – Да, возможно. Тут полно привидений.
Матье поспешно перекрестился:
- Здесь?
- Разве ты не знаешь, что в Лувре появляется Белая дама? – проникновенно спросил Оливье.
- Слышал, - шепотом сказал Матье.
- А еще Красный монах.
- Мне рассказывали, - едва дыша, подтвердил Матье.
- А про черных латников? – зловещим тоном поинтересовался виконт.
- Нет, - Матье отер пот со лба, - первый раз слышу.
- Говорят, что они приходят сюда охранять королевскую казну, которую перенесли в Лувр после казни тамплиеров.
Матье испуганно ухватился за ручку двери, намереваясь захлопнуть калитку, и вдруг замер, вытаращив глаза:
- Там… там кто-то есть!
Он дрожащей рукой указал на темные фигуры.
- Молись! – коротко приказал Оливье.
Привратник прижал руки к груди и поспешно забормотал:
- Величественная Царица Небесная, Высочайшая Повелительница Ангелов…
От страха он закрыл глаза и, чтоб не упасть, оперся спиной о стену, оставив вход свободным.
Оливье  помахал рукой, и темные фигуры осторожно приблизились к калитке.
Виконт, давясь смехом, приложил палец к губам. Три тени быстро проскользнули мимо бормочущего Матье. Почувствовав движение рядом с собой, привратник приоткрыл один глаз. Но увидев фигуры, он рухнул на колени, закрыл лицо руками и во весь голос завопил:
- Вы, святые Ангелы и Архангелы, защитите и охраните нас!
- Матье, тут никого нет, перестань кричать.
- Матерь Божия, пошли нам святых Ангелов, чтобы они нас защитили и отогнали бы от нас злого врага!
- Матье! Успокойся!
Виконт захлопнул калитку, задвинул засов и повернул ключ в замке.
Знакомые звуки подействовали на привратника успокаивающе. Он отнял руки от лица и боязливо поинтересовался:
- Они ушли?
- Тут никого нет, Матье. Я закрыл калитку и тебя никто не потревожит.
Матье отер пот со лба и поднялся с колен.
- До сих пор ноги дрожат, - пожаловался он. – Такого страху натерпелся. Вы идите, я тут посижу, дух переведу.
Он, отдуваясь, повалился на каменную скамью:
- Ваша милость, когда Вы назад пойдете?
Оливье улыбнулся:
- Боишься перепутать меня с привидением?
- Как только Вашей милости не страшно.
- Я никаких призраков не видел.
Матье озадаченно уставился на юношу:
- Не видели призраков? Ох-охо! Должно быть, за грехи мои тяжкие Господь посылает мне видения. Некрепок я стал в вере! Нерадив!
- Ладно, не убивайся так. Я ключ от калитки возьму, а ты пойди, отдохни лучше. Я разбужу тебя, когда буду идти назад.
- Хорошо, Ваша милость, как скажете.
Оливье уже ушел, а привратник еще долго сидел на скамье, крестился и что-то бормотал себе под нос. Он знал, что призраки легко проходят сквозь стены, но все же вид калитки, запертой на все запоры и засовы, успокаивал его.
Оливье провел всю компанию по коридору, и они очутились в маленькой прихожей, где виконт так часто ожидал свою мать. От помещения, где были спальни фрейлин, прихожую отделяла тяжелая плотная портьера.
Cейчас она была откинута. Кресла были сдвинуты и почти не видны под ворохом платьев, который старательно разбирали две фрейлины. Увидев мужчин, они вскрикнули. Оливье поспешно снял шляпу и улыбнулся:
- Добрый вечер!
- Ах, это Вы, виконт! Вы не один? Как Вы нас напугали!
- Боитесь привидений? – пошутил Оливье.
Девушки притворно заахали:
- Ужасно! Вы теперь должны сидеть с нами до утра, чтоб мы не боялись.
Они бросали любопытные взгляды на спутников виконта, и он не заставил их долго томиться в неведении:
- Как видите, я готов и даже привел подкрепление. Ни один призрак не посмеет сунуться сюда этой ночью.
Сезар, которому надоели пустые разговоры, решительно выступил вперед:
- Да, сударыни, мы будем с вами до утра!
Он схватил за руку фрейлину, которая стояла к нему ближе всего, и резко дернул к себе.
Девушка выпрямилась, но уже через мгновение негодующее выражение лица стало подобострастным: она узнала Вандома.
- Ах, Ваше высочество? О! А!
Сезар завалил ее на кресла, и они почти утонули среди тряпок.
- Узнаю «изящные» манеры Бурбонов, - с пренебрежением заметил Луи де Роан.
Он повернул голову в сторону второй фрейлины и смерил ее оценивающим взглядом:
- У тебя есть подружки?
Девушка ответила ему таким же оценивающим взглядом:
- Могу проводить.
Она направилась к одной из спален, и Роан последовал за ней.
Виконт де Ла Фер, поколебавшись, постучал в дверь комнаты, куда заходил утром. Потерявшийся, растерянный Вильруа поспешил за ним.
В прихожей стало тихо, если не считать сопения и хихиканья доносившихся из-под вороха платьев.
Оливье отметил, что из компании исчез герцог де Лонгвиль, но сейчас ему было недосуг искать пропавшего.
В спальне, куда они вошли, были две девушки. Они сидели рядком на кровати и с упоением перемывали косточки придворным, королеве и своим подругам. Их досуг скрашивала наполовину пустая бутылка вина.
Увидев гостей, они переполошились, но быстро успокоились, узнав виконта. Одна из девушек, та, что утром заигрывала с Оливье, лукаво улыбнулась:
- Значит, не зря я говорила Вам, что Вы неотразимы? Вы решили послушать меня? Только сейчас очень поздно, и, как видите, мы совсем раздеты, - она распахнула пеньюар, показывая ночную сорочку. – Видите? Совсем раздеты. Что же делать?
