Люди и судьбы

 Меня на каталке привезли в маленькую двухместную палату. И первое, что я увидела, были очень внимательные глаза. Меня положили на высокую кровать с какими-то рычагами. На низкой обыкновенной больничной кровати (койке) напротив лежала пожилая женщина в белом платочке. Она участливо посматривала на меня и молчала.
  Через два дня мне стало немного лучше, и я взяла принесённую мне мамой книгу. И тогда соседка заговорила со мной:
- Сразу за книжку. Поела б чего. Третий день ведь не евши.
 Я улыбнулась ей. Мы поговорили. Днём неожиданно ко мне пришёл с огромным букетом и коробкой печенья мой самый непоседливый шестиклассник. Он был в длинном до пола халате, подпоясанным бинтом.
 - Что ангелочек, - улыбнулась моя соседка.
Ангелочек пострелял глазами во все стороны и произнёс речь: « Вот, от всех мальчиков нашего класса! А девочки внизу, их не пустили!» и положил на тумбочку коробку и букет. Когда он ушёл, Анна Юрьевна подошла к окну, открыла его, предварительно подтянув мне до подбородка одеяло, и сейчас же снизу раздался целый хор голосов: это «ангелочек» показывал «моё» окно.
 Потянулся день, длинный, неинтересный. Я вновь взялась за книгу. Моя соседка осторожно предложила:
 - А может чего и мне б почитала.
 Я стала вслух читать «Сорочинскую ярмарку» Гоголя. Слушательница оказалась талантливая, ей было интересно читать. Но я скоро устала, отложила книжку. Смеркалось. В коридоре включили свет. Мы помолчали немного. А потом моя соседка сказала:
 - А ведь правда это всё. Это не сказка. Так и было в старину. Я помню.
 - Сколько ж Вам лет-то?
 - Да уж на девятый десяток пошло.
 - Много.
 - Много, - согласилась она, много. И повидала много. А помню.
 Она подпёрла голову рукой, повернулась ко мне и продолжала:
 - У нас семья была крепкая, работящая. Как придумали хутора давать, так отец поселился на хутор–то. День–то работаем. Сто потов сойдёт. А вечером всё одно молодёжь на деревню бежит. Я в девках любила ходить смотреть, как пляшут и поют у околицы. Сама не плясала. Стеснялась.
 Вот вы про ведьм да оборотней читали. Ведь были тогда. Были. Как-то на такой вот гулянке заигрались за полночь. Вдруг от крайней избы (на отшибе изба стояла) бежит, приплясывает к нам девка в одной нижней рубахе, волосы распущены. Я с подружкой да с пареньком одним на брёвнах сидела, так она прямо к нам. Приплясывает, парня-то нашего словно приглашает. Мы напугались. Гармонист замолк. Она как расхохочется и бегом к дому. Ну, стали все расходиться по домам. А мне на хутор-то мимо той избы нечистой идти. Боюсь! Парень-то вызвался провожать. Он из городских был, мастеровой. Еврей. Ну пошли. Доходим до той избы-то, откуда ни возьмись – свинья. И ну кидаться парню под ноги. Он пиджачком на неё, гонит. А она схватила пиджачок-то и в клочья! И пропала.
Потом, сказывали, не раз после полуночи эта девка свиньёй оборачивалась и парней пугала.
 Не сказка это. Правда, такое бывало.-
 Я не возражала: очень уж убеждена была моя соседка, что раньше люди могли в свиней превращаться. Я помолчала. А она продолжала:
 - Потом-то уж повывелись такие ведьмы, что в свиней превращаться умели…
 На следующий день я читала ей Паустовского «Северную повесть». Она вздыхала, подтверждала:
 Так вот и бывает. Правда всё в книжках. Ох, правда!
 А вечером рассказала опять о своей жизни.
- Война-то, она горя сколько людям принесла. А всё воюют, воюют… Дня нет, чтоб где не воевали.
 Муж у меня в гражданскую сильно ранен был. В колхоз вступили, думали полегче жить станет. Убили его в 30-м. Дом подожгли. У меня трое уж было. Младшенькому-то два месяца… Схватила его да бежать. Пришла в Унечу. Притулилась у знакомой, пошла в магазин уборщицей работать. Голод 1932 года кое-как пережили. Грамоте подучилась. Хату построила. Детишки подросли. Старший сынок учился хорошо. Мечтал в институт поступить, старался. Дочка работать пошла, семилетку кончила. Хорошо зажили. Я уж продавщицей в хлебном была. Тут к Марии моей хороший парень посватался. Машинист. Свадьбу сыграли. К избе пристройку сделали. Внученьку дождалась. А тут война. Мариин-то машинист говорит, ждите, приеду за вами. А где ж приехать-то, эшелон повёл, не сам себе хозяин. Семьи машинистов эвакуировали, а Мария с малой куда ж одна. А мне завмаг говорит, мол, возьмём машину и уедем, если что. Да не получилось так.
