Апрельские сливы

Апрельские  сливы
     Наступил апрель, и земля стала обагряться красными цветами сливы, будто тело огромного человека, простреленное свинцом. Была печаль и была радость, затаенная в ней, как при родах бывает боль. Год назад умер Касем. Он похоронен безымянный, и никто не знает где. Сейчас он кажется далеким, как будто всю свою жизнь он был только одним из тех величайших мечтаний, что всегда остаются с человеком, словно часть его, и сопровождают его к гибели, так и не став действительностью, хотя они могут быть неким подобием действительности, которое человек время от времени теряет и порой ощущает его прикосновение, будто оно только что ускользнуло из его ладоней.
     Наблус в то утро клонился к земле, словно еще спал. «Города – как люди,- подумал отец Касема,- они чувствуют печаль, чувствуют одиночество. Они радуются и спят, они рассказывают о себе так, что в это почти невозможно поверить. Они бывают странно приветливы к чужакам или пинают их… А кварталы в городе – как дети в семье, у каждого свой нрав, свой характер, свое лицо, есть любимые улицы и такие, что швыряют грубость своим пешеходам, есть улицы злые и искренние».
     Но сейчас старика занимала странная картина, которая поразила его, будто камень, свалившийся на голову: тело земли, словно тело человека, простреленное свинцом, обагряется цветами сливы. Кажется, вот-вот услышишь, как просачивается кровь, как она струится из него. Несомненно, Касем был таким же спустя мгновение после того, как упал, потом кровавые пятна на его куртке цвета хаки завяли, будто палящее летнее солнце высушило хрупкие листья сливы.
     Отец Касема обернулся и снова стал разглядывать те красные пятна, что распростерлись на небольшом холме перед ним. Не отдавая себе отчета, зачем он это делает, он поднялся на пригорок и начал собирать букет ярко-красных цветов. «Вот уже год,- подумал он,- как я хожу к Суад с пустыми руками. Каждый месяц. А ведь эти цветы будут красиво смотреться не её белом столике». Он почувствовал усталость, срывая нежные цветы, и подумал, что они крепче держатся за землю, чем казалось ему, когда он смотрел на них издалека.
     Вскоре мысли, которые беспорядочно кружились у него в голове, сплелись в причудливый клубок, и он вспомнил, что когда увидел Суад впервые в Арихе, его внимание привлек алый диск цветов сливы, пылающий среди её черных  как смоль волос, и это наполнило его большой радостью. Раньше он виделся с Талалом, парнем лет двадцати. Тот приходил к нему каждый месяц, передавал деньги от сына, говорил всего два слова: «Привет от Касема»,- и уходил. Но однажды, уходя, он предупредил старика:
     - В Арихе тебя навестит женщина с красной розой, она расскажет тебе о Касеме.
     На другой день в дверь постучалась женщина, она вошла и попросила подробно рассказать обо всем, что произошло неделю назад, когда его вызвали на израильский караульный пост и потребовали опознать труп одного партизана.
     - Это твой сын? Отвечай! – кричали ему.
     В подвале стоял невыносимый запах, невозможно было дышать. На столе, неестественно вытянувшись, лежал его сын – Касем. Запачканные кровью пальцы были разжаты. Видно, и мертвый он не хотел выпускать из рук оружия.
     Старик еле держался на ногах, но какое-то чувство подсказывало ему, что признаваться нельзя.
     - Нет-нет. Касем выше ростом, смуглее. А потом он же уехал в Кувейт, он там в гараже работает,- бормотал старик.
     Когда он рассказывал ей об этом, её черные глаза наполнялись слезами.
     - Никому не дано,- сказала она,- заменить другого человека. Касем был героем. Ты должен гордиться им. Ты хорошо сделал, что не признался. Этим ты спас многих его друзей. Никому об этом не говори. Я буду для тебя вместо Касема.
     С того дня он стал приходить к ней в Наблус, останавливался у неё на день или на два, она давала ему пять динаров, и он возвращался в Ариху. Однажды он спросил её:
     - Твой отец … еще жив?
     - Нет,- ответила она.
     - Хочешь, я буду тебе отцом?
     - Ты отец для всех нас, - сказала Суад,- ведь погибший был для всех нас братом.
     - Могу ли я сделать что-нибудь полезное?
     - Когда-нибудь, наверное,- решительно ответила Суад.
     …Отец Касема выпрямился, почувствовав усталость и боль в боку. Букет красных цветов был уже большой и казался в грубой его руке огненным факелом. За холмом виднелся дом Суад с маленькими окошечками на втором этаже.
     - Может, она на меня сейчас смотрит,- подумал старик.