- Если хотите, я могу покраснеть, - усмехнулся Оливье.
- О! – девушка вскочила и повисла на шее у виконта. – Хочу!
Она повела плечами, чтоб сбросить пеньюар, и прижалась к нему:
- Прошу Вас – покраснейте!
Оливье засмеялся, одной рукой обнял ее за талию, второй взял за руку и, сделав изящный танцевальный пируэт, усадил фрейлину в кресло. Сам он с комфортом устроился в соседнем, закинув ноги на подлокотник.
Вильруа неловко присел на край кровати с видом гостя, обиженного пренебрежением хозяев.
- Вы представите нам Вашего друга? – спохватилась фрейлина.
Оливье никого не собирался представлять. Будь здесь королевские пажи, Вильруа не пришлось бы играть в прятки – он долгое время был одним из них и его бы сразу узнали.
Но раз девушки не догадались кто перед ними, виконт решил оставить этот вопрос на усмотрение де Вильруа. Поэтому на предложение представить приятеля он ответил встречным вопросом:
- У Вас, я вижу, тоже незнакомые мне лица. Кто эта милая девушка?
Оливье не помнил, чтоб видел вторую девушку раньше. Она была очень молоденькой и выглядела скованной. Но, глядя на старшую подругу, вопреки румянцу, заливавшему ее личико, храбро выставляла вперед грудь и поддергивала подол, чтоб показать ножки.
- Это мадемуазель дю Плесси. Она новенькая. Вы еще не знакомы.
Оливье склонил голову:
- Мадемуазель…
- Я много слышала о Вас… лестного… и рада буду познакомиться… поближе.
Оливье тихонько засмеялся:
- Поближе?
- Да, - девушка отчаянно краснела, но не собиралась отступать под насмешливым взглядом своей соседки. – Вы можете меня поцеловать в честь нашего знакомства.
- Как Вас зовут?
- Екатерина дю Плесси.
- Катрин? Как интересно, - невольно улыбнулся виконт. – Снова поцеловать Катрин… Почему бы нет?
Он встал и малышка Катрин, сжав кулачки, подошла к нему вплотную. Она подняла личико, крепко зажмурилась и выставила вперед губки.
Оливье с трудом сохранял серьезный вид. Он наклонился к губам Катрин, но замер, едва касаясь их. Она ждала, зажмуриваясь все крепче и все сильнее отводя назад руки, сжатые в кулаки. Оливье прыснул и быстро поцеловал ее в лоб.
- Теперь мы знакомы.
Продолжая смеяться, он вернулся в кресло.
- Вы очень милы, мадемуазель, право – очень милы.
Катрин с невольной благодарностью посмотрела на виконта и смущенно улыбнулась:
- Я тоже рада познакомиться с Вами.
Ее товарка не выдержала:
- Может, и со мной поздороваетесь?
Оливье нарочито медленно поднялся с кресла, с упреком покачав головой:
- Я так уютно устроился…
Так же медленно он подошел к девушке и, глядя ей в глаза, взял за руки. Поднес к губам сначала одну руку, потом другую и продолжал попеременно целовать их, поднимаясь все выше и выше.
По мере того, как обнажались руки фрейлины, Вильруа, молча наблюдавший эту сцену, становился все напряженнее. Он глядел исподлобья, глаза налились кровью, дыхание становилось все тяжелее. Когда виконт дошел до плеч, Вильруа напоминал быка, готового броситься на врага.
Виконт провел губами по шее девушки, помедлил и поцеловал ее в лоб, как и подругу:
- Добрый вечер, мадемуазель. Теперь Вы не будете обвинять меня в невежливости?
Фрейлина ахнула, но виконт уже вернулся в свое кресло, мило улыбнулся ей и опустил ресницы, чтоб скрыть возбужденный блеск глаз.
- Я тоже хочу поздороваться! – Вильруа сорвался с места и накинулся на фрейлину. Он лихорадочно задирал ей подол и взахлеб целовал так, что девушка едва могла дышать. Она попыталась высвободиться, но он торопливо зашептал ей в ухо:
- Я могу составить протекцию… Вы не знаете кто я! Сам Вильруа! Меня знает король… королева… принцы… Я… я…
Фрейлина перестала сопротивляться и вернула настойчивому господину несколько поцелуев:
- Вы не лжете?
- Вы не пожалеете!
- Идем на кровать.
Комнаты фрейлин были маленькими. Там едва умещались две узкие кровати, пара кресел, комод или шкафчик. Если удавалось выгородить местечко для платья, девушки были очень довольны. Иначе все приходилось хранить в сундуке, а то и просто распихивать по углам. Чтоб меньше мерзнуть зимой, они сами, как могли, приделывали подобие пологов на свои кровати.
Сейчас Вильруа и его подруга скрылись за таким самодельным пологом, который едва прикрывал кровать и легко пропускал звуки.
Кресло, где сидел Оливье, стояло в торце кровати, и он не только все слышал, но и, повернув голову, мог все видеть.
- Если хотите, можете пересесть ко мне на кровать, - предложила Катрин.
- Благодарю.
- Отсюда ничего не видно, - она смущенно улыбнулась. – Только слышно.
Они не без труда уместились рядом на узкой постели, и Оливье заметил, что девушка дрожит.
- Вы тоже боитесь привидений? – попытался рассмешить ее виконт.
- Нет, просто…
Оливье обнял ее и слегка прижал к себе:
- Если Вы боитесь меня – то напрасно. Я не сделаю Вам ничего плохого.
- Нет, не боюсь. Вас – не боюсь.
Она робко улыбнулась и тоже прижалась к нему:
- У Вас руки дрожат.