 Как стал немец бомбить! Вот страх-то был. Налетел тучей. Грохот! Я в магазине была, только хлеб приняла. Вбегает мой завмаг, белый весь. Беги, говорит, Анна, домой. Сейчас подгоним тебе лошадь, поедешь с детьми. А вы-то, говорю, как же, Абрам Исаевич? Знали мы уж, что немец евреев-то истребляет. А мои, говорит, уж в машину погрузились, едем. Ну побежала я к дому. Горит кругом. На улицах ни души. Подбегаю: у дома воронка, на телеграфных проводах висят кишки, голова лошадиная валяется. Видать, подали мне лошадей… Обомлела. Ну, как мои на повозке-то были. Вбегаю в дом. Дома! Все дома, все живы! Бомбить начал, так они в щели в огороде хоронились. А тут лошадей подали, велели скорей собираться, они в дом пошли вещи взять, а тут ахнуло прямо в лошадей…
 А в доме, чудно, и стёкла уцелели почему-то…
 Так вот и остались мы под немцем. Притаились, своих ждать стали. Огородик. Лес рядом. С голоду не помрём, думала.
 Кое-что из одёжки меняла на муку да крупку. Ничего. На работу гонять стали. Я со старшеньким ходила дорогу мостить. Марию не трогали: грудное дитя у неё. Потом снег выпал. Я уж дома. А сынок где-то работает. И посейчас не знаю, что за работа у него была… А вечерами то к товарищам уйдёт, то к нему молодёжь придёт, Говорят, поют…
 Молодость, видать, своё берёт. Раз говорит мне: «Пойду, мама, на именины к Зинке, обязательно велела». Страшно мне что-то стало. Зинка-то эта с немцами больно уж путалась. Соседка. Ушёл. А я нет-нет, да и выйду во двор, посмотрю: к ней полицаи молодые пошли, немцев нет.
 Ночью уж пришёл сынок. Вижу: выпивши, но какой-то очень уж скучный. Лёг. Чувствую: не спит. Подошла. Прижался ко мне, говорит:
 - Ох, мамонька, скоро смерть моя.
 -Что так? Молодой ведь, переживём.
 -Нет, - говорит, - пришлось мне у суки этой не простую горелку пить. Со стеклом молотым стаканчик она мне поднесла.
 У меня сердце зашлось, а ум не принимает.
- Может, - говорю, - напугала она, наврала.
- Нет, говорит, - поднесла она, выпил, тогда и сказала, что со стеклом.
 Полицаи ржали. Это они ей велели всё устроить. Говорят, хотел своих дождаться, так раньше сдохнешь, не дождёшься…
 Это за то, что в полицаи не пошёл и им говорил, что придут наши, тогда в Красную Армию пойду. Как батька хотел…
 И заплакал.
 Утром побежала я к фельдшеру (недалеко от нас жил, пьяница был, но помогал когда).
 Рассказала. «Нет, - говорит, - такого лекарства, чтоб сына твоего вылечить. Помрёт скоро.» Я к Зинке. «По заслугам ему, - говорит, - комсомолец нашёлся».
 Полгода почитай мучился, в июне схоронила сынка.
 Немцы не тронули… Полицаи-то злей немцев были, гады.
-А Зинка? – спросила я.
- Зинка с немцами ушла, когда наши подходить стали. Говорят, немцы и убили её. Не знаю. Хуже ведьмы была…
 А осенью новая беда приключилась. Младшего сыночка, 12 лет ему было, арестовали. Он с соседским Витькой унёс у немцев штуки такие, чем машины заводям. Били их. А нам, матерям, сказали, что их теперь в воспитательный дом отправят в Германию. Узнали мы с Клашей, что в Клинцах их держат, испекли из остатков муки хлебцы и пошли…
 Увидать деток нам не довелось. Не пустили. А узнали, что через два-три дня увезут их в неметчину. Шли домой, дороги не видели. Что слёз вылили!
 Зиму пережили, уж не знаю и как. Весной огородик засадила. Крапивка выросла, щавель, легче стало. А в сентябре наши пришли. Радости-то было, радости!
 Дочка работать пошла. И как-то узнала она, что муж её недалеко где-то живёт, написала ему. А ответа нет. Взяла она девочку и поехала к нему. Другая у него уж семья там оказалась. Маруся с девочкой там у соседей мужевых переночевала и домой.
 Втроём и зажили. В августе 46-го я в огороде копаюсь, внучка тут же, а Маруся ещё с работы не пришла, слышу: калитка скрипнула. Разогнулась, гляжу: парень какой-то входит. Увидел меня да как кинется:
- Мама, - кричит, - мамочка!
 Едва узнала я его. Младшенький мой из неметчины пришёл. Вырос, худой…
 Учиться пошёл в училище. Потом работать стал. Недавно женился. И Маруся замуж вышла. Нашёлся хороший человек. Ушла она к нему с девочкой. Ну а я с сынком осталась. Так и живём. Дружно живём. Невестка хорошая, добрая.


Рецензии
Очень жуткая история...
Сколько пришлось вынести Героине и её семье!!!..
Невозможно читать без душевного трепета...
С искренней признательностью,-

Ордина   22.07.2018 21:34     Заявить о нарушении
На это произведение написано 7 рецензий, здесь отображается последняя, остальные - в полном списке.