     Он решил, что заговорит с ней теми же словами, которые она произнесла, когда пришла к нему в Ариху в первый раз. Тогда она вошла в дом, вынула красный цветок из волос и сказала:
     - Слива – цветок бедноты,- чуть помолчала и добавила,- у нас в Кастеле говорили: это кровь погибших, что убиты и остались неотомщенными.
     …Он спустился с холма на дорогу и направился к дому Суад.
     Последнее, что запомнил отец Касема из того прежнего своего мира, была длинная крутая лестница, которая вела к дому Суад. И еще красный букет, который полыхал у него в руке, тоже прочно сохранился в его памяти, с того самого мгновения, прочнее всего: в то утро он поднимался по ступенькам, и у него не было никакого сомнения в том, что он вернется и спустится по ним, как поднялся, в том, что он возвратится в прежний свой мир, который кажется ему теперь покинутым навсегда. У каждого человека – своя судьба, начертанная испокон веков. Она, как имя человека, достается ему неведомо когда.
     Он постучал в дверь, ожидая увидеть лицо Суад с суровыми, но красивыми чертами. Неожиданно кто-то крепко схватил его за руку и втащил вовнутрь. Он услышал, как дверь за ним захлопнулась, будто взорвалась.
     Придя в себя, он сел на стул, который ему швырнули, и увидел три автомата, направленные на него, а за ними двух солдат и офицера. Отец Касема открыл рот, хотя сказать ничего не хотел.
     - Тихо!- крикнул офицер.
     Один из солдат начал его обыскивать, шаря по карманам, и только тогда отец Касема заметил, что в комнате еще трое – они стояли лицом к стене, в углу был мальчик лет десяти, он плакал почти беззвучно. Суад там не было.
     Он все еще был сбит с толку и не мог разобраться, что произошло, когда солдат цепко схватил его за локоть и заставил поднять руку вверх. В этот момент он снова увидел красные цветы и на мгновение удивился, как букет не выпал из руки, не был разорван в этой бессмысленной, безумной драке. Один солдат подтолкнул его к стене, другой развел ему руки как можно шире, будто распял. Офицер заставил его медленно разжать пальцы, осторожно перехватил букет и взял его так, словно хотел украсить мраморный столик по случаю торжества. Он постоял, рассматривая букет, потом вдруг повернулся и резко спросил:
     - Что это?
     - Это?
     - Да, что это?
     - Как видите, цветы, господин. Апрельские сливы.
     - Ха!
     Он гадко улыбнулся, покосился на солдат и снова спросил так, как будто время, которое он отвел для шуток, кончилось:
     - Что это?
     - Букет, цветы, сливы, господин.
     - Последний раз тебя спрашиваю: что это?
     Отец Касема не мог понять, хочет ли офицер выставить его на посмешище или он в самом деле серьезен. Волна печальной растерянности захлестнула его, он озирался вокруг, пытаясь найти какую-то поддержку. Мальчик перестал плакать и начал с любопытством рассматривать букет красных цветов, лицо его выражало удивление. Мысли у старика перемешались, он вспомнил Суад и подумал, не придется ли ему сейчас пройти в соседнюю комнату и увидеть её там лежащей на кровати с разжатыми пальцами, забрызганными кровью.
     - Что же это может быть, господин, как не цветы сливы? Сегодня утром они расцвели прямо на обочине дороги.
     - Вопросы задавать буду я!
     Отец Касема пожал плечами и замолчал. Ему стало ясно, что его слова никому не принесут пользы, и что-то таинственное происходит, чего он не может понять, а в его положении можно только молчать и наблюдать. Но офицер снова закричал на него:
     - Плечами пожимаешь, как будто ни в чем не виновен! Хочешь, я тебе чуть-чуть помогу? Кто дал тебе этот букет и для чего?
     - Я по дороге нарвал, я был…
     - Что, её любовником?
     Солдат рассмеялся.
     - Упаси боже! Чьим любовником?- удивился отец Касема.
     - Любовником ведьмы, которая здесь живет!
     - Я старый человек, господин. Разве такое возможно?
     - Так зачем же ты нес цветы? Кто тебя послал?
     - Я пришел…
     Вдруг, словно накат волны, пронёсся перед ним образ Касема, а за ним - образ Суад. Он все еще не знал, что должен сказать, и начал оглядываться по сторонам, совершенно растерянный, оробевший под взглядом, которым сверлил его офицер, а потом спросил и сам удивился, как вырвался у него из груди такой жалобный голос:
     - Что случилось с Суад, господин? Она жива?
     - Хватит юлить, старик! Говори, что это значит?