- Да, – Оливье кусал губы. – Немного.
- Разве Вам холодно?
- Скорее, слишком жарко.
Девушка коснулась губами его губ:
- А так?
- Лучше так…
Оливье крепче обнял ее и поцеловал уже по-настоящему. Она легко позволяла ему делать все, что он хотел, но дрожь никак не отпускала ее.
Виконт снова попытался ее успокоить:
- Вас что-то пугает?
- Я только хотела спросить…
- Да?
- Не будет больно?
- Я никогда не бываю жесток с дамами, - Оливье удивленно поднял брови. – Неужели кто-то раньше посмел быть с Вами грубым?
- Еще никто.
- Тогда почему Вы решили, что я могу Вас обидеть? Я был недостаточно нежен сейчас?
Она отрицательно покачала головой:
- Напротив. Но я немного боюсь.
- Чего? – Оливье ласково провел пальцами по ее губам. – Разве я так страшен? Что именно Вас пугает?
- Я еще ничего не знаю.
Он мгновенно отпустил Катрин.
- Простите?
- Я не знаю. Я никогда… Это первый раз.
Виконт резко сел на постели:
- Вы…? Господи, что же я делаю! Я не знал! Идиот! Простите меня, мадемуазель дю Плесси! Я немедленно уйду.
Оливье встал, быстро привел одежду в порядок и одернул полог на второй кровати.
- Вильруа, мы уходим. Нам нельзя тут оставаться. Здесь невинная девушка. Наше присутствие недопустимо.
Не обращая внимания на негодующие вопли, он растащил любовников в стороны и заставил Вильруа встать. Затем сгреб одежду и сунул в руки приятелю, задернул полог, скрыв за ним полуголую фрейлину, и толкнул Вильруа к выходу:
- Оденетесь в прихожей. Вот ключ от калитки, идите туда, а я найду остальных.
Ошарашенный Вильруа машинально повиновался и шагнул за порог.
- Виконт…
Оливье обернулся:
- Мадемуазель, мне нет прощения. Я очень раскаиваюсь.
- Я не хотела, чтоб так получилось.
- Простите нас, мы уходим.
- Там…- Вильруа влетел назад в комнату и быстро захлопнул за собой дверь. – Черт! Там Ваша мать!
Старшая фрейлина мигом подскочила к двери и закрыла задвижку. Тут же кто-то дернул за ручку с той стороны. Раздался настойчивый стук и строгий голос статс-дамы:
- Откройте!
Вильруа разжал руки, и его одежда упала на пол.
- Что делать?
- Пять тысяч ренты – и я Вас спрячу.
Вильруа мгновенно пришел в себя:
- Спятили?
- Как знаете, - фрейлина кивнула в сторону двери, в которую настойчиво колотил кто-то посильнее графини де Ла Фер.
- Вас самих вышвырнут со двора, если все откроется, - прошипел де Вильруа.
- Поэтому – пять тысяч.
Вильруа с ненавистью кивнул:
- Хорошо.
- Давайте Ваше кольцо с вензелем – в залог.
Получив требуемое, девушка показала на кровать мадемуазель дю Плесси:
- Лезьте. Плесси, закройте его как следует пологом. Потом пойдете открывать, будто только что проснулись.
Виконт с усилием выдавил:
- А я?
- Сюда.
За кроватью фрейлины стоял сундук, служивший изголовьем. Она открыла крышку, вытащила несколько платьев и устроила там Оливье. Крышка не закрывалась, и девушка набросила сверху платья и взбила подушки повыше.
Затем  улеглась в постель, задернула полог и скомандовала мадемуазель дю Плесси:
- Открывайте!
Оливье лежал скрючившись, но почти не ощущал неудобства – от задыхался от стыда. Он слышал, как открылась дверь. Мадемуазель дю Плесси что-то говорила прерывистым голоском. Ее перебил властный голос графини де Ла Фер. Одновременно послышался чей-то мужской голос, и виконт тщетно пытался понять, кто это. Ему было плохо слышно, он едва разбирал отдельные слова, но вот интонации говоривших были очень выразительны.
Бормотание молоденькой фрейлины, холодный, полный презрения голос его матери, уверенный бас мужчины, отрывистые, похожие на лай собаки, реплики де Вильруа, которого без труда обнаружили. Потом он слышал, как затрещал полог над кроватью, за которой прятался он, и как в притворном испуге вскрикнула фрейлина, изображая внезапно разбуженную. Голос матери стал чуть тише и мягче. Оливье тщетно пытался прислушиваться – биение собственного сердца заглушало для него все.
Он даже не сразу понял, что откинув крышку сундука, фрейлина уже зовет его:
- Ушли! С ума сойти! Вылезайте.
Вильруа в комнате не было, только мадемуазель дю Плесси тихо всхлипывала, сидя на кровати.
- Его нашли?
- Конечно, - фыркнула старшая фрейлина. – Много ума надо за полог заглянуть. Это первое место куда посмотрели.
- Это же Вы его туда спрятали! К мадемуазель дю Плесси.
- А что мне, себя подставлять, что ли? – девушка пожала плечами.
Оливье от возмущения не нашел слов.
- Пусть скажет спасибо, что Вас не нашли. Даже представлять не хочу, что сделает мадам графиня с той, в чьей постели найдет Вас. Так что для нее же лучше, что там обнаружили де Вильруа, а не виконта де Ла Фер.
- Но это Вы были с де Вильруа!
- Еще чего! Я вообще – СПАЛА! Откуда мне знать, чем по ночам занимается дю Плесси!
Виконт посмотрел на подбоченившуюся девушку и отвернулся к мадемуазель дю Плесси:
- Послушайте, я поговорю с графиней. Я постараюсь все исправить.
