Бабушке

Между Машей и Марусей можно загадывать желание. Между Машей и Марусей целых полвека времени.
Три часа сквозь снежные поля, длинные тени цвета сирени, золотые ветки сухой полыни, тоскливые кладбищенские крестики под чёрно-белыми берёзками ..между Машей и Марусей..между бабушкой и внучкой..
Она маленькая очень, бровки беличьи, реснички слезками слиплись, в волосах когда-то волнистых, спит гребешок. Теребит пальчиками край штопаного халата, заплатки невпопад, что цветочки на лугу, она всегда цвет вещей спрашивает, цвет платков и платьев, что ей мама присылает. Любит солнышко её комнату, кружевные беленькие шторки и оливковые узоры на шерстяном ковре. Две янтарные кровати, некогда держались за руки, и наряжала она подушки накидками почти свадебными и бархатные чернильные головы больших колокольчиков любовались с подоконника на её старания.
Две кровати разлучили двадцать лет назад и теперь стоят они врозь и над одной из них портрет мужа и каждое утро Маруся говорит..утро доброе, Ванюшка. А потом длинным коридором идёт в комнату доченьки и гладит маленькими руками фотографию её и образок серебряный и тоже утра доброго желает..вот уже три года
Маруся не видит солнышка, лишь чувствует тепло его, она улыбается, когда я говорю ей..кофточка розовая и кружева по воротничку, а юбка она в горошек вся, а правнучка Анна выросла, да и симпатичная и волосы тёмные и порода не наша, отцовская..
Три комнаты построенного пленными немцами дома медленно укутала тишина и паутина, маленькие подушки с диванов навеки уложили в вечные спальники, покрытые красным сукном, каждому по одной. Растаяла морковная настурция и нежный вьюнок, жёлтый огуречный цвет и терпкие мягкие листочки помидорной рассады.. В доме избыли сон, один за другим над десятками скорбящих рук проплыли четыре деревянных ларя, схоронивших в себе любимые черты лиц и звучание голосов.

Стану волoшить, и шептать в кулак. Дуну на ладонь, и колдовская пыль засверкает в лучах солнечных. Зажгу старинную печь на кухне и на теплый крашеный пол, запутавшись в вавилонах цветастых юбок и передников, прямо на рассыпанную костянику, плюхнется прабабушка Федора и почерневшими от грибов руками, вышарит из глубин корзины оранжево-красный рыжик или нежную розовую волнушку. Вдруг вырастет в дверях статная фигура деда Ивана и довольно улыбаясь, так и останется он в счастливом неведении оттого, что грибы из его ведёрка Марья оставила в лесу, не годны они для еды. И будет Маруся вышивать шажок за шажком, от разбросанных корзин до пышущих кастрюль, будет Маруся хороводить средь узоров из наших ног, ягодных клякс и нечаемо принесенных из лесу ромашек.
Дорогая моя Бабушка..