     Отец Касема взглянул туда, куда показал офицер, увидел букет красных цветов, брошенный на стол и казавшийся менее красивым, чем раньше, и ответил:
     - Что могут означать цветы, господин, кроме любви?
     - Ха!
     - Спросите у любого из них… Разве цветы означают что-нибудь, кроме любви и уважения?
      - Кто тебя послал с этим букетом?
     - Я нарвал цветы…
     - Кто тебя заставил их нарвать?
     - Никто…
     - Так какие же у тебя с Суад отношения? Ты её любовник?
     Солдат, стоявший рядом со столом, рассмеялся приглушенным голосом, что-то сказал, чего никто не расслышал отчетливо, снова засмеялся и замолчал, поймав на себе суровый взгляд офицера. А отец Касема почувствовал, что попал в ловушку, и чьи-то мощные руки сдавили ему грудь. Сейчас он нуждался в Суад сильнее, чем когда-нибудь… Кончилось ли время молчать? Может ли он сказать им, что этот залитый кровью юноша, лежащий на столе в подвале караульного поста в Арихе, его сын Касем? Или все это сейчас стало тайной, которую надо скрывать еще тщательнее, чем раньше? Неожиданно он почувствовал, что ему доверено что-то очень важное, он не знает, что точно, может быть, жизнь самой Суад или даже жизнь тех трех парней, стоящих лицом к стене, а, возможно, жизнь того маленького мальчонки тоже зависит от одного слова, которое он может произнести в любую минуту, даже неосознанно. Может ли все это быть реальностью?
     - Это букет цветов, господин. В них нет ничего опасного, совсем ничего. Когда я шел мимо, то подумал: это дом моего старого друга, его дочь тут одна, что же плохого, если я принесу ей букет цветов…
     - Бесполезно врать, грязный старик! Ты скоро увидишь, что искренность – самый короткий путь к покою. Ну, скажешь теперь правду или как?
     - Цветы, господин, цветы.
     - Тихо!
     Снаружи донесся какой-то звук, сначала он был еле слышен, потом постепенно усилился: это были шаги, кто-то поднимался по ступеням. Отец Касема почувствовал, что дело осложнилось и ловушка, расставленная в комнате, связана с большей опасностью, чем ему казалось. Через мгновение чья-то рука постучала в дощатую дверь, солдаты затаились, а офицер резко распахнул дверь перед стоявшим там человеком. Солдаты схватили его и бросили вовнутрь.
     Комната неожиданно наполнилась странным шумом: мальчик, который минуту назад не издавал ни звука, начал снова плакать навзрыд, а солдаты принялись грубо, остервенело обыскивать незнакомца, потом подвели его лицом к стене, заставили поднять вверх руки, положили на стол вытащенные из его карманов бумаги и подошли к офицеру. Голос у того звучал победно:
     - Богатый нынче улов. Эта проклятая Суад жила у нас под носом, а мы ничего не знали. И вот они, эти бандиты, сходятся в её дом один за другим. Ну ты! Как твое имя?
      - Я – Зияд Хусейн, учитель, отец ребенка, который сидит здесь, господин. Я пришел за ним, смотрю, долго не возвращается…
     - Стало быть, ты его послал,- сказал офицер.
     - Да, господин. Мы сегодня утром напекли кунафы  целый противень и послали с сынишкой блюдо для Суад, такой у нас обычай. А сын задержался, вот я и пошел его искать…
     В первый раз с того времени, когда он оказался в комнате, отец Касема заметил на столе блюдо с кунафой – желтая корочка заманчиво блестела, пропитанная светлой патокой. «Похожа ли эта история на правду?- мысленно спросил себя отец Касема,- а может, этот Зияд – отец или брат какого-нибудь парня, погибшего в бою, и он приходит каждый месяц к Суад, чтобы получить пять динаров?»
     - Повернись,- вдруг приказал офицер,- смотри сюда!
     Зияд обернулся, лицо его было очень бледным. У него были большие глаза. Наверное, поэтому он казался испуганнее, чем можно было заключить по его голосу. Вначале он посмотрел туда, где тихо сидел и плакал мальчик,- он слегка качнул головой, и ребенок умолк,- потом стал озираться по сторонам, внимательно рассматривая присутствующих.
     - Ты знаешь кого-нибудь из них?- спросил офицер.
     - Никого не знаю, да я и саму Суад едва знал. Но обычаи, господин, требуют от нас посылать такие маленькие подарки соседям.