Он почтительно поцеловал руку мадемуазель и ушел, ощущая на губах соленый вкус ее слез.
В коридоре было тихо и пустынно. Виконт прислушался, но было понятно, что сегодня ночью больше ни одна фрейлина не рискнет высунуть нос за порог. Он не знал, куда делись остальные, но идти по спальням было самоубийством. Виконт тяжело вздохнул и проскользнул за портьеру в маленькую прихожую.
Там платья фрейлин были свалены прямо на пол, а в креслах сидели два человека – Ее сиятельство графиня де Ла Фер и капитан гвардейцев королевы Гито.
Они тихо переговаривались, и когда появился виконт, одновременно повернули к нему головы.
- Добрый вечер, молодой человек, - пряча улыбку в усы, пробасил Гито.
- Доброй ночи, - не помня себя, ляпнул Оливье.
- Ночи так ночи – Вам виднее! – рассмеялся капитан.
Оливье старался не смотреть на мать, но ее взгляд он чувствовал, даже не сводя глаз с Гито.
Капитан встал и поклонился графине:
- Я провожу виконта и сам запру калитку, а после вернусь к Вам – мы не закончили.
Оливье едва не упал, отвешивая матери поклон, и побрел за капитаном.
Они молча дошли до калитки.
Матье сидел с видом тихо помешанного. Он без возражений открыл калитку.  Гито подтолкнул виконта:
- Идите. Сейчас я Вас спас, поддержал как мужчина мужчину, но завтра я Вам не завидую! Ох, виконт! Ну, идите! Постарайтесь придумать что-то в свое оправдание.
Оливье вообще перестал понимать, что бы то ни было. Он просто пошел домой, напился и лег спать, рассудив, что, возможно, утром к нему вернется способность рассуждать здраво.
А между тем, все объяснялось не то, что просто, а очень просто.
Когда виконт разговаривал с Матье, а господа с нетерпением вглядывались с темноту и предвкушали веселое приключение, герцог де Лонгвиль неожиданно заявил, что пойдет проверит, нет ли поблизости патруля или случайных свидетелей.
Его никто не стал останавливать, господа думали только о себе и герцог никого не волновал.
Лонгвиль спрятался неподалеку, дождался, пока три черные тени скроются за калиткой Лувра и со всех ног помчался к главным воротам дворца.
Там, дрожащими от нетерпения руками, он стал что есть силы колотить в ворота. Ему казалось, что привратник идет ужасно долго и герцог, не в силах стоять спокойно, словно конь топтался на месте.
Когда открылось окошко, герцог услышал позвякивание оружия – привратник пришел не один. Герцог расплылся в улыбке – лучшего он не мог и желать. Торопливым шепотом он сообщил, что только что во дворец со стороны переулка*** проникли неизвестные люди. В такое время в Лувр никого не пускают, даже принцев крови, так что нет сомнений, что эти люди злоумышляют недоброе.
Привратник хмыкнул:
- Может, придворные загуляли?
- Их пустили в такое время?!! К тому же там помещения фрейлин.
- Ну, мало ли… - хихикнули за воротами.
- Мало? – с надрывом воскликнул Лонгвиль. – Убийства доброго короля Генриха было мало? Теперь вы хотите лишить Францию королевы?
- Почему это?
- А для чего еще будут проникать в Лувр четверо мужчин, тайно, под покровом ночи, если они не заговорщики?
Лонгвиль слышал, как привратник совещался с кем-то:
- Кто его знает…
- А вдруг? Потом скажут…
- Мы виноваты будем.
- Делать чего?
- Надо сообщить статс-даме – графине де Ла Фер. Фрейлины – это ее дело. А ну как она сама там?
- Нет, она с королевой у Бассомпьера.
Лонгвиль уже готов был выбить дверь и пинками погнать осторожного привратника в покои Лувра, когда, наконец, господа по ту сторону ворот посовещались и решили, что один из них сообщит все начальнику караула, а тот пусть думает сам. Заодно пусть поставит в известность капитана Гито. В конце концов, охрана Ее величества его прямая обязанность.
Лонгвиля такой поворот устраивал. Чем больше народу будет присутствовать при разоблачении виконта де Ла Фер, тем меньше шансов, что графине удастся замолчать дело.
- Сударь, а звать Вас как? – поинтересовался привратник.
Лонгвиль самым елейным тоном, на какой был способен, пропел:
- Я слишком незначительный человек. Я бескорыстно служу Ее величеству. Счастливо оставаться на страже ее спокойствия!
Ему действительно хотелось петь. Таким счастливым он не чувствовал себя давно. Единственное, что вызывало у него досаду, что он не увидит выражения лица виконта, когда его в постели фрейлины застукает милейшая графиня. На ее лицо герцог тоже полюбовался бы с огромным удовольствием. Но, увы, приходилось довольствоваться малым, и он отправился к себе домой, предвкушая скандал, о котором утром будет говорить весь Париж.
Начальник караула предпочел сначала предупредить Гито. Мария Медичи была у Бассомпьера и, как говорили, обсуждала с ним государственные дела. Все знали, что подобные обсуждения затягивались допоздна, а иногда и до самого утра. В такие вечера статс-даме приходилось сидеть в покоях Бассомпьера на страже на тот случай, если бы господам Кончини пришла в голову мысль поучаствовать в обсуждении. Вмешиваться в столь скользкую ситуацию не хотел никто, и начальник караула с легким сердцем переложил заботу на плечи Гито.
Капитан не сразу отправился к графине де Ла Фер. Он тоже не хотел случайно увидеть то, что не предназначалось для посторонних глаз. Он прикидывал и так и эдак, но проверить, что происходит в помещении фрейлин без разрешения статс-дамы, не было никакой возможности. Разве что пойти на открытый скандал, но это был ничем неоправданный риск.
