До свидания, Алиса. Запись 2

В Харькове я пошла в школу, но оказалось, что я плохо говорю по-русски, с сильным акцентом, хотя школа номер 14 в Спитаке, в которой я училась, была русской, и  мне всегда ставили хорошие отметки по русскому языку и литературе. Кроме того, одноклассников смешила моя хромота. Они копировали мою походку и кривлялись, когда я проходила мимо. Мне было очень обидно и одиноко. Хотелось заплакать, но я держалась. Так продолжалось до тех пор, пока в школу не пришла девочка Ася. Она долго болела, поэтому не ходила на занятия. Когда Ася увидела, как мальчишки дразнятся, то подошла, взяла меня за руку и сказала всем: «Лилит приехала из Армении. Там большое горе. Было страшное землетрясение, и Лиля чудом осталась жива. Как вам всем не стыдно!» При слове «землетрясение» дети затихли и перестали смеяться. А потом все расспрашивали меня, как я спаслась. Я рассказала, что из моего класса одна я осталась в живых. Девочки плакали, когда я рассказывала о том, что весь стадион был заставлен гробами и как из-под стен вытаскивали остатки человеческих тел, и что на бетонных плитах от некоторых людей остались только мокрые места… После этого дети перестали меня дразнить и надсмехаться. А мы с Асей (ты, Алиса, наверное, догадалась бы, что это была твоя мама) стали лучшими подругами. Мы попросили учительницу посадить нас вместе и до самого 10-го класса сидели за одной партой. Оказалось, что моя бабушка Лена хорошо знает Асину маму, Юлию Павловну, потому что они вместе работают. Да и жили мы совсем рядом. У Аси не было папы. Юлия Павловна сказала, что он уехал и никогда больше не вернётся. Он, действительно, ни разу не приезжал за все эти годы.
Твоя мама, Алиса, была самой красивой девочкой не только в классе, но и во всей школе. А ещё она с самого детства была очень доброй и очень смелой.
Мне так хочется написать тебе о нашем детстве. О том, как мы дружили, как были практически неразлучны. Когда я начинаю вспоминать о том времени и закрываю глаза, то вижу две тоненькие загорелые ноги у себя над головой. Я поднимаю к ним своё лицо и кричу: «Ася! Асенька! Слезай скорее!»
Я не могла лазить по деревьям из-за своей искалеченной ноги, а Ася карабкалась по ним так ловко, как мартышка. Она залезала на яблоню, которая росла в нашем дворе, рвала для меня самые спелые яблоки и бросала их вниз. Я ловила яблоки кульком и складывала под деревом. Никогда не ела их одна, без неё. Дожидалась, когда Ася  спускалась с дерева. Мне нравилось смотреть, как она надкусывала краснобокое яблоко, и сок из него брызгал в разные стороны, как из фонтана. Твоя мама смеялась, а я вытирала ей лицо платочком и тоже смеялась. И так мы смеялись  и смеялись, как ненормальные, даже валились от смеха на траву, держась за животы. Удивительно, какими смешливыми люди бывают в детстве. Какими радостными казались мне дни, когда мы с твоей мамой, взявшись за руки, бежали гулять в парк, или кататься на качелях, или брызгали друг в дружку водой из фонтана.
Странно, но память стёрла все мои школьные зимы, оставив только весну, лето и осень. Наверное, потому что после того ужасного декабря 88 года я возненавидела зиму. Зима теперь всегда ассоциируется у меня со смертью. Я не помню ни одну свою школьную зиму, просто не помню… Зато я помню, что мы с Асей много смеялись, потому что она была очень весёлая и постоянно меня смешила. Однажды я вошла в квартиру и случайно услышала, как Юлия Павловна говорила моей бабушке:
- Лиля Ваша так смеётся задорно. Она, видимо, счастлива. Наверное, уже совсем забыла всё…что с ней было в Армении.
А бабушка ответила:
- Дети быстро забывают.
И добавила:
- Пусть смеётся, наплачется ещё за всю жизнь.
Я стояла за дверью и слёзы сами потекли из моих глаз. Я вбежала в комнату, кинулась к бабушке на шею и стала просить у неё прощения, что я такая весёлая и уверять, что не забыла папу и маму, и всех наших. А бабушка гладила меня по голове и говорила, что это ничего, что всё хорошо и, что она рада, что я такая же весёлая, как моя мама была. Она говорила, что можно и нужно смеяться, чтобы ни случилось, потому что человек живёт для радости и счастья, а иначе, зачем жить?
Но сама она никогда, вплоть до самой своей смерти ни разу не смеялась. А улыбалась мне иногда, но только редко-редко.
В серванте у нас стояли три фотографии в чёрных рамках: мамина, папина и моего дедушки, который тоже умер, но уже давно. Раз в месяц, в субботу бабушка протирала пыль в серванте и доставала эти фотографии. Осторожно смахивала с них пыль, потом расставляла на столе и выпроваживала меня на улицу. Как-то раз я не ушла гулять, а потихоньку вернулась, хотела посмотреть, что делает бабушка Лена. Заглянула в щёлку двери и увидела, что бабушка разговаривает с фотографиями, как с живыми людьми. Рассказывает им обо всех наших делах, как мы живём, как я расту… Мне было так больно это видеть, что я убежала и долго плакала в подъезде.
А потом покричала Асе в окно, чтоб она выходила гулять и подарила то самое колечко с красным камешком и сказала: «Это колечко защитит тебя и принесёт тебе счастье и удачу. Если вдруг случится землетрясение, ты спасёшься, благодаря ему, потому что оно волшебное». Твоя мама улыбнулась и возразила, что мы живём в очень сейсмостойкой зоне. Она не хотела брать этот подарок, потому что это была единственная  моя память о родителях. Но я всё равно  надела ей колечко на палец и ушла.
Теперь я сама разговариваю со своими мёртвыми, точно так же, как бабушка когда-то. Вытираю пыль с фотографий, ставлю их все на стол и рассказываю о своей жизни…Только фотографий в чёрных рамках у меня намного больше стало…