     Он указал на блюдо и изобразил неприятную улыбку:
     - Обычно кунафа у меня не получается. Боюсь, это блюдо – единственное преступление, которое я совершил…
     Никто кроме него не засмеялся, он замолчал, не пытаясь скрывать свое смущение, а через некоторое время заискивающе попросил:
     - Можно мне взять сына, господин, и идти домой? Его мать очень волнуется.
     - Молчать!
     - Что-нибудь случилось с Суад, господин? Вы её схватили?
     - Почему ты спрашиваешь?
     - Она же наша соседка…
     - Что ты о ней знаешь?
     - Ну, она студентка, приезжает сюда на лето. К ней редко кто заходит. В этом году она работала учительницей в АСБ .
     - Где она сейчас?
     - Я не знаю, господин! Я думал, она здесь, оттого и послал ей блюдо кунафы… Что же я наделал?
     Офицер жестом прервал его и начал задумчиво расхаживать по комнате, потом вдруг спросил:
     - Как ты думаешь, она сюда вернется?
     - Кто?
     - Суад, конечно, болван!
     - Не знаю. Вообще-то это её дом, каждый человек возвращается домой…
     - Если еще раньше не сумел сбежать,- резко оборвал его офицер.
     Снова установилось молчание. Зияд стоял и растерянно смотрел на ребенка. И вдруг случилось что-то странное, что заметил только отец Касема: его глаза встретились с глазами Зияда, которые вдруг сверкнули, подобно вспышке молнии, подавая какой-то знак, как будто один человек говорил другому: «Брат, мы знаем друг друга, успокойся». Отец Касема почувствовал, что грудь его наполнилась какой-то смутной надеждой и впредь он должен быть еще осторожнее, происходят важные события, и он, несомненно, играет в них большую роль, не зная точно, какую. Однако он осознал, что человек, с тревогой разыскивающий своего сына, с этого мгновения должен будет вести его за собой. Отец Касема набрался смелости и обратился к Зияду:
     - Не сможешь ли ты им сказать, господин, что я не при чем, они должны меня отпустить.
     К его удивлению все в комнате рассмеялись, даже Зияд и офицер.
     - За кого ты меня принимаешь, старик?- спросил Зияд,- мое положение еще хуже твоего…
     Но отец Касема настойчиво продолжал:
     - Это же букет цветов, господин, всего-навсего букет цветов…
     - А почему букет цветов невиннее тарелки кунафы?
     - Тихо!- крикнул офицер.
     - Можно мне, господин, забрать сына и идти? Его ждет приятель - Талал,- слабым голосом сказал Зияд офицеру.
     - Тихо…
     И снова отец Касема заметил тот загадочный знак, блеснувший, как молния, в глазах Зияда, пристально смотревшего на него, будто пронзая насквозь. Эти глаза о чем-то говорили ему, отец Касема точно знал, что это так, но не в силах был разобраться, о чем. Есть какая-то связь между букетом цветов и тарелкой кунафы, а может быть, и мальчик по имени Талал является частью этой загадки, но отец Касема не понимал этих учителей, не мог переговариваться с ними жестами даже в более спокойной обстановке. Эти чувства вызвали в нем беспомощный гнев, он хлопнул себя по коленям и воскликнул:
     - Я ничего не понимаю… Я ничего не понимаю…
     Он посмотрел на Зияда, надеясь своими стариковскими глазами передать что-то этому человеку. Офицер и солдаты с любопытством смотрели на старика, все еще хлопавшего себя по коленям. Наконец офицер не выдержал:
     - Твоя история еще не кончилась, грязный старик, она только начинается. Тебе лучше помолчать. Ты останешься с ними. Всякий, кто придет в этот дом сегодня или в ближайшие дни, будет обязательно задержан. Следствие решит, кого отпустить, кого посадить. А теперь я не хочу слышать ни звука…
     - Мы что, не сможем даже пару слов родным написать?- закричал Зияд.
     - Я сказал: молчать!
     - Скажите, почему нас тут держат? Что сделала Суад?
     - Это не мое дело, на следствии все узнаете…
     - А в чем этот старик виноват? Он, похоже, самый невиновный из нас. Разрешите хоть ему сходить ко мне домой, успокоить жену и Талала.
     - Я сказал тебе, закрой рот, а не то я сам тебе его закрою…
     Отец Касема опять посмотрел на Зияда, не понимая, что все-таки происходит. На второй раз он уловил имя «Талал», но никак не мог понять, что все это значит, как должен он поступить. Ерзая на стуле, он вспоминал давно знакомое лицо Талала, с которым после встречи с Суад виделся только изредка. Он догадался, что Зияд хочет сказать ему что-то про Талала, но какого Талала? Какое он имеет отношение ко всему этому? Старик вспомнил, как однажды спросил у Суад, работает ли Талал с ними. Она засмеялась и ответила:
     - Если бы не Талал, наше положение было бы не из лучших… Талал – это человек, замечательный человек…
     Неужели дело так опасно? Ключ в руках учителя Зияда, только он может ответить на эти вопросы, но почему он ничего не делает? Если дело настолько опасно, почему Зияд не решится действовать?