Гито повздыхал и пошел в покои Бассомпьера. К его удовольствию, он застал графиню в одиночестве.
Гито симпатизировал ей за ум, сдержанность и трезвый взгляд на вещи. В этом они походили друг на друга. Графиня выслушала его и сразу поняла, в чем дело:
- Надо немедленно пойти туда пока не поднялся шум. Возьмите от силы трех-четырех человек понадежнее. Так, на всякий случай. Надеюсь, ничего серьезного, но лучше проверить.
Гвардейцев Гито оставил у входа на женскую половину, а сам пошел вслед за графиней. Первое, что они услышали – были хохот и визги в одной из спален. Дверь комнаты приглушала их, но не заглушала совсем. Потом дверь распахнулась, и из-за нее выскочил полуголый мужчина. За ним с хохотом бежала девушка. Не заметив стоявших в тени графиню и Гито, они заскочили в следующую спальню, откуда немедленно раздались такие же хохот и визги.
- Весело тут у вас, - заметил Гито.
Графиня гневно нахмурила брови:
- Они были уверены, что меня не будет до утра. Кто-то их предупредил. Обычно в таких случаях я ничего не говорю, чтоб они ждали меня в любую минуту.
Она направилась к спальне и без колебаний открыла дверь. В комнате было пять-шесть девушек и один мужчина. Тот самый, который только что бегал по коридору.
Гито переглянулся с графиней – они его узнали.
Девушки замерли, испуганные выражением лица статс-дамы, но мужчина смутился только на мгновение. Он встал и отвесил графине шутливый поклон:
- Мадам! Прошу прощения за мой наряд.
- Пошел вон! – тихо сказала графиня.
Луи де Роан хотел что-то возразить, но, глянув на Гито, только пожал плечами.
Девушки, опустив головы, одна за другой выскальзывали за дверь и разбегались по своим спальням. Луи де Роан собрал часть своих вещей и обратился к графине:
- Я не знаю, где остальное. Скажите Вашим фрейлинам, пусть найдут. Я не помню, что и в какой спальне оставил.
- Принесите ему все, - коротко распорядилась графиня.
Через несколько минут молодой человек был полностью одет.
- Теперь – пошел вон, - повторила графиня де Ла Фер.
Роан поклонился и быстро исчез за дверью.
- Их было четверо, - тихо напомнил Гито.
Графиня вышла в коридор и прислушалась.
- Там, - хмыкнул Гито.
В другом конце коридора, перед маленькой прихожей, кто-то копошился в ворохе одежды, сваленной на кресла.
Гито глянул в лицо статс-дамы и, ухмыльнувшись, коснулся ее руки:
- Лучше я сам.
Но когда он увидел мясистый нос и белокурые локоны, то в растерянности развел руками:
- Графиня…
Сезар с недовольным видом вылез из кресел и, поправляя штаны, буркнул:
- Прошу прощения, мадам.
Они в молчании стояли друг против друга, и ни один не мог найти слов. Наконец, графиня сумела прошептать:
- Вас здесь не было. Уходите.
Герцог де Вандом надменно оттопырил губу и кивнул:
- Хорошо.
Уходя, он дернул портьеру и маленькая прихожая, вместе с бедламом, устроенным там герцогом, скрылась от глаз бледной графини де Ла Фер.
- Гито, я не знаю что делать. Господи! Вандом! Этого еще не хватало! Если узнают…
Гито озабоченно покачал головой:
- Дело серьезное. Надо обсудить. Но сначала – остальные два.
- Возможно, они уже ушли?
- Надо убедиться.
Графиня вздохнула. Капитан поддержал ее под руку:
- Ничего, сейчас разберемся. По крайней мере, можно быть уверенным, что это будет мелкая сошка. Вандома и Роана мы уже видели.
Графиня невольно улыбнулась:
- Вы правы, капитан. С мелкой сошкой мы быстро разберемся.
Долго думать, где искать, им не пришлось. Николя де Вильруа сам вышел из спальни. Правда, увидев графиню, он резво заскочил обратно, но было поздно.
- Сопляк, а туда же, - заметил Гито.
Они действительно разобрались безо всякого труда. Найти де Вильруа за пологом мадемуазель дю Плесси было делом одной минуты. Вторая девушка спала, и когда ее разбудили, только растерянно таращила глаза, явно не понимая, откуда в комнате взялся мужчина.
Графиня не сдерживала своего негодования:
- Когда епископ Люсонский ходатайствовал за Вас, он ручался за Ваше благочестие! Какое лицемерие в столь юном возрасте! Я лично поставлю епископа в известность о Вашем поведении!
Николя де Вильруа, как и остальные гуляки, был немедленно изгнан.
У калитки он нашел неимоверно злых Сезара и Луи де Роана. Перепуганный до полусмерти, совершенно потерявший голову Матье, только и мог, что твердить, что ключа у него нет, и молил господ не убивать его за это.
Вильруа открыл калитку, отдал ключ Матье и все трое, ругаясь на чем свет стоит, поспешно разошлись в разные стороны.
Графиня и капитан Гито еще раз прошли по спальням, но четвертого участника оргии так и не нашли.
- Мы везде проверили. В комнате Плесси был только Вильруа, Вандом был в прихожей, Роан посетил три или четыре спальни, но он был один. Наверное, четвертый ушел раньше, - подвел итог капитан. – Теперь нам надо это обсудить. Дело-то поганое.
Графиня помрачнела:
- Очень. Идемте в прихожую. Там удобные кресла, а портьера такая толстая, что нас никто не подслушает, даже если кто-то из этих бесстыдниц решится сегодня выйти из комнаты.
Со стороны могло показаться, что капитан Гито преувеличивает, считая положение серьезным, но графиня прекрасно поняла, о чем он, и целиком разделяла его опасения.
Совершенно очевидно, что сделать вид, будто ничего не произошло, не получится. Об этом знал Матье, знал привратник у главных ворот, знала стража, начальник караула, гвардейцы, которых привел Гито. Все эти люди имеют знакомых, друзей, подружек, сослуживцев и не пройдет и часа, как пол-Лувра уже будет в курсе. Даже если статс-дама промолчит, то найдутся добрые люди, которые расскажут все или Кончини, или самой Марии Медичи. Такого рода сплетни распространяются мгновенно. Конечно, это скандал, но самым плохим было то, что в этом участвовал герцог де Вандом.  Из-за него простой загул очень легко было превратить в заговор, который лишь прикрывают любовными шашнями.
Мария Медичи без труда в это поверит. А если не поверит, то сделает вид, что поверила. Ведь неизвестный доносчик именно на это и намекал –  в Лувр проникли заговорщики. И кто? Вандом, Роан, Вильруа. Бастард покойного короля, которого многие считают более достойным править, нежели хилого Луи! Вдобавок, двое знатных дворян, воспитанных королем вместе со своими детьми и потому преданными Его покойному величеству.
Мария Медичи прекрасно знала, что думают о ней все эти Роаны. С тем большим удовольствием она воспользовалась бы пусть и надуманным предлогом, чтоб отомстить детям, раз уж она не может удавить родителей.
- Надо во что бы то ни стало представить это как обычный разврат, - задумчиво потер лоб Гито.
Графиню не коробила такая манера выражаться. От покойного короля она слыхала и более ядреные выражения. Гито тоже всегда говорил то, что думал и так, как думал.
- Но как? Нельзя чтоб имя Вандома узнали. Да и Роана тоже. Вильруа? – графиня с досадой махнула рукой. - Это тоже не спасет. Надо кого-то отдать.
- Плесси.
- Епископ Люсонский не обрадуется.
- Выбирать не приходится. К тому же, она дальняя родственница. У епископа не то положение, чтоб заступаться, как бы самому удержаться на плаву. Он промолчит.
- Может быть. А он? Который был с ней?
- Он? Убежал.
Графиня улыбнулась:
- Как у Вас все просто.
- А что мудрить? Их застукали, тут и возразить нечего. Эта овца и не подумает защищаться. Любовник сбежал. А больше тут никого не было.
Графиня медленно кивала, слушая Гито:
- Да. Так будет убедительно. Что их четверо никто не видел. Мало ли что сказали привратнику. Был один. Его впустила дю Плесси, вот их двоих у калитки и видели. Их и Матье. Не четверо – трое. Остальные девушки спали. Никто ничего не видел.
- Ваши красавицы не проговорятся?
Графиня так сверкнула глазами, что Гито поднял руки вверх:
- Понял. Значит, договорились? Девчонку немного жаль.
- Жаль? Мне было бы ее жаль, если бы она была не виновата. Но Вы сами вытащили из ее постели де Вильруа! Какие еще нужны доказательства?
- Да, дура-дурой. Нашла куда прятать.
- Там больше некуда. Иначе мы бы нашли четвертого.
За спиной графини и Гито раздался шорох портьеры. Они дружно повернули головы и увидели темный силуэт.
Это мог быть только один человек – «четвертый».
Гито был человеком сообразительным, хотя некоторые и уверяли, что он тугодум. Такое впечатление создавала его манера держать себя – он двигался неспешно, говорил веско и значительно и, к тому же, редко улыбался. Но горе тем, кто рассчитывал на неповоротливость его ума и тела!
Сейчас Гито тоже действовал не торопясь, хотя оценил ситуацию мгновенно: вот та единственная и главная причина, по которой графиня де Ла Фер отчаянно хочет все скрыть. Да, есть Вандом, есть Роан, но этот – важнее. Для графини – важнее.
Если до этого момента Гито искренне недоумевал, как господа сумели сюда попасть, то появление виконта де Ла Фер сразу поставило все на свои места. Неудивительно, что графиня так испугана – если идея о «заговоре» будет принята, то главный виновник, тот, кто все организовал, и единственный, кто мог помочь «заговорщикам» попасть внутрь, не привлекая внимания – он, любимчик фрейлин, их обожаемая игрушка, юный красавчик Оливье.
Судя по реакции статс-дамы, по тому, как быстро она действовала, она поняла это еще до того, как увидела сына – «четвертого». То-то ее сразу отпустило напряжение, когда выловив троих, они больше никого не нашли. Как она бледнела каждый раз, увидев мужчину, а потом невольно вздыхала с облегчением! Гито еще тогда понял, что она боится найти кого-то, очень для нее значимого.
И вот он перед ними. Совсем мальчишка. Настолько ошарашен, что даже не испугался. Пожелал им доброй ночи.
Гито сразу сообразил, как надо действовать. Он увел парня, чтоб избавить мать и сына от тягостной необходимости делать «хорошую мину». Гито не сомневался, что оба будут очень ему очень благодарны.
Он вернулся, и в своей неспешной манере, спокойно доложил:
- Отправил его.
Графиня кивнула, не сводя напряженного взгляда с капитана. Гито все понял и, изобразил озабоченность:
- Вообще странно это, как мы не нашли четвертого? Может, его действительно не было?
Графиня быстро закрыла лицо руками, и Гито услышал судорожный вздох.
- Сударыня, не стоит так…. Мы же обо всем договорились. Мне эти неприятности тоже ни к чему. Я пойду, проверю посты, поговорю с начальником караула у главных ворот, позабочусь, чтоб никто лишнего не болтал. А Вы…
Графиня выпрямилась:
- Как только Ее величество проснется, я сразу расскажу ей о неприятной ситуации с мадемуазель дю Плесси. Думаю, я сумею уговорить ее не поднимать шума и не давать хода разговорам – ведь остальные девушки ни в чем не виноваты, зачем бросать на них тень?