     Старик не знал, что накануне вечером Суад приходила в дом учителя Зияда.
     - Мне нужна твоя помощь, товарищ Зияд,- сказала она,- израильтяне схватили одну из наших девушек. Я боюсь, она признается, что связана со мной. Тогда мне нельзя будет возвращаться домой. Но может она все-таки не признается. Понимаешь, я не хочу вызвать у них подозрения. Я думаю скрыться, только если они все узнают. Сможешь ли ты, Зияд, завтра утром проверить мой дом? Пришли они или нет? Мне очень нужна твоя помощь. Дело сложное. Они обычно устраивают засаду, чтобы задержать всех, кто связан с подозреваемым. Ни в коем случае нельзя допустить, чтобы схватили Талала. И еще – туда может зайти старик – отец Касема. Если ты его встретишь на улице, скажи, чтобы он отвел тебя к Талалу. Он один знает, где его найти.
     Зияд согласился, и они долго обсуждали, как лучше все это сделать.
     …Отец Касема задумался:
     - Если бы Касем был здесь, вместо Зияда, как бы он стал действовать? А если бы он был на моем месте, что бы он сделал?
     До него донесся приглушенный звук, похожий на робкие шаги. Звук мог бы остаться незамеченным, но офицер тихо шевельнулся, поднял с коленей автомат и взглянул на солдат, не проронив ни слова. Те подошли к двери. Прошло какое-то время, и нависла глубокая тишина. Потом опять послышался тот же приглушенный звук робких шагов. Казалось, кто-то замер на первой ступени, потом шагнул вверх, осторожно поднимаясь.
     Отец Касема не успел заранее принять какое-то решение, он внезапно вскочил со стула и закричал:
     - Зачем вы нас схватили? Что мы сделали? Мы невиновны…
     Офицер бросился к нему, ударил его тыльной стороной ладони по лицу и швырнул на пол. Солдаты подскочили к старику и оттащили его вглубь комнаты, а офицер подбежал к двери, на мгновение прильнул к ней ухом, потом резко распахнул её и выскочил наружу.
     Один из солдат придавил коленом грудь старика и направил дуло автомата ему в голову, другой внимательно следил за остальными задержанными. Офицер вскоре вернулся, бесшумно и плотно закрыл за собой дверь и кивнул солдатам, те усадили старика на стул. Изо рта у него тоненькой ниточкой струилась кровь, исчезая в седой бороде, но держался он уверенно. Офицер был подчеркнуто спокоен:
     - Ты нарочно это сделал, старая лиса?
     - Что сделал, господин?- переспросил отец Касема слабым голосом.
     - Ты кричал, чтобы он сбежал.
     - Кто?
     - Это ты нам расскажешь, кто… Боже мой! И я еще сомневался, думал, старик не при чем… Ну теперь-то мне все ясно, я не ошибся, когда засомневался в этом проклятом букете…
     - Это просто букет цветов, господин. Апрельские сливы…
     - Ха!
     Офицер взял со стола короткий прут, тонкий, как тростник, и указал им на Зияда, потом стал водить им, как указкой, направляя то на Зияда, то на старика, наконец, остановился на Зияде:
     - Ну что, болтун, видел? Видел? Ведь это ты предлагал отпустить поганого старика, он показался тебе невиновным? Ха! Это наше дело!.. Он думает, что помог сбежать одному из ваших. Как он ошибается, бедный старик! Мы вырвем у него это имя, как гнилой зуб…
     - Конечно, это ваше дело, господин, но если позволите, может быть, вы зря беспокоитесь, там, на лестнице, был, наверное, мальчишка Талал, дружок моего сына. Видать, пришел за ним, услышал шум, струхнул и бежать… Я же вам говорил, господин, еще раньше, Талал ждет моего сынишку, они всегда вместе играют.
     Офицер скептически покачал головой, улыбнулся, как знающий человек, которого не так-то просто обмануть, и сказал почти неслышно:
     - Шаги были не детские…
     И снова, будто блеск молнии, увидел отец Касема в глазах Зияда, пронзавших его, все тот же знак…


Гассан Канафани
Избранное. Бейрут, 1972г.
Стр.581-611

Перевод с арабского Константина Аверьянова