Гито кивнул:
- Правильно. Не забудьте поставить в известность родных дю Плесси. Лучше, если ее увезут как можно скорее.
Они распрощались, не тратя время на подробные разговоры, уверения и рассуждения. Они знали, что могут положиться друг на друга, а к излишней фамильярности оба были не склонны.
На следующее утро графиня де Ла Фер послала слугу справиться о сыне. Ей передали, что молодой господин накануне пришел очень поздно. Ужинать он не стал и только приказал принести вина прямо в спальню. Утром виконт проснулся рано, потребовал немного бульона и подогретого вина, а затем снова уснул и до сих пор почивает.
Больше от графини вестей не было и Оливье напрасно прождал ее два дня.
Он понимал, что мать занята тем, что спасает их от последствий ночной оргии и несколько раз порывался пойти в Лувр, но боязнь еще больше испортить непростую ситуацию удержала его дома.
Слуги только дивились, что случилось с их веселым и улыбчивым хозяином. Он с самым мрачным видом слонялся по дому и единственное приказание, которое они получили от него – немедленно доложить, если будет посыльный из Лувра. Но вместо этого графиня явилась сама. Сын, через слугу, почтительно осведомился, может ли мать принять его. Она, так же, через слугу, назначила время аудиенции.
Они никогда не позволяли себе слишком вольное поведение на людях, но такая церемонность была чрезмерной даже для семьи де Ла Фер. Слуги ходили подавленные, не понимая, что происходит и едва осмеливаясь обмениваться испуганными взглядами.
Графиня пожелала говорить с сыном в комнате, которая служила кабинетом графу де Ла Фер в тех редких случаях, когда он останавливался здесь.
Когда виконт вошел, мать уже ждала его. Кресло, которое она выбрала, было на высоких ножках, к которым была приставлена обитая бархатом скамеечка. Благодаря этому, и потому что графиня была немного выше своего  юного сына, даже сидя она оставалась на одном уровне с виконтом и могла смотреть ему прямо в глаза.
Оливье имел достаточно времени, чтоб все хорошенько обдумать.
Его голос звучал спокойно и твердо:
- Ваше сиятельство, благодарю, что согласились выслушать меня. Совсем недавно я просил Вашего согласия на мое дальнейшее пребывание в Париже. Граф де Ла Фер настоятельно требовал, чтоб я вернулся в Пикардию, где меня ждут обязанности наследника графства. Я хотел просить у него отсрочки, и Вы любезно согласились помочь мне в этом. Сейчас же я не вижу возможности дальше оставаться здесь и намерен в точности исполнить отцовскую волю. Но только после того, как отвечу за то, что сделал позавчера ночью.
Пока виконт говорил, мать смотрела ему в глаза, но при последних словах она отвернулась к окну.
Когда он замолчал, она, все так же глядя в сторону, равнодушно поинтересовалась:
- А Вы что-то сделали? Мне это безразлично. Расскажете об этом графу де Ла Фер. Сами расскажете. 
Оливье, удивленный реакцией матери, молчал.
Она продолжила тем же ровным тоном:
- Я не возражаю против Вашего отъезда. Ваш отец прав, Вам незачем тут оставаться. Обстановка в Лувре Вам не подходит. Не далее, как два дня назад, в то время как фрейлины спали, одна из девушек тайно провела в свою спальню любовника! Ее величество была разгневана и возмущена. Бесстыдницу с позором изгнали…
- Изгнали? – Оливье невольно сделал несколько шагов к матери.
Графиня, словно не слыша сына, продолжала говорить размеренным, бесстрастным тоном:
- Ее поместят в монастырь. Она – незамужняя девица -  была наедине с мужчиной, ночью…
- Она не могла такое сказать!
- Ее никто и не спрашивал! – отрезала графиня. – Имейте в виду, родные уже увезли ее из Парижа!
Оливье вздрогнул – мать прочитала его мысли.
- Да, ее уже здесь нет. Ее любовник скрылся и кто он – неизвестно.
- Матушка!
Графиня встала, опираясь на подлокотники кресла и, глядя на сына сверху вниз, высокомерно поинтересовалась:
- Вы хотите назвать чьи-то имена?
Оливье опустил глаза и отрицательно покачал головой. Мать продолжала стоять и ее слова тяжело падали на склоненную голову Оливье:
- Сейчас Вы молчите, почему же Вы не держали язык за зубами, когда хвастались своими возможностями и дали другим воспользоваться ими?
- Я тоже там был.
- Там был один человек, - отчеканила графиня. – И кто он – неизвестно. Впрочем, это не имеет значения. Эта развратница…
- Графиня, девушка – невинна! Я ручаюсь!
- Виконт! Запомните – за все отвечает женщина! Не важно, позволила ли она себе что-то или мужчина сам разрешил себе вольности, все падет на ее репутацию. Даже если она невинна.
- Тогда я пойду и сам скажу…
- Что? Что Вы охраняли сон фрейлин? Или, может, хотели устыдить распоясавшихся дворян? А может Вы пришли туда защищать жизнь королевы? Ответьте мне, виконт, зачем Вы явились ночью в спальню к невинной, как Вы утверждаете, девушке? Молчите? Если у Вас достало нахальства сделать это, то найдите в себе достаточно смелости сказать об этом вслух! Итак, зачем Вы были там?
- Я… искал приключений…
На лице графини отразилось мрачное удовлетворение. Она кивнула и села в кресло:
- Искали приключений! Идите, мне больше не о чем с Вами говорить.
Виконту оставалось только поклониться и уйти.
После разговора с сыном, графиня сразу же отправилась в Лувр не оставив виконту ни записки, ни устного распоряжения. Оливье понял, что мать считает, что они уже попрощались. Он должен как можно скорее покинуть Париж и бесполезно рассчитывать на еще одну беседу.
Несмотря на то, что сказала мать, он надеялся, что мадемуазель дю Плесси еще в Париже. Он хотел увидеться с ней и ее родственниками и хотя бы их убедить в том, что девушка ни в чем не виновата.
Оливье приказал собрать ему вещи в дорогу, а сам бегом направился в Лувр. Однако у знакомой калитки его ждало разочарование – вместо Матье там был неизвестный ему мужчина, который наотрез отказался пускать его и отвечать на любые вопросы. Как Оливье ни упрашивал его хотя бы позвать кого-то из фрейлин, привратник только отрицательно качал головой и с подозрением поглядывал на настойчивого юношу:
- Тут некоторые пускают по ночам полюбовников, уж не Вас ли? Матье за это уже поплатился. Я не желаю терять место. Идите подобру-поздорову, пока я стражу не позвал.
Виконт не рискнул называть себя и в глазах привратника он был всего лишь нахальным дружком кого-то из фрейлин.
Отчаявшись узнать о судьбе мадемуазель дю Плесси от ее подруг, Оливье решил пойти к Катрин. Кроме высокородных приятелей у Катрин в Лувре были знакомства попроще. Это была слабая надежда, но у виконта не было выбора – это было последнее средство.
К его крайней досаде, у Катрин Оливье застал многочисленное общество – несколько человек из числа новых приятелей и вдобавок – Луи де Роана и герцога де Лонгвиля. Роан веселил всех, рассказывая про ночь с фрейлинами. Оливье пришел как раз когда Роан сетовал на Бассомпьера, который оказался не на высоте, из-за чего королева-мать слишком рано вернулась к себе и отпустила статс-даму:
- Вообразите, господа, графиня явилась в самый разгар удовольствий! Мы только как следует вошли во вкус…
- Вы думаете, причина в Бассомпьере? – кисло поинтересовался Лонгвиль.
- Конечно! Это же чистая случайность, что графиня явилась так скоро, когда мы были уверены, что имеем в запасе пару-тройку часов! Чертов Бассомпьер, испортил нам вечер! Кстати, а где потерялись Вы?
- Меня не пустил привратник. Я пришел позже и он не захотел мне открыть. Как я понимаю, я не много потерял. Вас выставили.
- Да, немного. Хотя про виконта этого не скажешь – правда, Ла Фер? Вам повезло.
- Виконту вообще удивительно везет, - процедил Лонгвиль. – Я диву даюсь, до чего везет.
- Да Вы же еще не знаете о чем речь! – радостно воскликнул Роан. – Катрин, неси венок!
Гости Катрин из числа новых стали удивленно переглядываться, а Катрин пояснила:
- У нас так заведено – когда кто-то лишает девственности девушку, мы его коронуем.
Виконт де Ла Фер резко одернул Катрин:
- Прекратите свое шутовство!
- Отчего же, виконт, - развязно заявил Роан. – Вам нечего стесняться. По крайней мере, когда малышку дю Плесси выдадут замуж за какого-нибудь старого хрыча, ей будет о чем вспомнить. Господа, девушки шепнули мне по секрету, что новенькая еще нетронутый бутон и я, как Вы понимаете, сам собирался сорвать этот цветок, но, увы, появление статс-дамы помешало моим планам. Теперь представьте мое разочарование, когда Вильруа сообщил мне, что виконт меня опередил! Я был безутешен. Теперь, виконт, Вы должны, по крайней мере, рассказать нам все подробности. Я даже не видел мадемуазель – она хорошенькая? Она доставила Вам удовольствие?
- Заткнитесь! Если Вы еще скажете о ней хоть слово, Вы не уйдете отсюда живым.
В гостиной стало тихо.
Роан медленно положил руку на эфес и процедил сквозь зубы:
- Это Вы мне?
Катрин поспешно плюхнулась ему на колени и заискивающе улыбаясь, стала ластиться:
- О, как мы кипятимся! Стоит ли ссориться из-за какой-то шлюхи? Я буду ревновать! Вы клялись в любви мне и что я вижу?
Она картинно закатила глаза и всхлипнула:
- Если Вы меня разлюбили, я умру от тоски! Меня никто не любит!
Господа заулыбались, и стали наперебой уверять хозяйку, что ради нее готовы на все.
Роан нервно дернул плечом и спихнул Катрин с колен:
- У Вас и без меня достаточно кавалеров. Я ухожу.
Оливье сделал движение вслед за Роаном, но Катрин вцепилась в него и заставила снова сесть:
- Ну, право слово, как дети – чуть не подрались из-за игрушки!
- Репутация девушки – не игрушка, - сверкнул глазами Оливье.
- Виконт, если Вы будете кричать об этом на каждом углу, то сами будете виновником ее гибели. Хотя Вы и так уже сделали для этого все, что могли.
- Я… замолчите! Вы ничего не знаете.
- Зачем знать? Ее репутация погибла, что бы там у вас ни было.
- А я еще думал просить у Вас помощи…- тихо сказал Оливье. 
Катрин не услышала, что он сказал, и продолжала рассуждать о том, что если некоторые такие дуры, что заполучив любовника, не умеют как следует все устроить, то нечего сетовать на запятнанную репутацию.
Виконту больше нечего было делать здесь. Он попрощался и ушел. Гости, занятые хозяйкой, почти не обратили на это внимания. Один Лонгвиль проводил виконта долгим взглядом.
Через два часа в Лувр пришел слуга, который сообщил статс-даме, что ее сын, виконт де Ла Фер, покинул Париж и отправился в Пикардию, послушный желанию графа де Ла Фер видеть своего наследника рядом с собой.